CC BY
41/ Вестник Самарской гуманитарной акалемии. Серия «Философия. Филология». 2018. № 1 (23)
ЭСТЕТИКА И АНТРОПОЛОГИЯ
УДК 128; 130.2
ЭТОС И ЭСТЕЗИС: ЭСТЕТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
И ВОЗРАСТНАЯ АНТРОПОЛОГИКА
(на примере эстезиса и этоса старого и ветхого)
© С. А. Лишаев
Лишаев
Сергей Александрович
доктор философских наук, профессор
Самарский национальный исследовательский университет имени академика С. П. Королёва (Самарский университет) e-mail: [email protected]
В статье рассматривается связь межлу феноменами эстетики времени и философией возраста. Проясняется отношение феноменов эстетики времени к разным типам возрастных этосов. В работе эксплицируются онтологические основания переклички межлу эстетическими расположениями и возрастными этосами. Обосновывается метолологическая корректность использования понятий эстетики времени в исслелованиях по философии возраста. Плоло-творность сопоставления результатов эстетического анализа образов времени с типологической лиф-ференциацией возрастных этосов показана на примере эстезиса и этоса старого и ветхого.
Ключевые слова: эстетика Другого, эстетика времени, философия возраста, возраст, этос, возрастной этос, типология возрастного этоса, старое, ветхое.
Вопреки тенденции к специализации познавательной деятельности философия сохраняет внутреннюю целостность. Философы сознают себя философами, и только потом - онтологами, эпистемологами, социальными философами, эстетиками и т. д. Трансдисциплинарное единство философии обусловлено предельным характером философского мышления. Обсуждая один вопрос метафизики, мы вовлекаемся в обсуждение прочих ее вопросов1. Распад философии на множество наук обретает жесткость и определенность
1 Хайдеггер М. Что такое метафизика? // Время и бытие: Статьи и выступления / М. Хайдеггер. М. : Республика, 1993. С. 16.
лишь на институциональном уровне, там, где в игру вступают государственные формы организации образования и науки (кафедры, защиты дипломов, диссертаций, etc.). Однако философы, соблюдая институционально заданные «правила игры», хорошо сознают условность дисциплинарных перегородок2.
О внутренней связности разных областей философии я буду говорить не «в общем», а через анализ концептуальной связи между эстетикой и... философией возраста. Почему речь пойдет об этих областях? Потому что здесь я опираюсь на свой исследовательский опыт. К философии возраста я пришел через эстетику как аналитику чувственной данности Другого3. Мостом между эстетикой и возрастной антропо-логикой была для меня эстетика времени.
Но позвольте, скажет внимательный читатель, проблематика времени, может быть, и могла бы соединить эти области философского знания, но эстетика не включает в сферу своих интересов того, что названо «эстетикой времени»! Да, не включает, но только в том случае, если исходить из категорий классической эстетики, сводящей сферу эстетического опыта к переживанию прекрасного и возвышенного. При ином, неклассическом подходе, время как предмет созерцания и переживания становится одной из ключевых тем эстетической теории4.
Исходные принципы онтологии эстетических расположений (эстетики Другого) позволяют осмыслить эстезис времени5. Но прежде чем рассмотреть
2 В философском сообществе никого не удивит ситуация, когда философ, много лет занимавшийся онтологией, переключается на проблемы социальной философии, философии техники или эстетики, как никого не удивляют философы, которые одновременно занимаются вопросами, находящимися в ведении разных философских «специальностей».
3 Эстетика мыслится как онтология/феноменология эстетических расположений (см.: Лишаев С. А. Эстетика Другого. СПб. : Изд-во СПбГУ, 2008).
4 Исходным мотивом для моих занятий эстетикой было желание осмыслить опыт, который осознавался мной как эстетический, но не вписывался в категориальное пространство классической эстетики.
5 Несколько слов о феноменологии эстетических расположений. В чем существо понимания эстетического в эстетике Другого? Эстетическое рассматривается здесь как область теоретического осмысления удивительного в нашем чувственном опыте (философия как таковая — это экспликация удивительных, не поддающихся причинному объяснению феноменов). Что вызывает удивление? То, чего не может быть (для чего нет причины), но что тем не менее есть. Удивляет все, что самопричинно, что не поддается объективации, не сводится к свойствам сущего, не ухватывается в логике причин и следствий. Беспричинное можно назвать Другим по отношению к сущему (то есть несущим), избрать являющим себя человеку через сущее.
