CC BY
72
УДК 821.161.1-1
Шинкарева Н. Ю.
Генезис лирики Н.А. Павлович: рецепции А.А. Блока
В статье рассматриваются реминисценции лирики А.А. Блока в ранней поэзии Н.А. Павлович (сборники «Берег», «Золотые ворота»). Внимание уделено цитации образов и мотивов. Задействован биографический контекст, привлечены мемуары
Н.А. Павлович. Утверждается идея о непосредственном влиянии А.А. Блока на становление начинающей поэтессы.
The article deals with the reminiscences of A.A. Blok’s lyrics in early poetry of N. A. Pavlovich (collected verses “Banck”, “Golden Gates”). The attention is paid to citing of images and motives. The biographic context is involved, N. A. Pavlovich’s memoires are attracted. The idea about direct influence of A.A. Blok on formation of the beginning poetess is approved.
Ключевые слова: Н.А. Павлович, А.А. Блок, лирика, реминисценции.
Key words: N.A. Pavlovich, A.A. Blok, lyrics, reminiscences.
Творческому наследию Надежды Александровны Павлович (1895-1980) до сих пор не уделялось должного внимания. Она была автором стихов (два сборника вышли в 1920-х годах, еще три - в 1960 - 1980-х), в 1930 - 1950-е годы занималась переводами и писала детские книги; создавала религиозную лирику и богословские труды, многие из которых не были напечатаны при ее жизни.
Павлович иногда называют «последней любовью» А.А. Блока. «Ее имя неоднократно встречается в дневниках и записных книжках Блока. Так, 12 августа 1920 года он записывает: “Вечером - Над. Ал. Павлович -милая и с хорошими стихами”» [3, с. 5]. Но отношения Блока и начинающей поэтессы были многогранней, чем простое сердечное увлечение. Мы видим и восхищение талантом, и желание научиться мастерству, и поиск единомышленника в лице известного поэта - со стороны Павлович, наставничество и внимание - со стороны Блока. В 1920-е годы Блок, безусловно, являлся главным учителем начинающей поэтессы. Влияние его лирики на творчество Павлович практически не изучено, хотя оно было очень сильно, особенно в стихотворениях 1920-х годов. Как заметил Л. Озеров: «Мы не погрешим против истины, если скажем, что Павлович -поэт блоковского круга. <...> Близость к блоковской поэтике, к его основным принципам ощущается не только в начальных книгах (“Берег”, 1922; “Золотые ворота”, 1923). Она пронесла их сквозь жизнь, “сквозь долгие года”, как сама говорит об этом» [3, с. 5].
Впервые Надежда прочитала стихотворения известного поэта в 1914 году в возрасте восемнадцати лет, уже имея первые стихотворные
© Шинкарева Н. Ю., 2013
публикации. Сама поэтесса так вспоминает об этом: «Вот они, те самые звуки, что снились мне с детства, те, что я хочу и не умею передать!... Его стихи помогли мне осознать самое себя, помогли понять, что такое поэзия, и помогли мне жить» [4, с. 449]. Личное знакомство состоялось в Москве в мае 1920 года, а спустя несколько месяцев Павлович приехала в Петроград с поручением от Союза поэтов. Во время посещения Блока поэтесса представила на его суд свои стихи. Согласно «Воспоминаниям», Блок сказал ей: «Здесь есть и подражание мне, но я вижу большее. Это идет действительно из одного источника. Подражание пройдет, а это останется» [4, с. 460].
Рецепции Блока в творчестве Павлович 20-х годов определяются большим количеством реминисценций. Реминисценция (от лат. remimscentia - воспоминание) - «намеренное или невольное воспроизведение поэтом знакомой фразовой или образной конструкции из другого художественного произведения» [2, с. 239]. Реминисценция может быть сознательным поэтическим приемом: заимствованные элементы, намекающие на творчество другого автора, вызывают у читателя сложные ассоциации, обогащая восприятие произведения. «Сопоставление оригинальных и реминисцированных выражений дает любопытную картину влияния одних поэтов на других» [2, с. 239]. Так, лирический герой Блока говорит о себе как об опытном мореплавателе, матросе:
Моя душа проста. < .>
И в ней - все те же знаки,
Что на моем обветренном лице [1, II, с. 213].
