Научная статья на тему 'Глагольные деривации чукотского языка сквозь призму глагольной множественности'

Глагольные деривации чукотского языка сквозь призму глагольной множественности Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
117
18
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ASPECT / CHUKCHI LANGUAGE / VERBAL PLURALITY / INCHOATIVE / ANTIPASSIVE / DURATIVE / INVERSIVE

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Волков Олег Сергеевич, Игнатенко Дарья Игоревна

Глагольные деривации в чукотском языке покрывают множество различных семантических зон; при этом во многих из них присутствует компонент значения из зоны глагольной множественности. В статье будут рассмотрены три такие деривации: метеорологический инхоатив -rʔu, антипассив/итератив -tku и дуратив -ɬʔet (в терминах [Dunn 1999]), а также предложена возможная схема развития и интерпретация их полисемии. В статье будет показано, что глагольная множественность в чукотском языке не является однородной категорией; значения множественности скорее сопутствуют значениям показателей, относящихся к другим категориям, их семантика размывается и становится все более абстрактной, смещаясь в сторону интенсификаторов.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Verbal derivations in Chukchi towards the domain of pluractionality

Verbal derivations in Chukchi language cover many different semantic domains. In the same time, many of those derivations establish polysemy towards the domain of pluractionality. The paper considers three such derivations: meteorological inchoative rʔu, antipassive / iterative -tku and durative -ɬʔet (in terms of [Dunn 1999]). It will be shown that pluractionality in Chukchi is not a homogeneous category. It is rather that the semantics of pluractionality coexists with other meanings in markers, which undergoes desemantization and becomes more and more abstract, indicating a shift towards intensifiers.

Текст научной работы на тему «Глагольные деривации чукотского языка сквозь призму глагольной множественности»

О. С. Волков, Д. И. Игнатенко

НИУ ВШЭ — МГУ, Москва

ГЛАГОЛЬНЫЕ ДЕРИВАЦИИ ЧУКОТСКОГО ЯЗЫКА СКВОЗЬ ПРИЗМУ ГЛАГОЛЬНОЙ МНОЖЕСТВЕННОСТИ1

1. Введение

В данной статье представлен краткий обзор семантики и дистрибуции трех глагольных показателей амгуэмского говора чукотского языка, так или иначе связанных с глагольной множественностью. Чукотская глагольная множественность уже становилась предметом отдельного исследования [Nedjalkov et а1. 1997], однако в нем авторы идут от значений, составляющих семантическую зону множественности, и анализируют, каким образом они могут быть выражены в чукотском языке, при этом оставляя за скобками значения рассматриваемых показателей, не относящиеся к зоне множественности. В данной же статье будет предпринята попытка описать семантику трех наиболее часто упоминаемых в [Nedjalkov et а1. 1997] показателей во всех возможных контекстах, а также предложить сценарий семантических переходов для каждого из этих показателей. Существенно также, что в данной статье используется материал, полученный в ходе полевой работы с носителями ранее не описанного амгуэмского говора чукотского языка, который, по всей видимости, в некоторых аспектах грамматики значительно отличается от уже описанных вариантов чукотского2.

Статья состоит из шести разделов. В разделе 2 приводятся основные грамматические характеристики чукотского языка, кратко описана структура чукотской глагольной словоформы и видовре-менная система чукотского языка. Раздел 3 посвящен анализу

1 Исследование поддержано грантом РНФ №16-18-02081 «Четыре грамматических описания языков России как многоязычного государства», который выполняется в МГУ имени М. В. Ломоносова.

2 Примеры, приведенные в статье без дополнительных указаний на источник, получены авторами статьи в ходе совместной экспедиции Школы лингвистики НИУ ВШЭ и ОТиПЛ МГУ в село Амгуэма Чукотского АО летом 2016 года.

суффикса вербализатора-дистрибутива -r?u, в разделе 4 описывается показатель антипассива, итератива и инверсива -tku, в разделе 5 — показатель множественности и интенсивности -l?et. В разделе 6 содержатся заключительные замечания о системе глагольных дериваций в амгуэмском говоре чукотского языка в целом.

2. Чукотский язык: общие сведения и видовременная система

Чукотский — один из языков чукотско-камчатской семьи, число говорящих на нем по данным переписи 2010 года — 5095 человек. Среди грамматических описаний чукотского языка стоит выделить [Скорик 1961, 1977] и [Dunn 1999], среди описаний видовременной системы — [Недялков и др. 1984; Nedjalkov 1994; Волков и др. 2012].

В чукотском языке действуют правила сингармонизма3. Стратегия падежного кодирования глагольных актантов эргативна; глагольное согласование устроено по сложной расщепленной модели; характерна регулярная глагольная и именная инкорпорация.

Структура глагольной словоформы в чукотском языке в некотором приближении такова: конечные порядки обычно заняты согласовательными показателями; префиксальные слоты занимают многочисленные интенсификаторы, показатели актантных дериваций (каузатив, антипассив) и показатель дезидератива; справа от корня расположены тематические показатели и маркеры аспекту-альных дериваций. Все три показателя, рассматриваемые в статье, являются суффиксами и занимают соответствующие слоты.

В парадигме чукотского глагола представлены четыре ви-довременные формы: две «личные» — аорист4 и презенс-прог-рессив — и две «адъективные» — перфект и хабитуалис. «Личные» формы характеризуются полиперсональным согласованием; при этом согласование с агенсом переходного глагола (A) обычно

3 Отдельные показатели в статье приводятся в т. н. «слабом» варианте (гласные «слабого» варианта примерно соответствуют гласным верхнего подъема).