Данность Другого из-умляет и пробуждает философскую мысль, направляя ее на осмысление и описание феноменов, обособленных друг от друга тем, каким образом в них явлено Другое. Одним из регионов самообнаружения Другого как раз и является "эстетическое". Область мета-физики ограничена данностью "того, что само", или — иначе — данностью абсолютно иного (Другого) как метапредмета нашего познания, желания, чувства и веры. Мета-физическое очерчивается тем, что удивляет, а философия — вслед за религией и искусством — конституируется у-дивительным (опытом Другого).
воздействие концептов эстетики времени на философию возраста, следует сказать несколько слов о ней самой.
Эстетика времени. Условная и безусловная данность Другого. Среди феноменов эстетики времени следует различать условные (эстетика линейного и циклического времени) и безусловные (юное, мимолетное, ветхое) эстетические расположения. Остановимся на кратком описании феноменов линейного (исторического) времени и тех расположений, в которых переживается начало временения.
В эстетике линейного времени предметом восприятия оказываются прошлое, настоящее и будущее, явленные в образах молодого, зрелого и старого. Они отсылают к Другому, но собственно Другое в них не раскрывается. Здесь время сохраняет связь с чтойностью сущего, хотя внимание, восприятие и переживание смещаются с формы (сущности) на существование (особенное здесь — это тот или иной темпоральный модус вещи, а не ее чтойность). Начало временения (Другое) в «эстетике времен» присутствует косвенно: в событийности
Эстетика описывает встречи с Другим, поскольку они относятся к сфере чувства, а не воли, познания или веры. «Эстетическое» — это область чувствования, в которой дано "то, что само", Другое.
В такой перспективе эстезис с присущей ему непроизвольностью определяется как чувственная данность условно и безусловно особенного. Эстетическое — событийно. На условном (онтическом) уровне сущее, которое отсылает в качестве особенного (другого) к Другому, его знаменует, но на этом уровне Другое не открывается человеку. Собственно Другое открывается тогда, когда то, что воспринимается нами, воспринимается как безусловно особенное.
К сфере эстетического опыта может быть отнесена такая расположенность Dasein (такое «так есть»), которую сопровождает особенное чувство и которая не сводима к внешней причине. Герменевтика чувственной данности Другого проясняет онтологическую и онтическую «составляющие» эстетических феноменов, типологизирует их и набрасывает (апостериори) на карту эстетических расположений. Такой опыт не основан на априорных категориях, так что область эстетического может расширяться по мере культурной легитимации и теоретического продумывания в эстетике тех или иных эстетических событий.
Предмет внимания эстетики — расположения Dasein, в которых оно имеет дело с чувственной данностью Другого (метафизического). Эстетическое имеет границы, задаваемые данностью Другого как того, "что" ("что" поставлено в кавычки, потому что Другое не есть никакое "что") мы чувствуем в ситуации, когда особенное чувство не исчерпывается в попытках объяснить его. Эстетическое — это особый режим человеческого существования. Но эстетику интересует не человек, захваченный Другим, а Другое в эстетической данности-открытости человеку. Онтологический анализ эстетического опыта реализуется как описание, анализ и истолкование чувственной данности Другого.
Типологизация такого опыта позволяет, в частности, выделить регионы, внешним референтом которых являются различные формы (образы) пространства и времени. Не только прекрасное способно вырвать нас из невнятности повседневного существования. Образы времени, образы старого или ветхого, юного или мимолетного, делают это ничуть не хуже красивого, прекрасного и возвышенного.
Эстетика перестает быть эстетикой исключительно прекрасного и становится эстетикой существования, эстетикой времени и пространства (подробнее см.: Лишаев С. А. Эстетика Другого).
(непроизвольности) эстетического опыта и в том, что эстетическое чувство — особенное, отличное от повседневного «среднечувствия» переживание.
В эстезисе старого, зрелого и молодого мы увлечены временами, измеряющими сущее по шкале было-есть-будет. Существование сущего, определяемое в темпоральных координатах, измеримо и со-измеримо с другим сущим по своим хроно-характеристикам (в том числе с его прошлым и будущим). То, что молодо — молодо лишь относительно, поскольку всегда есть то (тот), что (кто) еще моложе. Старое лишь относительно старо: всегда более старое (старым можно назвать то (того), что (кто) давно существует и может стать еще старее).
