CC BY
40
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2021. №3(65)
DOI: 10.26907/2074-0239-2021-65-3-56-60 УДК 821.161.1
GENIUS LOCI РОМАНА Г. СЛУЖИТЕЛЯ «ДНИ САВЕЛИЯ»
© Ирина Багратион-Мухранели
GENIUS LOCI OF THE NOVEL "THE DAYS OF SAVELY"
BY G. SLUZHITEL'
Irina Bagration-Mukhraneli
The action of the novel "The Days of Savely" by G. Sluzhitel' is laid at an exact geographical address. The events begin to unfold in Moscow, in Shelaputinsky Lane, in a banana Chiquita box near Savva Morozov's mansion and the Klara Zetkin maternity hospital. Further on, all the movements of the main character, all the mentioned places are strictly documented and recognizable. Savely is a Moscow onlooker, philosopher and a subtle lyricist. Judging by the type of openness and confidentiality of his conversation with the reader, he is undoubtedly the Alter Ego of the author.
But you need to use this definition with a reservation. Gregory Sluzhitel' entrusts his amazing, stylistically impeccable vision of modern Moscow ... to the Cat. Savely the Cat is decidedly different from its glorious predecessors - the Hofman's cat Murr; the Hippo (Begemot), M. Bulgakov's cat, T. S. Eliot's cats and the other worthy representatives of this breed in literature. Savely is interested in people's relationships, their psychology, the mystery of life and death, beauty, and most of all - love. Savely's worldview, his life story, from the moment of birth to his death are presented in an organic unity of the author's imagination, based on the accuracy of the document of today's life and the great author's talent.
Keywords: genius loci, new Russian prose, lyrical heroes - Cat, Gregory Sluzhitel'.
Действие романа Григория Служителя «Дни Савелия» имеет точный географический адрес. События начинают развертываться в Москве, на Таганке, в Шелапутинском переулке, в коробке из-под бананов Chiquita, рядом с особняком Саввы Морозова и роддомом имени Клары Цеткин. И дальше все перемещения героя, все упоминаемые места действия строго документальны и узнаваемы. Савелий - московский наблюдатель, философ и тонкий лирик. По типу открытости и доверительности разговора с читателем он, несомненно, alter ego автора.
Но употребить это определение нужно с оговоркой. Григорий Служитель доверяет свое удивительное, стилистически безупречное видение современной Москвы ... Коту. Кот Савелий решительно отличается от славных предшественников - гофмановского Кота Мурра, кота Бегемота М. Булгакова, кошек Т. Элиота и других достойных представителей этой породы в литературе. Савелия интересуют отношения людей, их психология, тайна жизни и смерти, красота и больше всего - любовь. Мировоззрение Савелия, его жизнеописание от момента рождения до гибели представлены в органическом единстве авторской фантазии, опирающейся на точность документа сегодняшней жизни и большой писательский талант.
Ключевые слова: genius loci, новая русская проза, лирический герой - Кот, Григорий Служитель.
Григорий Служитель отважился написать роман о любви. Возвышенной. Той, которая сильна как смерть. Главный герой Савелий прерывает свою жизнь после того, как гибнет его возлюбленная. Это фабула «Дней Савелия». Но все остальные темы, побочные, возникающие на короткий промежуток, на первый взгляд случайные, также пропитаны любовью. Любовью к музыке - allegro из концерта Вивальди L'amaroso сопровождает, а порой определяет ритм жизни Савелия. Любовью к месту рождения героя -Шелапутинскому переулку на Таганке и коробке
из-под бананов, в которой появился герой. К Москве, месту действия, местам странствий Савелия. К москвичам - предметам его размышления. К закатам и звездному небу над нами. Тайне жизни и смерти. Красоте. И еще многому, органично возникающему в романе.
Как же это удалось начинающему писателю? Ведь «Дни Савелия» - первый роман Г. Служителя. В романе есть исповедальность и рассуждения, которые приходят к герою по мере взросления, с опытом. Наблюдения и афористичные сентенции. Характеристики и выводы. Но все это
можно встретить во многих романах. «Дни Савелия» написаны с какой-то органичной, задушевной и ироничной интонацией. Здесь точность деталей и неожиданность оценок, которые писатель отдает главному герою Савелию, обладают особой остротой и обаянием. Как же писателю удается избежать сентиментальности в выражении чувств и напыщенного философствования, соединить литературную эрудицию и наивность, новизну взгляда, все то, что помогло ему стать лауреатом премии «Большая книга»?