4 Аорист в чукотском языке не имеет формального маркера; выделение нулевого показателя аориста также по структурным соображениям не представляется возможным. Таким образом, в словоформах, стоящих в аористе, при глоссировании видовременная форма не нотируется.

выражается префиксально, а с пациенсом переходного глагола (Р) — суффиксально; показатели, выражающие согласование с единственным актантом непереходного глагола (8), занимают обе позиции. «Адъективные» формы моноперсональны, в них используется другой набор согласовательных показателей, имеющий параллели в именной морфологии.

Презенс-прогрессив и хабитуалис могут выражать и прогрессивную, и хабитуальную семантику; при этом словоформа с показателем презенса-прогрессива может относиться только к временному плану настоящего, а словоформа с показателем хабиту-алиса — и к настоящему, и к прошлому. В амгуэмском чукотском нет запретов для сочетания каких-либо глаголов с любой из четырех видовременных форм. Проверяя, влияют ли рассматриваемые в статье показатели на аспектуальные и акциональные свойства словоформы, мы будем обращаться к интерпретации глаголов с данными показателями в форме аориста (перфективного прошедшего). Для дальнейшего изложения существенно, что в амгуэмском говоре чукотского языка, по-видимому, чрезвычайно мало глаголов, допускающих в аористе только событийную интерпретацию, — для абсолютного большинства глаголов возможна также процессная интерпретация. Событийная интерпретация обычно является дефолтной, однако процессная становится возможной при более четком определении контекста, например, с помощью обстоятельства длительности (ср. русский перевод (2), который, как кажется, не является вполне грамматичным, по крайней мере с процессной, а не хабитуальной интерпретацией; в чукотском же такое прочтение примера вполне грамматично):

(1) qepэi-0 pэtkэntet-Y?-i

мяч-nom.bg взрываться-ш-2/380. Б 'Мяч лопнул.'

(2) qepэi-0 ?otsoj pэtkэnШ-Y?-i мяч^ОМ^ долго взрываться-TH-2/3SG.S 'Мяч долго лопался.'

Таким образом, определяющим компонентом семантики аориста является не событийность, а временная ограниченность, помещение внутрь окна наблюдения. Аорист не допускает импер-

фективную интерпретацию; так, в таксисных контекстах аорист не может обозначать фоновую ситуацию:

(3) dthyd-n jet-y?-i nenene-t отец-NOM.SG прибывать-ТН-2/380.8 ребенок-PL jaiqet-yPe-t

спать-TH-PL

'Когда отец пришел, дети заснули / уже поспали.' * 'Когда отец пришел, дети спали / засыпали.'

3. -r?u: вербализатор — дистрибутив

Суффикс -r?u трактуется в [Скорик 1977] и [Dunn 1999] как два омонимичных показателя: во-первых, вербализатор, использующийся при образовании от основ существительных безличных глаголов, описывающих состояние окружающей среды (в терминологии М. Данна — «метеорологический инхоатив»), во-вторых, глагольный словообразовательный показатель множественности какого-либо участника ситуации (дистрибутив). При этом в [Скорик 1977: 186-187] говорится, что -r?u указывает на множественность субъектов при непереходных глаголах и объектов — при переходных; в [Dunn 1999: 264] же сообщается, что -r?u не сочетается с переходными глаголами; в амгуэмском говоре чукотского языка сочетание с переходными глаголами также запрещено, а объектный дистрибутив выражается отдельным показателем -jw, не рассматриваемым в данной статье.

В амгуэмском чукотском засвидетельствованы обе вышеозначенные функции -r?u (см. (4)-(6)). Дистрибутивная интерпретация возможна лишь при множественном числе S (ср. (6a) и (6б)), S при этом на семантическом уровне связывается квантором всеобщности. На акциональность -r?u не влияет — в (6) возможна и инхоативная, и лимитативная интерпретация; те же интерпретации были бы у данного предиката и без показателя -r?u.

Вербализатор

(4) iuur mren-r?u-y?-i jara-sdko вдруг комар-DISTR-TH-2/3SG.S яранга-INESS 'Вдруг много комаров стало в яранге.'

Вербализатор (5) гэПд-г?ы-у?4

морошка-DISTR-TH-2/3SG. Б 'Пошла морошка.'

Субъектный дистрибутив:

(ба)

спать^БТК-ТН-РЬ

'Все заснули.' / 'Все поспали [какое-то время].'

(бб)

Cпать-DISTR-TH-2/3SG.S

Ожидаемое значение: 'Он заснул.' / 'Он поспал.'

Представляется, что это распределение значений может быть описано не как случай омонимии, а как грамматическая полисемия. Попытка предложить такое описание содержится в [Мальцева 2013]: автор замечает, что в текстах встречаются единичные примеры, где -г?и модифицирует глагольные основы при Б единственного числа, и выделяет в них семантику неконтролируемости. Именно неконтролируемость, по мнению А. А. Мальцевой, является инвариантом семантики -г?и: ситуации с множеством участников и природные явления также признаются А. А. Мальцевой неконтролируемыми5.

В амгуэмском говоре чукотского языка -г?и также может сочетаться с глаголами при единственном числе Б, однако кажется, что не все такие употребления сводятся к понижению контроля. Так, в (7) -г?и привносит семантику интенсивности / неожиданности для окружающих / быстроты / множественности квантов ситуации:

(7) Ya-tenmawд-jYзm wetYawд-щo-k э^?ат

PF-готовиться-NP.1SG говорить-МСН-ЮТ и

5 Примечательно, что в типологической литературе описываются случаи, когда инхоативная семантика тесно связана с понижением аген-тивности и контролируемости; в частности, такой случай описывается в [Козлов и др. 2016] для мокшанского языка.

