CC BY
98
УДК 128; 130.2
С. А. Лишаев *
ГЕРМЕНЕВТИКА МОЛОДОСТИ: ЖИЗНЬ НА ПРОСТОРЕ**
Возрастная специфика молодости рассматривается с позиций философской герменевтики. В основу истолкования экзистенциальной конституции молодости положена ее темпоральная организация. Дается набросок внутренней периодизации молодости и краткая характеристика входящих в него возрастных формаций третьего уровня (подростковость, юность, возмужалость). Акцентируется внимание на разнообразии образов будущего в молодости в целом и в разных ее возрастах.
Ключевые слова: возраст, философия возраста, взрослость, молодость, надситу-ативное будущее, подростковость, юность, возмужалость.
S. A. Lishaev Hermeneutics of youth: life in the open
The article regards the age peculiarity of youth from the standpoint of philosophical hermeneutics. The existential constitution of youth is interpreted on the basis of its temporal structure. We gives an outline of internal periodisation of youth and the third level age formations it contains (adolescence, juvenility, virility). The emphasis is made on the diversity of the shapes of the future as it looks in youth as a whole and on its different stages.
Keywords: age, philosophy of age, maturity, youth, oversituational time, adolescence, juvenility, virility.
То и это затевать, Порывая с тем и этим...
Ю. Мориц
* Лишаев Сергей Александрович — доктор философских наук, профессор, Самарский национальный исследовательский университет имени академика С. П. Королёва (Самарский университет); [email protected]
** Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 1503-00705 («Философия возраста в горизонте герменевтической феноменологии»).
От детства к взрослости
Переход от отрочества к молодости — это переход от детства к взрослости. Детское Dasein представляет собой ряд отличных друг от друга режимов присутствия, общий знаменатель которых — зависимость от среды, ситуатив-ность, адаптивность. На протяжении детства границы ситуации, к которой адаптируется ребенок, все время расширяются, но до конца отрочества его этос остается ситуативно обусловленным, хотя и становится — от возраста к возрасту — все более гибким, темпорально организованным и творческим. Другое ребенка (его ноуменальное «я») находится в зависимости от прочно впаянного в ситуацию эмпирического «я». Ребенок не в силах изменить или создать желательную ситуацию (за исключением ситуаций игровых, фантазийных). Освоенное им после трех лет временение не выходит за ситуативные рамки. Меняется ситуация — меняется приспосабливающийся к ней ребенок. Держатели его надситуативного будущего — родители, которые думают о его будущем за него и ради него (подробнее о детстве см.: [5]).
Переход к взрослости предполагает включение режима полноформатного (надситуативного) временения: временение и забота взрослого распространяются на все ситуации внутри жизни, на все, что в ней было, есть и будет. Жизнь как целое производна от надситуативного временения, создающего темпоральную основу для экзистенциально ориентированной рефлексии (о ситуативном и надситуативном времени в контексте философии возраста см.: [3]). Надси-туативное временение позволяет удерживать дистанцию к происходящему: произвольно входить в ситуацию и выходить из нее, работать над созданием желательных ситуаций. Временение на этом уровне обеспечивает возможность для проектирования персонального будущего в размерности жизни.
Человек становится взрослым, когда от режима при-других-бытия он переходит к проектированию собственного будущего, к жизни, в основании которой лежит не адаптация к ожиданиям среды, но поведение, ориентированное собственным желанием, причем не сиюминутным, а таким, реализация которого отнесена к надситуативному времени. Рефлексия взрослого отличается от рефлексии ребенка тем, что первый не ограничивается осмыслением происходящего в текущей ситуации, но делает предметом анализа саму ситуацию, помещая ее в контекст надситуативных будущего, прошлого и настоящего. Предметом заботы взрослого становится жизнь, а не текущая ситуация и то, что к ней примыкает.
Чтобы осознанно прочертить линию жизни (а это — сверхзадача взрослого человека), нужна длинная воля. Последняя возможна там, где мотивирующее, мобилизующее «нечто» выдвинуто в далекое прошлое или будущее (в пределе — в вечность). Без надситуативного временения не может быть ни длинной воли, ни верности данному другим и себе слову.
