CC BY
138
ГИПОТЕЗА ’АКСИАЛЬНОЙ НЕКРОФИЛИИ" (по следам произведений Э. Фромма)
И.А. Федоров
I.A. Fedorov. The hypothesis of ‘axial necrophilia following in the wake of E.Fromm. In the article, it is assumed that ‘the dying world’ inevitably implies necrophiliacs discarding, filtering or distorting the sensations tolerable for other types of personality.
Вопрос о природе некрофилии, впервые масштабно поставленный Э. Фроммом [1 - 4], и ее особой формы, которую автор условно назвал "аксиальной некрофилией", представляется весьма любопытным для психодиагностики, психологии, социологии и политологии.
Подчеркнем, что речь идет именно о допатологических формах ("аксиальная некрофилия"), показывающих многогранность кризиса свободы воли в условиях все более мощного и тонкого отчуждения мира социума и мира человека.
По представлениям автора, феномен "аксиальной некрофилии" имеет и чисто социальные аспекты, выражающие необходимое для цивилизации воспроизводство особых психических комплексов усечения и "омертвления" микросреды и своей символьной реальности в целом. Целый ряд социальных процессов провоцирует такие комплексы - бурный рост бюрократии с ее мертвящим духом абсурдистского функционализма, резкое омассовление сознания, замена прямого общения технизированным, углубление отчуждения самого труда как коренное противостояние человеческой сущности и существования, политическое и информационное манипулирование массами и так далее.
Указывать на мощность этих процессов как цену за бурную технологизацию разума стало в нашей научной литературе едва ли не общим местом; тем любопытнее, видимо, попытки практического описания некрофилии - прямого результата таких процессов, но результата, опосредованного ситуацией и сложными зависимостями онто- и филогенеза. В этом смысле некрофилия представляет интерес не просто как случай патопсихологии или раздел психодиагностики и классификаций типов личностей. Она, вырастая из провоцируемых нынешней социальной действительностью желаний стереотипизировать, омертвить жизненные выборы, "убить живое", все более полно обретает общециви-
лизованный статус. По меткому замечанию Фромма, "для некрофила характерно убеждение, что насилие - это "способность превратить человека в труп" (используя терминологию Симоны Вейль), и что оно -первый и последний (то есть единственный) путь, на котором гордиев узел проблем оказывается разрубленным, а терпеливое развязывание узлов ни к чему не приводит... Их поведение напоминает реакцию королевы из "Алисы в стране чудес", которая по любому поводу распоряжалась: "Отсечь им головы!" [3, с. 290].
Иными словами, до патологические формы некрофилии провоцируются двумя, как минимум, группами процессов: мощным, на уровне нейролингвистического программирования, идеологическим прессингом государства по отношению к личности и становящимся желанием заметного числа личностей быть омассовленными, чтобы избавиться от неврозов и необходимости свободного выбора. Простейший из результатов таких процессов - рост численности некрофилов в политике, бизнесе, армии и так далее. Причем, после какого-то порогового предела (ориентировочно можно назвать цифру в 8 - 10 процентов известных психологических типов личности), они вполне могут образовывать соответствующие объединения, стремящиеся оформиться и политически, - как это было, например, с шизоидами в период политической истерии в конце 80-х годов.
Некрофилия показывает "футурошок" Тоффлера уже не как гипотезу, а как данность в бытии современного человека; не как выражение необходимости генерировать, обслуживать машины, даже не как превращение человека в средство размножения "машинных популяций", но как психопроекцию символов, самого духа машинности на все более глубокие, интимные стороны человеческой души.
В упоминающихся работах Э. Фромма выделяется целая система признаков и атрибутов некрофилии; напомним наибо-
лее яркие из них. Некрофилия характеризуется как "страстное влечение ко всему мертвому, больному, гнилостному, разлагающемуся; одновременно это страстное желание превратить все живое в неживое, страсть к разрушению ради разрушения, а также исключительный механизм интереса ко всему механическому (небиологическому). Плюс к тому это страсть к насильственному разрыву естественных биологических связей" [3, с. 285].
Э. Фромм выделяет и ряд менее ярких и масштабных характеристик: интерес к сообщениям о смерти, "безжизненность общения" (и мимики в частности), спокойное отношение к гнилостным запахам (характерная "гримаса принюхивания" при ассоциациях на такой запах), либо подчеркнутая чистоплотность, ненормальное расположение эрогенных зон (отсутствие их на груди женщин, что ослабляет инстинкт материнства), увлечение фотографией, тяга к дистантному общению и другое, в патологических случаях - любовь к трупам [3, с. 280-309].