Ya-wetYaw -г?о-]уэт РЕ-говорить-Б18ТК-ЫР.8О

'Я собирался заговорить и (неожиданно для других / резко / многословно) заговорил.'

Оттенки семантики -г?п особенно хорошо проявляются при сравнении этого показателя с нейтральным показателем инхоа-тива -що. Так, (8) не отличается от (9) по контролируемости; кажется, что различие между этими интерпретациями определяется тем, что в (9) представлена ситуация, хорошо разложимая на кванты (дрожь при ознобе можно представить как итерацию вздрагиваний):

(8) tд-qewja-щo-Y?a-k

1 БО^/А-мерзнуть-ШСН-ТН-1 БО.Б 'Я замёрз.'

(9) tд-qiwje-r?u-Y?e-k 180.8/А-мерзнуть-Б18ТК-ТН-180.8 'У меня озноб.'

То же можно наблюдать и с примерами (10) и (11); однако форма, представленная в (11), в отличие от формы глагола из (9), не лексикализована и может допускать различные интерпретации, связанные с интенсивностью / скоростью / степенью проявления ситуации:

(10) tд-tep?ajya-щo-Y?a-k 180.8/А-петь-ЩСН-ТН-180.8 'Я начал петь.'

(11) tд-tip?e]уе-г?и^?е-к

1БО. В/А-петь-ЭКТЯ-ТН- 1Б0.8

'Я резко начал петь, интенсивно и со страстью.' / 'Я распелся.'

В амгуэмском говоре далеко не все глаголы сочетаются с показателем -г?и при единственном числе Б, список таких глаголов для каждого информанта индивидуален и зачастую зависит от того, насколько информант склонен к рефлексии над языком. Так, некоторые сочетания допускаются лишь в контексте языковой

игры; показательно, что и в них -г?и передает семантику множественности квантов ситуации, неожиданности, интенсивности:

(12) 77t-wak?o-r?o-Y?a-k

1 SG.S/A-садиться-DISTR-TH-1SG.S

'Я засадился много раз туда-сюда'; языковая игра

Представляется, что именно множественность участников либо квантов ситуации является инвариантом семантики -г?и. Так, «метеорологический инхоатив» описывает картину окружающего мира, в которой сочетается множество своеобразных «участников» (хлопья снега, ягоды морошки и прочие объекты окружающей действительности); значение интенсивности также с легкостью выводится из множественности6.

При этом при сочетании -г?и с показателем имперфектива ин-хоативная семантика не появляется, таким образом, номинация «метеорологический инхоатив» является ошибочной — при сочетании с именными основами данный показатель является «метеорологическим вербализатором», не связанным с начинательностью:

6 При данном анализе -r?u оказывается функционально близок таким показателям, как, например, русский циркумфикс раз- -ся, который встречается в схожих контекстах («метеорологический инхоатив» — распогодиться, интенсивность — раскричаться, надлежащая степень проявления ситуации — распеться, дистрибутив — разбежаться). Все русские глаголы, маркированные раз- -ся, непереходны; интересно, что и чукотское -r?u ведет себя сходным образом — глаголы, оформленные им, также непереходны. Однако не до конца ясно, почему семантика множественности/интенсивности накладывает такие ограничения на переходность. Представляется, что данные ограничения связаны с тем, что и -r?u (с единственным числом S), и раз- -ся в сочетании с перфективом задают интерпретацию «вхождение в состояние»; при этом участник, находящийся в данном состоянии, кореферентен субъекту предшествующей ситуации (см. подробней про раз- -ся в [Зевахина 2007]). Акциональный класс «состояние» подразумевает понижение контроля, агентивности и переходности клаузы (см., например, [Hopper, Thompson 1980]), что объясняет и ограничения на сочетаемость, и некоторые семантические переходы, приведенные выше.

(13) T3tt3-r?u-rk3n морошка-DISTR-IPFV 'Вокруг много морошки.'

То же можно наблюдать в (14), где словоформа iiir?uphtkuk, оформленная показателем -r?u и показателем комплетива, означает 'после дождя', а не 'после начала дождя'.

(14) iii-r?u-phtku-k nutesqd-n Potsoj дождь-DISTR-COMPL-INF земля-NOM.SG долго nd-kdryet-qin

STAT-TOX^ra-STAT^SG

'После дождя земля долго сохнет.'

4. -tku: антипассив, итератив, инверсив

Суффикс -tku обычно рассматривается в литературе как два омонимичных показателя: итератив и антипассив (см., например, [Dunn 1999: 216]). При этом считается, что антипассивное -tku составляет единую парадигму с префиксом ine-, распределение между ними признается обусловленным лексически (см. [Kozinsky et al. 1988: 659]). В связи с этим в работах по чукотскому языку -tku зачастую практически не уделяется внимания; приводятся в основном примеры с ine-. Представляется, что -tku и ine- на самом деле являются не супплетивными алломорфами, а разными по семантике деривациями: если ine- просто понижает коммуникативный ранг P (15), то -tku дополнительно выражает различные значения из зоны множественности. В частности, -tku может имплицировать связанность P квантором всеобщности, в таком случае P обычно не выражается.