В био-графическом существовании ребенка авторство принадлежит не ему, а жизни, роду, родителям, обществу, он же лишь исполняет их волю. Взрослость предполагает иное. От взрослого ожидают, что он способен быть и исполнителем, и (в той или иной мере) автором (точнее, со-автором) своей жизни. Метаморфоз во взрослое состояние свершается в форме перехода от ситуативного к авто-био-графическому (надситуативному) временению.
Термину «автобиография» мы придаем отличное от общепринятого значение, толкуя его как событийно-смысловую форму жизни, создаваемую сущим, чей способ бытия основан на понимании и временении. Привычное значение этого слова (описание собственной жизни как литературный жанр) при таком подходе мыслится как производное от способности человека быть со-автором своей жизни, «сочинять» ее, следовать творческому замыслу.
Молодость в целом
До недавнего времени аналитикой молодости занимались преимущественно психологи и социологи. Наибольший вклад в разработку этой темы внесла возрастная психология. В рамках возрастной психологии преобладают исследования, в фокусе которых находятся проблемы подросткового возраста, в меньшей степени — юности. Философская литература по этому вопросу не столь богата. На сегодняшний день имеется несколько посвященных молодости статей [9; 8], а также разделов в монографиях по философии возраста, изданных в последние годы [2; 1; 7].
Своеобразие возрастных формаций взрослости (в нашем их понимании) определяется соотношением темпоральных измерений надситуативного вре-менения Dasein: в зрелости доминирующим вектором временения является настоящее, в старости — прошлое. Временным измерением, генерирующим заботу в молодости, является развернутое до смертного часа и, далее, до без-меня-мира будущее. (Подробнее о возрастной периодизации в горизонте герменевтической феноменологии см.: [4].) Удержание в поле зрения конечности жизни побуждает молодое Dasein к постановке долговременных целей. В молодости будущее определяет собой настоящее и направляет отбор значимых моментов прошлого.
Прошлое в молодости
У молодого человека запас надситуативного прошлого, которое нажито в период взрослой жизни, невелик. По большей части — это возрастные напластования детства. Однако детский опыт не может определить (в содержательном плане) настоящее и будущее взрослого человека, не может задать перспективу.
Влияние детства на жизнь в целом огромно, но детство не содержит опыта обращения со взрослыми желаниями, со взрослым общением и целеполагани-ем. Бытовые привычки, поведение в стрессовой ситуации, фобии, комплексы, способность организовать себя и т. д. по большей части формируются в детстве и являются бессознательной основой жизни молодых людей, но их возрастной этос определяется не этим, а тем, как неситуативное будущее воздействует на настоящее и прошлое. И хотя на первом этапе молодости (в сознании подростка) детство присутствует как значимое прошлое, эта значимость произ-водна от надситуативного будущего, которое требует своего утверждения и устроения: прошлое для подростка — это то, от чего надо избавиться, чтобы утвердить свою взрослость как свое будущее.
В дальнейшем (в годы юности и возмужалости) молодые обращаются к накопленному опыту детского и взрослого прошлого за футуро-пригодными материалами, сопоставление которых с мечтами и целями помогает прочертить профиль желанного будущего. Прошлое здесь работает на будущее, подтверждая или оспаривая (через акты рефлексии) экзистенциальную пригодность тех или иных его образов.
Настоящее в молодости
Настоящее молодости переходно, нестабильно, на него невозможно «опереться» (по-настоящему устойчивым оно станет только в зрелости). Настоящее заботит молодого человека, но чаще не само по себе, а в отношении к будущему. Настоящее проходит сквозь «фильтры» ожиданий, планов, надежд, и это меняет его «окраску», его переживание, отношение к нему. Будущее определяет над-ситуативное, а нередко и ситуативное настоящее: замыслы и проекты влияют на вхождение в ситуацию, на выход из нее и на поведение в ней.
Настоящее молодости наполнено новизной и событийностью, но молодым часто кажется (в силу высокоскоростного восприятия и высокого уровня витальности), что в их жизни ничего не происходит, что они живут скучно, пресно, однообразно. Так происходит потому, что настоящее воспринимается ими как предварение того, что впереди, а их актуальное «я» — как прообраз их лучшего (будущего)«я». Настоящее не переживается (за редким исключением) как самодостаточное, самоценное, заслуживающее воспроизведения и продления. Главное — впереди, оно в будущем, а то, что в настоящем, лишь предваряет его. Давление доминирующего по величине и содержательности будущего девальвирует настоящее. Осознание ценности даров молодости приходит тогда, когда этот возраст оказывается частью надситуативного прошлого: «Почему я не ценил то, что было? Почему не воспользовался тем, что предлагала мне жизнь!».
