CC BY
245
286
Филология
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2013, № 1 (2), с. 286-289
УДК 82
ГЕННАДИЙ АЙГИ: ТАВТОЛОГИЧЕСКИЕ ПОЛЯ С ВАРИАЦИЯМИ © 2013 г. Е.В. Суслова
Санкт-Петербургский госуниверситет
simomoto @yandex.ru
Поступила в редакцию 10.11.2012
Рассматривается семантика и грамматика тавтологических сочетаний в поэзии Геннадия Айги в контексте новейшей русской поэзии.
Ключевые слова: Айги, тавтологии, повтор, лингвопоэтика, новейшая поэзия.
В этой статье мы рассмотрим книгу стихов стихе вообще невозможно. Повторение слова в Геннадия Айги «Одежда огня» через призму тексте, как правило, не означает механического
тавтологических сочетаний. Стратегию Айги относят к экспериментальным поэтическим практикам - как в отношении ритмики, так и в отношении семантики и грамматики текста. Многие исследователи отмечают специфическую коммуникативность текстов авангарда: «.. .существенными остаются прежде всего акты общения героев с помощью слова, предназначенного для использования в иной, по сравнению с данной, речевой ситуации. Это - неуместное, непонятное, запретное, неправильно употребленное, умершее, цитатное и вообще чужое слово» [1, с. 106]. Среди ведущих тенденций в изменении поэтического языка второй половины XX века можно назвать сближение языка поэзии с языком философии [2], усиление стихии разговорной речи, возобновление связей с устной народной традицией и активизацию внутренней речи [3, с. 15-16].
Среди ключевых процессов в лингвпоэтике новейшей поэзии можно было бы назвать своеобразный «тавтологический взрыв»: «В русской поэзии второй половины ХХ - начала XXI века встречается немало текстов, которые побуждают задуматься о тождестве и различии элементов повтора и о том смысле поэтического высказывания, который создается парадоксальными повторами» [4]. Сам Айги отмечает, что в процессе письма он входит в поле «бессловесного языка»: «а что, если в такие мгновения мы вообще «думаем» без языка?» [5, с. 21]. Обратив внимание на тавтологические структуры, мы могли бы приблизиться к пониманию семантики и структурной организации текстов Айги.
Ю. Лотман говорит о смысловых сгущениях в текстах, построенных на повторе: «Строго говоря, повторение, полное и безусловное, в
повторения понятия. Чаще оно свидетельствует о более сложном, хотя и едином смысловом содержании» [6]. Т.С. Остапенко отмечает, что «тавтология представляет собой чрезвычайно противоречивое явление, обладающее набором различных признаков, некоторые из которых характеризуются сложносовместимостью (ср. ошибка и истина, порочность и экспрессивность, избыточность и компрессия сложной мысли)» [7, с. 7].
Е. Фарыно говорит о повторе как операторе перехода с уровня содержания на уровень структуры: «он (повтор. — Е.С.) действует именно вспять и конституирует повторяемые и повторяющиеся единицы как единицы некоего другого порядка» [8, с. 5]. В примечании Е. Фарыно поясняет: «Они (единицы. — Е.С.) вторичны и принадлежат уже не синтактике текста, а его парадигматике. Если текст понимать в узком аспекте нечто сообщающего (или нечто повествующего), то эти единицы в сообщении уже не участвуют, они над-текстовы и показывают задуманные и непроизвольно возникающие эквивалентности его материала (от семантических до чисто формальных) и этим самым его вторичную семиотику. Их вполне естественно было бы назвать сверх-текстовыми или мета-текстовыми, если бы эта терминология не была уже закреплена за другими явлениями.» [8, с. 15]. Следовательно, можно говорить о том, что тавтологии задают метауровень, но не в плане содержания, а в плане структурной рамки поэтического текста, поэтому возникает специфическая коммуникативность между этими двумя уровнями, что во многом определяет специфику субъекта поэтического высказывания.
