CC BY
147
УДК. 101, 101.3, 101.9
Т.Ю. Сидорина*
географическая обусловленность особенностей трудовой деятельности (Ш.-л. монтескье и и.г. гердер)**
На рубеже ХХ и XXI столетий феномен труда переживает серьезные трансформации. Исследователи обсуждают вопрос о кризисе классической модели труда. Остается ли актуальной зависимость между отношением к труду и природными, климатическими особенностями региона? Влияют ли культурные традиции, религиозные установки на процесс труда? Вопросы географической и культурной обусловленности труда были в центре внимания философов прошлых веков. Как сегодня решаются эти вопросы? В статье мы обращаемся к концепциям мыслителей эпохи Просвещения Ш.Л. Монтескье и И.Г. Гердера, сопоставляя их с трактовкой культурной обусловленности труда в работах современных исследователей.
Ключевые слова: труд, общество, географические условия, климат, регион, традиция
Geographical conditioning of labour (Charles-Lois de Montesquieu and Johann Gottfried Herder). TATIANA Yu. SIDORINA (National Research University «Higher School of Economics»)
At the turn of the XXth and XXIst centuries the phenomenon of labor is undergoing major transformation. The researchers discuss the crisis of the classical model of labor. Is the link between environmental conditions and labour attitude in particular regions still topical? Do cultural traditions and religious values affect the labour process? Geographical and cultural conditioning of labour have been the focus of philosophers of past centuries, but how are these issues addressed today? The author refers to the concepts of Enlightenment thinkers such as Montesquieu and Herder and compares them with the interpretations of the cultural conditioning of labour in the works of contemporary researchers.
Keywords: labour, society, geographical condition, climate, region, tradition
Введение: постановка проблемы
В статье мы обращаемся к вопросу о географической и культурной обусловленности характера и особенностей трудовой деятельности. Феномен труда, особенности трудовой деятельности сегодня активно обсуждаются в контексте процессов глобализации, постиндустриального нео-
либерального экономического развития. В центре внимания исследователей (У. Бек, И. Валлерстайн, М. Кастельс, Дж. Стиглиц и др.) - противостояние глобализации основным социальным институтам - труду и государству [3, 4, 14, 15, 16].
В конце ХХ столетия широко развернулась дискуссия о конце труда в его классическом по-
* СИДОРИНА Татьяна Юрьевна, доктор философских наук, профессор Школы философии факультета гуманитарных наук Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики». E-mail: [email protected] © Сидорина Т.Ю., 2015
** Работа выполнена при финансовой поддержке Программы «Научный фонд Национального исследовательского университета "Высшая школа экономики"» в 2015 г. по проекту РГНФ № 13-03-00032.
нимании: тяжелый труд промышленных предприятий уходил в прошлое, одним из негативных последствий технического прогресса называли растущую безработицу, исследователей волновал вопрос о перспективах трудовой деятельности в условиях изменения характера и условий труда [2]. Однако в XXI столетии становится все более очевидно, что если труд в его тяжелом физическом воплощении претерпевает определенные ограничения по сравнению с индустриальной эпохой, то в постиндустриальную эпоху возникают новые вызовы труду, появляются новые трудовые практики.
Одним из ракурсов рассмотрения трудовой деятельности, мотивации труда, характера трудовых практик на протяжении длительного времени была географическая обусловленность труда. Пережив расцвет в эпоху Просвещения, географический детерминизм в XIX в. постепенно теряет свою популярность. Сегодня вопросы географической детерминированности в основном составляют предмет геополитики. Актуален ли вопрос о географической обусловленности труда или процессы глобализации нивелируют ситуацию в этой сфере?
Истоки географического детерминизма
Начать рассмотрение мы хотим с обращения к работам, положившим начало исследованию зависимости труда от природных, климатических и иных географических особенностей территории. К этой теме обращались такие ученые и мыслители прошлого, как Гиппократ, Аристотель, Поли-бий [6, 1, 10].
В Новое время возникают первые концепции географического детерминизма, согласно которому географические условия предопределяют специфику экономической, социальной и политической сторон жизни государства, формируют национальный дух и национальный характер.
Одним из первых идеи географического детерминизма развивает французский политик, философ, экономист Жан Боден (1529-1596). В книгах «Метод легкого познания истории» (1566), «Шесть книг о государстве» (1576) Боден рассуждает о значимости природных факторов в жизни народов, называя в качестве приоритетного климат, и выделяет три основные климатические зоны: южную, умеренную и северную.
В эпоху Просвещения к разработке этих вопросов обращается французский историк Жан-Батист Дюбо (1670-1742). Свои взгляды на роль географической среды он изложил в труде «Критические размышления о поэзии и живописи» (1719). В по-
исках причин расцвета и упадка искусства Дюбо обращается к природным факторам, он отмечает, что одаренность, склонность к искусствам у представителей разных народов зависит от природных и климатических условий. «Есть страны, в которых никогда не родятся ни великие живописцы, ни великие поэты» [7].