Происходящее «здесь и теперь» проигрывает будущему потому, что наличное ограничено, а «еще не наступившее» — нет. Будущее легко наделить полнотой и совершенством. С этим, в частности, связан идеализм и утопизм мышления молодых. Отношение к настоящему изменится в годы зрелости, когда надситуативное будущее утратит свою заманчивую неопределенность и будет восприниматься как расширенное продолжение того, что уже сложилось, или даже как его постепенное «усыхание» (страх перед приближающейся старостью).
Будущее в молодости
Определяющее возрастную расположенность молодых будущее открывается и переживается по-разному. В обществах модерна и постмодерна оно дано в двух базовых формах: как неопределенное будущее, содержащее в себе не поддающееся учету множество возможностей, и как каким-то образом определенное будущее.
Определенное будущее, если говорить о молодости в современных обществах, имеет два модуса.
Первый модус — это проекты будущего, принятые к исполнению в качестве пробных. Они предполагают экспериментирование с будущим на площадке надситуативного и ситуативного настоящего. При благоприятном исходе апробации одного из проектов он может превратиться из пробного в генеральный проект будущего. Но до тех пор, пока этого не произошло, молодой человек продолжает заниматься практической футурологией и тестировать на привлекательность и исполнимость различные варианты будущего.
Второй модус определенного будущего — это будущее генеральных проектов, которые переживаются как обязательные к исполнению. Именно на них делается ставка «в большой игре». Такие проекты («семья и дети», «настоящий профессионал», «политик» и т. д.) предполагают «игру в долгую». С ними человек связывает свою идентичность, поэтому мобилизующий эффект от них, как от драйверов настоящего, прошлого и ближайшего будущего, будет максимальным. Слишком большим ударом был бы провал проекта, который был признан генеральным. В то же время удовлетворение от продвижения (воплощения) такого проекта можно отнести к самым значимым, определяющим общее (фоновое) самочувствие человека экзистенциальным эффектам.
Неопределенное будущее также имеет два модуса.
Во-первых, оно присутствует как темпоральное основание (экзистенциальный фон) практической футурологии пробных проектов будущего. В будущем возможно все, поскольку в возрасте 16, 20, 23 лет его переживают как (практически) «бесконечное». Теоретически (на уровне рефлексии) будущее признается ограниченным, но на уровне чувства его окончание через 40-50 лет (а для молодого это «бесконечность») непредставимо и тонет в неопределенности. Переживанию его как бы бесконечности соответствует характерное для молодости чувство экзистенциальной свободы, легкости, беспечности. Неопределенное будущее, переживаемое в модусе квазибесконечности, — это темпоральный фон, делающий молодость привилегированным возрастом для «поисков себя», для проб и ошибок, для набора впечатлений и опыта. Эти впечатления будут питать Присутствие на протяжении зрелости и старости.
Во-первых, неопределенное будущее может выступать не в связке с определенным будущим пробных проектов, а самостоятельно, как освобождающий от забот бесконечный простор. Беззаботность открывает внимание тому, что происходит здесь и теперь. Переживание бесконечности будущего выводит юному по ту сторону времени и он — на время — впадает в беззаботность. В этом модусе существования (соответствующим переживанию чистой возможности иного в эстетике юного [6, с. 146-153]) молодой человек живет тем, что не имеет отношения ни к будущему (к проектам), ни к прошлому (обещания, воспоминания, ошибки). В этом метафизическая сила молодости: молодые отзывчивы, способны к удивлению, восхищению, к непрагматически ориентированному действию. Приподнимаемая над повседневностью свежим ветром неопределенного будущего молодость любознательна и способна к отклику на бесполезные с утилитарной точки зрения вещи, на то, что не встраивается в проекты. Метафизическая беспечность коррелятивна переживанию неопре-
деленного будущего как чистой возможности иного, чья данность освобождает Присутствие (Dasein) для того, что просто есть.