Айги развивал традиции верлибрического письма. Верлибр - это «тип стихосложения, для
которого характерен последовательный отказ от всех «вторичных признаков» стиховой речи: рифмы, слогового метра, изотонии, изосилла-бизма (равенства строк по числу ударений и слогов) и регулярной строфики» [9]. В поэзии Айги тавтологический повтор становится одной из основных упорядочивающих структур.
Верлибр Айги «полностью соответствует синтетизму русского авангарда (у Хлебникова или Хармса можно найти образцы блестящих верлибров), французской поэзии XX века и чувашской традиции (древние заклинания и языческие молитвы структурно близки верлибру)» [10, с. 51]. Среди характерных черт лингво-поэтики Айги можно отметить «семантическую ослабленность глаголов», разрушение четкой связи глагола и предиката и «темарематичес-кую нерасчлененность». Г.А. Золотова пишет: «...тема-рематическая нерасчлененность... не означает коммуникативной нехарактеризован-ности. Это один из способов включения предложений определенного типа в определенный тип текста» [11, с. 390]. Верлибрический текст типа Айги можно было в таком случае назвать сверхпарадигматическим, потому что семантические связи в таком тексте часто выстраиваются не линейно, а по принципу системы «полевого» типа, пронизанной различными связями и отношениями.
Еще одна особенность, связанная с предыдущим вопросом, - невыделенность темы. Тема, с точки зрения поэтики выразительности
А.К. Жолковского и Ю.К. Щеглова, это «семантический инвариант всей совокупности его (текста. — Е.С.) уровней, фрагментов и иных составляющих» [12, с. 292]. Тема в поэзии Айги не схватывается в четко очерчиваемых границах. Рассмотрим пример:
[памяти яна палаха]
и белый по-дагестански
знамена-розы вы неисчислимы:
все время в ряд о в ряд по всей стране!
вы розы-головы: сиянием отверзты!
и кровоточите: «я Роза-Прага!..»
«я Роза-Сон: я на твоей груди» [13, с. 33].
Мы не можем точно сформулировать тему, но у нас возникает нечто вроде тематического облака - или поля, которое можно передать сочетанием слов «в ряд», «розы-головы», «Роза-Прага», «кровоточите» и т.д. Тематическое поле
указывает на событие (Л. Витгенштейн бы сказал - «показывает»), но не описывает его, не вступает с событием в референциальные отношения. Повторяющиеся слова, словосочетания и предложения образуют некоторую систему внутри системы в каждом отдельно взятом стихотворении.
В поэзии Айги достаточно ограниченный тезаурус, и при этом очень много слов, связанных с миром природы, человеческого тела и родства, а это самые древние пласты лексики. Ольга Седакова называет такие слова «родовыми» [14, с. 393]. Большая часть повторяющихся слов относятся к так называемому «базовому когнитивному уровню». Мы встречаем в перечне повторяющихся слов: «сон», «жизнь», «ветер», «поле», «белый», «звук», «воздух», «огонь», «цветы», «небо», «окно», «часть» и т.д. Дж. Ла-кофф в своей книге «Женщины, огонь и опасные вещи», посвященной механизмам категоризации, дает развернутое определение: «базовый уровень - это:
- наивысший уровень, на котором члены категории имеют воспринимаемый чувствами сходный общий внешний вид;
- наивный уровень, на котором единичный ментальный образ может отражать целую категорию;
- уровень, на котором люди используют сходные физические действия для взаимодействия с различными членами категории;
- уровень, на котором члены категории идентифицируются наиболее быстро;
- уровень с общеизвестными и наиболее употребительными обозначениями членов категории;
- первый уровень, осваиваемый детьми;
- первый уровень, на котором слова входят в язык;
- уровень с наиболее короткими лексемами;
- уровень, на котором слова используются в нейтральных контекстах;
- уровень, на котором находится в систематизированном виде большая часть наших знаний» [15, с. 71]. Именно слова этого уровня ближе всего находятся к когнитивному уровню.