Сторонником натуралистического подхода в изучении общества был также французский социальный мыслитель Шарль Луи Монтескье (16891755). Вслед за Ж. Боденом и Ж.-Б. Дюбо, к числу важнейших сил, определяющих характер того или иного народа, Монтескье относит климат. В основе концепции Монтескье, которую он излагает в работе «О духе законов» (1748), положение о том, что климат и рельеф страны влияют на типичный характер и темперамент людей, на их манеры поведения. Это порождает определенный «дух народа», которому соответствует «дух законов» и формы политического правления в обществе.
Ш.Л. Монтескье:
географическая обусловленность труда
Отношение народов разных стран к трудовой деятельности Ш. Монтескье связывает с климатическими условиями и культурными традициями.
Так, в странах с очень жарким климатом люди могут выполнять тяжелый труд только при прямом принуждении, поэтому для таких стран характерно рабство. Для островных стран и небольших государств, отгороженных от возможных завоевателей морями или горами, согласно Монтескье, типичны более свободные политические режимы, чем для больших континентальных империй, сохранение и управление которыми требует абсолютистских форм власти.
О связи климата и склонности к труду Монтескье рассуждает в главе «О законах в их отношении к свойствам климата». Общую идею этой главы автор формулирует следующим образом: «Если справедливо, что характер ума и страсти сердца чрезвычайно различны в различных климатах, то законы должны соответствовать и различию этих страстей, и различию этих характеров» [9, с. 198].
В главе «Насколько люди различны в различных климатах» Монтескье обосновывает большую или меньшую предрасположенность к трудовой деятельности в зависимости от климата. Он отмечает, что «холодный воздух производит сжатие окончаний внешних волокон нашего тела, отчего напряжение их увеличивается и усиливается приток крови от конечностей к сердцу. Он вызывает сокращение этих мышц и таким образом еще
PHILOSOPHIA РЕГЕППЮ
более увеличивает их силу. Наоборот, теплый воздух ослабляет наружные волокна, растягивает их и, следовательно, уменьшает их силу и упругость. Поэтому в холодных климатах люди крепче. Деятельность сердца и реакция окончаний волокон там совершаются лучше, жидкости находятся в большем равновесии, кровь энергичнее стремится к сердцу, и сердце в свою очередь обладает большей силой» [9, с. 198].
Как следствие, у жителей районов с холодным климатом формируется большее мужество, большее сознание своего превосходства (т.е. меньшее желание мстить), большее доверие к самому себе, большая уверенность в своей безопасности (т.е. больше прямоты, меньше подозрительности, политиканства и хитрости). «Поставьте человека в жаркое замкнутое помещение, - говорит Монтескье, - и он по вышеуказанным причинам ощутит очень сильное расслабление сердца. И если бы при таких обстоятельствах ему предложили совершить какой-нибудь отважный поступок, то он выказал бы очень мало расположения к этому. Расслабление лишит его душевной бодрости, он будет бояться всего, потому что будет чувствовать себя ни к чему не способным. Народы жарких климатов робки, как старики; народы холодных климатов отважны, как юноши» [9, с. 198].
Массу примеров влияния климата на характер и деятельностные способности людей дают войны. Так, в условиях войны народы севера, участвуя в боевых действиях в южных странах, не совершили там таких подвигов, как их соотечественники, сражавшиеся в привычных для них климатических условиях.
В главе «Противоречия в характере некоторых южных народов» Монтескье пишет о зависимости характера людей от климата. «Индийцы от природы лишены мужества, -утверждает мыслитель. - Даже европейцы, рожденные в Индии, утрачивают мужество, свойственное европейскому климату. Но как совместить с этим их жестокость, их обычаи и варварские наказания? Мужчины там подвергают себя невероятным мукам, а женщины сами себя сжигают: вот сколько силы при такой слабости. Природа, которая дала этим людям слабость, делающую их робкими, наделила их вместе с тем столь живым воображением, что все поражает их сверх меры. Та же самая чувствительность органов, которая заставляет их бояться смерти, заставляет их страшиться многого более смерти. И та же самая чувствительность, которая заставляет их избегать опасностей, дает им силу презирать эти опасности. Подобно тому, как хорошее воспитание более
необходимо для детей, чем для людей зрелого ума, народы этих климатов более нуждаются в мудрых законодателях, чем народы нашего климата. Чем люди впечатлительнее, тем важнее, чтобы получаемые ими впечатления были правильными, чтобы они не усваивали предрассудков, и чтобы ими руководил разум. Во времена римлян народы Северной Европы жили без ремесел, без воспитания и почти без законов; и тем не менее благодаря одному лишь здравому рассудку, связанному с грубыми волокнами тела жителей этих климатов, они с удивительной мудростью противостояли римскому могуществу и, наконец, вышли из своих лесов, чтобы разрушить его» [9, с. 201].