Ответим сразу - благодаря счастливо найденному приему двойной оптики, приему отчуждения, который «держит» стилистику романа. Савелий не простой герой лирической прозы. Он - Кот, которому ведомы человеческие понятия и привычки. И своя кошачья жизнь, описанная не менее точно и убедительно.
Савелий - личность особая, незаурядная по любым меркам - и человеческим, и, как мы убеждаемся, кошаческим. Он пытается осмыслить все, с чем сталкивает его полная приключений московская жизнь.
Савелий, как в любом романе воспитания, хочет выяснить, что является его предназначением, чему должна быть посвящена жизнь. И он изначально готов к этому. У него четкая система приоритетов, и он следует своему внутреннему голосу. Поскольку Савелий философ и московский наблюдатель.
Савелий по всем показателям - избранник. Он начал видеть мир еще до своего рождения. Его мама кошка Глория считает, что у котов так не бывает.
«Да, мамочка, ты совершенно права! У котов так не бывает! Мне кажется, природа распорядилась так, чтобы этим частным исключением подтвердить общее для всех котов правило. - Ты уверен, сыночек? - Нет, мамочка, совсем не уверен» [Служитель, с. 21].
Этот диалог напоминает агиографическое описание, только с обратным знаком. Если Сергий Радонежский отказывался сосать материнскую грудь по средам и пятницам, то Савелий, наоборот, очень ловко пристраивается к источнику питания - материнскому соску. Причем делает это под музыку.
Как настоящий романтический герой, он больше всего ценит любовь и свободу. Поэтому он не поддается на поверхностные искушения. Савелий отказывается от власти, которую ему предлагают в кошачьем прайде Елоховского подворья. Несколько раз порывает со скучным буржуазным уютом и сбегает от любящих его хозяев.
И на его пути встречаются люди либо очень благожелательные и добрые, либо немотивиро-
ванно злые. Но мир в целом под пером Г. Служителя - прекрасен, описывает ли он бомжа, киргизов-гастарбайтеров, брошенных животных или портрет Лопухиной в Третьяковке. Под пером Служителя все становится красивым. Поскольку это точка зрения кота, она может расходиться с общепринятым понятием о прекрасном. Вот как Савелий рассказывает о моменте своего рождения.
«Мир не содрогнулся от моего прихода, колокола в небесной выси не загудели. Кстати, о небесной выси. За городом в то лето горели торфяники, и небо было затянуто желтым смогом. Но другого неба я не знал, и потому оно казалось мне прекрасным. И вот из густого тумана проступили очертания маминой морды» [Там же, с. 19].
Поскольку все, рассказанное Савелием, это воспоминания о прошлых днях, писатель избирает интонацию светлой печали, в свете которой даже горящие торфяники кажутся прекрасными. Каждая история, которую вспоминает Савелий, происходит не только с ним, но мир прекрасен.
Для Савелия важны семейные ценности, но страсть к бродяжничеству оказывается сильнее. Савелий с нежностью вспоминает сестер, мамочку, тетю Мадлен, которая жила в старой стиральной машине Ariston на берегу Сыромятнического шлюза.
«Жизнь начиналась в старом купеческом районе Таганки, в Шелапутинском переулке, на высоком берегу Яузы. Наша коробка примостилась у старого особняка Морозовых. Да, мой знаменитый тезка - негоциант, театрал и самоубийца - отпрыск именно этого рода. Здание девятнадцатого века к началу нового тысячелетия совсем обветшало и обрюзгло» [Там же, с. 22].
«О, моя коробка! Моя колыбель, подбитая тополиным пухом, пахнущая подгнившими бананами Chiquita. Вместилище детских грез, чаяний, страхов, и прочее, и прочее» [Там же, с. 20].
Меняется ли герой на протяжении романа?
Конечно, мы видим все стадии взросления, его внутренних перемен:
«Думал ли я о доме? Вспоминал ли мамочку, сестер, родную коробку? Каждый день, каждый день. Хотел ли вернуться? Нет. Для этого еще не пришло время. Я, если позволите, еще не нагулял свой экзистенциальный аппетит. Не успел соскучиться. Я хотел вернуться в Шелапутинский, как испанский галеон возвращается в родной порт, груженый золотом, специями и рабами. Люди уходят в армию, коты уходят в город. Таков ход вещей. Я ждал» [Там же, с. 125-126].
Г. Служитель наделяет Савелия тонким юмором. Рассказывая о своих благодетелях, а именно кассирше Зине из магазина АБК, Савелий сообщает:
«Помимо провианта, которым она снабжала мамочку в пору ее беременности и в первые наитруднейшие месяцы нашей жизни, это именно она преподнесла нам в дар коробку из-под бананов Chiquita. Безвозмездно. Сходила на склад и принесла пустую коробку. И это несмотря на то, как тяжело сейчас с недвижимостью в Москве. Если бы вы знали, как тяжело» [Там же, с. 31-32].