Автору показался наиболее любопытным вопрос о конкретно-социологической верификации таких параметров и формулировании дополнительных или альтернативных признаков, атрибутов и характеристик некрофилии на ранних ее стадиях, где яркие, патологические свойства даны лишь латентно.
Приводимые ниже описания практики некрофилии (термин введен в обиход испанским ученым, ректором университета Саламанки Мигелем де Унамуно в 1936 году при описании психики ген М. Астрая) не претендуют на фундаментальность, поскольку их целью было лишь несколько уточнить задачи социально-психологического изучения некрофилии; кроме того, автор не имел возможности проверить свои обобщения на широкой выборке. Базой для таких обобщений являются наши исследования 1989 - 1995 годов (г. Рязань), целью которых была аттестация вновь поступающих, адаптеров, руководителей и работников ряда фирм и предприятий города; параллельно накапливался банк данных по некрофилии. Общее число респондентов, прошедших необходимые процедуры ассоциативного допроса, интервью, пилотажных встреч, психоанализа -около 200; некоторые аспекты проблемы проверялись при работе с фокусными группами в масштабных исследованиях по г. Рязани с простой выборкой более 1000 человек. Разумеется, для обязывающих
фундаментальных выводов такой базы данных недостаточно.
Суть гипотезы, уточняющей положения Фромма, излагается ниже, пока же отметим, что одним из главных признаков, показывающих качество некрофилии, был принят феномен "омертвления" мира. Последний совсем не сводится, как в описанных Э. Фроммом крайних случаях, к прямой романтизации неживого, уже потому, что в период возникновения и развития1 некрофилия не захватывает всю психику, она выражает лишь вероятную ее сторону, роль которой меняется постоянно. Введенное Э. Фроммом и не слишком привычное до сих пор в аппарате нашей социологии и психологии понятие "омертвления" должно быть формализовано, поскольку в столь сложном вопросе, как природа некрофилии, введение дополнительных неопределенностей грозит окончательно запутать дело, причем и в области мотивации, самого интереса к сути проблемы.
По представлениям автора, "омертвление" есть выражение специфического типа установки. Не вдаваясь в подробности ставшей классической дискуссии о природе установок вообще, отметим лишь, что феномен омертвления показывает у некрофилов развитость (во всяком случае, гораздо больше, чем у "биофилов") таких механизмов воли, которые позволяют блокировать тревожность, обедняя, омертвляя поведенческие выборы.
Согласно принимаемой гипотезе, специфика феномена омертвления как характеристики бытия особых установок может быть описана, как минимум, следующими положениями:
1. Установки всегда как бы "отсекают" область наиболее вероятных, стереотипных, социальных вариантов выбора, что сберегает психические силы, как бы проецируя на психику второе начало термодинамики.
Тем самым она позволяет блокировать тревожность, - но ценой за это является предубежденность, растущий с возрастом консерватизм поведенческих выборов, что может быть преодолено лишь огромной духовной работой. Ассоциативный код, закрепляющий предубежденность, можно сформулировать так: "тревожно и плохо все, что для меня очевидно сложно, непо-
1 Видимо, было бы безнадежным упрощением относить некрофилию к каким-то врожденным комплексам, хотя несомненно существуют предрасположенности к ней - темперамент, мощность Р-комплекса и другие.
хоже на устойчивые символы покоя и похоже на предыдущие тревожные ситуации".
При аксиальной же некрофилии в качестве базовой ассоциации покоя закрепляется, причем достаточно рано, именно упоминавшееся "омертвление". У некрофилов такие установки "отсекают" два типа объектов: людей, которые явным для них образом похожи на некрофилов, и тех, кто является очевидной антитезой для них, причем границы такого "отсечения" весьма пластичны, прозрачны для заметного круга ассоциаций.
Первые тревожат некрофила просто как конкуренты в борьбе за влияние в группе, как символы своей неоригинальности; впрочем при отсутствии альтернатив некрофилы могут образовать непрочные сообщества, где дружеские отношения могут лишь имитироваться. Отношение же ко вторым куда сложнее. Было бы явной ошибкой считать, что некрофил стремится к одиночеству или к обществу подобных себе. Ему нужно ощущение правоты, чаще дающееся в процессе "омертвления" среды. Его отношения с людьми, лишенными комплексов некрофилии, неточно следуют, по наблюдениям автора, примерно следующему сценарию: использовать любые методы, скрывая некрофилию, чтобы привязать к себе; продемонстрировать свою власть, запомнить и освоить ее символы; перейти к следующей кандидатуре, чтобы не рефлексировать.
Практическая, реальная рефлексия -слишком творческое дело для некрофила. Он, как и все, тяготится одиночеством, но стремится исключить из общения ситуации, когда чужая духовность очевидно жизненна, то есть она суть нечто враждебное, подлежащее "омертвлению", и только потом - осмыслению.