В главе «Причина неизменяемости религии, нравов, обычаев и законов в странах Востока» Монтескье обращается к вопросу о влиянии климата на расположенность или нерасположенность людей к деятельности. Он пишет, что «если к той нежности органов, благодаря которой народы Востока получают самые сильные в мире впечатления, вы присоедините некоторую леность ума, естественно, связанную с такою же ленью тела, что делает их неспособными ни к какому подвигу, ни к какому усилию, ни к какому самообладанию, вы поймете, почему душа их, раз восприняв те или иные впечатления, не может уже более изменить их. Вот отчего законы, нравы и обычаи, относящиеся даже к таким, по-видимому, безразличным вещам, как одежда, остаются и теперь на Востоке такими, какими они были тысячу лет тому назад» [9, с. 201].
Монтескье утверждает, что для индийцев покой и небытие составляют основу и конец всего существующего (глава «О том, что дурные законодатели - это те, которые поощряли пороки, порожденные климатом, а хорошие - те, которые боролись с этими пороками»). Таким образом, полное бездействие является для них самым совершенным состоянием и главным предметом их желаний. Они дают верховному существу название неподвижного. Жители Сиама считают, что высшее блаженство состоит в том, чтобы не быть обязанным приводить в движение свое тело. В этих странах, где чрезмерная жара обессиливает и подавляет людей, покой доставляет такое наслаждение, а движение так тягостно, что эта метафизическая система кажется вполне естественной. Будда, законодатель Индии, следовал внушению собственных чувств, рекомендуя людям состояние полной пассивности; но его учение, порожденное созданной климатом ленью и в свою очередь поощряющее эту лень, причинило неисчислимое зло. Законодатели Китая проявили более здравого смысла: имея
в виду не то состояние покоя, к которому некогда придут люди, а ту деятельность, которая им необходима для выполнения житейских обязанностей, они дали своей религии, своей философии и своим законам чисто практическое направление. Чем более физические причины склоняют людей к покою, тем более должны удалять их от него причины моральные [9, с. 202].
Монтескье называет этот вид деятельности самым важным трудом людей (глава «О земледелии в жарких климатах»). Чем более климат побуждает их избегать этого труда, тем более должны поощрять их к нему религия и законы. Поэтому законы Индии, которые отдают земли государям и лишают частных лиц духа собственности, усиливают неблагоприятное влияние климата, т.е. производимую им леность.
Такое же зло производит там и монашество (глава «О монашестве»). Оно родилось в жарких странах Востока, где люди более склонны к созерцанию, чем к деятельности. В Азии численность дервишей, или монахов, видимо возрастает по мере того, как климат становится более жарким; Индия, где жара достигает своего предела, переполнена ими. То же соотношение наблюдается и в Европе. Чтобы победить внушаемую климатом лень, законы должны были бы лишить людей всякой возможности жить не работая. Но на юге Европы они действуют в обратном направлении: они ставят людей, желающих быть праздными, в положение, благоприятствующее созерцательной жизни, и связывают с этим положением огромные богатства. Эти люди, живя в таком изобилии, которое даже тяготит их, естественно, уделяют свои излишки простому народу. Последний утратил собственность; они вознаграждают его за это возможностью наслаждаться праздностью; и он, в конце концов, начинает любить даже свою нищету [9, с. 202-203].
Монтескье приводит примеры поощрения правителями земледельцев. Так, в Китае ежегодно совершается церемония открытия земледельческих работ (глава «Хороший китайский обычай»). Цель этого торжественного акта - побудить народ заниматься земледелием. Также императора каждый год извещают о наиболее отличившемся земледельце, которого он производит в мандарины более высокого ранга. У древних персов покидали пиршества, чтобы разделять пищу с пахарями.
Монтескье отмечает, что ленивые нации обыкновенно отличаются тщеславием (глава «Способы поощрения промышленности»). Поэтому на юге Европы, где народы так чувствительны к почестям, можно было бы бороться с ленью посред-
ством тщеславия, следовало бы назначать премии наиболее отличившимся в своем деле земледельцам и ремесленникам. «Эта мера хороша даже для всякой страны. В наши дни она способствовала учреждению в Ирландии одной из самых значительных во всей Европе мануфактур полотна» [9, с. 203].
И.Г. Гердер: климат не принуждает,
а благоприятствует
Значительное внимание природной обусловленности трудовой деятельности уделял и немецкий историк культуры Иоганн Готфрид Гердер (1744-1803).
В основе учения Гердера - идея о том, что неоднородность природы (различия в рельефе, климате, плодородности почвы, наличие или отсутствие выхода к морю) обусловила богатейшее многообразие населивших планету народов. Используя достижения в области естествознания и географии, Гердер усовершенствовал учение о влиянии климата и геофизических условий на человека. Он сделал его гибким, исходя из предположения, что не только климат воздействует на человека, но и человек воздействует на климат, преобразуя его.
Вопрос о связи между географическими условиями проживания различных народов мира и их сложившимися способностями к трудовой деятельности занимает значимое место в его фундаментальном труде «Идеи к философии истории человечества» (1784-1791).
Гердер сопоставляет особенности трудовой деятельности, отношения и способности к труду народов Азии, Африки и Европейского континента. «Всем народам Азии, в целом, - утверждает Гердер, - были предоставлены благоприятные условия проживания: теплый климат, богатая флора и фауна. Но существовали и другие факторы - наличие морских торговых путей, близость Европы. От этого и судьба в целом, и отношение к труду в восточной и западной частях Азии различалось коренным образом, поэтому мы рассмотрим Восточную, Переднюю и Юго-западную Азию по отдельности.