(15а) ?aacek=a kimit?=dn ne=ni?etet=dn

Юноша=ERG груз=ABS 3PL=нести=3SG/AOR

(15б) ?aacek=dt ine=ni?etet=y?e=t kimit?=e

Юноша=ABS AP=нести=3PL/AOR груз=INSTR

'Юноши унесли груз.' [Kozinsky et al. 1988: 652]7

7 Запись предложения, глоссирование и перевод взяты из источника без изменений; английский текст переведен.

Тот факт, что при антипассиве с ine- P выражается гораздо чаще, чем при -tku, отмечался еще в [Скорик 1977: 117] и [Kozinsky et al. 1988: 665], однако авторы этих работ не делают из него никаких выводов. Полевые данные амгуэмского говора не в полной мере проливают свет на эту проблему — продуктивный антипассив с ine- в нем отсутствует. Актантное преобразование с -tku в амгуэмском говоре встречается; в некоторых контекстах при нем действительно P не может быть выражен, см. (16), где нельзя выразить объект ни в каком падеже:

(16) ?3tt?3-n na-jyu-tku-qin

собака-NOM. SG 8ТЛТ-кусать-1ТЕК-8ТЛТ.3 SG 'Собака кусается.'

В примерах с невыраженным обобщенным P у -tku естественным образом дополнительно к антипассивной появляется итеративная семантика. Более интересно, что подобные семантические преобразования происходят и когда P выражается в косвенном падеже; в таких случаях у -tku может возникать также мультипликативная интерпретация. Так, (17a) с переходным глаголом panrak 'атаковать' отличается от (18б) с тем же глаголом с показателем -tku и объектом в дативе тем, что в отсутствие -tku предполагается, что атака происходила одномоментно, в один бросок, а с -tku — что она происходила в несколько действий. При этом падежная рамка с дативом возможна только при наличии -tku (см. (17б)), но само -tku не всегда вызывает мену падежного оформления (см. (18a)). Таким образом, в (18б) -tku имеет антипассивно-мультипликативную семантику, а в (18a) — только мультипликативную.

(17а) atiay-e penra-ne-n yannik-0

отец-INS атаковать-3SG.A.3.O-3SG.O зверь-NOM.SG

(17б) matiaya-n penra-y?-e yannek-eta

отец-NOM.SG атаковать-ТН-2/3 SG. S зверь-БЛТ 'Отец атаковал зверя [один раз]'

(18а) atiay-e penra-tko-ne-n yannik-0

отец-INS атаковать-ITER-3SG.Л.3.O-3SG.O зверь-NOM.SG

(18б) эtlэYЭ-n репгэ-1ко^?-е Yэmek-etэ

отец-ШМ^ атаковать-ITER-TH-2/3SG.S зверь-DAT 'Отец атаковал зверя [несколько раз]'

Данное поведение ^ки демонстрирует с достаточно небольшой группой глаголов. С остальными глаголами возможны либо все комбинации из (17) и (18) (в таком случае ^ки можно считать показателем итератива/мультипликатива, а падежное преобразование объяснять, например, наличием нулевого аппликатива), либо только примеры с какой-то одной падежной рамкой (и тогда, опять же, ^ки не несет антипассивной семантики). Получается, что компонент множественности присутствует в семантике ^ки всегда, а антипассивное значение возникает только с некоторыми глаголами, список которых, как кажется, задан словарно и ничем не мотивирован. Совмещение семантики для таких глаголов можно было бы объяснить тем, что глагольная множественность способствует понижению общей переходности клаузы и возникновению антипассива.

При этом кажется, что среди всех значений из зоны множественности для -Iки наиболее частотным является мультипликативное. Так, в (19) словоформа тпе^А>икщт обозначает мультипликативный процесс, в отличие от формы глагола в (20), где суффикса ^ки нет:

(19) эt^ЭY-e n-ine-swi-tкu-qin

отец-МБ STAT-INV-Oтрезать-ITER-STAT.3 SG tekisYЗ-n n-jэiqet-iYэm

мясо-КОМ^ STAT-Cпать-STAT.1SG 'Пока мой отец резал мясо, я спал.'

(20) эt^ЭY-e swi-ni-n teкisYЗ-n отец-МБ отрезать-3SG.A.3.O-3SG.O мясо-КОМ^ 'Отец отрезал мясо.'

В мультипликативных употреблениях ^ки может способствовать возникновению семантики неполноты: либо ситуация затрагивает не весь объект, а лишь его части (21), либо ситуация длится меньше обычного и с ненадлежащей интенсивностью (22), (23). Появление такой семантики может быть связано с тем, что вообще-то сочетание мультипликатива с процессами не очень ожидаемо, они при этом становятся менее гомогенными и как бы

делятся на кванты, и -tku выражает повторение этих квантов. Постоянно прерываемая ситуация не может привести к полноценному результату — отсюда и появляется семантика неполноты.

(21) p?a-y?-e — p?a-tko-y?-e COхнуть-TH-2/3SG. S — сохнуть-ITER-TH-2/3SG.S 'высох' — 'высох частями, подсох немного'

(22) wala-mna-y?-e — wala-mna-tko-y?-e нож-точить -TH-2/3SG.S — нож-точить-ITER-TH-2/3SG.S 'поточил нож' — 'немного наточил нож'

(23) jdlqet-y?-i — jdiqetd-tku-y?-i Cпать-TH-2/3SG.S — спать-ITER-TH-2/3SG.S 'заснул / спал' — 'спал, все время просыпаясь'

Примечательно, что глаголы с -tku нередко представляют собой пример лексикализации, при этом если в некоторых случаях речь идет о некомпозициональных сочетаниях (см. (24)), то для большого количества физиологических мультипликативных процессов типа 'моргать', 'икать' коррелята без -tku на синхронном уровне не существует, мультипликативная семантика у -tku при этом стирается (см. (25) при невозможности глагола *ims3q3-y?-t):

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

(24) keli-k — keli-tku-k писать-INF — писать-ITER-INF 'писать' — 'учиться'

(25) ?orawetl?a-n ims9q9.tku-y?-i человек-NOM.SG икать-TH-2/3SG 'Человек икнул.'