Фромм, отрицая фундаментальность такого чувствования, предлагая определять его через антитезу, писал: "Любить собственную плоть и кровь не бог весть какое достижение. Животное тоже любит своих детенышей и заботится о них... И только в любви к тем, кто не служит никакой цели, любовь начинает раскрываться. Не случайно главный объект в Ветхом завете -бедняк, чужестранец, вдова и сирота, - и, наконец, национальный враг - египтянин и эдомит" [1, с. 135].
2. Феномен "омертвления" в аксиальной некрофилии означает специфическое регулирование восприятия. Принимая в качестве рабочего определения понимание восприятия как процессов согласования личностного опыта с системой ощущений
и перцептивной памятью, отметим, что гипотетический статус установки подразумевает роль "омертвления" как своеобразного фильтра ощущений по двоичному коду "надо осмысливать - не надо осмысливать". Подробнее общий механизм неизбежной фильтрации информации в восприятии описан в ряде специальных работ [5 - 8].
В данном случае отстаивается предположение о том, что "омертвление мира" неизбежно подразумевает отбрасывание, фильтрацию или фальсификацию терпимых для других типов личности ощущений. Последние связаны, например, с чувствованием огромности мира, несводимос-ти его к стереотипам некрофилии. Скажем, респондснтка А.И. рассказывала о паническом испуге, когда, будучи одна в лесу, она попробовала представить жизнь леса "безотносительно к себе". Респондент А.К., будучи яростным сторонником мировоззрения К. Кастанеды, при тестировании показывал испуг перед необходимостью чтения книг, которые "мешают правильно думать", и так далее.
Подчеркнем, что отфильтрованные, блокированные ощущения не исчезают, они просто "уходят" с основного тракта обоснования поведенческих решений. Мир невостребованных ощущений постоянно отягощает работу воли некрофила, рождая целый ряд парадоксов, вплоть до появления двойниковых эффектов в поведении. Один из них - парадокс негации, стремление некрофила действовать словно назло своим же декларациям, что, собственно, может быть отмечено как еще одна характеристика "омертвления".
3. Реальные свидетельства "биофиль-ности" мира, - скажем, случаи искренней любви, самопожертвования, жалости - не могут быть игнорированы некрофилом полностью и надолго. Он чувствует упоминавшееся давление невостребованных ощущений, как бы "двойную" мотивацию решений, и стремится убедить себя в своей полноценности. Потому одно из качеств некрофила - стремление доказать себе свою неоднозначность, "диалектичность" своих решений, свою "биофильскую полноценность", постоянно нарушая свои же обещания, формальную логику поведенческих планов (иными словами - необязательность).
4. Приведенные выше черты "омертвления" мира в развитом виде формируются через тягу к предательству и садизму, что вполне согласуется с теорией Э. Фромма [3, с. 354].
Предательство, очевидно, выгодно некрофилу, поскольку оно одновременно позволяет ощутить то, что ему кажется властью над ситуацией, доказательством своей мощи и правоты, точкой абсолютного выражения некрофилии, но оно является, видимо, и своеобразной просьбой о понимании, просьбой об избавлении от того, что его тревожит. Но для такой просьбы надо чтобы партнер, по представлениям некрофила, был бы выбит из обычной колеи, что и достигается предательством как актом демонстративного опровержения своих клятв. В этом смысле принцип "предам чтобы поняли" суть реальность некрофилии, дошедшей до уровня тяги к самоопровержению. По данным упоминавшихся исследований, примерно у 40 процентов респондентов, относительно которых диагноз аксиальной некрофилии считался установленным, оценки самого термина некрофилии при ассоциативном допросе были резко отрицательными (примерно минус 3 в десятибалльной двухполюсной шкале), положительные же оценки встречались менее, чем у 5-ти процентов случаев. Положительные же ассоциации на символы, шифрующие приводимые характеристики именно аксиальной некрофилии (например, "перезрелый плод", "постоянное телефонное общение", "старый могильщик"), встречались у 85 процентов респондентов.
5. Само желание, сценарии и результаты "омертвления" шифруются некрофилами в специфических символах и ассоциациях. Для обоснования типологии таких шифров нужны, разумеется, гораздо более мощные исследования. Отметим лишь некоторые, интуитивно представляющиеся автору важными и подтверждающиеся на небольшой выборке наблюдения.
Такие символы и шифры далеко не всегда сводимы к образу "механического мира", на чем настаивала классическая концепция Фромма, хотя у всех респондентов отмечались тяга и способности к чисто механической работе и работе, где общение опосредованно с чем-то "неживым", "механическим" (программирование, бухгалтерия, ремонт и др.).