Этот органичный переход от кошачьих проблем к человеческим писатель осуществляет с легкостью и изяществом. И эта легкость - свидетельство продуманности устройства мира, его основ.
Писатель создает исповедальную прозу. Он позволяет своему герою непосредственно обращаться к читателю-собеседнику, открывая наиболее существенные черты мирозданья. И эти открытия всегда неожиданны. Например - ритм бытия, переданный через отношение к концерту Вивальди, «с истинно кошачьей точки зрения»:
«Как я любил эту музыку! Я выстроил свою жизнь согласно пропорциям l'amoroso. Во время обеда я попеременно нажимал правой и левой лапой на мамину грудь в темпе allegro: молоко поступало в меня то протяжными порциями legato, то короткими порциями staccato. В урочные часы я кружился за собственным хвостом в темпе концерта» [Там же, с. 25].
Савелий пытается разгадать тайну своего рождения, узнать, кто его отец. Он похож на загадочного Момуса, но так и не успевает поговорить с ним.
Философия Савелия парадоксальна:
«Услышанное с чужих слов иногда кажется реальнее, чем факты своей же биографии; в глубине души мы едва полагаемся на собственные чувства и память, но охотнее доверяем чужим» [Там же, с. 43].
Мы знакомимся с котом Савелием, названным в честь 3% творога «Саввушка», благодаря которому он выжил, поскольку кассирша Зина из магазина АБК выносила на задворки и кормила этим творогом его мамочку в период беременности, и прослеживаем путь его жизни до момента трагического окончания, от рождения - к смерти, как положено герою мифа. Писатель творит мифы запросто, так как существует в двух плоскостях - документальном и вымышленном: кроты у него могильщики, сад «был удивительно толе-рантен к разным видам флоры», а вишня в нем
созревала на два месяца раньше, чем в остальной Москве.
Котовыми благодетелями, помимо Зины, были также дворник Абдуллох, Митя Пляскин, «котолюб и расклейщик рекламы божьей милостью», киргизы-гастарбайтеры, выходившие Савелия, когда он был на грани смерти. Сторож Третьяковки Савельич, который собирался его усыновить, и многие другие. Мир повести населен добрыми людьми и даже колоритными котами, такими как кот Гарри или возлюбленная героя - кошка Грета. Исследование природы зла не особенно привлекает Савелия:
«У людей есть удивительное свойство, я не встречал такого больше ни у кого. Они готовы отдать последнюю горбушку страждущему котенку, но с легким сердцем забьют бейсбольной битой водителя, не уступившему им дорогу» [Там же, с. 126].
Савелий не только философствует. Он полноценный живой кот, который грызет цветы на подоконниках, особенно любит алоэ, охотится на голубей с напарником.
Каждый из персонажей, появляющийся в поле зрения Савелия (и читателя), наделен незабываемыми чертами. Документальная выверен-ность московских зданий, церквей, улиц в романе Г. Служителя представлена с поразительной визуальностью и объемностью. Савелий наблюдает за котами и людьми из своего укрытия. Документальную дотошность его передвижений по Москве можно отслеживать по карте с точностью до всех переулков и остановок.
Г. Служитель продолжает традицию определения пространства по имени той церкви, которая находится в поле зрения кота. «Москвичи обозначали место своего жительства по близости к тому или иному церковному приходу», - пишет В. В. Набоков, комментируя строфу XL седьмой главы - «у Харитонья в переулке»...». С 1802 по 1807 г. Пушкины жили в доме № 8 по Большому Харитоньевскому переулку. В малом Харитоньевском переулке проживал дядя поэта, Василий Пушкин. Этими сведениями я до некоторой степени обязан господам Левинсону, Миллеру и Чулкову, соавторам «Пушкинской Москвы (М., 1937), и книге «Москва в жизни и творчестве А. С. Пушкина» В. Ашукина (М., 1949)» [Набоков, с. 511]. Г. Служитель упоминает и густой звон колоколов Мартина Исповедника, и храм святителя Алексия и преподобного Сергея Радонежского:
«Справа высился Андроников монастырь, внизу плескалась Яуза, слева из утреннего тумана на Москву наступало нестройное сообщество высоток Сити. Ту-
гоплавкие, огнестойкие, башни переливались змеиной чешуей, закручивались в спираль ДНК, устремлялись в небо исполинскими тюбиками. Было в них что-то чудовищное. Чудовищное, тревожное и страшное. Что-то такое, что вызывало ужас, но от чего невозможно было оторвать глаз, как от стихии» [Служитель, с. 37].
