CC BY
70
возможно выделение дополнительных смысловых зон, которые в будущем смогут пополнять лексико-семантические варианты лексем и таким образом дополнят лексическое значение слова. Особенно это применимо по отношению к АП. Именно АП в значительной степени семантически дополняет уже существующие СП. Данные АП с данными СП практически не совпадают. В СП слова объединены общностью содержания и отражают понятийное, предметное и функциональное сходство обозначаемых явлений. СП относительно стабильно в отличие от АП, которое для каждого человека индивидуально.
1 См. библиографический список.
2 Подчеркнутые горизонтальной линией слова взяты из толковых словарей.
См. библиографический список.
3 Порядковый номер интегрального признака каждой из лексем совпадает с порядковым номером выделенных в рамках СП синонимической сети «откровенность - чистосердечность - искренность» микрополей. См. выше.
4 Каждая группа стимулов включала по 50 слов.
5 Курсивом здесь и далее выделена интегральная часть в толковании лексем по результатам анализа СП и АП.
6 Жирным шрифтом здесь и далее выделена дифференциальная часть в толковании лексем, полученная в результате анализа АП.
Библиографический список
1. Караулов, Ю.Н. Системность лексики и ее изучение // Общая и русская идеография. - М., 1976.
2. Кобозева, И. М. Лексико-семантическая парадигматика // Лингвистическая семантика. - М., 2000.
3. Кронгауз, М. А. Значение языковых единиц // Семантика. - М., 2005.
4. Шумилова, А. А. Синонимия как ментально-языковая категория (на примере лексической и словообразовательной синонимии русского языка): дис. ... канд. филол. наук. - Кемерово, 2009.
5. Словарь синонимов русского языка / под ред. А.П. Евгеньевой. - М., 2007.
6. Абрамов, Н. Словарь русских синонимов и сходных по смыслу выражений. - М., 1999.
7. Словарь синонимов русского языка // Э/р - Режим доступа: http://metromir.ru/downloads/.
8. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка // Э/р - Режим доступа: http://www.vidahl.agava.ru/.
9. Ожегов, С.И. Толковый словарь русского языка / под ред. Л.И. Скворцова. - М., 2004.
10. Ушаков, Д.Н. Толковый словарь русского языка // Э/р - Режим доступа: http://slovari.yandex.ru/dict/ushakov/.
11. Магистерская работа на тему: Английский лингвокультурный концепт "Сомнение" и способы его языковой манифестации (введение) // Э/р - Режим доступа: http://mirrabot.com/work/work_72234.html.
12. Патсис, М. Ассоциативное поле как инструмент анализа значения слова (на материале греческого языка): автореф. дисс. ... канд. филол. наук. - М., 2005.
Статья поступила в редакцию 24.03.10
УДК 398 (=512.31)
Б.Б. Бадмаев, доц. БГУ, г. Улан-Удэ, E-mail: Bulat-67@mail.ru ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЙ ФОЛЬКЛОР И ЛИТЕРАТУРА: ТРАНСФОРМАЦИЯ ОБРАЗОВ БУРЯТСКИХ ПРЕДКОВ
В работе в контексте формирования бурятской общности прослеживаются основные этапы развития генеалогических произведений, выявляется этнопоэтическое своеобразие освоения и интерпретации образов предков автохтонных групп. Фольклорно-литературные представления бурят о предках моделируют и структурируют их как социальные группы, отражают этногенетическое единство и связи народа.
Ключевые слова: несказочная проза, летописная традиция, исторический контекст, образы бурятских предков, фольклорно-литературная трансформация.