Страны Восточной Азии - Китай, Япония, Лаос, Корея, Вьетнам находились далеко от места пролегания основных торговых путей и не стремились к активному обмену опытом с остальным миром и смешиванию культур. К примеру, Китай из-за своего расположения оказался защищен от внешних влияний заслоном пустынь, гор и океаном почти без бухт и заливов» [5, с. 297].
Гердер характеризует китайскую культуру как закрытую, обособленную и весьма своеобразную.
PHILOSOPHIA РЕГЕПП^
Вследствие этого китайцы трудолюбиво разрабатывают свои собственные ресурсы, не полагаясь на международную торговлю. Примером их трудолюбия и терпения стало возведение Великой Китайской стены, искусная росписи фарфора, шитье по шелку. Оборотной стороной обособленности этих азиатских народов является то, что они, по мнению Гердера, остались «тем, чем были тысячелетия тому назад» [5, с. 314].
Но если китайцы отличались трудолюбием, то жители южной части Азии - Сиама, Индостана - были не только кроткими, терпеливыми, - их отличал праздный и ленивый нрав. К примеру, в Индии брахманы установили миролюбивые, благородные порядки, привили народу учтивость и целомудрие, умеренность в еде и питье. Такой нрав вкупе с высоким плодородием земли не приучили индусов к тяжелому труду и не дали им стремления к развитию.
Передняя, или западная Азия (Вавилон, Финикия, Карфаген) находится на стыке трех частей света Азии, Африки и Европы. Активное взаимодействие с другими частями света обусловило быстрый рост государств этой части Азии.
Вавилон, располагавшийся на плодородных землях берегов Тигра и Евфрата. Окруженный горами и пустынями, он всегда манил кочевников-завоевателей. Те, в свою очередь, укрепляли захваченные территории: природа предоставляла достаточно глины и облегчала строительство крепких стен. Плодородие земли, близость полноводного Евфрата обусловили переход бывших кочевников от скотоводства к земледелию и широкому распространению различных искусств и ремесел (глиняная утварь, аккумулирование знаний на глиняных табличках и т.д.). Расположение же Вавилона вблизи крупнейших рек, впадающих в океан, сделало его центром торговых связей, что еще больше способствовало всестороннему развитию народа.
Финикийцы, жившие изначально в голых пустынях у берегов Красного моря, спустя некоторое время поняли все выгоды своего положения и успешно освоили мореходство. Суровые условия пустыни и постоянная нужда явились «счастливой ситуацией, словно созданной для них самой природой» [5, с. 334]. Они начали бороздить морские просторы, все больше укрепляя свои торговые связи с другими странами и обмениваясь опытом, товарами и знаниями с другими странами. Такова особенность любого племени купцов - они способствует не только собственному развитию, но и развитию всего мира.
Иную картину представляет собой Карфаген, которому необходимо было расширение своих
владений на морском побережье, отчего он изначально вел захватническую политику. Из-за более опасного географического положения карфагеняне возводили мощные крепости, а основное внимание было уделено именно тем ремеслам, которые были важны в торговле, кораблестроении и морских сражениях.
На юго-западе Азии, в огромной пустыне, лежащей между Сирией и Египтом, расположились арабские народы. Они вели кочевнический и разбойничий образ жизни. Пустыня обеспечивала относительно безопасное существование, надежно защищала Аравийский полуостров от захватнических племен Азии, а расположение на южных и восточных торговых путях способствовало интенсивному развитию арабских стран.
Среди народов Африки Гердер выделяет египтян. Он отмечает, что развитие Египта тоже было во многом обусловлено первоначальными природными условиями и необходимостью адаптироваться к ним. Вследствие близости Нила египтяне научились строить каналы - для отвода речной воды в более отдаленные районы, плотины - для защиты от наводнений самых плодородных прибрежных земель и катакомбы, которые «способствовали оздоровлению воздуха и препятствовали распространению болезней, этого бича сырых и жарких областей земли» [5, с. 339]. Необходимость следить за периодическими разливами Нила заставила египтян освоить счет и календарь. Многие усилия были приложены для того, чтобы илистый нижний Египет стал обитаемым. Возведение египетских пирамид - одного из чудес света - стало возможным опять-таки благодаря природным условиям. Во-первых, местность страны очень скалистая, и камни полностью удовлетворили потребность в строительном материале; во-вторых, египтянам не приходилось прикладывать много усилий для возделывания щедро орошаемой Нилом почвы, поэтому в стране оставалось много свободных рабочих рук. По милости природы прокормить всю густонаселенную страну не составляло большой проблемы, поэтому жизнь и труд рабов ценились невысоко. Высокая смертность среди рабов на строительных работах никогда не являлась поводом для прекращения работ.