Следующей особенностью повторяющихся слов является вариативная природа повтора и смена актуализированной позиции: очень часто слово, которое было повторяющимся в одном стихотворении, фигурирует в следующем, но на этот раз не повторяется. Возникает организация на макроуровне целой книги. Так, в стихотворении «Утешение: поле» встречаем: «(о из огня его:/долго/ до грусти!)» В следующем стихотворении книги «Тебе: поляна с птицами» чита-
288
Е.В. Суслова
ем: «везде бросаясь до пределов/ и ударяясь снова вспять:/ в огне в огне все стенки рушит:/ поя трепещет: лесом-частью...»
Третья особенность состоит в том, что повторяющееся слово обыгрывается за счет слов из того же семантического поля, что и повтор, или с помощью однокоренных образований. В качестве примера приведем стихотворение «Белый шиповник в горах»:
кто озвучивал белое?
флейтой какою?
кого проявляешь — сияя?.. —
ты — с о н му х ам м а д а... — а было начало его — как детей той страны что душою давно уже избрана трепет духовный!.. — детей:
Белокостных:
Опор — на равнинах!.. — и словно
пронизанных
гласными — полости солнца подобными! —
и — длится он явно:
с о н м у х а м м а д а!.. —
есть он — в горах! — пребывает в горах
продолженьем его
и его глубиною:
белого — в высшем накале — с а м а
Белизна! — не до-увидеть — не только глазами:
но и души чистотою:
пламенем высшим — уже и не жгучим — ее отрешенности... [13, с. 39]
Все стихотворение строится на повторах «сон мухаммада», «белое», «высший», «в горах». Далее Айги обыгрывает эти слова, создавая диффузные семантические комплексы: семантическое поле «белое» соединяется с комплексом «солнце» («свет», «сияя», «накал», «жгучий»). Семантическое поле «протяженность» («продолжение», «длится», «глубиною») соединяется, как и предыдущее семантическое поле, с полем «тела природы» («в горах», «на равнинах», «солнца») и т.д. Семантическое поле в стихотворениях Айги позволяет создать инструментовку темы.
Четвертая особенность состоит в том, что в пределах одного стихотворения слова часто
повторяются в одинаковых грамматических формах и с одними и теми же предлогами. В стихотворении «Поле за Ферапонтовым» повторяются следующие сочетания: «о небо-окно», «о в далекое/ чистое/ окно сотворенное», «в поляну-окно», «в окно человека», «в ясное:/ незамутненное:/ поле-окно» (Геннадий Айги «Поле за Ферапонтовым», 1967// «Одежда огня»).
В-пятых, если в стихотворении встречается дефисный комплекс (типа «Рана-Глагол»), то одно из слов, входящих в дефисный комплекс, обязательно повторяется в стихотворении, но уже вне дефисного комплекса. Еще интереснее дело обстоит, когда целый фрагмент текста сворачивается в дефисный комплекс. Рассмотрим подробно стихотворение «К заре: после занятий»:
[в.ш.]
о чудо-камера и волшебство-вселенная:
секунда перед сном:
открыта словно зала —
как яркий свет в который помещают:
сверхжизненно и ярко — бить в лицо! —
о чудо сверхпонятное о камера:
секунда-зала: словно сверхживого раскрытый — до разрыва мозга — свет!.. —
убийцы-двойника: тебя: в тебе же — даль!
[13, с. 17]
Здесь мы наблюдаем две структуры: первая («о чудо-камера») - развертывается: сначала мы видим дефисный комплекс, а потом он разворачивается в самостоятельный фрагмент текста: «о чудо сверхпонятное о камера». Второй случай - обратный - это свертывание: сначала - «секунда перед сном/ открыта/ словно зала», а потом: «секунда-зала: словно сверхживого». Выдерживается и обозначенное правило: если слово встречается в дефисном комплексе, то оно обязательно потом еще раз возникает в стихотворении (это справедливо для абсолютного большинства стихотворений книги «Одежда огня»). В данном случае если мы посмотрим на повторяющиеся слова и сло-
восочетания, то увидим, что речь идет о «чудо-камере», о длении мига, который становится пространством, о свете. Возникает мысль, что затекстовой ситуацией, явившейся причиной текста, послужила ситуация фотографирования. В конце возникает характерный для этой темы образ «двойника». Получается, что в данном случае структура акта фотографирования послужила основой для развертывания когнитивного сюжета. Одни и те же процессы происходят и на уровне сюжета, и на уровне грамматической организации этого стихотворения.