Буряты - один из самых многочисленных коренных народов Сибири - как единый этнос сложились из разных больших и малых родов и племен, хотя их основное ядро составляет древние монголоязычные племена ойкумены байкальского региона. Некоторые из них в процессе длительного исторического развития утратили свою субэтническую принадлежность, самосознание, территорию. Однако многие из современных бурят все же смогли сохранить исконные генеалогические традиции, привить детям любовь к родной старине, передать им знание о своей родословной и связанных с ней локальную субкультуру с культовыми дошаманскими, шаманскими и буддийскими ритуалами, обрядами, верованиями. Народная память, традиция устного и письменного рассказов о происхождении и становлении каждого рода-племени, кровных и социальных родственных отношениях, билатеральных и унилатеральных связях, бифуркативных и линейных принципах родства людей сегодня стали удивительным явлением общей бурятской культуры. Многие из этих сведений в свое время составили основу большинства бурятских родословных книг, массовое распространение которых вместе с историческими хрониками и летописями сформировали оригинальную светскую литературу ХУШ-ХГХ вв., ставшей своеобразной «жанровой ступенью к достоверности, а со временем, к до-кументализму литературы» XX в. [1, с. 17]. Поэтому родословные книги, составление которых изначально являлось определенным сакральным действием и сопровождалось «некоторыми церемониями, восходящими к древним шаманским традициям» [2, с. 209], в результате своего устного, затем и письменного развития образовали очень сложное стадиальное
целое с множеством мифологических, фольклорных и литературных элементов. Именно такие константные элементы позволили некоторым исследователям рассматривать составление бурятских родословных как в традиционной жанровой системе фольклора [3], так и в литературе [4].
Нет сомнений в том, что такие научные подходы наиболее точно отражают синкретическую природу бурятских родословных, которые в отличие, например, от русских родословных книг - непосредственного предмета генеалогической науки и практики - содержат два совершенно разных и в то же время взаимосвязанных и взаимодополняющих друг друга начала - религиозно-мифологическое и реальное историческое. Каждое из этих начал в контексте развития национального словесного искусства последовательно обрело свое и фольклорное, и литературное осмысление и обобщение: в фольклоре, главным образом, в контексте несказочной прозы, в литературе - в аспекте летописной традиции. Потому функционирование основных констант родословных книг в современном фольклористическом и литературоведческом дискурсах находит свое исключительно интересное научное освещение. Тем более что в современном состоянии сами родословные книги, как показывают наши полевые данные, все еще сохраняют некоторые признаки первоначального двуединства устного и письменного словесных искусств за счет того, что их текстовый материал, состоящий, главным образом, из перечня поколений и сопутствующих его историй «о действительных событиях и примечательных людях прошлого», обязательно дополняются устными пояснениями, комментариями и разного рода увлекательными рассказами. Более того, как
показывают современные фольклорные и литературные источники, многие тексты раннего комплекса родовых знаний, в том числе религиозно-мифологические сведения о предках, до сих пор широко бытуют в устной форме, в то же время являются универсальными локальными рассказами и наиболее распространенными элементами этнопоэтического контекста художественных произведений. И, хотя многие общие закономерности формирования, развития «фольклорных» литератур изучены в научных трудах бурятских литературоведов С.Ж. Балданова, Б. Д. Баяртуева, С.И. Гармаевой и др., проблема именно такой художественно полноценной жизни генеалогической мифопоэтики в бурятской литературе все еще ждет своей научной разработки, оценки.
Следует особо отметить, что исконные бурятские родословные, представляющие с точки зрения своего возникновения архаичное явление, как основа всего комплекса родовых знаний в течение многих столетий своего бытования непосредственно испытывали влияние процессов исторического развития всей этнической общности, в частности, процесса ее формирования, связей с тюрками, монголами, эвенками и др. народами Центральной Азии. Поэтому если общий замысел родословных объяснить происхождение и историю того или иного рода-племени на протяжении всего времени оставался и до сих пор остается неизменным, то сами знания о них каждый раз уточнялись и, обрастая все новыми мотивами и сюжетами, существенно видоизменялись, по-новому осмысливались. Рассмотреть такое многомерно сложное явление в его историческом развитии и современном состоянии в рамках одной статьи просто невозможно. Потому настоящая работа посвящена, прежде всего, исследованию одной из самых важных его задач - раскрытию этнопоэтического своеобразия фольклорно-литературной трансформации образов бурятских предков, аккумулированных в разновременных типах генеалогических и историко-литературных произведений. Ее научная разработка определена необходимостью актуализации и уточнения бурятского генеалогического фольклора и литературы как единого континуума и составной части комплекса родовых знаний, а также учета в них глубины генеалогической и этногенетической памяти автохтонных бурят в историко- и культурно-антропологическом аспекте.