Возрастная структура жизни включает в себя возрасты первого (детство и взрослость), второго (детство включает в себя младенчество, ясельное детство, игровое детство, отрочество; взрослость разделяется на молодость, зрелость и старость) и — в некоторых случаях — третьего уровня (порядка) [4]. К возрастам третьего уровня относятся, в частности, три возраста молодости: подростковость, юность и возмужалость (поздняя молодость). Специфика этих возрастов будет рассмотрена нами ниже.
Ломкий возраст. От ребенка к взрослому
Переход от отрочества к подростковости — самая трудная фаза метаморфоза, самый высокий возрастной перевал, преодолеваемый человеком.
Достижение биологической, социальной и экзистенциальной зрелости не совпадают по времени (биологическая зрелость опережает зрелость социальную и экзистенциальную). В обществах модерна и постмодерна временной разрыв в достижении разных измерений зрелости значительно возрос, в связи с чем продолжительность молодости увеличилась. Появились основания для выделения особых возрастных периодов внутри молодости. Первый из них — подростковый период.
Статус подростков в различных периодизациях до сих пор остается неопределенным. Одни авторы рассматривают подростковый период как последнюю фазу детства, другие — как самостоятельный возраст, третьи избегают термина «подростковость» и от детства переходят к юности и/или молодости. Мы рассматриваем подростковость как первую фазу молодости (от 13/14 до 16/18 и более лет).
Подростком является тот, кто не признает себя ребенком, но еще не вполне утвердился в своей взрослости. Подростковая демонстрация взрослости обычно оспаривается окружающими и школой как институтом (средняя школа была и остается детским местом, местом, замедляющим взросление). Самозахват взрослости порождает конфликт с теми, кто не спешит признавать его. Подросток идет на этот конфликт, потому что независимость имеет для него принципиальное значение (дети могут быть «неслухами», но родительская любовь для них — самое дорогое; власть родителей ребенком не оспаривается). Конфликт на почве взросления — не каприз (не детское «я хочу!»), он возникает как эффект метаморфоза детского тела во взрослое: новая фактичность Dasein переживается, осознается и требует своего признания и утверждения.
По телу, душе и — отчасти — экзистенциально подросток уже перестал быть ребенком, в то время как его социальное положение не изменилось (жизнь в родительском доме, экономическая несамостоятельность, пребывание в школе). Сознавая свою экономическую несостоятельность, на полную автономию подросток не претендуют. Но он хочет и требует, чтобы его суждения, даже если они не совпадают с суждениями родителей и учителей, уважались, чтобы признавалось его право самостоятельно решать, как проводить свободное
от школы и домашних обязанностей время, с кем дружить, какую музыку слушать, какую одежду носить и т. д. Содержание подростковости состоит в утверждении права на собственную, отдельную от близких жизнь (пусть пока и в стенах родительского дома).
Противопоставляя детскости взрослость, подросток не обнаруживает готовности к работе над содержанием надситуативного будущего, к подчинению определенному проекту будущего ситуативного временения. Пока что его «проектом» является взрослая жизнь как таковая (свобода распоряжаться собой), и он изо всех сил отталкивается веслом будущего от близкого берега детства, не слишком задумываясь над тем, куда направить свою лодку. Подросток ограничивается захватом свободного времени как плацдарма взросления и от месяца к месяцу укрепляет и расширяет его, создавая собственный — альтернативный детскому и родительскому — мир.
Надситуативное настоящее подросткового мира (в частности мира подростковой компании) с его особой (обособленной от детского и родительского миров) музыкой, одеждой, кумирами и т. д. по своему содержанию (на взгляд стороннего наблюдателя) ничтожно. Но для подростка это его, заданное им настоящее, и он будет отстаивать свой мир «до последнего». Этот мир подросток застраивает из пред-стоящей, будущей взрослости; главное, чего он ждет от него, — максимальная обособленность и от «детского», и от «родительского» миров. Достоинство подросткового мира в том, что в нем он живет по своей — пусть для кого-то и глупой — воле. Не признанный взрослыми взрослым, он ищет признания в сообществе сверстников и воображаемых собеседников (героев фильмов, книг, компьютерных игра и т. д.).