Но есть эстетические события, в которых то или иное направление времени (а вместе с ним и прочие времена) трансцендируется. Если такое происходит, то переживают уже не одно из времен, соотнесенное с другими временами, а их вневременное начало. Такое возможно в том случае, если образ времени становится предельным его образом, в созерцании которого то или иное измерение времени «исчерпывается». Граница существования сущего - это и граница его овременения. Если будущее, настоящее или прошлое «исчерпаны» в акте созерцания образов сущего, акцентирующих внимание на их существовании, внимание созерцателя смещается и ему (на границе того или иного времени) открывается начало временения (Другое).
Начало временения дает о себе знать в момент, когда дана граница временения и восприятие созерцателя освобождается от чтойности созерцаемого сущего. Она здесь не важна. Когда мы переживаем сущее в аспекте его временной определенности, чтойность отступает на второй план, но значимость свою сохраняет, оставаясь «в поле зрения» («Какое старое дерево! Интересно, каким оно было двести лет назад?»). Но когда темпоральные модусы сущего редуцируются к их истоку, мы переживаем не «что-то» (что-то существующее), а само начало временения, не сущее, а Бытие сущего. Это происходит в эстетических расположениях юного, мимолетного и ветхого.
Предел будущего (того, что возможно), данный как предмет созерцания, — это чистая (неопределенная) возможность (юное как эстетический феномен). В расположении юного Другое дано как переживание чистой (неограниченной, неопределенной) возможности. Все возможно, когда рубикон перейден. Если возможность не переживается как такая-то и такая-то возможность, но по-прежнему находится в фокусе внимания, она дана созерцателю как чистая возможность (возможность чего угодно), а это значит, что возможность уже не связана (с) сущим.
Предел настоящего как длящегося теперь — это мимолетность (в образе мимолетного). Сущее мимолетно, когда оно (в нашем восприятии) не способно ни накапливать время (переводить настоящее в прошлое), ни «обещать» нам что-то по ту сторону «теперь». В расположении мимолетного Другое являет себя через редукцию временения к исчезающее малому мгновению (к «теперь» в его мимолетности). Вместо настоящего как длящегося «теперь» сущего, у которого есть и прошлое, и будущее, мы переживаем временность сущего в образе мимолетности, по отношению к которому временение не разворачивается (ему «негде» развернуться).
Предел прошлого — образ ветхой вещи. Она присутствует, но не как какая-то вещь, а как пока еще существующая вещь. Она уже не может постареть. Единственное, что возможно для такой вещи, — не быть. В расположении ветхого Другое открывается через образ того, что исчерпало свой век, обнажив временность как судьбу сущего.
Чистая (бесконечная) возможность в опыте юного (все возможно), конечность существования и Другое сущему в опыте мимолетного и ветхого -это эстетические расположения, в которых Другое открывается человеку не относительно, но абсолютно. В эстетике юного, мимолетного и ветхого мы переживаем опыт онтологической дистанции в форме дистанции между временем-как-временением и началом временения.
Эстетика времени и возрастные этосы старости. Анализ переживания образов времени как референтов эстетического опыта показывает, что одна и та же вещь может быть референтом эстетических расположений разного уровня. Имеется ли что-то подобное в том случае, если речь идет о человеке и его возрастном этосе? Насколько оправдано привлечение понятий, описывающих феномены эстетики времени, к анализу возраста и возрастных этосов?
Полагаю, что такое «переключение» понятий методологически оправдано. И в том, и в другом случае речь идет о данности времени и о реакции на нее. В одном случае эта данность носит эстетический характер, в другом — возрастная расположенность (автореферентная данность времени как возраста) претворяется в структуру возрастного этоса.
Временение — фундаментальная характеристика человеческого существования (экзистенциал), связывающая эстетику времени и философию возраста. Переживание присутствия как временного, со временем изживаемого, опознается и в возрастных формациях Dasein, и в эстетических расположениях (в экзистенциально заинтересованном созерцании). Сознание и переживание времени, имеющее своим условием выдвинутость в Другое, это онтологическое условие молодого и юного, зрелого и мимолетного, старого и ветхого как эстетических феноменов. Но выдвинутость в Другое — это и условие возрастного сознания и этоса. Возрастное самочувствие и самосознание формируются одновременно с осознанием временной определенности сущего на внешнем контуре вне-себя-бытия.
