CC BY
11
Дмитрий Тренин,
ведущий исследователь Московского центра Карнеги ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЕ СОПЕРНИЧЕСТВО ГРОЗИТ ЗАСЛОНИТЬ БОРЬБУ С ТЕРРОРИЗМОМ
Четыре года спустя после терактов 11 сентября стало окончательно ясно, что попытка выстроить устойчивую модель российско-американского партнерства, опираясь на общность интересов в борьбе с терроризмом, потерпела неудачу. «Окно возможностей» для формирования отношений нового качества закрылось, по-видимому, уже летом 2002 г. События 2003 г. — вторжение США в Ирак — обозначили тенденцию к взаимному отчуждению, а в 2004 г. реакция на Беслан, «оранжевая революция» на Украине и расчленение ЮКОСа сделали эту тенденцию господствующей. В 2005 г. на этом пути появились новые вехи. Москва решилась на открытое, хотя и локальное, противостояние Вашингтону. В августе прошли первые крупномасштабные учения вооруженных сил России и Китая, а еще в июле Ташкент при поддержке Москвы и Пекина потребовал вывода сил США из Узбекистана.
От Черного моря до Памира — там, где в начале 1990-х годов пролегла «дуга нестабильности», — на наших глазах формируется зона российско-американского соперничества. Это соперничество во многом асимметрично: интересы сторон, их ресурсы и ставки, которые они готовы сделать, сильно различаются. Однако соперничество не только вполне реально, но и однозначно доминирует, оставляя все меньше пространства для сотрудничества. По аналогии с Большой игрой, которую на протяжении столетия вели Российская и Британская империи, нынешнюю ситуацию можно назвать «малой игрой»; Век классических империй давно миновал, как и век классической геополитики. Тем не менее возрождение соперничества — это тревожный вывод, ведущий к размышлениям о долгосрочных последствиях такого развития российско-американских отношений.
Одной из главных площадок противостояния стала Центральная Азия. Борьба между Москвой и Вашингтоном за влияние в Узбекистане шла почти два года, пока майские события в Андижане не взорвали ситуацию. Жестокое подавление Исламом Каримовым антиправительственного мятежа в Ферганской долине немедленно усилило позиции тех кругов в Белом доме, Государственном департаменте и Конгрессе США, которые давно добивались
дистанцирования от одиозных режимов на Ближнем и Среднем Востоке и поиска более приемлемых альтернатив. Осудив действия узбекских властей и потребовав международного расследования обстоятельств дела, администрация Джорджа Буша фактически послала сигнал президенту Каримову, что отношение Соединенных Штатов к его режиму впредь будет зависеть от того, насколько он будет готов следовать советам Вашингтона во внутренней политике.
Начиная со свержения президента Грузии Эдуарда Шеварднадзе в конце 2003 г. Ислам Каримов внимательно следил за развитием ситуации в странах СНГ. На него не могли не произвести впечатление «оранжевая революция» на Украине и падение режима Леонида Кучмы. Наиболее важный урок для себя он извлек, по-видимому, из судьбы своего соседа Аскара Акаева. Киргизские события весны
2005 г. убедили Каримова в том, что либерализация режима ведет к потере управляемости и что Вашингтон, толкающий своих союзников к такой либерализации, не будет спасать их, если они попадут в затруднительное положение. После того как Каримов убедился в серьезности нового курса Белого дома и неспособности Пентагона, объективно заинтересованного в сохранении военного присутствия в Узбекистане, защитить Ташкент от нападок других правительственных ведомств как «особо ценного союзника США», узбекский лидер решился на переориентацию внешней политики государства. Он нанес визит в Пекин и достиг важных договоренностей с Москвой. С его подачи Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) приняла заявление о необходимости для Соединенных Штатов определиться со сроками вывода их военных сил из Центральной Азии. Наконец, он дал американцам 180 дней для полной эвакуации базы Карши - Ханабад.