Поэт подчеркивает совпадение внешнего облика и состояния души; сравнение с матросом сближает его образ с образом человека из народа, сильным и страстным. По свидетельству современников, Блок в последние годы жизни внешне чем-то напоминал матроса. Вспоминая о лекции поэта в Москве в мае 1920 года, Павлович приводит такой факт: «Надежда Григорьевна Чулкова, старая знакомая Блока, рассказывала мне, что перед самым началом вечера она встретила его, одиноко бродившего вдоль стен Политехнического музея и глядевшего на всю эту московскую сутолоку. Ее поразили его обветренное, загорелое лицо и красная шея. Он огрубел, постарел, глаза тусклые, на лице морщины - чем-то напоминал матроса, вернувшегося из дальнего плавания» [4, с. 452]. В словах Чулковой сквозило неодобрение такого «опрощения» поэта.
Павлович безоговорочно принимает представление Блока о себе самом, акцентируя внешнее сходство поэта с матросом: «Обветренный и загорелый, как матрос.» [5, с. 25]. Ей, увлеченной идеей всеобщего равенства людей, импонирует такой образ: «<...> Было в нем что-то и удалое, и отчаянное, и непосредственно народное... Была в нем необыкновенная тайная простота, о которой не подозревал литературный мир» [4, с. 494]. Вторая строка стихотворения противопоставлена первой, потому что, несмотря на необычность внешнего облика, не соответствующего ин-
25
теллигенту-поэту, голос его близок и созвучен ее душе: «Но голос близок мне.». Образ героя гармонирует с пейзажем города-порта, Петербурга, согретого июльским солнцем. «Сам Блок почти по-детски любил все связанное с морем. <...> У него был альбом, куда он наклеивал различные картинки, снимки, заметки. Больше всего там было кораблей» [4, с. 480]. Другой образ стихотворения, образ зари, прямо перекликается с ранней лирикой поэта, ожидавшего схождения Прекрасной Девы, или позднее Дамы, одним из символов появления которой была заря. Так и героиня Павлович, вдохновленная беседой с любимым поэтом, учителем, кажется, по-новому смотрит на мир.
В стихотворении Павлович «И опять поют соловьи.» присутствует образная перекличка с поэмой Блока «Соловьиный сад»:
И опять поют соловьи...
(Соловьиный твой смертный сад!) [6, с. 40].
У Павлович, как и у Блока, соловьиное пение ассоциируется с безмятежностью и любовью. Как герой Блока, оказавшись в соловьином саду, забывает о мятежном мире и наслаждается близостью любимой, так и героиня Павлович, придя на могилу умершего учителя и услышав пение соловьев, переносится мыслью в те времена, когда он был жив. Могила учителя для героини, как и соловьиный сад для героя Блока, - место, где торжествует любовь и покой. Это позволяет поэтессе выразить свои чувства к Блоку и свидетельствовать о восстановлении душевного равновесия, нарушенного его смертью.
Реминисценция может представлять собой переосмысление заимствованных образов. Таков, например, образ Азраила, в мусульманстве и иудаизме - архангела смерти, провожающего человека на тот свет. В стихотворении Блока «Милый друг, и в этом тихом доме...» герой боится его:
Бьет в меня светящими очами Ангел бури - Азраил! [1, IV, с. 193].
Павлович также обращается к образу Азраила, продолжая тему прихода ангела. В обоих стихотворениях ангел светится и трепещет крыльями. Но в стихотворении Павлович Азраил не внушает страха, наоборот, его приход желанен, смерть от его руки будет радостной:
Ширит взмахи черных крыл -Чашу радости янтарной Подымает Азраил [6, с. 24].
Исчезает здесь образ подруги героя, который в стихотворении Блока демонстрирует привязанность к земному миру с его удовольствиями, исчезает мотив возмездия. Так Павлович приближает понимание смерти к каноническому православному как радостного - для праведно живущих -перехода в другой мир.