Эстезис времени (в рассмотренных выше эстетических феноменах) направляет исследовательское внимание на выявление соответствий между этосами возрастов взрослости и феноменами эстетики времени. Переживанию темпорального «так есть» соответствуют разные (эстетическая и жизненно-практическая) формы соотнесенности со временем как экзистенциалом. И в эстетическом6, и в возрастном
6 Под эстезисом я буду понимать особую расположенность Dasein как события, специфика которого состоит в чувственной данности Другого. Эстезис непроизволен, он не является следствием целенаправленной деятельности, даже когда такая деятельность имеет место. Мы можем настроиться на эстетическое событие, но не можем произвести его. Данность Другого превращает объект восприятия в предмет эстетического переживания, а человека — в его субъект.
«так есть» внимание приковано к существованию вещи (тела) и к тому, «как там у нее/у меня со временем»7.
Особенность эстезиса в том, что в нем опыт времени является самоценным. Эстетическое переживание замкнуто на себя и не требует (от созерцателя) перехода к практическим действиям. Если эстезис времени к чему-то побуждает, то к его осмыслению и воспроизводству, к теоретическому и/или эстетическому этосу8.
Возрастная расположенность (возрастное «так есть»), в отличие от эстезиса времени, предполагает разворачивание возрастной фактичности в структуру этоса9, определяющего образ жизни «с поправкой на возраст» (перефразируя классика: «вот возраст, что мне делать с ним?»). В противоположность эстезису возрастная расположенность (расположенность, в которой ее темпоральное «так» — это «так» моего тела) взывает к нашей воле. Напоминая о себе (давая о себе знать), возраст требует, чтобы в своем поведении, в выборе целей и приоритетов мы приняли его во внимание и воплотили в соответствующем этосе. Переживание временного статуса существования, поскольку он дан и с ним можно иметь дело, предполагает само-определение человека в качестве субъекта возраста, того, кто формирует свой этос. Возрастной этос — это само-определение человека в границах века (наш век — 60-90 лет).
7 Меня интересует исключительно восприятие и реакция человека на свой возраст (проблематика формирования разных типов возрастных этосов). Неэстетическое восприятие возраста другого — это особая тема, которой я здесь касаться не буду.
8 Связь между эстезисом и этосом может рассматриваться в концептуальном горизонте дисциплинарной эстетики. В этом случае внимание будет концентрироваться на различных формах эстетически ангажированного этоса. Эстетическими можно назвать этосы художника, меломана, театрала, человека, ориентированного на эстетическое восприятие природного и городского ландшафта, и т. д. Исследуя связь эстезиса и эстетического этоса, я не выхожу за рамки дисциплинарной эстетики, но всего лишь смещаю внимание с описания эстетических феноменов на анализ связанного с ними поведения и соответствующего типа субъектности.
9 Этос — это нравственный характер человека, определяющий поведение и образ жизни. Если эстетика описывает сингулярность события, то понятие «этос» указывает на относительно устойчивые параметры нравственного характера. Этос складывается постепенно, складывается и произвольно, и непроизвольно. Его определяют базовые экзистенциальные установки и возобновляемые усилия по их реализации. Поскольку субъект с возрастом меняется, меняется и его этос. Устойчивость этоса относительна.
В молодости и зрелости этос имеет более сложную, по сравнению с детством и старостью, структуру, в него вплетено больше установок, больше «нитей». Место возрастных аспектов персонального этоса особенно весомо (если оставить детство в стороне) в старости, когда часть определяющих поведение установок (профессиональная, гендерная и др.) постепенно теряет свою действенность).
Этос может формироваться сознательно, полусознательно или бессознательно (не проходить через фильтр сознания и рефлексии) в зависимости от того, о каком возрасте идет речь (этос ребенка складывается бессознательно, он формируется во взаимодействии ребенка со средой, с родителями), и от того, в какой мере принятие установок (профессиональных, гендерных, национальных, возрастных) проходит через персональное самосознание. Образцы этосов «настоящего мужчины», «хорошей матери», «подлинного исследователя», etc. человек находит в окружающем мире (сегодня еще и в медиасфере).
А теперь посмотрим, можно ли обнаружить в философии возраста, в вариациях возрастного этоса параллели с концептуальными разграничениями эстетики времени. Проведенные мной исследования показали, что разграничения, аналогичные разграничениям между феноменами эстетики времени, имеются и в типологии возрастных этосов10. И в эстезисе времени, и в его этосе внимание фокусируется на существовании сущего, на том, сколько из отпущенного на его век прошло и сколько еще осталось, но не на содержательных характеристиках того, «кто» («что») есть.