Вместе с появлением своего будущего и настоящего (взрослый живет в мире, решения в котором принимает он сам), у подростка появляется и свое надситуативное прошлое («я — не ребенок!»).
Настаивая на независимости, молодой взрослый попутно открывает для себя, что миру, собственно, нет до него никакого дела, что он ему враждебен. Вслед за В. Цоем он вновь и вновь повторяет: «Я чувствую, закрывая глаза, — / весь мир идет на меня войной». Решимость действовать самостоятельно, на свой страх и риск и экзистенциальное одиночество (одиночество в окружении друзей и близких) — две стороны одной медали.
Сознание того, что во взрослом мире он лишний, нередко ведет к «подростковому нигилизму». Посмотрев на мир взрослых глазами взрослого (т. е. критически) подросток обнаруживает фатальное, как ему кажется, расхождение между тем, что люди говорят, и тем, что они делают. Идеалист и романтик «по возрасту» (в силу недостатка опыта) он готов к конфронтации не только с близкими взрослыми, но и «со всем миром». Равнодушному, серому, сытому и лицемерному миру он говорит: «Закрой за мной дверь. Я ухожу» (В. Цой).
Время поисков и надежд
Юношеский возраст наступает, когда 1) молодой человек перестает доказывать (окружающим и самому себе), что он не ребенок, и когда 2) он формирует (или хотя бы «участвует в процессе») содержательный проект своего
будущего, не важно, будет ли это учеба в вузе или первое место работы. Начало юности можно, условно, отнести к 16-17 годам, а завершение — к 18-28 годам. Юность — это молодость в расцвете, молодость по преимуществу.
Признание за выпускником школы права решающего голоса в определении будущего, а также того, что оно зависит от него (экзамены, подготовка к ним — в современных условиях — это своего рода инициация при вхождении в юность), снимает необходимость отстаивать свою взрослость. Окончание школы характеризуется общественным признанием нового возрастного статуса бывшего школьника. Пока ты в школе — все считают тебя ребенком. После ее окончания к тебе относятся как к молодому взрослому...
На юных мир не только «идет войной» (хотя это чувство у них сохраняется), теперь он раскрывает им (в качестве студентов и работников) объятия, вовлекает их в свои взрослые дела, манит открытым небом будущего, которое и зовет, и пугает одновременно. Будущее бросает юноше вызов: если ты сам по себе, покажи, на что ты способен, докажи, что ты есть! Борьба за признание собственной взрослости перестает быть центральной проблемой; в центре внимания юного оказывается свое будущее, его ожидание и поиск.
Центральное противоречие юности (и молодости как таковой) — это противоречие между призванной к самостоятельному бытию и полной энергии самостью молодых и ее неактуализированностью в содержательном плане. Юное «я» еще не знает своих границ. «Я» есть, но что оно собой представляет — не ясно. Будущее не определено, оно определяется, нащупывается. Конкретизация будущего, материалы для которой черпаются в настоящем и прошлом, задает вектор их содержательно-смысловому обустройству. Оценки и анализ настоящего, как и интерпретация прошлого, меняются в зависимости от успешности/не успешности реализуемого будущего.
У юноши еще нет прошлого, которое будет столь многое определять в годы зрелости и, тем более, старости. Его структурирование и осмысление направляется образами желанного будущего. Наибольшую определенность из трех измерений времени в юности имеет надситуативное настоящее, но и оно не дает чувства устойчивости, стабильности. Нет уверенности, что настоящее — не случайность, не ошибка, не маленький «эпизод» в поисках «своего пути». Шаткость настоящего обусловлена, с одной стороны, его неукорененностью в прошлом, с другой — неуверенностью юноши в том, что настоящее — это начало того дела, тех отношений, которые будут продолжаться многие годы и станут его судьбой.
Неопределенность самости в содержательном отношении генерирует заботу о состоятельности собственного «я» («Что я могу? Что я смогу?»). Не случайно М. Эпштейн в автобиографических размышлениях о юности иронически переименовывает юношу в «яношу», справедливо акцентируя внимание на том, что гипертрофия «я», пафос самоутверждения — характерная ее особенность [9]. Незнание своих возможностей порождает экзистенциальное напряжение и вызывает беспокойство: какое будущее выбрать? Юноша соотносит силы и способности с желанными образами себя в будущем. И до тех пор, пока поиски баланса между первым и вторым продолжаются, сохраняется режим бытия-юным.