При обобщении материалов тестирования, психоанализа, интервью в качестве рабочего критерия выделения тенденций была принята цифра в 60 процентов и более совпадений. Таких случаев не так много (около 30 процентов от всей суммы выявленных личностных дескрипторов респондентов). Отметим наиболее важные из них:
- яркие оценочные суждения (по принятой шкале от -5 до +5 при ассоциативном допросе) по классическим тестам на скрытую психопатологию (оценки цветов, ситуаций интеллектуальной клаустрофобии в общении с "биофилами", обрисовка "точек соскальзывания" и др.). В обычном поведении такие моменты тщательно скрываются. Точки "соскальзывания" с логики здравого смысла чаще связаны с "наличием" особых мистических способностей, какого-то субстанционального начала, мешающего или блокирующего реализацию их талантов, и др.;
- скрываемая неполноценность мотивации любить. Около 10 процентов лиц, относительно которых автор считал диагноз некрофилии установленным, открыто признавались в боязни любить. 32 процента отказались отвечать на соответствующие вопросы, остальные давали уклончивые, неопределенные ответы. Но практически все считали ситуации взаимной любви желаемыми. Очевидно, боязнь проявить некрофилию в любви мощнее желания любить вообще.
Провоцирование симпатии и любви к себе не вызывающим у "аксиального некрофила" тревоги способом - один из путей его социальной адаптации.
Подчеркнем, что одной из аксиом и психодиагностики, и социологии личности является тезис о сводимости типов личности к общим законам антропологии; некрофилия показывает, как представляется автору, одну из редких форм таких процессов, - но отнюдь не их отрицание;
- общая боязнь рефлексии. Формально ее желательность декларируется; но при первых же описаниях парадоксов их поведения некрофилы испытывают тревогу, символы которой легко обнаруживаются.
Позже данные рефлексии легко блокируются или фальсифицируются. Вместе с тем некрофилы слабо интересуются чисто социальными проблемами, - видимо, чувствуя, что их комплекс есть ответ на "мертвенность", отчужденность социального мира. Потому часты единственно возможные интеллектуальные ходы мистиче-ски-неопределенных, нарушающих известный принцип "бритвы Оккама", объяснений своего поведения и ценностей. Чаще встречались апелляции к философии К. Кастанеды, Конфуция, Будды и других -в отличие от идей православия с каноническими для него принципами милосердия, исихазма, "Фаворского света". Тест на оценки норм Нагорной проповеди дал резко отрицательный результат (в сред-
нем -2 по шкале), хотя при пилотажной встрече оценка православия и христианства вообще достаточно положительная, что доказывает, видимо, тезис о некрофилии как особой форме "мстящего миру" эгоизма;
- почти одинаков рейтинг телефонных разговоров и прямого общения, отрицательные оценки телефонного, опосредованного общения отсутствуют вовсе; большинство некрофилов-руководителей ярко проявили склонность к "кабинетному" стилю работы; не отмечено четко выраженных сексопатологий, некоторый всплеск негатива приходится на ситуацию "чужих правил игры"; резко негативно оценивается качество обязательности (часто встречается тезис "я не отвечаю за свои обещания, они были вчера") и так далее.
Перечень такого рода дескрипторов и качеств феномена "омертвления" мира некрофилами можно, разумеется, продолжить, хотя анализ проблем первичных связей и корреляций таких данных заслуживает отдельного исследования. В данном случае он был нужен как комментарий для выдвижения гипотезы относительно природы феномена "омертвления" - гипотезы, нуждающейся в проверке и наверняка имеющей альтернативы.
Представляется достаточно корректным определить феномен "омертвления" как важную характеристику аксиальной некрофилии, как возможный при сочетании определенных условий, о которых речь пойдет ниже, психический механизм установки и воли в целом, который:
- блокирует или фальсифицирует информацию, ассоциативно связанную с мотивом траты сил без явной эгоистической награды или удовольствия (любовь, жалость, милосердие, высокая вера);
- шифрует эту информацию образами тревоги и опасности, стремясь интеллектуально и эмоционально дискредитировать носителей таких образов, путем прессинга не дать показать альтернативу, либо привязывая к себе, либо уничтожая ("омертвляя");
- создает предпосылки для интеллектуального оправдания такого положения вещей.
Подчеркнем, впрочем, что "омертвление" представляет собой систему психических операций1, и в данном случае описываются лишь общие их ориентиры.