Свой возраст и возраст другого. Различие между эстезисом времени и возрастным этосом — это различие между эстетической расположенностью и нравственным характером, определяющим человеческое поведение и образ жизни. Возрастной этос — результат работы с возрастной расположенностью, реакция на нее. Но почему возрастная расположенность требует практической реакции?
В эстезисе времени мы имеем дело с восприятием темпоральных характеристик другого сущего (внешнего референта эстетической расположенности). Практической реакции здесь не требуется. Но возрастной этос, надстраиваясь над сознанием-и-переживанием собственного возраста, настойчиво ее запрашивает.
В эстетическом восприятии временные измерения сущего (и их начало) становятся предметом самоценного переживания. Их созерцание приносит удовольствие от встречи с особенным, но вопросы жизненно-практического плана в нем «не поднимаются»: «Как мне жить? Что мне делать?»
За эстетическое событие никто не несет ответственности по причине его беспричинности, событийности. Эстетический опыт не требует изменения жизненных установок. Прошлое, настоящее, будущее, вневременное (Другое) переживаются теоретически (созерцательно) и эстетически (чувственно). Эстетическое — это чувственно-теоретическая данность сверхчувственного (в эстетике времени — это данность трех времен и их начала). Эстезис отделен от праксиса, от повседневности, от заботы.
Возрастная расположенность предполагает биографически-возрастную рефлексию, которая, во-первых, ведет к возрастной категоризации собственного существования («я ребенок или уже взрослый?»; «я еще молод?»; «не старость ли это?») и, во-вторых, требует привести жизнь в соответствие с осознанием возрастного статуса тела, свидетельствующего о том, сколько из отпущенного на век «прошло» и сколько, «если все будет хорошо», осталось.
Возрастной этос — отвечает на возрастные изменения тела и перемены в темпоральном раскладе надситуативного временения. Темпоральный расклад указывает на доминирующее (возрастное) время, а также (в старости) на время, выпавшее из надситуативного временения. В молодости доминирует будущее. В зрелости — надситуативное настоящее. В старости доминирует прошлое, а возрастное будущее редуцируется (возрастного продолжения не последует).
Автореферентная данность временной фактичности тела («я маленький», «я молодой», «я — человек среднего возраста», «я — старик»), фиксируемая в
10 Лишаев С. А. К типологии старческого этоса // Вестник Самарской гуманитарной академии. Серия «Философия. Филология». 2017. № 2. С. 13—23.
возрастных понятиях, требует ее осмысления и действия сообразно возрасту. Возраст требует прожить его с учетом тех возможностей, которые он предоставляет. Можно, конечно, ограничиться осознанием возраста, но отказ от выработки этоса — это тоже выбор, и он будет иметь свои последствия. В зависимости от того, как я обхожусь со своим возрастом, моя старость (молодость, зрелость) пройдет так или иначе. Мой возраст (благодаря их осознанию), как и моя жизнь, вручены мне. Данное в эстетическом опыте превращается в задачу, требующую решения. Возраст со-образуется с экзистенциальными установками и приоритетами и наоборот.
Вариативность возрастных этосов. Одна и та же вещь может эстетизироваться как молодая или юная, старая или ветхая. Это зависит от того, что именно находится в фокусе, что переживается: определенное будущее или чистая возможность иного, долгое прошлое или отсутствие будущего. Один и тот же возраст также может по-разному восприниматься, по-разному преломляясь в структуре возрастных этосов.
Типологические различия этосов одного возраста определяются тем, как понимается возрастное «так есть». Возрастное самосознание зависит, во-первых, от восприятия и переживания темпоральных параметров тела, во-вторых, от жизненных приоритетов конкретного человека (от его веры, его ценностей, его жизненных принципов и установок и т. д.) и, наконец, в-третьих, от того, к какой возрастной категории его отнесло общество (как на него смотрят ближние, к какому возрасту его относят институционально: «школьник», «призывник», «пенсионер», «молодой ученый», etc.). При концептуализации возрастных этосов мы обнаружим, что в них имеются различия, аналогичные различиям между условными и безусловными расположениями эстетики времени.
В пределах одной возрастной формации этос может или оставаться неизменным, или меняться. Тот, кто следовал этосу юного, с какого-то момента может последовать этосу молодого, а человек, придерживавшийся стратегии завершения жизни (деятельной старости), может принять к исполнению установку на ветхую старость.