Еще одним важным этапом диахронического развития -tku является его закрепление в инверсивной парадигме. Инверсив — одно из наиболее детально описанных явлений морфосинтаксиса чукотско-камчатских языков (см., к примеру, [Comrie 1980; Кибрик 1997; Володин 2000; Bobaljik, in print]), но при этом исследователи до сих пор не определились даже с тем, следует ли выделять в чукотском языке отдельную инверсивную парадигму, а работы, посвященные данной области, зачастую оставляют больше вопросов, нежели дают ответов.

В рамках данной статьи нет возможности подробно описать диахроническое развитие и синхронную семантику и дистрибуцию инверсивных показателей в чукотском языке, возможно привести лишь краткое описание системы согласования. Согласовательные показатели индикатива для непереходного глагола показаны в Таблице 1, для переходного — в Таблице 2.

Таблица 1. Согласовательные показатели аориста для непереходного глагола

SG PL

1 t-...-(Y?e)-k m3t-...-(m3k)

2 0-...-(Y?)-i 0-...-t3k

3 0-...-(Y?)-i 0-...-(Y?e)-t

Таблица 2: Согласовательные показатели аориста для переходного глагола

\ о 1SG 1PL 2SG 2PL 3SG 3PL

A \

1SG — _ t-...-Y3t t-...-t3k t-...-(Y?e)-n t-...-ne-t

1PL _ _ m3t-... m3t-... m3t-... m3t-...

-Y3t -t3k -(Y?e)-n -ne-t

2SG 0-ine-... 0-... _ _ 0-... 0-...

-(Y?)-i -tku-Y?-i -(Y?e)-n -ne-t

2PL 0-ine-... 0-... _ _ 0-... 0-...

-tdk -tku-t3k -tk3 -tk3

3SG 0-ine-... ne-... ne-... ne-... 0-... 0-...

-(Y?)-i -m3k -Y3t -t3k -ni-n -ni-ne-t

3PL ne-... -Y3m ne-...-m3k ne-... -Y3t ne-... -t3k ne-... -(Y?e)-n ne-...-ne-t

Инверсивными в Таблице 2 считаются префиксы ine- и ne-и суффикс -tku, они появляются в тех клетках парадигмы, где на

дейктической иерархии8 либо слишком высоко находится P, либо слишком низко — A (см. подробнее [Кибрик 1997]). В пользу решения объединять эти показатели в отдельную категорию говорит тот факт, что зоны, обозначенные в Таблице 2 оттенками серого цвета, выделяются в чукотском языке и в парадигмах, где порядок согласовательных морфем определяется по отличным от представленных в Таблице 2 правилам — в адъективных парадигмах перфекта и хабитуалиса и в неиндикативных парадигмах.

Неоднородность средств выражения инверсива связана с тем, что диахронически инверсивные показатели произошли из показателей разных категорий. Так, ne-, возможно, когнатен ительменскому пассиву, в чукотском он обозначает слишком низкого А (см. подробнее [Bobaljik, in print]). ine- и -tku возводятся к антипассиву и маркируют слишком высокого P. Существенно, что падежное маркирование ядерных аргументов никак не зависит от того, присутствуют ли в глагольной словоформе показатели ин-версива, а также то, что формы с инверсивными показателями являются для серой зоны Таблицы 2 дефолтными. Т. е. в данном случае ne-, ine- и -tku не являются актантными преобразованиями, они жестко закреплены в определенных клетках согласовательной таблицы.

Если развитие пассивного показателя в маркер низкого A представляется оправданным, то эволюция антипассива в показатель высокого P требует отдельных пояснений. Дело в том, что эти два значения основаны на общей посылке — на слишком высоком P, и если антипассив понижает коммуникативный ранг P, лишая его статуса прямого объекта, то инверсив лишает P первого лица статуса прямого объекта, чтобы подчеркнуть его высокое положение на дейктической иерархии — первое лицо не должно быть пациенсом. Таким образом, понижение синтаксической роли требуется лишь для того, чтобы лишить первое лицо пациентивных свойств — быть адресатом или бенефактивом ему уже не так зазорно.

При инверсиве понижение P формально выражается только глагольным согласованием — клетки в Таблице 2, маркированные ine- и -tku, демонстрируют непереходное согласование с A.

8 1sg > 1pl > 2sg > 2pl > 3sg > 3pl.

Отсутствие преобразований в падежном маркировании может быть объяснено тем, что при понижении P до косвенного падежа номинатив отошел бы A, что автоматически подняло бы его коммуникативный ранг.