Это не просто городские вертикали, возвышающиеся над утилитарными трассами передвижений героя с одной улицы на другую. Имена церквей и приходов рядом с чудовищными зданиями Сити вносят интимную, лирическую ноту, позволяют лишний раз напомнить читателю как парадоксален и прекрасен город, в котором разворачиваются события романа.
Москва на страницах романа узнаваема. Митинги на Болотной, московское метро, джазовые концерты, портрет Лопухиной кисти Боровиковского - все это и многое другое составляет пространство романа. «Улыбнешься ли, как в тот час, когда первый луч падал на золотой купол Никиты Мученика и слепил твой изумрудный глаз» [Там же, с. 15] , - читаем в эпиграфе. Подобная номинация показывает, что Савелий -коренной москвич, органично существующий в традиции, для него достаточно обозначить имя храма, чтоб стало понятно место действия.
При этом Савелий погружен в сегодняшнюю жизнь. Он комментирует телепрограммы, описывает со своей кошачьей точки зрения встречу Нового года с «флотилией салатниц» и малочисленными гостями.
«Потом я был насильно помещен в переноску и вместе с Витей мы отправились в мое первое путешествие по городу. Мир, рассеченный на продольные и поперечные полосы решетки был загадочен и обаятелен. Тысячи позабытых с лета запахов ударили мне в нос. Это было похоже на то, как жильцы, возвращаясь в покинутые дома, стирают пыль с предметов и проводят по клавишам старого пианино. Вот так же оживали во мне воспоминания о запахах. Они искрились, мерцали и вращались вокруг. У меня закружилась голова» [Там же, с. 99-100].
Служитель исследует психологию героя. Подчиняясь своим внутренним импульсам, Савелий решается бежать, испытывая страх, восторг, жалость и беспредельную радость. Это передается стилистически так, как это характерно для романтической прозы, напоминает обращение к читателю М. Булгакова в «Мастере и Маргарите»:
«Ну что ж, беги вперед, моя история. Спотыкайся о булыжники, прыгай через канавы, буераки, лети по склонам. Возносись до верхушек елей, задевай флюгеры, падай в низины. Лети, лети» [Там же, с. 109].
В романе есть даже несколько строк многоточий, просто потому что это характерно для романтического сочинения, писатель безупречно «играет» со стилем.
Г. Служитель умеет одним предложением охарактеризовать персонаж. Об очередной хозяйке Савелия мы узнаем, что «молодость догорала в ее окнах прощальными сполохами. Всю жизнь за ней по пятам следовал страх лишнего веса (страх, добавлю обоснованный). Она увлекалась йогой, здоровым питанием и сноубордин-гом» [Там же, с. 116]. О другой хозяйке писатель сообщает:
«Мама Лена была похожа на постаревшего ребенка. Даже не так... На забытую в парке куклу. Да, на куклу, которую оставили на качелях, и она так и просидела под снегом и дождем с раскрытыми объятьями много-много месяцев» [Там же, с. 81].
Открытия поджидают читателя в самых неожиданных местах. Г. Служитель умеет связать бытовой предмет - тапочки или же запах гуталина - с судьбоносными решениями. «Реабилитация физической реальности» [Кракауэр, с. 5] (гениальный термин Зигфрида Кракауэра в книге «Природа фильма. Реабилитация физической реальности») происходит постоянно:
«В семье Пасечников к тапкам относились с большим почтением. Можно было отыскать тапку какой-нибудь двоюродной бабки или сводной сестры деда. В семейном альбоме не нашлось бы фотографии второй жены деверя, но в шкафу всегда можно было отыскать ее тапки. Как они попали сюда и почему хранились именно здесь, сказать бы уже никто не смог. <...> Для тапок был сбит специальный шкаф отцом деда Артема (тоже Артемом, к слову). Когда дверца приотворялась, шкаф высвобождал наружу едкие пары гуталина. Для Вити это был запах самого прошлого. Именно гуталин вдохновил Витю связать свою жизнь с историей. Если речь заходила о том, чтобы выбросить тапки на помойку, со дна Пасечниковых душ всплывало то, что можно было назвать моральными принципами. И эти принципы предписывали оставить тапки на прежних местах» [Там же, с. 85].