Реминисценция заметна в строках из стихотворения Павлович «Недобрая ночь с недоброй тоской.», перекликающегося со стихотворением Блока «Хожу по камню старых плит.»:
А город грохотал, шутя
Над святостью твоею, инок (14.04.1900) [1, IV, с. 20].
Павлович вспоминает о последних месяцах жизни Блока: «Меня поражало внутреннее одиночество Блока в тогдашней литературной среде. С подавляющим большинством петроградских поэтов у него не было не только дружбы, но даже близкого знакомства и приятельства, как в прежние годы.» [4, с. 477]. После выхода в свет поэмы «Двенадцать» многие отвернулись от Блока и упрекали его, когда поэт негативно отзывался о текущих событиях. «Он видел все трудности и все недостатки нового строя. Но он не знал ни обывательского страха, ни злорадства, ни брюзжания. Он умел прямо смотреть в лицо революции и радовался ее грозному и прекрасному полету» [4, с. 496]. «Отголоски этого протеста есть в речи Блока на Пушкинском вечере “О назначении поэта” и в его гневном обращении к чиновникам от культуры. Злободневность его речи почувствовали участники этого вечера в Доме литераторов, и многие начали злорадствовать. <.> Один из них позволил себе в передней, когда Блок уходил, спросить его не без ехидства: “А как же с “Двенадцатью”?” И Блок ответил ему, что он ни от чего не отрекается и ничего не меняет в своем отношении к революции» [4, с. 488].
Мотив непонимания современниками чистоты поэта, противопоставление снежной метели, символизирующей общественное волнение, и тихости слова поэта сближает стихотворения Блока и Павлович:
И черным комком у церковных плит Лежишь ты, жизнью и Богом забыт.
Твоя чистота никому не нужна,
И песня твоя никому не слышна... [5, с. 35].
Видимо, Павлович, думает о сбывшемся предсказании Блока, предчувствовавшего, что наступят такие времена, когда мало кто сможет оценить его мысли и чувства, часто обращавшегося в ранней лирике к образу инока, близкого душе романтика-поэта. Также можно заметить традиционное романтическое противопоставление одухотворенного поэта и «толпы», лишенной возвышенных устремлений.
Мотив сновидения, в котором герой получает известие о смертельной опасности для любимого человека и спешит ему на помощь, есть в стихотворении Блока «Всю ночь дышала злобой вьюга.» и Павлович «Мне снилось, ты гибнешь в смертельном бою.». Герой Блока летит к гибнущей подруге:
Моя желанная подруга,
Я чуял, гибла в эту ночь <.>
Я полетел на крыльях Рока. (22.02.1899) [1, IV, с. 72].
Героиня Павлович стоит рядом с другом на поле сражения, сочувствует ему. Надежда Александровна вспоминает историю создания этого стихотворения: «Если в эти месяцы Блок и заговаривал о своей “кончено-сти” как поэта и о близости смерти, то все же много еще было в нем внутреннего сопротивления надвигающейся болезни и депрессии. <...> 25 августа я прочла ему и его матери стихи: “Мне снилось, ты гибнешь в смертельном бою...” Мать не поняла, кому они посвящены, опросила меня, но я уклонилась от ответа. Когда я уходила, он все стоял у открытой двери, провожая и следя за мной. Я спустилась до первой площадки. Тогда он спросил: “Кому вы написали эти стихи?” Я ответила: “Вам”. Он наклонил голову: “Это правда”» [4, с. 483].
Мне снилось, ты гибнешь в смертельном бою,
Ты с каждой зарею бледней;
Я в поле пустынном березой стою,
Вся в шепоте смутном ветвей;
<...>
Я знаю, что насмерть ты бьешься вдали,
Что насмерть я в поле горю [5, с. 29].
Мы видим обращение к характерному для Блока мотиву боя, но речь идет не о сражении за свободу родины, как в цикле стихотворений о Куликовской битве, а о сражении героя за собственную жизнь и независимость. Это связано с событиями последнего года поэта, отстраненного от активной работы и общения с коллегами из разных социальных слоев общества, испытывавшего нервное расстройство и разнообразные лишения. В стихотворении звучит мотив верности возлюбленной сражающемуся герою, сочувствия ему, имеющий фольклорную, балладную, основу.