1 Д. Волкогонов однажды высказал любопытную мысль: возможно, И.В. Сталин спокойно относился к гибели невинных людей именно потому, что еще в юношеские годы, получив церковное образование, привык к идее условности жизни, что, вообще говоря,
Однако сводить аксиальную некрофилию просто к системе операций "омертвления" было бы вряд ли верно. Ее динамика определяется множеством факторов - социальной средой, ситуацией, личностными и врожденными комплексами. Все они пересекаются в точке "старта" некрофилии, хотя такое пересечение достаточно редко. Э. Фромм называет цифру в 10 - 15 процентов некрофилов в сумме взрослого населения; по наблюдениям автора, она, вероятно, ниже, на уровне 3-5 процентов, но имеет явную тенденцию к росту. Эта цифра в 1990 году была меньше, чем в 1995 примерно в 1,5 раза. Впрочем, такие цифры, как отмечалось, весьма условны. Согласно описываемой гипотезе, некрофилия не может предшествовать сценарию фрейдистского Эдипова комплекса, то есть в среднем возрасту 3-5 лет, уже потому, что представляет собой специфический ответ психики на серию относительно самостоятельного столкновения с миром и ценностного, "аксиального", осмысления таких столкновений.
К серии таких столкновений ребенок или подросток подходит с багажом первых и практически универсальных комплексов, что не раз отмечалось в научной литературе [9 - 12].
Это, например, комплексы оральный и анальный, фиксирующие ориентацию на себя, на собственный эгоизм при выработке первого отношения к окружающим и получения первого наслаждения; упоминавшийся Эдипов комплекс, провоцирующий и шифрующий в структуре складывающейся личности двойственность - желание сберечь силы, не понимая, но подражая образцам, одновременно разрушая их как чужие, соперничающие с интимным чувствованием "себя в матери".
Некрофилия, видимо, возникает лишь при одновременном и достаточно длительном воздействии ряда факторов: высоком уровне детского эгоизма ("избалованность" или, напротив, первое осмысление заброшенности), привычки к детским негациям, внешней или сущностной суровости отношений в семье ("недоласканность"), неудачных опытах первой самореализации, причем оборванных чем-то бездушным, анонимным, самими правилами общения в микрогруппе; ранним опытом сознательного строительства имиджа ("добьюсь чего хочу, притворяясь"); повторяющимися
есть один из симптомов предрасположенности к "аксиальной некрофилии".
ошибками родителей, отталкивающих, блокирующих попытки ребенка раскрыться; неудавшейся первой симпатии к "биофилу"; осознанием своих способностей, которые не востребуются формально близкими людьми.
Позже развитие предпосылок некрофилии оформляется в аутизм. Признаки и характеристики аутизма разрабатываются достаточно давно, с работ Л. Бендера, Малера, Каннера: большая привязанность к игрушкам, а не людям-"биофилам", так называемый протодиакризис (комплекс Монакова), нежелание отделять живое от неживого; "инфантаутизм" (стремление возвращаться к одним и тем же сценариям общения).
Впрочем, существуют разные точки зрения на природу аутизма, в том числе и сводящие его к вялотекущей шизофрении, что справедливо критиковалось Фроммом [3, с. 304].
Мы будем понимать аутизм как относительно длительное и более вероятное в детстве состояние генерирования и воспроизводства "Я-системы" человека при возникшей из ранних детских комплексов боязни осознать неизбежность и желательность своих коммуникаций с миром.
При некрофилии происходит плавная трансформация аутизма. "Аутист" поставлен в сложные условия: с одной стороны, он боится и имеет негативный опыт вхождения в социальный мир, воспринимаемый как агрессивное "не-Я"; с другой же стороны - боится и анализировать свои бессознательные влечения, поскольку тонкий и сложный аппарат такого анализа немыслим без понимания того, что К. Юнг называл "коллективным бессознательным". Наиболее логичные решения для "аутиста" - копирование либо "книжных образцов поведения", либо поведения реальных лидеров. И в том, и в другом случае наиболее вероятный результат -мещанская ориентация личности.
Некрофил же не удовлетворяется простейшими рецептами "аутиста". Постоянно испытывая чувства тревоги и одиночества и при рефлексии, и при выполнении социальных ролей, он испытывает обиду и дефицит "строительного материала" собственной личности. Выводы его необычны: необходимо ограничить мир, обеднить его, создать череду повторяющихся сценариев своей жизни, причем так, чтобы они "позволяли", провоцировали ощущение своей правоты, богатства жизненных проявлений; чтобы смертью, "омертвлением" выглядело все, что не является мною, и
если такое "не-Я" мощно и явно вторгается в мой внутренний мир, надо сделать так, чтобы оно потеряло отличную от меня жизнь, "убить".
В таком смысле, некрофилы постоянно ходят по кругу одних и тех же сценариев и однотипного, субъективно признанного неопасным общения, как ослепленная шахтерская лошадка1.