В Москве появилось ощущение первой победы, одержанной в ходе жесточайшей конкуренции с США на постсоветском пространстве, и предвкушение новых успехов. Насколько можно судить, рассуждения при этом примерно таковы. Американское продвижение не только остановлено, но и повернуто вспять: такого не удавалось с 1970-х годов. Крупная страна СНГ, прежде нарочито демонстрировавшая независимость от Москвы и строившая внешнюю политику с опорой на Вашингтон, развернулась в сторону Кремля. Возможно, это первая ласточка геополитического контрнаступления России по всему фронту: ситуация на Украине и в Грузии подвижна. Сейчас, когда США очевидно завязли в Ираке и Афганистане, у России появляется шанс отыграться. В условиях, когда Европейский союз сосредоточен на решении внутренних
проблем, Россия может добиться укрепления своего международного влияния путем сближения с возвышающимися державами Азии — Китаем и Индией.
Такой ход мыслей наводит на ряд соображений. Узбекистан действительно самая населенная и в геополитическом отношении ключевая страна Средней Азии. От устойчивости ситуации там зависит стабильность региона в целом. При этом надо, однако, иметь в виду, что положение в Узбекистане и его развитие зависят преимущественно от внутренних факторов, а не от внешних происков. Эти внутренние факторы таковы: межклановая борьба за влияние, а в перспективе за власть; идеологическая и политическая ориентация силовых структур, прежде всего Комитета национальной безопасности и МВД, и конкуренция между ними; предпочтения среднего чиновничества и интересы непривилегированной части бизнеса; наконец, положение основной массы народа. Москва сделает большую ошибку, если будет относиться к Узбекистану как к бывшей советской республике, где единственное, что имеет значение, — это воля «первого лица».
Другая возможная ошибка — это представлять недавний поворот в узбекской внешней политике как нечто окончательное. Некоторые комментаторы предлагают такую универсальную схему: Каримов (а в недавнем прошлом — Кучма) пытался найти счастье на Западе, но не нашел, и вернулся «на круги своя», т.е. в лоно России. Такая схема — источник постоянных разочарований. Российские деятели и их советники должны наконец заняться изучением истории народов, входивших в состав Советского Союза и царской империи. Кстати, и Большая игра XIX в. — это отношения Петербурга не только с Лондоном, но также с Хивой, Бухарой, Кокандом, Кабулом, Кашгарией. Подобно тому как современные российские президенты откровенно видят себя наследниками царской власти, Ислам Каримов «стоит на плечах» традиции, включавшей таких правителей, как Тамерлан и Улугбек. Это означает, в частности, что Ташкент будет использовать в своих интересах противоречия между великими державами (США, Китаем и Россией), но не станет сателлитом ни одной из них. Поведение Каримова в отношении Вашингтона должно стать наукой для Москвы и Пекина.
Не следует также считать размолвку между Узбекистаном и Соединенными Штатами окончательной и тем более рассматривать ее как начало длительного противостояния. Нужно помнить, что инициатором нынешнего обострения отношений стал Вашингтон, а не Ташкент. Действительно, у Ислама Каримова были претензии к
американцам, о которых он подавал сигналы Белому дому (выход из ГУУАМ, ограничение полетов американской авиации и т.п.), но до самого последнего времени его шаги на американском направлении выглядели скорее как приглашение к серьезному разговору, чем сознательная линия на разрыв.
После охлаждения отношений между Ташкентом и Вашингтоном поле для стратегического маневра узбекской дипломатии лежит в «створе» Москва — Пекин. Узбекистан рассматривает Россию как источник военной и военно-технической помощи, а Китай — в качестве ведущего экономического партнера. Негласное соревнование между россиянами и китайцами за положение ведущего партнера Узбекистана позволяет Ташкенту добиваться наиболее выгодных для себя условий сотрудничества с обеими державами. Уход со сцены США, даже временный, объективно лишает российско-китайское соревнование удобного прикрытия.