(Заметим в скобках, что временение молодых (в том числе — юных) в архаическом и традиционном обществах имеет специфику и заслуживает специального рассмотрения. Темпоральная доминанта молодости в разных культурах остается одной и той же: доминирует будущее, но его восприятие и, соответственно, возрастные этосы молодости могут отличаться в зависимости от историко-культурных условий. Дело в том, что в традиционном обществе неопределенность будущего — это неопределенность не по содержанию, а по исполнению заранее заданного содержания жизни (каким будет мой муж/ жена? сколько у меня будет детей? сколько из них выживет? сколько я проживу? будет ли муж любить меня? хорошим ли я буду хозяином/воином/кузнецом? и т. д.). Проектирование будущего и его выбор как форма заботы в годы юности не универсальны. В традиционном обществе не было необходимости в поиске и постановке жизненных целей, они были чем-то само собой разумеющимся, заранее заданным. Молодые принимали на себя заботу о своем будущем, но не выбирали его.)
Сознание юными того, что «время еще есть», питает жизнерадостность, беспечность, энтузиазм; сознание конечности жизни, необходимость определять свое будущее через постановку целей и их реализацию вызывают тревогу и беспокойство: «время идет, а ничего не происходит; я по-прежнему не знаю, чего я хочу по-настоящему и на что я способен». Если будущее не предзадано (как в традиционном обществе), найти в нем себя «с первой попытки» удается немногим. Отсюда жажда перемен и готовность к ним, а также озабоченность поисками и апробацией будущего через экспериментирование с проектами.
Условием свободного экспериментирования с будущим являются и его неопределенность, и его «необъятность», квазибесконечность. Поиски юных поддерживает уверенность в том, что времени для апробации возможностей предостаточно: будущее просторно, смерть же — умозрительна, ее реальность лишена практической достоверности.
В силу индивидуальных различий между людьми определение (ограничение) будущего происходит по-разному, разной оказывается и продолжительность этого возраста.
1. Иногда период юности как жизни в горизонте неопределенного будущего длится недолго. Так бывает, когда определение (избрание) будущего происходит через событие, которое освобождает от необходимости сравнивать между собой разные его варианты. Событие дает чувство призванности к определенному будущему (подробнее об этом в разделе «Возмужалость»).
2. Для очень многих людей юность оказывается временем ожидания. Человек где-то учится/работает, с кем-то встречается (то, что сегодня называют словечком «отношения»), но при этом держит окна возможностей открытыми («отношения» — еще не брак). Определенный вектор развития событий задан, и в выборе вектора он участвовал, но уверенности, что «это» — на всю жизнь, у него нет, как нет и решимости выйти из надситуативного настоящего волевым усилием. Юноша готов все поменять, «если представится подходящая возможность», но при этом не готов (или не способен, не может) приложить усилия для практического экспериментирования с будущим. Это юность, поджидающая «счастливого случая», который откроет лучшее будущее и подает
знак: «Пора, действуй!». Когда счастливый случай выпадает, юные пытаются этим случаем воспользоваться. Однако часто ожидание затягивается вплоть до момента, когда молодому человеку становится ясно, что «ничего лучше уже не будет». И тогда «то, что в наличии» будет продолжено до зрелого возраста и станет его «судьбой», а точнее, долей.
3. Люди энергичные и увлекающиеся склонны к активному экспериментированию с будущим. Они тоже ждут счастливого случая, но помимо этого активно тестируют будущее, «пробуясь на разные роли» с тем, чтобы выбрать для себя самую подходящую из них. Таких людей, понятное дело, меньше, чем «ожидающих».
Возмужалость: расставание с простором (действительность vs «неограниченные» возможности)
Поздняя молодость (возмужалость) наступает, когда молодой человек, отказавшись от дальнейших поисков будущего, решает, что вот это занятие — для него, что этот человек — его судьба, и начинает закладывать фундамент здания, строить которое предполагается не месяцы или годы, а десятилетия.