Еще раз подчеркнем, что такое положение вещей не фатально, некрофилия, видимо, преодолима, но это подразумевает огромный объем интеллектуальной и нравственной работы при стимулирующих социально-политических условиях. Последнее сейчас плохо представимо, поскольку, как ни парадоксально, некрофил выгоден государственности, поскольку не способен к активному сопротивлению политическому манипулированию массами и плохо поддается призывам к профсоюзному объединению в оппозиции. Кроме того, он, как правило, отлично обслуживает машины и выполняет машинообразные роли в микрогруппах и субкультурах.
Зависимость "аутизм - реализация предрасположенностей при провоцирующих социально-политических условиях - первый акты некрофилии" оформляется, судя по рассказам респондентов, в нестандарти-зированном интервью, достаточно быстро, поскольку важную сторону такой зависимости отражает простейшее определение некрофила как "аутиста", ощущающего мощное давление своих способностей при оформленном недоверии к социуму.
Следующая же фаза движения некрофилии - формирование устойчивых предрасположенностей и убеждений. Описание их достаточно громоздко; отметим лишь наиболее яркие их характеристики, выявленные в упоминавшихся исследованиях:
- большинство респондентов резко отрицательно относятся к рациональной науке, в духе известной статьи В.Н. Трост-никова [13];
- у большинства респондентов проявляется яркая склонность к мистическим объяснениям мира и себя, при скрытом, но мощном отрицании идей раннехристианской нравственности;
1 Такая метафора не случайна и восходит к блестящему по интеллектуальной отточенности замечанию
Э. Фромма: "Для Маркса труд и капитал не были просто экономическими категориями. Капитал был для него символом прошлого, овеществленного и накопленного труда, а труд был проявлением жизни, человеческой энергии, направленной на процесс изменения природы. Выбор между капитализмом и социализмом (как он его понимал) зависел от того, кто (что) победит - мертвое или живое" [3, с. 291].
- такое большинство склонно к странной интеллектуальной позиции "непотопляемого авианосца": при отсутствии аргументов в пользу своей предрасположенности он может соглашаться, или молчать, или даже делать компромиссные высказывания, - но поступать такие люди будут только по-прежнему. Некрофилы очень непластичны интеллектуально, хотя им нельзя отказать в искренности деклараций по поводу желания понять другого;
- любая интеллектуальная позиция некрофила не мешает ему принимать поведенческие решения, дискредитирующие и "дрессирующие" биофила, причем он чаще всего умеет не размышлять по такому поводу, хотя часто особенной скромностью по поводу своих способностей к рефлексии некрофилы не отличаются. Иными словами, однозначного подтверждения встречающегося представления о тяге некрофилов к идеологиям, позволяющим насилие к "врагам" ("джихад") нет.
Зависимости, отмеченные Э. Фроммом относительно политических взглядов некрофилов, не подтверждаются авторскими наблюдениями, хотя, разумеется, такие наблюдения не могут быть достаточным основанием для фундаментальных выводов.
Напомним, что Э. Фромм считал типичными симпатии некрофилов к антикоммунистической идеологии, теориям, подразумевающим некую "сверхзадачу", то есть навязывающих жизни свою модель, а не объясняющих жизнь "изнутри"1. По результатам исследований, всего 40 процентов лиц, отождествленных, исходя из стартовой модели, с некрофилами, открыто признали существование политических взглядов и 18 - 20 процентов категорически отвергли такое предположение. Наиболее же распространенные, в среднем, взгляды - примерно нейтрально-либеральной ориентации. Не исключено, что они есть проявление своеобразной инерции некрофилии, нежелания видеть новые тенденции социума, чтобы не тратить силы на их понимание, и так далее.
Рамки статьи не позволяют автору продолжить более детальное описание природы и фаз становления и развития некрофилии. Отметим лишь некоторые сценарии развертывания качества аксиальной
1 Э. Фромм соглашается с мнением Маккоби, который пишет: ’’Лица с деструктивной доминантой выступают за усиление военной мощи страны... более жесткий контроль над недовольными, строгое соблюдение законов против наркотиков, победу во Вьетнаме... усиление полиции и борьбу с мировым коммунизмом" [3, с. 293].
некрофилии в зрелом возрасте, когда, невзирая на привычки некрофилов к блокированию информации, многие их явные отличия от других людей так или иначе осмысляются:
1. "Эволюционный сценарий". Он подразумевает простое следование логике "омертвления" вплоть до патологических его форм;
2. "Инволюционно-садистский сценарий". Суть такого сценария можно описать постоянными и неудачными попытками некрофила нарушить первый сценарий. Вероятные неудачи формируют упоминавшуюся ассоциативную связь просьбы о помощи в борьбе с некрофилией - с предательством; свидетели таких поступков чаще всего оценивают их как бессмысленный садизм. В финале такого сценария наиболее вероятно разрушение личности, ее стремление к омертвлению не только мира, но и самой себя (феномен "самозамещен ие").