О людях в целом Савелий, цельный и самостоятельный персонаж, не очень высокого мнения:
«Люди трутся друг о друга взглядами. Ненавидят ход вещей. Их головы набиты рваными облаками, ошметками надежд, материнскими наказами и всей той мутью из телевидения, интернета и компьютерных игр, которая подменяет им память и которая помогает им бороться с самим собой. Единственная их пища и сила - страхи. Страх в каждом из них. Страх быть собой, страх не соответствовать навязываемым
призракам, страх оставаться одному. В глотке каждого стынет тихий вопль» [Там же, с. 117].
Текст Г. Служителя полон реминисценций, отсылок к культурной памяти читателя. Он не сомневается, что парафразы Савелия, вроде знаменитого чеховского ружья, которое должно выстрелить в финале, будут поняты и узнаны:
«Ружье висит на стене. Но стреляет оно, конечно не во втором акте, а еще до начала первого, стреляет еще до того, как первый зритель войдет в зал. И все представление публике остается разве что слушать долгое-долгое эхо выстрела, который они не застали» [Там же, с. 43-44].
Несмотря на обилие скрытых цитат и отсылок ко многим авторам, «Дни Савелия» не постмодернистское произведение. Метафоры романа не лежат на поверхности. Имя героя, хотя читателя пытаются убедить в том, что оно связано с названием 3% творога «Саввушка», перекликается с биографией и судьбой Саввы Морозова, «негоцианта, театрала и самоубийцы», вскользь упомянутого на страницах романа.
Также оригинальны и объемны все персонажи романа. Помимо людей, Савелий окружен животными, и они наделены такими же яркими характеристиками, как и двуногие. Таинственный Момус, звезда театра кошек Куклачева -отец героя, мамочка Глория, пес пти-брабансон Людвиг и, конечно же, единственная, таинственная, породистая и изящная Грета, которая открыла герою смысл жизни, то, «ради чего» стоит жить. Автор удивительно поэтично описывает счастливые дни Савелия в ее окружении в Château в саду имени Баумана, пока жестокая болезнь не забирает возлюбленную.
Служитель, как Пушкин, исходит из ощущения единства европейского литературного процесса. Он верит в необходимость и благотворность внутренних связей художника с прошлой литературой, с кругом ее устойчивых, отобранных временем «общих предметов». Подобную преемственную сосредоточенность на разработке одних и тех же
Багратион-Мухранели Ирина Леонидовна,
доктор филологических наук, профессор,
Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, 127051, Россия, Москва, Лихов пер., д. 6, стр.1. mybagheera@mail. т
сюжетов и проблем Пушкин воспринимал как внутреннюю неизбежность литературной жизни. То же можно сказать и о романе Служителя.
«Талант неволен, и его подражание не есть постыдное похищение - признак умственной скудости, но благородная надежда на свои собственные силы, надежда открыть новые миры, стремясь по следам гения, или чувство, в смирении своем еще более возвышенное: желание изучить свой образец и дать ему вторичную жизнь» [Пушкин, т. XII, с. 82]
Москва Григория Служителя, увиденная глазами Савелия, открывает новые миры русской литературы, оригинальный миф в непрерывности традиции.
Список литературы
Кракауэр З. Природа фильма. Реабилитация физической реальности. М.: Искусство, 1974. 182 с.
Набоков Владимир. Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин». СПб: Искусство-СПБ «Набоковский фонд», 1998. 928 c.
Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в 16-ти томах. Л.: Изд-во АН СССР 1937-1959, т.12.
Служитель Г. Дни Савелия. М.: АСТ, редакция Елены Шубиной. 2021. 380 с.
References
Krakauer, Z. (1974). Priroda filma. Reabilitatsia fizicheskoi real'nosti [The Nature of the Film. Rehabilitation of Physical Reality]. 182 p. Moscow, "Iskusstvo". (In Russian)
Nabokov, Vladimir. (1998). Kommentary k romanu A. S. Pushkina "Eugene Onegin" [Commentary on the Novel "Eugene Onegin" by Alexander Pushkin]. 928 p. St. Petersburg, "Iskusstvo - SPB", "Nabokovsky fond". (In Russian)
Pushkin, A. S. (1937-1959). Polnoe sobranie sochineny v 16-ti tomax [Complete Collection of Works in 16 Volumes.]. Leningrad, izd-vo AN SSSR, t. 12. (In Russian)
Sluzhitel', G. (2021). Dni Savelia [The Days of Savely]. 380 p. Moscow, izd. AST, redaktsia Eleni Shubinoi. (In Russian)
The article was submitted on 10.08.2021 Поступила в редакцию 10.08.2021
Bagration-Mukhraneli Irina Leonidovna,
Doctor of Philology, Professor,
St. Tikhon Orthodox Humanitarian University,
Bld. 1, 6 Lihov Per.,
Moscow, 127051, Russian Federation.