Разработчики российской внешней политики должны также обратить внимание на действия соседей Узбекистана после опубликования известного заявления ШОС. Киргизия, новое руководство которой неоднократно высказывало полную лояльность Москве, не устояло перед обещаниями американской финансовой помощи и скрытой угрозой более прохладного отношения Вашингтона к Бишкеку. Сыграли роль и давняя киргизско-узбекская неприязнь, страх маленькой Киргизии перед претендентом на роль региональной державы. В результате Киргизия фактически дезавуировала свою подпись под совместным заявлением ШОС, что явилось неприятным сюрпризом для Москвы. Использованию Соединенными Штатами базы ВВС «Манас» в обозримом будущем ничто не угрожает.
Киргизия — не единственное «слабое звено» в региональном союзе, который выстраивает Москва. Таджикистан также дал понять, что его поддержка операции США и НАТО в Афганистане может быть расширена. Душанбе уже давно ведет сложную дипломатическую игру, в которой Москва — лишь один из контрагентов. Наконец, в то время как августовское решение Туркмении о фактическом выходе из СНГ является символическим жестом, одновременное сообщение о туркмено-американских военных переговорах на высоком уровне указывает на перспективу переноса части американских сил и средств в регионе в эту страну. В средствах массовой информации уже появились сообщения о возможности аренды США крупной авиабазы «Мары». Заметим в скобках, что отношения всех перечисленных государств с Узбекистаном
далеки от дружеских. Что же касается самой крупной (по площади) и самой богатой (по природным ресурсам) страны Центральной Азии — Казахстана, то она не предоставляла США прав на использование своих баз и поэтому заявление ШОС имеет к ней лишь косвенное отношение. Важнее другое. Российское руководство провозгласило курс на экономическую интеграцию и всестороннее сближение с Казахстаном, что безусловно отвечает долгосрочным интересам России. В то же время военно-политический альянс Российской Федерации с Узбекистаном — очевидным соперником Казахстана в регионе — не может не накладывать отпечаток на российско-казахстанские отношения. Вопрос в том, удастся ли российской внешней политике успешно «развести» эти направления.
Особое значение имеет китайский аспект. Ясно, что если для России вывод американских баз из Центральной Азии — это скорее повод для морального удовлетворения (сами эти базы не угрожали и не могут угрожать безопасности России), то для КНР дела обстоят иначе. С точки зрения Пекина военное присутствие США в Центральной Азии — это потенциально «второй фронт» американцев против Китая. С баз в Узбекистане и Афганистане Соединенные Штаты имеют возможность держать под прицелом стратегически важные цели в западных районах Китая, в том числе относящиеся к ядерному комплексу. Кроме того, в случае конфликта США получают возможность блокировать не только восточное побережье Китая, но и его западные наземные коммуникации. В последнее время китайское руководство изменило тактику в отношении ШОС. Если в самом начале Пекин делал упор на аспекте безопасности в деятельности организации (что вызвало подозрения Вашингтона и заставило китайцев отступить), а затем на вопросах экономического развития (что спровоцировало ревность Москвы и опять привело к китайской ретираде), то сейчас руководители китайской внешней политики приняли решение вообще на время уйти на вторые роли, освободив авансцену Москве.
Благодаря демаршу Ташкента, спровоцированному изменением соотношения сил внутри американской администрации, Пекин получил возможность подтолкнуть Москву к противостоянию с Вашингтоном по вопросу, имеющему прямое отношение к безопасности КНР, причем так, чтобы самому остаться в стороне. Маневр удался: большинство американских наблюдателей посчитали заявление ШОС результатом активности Москвы. Российско-китайские военные учения, слегка и неубедительно закамуфлированные под антитеррористические, также
дали возможность Пекину продемонстрировать укрепление своих военно-политических позиций в Восточной Азии. Характер, масштаб и место маневров были призваны произвести впечатление на Тайбэй, Токио и Вашингтон. Приглашение наблюдателей исключительно из числа стран — участниц ШОС должно было усилить эффект. Москва и Пекин фактически намекали: вопреки их прежним заверениям ШОС — «организация нового типа» - стала прирастать военным крылом. Собственно, еще в октябре 2003 г. в известном документе Министерства обороны России «Актуальные задачи строительства Вооруженных Сил» о ШОС говорилось как об инструменте военно-политической стабильности не только в Центрально-Азиатском, но и в Дальневосточном регионах. Тогда это еще могло прочитываться так: ШОС — фактор доверия в российско-китайских отношениях. Сегодня, очевидно, читать необходимо шире. Москва фактически занимает позицию поддержки Пекина в его непростых отношениях с Тайванем, Японией и Соединенными Штатами. Следующим шагом может стать расширение доступа Китая к российским военным технологиям.