Что же касается Европы, то географические условия этого континента, согласно Гердеру, были весьма благоприятными для развития населявших ее народов: мягкий климат, испещренность территории судоходными реками, выход к морям. Будучи самой маленькой частью света, Европа по уровню своего развития смогла превзойти весь остальной мир. Европейцы трудолюбиво перера-
батывали материалы, привезенные со всего света. С созданием городских цехов, основанных на разделении труда, разумно построенном обучении и конкуренции, в Европе стало появляться все больше технических изобретений. «Две огромные и богатые части света, Азия и Африка, окружали свою бедную и неприметную рядом с ними сестру Европу, с самого края света, из областей древнейшей культуры они слали сюда товары и изобретения и этим возбуждали жар трудолюбия, дар изобретательства» [5, с. 608].
Отдельного рассмотрения стоят Древняя Греция и Древний Рим, так как они сыграли огромную роль в построении современной картины Европы.
Греция всегда была прибрежной страной со множеством островов, бухт и заливов. Отдельные мини-государства, из которых состояла страна, активно взаимодействовали между собой. Прекрасный климат и пейзаж воспитали в древних греках тонкий вкус и дали мощный импульс для развития греческого искусства. Его главной функцией была не практическая полезность, а услаждение души: «Греки с их легким характером были весьма не склонны тратить свой труд на строительство никому не нужных пирамид, и отдельные города и государства тоже никак не могли бы пристраститься к такой пустопорожней колоссальности» [5, с. 364]. Расположение Греции на пересечении многих торговых путей позволило использовать в искусстве материалы и техники со всего света.
Древний Рим был державой, заработавшей себе славу бесконечными захватническими войнами, коим всячески благоприятствовало географическое положение. Война для римлян была искусством. Питался же Рим за счет завоеванных территорий. Физическим трудом (возделыванием обширным полей, работой по дому и т. д.) в Риме занимались только рабы из числа покоренных народов. «Рабы определяли богатство дома, а торговля рабами, дрессировка рабов - это было целое ремесло» [5, с. 411]. Почвы постепенно теряли плодородие, потому что акценты Рима были расставлены иначе не в пользу развития земледелия: «все римские искусства нацелены были на то, без чего можно было обходиться, не на полезное, а на чудовищную роскошь и расточительство, - строились триумфальные арки, бани, памятники, театры, амфитеатры, всякие чудесные здания...» [5, с. 412-413]. Для этих целей широко использовались материалы со всех завоеванных территорий.
Древний Рим во многом повлиял на развитие других европейских народов (в особенности на своих непосредственных соседей). Так, соседство
воинственных римлян сформировало воинственность древних немцев (их главным занятием также стала война). Земледелие у древних немцев не было популярным, а самые основные изделия повседневного обихода создавались похищенными у других племен женщинами и рабами, а «наук немецкие племена не ведали» [5, с. 468].
Славянские же народы находились далеко от Рима и смогли освоить и заселить огромные территории. Они закладывали новые города и трудолюбиво развивали торговлю, земледелие, животноводство, ремесла. Но столь трудолюбивая и не воинственная нация впоследствии привлекла внимание завоевателей. «Несчастье славян, - пишет Гердер, - в том, что по положению среди народов земли они оказались, с одной стороны, в такой близости к немцам, а с другой стороны, тылы их были открыты для набегов восточных татар, от которых, даже от монголов, они много настрадались, много натерпелись» [5, с. 471].
Итак, на основании научных и исторических сопоставлений Гердер приходит к выводу, что такие географические условия жизни, как климат, плодородие почв, доступ к судоходным рекам и морям, рельеф и расположение по отношению к другим странам в огромной степени определяют дальнейшую судьбу народов, в том числе - характер труда в разных странах.
Культурные различия в отношении к труду
На рубеже XIX-XX вв. пространство западноевропейской культуры переживало крупнейший кризис. Предвестием кризиса стало ощущение ограниченности мирового пространства. Европейское человечество ощутило ограниченность территории, возможностей, перспектив. И в то же время оказалось, что культурно-духовная сфера не ограничивается пространством европейского континента.
Это не могло восприниматься иначе, как посягательство на законные права Европы и европейцев. Однако ХХ в. решительно освоил это общее мировое пространство, вернув бесконечность с идеей глобальности.
Современная эпоха - эпоха глобальных проблем и глобальных процессов, глобальной экономики, глобальной войны и глобальной безопасности. Что же касается культуры, то она не могла остаться и не осталась в стороне от неизбежно наступавшей эпохи глобализации. Мир стал общим, общей стала и культура [12]. А что происходит с трудом? Определяют ли сегодня характер труда и отношение к нему особенности ландшафта?
В ХХ столетии трудовая деятельность претерпела столь существенные изменения, что уже
сложно принимать во внимание природную обусловленность процессов и результатов труда. США, развитые экономические страны Западной Европы переносят предприятия, производство промышленных товаров в страны Восточной Европы и Азии. Особенностью постиндустриальной эпохи становится развитие информационной экономики и сферы услуг. «Сегодня крупные корпорации, составлявшие основу национальной экономики в середине прошлого века, - пишет американский ученый и политический деятельно Р. Райх, - переродились в глобальные сетевые структуры, для которых основным источником дохода является эффективное выявление и разрешение проблем наряду с брокерскими услугами. По мере снижения стоимости транспортировки товаров и передачи информации уменьшается и возможность получения прибыли за счет крупномасштабного производства стандартной продукции, поскольку на пути организации такой деятельности стоит все меньше препятствий. Современные фабрики, оборудованные по последнему слову техники, можно строить практически в любом уголке земного шара» [11, c. 516].