Итак, мы можем выделить в текстах Геннадия Айги «смысловые сгущения» трех уровней:
- Фоновый смысловой уровень (уровень вариативности), за счет которого задается микродинамика сюжета. Сюда входят неповторяющиеся компоненты поэтического текста;
- Уровень тематического инварианта, за счет которого задается смысловая иерархичность текста. Основная функция - удерживание темы. Сюда входят повторяющиеся компоненты поэтического текста. Можно сказать, что так понимаемая тема близка к теме в музыкальной теории;
- Уровень дефисных конструкций, который в свернутом виде содержит в себе уровень тематического инварианта (есть не во всех текстах). Смысловая плотность от периферии к центру возрастает.
Итак, мы видим структуру с ярко выраженным центром и периферией. В текстах такого «полевого» типа повторы являются определяющим компонентом и задают принцип иерархи-зации. Это альтернативный принцип по отношению к последовательному развертыванию текста. Полевой принцип построения лирического сюжета - это не мютос, а целостность, обусловленная развертыванием когнитивного процесса, что чрезвычайно интересно для понимания неклассических способов драматизации художественного текста.
Список литературы
1. Смирнов И. Мегаистория. К исторической типологии культуры. М.: Аграф, 2000.
2. Азарова Н.М. Язык философии и язык поэзии -движение навстречу (грамматика, лексика, текст): Монография. М.: Логос / Гнозис, 2010.
3. Очерки истории языка русской поэзии XX века: поэтический язык и идиостиль: общие вопросы. Звуковая организация текста / В.И. Григорьев, И.И. Ковтунова, О.Г. Ревзина и др.; отв. ред.
В.П. Григорьев. М.: Наука, 1990.
4. Зубова Л. Парадоксы повторов в современной поэзии // Из поэтологических исследований: Повтор в художественном тексте. Z badan poetologicznych: Powtorzenie w tekscie artystycznym, pod redakj Anny Majmieskulow i Beaty Trojanowskiej, Wydawnictwo Uniwersytetu Kazimierza Wielkiego. Bydgoszcz, 2012. В печати.
5. Айги Г. Разговор на расстоянии: Статьи, эссе, беседы, стихи. СПб.: Лимбус Пресс, 2001.
6. Лотман Ю.М. Структура художественного текста // Лотман Ю.М. Об искусстве. [Электронный ресурс] Режим доступа: http://lib.rus.ec/b/34046/read (дата обращения 28.05.2012).
7. Остапенко Т.С. Когнитивно-стратегический потенциал тавтологии. Дисс. ...канд. филол. наук. Иркутск, 2010.
8. Фарыно Е. Повтор: свойства и функции // Алфавит: Строение повествовательно текста. Синтагматика. Парадигматика, Смоленск, 2004.
9. Орлицкий Ю.Б. Русский верлибр: мифы и мнения. [Электронный ресурс] Режим доступа: http://magazines.russ.ru/arion/1995/3/monolog1.html (дата обращения 26.05.2012).
10. Робель Л. Айги. М.: Аграф, 2003.
11. Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 2004.
12. Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. Работы по поэтике выразительности. М., 199б.
13. Айги Г. Собр. соч. в 7 т. Том 3. Предисловие. М.: Гилея, 2009.
14. Седакова О. Новая лирика Райнера Мария Рильке. Семь рассуждений // Седакова О. Собр. соч. в 4 т. М.: Университет Дмитрия Пожарского, 2010. Т. 2.
15. Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи. Что категории языка говорят нам о мышлении. М.: Языки славянской культуры, 2004.
GENNADY AYGI: TAUTOLOGICAL FIELDS WITH VARIATIONS
E. V. Suslova
This article examines the semantics and the grammar of tautological constructions in Gennady Aygi’s poetry in the context of contemporary Russian poetry.
Keywords: Aygi, tautology, repetition, linguistic poetics, contemporary Russian poetry.