Мотив уподобления героя растению, передача своих чувств через растительные образы есть в стихотворениях обоих поэтов. Герой Блока в стихотворении «Я молод, и свеж, и влюблен» подобен клену, дрожащему листами в ожидании появления возлюбленной:
Зеленею, таинственный клен,
Неизменно склоненный к тебе.
Теплый ветер пройдет по листам -Задрожат от молитвы стволы,
На лице, обращенном к звездам, -
Ароматные слезы хвалы. (31.07.1902) [1, I, с. 114 - 115].
Героиня стихотворения Блока «Мой любимый, мой князь, мой жених. » уподобляется цветущей повилике:
Повиликой средь нив золотых Завилась я на том берегу.
Я ловлю твои сны на лету Бледно-белым прозрачным цветком.
Ты сомнешь меня в полном цвету Белогрудым усталым конем.
<.>
Пред тобой - как цветок - я нежна.
(26.03.1904. Великая пятница) [1, I, с. 172].
Героиня стихотворения Павлович «Мне снилось, ты гибнешь в смертельном бою.» подобна березе, волнующейся в поле, где сражается насмерть возлюбленный:
Я в поле пустынном березой стою,
Вся в шепоте смутном ветвей;
<.>
Над камнем горючим мой ствол просиял,
<.>
Лишь в листьях моих загорались огни Над трудной судьбою твоей [5, с. 29].
Павлович вслед за Блоком использует прием олицетворения растений, восходящий к фольклорной традиции. Стихотворение Блока стоит ближе к фольклорным свадебным песням, стихотворение Павлович - к жанру баллады.
Нарастание тревоги за свое поколение, творчество, свою жизнь, упоминание о стрельбе на улицах, размышление о грядущих событиях объединяет одно из последних стихотворений Блока «Пушкинскому дому» и стихотворения Павлович «У памятника Гоголю» и «Вячеславу Иванову». В стихотворении Блока отражено романтическое восприятие революционных событий 1917 года.
Но не эти дни мы звали,
А грядущие века.
Пропуская дней гнетущих Кратковременный обман,
Прозревали дней грядущих Сине-розовый туман.
В стихотворении Павлович отражено разочарование в усиливающейся агрессии нового миропорядка в стране:
Все сумрачней, все безлюбовней
<.>
На ведовской твоей жаровне Мы, души мертвые, горим [5, с. 15].
Обстрелянный революционерами осенью 1917 года Кремль, последний оплот вооруженного сопротивления в Москве, воспринимается поэтессой как страдалец:
Как рвется ввысь Кремля израненного грудь,
Как все заволокло багрово-синим дымом [5, с. 17].
Объединяет стихотворения мотив обращения к классикам литературы, признание их участия в судьбах поэтов и их поколения. Блок считает себя
последователем Пушкина - певца свободы. «Пушкин был священной и великой любовью Блока» [4, с. 484]. Поэт сожалел, что не сможет, подобно Пушкину, осознать и поэтически оформить новый подход к искусству, обусловленный сменой исторической эпохи. «У Пушкина и Лермонтова была твердая культурная почва, успевшая отстояться после петровской эпохи. А у нас всю жизнь под ногами кипела огненная лава революции, все кругом колебалось, содрогалось, пока не рухнуло» [4, с. 484]. «В другой раз он взял свой первый том и бесстрастным, глухим голосом прочел стихотворение “Поле за Петербургом”. Когда мы воздвигали зданье,/ Его паденье снилось нам, — и закрыл книгу: “Так все и вышло. А казалось, что хватит сил на постройку большого здания. Только тогда, когда быт снова оплотнеет и образуются новые глубокие корни, сможет возникнуть новая, великая литература и новое искусство”» [4, с. 485].
Пушкин! Тайную свободу Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе!
Не твоих ли звуков сладость Вдохновляла в те года?