Специфической особенностью всех известных генеалогических рассказов бурят является то, что в них первобытный синкретизм человека и природы с бесконечным множеством самых разных рождающих начал значительно утрачивает свои доминирующие функции, переосмысливается и на смену ему постепенно приходит другое, более организованное начало, эксплицитное родословными и соотнесенное с образами их общих предков. Тем самым их жизненная сила - «сулдэ», рассматриваемая в культуре бурятского архаического мифа как импульс рождения, с укоренением в обществе патрилинейной системы родства людей эволюционирует в импульс происхождения. В произведениях образы предков, сохраняя в определенной степени свои разновременные представления о древнем «тотемическом», раннем «небесном» и позднем «человеческом» происхождении, выступают средством иерархизации социального мира: « .Если в тотемной модели все части мира были равноценны и все представлялись рождающим началом, т.е. множеством матерей, почему мир и представал как сплошное рождение, то в предковой модели все рождения «стягиваются» к одному центру, иерархически упорядочивается» [5, с. 26]. И именно «не событие или институт, а мертвый предок» [6, с. 39] выступает в комплексе генеалогических знаний основой единства рода, эталоном, устанавливающим происхождение человека, степени и линию его родства с другими людьми, тем самым место каждого из них в перечне как предыдущих, так и последующих поколений. Соответственно, образ предка: 1) моделирует и структурирует всю родовую общность как социальную группу; 2) сегментирует и в то же время унифицирует всю бифуркативно-ли-нейно-степенную систему родства, в том числе и систему терминов родства; 3) сублимирует социально-нравственное поведение людей, устанавливает экзогамные, эндогамные (в
социальном, сословном плане) и эпигамные (в этническом плане) нормы, особый этикет, корпоративный (с сильно развитым сознанием и чувством единства) порядок внутри рода. Тем самым генеалогический рассказ (чаще миф или легенда) об этом предке в рукописных родословных книгах иерархически упорядочивает весь текстовый материал (в устной традиции все нарративные части), создает в них своеобразный «литературный этикет» (термин Д.С. Лихачева). Таким образом, генеалогический рассказ в комплексе родовых знаний выполняет конструктивную системообразующую функцию.
Однако в бурятских генеалогических произведениях образы их родовых предков не только полифункциональны, но и парадигматически вариативны. Будучи одними из важнейших структурообразующих образов-символов, они как в родословных, так и в сопряженных с ними устных рассказах могут осмысливаться по-разному: как первопредок, восходящий к образу архаичного культурного героя-демиурга мифического раннего времени первотворения и выступающий в качестве основателя рода-племени; как прародитель - антропоморфное животное с тотемической идеологией и наследием более позднего времени; как реальный исторический родоначальник
- умерший своей естественной (ненасильственной) смертью предок эмпирического времени, часто выступающий покровителем рода, амбивалентным духом-опекуном, объектом семейно-родового культа и т.д. В то же время у бурят-переселенцев, главным образом, в Закаменский район Республики Бурятия и вышедших в ХУП-ХУШ вв. из Монголии «босхуул» (пришлых) бурят-монголов, жителей современного Джидин-ского, Кяхтинского и Селенгинского районов республики, в отличие от автохтонных бурятских родов и племен в образе предков чаще всего выступают их первопоселенцы. Некоторые из них могут соотноситься с потомками «алтан ураг» -золотого рода Чингисхана и более ранними мифологическими безымянными («старыми») родоначальниками, жившими когда-то в идеальном «золотом» веке. Однако основным сюжетообразующим мотивом большинства локальных рассказов о предках «босхуул» бурят все же являются ранние добровольные или более поздние вынужденные/насильственные переселения их в циркумбайкальский регион. Таким образом, ранний исторический фольклор некоторых родов современных баргузинских, закаменских, иркутских, селенгинских, тункин-ских и др. бурят тоже генетически восходит к генеалогическим типам произведений, дает сегодня не менее важный материал об этногенезе и этнической истории. Но произведения об образах предков булагатского, эхиритского и хоринского племен, а также значительной части этнической группы хон-годоров, являющимися автохтонами территории Байкала, составляют исконно бурятскую и наиболее древнюю генеалогическую традицию.