Как и в случае с американскими базами в Центральной Азии, Россия предпринимает на Дальнем Востоке шаги, которые способны принести реальную выгоду не ей, а Китаю. Что стоит за этим? Во-первых, очевидно усиление влияния Китая на внешнюю политику России. До сих пор у Москвы имелся лишь один негласно признаваемый «старший партнер» в мире — Вашингтон. Теперь на аналогичную позицию постепенно выдвигается и Пекин. Появление нового треугольника, в котором стороны заведомо не равны, не может не вести к хроническому напряжению в российской внешней политике. Во-вторых, само движение Москвы в сторону Пекина и Дели свидетельствует не только о стремлении укрепить отношения с державами, чье влияние в мире усиливается. В не меньшей степени это отражение охлаждения отношений с США и застоя на европейском направлении. В прошлом Россия, сталкиваясь с проблемами на Западе, уходила в походы на Восток. Сейчас Москва, соскакивая с западной орбиты, может лишь попасть на одну из восточных. Очевидно, этого в Кремле не хотят. Поэтому внешнеполитический смысл последних российских акций (внутриполитический аспект мы опускаем) состоит, по-видимому, в том, чтобы США обратили наконец внимание на Россию, перестали игнорировать ее интересы и признали ее право на ведущую роль на постсоветском пространстве. В противном случае отношения на этом
пространстве станут еще более конкурентными, а в Азии будет постепенно складываться баланс сил, неблагоприятный для США.
Если «послание» Кремля именно таково, то шансы, что его услышат в Белом доме, а услышав, продемонстрируют готовность к серьезному торгу, невелики. Россия рассматривается как периферийная страна, а престиж ее руководителей серьезно упал. Представить себе масштабную американо-российскую договоренность в ближайшие четыре-пять лет практически невозможно. Такая ситуация способствует развитию двух тенденций. Первая — дальнейшая эрозия антитеррористической коалиции. Американское телевидение показывает интервью с Басаевым, а в Москве готовятся принять «посланцев иракского сопротивления». В дальнейшем Россия может выйти из четырехлетнего моратория на ведение собственной игры в Афганистане, что усложнит ситуацию для США в этой стране больше, чем выдворение из Узбекистана. Очевидно, что, сосредотачиваясь друг на друге, державы-соперницы снижают давление на радикалов-террористов, а в определенных случаях способны рассматривать их удары по конкуренту как выгодные для себя.
Вторая тенденция — возвращение баланса сил в качестве главного принципа организации системы международных отношений. При этом человечество может незаметно для многих выйти из уникальной ситуации, когда ни одна из великих держав не рассматривает другие в качестве вероятных военных противников. В результате могут возобладать более привычные схемы. «Малая игра» России и Соединенных Штатов, таким образом, — предвестник возможных больших перемен.
«Брифинг Московского центра Карнеги», 2005 г., т.7, в.8.
Р.Сикоев,
кандидат филологических наук АФГАНИСТАН: ПАРЛАМЕНТСКИЕ ВЫБОРЫ
Афганистан относится к той категории стран, которые периодически то выпадают из поля зрения международного сообщества, то вновь оказываются в эпицентре его внимания. Так случилось и на этот раз. В течение нескольких месяцев 2005 г. такие события, как официальный визит президента Афганистана Хамида Карзая в США, последовавшие за этим антиамериканские демонстрации в ряде городов