Тот факт, что преобразования происходят только в глаголе, примечателен еще и потому, что чукотская система формально сближается с классическими инверсивными системами языков Северной Америки (см. подробнее, например, [Züniga 2006]). Сближение происходит за счет того, что в чукотском в парадигме непереходного глагола показатели согласования с S располагаются и в префиксе, и в суффиксе, тогда как в переходной парадигме в общем случае префикс показывает согласование с A, а суффикс — с P. Получается, что ine- и -tku, делая согласование формально непереходным, переключают согласование суффиксального слота с P на A в эргативе, иными словами, происходит та же мена порядков согласовательных показателей, которая наблюдается, например, в алгонкинских языках, см. (26)-(27) из равнинного кри:

(26) ni-wapam-a-w

1-see-DIR-3

'I see him/her' (direct)

(27) ni-wapam-ikw-w

1-see-INV-3

's/he sees me' (inverse) [Züniga 2006: 2]

Примечательно, что инверсивные ine- и -tku различаются между собой только тем, в каком столбце Таблицы 2 они расположены: ine- оформляет словоформы при P первого лица единственного числа, -tku — при первом лице множественного числа. Таким образом, соотношение между ine- и -tku, которое можно наблюдать между антипассивными употреблениями этих показателей, сохраняется и в инверсиве: -tku функционально схож с ine-, однако, в отличие от него, предполагает множественность P9.

9 Интересно, что в одном из чукотско-камчатских языков, алюторском, находится и другой пример закрепления показателя множественности в согласовательной парадигме — речь о плюрализаторе -Ш, который формально отличает множественное число Б, А или Р участника от двойственного (см. подробнее [Кибрик 1997]).

5. -l?et: множественность и интенсивность

Показатель -i?et трактуется в [Dunn 1999: 260] как показатель аспектуальной деривации — дуратива; при этом автор не указывает, каким образом это значение сочетается с семантикой словоизменительных аспектуальных показателей. Схожим образом описывают семантику показателя и авторы [Недялков и др. 1984]: они сообщают, что данный показатель в определенных контекстах может использоваться как имперфективатор; в статье приводится один такой случай — пунктивные глаголы, не имеющие в аористе лимитативной интерпретации, не могут сочетаться с обстоятельствами длительности типа ?otsoj 'долго', однако утверждается, что такое сочетание становится возможным при модификации глагола показателем -l?et. В амгуэмском говоре при этом надежно не засвидетельствованы глаголы, которые не могут иметь лими-тативной интерпретации в аористе, таким образом обстоятельства длительности употребляются практически со всеми глаголами в аористе и без каких-либо деривационных показателей, см. (28)-(30) с глаголом tsqsk 'выливать', обозначенным в [Недялков и др. 1984] как пунктивный:

(28) ajmdkok-ajpd mimdl-0 t?d-ni-n

ведро-ABL вода-NOM.SG выливать-3SG.A.3.O-3SG.O 'Она вылила воду из ведра.'

(29) ajmdkok-ajpd mimdl-0 ?otsoj ведро-ABL вода-NOM.SG долго t?d-ni-n

выливать-3SG.A.3.O-3SG.O

'Она долго выливала воду из ведра.'

(30) ajmdkok-ajpd mimdl-0 qonpd ведро-ABL вода-NOM.SG всегда t?d-ni-n

выливать-3SG.A.3.O-3SG.O

'Она выливала воду из ведра целую вечность.'

Другой пример использования -l?et как аспектуального показателя можно обнаружить в родственном чукотскому и близком ему по грамматике алюторском языке: событийные предикаты, в норме не сочетающиеся с фазовыми глаголами, допускают такие

сочетания после модификации суффиксом -{?е(. Таким образом, -{?в( меняет акциональный класс глагола с события на процесс, в результате чего сочетание с фазовым глаголом становится возможным:

АЛЮТОРСКИЙ

(31) pэkir-b?atэ-k уэш-1а4 прибыть-БШ-ЮТ начать-РЬШ-ЗРЬ

'...стали приближаться' [Кибрик и др. 2000: 44]

В схожих контекстах в амгуэмском говоре чукотского языка суффикс -l?et обязательным не является; с суффиксом инхоатива -що, функционально идентичным алюторскому фазовому глаголу, могут сочетаться глаголы всех акциональных классов (см. (32)); при этом иногда инхоативная семантика изменяется на проспективную. Существенно, что наличие или отсутствие суффикса -{?е(, в отличие от наличия или отсутствия аналогичного алюторского суффикса, никак не влияет на возможность глаголов сочетаться с фазовым показателем.

(32) tд-pkirд-щo-Y?a-k Шуэга-к 18О.8/А-прибыть-ЩСН-ТН-18О.8 посёлок-ШС 'Я начал приближаться к поселку.'

Таким образом, аспектуальная трактовка -1?е1 в амгуэмском говоре не подтверждается. Представляется, что основная его функция — маркирование повышенной интенсивности, высокой скорости, внешне- и внутрисобытийной множественности, а также множественности участников; в большинстве контекстов эти компоненты значения неотделимы друг от друга:

повышенная скорость и интенсивность

(33) kan?o-lyэ-n уэШ-1?е^у?4 шикша-ВМО-ЫЛМ. БО загореться-РЬАС-ТН-2/3 БО.Б 'Веточка шикши вспыхнула.'

внешнесобытийная множественность, интенсивность

(34) ¡Шэ4?е^у?4 м>ееш идти. о. дожде -РЬАС -ТН-2/3БО.В река

smat-Y?-i

вздуться-ТИ-2^0^ 'Шли дожди, река вздулась.'

внешнесобытийная множественность, интенсивность (35) qonpd qametwa-i?at-Y?-e

всегда есть-РЬЛС-ТИ-2/380.8 'Всё время ест.'