В интересующих нас генеалогических мифах, легендах, преданиях и в более поздних этнологических рассказах, которые сегодня бытуют в фольклоре самостоятельно, и которые, как нам представляется, изначально являлись нарративной частью большинства устных и рукописных родословных, речь идет, главным образом, о четырех предках основных автохтонных племен бурят. Это о Булагате, «найденном в яме, вырытой быком-порозом» (генеалогический миф восходит к тотемическому мифу о Буха-нойоне), Эхирите, чей «отец -пестрый налим, мать - береговая расщелина», Хоридое и Хонгодоре, первый из которых согласно основным вариантам всех генеалогических произведений более позднего времени считается сыном «баргутского батора», а второй - «ойрат-ского тайжи». Кто же они все-таки? Реальные исторические личности или же выдуманные фольклорно-мифологические герои? В целях решения этой задачи, на наш взгляд, необходимо, во-первых, выяснить существовали ли вообще предки с такими именами, которые возглавляли эти племена в самом начале их истории.
Мы склонны считать, что многие герои бурят-монгольских мифов, среди которых наиболее архаичны комплексные образы первопредков, и к которым с большой долей вероятности можно отнести и образы Буха-нойона, Барга батора, Бу-
ряадая, Булагата, Эхирита, Хоридоя, Хонгодора и др., в основе своей были реальными людьми. Но в силу религиозномифологических воззрений древних бурят-монголов некоторые из них стали мыслиться как прародители родов и племен, а другие как культурные герои - демиурги, трикстеры, духи, боги и другие мифологические существа. Отчасти поэтому исследователи в своих научных поисках все больше стремятся найти не только древнюю мифологическую основу монгольских, бурятских эпосов, ранних генеалогических легенд и преданий, но и их реальную, конкретно-историческую субстанцию, которые на каком-то периоде своего развития, как считает известный бурятский исследователь Т.М. Михайлов, слились в одно целое [7, с. 15-27]. Мы не опровергаем мнения некоторых ученых о том, что эпонимы Буха, Барга, Буряадай, Булагат, Эхирит, Хоридой, Хонгодор и т.д. могут указывать на конкретных и реально существовавших в отдаленное время людей с этнической отнесенностью к пратюрко-монгольским народам. Тем более, что такие известные эпитеты как «хубуун», «убгэн», «баатар», «мэргэн», «бухэ», «бэхи», «сэ-сэн», «бильгэ», «тургэн» (а в более поздний период - «тай-жа», «хаан тайжа», «баатар тайжа») и др. слова титулования своих предков, широко распространившиеся среди монгольских племен еще в IX в., вполне могут указывать на реальных людей. Но характер зафиксированных ныне материалов, позволяет нам все же прийти к выводу, что в генеалогических и этнологических рассказах, которые дошли до наших дней, вышеназванные эпонимы, вероятнее всего, не что иное, как олицетворенное название самих племен, и что они образованы путем персонификации этнонимов. Соответственно этому этнонимы и стали восприниматься как предки основных этнических групп современных бурят. Следовательно, сегодня наиболее приемлемы и достаточно убедительны выводы ученых о том, что вышеназванные предки в бурятских комплексах родовых знаний со всеми своими разнообразными вариациями, художественно-эстетическими интерпретациями более позднего периода не что иное, как фольклорное обобщение длительного процесса формирования и развития бурятского народа как единой нации. Потому, как нам представляется, не следует принимать за подлинную реальность как известные среднестатистические 17-18 (от 7 до 27-28) поколений родов, так и личности самих предков.
Исследователями бурятских родословных подчеркивается, что на содержание генеалогии автохтонных племен и родов, их генеалогических рассказов наложили отпечаток 3 эпохи: доклассовое общество, ранний феодализм и более поздний этап исторического развития, когда буряты вошли в состав Российского государства. Исходя из этого, и выявляются основные 3 ступени развития несказочной прозы: мифы и легенды доклассового общества, легенды и предания раннего феодализма, бытовавшие, как и первые, в устной форме, и легенды, предания, нашедшие свое дальнейшее развитие в более позднем историческом периоде, аккумулированные в фольклорных записях, исторических, историко-литературных сочинениях, в том числе и в рукописных родословных.
Следовательно, согласно этапам развития бурятских генеалогических произведений образы предков 4 основных племен прошли 3 ступени своей художественной интерпретации, осмысления. На первом этапе они - простые охотники с идеологическим наследием материнского права, на втором -отделившиеся от остальных монголов нойоны и сайты, родственные им по эгзогамному, либо по генетическому принципу, а на третьем - крупные феодалы, считающие себя потомками монгольской высшей знати. Отличительной особенностью бурятских генеалогических рассказов является то, что в них на всех этапах развития персонажи рисуются с внешней стороны. Циркумбайкальский регион, где живет сегодня основная часть бурят, стал основным местом их действия. Событийность изображения и то, что предки, в первую очередь, являются выразителями истории своего рода-племени, а не конкретных исторических людей, стали наиболее характерной чертой рассказов о них.