Говоря о возрасте, начало которого сопрягается с решимостью и решением, с осознанным или полуосознанным персональным выбором, мы говорим о возрастной формации, которая не является универсальной, антропологически неминуемой. Переход к возмужалости не подкреплен существенными сдвигами на физиологическом и психическом уровнях, а социальная и экзистенциальная мотивация делают ее открытой к проживанию, но не более того. Пройдет ли человек через этот период или нет — каждый сегодня решает для себя сам.
Возмужалость — это период, когда принимаются и проводятся в жизнь решения, осуществление которых сужает горизонт грядущего за счет фиксации внимания, энергии и воли на нескольких возможностях. При этом другие возможности, маячившие на горизонте и ожидавшие своей апробации, решительно отсекаются.
Из неопределенного множества вариантов авто-био-графического будущего, из множества возможных «я», наперебой требующих воплощения (борьба между ними составляет содержание юности), молодой человек выбирает одну или две возможности и связывает с ними свое «я». Сужение поля происходит на двух главных направлениях: избираются спутница/спутник жизни и «дело жизни». Избранные возможности принимаются к исполнению, и на них делается решающая жизнь ставка. Решимость — ключевое слово для возмужалости.
Готовность добровольно отказаться от открытого горизонта возможностей в пользу определенного будущего осуществляется по-разному, но все эти различия можно свести к двум основным типам.
1) От перебора возможностей отказываются в результате события, превращающего одно из занятий в призвание, а одного из окружающих людей в единственного/единственную. Решимость здесь возникает под воздействием события (события встречи), облегчающего отсечение ветвящихся возможно-
стей в ту пору, когда их ветвление еще не пресечено иссушающим дыханием Хроноса. Здесь юноша (девушка) оказывается в ситуации, когда предмет, дело или человек непроизвольно абсолютизируются (в сущем обнаруживается и переживается нечто Другое, не-сущее). Но если в чем-то одном открывается то, что «больше всего», отпадает необходимость в дальнейших поисках лучшего, большего.
2) Готовность в какой-то момент отказаться от неопределенного будущего в пользу будущего определенного может возникнуть в результате рефлексии над опробованными и еще не опробованными (воображаемыми) возможностями, в результате их сравнения между собой и отбора (рефлексивного и/или интуитивного) наилучшей из них в качестве главной. Вероятность отказа от дальнейших поисков заметно повышается, если представившаяся (или уже опробованная) возможность значительно превосходит те, которые рассматривались ранее, или. когда время ранней юности проходит, и в какой-то момент появляется и крепнет чувство: «уже пора! или сейчас, или никогда!».
Во втором (наиболее распространенном) варианте перехода к возмужалости его ведущим мотивом оказывается сознание ограниченности времени, отпущенного на реализацию задуманного, в частности, сознание того, что жизнь не обязательно продлится до 60-70 лет, что она может прерваться раньше, и понимание того, что для большого дела требуется (в общем случае) большое время. Беспокойство может вызывать понимание того, что период, когда окна возможностей широко открыты, когда есть из чего (из кого) выбрать, ограничен (особенно остро временной лимит переживают женщины). Ожидание (поиск) лучшего может привести к худшему, чем то, что обещает «день сегодняшний»: к зрелости под знаком «так сложилось», «доля такая». Возмужалость — это самоограничение ради самоопределения, ради самоактуализации, ради достижения максимально возможной для данного индивида полноты присутствия и воплощения.
Решимость отказаться от поисков и приступить к долговременному строительству выражается в совершении действий, стопорящих или резко осложняющих смену взятого лодкой курса. К таковым следует отнести совершение шагов, предполагающих большие затраты времени и сил, а также шагов, которые накладывают на человека серьезные обязательства. К «шагам судьбы» можно отнести, например, создание семьи, рождение ребенка, защиту диссертации (зачем вкладываться в нее, если не предполагаешь занимается наукой в дальнейшем?) и т. п.
Для возмужалого человека, как и для подростков и юношей, большое будущее весомее настоящего и прошлого. Каждый месяц, каждые полгода и год интенсивного движения в избранном направлении (будут ли это работа или личная жизнь) несут с собой что-то новое. Главный экзистенциальный проект только запускается, создавая фундамент для надситуативного настоящего, которое станет главным временем в годы зрелости, в годы воплощения того, что задумано, что завязалось в молодости. Но в период возмужалости будущее сохраняет свое доминирующее положение в темпоральной развертке существования.