Особое распространение получают профессии, связанные с анализом и символами (symbolic analysts). Спрос на знания и навыки этих специалистов возрастает по мере того, как постоянно совершенствуются средства коммуникации, обеспечивающие доступность и оперативное распространение этих знаний и навыков [11, с. 522].
Все более востребованными становятся знания и навыки специалистов, работающих с устными и визуальными символами. Основной причиной такого расширения мирового рынка и роста спроса на подобного рода услуги стало принципиальное усовершенствование и распространение коммуникационных технологий. Чертежи, разработки, инструкции, визуальные и аудиосимволы с каждым днем можно передавать все с большей скоростью, с большей точностью и меньшими затратами [11, с. 524]. Казалось бы, сегодня вообще не стоит вопрос о национальной принадлежности того или иного специалиста, о географических условиях, в которых вырос он и его родители.
Почти через 200 лет после выхода в свет сочинения Ш.Л. Монтескье американский философ, политолог и писатель Фрэнсис Фукуяма обращается к вопросу о культурной обусловленности труда как одного из важнейших факторов социокультурной эволюции человечества. Один из определяющих тезисов книги «Конец истории и последний человек» (1992) становится предположение, что не только политика (как полагал А. Смит), но в не
меньшей степени и культура влияет на экономическое поведение человека, так же, как она влияет на способность народа поддерживать демократию, и это нигде не проявляется так очевидно, как в отношении к работе [13, с. 339].
В главе «Тимотические корни труда» Фукуяма обращает внимание, что в современном мире считается неприемлемым говорить о «национальном характере» (и в этом его отличие от эпохи Монтескье и Гердера): такие обобщения этических привычек людей не могут, как утверждается, быть измерены «научно», а потому подвержены созданию грубых стереотипов и злоупотреблениям, поскольку обычно основаны на эпизодах. Обобщения относительно национального характера также противоречат релятивистскому и эгалитарному характеру нашего времени, потому что они почти что содержат неявно оценочные сравнительные суждения о рассматриваемых культурах. Никому не понравится утверждение, что его культура способствует лени и нечестности, и, конечно же, подобные суждения вполне дают почву для значительных злоупотреблений.
И, тем не менее, любой, кто жил или путешествовал за границей, не может не заметить, что отношение к работе весьма сильно определяется национальной культурой. До некоторой степени эти различия можно измерить эмпирически, например, сравнив относительную экономическую эффективность различных национальных групп в многоэтнических общностях, таких как Малайзия, Индия или США. Более высокая экономическая эффективность определенных этнических групп, таких как евреи в Европе, или греки и армяне на Ближнем Востоке, или китайцы в Юго-Восточной Азии, достаточно известна и не нуждается в тщательном документальном подтверждении. Известны резкие различия в доходах и образовании между потомками добровольно иммигрировавших в США из Вест-Индии и тех, которые были привезены прямо из Африки в качестве рабов. Фукуяма считает, что такие различия предполагают, что экономическая эффективность не определяется исключительно средой, например, наличием или отсутствием экономических возможностей, а связана и с различиями в культуре самих этнических групп [13, с. 341-342].
Термин же «трудовая этика» подразумевает различия в том, каким образом и до какой степени работа людей определяется культурой и обычаями, т.е. в некотором смысле - тимосом.
Почему Фукуяма говорит о тимотических корнях труда? Исследователи отмечают сложность перевода этого термина с греческого на иные языки. Так, А.Ф. Лосев пишет, что у Платона thymos обо-
значает большей частью «целенаправленность», «стремительность», «устремленность», он трактует тимос как целенаправленную стремительность или горячность, которая может быть и нейтральной с точки зрения морали и может играть в ней как положительную, так и отрицательную роль: «Thymos является у Платона очень тонким, гибким и весьма чувствительным этико-психологиче-ским орудием, возникающим как середина между разумом и вожделением или, говоря вообще, между логосом и алогическим. Это весьма подвижная, весьма неустойчивая и чувствительная середина, которая трепещет между двумя крайними полюсами души» [8].
Обратившись к понятию «тимос» для определения особенностей такого феномена, как труд, Фукуяма отмечает: Платон обозначал тимосом то, что Н. Макиавелли называет стремлением к славе, Т. Гоббс - гордостью или тщеславием, Дж. Мэдисон - честолюбием, а Г.В.Ф. Гегель - жаждой признания.
Таким образом, «существуют важные различия в силе влечения к труду между странами, разделяющими приверженность к экономическому либерализму; такими странами, где рациональный собственный интерес не вызывает сомнений. Эти различия отражают факт, что в некоторых странах тимос нашел себе иные приложения вне религии, в которых может проявиться в современном мире» [13, с. 351].