Не исключено, что многие известные политические события (например, отставка А. Лебедя, попытки блокирования интеграции с Белоруссией) связаны не только с логикой удержания и завоевания власти, но и с упоминавшимся механизмом "предательства ради понимания".
3. "Революционный сценарий", когда некрофил - как правило, использующий помощь извне - провоцирует развитие в себе альтернативных некрофилии комплексов. Собственно точка перелома, период своеобразного фазового перехода, характеризуется рядом особых парадоксов "двойной мотивации", требующей от субъекта высокой психической выносливости, и так далее.
Подведем некоторые итоги. Представляется очевидным древность феномена некрофилии, хотя автор и не считает себя особенно компетентным в вопросах антропогенеза и истории цивилизации2; тесная связь некрофилии с отчуждением труда представляется доказанной со времен "Экономическо-философских рукописей 1844 г." К. Маркса.
Все формы отчуждения, и уж тем более отчуждения труда, как атрибутивного свойства нашей цивилизации, с высокой
2 Исходя из перечня приводимых выше факторов, детерминирующих и провоцирующих возникновение некрофилии, можно просто логическим путем определить древность многих из них - скажем, желания разрушения объекта ради осознания себя в актах производства, специализации машинного труда, выгодности отчуждения и деструктивной агрессивности в истории первобытных общин, становлении именно моногамной семьи и др. [14 - 17].
вероятностью находят себе носителей, они "имеют склонность" к опредмечиванию на людях, подготовленных к искреннему и бездеятельностному приятию отчуждения равнодушием близких, опытом первых социальных неудач и разочарований, неумением желать самореализации и действовать в этом направлении решительно и последовательно.
Вряд ли верно встречающееся иногда брезгливое отношение к некрофилам и проблемам изучения некрофилии в целом. Комплексы некрофила нисколько не хуже комплексов пассионарности политиков или шизоидных комплексов художников. Некрофилы просто не смогли выработать в себе яростный и последовательный протест против отчуждения; они использовали его для строительства себя; такой материал строительства души ненадежен лишь с точки зрения Нагорной проповеди; с точки же зрения теперешнего общественного сознания - вяло осуждаем, но допустим.
Разумеется, речь идет лишь о допатоло-гических стадиях некрофилии. Тонатос, темное, субстанциональное начало психики, проявляющееся в тяге к разрушению живого ради абсолютного, метафизического равенства мертвых душою людей, уничтожает альтернативное начало, эрос лишь тогда, когда человек субъективно хочет этого, что совершенно ненормально. Для обозначения стадий с описанными выше характеристиками автор и предлагает название аксиальной (аксиологической) некрофилии.
Применение такого термина, по представлениям автора, вполне возможно для описания особого, довольно редкого типа личности, характеризующегося ценностным оформлением привычки к упоминавшемуся "омертвлению" общения, жесткой эгоистической замкнутостью, функциональным отношением к другим людям, склонностью к иррациональным объясняющим моделям и замыканию на себя сильных эмоций ради провоцирования ощущения своей значимости "вне жизни", идентификации всего тревожащего с живыми системами.
Иначе говоря, категория "аксиальной некрофилии" описывает мотивацию, процессы и результаты привычки некоторых людей отождествлять желаемые ситуации и выборы с неживыми объектами, и ассоциативно шифровать методы их достижения в механических символах, исключающих интенцию, вчувствование в другого. В детстве предпосылки таких процессов, как кажется автору, есть у боль-
шинства людей, но лишь при специфических, редких условиях они оформляются собственно в некрофилию, тем более - в ее патологические формы, которые, собственно, и интересовали Э. Фромма.
Подчеркнем, что речь идет лишь об одном разделе современной имиджелогии -психодиагностике типов личности, причем некрофилы - один из наиболее редких таких типов. Распространение этого типа весьма показательно в движении нашего общества. Нет сомнений в преимуществах включения России в диалог мировых культур, о чем сейчас так много говорится в нашей научной и публицистической литературе. Однако надо честно говорить и о ценах, которые мы платим за это, и распространение "аксиальной некрофилии", упоминание о возможности которой известны в западной цивилизации со времен "тедиум выте" (усталости от жизни) Боэция и стоиков - лишь одно из них.
Некрофилия есть, видимо, временная, болезненная, основанная на боязни человека быть собой форма жизнелюбия, поскольку "корни жизнелюбия очень глубоки и могут прорастать, а прорастает только то, что не умерло" [3, с. 308].