Осознанный (или полуосознанный) отказ от принятия обязывающих решений означает выбор в пользу пролонгации юности. Данный тип возрастного поведения в обществе, разуверившемся в мегапроектах, становится все более распространенным. В атмосфере постмодерна большие авто-био-графические проекты оказываются под вопросом. Однако отказ от принятия ответственности за обязывающие проекты не может отменить наступления зрелости. Феномены «молодости без возмужалости» и «зрелости без возмужалости» заслуживают специального анализа и будут рассмотрены нами в других исследованиях.
Заключение
Будущее становится опорным временем молодости, открытие (и открытость) которого, во-первых, освобождает от диктата ситуативного времени и, во-вторых, определяет специфику временения тех, кто молод. Способ бытия молодого человека имеет иной, чем у зрелых и старых, темпоральный образ: общее настроение (расположенность) молодости задается «необозримостью» предстоящего и небольшим по глубине и «заполненности» опытом минувшего.
Открытое небо «бесконечного» будущего дает молодому человеку чувство свободы в настоящем и в определенной мере освобождает его от диктата сложившегося без него мира. В то же время открытое будущее тревожит молодых своей неопределенностью. Чувство «бесконечного времени» впереди уравновешивается сознанием конечности существования, побуждающим определить свое будущее, «определиться». Темпорально фундированная амбивалентность молодости соединяет радость предвкушения («впереди — целая жизнь») с беспокойством и заботой: на молодых взрослых ложится ответственность за их жизнь.
Иным, чем в годы зрелости и старости, оказывается и маркированный в возрастном отношении доступ к вневременному истоку временения (к Другому). В молодости Другое обнаруживает себя в непроизвольной абсолютизации большого будущего, когда неопределенная сумма возможностей переживается как чистая возможность иного. Данность Другого в форме переживания чистой возможности иного «на время» отключает генератор заботы (время), и человек пребывает в состоянии метафизической беспечности.
В каждом из трех периодов молодости (подростковость, юность, возмужалость) будущее доминирует по-разному. В подростковые годы оно совпадает со «взрослостью вообще» и переживается как не-детство, противопоставляясь детству как вольность взрослой жизни (как взрослость «вообще»). В юности положение меняется: будущее подчиняет себе настоящее и прошлое в содержательном отношении, ставя их в зависимость от определения будущего. В годы возмужалости неопределенное будущее множества возможностей сворачивается до принимаемого к исполнению будущего главных проектов. Будущее возмужалости переживается не как «бесконечный простор», а как определенная перспектива, как даль.
Будущее, возможное, новое, свое собственное — это то, что определяют возрастную расположенность Dasein в молодости.
ЛИТЕРАТУРА
1. Косилова Е. В. Философия возраста: Взаимосвязь эмоционального и познавательного взросления человека. — М.: ЛЕНАНД, 2014.
2. Красиков В. И. Синдром существования. — Томск: Наука, 2002.
3. Лишаев С. А. Возраст и время // Вестн. Русской христианской гуманитарной академии. — 2015. — Т. 16, вып. 4. — С. 46-55.
4. Лишаев С. А. О критериях возрастной периодизации (материалы к философии возраста) // Вестн. Ленингр. гос. ун-та им. А. С. Пушкина. — Сер. Философия. — 2015. — Т. 2, № 4. — С. 66-76.
5. Лишаев С. А. Четыре возраста детства // Вестн. Ленингр. гос. ун-та им. А. С. Пушкина. — Сер. Философия. — 2016. — Т. 2, № 3 (в печати).
6. Лишаев С. А. Эстетика Другого. 2-е изд-е, испр. и доп. — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2008.
7. Пигров К. С., Секацкий А. К. Бытие и возраст. Монография в диалогах. — СПб.: Алетейя, 2016 (в печати).
8. Соловьева С. В. Юность и молодость в философии возраста // Модернизация культуры: идеи и парадигмы культурных изменений. — Самара: Самарский государственный институт культуры, 2014. — С. 180-187.
9. Эпштейн М., Юрьенен С. Метафизика юности // Отечественные записки. —2014. — № 5 (62). — URL: http://www.strana-oz.ru/2014/5/metafizika-yunosti (дата обращения: 26.08.2016).