Старое и ветхое: эстезис и этос. Применяя эстетические концепты к анализу возрастных этосов, я пришел к выводу, что молодому и юному, зрелому и мимолетному, старому и ветхому в эстетике соответствуют возрастные этосы трех возрастов взрослости.
Поскольку объем статьи не позволяет рассмотреть связь феноменов эстетики времени с соответствующими возрастными этосами во всех формациях взрослости, я ограничусь — в качестве примера — рассмотрением координации между эстетикой старого и ветхого и этосами, выстроенными в горизонте концептов «старость» и «ветхость».
Эстезис. Эстезис «давно существующей вещи» обнаруживает себя в двух возрастных расположениях: в старости в горизонте старого и в старости в горизонте ветхого. В первом случае предметом переживания оказывается прошлое, во втором — подвешенность существования между бытием и небытием на границе с Другим всему временному.
Человек, эстетически захваченный старым, оставляет сущность сущего в тени существования: его внимание подчинено времени в модусе прошлого. Тем не менее то, что представляет собой старая вещь, сохраняет свою значимость и свидетельствует о своем прошлом (о прошлом дома, дерева, человека, etc.).
В эстетическом расположении ветхого мы освобождаемся (в сингулярности эстетического события) от восприятия существования в горизонте прошлого-настоящего-будущего и переживаем временность сущего и Другое всему временному. Эстезис старого лишь отчасти отрывает вещь от ее «чтойности», фокусируя внимание на ее прошлом, а эстезис ветхого дает опыт онтологической дистанции, отделяющей временное от вневременного. Эстезис старого дает чувство покоя (освобождает от беспокойства, тревоги), но это лишь относительный покой (старая вещь остается вовлеченной в отношения с другими вещами в качестве «такой-то и такой-то» вещи). Эстезис ветхого погружает человека в переживание Другого и дает чувство абсолютной полноты, абсолютного покоя, метафизически восполняя его конечность.
Этос. Если двухуровневую структуру эстезиса (условное/безусловное, сущее/Другое) использовать в анализе возрастных этосов старости, мы обнаружим два возрастных этоса: условный (внутримирный) и безусловный (метафизически ангажированный). Один сохраняет надситуативную структуру временения и связывает существование с внутрижизненными целями и обязательствами, второй порывает с внутримирной заботой, надситуативным временением и стремлением к самореализации.
В философском анализе старости мы имеем дело с разными этосами, возникающими на одной возрастной платформе. Признавая себя старыми, мы делаем из этого разные выводы и по-разному строим жизнь. Человек, принимающий старость, исходит или 1) из близости к небытию, или 2) из бытия на границе небытия. В первом случае старик делает ставку на прошлое, которое не завершено, и стремится к его осмыслению и завершению. Это обеспечивает настоящее и (внутривозрастное) будущее содержанием, смыслом. Но человек может исходить из отсутствия у него будущего (из невозможности иного). В первом случае его этос соответствует эстетике старого. Во втором случае он соотносится с эстетическим опытом ветхого.
1. Принятие старости (готовность быть старым) предполагает валоризацию старости (усмотрение в ней экзистенциальной ценности). В эстетике старого в фокусе восприятия оказывается прошлое. Прошлое сохраняет связь с тем, что созерцается, и с историей его существования. Эстезису старого соответствует этос, определяемый установкой на завершение и осмысление уже почти свершившегося, то есть на продолжение борьбы за признание «я» другими в его уникальности и значительности (если предельно упростить ситуацию, можно сказать, что здесь человек не выходит из спора с самим собой и с другими о «своем месте в мире»: «Ты кто такой?»; «А ты кто такой?»; «Ты меня уважаешь?»; «А ты меня?»). Но в старости эта борьба проходит без напряжения, характерного для осуществления «я» в годы молодости и зрелости. В этосе завершения жизнь все еще определяется горизонтальной ориентацией: борьбой за реализацию целей в рамках биографически исчислимого временения (века) с привязкой целей к внутримирной борьбе за признание. 18
Такая старость не ставит новых долговременных целей. Она работает по унаследованным целям. Вот почему зависимость от будущего (именно потому, что «главное сделано» и будущее, исполнившись, стало прошлым) не столь велика, как в молодости и зрелости. Старость завершения свободнее от будущего, чем зрелость, но она не свободна от него.