Такая размытость семантики -l?et может быть связана с тем, что один из наиболее вероятных источников его происхождения — сочетание показателя атрибутива -I? и вербализатора -et; атри-бутив при этом сам обладает достаточно широкой семантикой. Разделению показателя -l?et на два показателя на синхронном уровне противоречит тот факт, что при присоединении атрибу-тива к переходному глаголу его прямой объект обязан инкорпорироваться — а деривация -l?et возможна от переходных глаголов и без инкорпорации прямого объекта.

6. Заключение

Рассмотренные в статье аффиксы объединены тем, что в их семантику входит компонент множественности — внутрисобы-тийной, внешнесобытийной, множественности участников. При этом множественность, даже не являясь центральным значением этих показателей, может определять развитие их полисемии. Так, суффикс -r?o в некоторых контекстах выражает множественность S — и тот же компонент множественности проявляется в его употреблениях в функции «метеорологического вербализатора»; значения суффикса -tku — антипассив, итератив, инверсив для 1PL.O — также объединены через множественность. В рамках данной статьи не удается полноценно ответить на вопрос о том, действительно ли в этих случаях наблюдается полисемия на синхронном уровне, однако диахроническая связь этих значений очевидна.

Семантическая зона множественности при этом не составляет в чукотском языке какую-то отдельную грамматическую категорию с собственным набором граммем — значения множественности обычно лишь сопутствуют показателям, относящимся к другим семантическим зонам. Такая последовательная экспансия множественности на территорию аспектуальных и

актантных дериваций среди прочего может быть объяснена тем, что противопоставление по числу у имен в чукотском сильно редуцировано — число различается лишь в номинативе, при инкорпорации оно не сохраняется, глагол не может согласовываться с инкорпорированным участником и единственным способом более или менее эксплицитно задать его число остаются показатели глагольной множественности. Так, в (36) множественное число инкорпорированного участника восстанавливается благодаря наличию суффикса глагольной множественности -l?et:

(36) эМ yinqej-jet9-i?et-Y?e-t

они ребенок-прибывать-PLAC-TH-PL

'Они родили много детей' (букв. 'Они дето-пришли много')

[Nedjalkov et al. 1997: 320]

Важным фактом является то, что появление значений множественности у рассмотренных в статье показателей — лишь первый шаг к их парадигматической дестабилизации. Так, -tku может идиоматизироваться или закрепляться в согласовании; -r?u и -l?et в большом количестве контекстов выражают значения интенсивности, высокой скорости, неожиданности. Если принять во внимание отсутствие в амгуэмском говоре чукотского языка антипассива ine- и ограниченное употребление результатива -twa, представленных в других диалектах чукотского, окажется, что абсолютное большинство глагольных показателей являются либо согласовательными, либо интенсифицирующими с широкой семантикой, а число актантных и аспектуальных дериваций гораздо меньше, чем обычно описывается в литературе по чукотскому языку. Такая картина является свидетельством упрощения глагольной морфологии, вполне возможно, вызванного влиянием русского языка.

Список условных сокращений

1, 2, 3 — 1, 2, 3 лицо индексируемого участника; a — агенс при переходном глаголе; abl — аблатив; aor — аорист; compl — комплетив; dat — датив; dir — директивное согласование; distr — дистрибутив; dur — дуратив; inch — инхоатив; iness — инэссив; inf — инфинитив; ins — инструменталис; inv — инверсив; ipfv — имперфектив; iter — итератив; loc — локатив; low.a — агенс, находящийся низко на дейк-

тической иерархии; nom — номинатив; np — неличная форма; o — прямой объект; p — пациенс при переходном глаголе; pf — перфект; pl — множественное число; plac—глагольная множественность; plur — плюрализатор; s — аргумент непереходного глагола; sg — единственное число; sing — сингулятив; stat — стативизатор; th — тематический показатель.

Литература

Волков и др. 2012 — О. С. Волков, М. А. Даниэль, М. Ю. Пупынина, Д. А. Рыжова. К характеристике аспектуальной системы чукотско-камчатских языков // Acta linguistica Petropolitana. Труды Института лингвистических исследований РАН VIII, 2, 2012. С. 396-457. [O. S. Volkov, M. A. Daniel', M. Iu. Pupynina, D. A. Ryzhova. K kharakteristike aspektual'noi sistemy chukotsko-kamchatskikh iazykov [On characteristics of aspect in Chukotko-Kamchatkan languages] // Acta linguistica Petropolitana. Trudy Instituta lingvisticheskikh isle-dovanii RAN VIII, 2, 2012. P. 396-457]. Володин 2000 — А. П. Володин. О "блуждающей морфеме" INE/ENA в чукотско-корякских языках (опыт диахронической интерпретации) // Вопросы языкознания 6, 2000. С. 110-129. [A. P. Volodin. O "bluzhdaiushchei morfeme" INE/ENA v chukotsko-koriakskikh iazykakh (opyt diakhronicheskoi interpretatsii) [On "a wandering morpheme" INE/ENA in Chukotka-Koryak languages (a diachronic interpretation)] // Voprosy iazykoznaniia 6, 2000. P. 110-129]. Зевахина 2007 — Н. А. Зевахина. Циркумфиксы как показатели актантной деривации // Ф. И. Дудчук, Н. В. Ивлиева, А. В. Подобряев (ред.). Структуры и интерпретации: Работы молодых исследователей по теоретической и прикладной лингвистике. Москва: изд-во Московского Университета, 2007. C. 64-85. [N. A. Zevakhina. Tsirkum-fiksy kak pokazateli aktantnoi derivatsii [Circumfixes as a valency changing marker] // F. I. Dudchuk, N. V. Ivlieva, A. V. Podobriaev (eds.). Struktury i interpretatsii: Raboty molodykh issledovatelei po teoreticheskoi i prikladnoi lingvistike. Moskva: izd-vo Moskovskogo Universiteta, 2007. P. 64-85]. Кибрик 1997 — А. Е. Кибрик. Иерархии, роли, маркированность и «аномальная» упаковка грамматической семантики // Вопросы языкознания 4, 1997. С. 25-53. [A. E. Kibrik. Ierarkhii, roli, markiro-vannost' i «anomal'naia» upakovka grammaticheskoi semantiki [Hierarchies, roles, marking and "abnormal" package of grammatical semantics] // Voprosy iazykoznaniia 4, 1997. P. 25-53].