Возможно, феномен "аксиальной некрофилии" и есть один из бесспорных индикаторов все более трагического расслоения логики машинной цивилизации, мстящей своему творцу омертвлением его души, стремлением сделать се простым механизмом размножения машин. Думается, что вопрос о возможностях ограничения такого «комплекса Франкенштейна» в человеческой душе есть, по сути, вопрос о пределах саморазвития человеческой природы в современном мире, - пределов, которые становятся сутью, основой и романтикой этого отчужденного мира.
1. Фромм Э. Душа человека. М., 1992.
2. Фромм Э. Психоанализ и этика. М., 1993.
3. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М., 1994.
4. Фром Э. Адольф Гитлер - патология некрофилии. М., 1992.
5. Надирашвили Ш.А. Установка и деятельность. Тбилиси, 1987.
6. Наэм Д. Психология и психиатрия в США. М., 1984.
7. Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М., 1967.
8. Василюк Ф.Е. Психология переживания. М., 1984.
9. Тихомиров О.К. Психология мышления. М., 1984.
10. Зейгарник В.В. Теории личности в зарубежной психологии. М., 1982.
11. Вилюнас В.К. Психологические механизмы мотивации человека. М., 1990.
12. Наенко П.И. Психологическая напряженность. М., 1976.
13. Тростников В.Н. Научна ли "научная" картина мира? // Новый мир. 1989. N° 12. С. 257-263.
14. Выготский Л.С., Лурия А.Р. Обезьяна. Примитив. Ребенок. М., 1993.
15. Кнышенко Ю.В. История первобытного общества. Ростов н/Д., 1976.
16. Системогенез и проблемы генетики мозга / Под ред. Н.П. Дубинина. М., 1983.
17. Саган К. Драконы Эдема. М., 1986.
О ПРЕДЕЛЬНЫХ ОСНОВАНИЯХ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ
М.М. Прохоров
M.M. Prokhorov. On the maximum grounds of man's being. The article looks at three conceptions of the fundamental, maximum grounds of man's being. According to the author, our times are characterised by changing an activist world-outlook for a co-evolutionary one. This changing is accompanied by aggravating the problem of inexhaustible process forms and categories denoting them. The author explains that the conception of completely denying being and, specifically, man's being is erroneous.
1. Предварительные замечания. В недавнем прошлом было принято представлять философию в виде науки о наиболее общих законах (природы, общества и человеческого мышления). Доступность качественно разнообразных направлений мировой философии сегодня показывает, что философия - одна из исторических форм мировоззрения, наряду с религией и мифологией. Основные философские категории - это не формулы всеобщих свойств некоторой предметной области, как в большинстве наук, а понятия, выражающие в себе предельные основания человеческого бытия. Они не просто осваивают фундаментальные черты и тенденции мира, бытия как такового, но захватывают заодно и понимающего человека и его бытие. Фундаментальность берется не объективно-отчужденно, а в связи с человеческим бытием. Это значит, что универсальные мировые характеристики рассматриваются в контексте взаимоотношения мира и человека как самого фундаментального с мировоззренческой точки зрения. Ведь не мировоззрение есть часть или форма философии, а, напротив, философия есть (историческая) форма мировоззрения, призванная концептуально выразить предельные основания человеческого бытия, обобщая результаты науки, других исторических форм мировоззрения, человеческой культуры. Следовательно, в такой контекст должно быть погружено также рассмотрение соотношения бытия и сознания.
К этому выводу пришел в свое время С.Л. Рубинштейн, считая его основным итогом своего фундаментального исследования проблемы соотношения бытия и сознания, итогом, обусловившим в дальнейшем переход ученого к изучению проблемы взаимоотношения человека с миром: "...основной результат нашего исследования проблемы психического в "Бытии и сознании" показал, что самая постановка вопроса, заключенная в заглавии нашей книги, не может быть окончательной. В самом деле, наш важнейший тезис заключается в том, что идея, образ, а значит, и вообще сознание, мышление не могут быть приняты в качестве самостоятельного члена гносеологического отношения". В любом случае сознание является атрибутом человека. Поэтому "за отношением идеи, образа и вещи, сознания или познания и бытия стоит другое отношение — человека, в познавательной деятельности которого только и возникает образ, идея, и бытия, которое он познает" [1] .
К такому же выводу пришел автор данной статьи в диссертационном исследовании, восходящей к Гегелю проблемы соотношения исторического и логического. Тезис С.Л. Рубинштейна требует уточнения: образы сознания возникают, как мы увидим, также за пределами познавательной деятельности, ибо человек относится к миру не только созерцательно. Последнее обстоятельство означает возможность существования различных типов отношения