Не твоя ли, Пушкин, радость Окрыляла нас тогда? [1, V, с. 97].
Павлович обращается к Гоголю, создавшему образ птицы-тройки, олицетворяющей Россию, мчащуюся в неизведанную даль:
<.> мой черный Г оголь!
<...>
Смеялся ты и плакал много ль,
Российский измеряя путь?
Какой мечтою сердце мучишь,
В какой дали ты видишь сон,
<...>
Следишь ты нашей жизни дым [5, с. 15].
Духовную деградацию народа, «одичание» нравов, приход к власти наименее культурных слоев общества предвидит Блок в стихотворении «Скифы»:
Мы широко по дебрям и лесам Перед Европою пригожей Расступимся! Мы обернемся к вам Своею азиатской рожей! [1, V, с. 79].
Павлович «вторит» учителю в стихотворении, посвященном М.К. Неслуховской:
Как будто вновь волками мы зарыщем В родных полях.
<.>
Здесь городу не быть и мордою звериной Болото финское оскалилось, глядит.
<.>
И волчий вой, дремучий долгий вой
Над развороченной раздастся мостовой [5, с. 20].
Павлович рисует картину деградации, изображая детали, что позволяет представить себе пейзаж разрушенного города.
Герой стихотворения Блока «Тебе, Тебе, с иного света» считает заслугой возлюбленной то, что она увела его из мрака и духовно бедной жизни: Ты просияла мне из ночи,
Из бедной жизни увела. (14.08 - 01.09.1902) [1, IV, с. 165].
Героиня Павлович благодарна любимому за творческое наставничество и вдохновение. Поэтесса так вспоминает день первой беседы с Блоком в Петрограде: «Тогда был солнечный июньский день. За окнами синела Пряжка. <.> Теперь же я вдруг осознала на одно мгновение, с необыкновенной силой, что то немыслимое, о чем я мечтала годы, совершилось, что вот я сижу в этом кабинете, что передо мной Блок, что он принял к сердцу мои стихи, что он сам сказал мне о глубокой родственности наших стихов. <.> Когда я вышла в белую петроградскую ночь, почти никто не встретился мне. Только изредка попадались патрули, издалека звякало оружие. Белые, как будто мертвые, корабли отражались в Неве» [4, с. 460]. Тогда родились эти стихи:
Как зов нестерпимый, и ласка, и холод, и вызов,
Знакомых стихов твоих хлынули в душу слова.
И белый, уснувший корабль в белой мертвой ночи Петрограда
Без дыма, без шума матросов на крепких цепях якорей,
И крылья звенят, или крыльев мне больше не надо На этой летящей заре!. [5, с. 26].
Стихотворение, написанное в жанре городского романса, в отличие от стихотворения Блока, менее иносказательно, однако, не лишено традиционной символики. Лирический адресат у Павлович приобретает конкретные биографические черты, результат свидания с любимым - творческое вдохновение и ощущение счастья.
Таким образом, в лирике Павлович 1920-х годов можно проследить реминисценции, напоминающие о тесной связи ее творчества с творчеством Блока. Влияние Блока на поэтику Павлович так велико, что должно стать темой дальнейшего специального исследования.
Список литературы
1. Блок А.А. Полн. собр. соч. и писем: в 20 т. - М.: Наука, 1997.
2. Квятковский А.П. Поэтический словарь / науч. ред. И. Роднянская. - М.: Сов. энцикл., 1966.
3. Озеров Л. Книга - судьба // Павлович Н.А. Сквозь долгие года. Избранные стихи. - М.: Худож. лит., 1977. - С. 3 - 12.
4. Павлович Н.А. Воспоминания об Александре Блоке / вступ. заметка З.Г. Минц, коммент. З.Г. Минц и И.А. Чернова // Блоковский сборник. - Тарту: Изд-во Тартуского ун-та, 1964. - С. 446 - 506.
5. Павлович Н.А. Берег: [стихи]. - Пб.: Неопалимая купина, 1922.
6. Павлович Н.А. Золотые ворота (стихи 1921 - 22 гг.). - М.: Костры, 1923.