2. Старый человек может исходить из завершенности жизни по ее внутримирным делам и целям. Благодаря этому он в большей мере открывает себя для Другого. Такой этос соответствует эстетике ветхого. Напомню, что в эстетическом расположении ветхого в центре внимания оказываются не времена, характеризующие существование сущего, а временность сущего, сопряженная с переживанием Другого. То, что представляет собой вещь, в эстетике ветхого редуцируется. В этосе ветхого люди стремятся к освобождению от собственной чтойности (от содержания своего «я»), а значит — от заботы и надситуативного временения.
Ветхая старость отказывается от забот о самореализации и признании наших действительных или мнимых заслуг. Бытие «под знаком ветхого» — это бытие-к-Другому (понимаемому как Бог, Мир, Благо и т. д.). Ветхий старик стремится согласовать свою жизнь с Другим, а не с представлением о самом себе. Окружающее вызывает его интерес не в горизонте продуктивной деятельности и целеполагания (пригодится оно для чего-то или не пригодится), но само по себе, безотносительно к познавательным, жизненно-практическим и иным целям.
Ветхая старость бескорыстна. Ветхий (мудрый) старец ориентирован на простоту присутствия, на незаинтересованное принятие того, что есть, на созерцание, не привязанное к «я». Освобождение от заботы о себе соответствует освобождению от определения своего существования через надситуативное временение. Но если в эстетике ветхого Другое дает о себе знать в чувстве отрешенного покоя, сопровождающего созерцание конечности сущего, то в этосе ветхой старости оно обнаруживается в установке на отрешенное от сущего присутствие, на присутствие, согласующее себя с Другим.
А А А
Итак, можно утверждать, что для философии возраста понятия эстетики времени играют роль концептуальных ориентиров, помогающих увидеть и осмыслить вариативность возрастных этосов в пределах одного возраста. Различение условных и безусловных эстетических расположений, описание эстезиса молодого и юного, зрелого и мимолетного, старого и ветхого (при их переносе в плоскость анализа возрастных расположений) дает концептуальную основу для описания разных способов осознания возраста и разных типов возрастных этосов.
Время, переживаемое как мой возраст, включено в жизнь иначе, чем время, переживаемое эстетически. Мой возраст — это время в моем распоряжении; оно ограниченно и заставляет меня считаться со своей ограниченностью. Если эстетическое событие — это разрыв ровного течения будней, то возраст — это то, что определяет повседневность, то, что воздействует на образ жизни. Располагая возрастом, я несу ответственность за свое су-
ществование. Автореферентное «так есть» возраста требует ответа и требует к ответу. То, что в эстезисе дано чувственно-теоретически, в режиме «на себе» принимает форму согласования возраста и этоса.
Так, например, мы находим соответствие эстетическому опыту старого и ветхого в типах старческого этоса. Внимание старика может быть распределено между отдаленным прошлым и неопределенно длительным будущим (с неопределенной дистанцией между «теперь» и смертным часом), а может фокусироваться на пограничности бытия-ветхим, на отсутствии будущего. Эстетике старого соответствует ориентация на продуктивную (деятельную) старость «завершения незавершенного», осуществление которой связывает надситуативное прошлое с будущим и настоящим.
Эстетике ветхого соответствует созерцательная (мудрая) старость (старость в горизонте ветхости). Эта установка базируется на принятии завершенности собственной жизни и стремлении к простоте присутствия, соотносящего себя не с горизонтальным измерением существования сущего, а с вертикальным измерением Другого.
Связь между эстезисом старого и ветхого и возрастными этосами преклонного возраста имеет онтологическую природу. Эстезис и этос времени — разные способы отношения вне-себя-бытия к овремененности своего существования. Время как экзистенциал — это не только предмет эстетического переживания и философского осмысления, но одна из тех данностей, соотнесение с которыми определяют наш этос и образ жизни.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Лишаев С. А. К типологии старческого этоса // Вестник Самарской гуманитарной академии. Серия «Философия. Филология». 2017. № 2. С. 13—23.
2. Лишаев С. А. Эстетика Другого. 2-е изд., испр. и доп. Санкт-Петербург : Изд-во СПбГУ, 2008. 380 с.
3. Хайдеггер М. Что такое метафизика? // Время и бытие: Статьи и выступления / М. Хайдеггер. Москва : Республика, 1993. С. 16—26.