В этом ключе Фукуяма сопоставляет японскую культуру и культуру США: «Например, японская культура (как многие другие в Восточной Азии) ориентирована в основном на коллективы, а не на личности. Эти коллективы, начиная от самых малых и непосредственных, то есть семьи, расширяются с помощью различных отношений «патрон-клиент», возникающих при воспитании и образовании человека, включают корпорацию, на которую он работает, и так до самого большого коллектива, имеющего значение в японской культуре: до нации. Индивидуальность личности очень сильно размывается в коллективе: человек работает не столько ради своей ближайшей выгоды, сколько ради благосостояния более широкой группы или групп, и которые он входит. И статус его определяется в меньшей степени его личными заслугами, чем заслугами группы. Его приверженность группе имеет поэтому в высшей степени тимотический характер: обработает ради признания, которое дает ему группа, и ради признания своей группы другими группами, а не просто ради ближайшей материальной выгоды, которую дает ему зарплата. Если группа, признания которой он хочет добиться, представляет собой всю
нацию, возникает экономический национализм. И действительно, в Японии экономический национализм куда сильнее развит, чем в США. Он выражается не в открытом протекционизме, а в менее явных формах, например, наличие сетей традиционных отечественных поставщиков, которые поддерживаются японскими производителями, и волей платить пусть более высокую цену, но за японский продукт» [13, с. 351].
Анализируя национально-культурные различия в отношении к труду, Фукуяма сосредоточивается на особенностях коллективного самосознания, свойственного японской культуре. Именно эти групповые тенденции «лежат в основе такой практики, как пожизненный найм, используемый некоторыми японскими корпорациями, и они делают эту практику эффективной» [13, с. 351]. Фу-куяма признает, что подобный подход имеет свою оборотную сторону: «Согласно предпосылкам западного экономического либерализма пожизненный найм должен подрывать экономическую эффективность, создавая работникам излишнюю надежность - как профессорам университета, которые тут же перестают писать работы, как только получат постоянную должность. Опыт коммунистических стран, где фактически каждому гарантировалась пожизненная постоянная работа, тоже эту точку зрения подтверждает» [13, с. 351].
Согласно основам постиндустриальной неолиберальной экономики, наиболее способным людям должна доставаться самая ответственная работа, которая должна быть высокооплачиваемой; и наоборот: корпорация должна иметь возможность сбрасывать балласт. Взаимная лояльность патрона и клиента снижает экономическую эффективность.
И все же в контексте группового сознания, выращенного японской культурой, патерналистская лояльность, выказываемая компанией своему работнику, вызывает с его стороны повышенное усердие, поскольку он работает не только для себя, но ради славы и репутации более широкой группы - организации: «Большая организация означает не просто получаемый раз в две недели платежный чек, но источник признания и защитный зонтик для семьи и друзей. А высокоразвитое национальное самосознание японцев дает еще более широкий источник самоидентификации и мотивации за пределами семьи или компании. Таким образом, даже в век, когда религиозная духовность, можно считать, исчезла, трудовая этика может поддерживаться из-за гордости своим трудом, основанной на признании человека перекрывающимся набором коллективов» [13, с. 352].
Фукуяма отмечает, что высокоразвитое коллективное сознание характерно и для других регионов Азии, но оно развито значительно меньше в Европе, а в современных Соединенных Штатах почти полностью отсутствует: здесь идея пожизненной преданности единственной корпорации просто не будет понята. Но и вне Азии существуют формы коллективного самосознания, способствующие поддержанию трудовой этики. В некоторых европейских странах, например в Швеции и Германии, отлично развит экономический национализм, принимающий форму общего желания со стороны менеджмента и труда работать совместно ради расширения экспортных рынков. Другим источником коллективного самосознания традиционно служили профессиональные гильдии: высококвалифицированный механик работает не только для того, чтобы отбить табельные часы, но еще и потому, что гордится результатами своего труда. То же самое можно сказать и о свободных профессиях, чьи относительно высокие стандарты квалификации поддерживают удовлетворение тимоса [13, с. 352].
В XX в. мир пережил опыт коммунистического строительства, приведший к экономическому коллапсу. И это должно дать пример того, что далеко не все формы коллективного самосознания успешны в смысле стимулирования трудовой этики: «Советский или восточногерманский рабочий, от которого местный партийный чиновник требует работать ради построения социализма или пожертвовать выходным днем ради демонстрации солидарности с Вьетнамом или Кубой, считал работу всего лишь бременем, от которого по возможности следует уклоняться. Все демократизировавшиеся страны Восточной Европы столкнулись с проблемой восстановления трудовой этики на базе личного собственного интереса после десятилетий привыкания к работе на процветание государства» [13, с. 353].
