CC BY
57
дискуссия
журнал научных публикаций
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
Е. Г. Александрова, канд. филол. наук, Омский учебный центр Федеральной противопожарной службы, г. Омск, Россия, 110-875@mail.ru
ГИМН ПРЕДСЕДАТЕЛЯ. СТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ В ПРОИЗВЕДЕНИИ А. С. ПУШКИНА «ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ»
Важным моментом в понимании внутренних переживаний главного героя трагедии А С. Пушкина «Пир во время чумы» является осмысление созданного им Гимна. Именно эта восславляющая Чуму песнь во многом определяет роль Председателя среди «нескольких пирующих мужчин и женщин», «объясняет», раскрывает его внутренние переживания и потаенные мысли.
Гимн Вальсингама - это, на первый взгляд, (особенно в сопоставлении с песней Мери) жизнеутверждающая констатация силы, превосходства пиршеских веселий над злом (Чумой), но это еще и песнь отчаяния, песнь,
рожденная страхом и безысходностью, пониманием собственного бессилия, ведь, по большому счету, Вальсингам не говорит об открытой борьбе, о безумной войне, трофеем в которой может быть чья-то жизнь, напротив, он предлагает спрятаться («Запремся» - вот, что важно!). Структурно-логически текст гимна определяют четыре нравственно-философских сегмента: «Когда могущая Зима / Что делать нам? И чем помочь?» - «Как от проказницы Зимы / Восславим царствие Чумы» - «Есть упоение в бою/ Их обретать и ведать мог» - «Итак, - хвала тебе, Чума, / Быть может... полное Чумы!».
«Когда могущая Зима / Что делать нам? И чем помочь?». Прямое, яркое, показательное сравнение двух равнозначных явлений (равнозначных для той нравственной и эмоциональной ситуации, в которой находился герой), с одной стороны, с другой - «сопоставление по признаку действия»1, или параллелизм. Когда могущая Зима, Как бодрый вождь, ведет сама На нас косматые дружины Своих морозов и снегов, -Навстречу ей трещат камины, И весел зимний жар пиров. Царица грозная, Чума Теперь идет на нас сама И льстится жатвою богатой; И к нам в окошко день и ночь Стучит могильною лопатой... Что делать нам? и чем помочь?2 Интересны сопоставительные ряды эпитетов, сравнений, метафор, харак-
№ 8 (16) ОКТЯБРЬ 2011
ДИСКУССИЯ
журнал научных публикаций Ж
теризующих разность настроении и направленности нравственного восприятия событий: могущая, как бодрый вождь, косматые дружины (Зима) - грозная, жатвою богатой, могильною лопатой (Чума). Абсолютно зримыми представляются различия двух категорий - жизни и смерти. Если Зима - это олицетворение некой природной ипостаси жизни («бодрый вождь»), то Чума - олицетворение смерти («Льстится жатвою богатой», «Стучит могильною лопатой»), В данный момент еще все серьезно. Зиме навстречу «трещат камины» и «весел зимний жар пиров» (он действительно «весел» без малейшей доли иронии). Но как быть, если приближается Чума? Неслучайно герой в растерянности задает морально важные вопросы: «Что делать нам? и чем помочь?». «Что делать нам?» - нам, людям, всем тем, кто попадается на пути царицы грозной, кто может стать ее жертвой. «Чем помочь?»: кому - себе, своим близким, всем, кто окружает. Одним словом, что необходимо сделать нам всем, чтобы избежать смерти. И ответ оказывается очень простым - «запремся».
«Как от проказницы Зимы / Восславим царствие Чумы». Первые предложения первой и второй строф гимна рифмуются друг с другом в том же отношении, что и первое и второе предложение третьей строфы, это максимально обнажает антиномированно-имманентную природу схожести осмысляемых Вальсинга-мом явлений, и в то же время обостряет абсолютность их нравственной «непохожести». Как от проказницы Зимы, Запремся также от Чумы! Зажжем огни, нальем бокалы, Утопим весело умы И, заварив пиры да балы, Восславим царствие Чумы. [IV, 326] Необходимо обратить внимание на фразу: «Утопим весело умы». Чтобы не бояться, не думать, не чувствовать, не видеть и не знать горя, лучше всего спрятаться и веселиться, царствуя в своем искусственном, выдуманном мире, чувствуя себя хозяевами Жизни и победителями Смерти.