Кибрик и др. 2000 — А. Е. Кибрик, С. В. Кодзасов, И. А. Муравьева. Язык и фольклор алюторцев. М: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2000. [A. E. Kibrik, S. V. Kodzasov, I. A. Murav'eva. Iazyk i fol'klor aliutortsev [Language and folklore of the Alyutors]. M: IMLI RAN, «Nasledie», 2000].

Козлов и др. 2016 — А. А. Козлов, Н. А. Муравьев, С. О. Никифорова. Семантика и морфосинтаксис одной мокшанской аспектуальной деривации // Acta linguistica Petropolitana. Труды Института лингвистических исследований РАН XII, 1, 2016. С. 534-548. [A. A. Kozlov, N. A. Murav^v, S. O. Nikiforova. Semantika i morfosintaksis odnoi mokshanskoi aspektual'noi derivatsii [Semantics and morphosyntax of a Moksha aspectual derivation] // Acta linguistica Petropolitana. Trudy Instituta lingvisticheskikh issledovanii RAN XII, 1, 2016. P. 534-548].

Мальцева 2013 — А. А. Мальцева. Способы выражения начала действия в чукотско-корякских языках // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: История, филология, 2013. Т. 12. 2. С. 142-153. [A. A. Mal'tseva. Sposoby vyrazheniia nachala deistviia v chukotsko-koriakskikh iazykakh [Ways of expression the beginning of an action in Chukotka-Koryak languages] // Vestnik Novo-sibirskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriia: Istoriia, filologiia, 2013. Vol. 12. 2. P. 142-153].

Недялков и др. 1984 — В. П. Недялков, П. И. Инэнликей, И. В. Недялков,

B. Г. Рахтилин. Значение и употребление чукотских видо-временных форм // А. В. Бондарко (ред.). Теория грамматического значения и аспектологические исследования. Л.: ЛО изд-ва «Наука», 1984.

C. 200-259. [V. P. Nedialkov, P. I. Inenlikei, I. V. Nedialkov, V. G. Rakhtilin. Znachenie i upotreblenie chukotskikh vido-vre-mennykh form [Meaning and use of Chukotkan tense-aspect forms] // A. V. Bondarko (ed.). Teoriia grammaticheskogo znacheniia i aspek-tologicheskie issledovaniia. L.: LO izd-va «Nauka», 1984. P. 200-259].

Скорик 1961 — П. Я. Скорик. Грамматика чукотского языка. Ч. 1: Фонетика и морфология именных частей речи. М. — Л.: АН СССР, 1961. [P. Ia. Skorik. Grammatika chukotskogo iazyka. Ch. 1: Fonetika i morfologiia imennykh chastei rechi [Grammar of Chuckhi. Part 1: Phonetics and morphology of nominal parts of speech]. M. — L.: AN SSSR, 1961].

Скорик 1977 — П. Я. Скорик. Грамматика чукотского языка. Ч. 2: Глагол, наречие, служебные слова. Л.: АН СССР, 1977. [P. Ia. Skorik. Grammatika chukotskogo iazyka. Ch. 2: Glagol, narechie, sluzhebnye slova [Grammar of Chukchi. Part 2: Verb, adverb, function words]. L.: AN SSSR, 1977].

Bobaljik, in print — J. Bobaljik. The Chukotkan "inverse" from an Itelmen perspective. In print.

Comrie 1980 — B. Comrie. Inverse verb forms in Siberia: Evidence from Chukchee, Koryak, and Kamchadal // Folia Linguistica Historica, vol. 14, issue Historica I/1, 1980. P. 61-74.

Dunn 1999 — M. Dunn. A Grammar of Chukchi. Ph. D. Diss., Australian National University, Canberra, 1999.

Hopper, Thompson 1980 — P. J. Hopper, S. Thompson. Transitivity in grammar and discourse // Language 56, 1980. P. 251-299.

Kozinsky et al. 1988 — I. Kozinsky, V. Nedjalkov, M. Polinskaja. Antipassive in Chukchee: oblique object, object incorporation, zero object // M. Shibatani (ed.). Passive and voice. Amsterdam: Benjamins, 1988. P. 651-706.

Nedjalkov 1994 — V. Nedjalkov. Tense-aspect-mood forms in Chukchi // Sprachtypologie und Universalienforschung (STUF) 47, 4, 1994. P. 278-354.

Nedjalkov et al. 1997 — V. P. Nedjalkov, I. A. Muravyova, V. G. Raxtilin. Plurality of situations in Chukchee // V. S. Xrakovskij (ed.). Typology of Iterative Constructions. München — Newcastle: LINCOM Europa, 1997. P. 310-328.

Züniga 2006 — F. Züniga. Deixis and Alignment. Inverse systems in indigenous languages of the Americas. Amsterdam—Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 2006.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.