Фукуяма высказывает также очень важную мысль, что какой бы успешной ни была та или иная экономическая политика, в том числе и политика экономического либерализма, на самом деле политика - это лишь необходимое предусловие для высоких темпов роста. «Иррациональные» формы тимоса - религия, национализм, способность ремесел и профессий поддерживать стандарты работы и гордость трудом, - все это продолжает сказываться на экономическом поведении бесчисленными способами, дающими свой вклад в богатство или нищету нации. И устойчивость этих различий может означать, что международная жизнь все больше будет рассматриваться как конкуренция не между соперничающими
идеологиями - поскольку почти все экономически преуспевающие государства будут организованы примерно по одним чертежам, - но между различающимися культурами [13, с. 356].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Аристотель. Политика // Аристотель. Соч. в 4-х т. Т. 4. М., 1983.
2. Бауман З. Индивидуализированное общество. М.: Логос, 2002.
3. Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализма. М.: Прогресс-Традиция, 2007.
4. Бек У. Что такое глобализация? Ошибки глобализма - ответы на глобализацию. М.: Прогресс-Традиция, 2001.
5. Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества // Гердер И.Г. Избранные сочинения. М.-Л.: Государственное издательство художественной литературы. 1959.
6. Гиппократ. О воздухах, водах и местностях // Избранные книги. М., 1994.
7. Дюбо Ж.-Б. Критические размышления о поэзии и живописи [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://scepsis.net/library/id_1297.html
8. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон // Лосев А.Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М., Харьков: АСТ, Фолио, 2000.
9. Монтескье Ш.Л. О духе законов // Избранные произведения. М., 1955.
10. Полибий. Всеобщая история. СПБ., 1994.
11. Райх Р. Труд наций. Готовясь к капитализму XXI века // Новая постиндустриальная волна на Западе: Антология. М.: Academia, 1999.
12. Сидорина Т.Ю. Философия кризиса. М.: Наука, 2003.
13. Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М.: АСТ, 2010.
14. Castells, M., 1996-1997. The information ages: economy, society, and culture. London: Blackwell Publishers.
15. Stiglitz, J., 2002. Globalization and its discontents. New York-London: W.W. Norton & Company.
16. Wallerstein, I., 1979. The capitalist world-economy. Cambridge: Cambridge University Press.
REFERENCES
1. Aristotel, 1983. Politika [Politics]. In: Aristotel. Sochineniya v 4-kh tomakh. Tom 4. Moskva: Mysl. (in Russ.)
2. Bauman, Z., 2002. Individualizirovannoe obshchestvo [The individualized society]. Moskva: Logos. (in Russ.)
3. Beck, U., 2007. Vlast' i ee opponenty v epokhu globalizma [Power and its opponents in the era of globalization]. Moskva: Progress-Traditsiya. (in Russ.)
4. Beck, U., 2001. Chto takoe globalizatsiya? Oshibki globalizma - otvety na globalizatsiyu [What is globalization?]. Moskva: Progress-Traditsiya. (in Russ.)
5. Herder, J.G., 1959. Idei k filosofii istorii chelovechestva [Ideas for a philosophy of the history of mankind]. In: Herder, J.G., 1959. Izbrannye sochineniya. Moskva-Leningrad. (in Russ.)
6. Hippocrates, 1994. O vozdukhakh, vodakh i mestnostyakh [On airs, waters, and places]. In: Hippocrates, 1994. Izbrannye knigi. Moskva: Svarog. (in Russ.)
7. Dubois, J.-B., 1976. Kriticheskie razmyshleniya o poezii i zhivopisi. [Critical reflections on poetry and painting]. URL: http://scepsis.net/library/id_1297. html (in Russ.)
8. Losev, A.F., 2000. Istoriya antichnoi estetiki. Sofisty. Sokrat. Platon [History of ancient aesthetics. Sophists. Socrates. Plato]. In: Losev, A.F., 2000. Istoriya antichnoi estetiki. Aristotel' i pozdnyaya klassika. Moskva-Kharkov: AST, Folio. (in Russ.)
9. Montesquieu, Ch.-L. de, 1955. O dukhe zakonov [The spirit of the laws]. In: Montesquieu, Ch.-L. de, 1955. Izbrannye proizvedeniya. Moskva: Gospolitizdat. (in Russ.)
10. Polybius, 1994. Vseobshchaya istoriya [World history]. Sankt-Peterburg: Yuventa. (in Russ.)
11. Reich, R., 1999. Trud natsyi. Gotovyas' k kapitalizmu XXI veka [The work of nations: preparing ourselves for 21st century capitalism]. In: Novaya postindustrial'naya volna na Zapade: Antologiya. Moskva: Academia. (in Russ.)
12. Sidorina, T.Yu., 2003. Filosofiya krizisa. Moskva: Nauka. (in Russ.)
13. Fukuyama, F., 2010. Konets istorii ili poslednii chelovek [The end of history and the last man]. Moskva: AST. (in Russ.)
14. Castells, M., 1996-1997. The information ages: economy, society, and culture. London: Blackwell Publishers.
15. Stiglitz, J., 2002. Globalization and its discontents. New York-London: W.W. Norton & Company.
16. Wallerstein, I., 1979. The capitalist world-economy. Cambridge: Cambridge University Press.
2015 • № 4 • ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ В ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ И НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ
113