«Восславим царствие Чумы» - самый простой способ «спасения», самый легкий путь
А,
успокоения умов. И если в данном речевом отрезке Вальсингам говорит о закрытости, четкой пространственно-временной очерченности границ пира (здесь и сейчас), некой легкости сосуществования Чумы и пирователей, веселом времяпрепровождении, то в следующем фрагменте («Есть упоение в бою/ Их обретать и ведать мог») он «силой» экспрессивной весомости и психологической напряженности своего поэтического видения сложившейся ситуации (все-таки написал гимн) и желания оправдаться разрывает эти пределы, впуская бурю эмоций, страстей, юношеской ветренности. Он как будто самому себе доказывает оправданность своих поступков и «негреховность» своих грехов, потому и ищет «упоения в бою». Есть упоение в бою, И бездны мрачной на краю, И в разъяренном океане, Средь грозных волн и бурной тьмы, И в аравийском урагане, И в дуновении Чумы [IV, 324] Лексическая анафора «и» звучит в интонационном плане как некое заклинание. Герой, несколько раз повторяя один и тот же соединительный союз, будто уговаривает себя поверить в то, о чем поет, заклинает себя принять
дискуссия
журнал научных публикаций
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
свои слова безоговорочно, без отступлений и снисхождений.
Вальсингам говорит о счастье испытать азарт, волнения, эмоциональный подъем, но ни в коем случае не вызвать опрометчиво и безответственно на дуэль собственную судьбу (хотя он и не упоминает о возможности испытать себя, свои нравственные принципы на прочность), вся эта напускная «воинственность» лишь одно из проявлений миробытия: «И счастлив тот, кто средь волненья их обретать и ведать мог». «Обретать и ведать мог» разнообразные эмоции, чувства, в том числе и печальные, «обретать и ведать мог» - значит видеть жизни во всем ее многообразии, в накале страстей, на острие ножа, и в этом тоже счастье человека.
Автор гимна никогда не употребляет местоимение «я», но всегда указывающее на множественность - «мы», как будто подчеркивая свою схожесть со всеми пирующими, уходя от личной ответственности за происходящее, почти отстраняясь от собственного мира, собственной души. Увлекаясь перечислениями, он «отлучается от земли», на какое-то время заражается этой упоительностью сладострастия риска, азартности. Экспрессивность, фонтанирующая страстность, бешенное (от бесов, «бешенные песни») желание необъяснимых наслаждений - все это вестники нравственно-психологической агонии пирующих мужчин и женщин, потому что в их сознании «упоение в бою» и «пир во время чумы» тождественные, идентичные жизненные схемы.
В последнем фрагменте гимна Вальсингам подводит доказательно выстроенный, логически оправданный итог своих умозаключений. Изменяется интонационно-ритмический рисунок. Здесь уже заметна некая рассудочная холодность, исчезает столь очевидная горячность эмоционально-психологических мотиваций («Итак», т. е. подведем итог). Он будто возвращает себя из далекой страны рассуждений, напоминает себе (именно себе), зачем было все это сказано, охлаждает свой пыл.
Итак, - хвала тебе, Чума,
Нам не страшна могилы тьма,
Чтобы не бояться, не думать,
не чувствовать, не видеть и не знать горя, лучше всего спрятаться и веселиться, царствуя в своем искусственном, выдуманном мире, чувствуя себя хозяевами Жизни и победителями Смерти.
Нас не смутит твое призванье! Бокалы пеним дружно мы И девы-розы пьем дыханье, Быть может ... полное Чумы! [IV, 326] Персонифицированная морально-философская максима «Чума» встречается в тексте гимна шесть раз и только дважды возле нее поставлен восклицательный знак: в первом случае как показатель императива, призыва к действию, к бегству - «запремся также от Чумы!», во втором -как вектор эмоционально напряженного, эффектного финала, как констата-ционная психологема, не случайно этот восклицательный знак (отметим, не многоточие, что по-видимому, в том числе может означать и законченность мысли, логическую завершенность: все сказано, нет необходимости в каких-либо дополнениях и уточнениях) на пунктуацион-но-синтаксическом уровне предваряют вводная конструкция (с семантикой сомнения, неуверенности) и многоточие.
Гимн Чуме - это некая исповедь грешника, желающего скрыть истинные мотивы своего падения, спрятаться за пафосностью громких жизнеутверждающих фраз от собственного бессилия. Воспевая Чуму, герой бежит от переживаний, мучительной боли потерь, старается убедить себя и доказать (себе, прежде всего, а уже потом всем окружающим, хотя им-то как раз ничего и не нужно доказывать и объяснять, они и без этого мотивационно значимого для Председателя гимна верили в силу веселости восприятия мира, жизни и смерти), что он сильнее печали и «мертвой тишины», его голос, его гимн должен звучать, чтобы заглушить мольбы и «тяжкие воздыхания». I
1. Веселовский А. Н. Историческая поэтика. - Л., 1940. С. 125.
2. Пушкин А. С. Поли. собр. соч. в 10-ти т. - М., 1996. Т. IV. С. 324. Далее текст цитируется по этому изданию с указанием в квадратных скобках тома и страницы.