На первом этапе предки вбирают в себя первобытный синкретизм человека и природы: происхождение Булагата, Эхирита, Хоридоя и Хонгодора излагаются через особые символы-тотемы. Однако при наличии всех видов тотемизма в генеалогических произведениях этого периода все же в них больше наблюдается культовый тотемизм: каждый предок принадлежит либо к тотемической группе своего отца, либо матери. Так в наиболее ранних легендах о шаманке Асуйхан предки Булагат и Эхирит имеют тотемы по отцовской линии: первый - зооморфный тотем сивого быка («XYXэ буха эсэгэм-най»), а второй - ихтиоморфный тотем пестрого налима (эре-эн гутаар эсэгэмнай). По данным большинства генеалогических данных хоринские и хонгодорские роды не имеют своих тотемных предков. Они изображаются реальными историческими личностями эмпирического времени (чаще всего в пределах 1Х-ХШ вв.). Однако, отмечая сложный родоплеменной состав хоринцев и хонгодоров, следует признать, что отдельные культовые материалы выявляют их генетическое единство, древние связи с тюркскими этносами, и что некоторые отголоски того времени сохранились в различных легендах и преданиях. Так, например, в преданиях, записанных
Н.И. Затопляевым и П.П. Баторовым, четверо бурятских предков - Хонгодор, Хоридой, Хангин и Шарайд - ведут свое происхождение от лебедя, дочери Хурмасты-тэнгэри и земного человека-охотника. В родословной закаменских бурят, приведенной Ц.Б. Цыдендамбаевым, рассказывается история о трех братьях - Хори, Шошолоке и Хонгодоре, рожденных небесной девой-лебедью. В данном случае объединяющим Хоридоя и Хонгодора мотивом является единый орнитоморфный тотем
- лебедь. И продолжатели рода Хоридоя в основе своей по всем известным легендам вобрали в себя общеплеменной тотем лебедя по материнской линии («хун шубуун гарбалтан»), хотя каждый кукур имел свой родовой тотем собаки, коня, лося, орла, кречета, рыся, вепря, лисы, волка, зайца и т. д. На наш взгляд, здесь наблюдается межстадиальная диффузия разновременных по происхождению сюжетов, которая образовалась при наслоении одной стадии на более древнюю стадию. Об этом свидетельствуют многочисленные мифы, легенды, предания как о Хоридое, так и Хонгодоре. Так, к примеру, в основных хоринских легендах рассказывается о Хори-дое, но ни как о сыне небесной девы-лебеди, а как о ее законном муже. Однако существуют еще предания о том, что царственная птица - орел и есть предок рода хоро у якутов и племени хори у бурят. В легенде, записанной А.М. Позднее-вым, а также в летописи В. Юмсунова есть сведения утверждающие, что изначально орел являлся культом, «нойоном-предком» хоринских бурят. Между тем и в шаманском фольклоре утверждается о том, что хозяин острова Ольхон на Байкале, отец орла и первого бурятского шамана Хан Хото баа-бай, раньше сам был птицей, и к нему на моление приходили как хоринские, так и баргузинские и кудинские буряты. Также исконно «бурятская» часть хонгодоров в отличие от своей омонголившейся, обурятившейся части тюрков-хонгодоров в родовых легендах рассказывает о том, что их предок, как и Булагат, имеет тотем зооморфного быка по отцовской линии. Даже при наличии двух совершенно разных тотемов у хорин-цев и хонгодоров, с помощью которых они долгое время воспринимали и понимали мир, можно констатировать, что они в далеком прошлом были довольно большими племенами, и каждое из них состоял из неоднородных этнических групп, ведущих происхождение от разных тотемов, тотемических групп. Значение такого факта не умаляет ни стадиальная разновременность этих культов, ни бытование у хоринцев разных родовых культов, ни существование у хонгодоров еще «хон-гиратского» и «ойратского» вариантов происхождения. Все это еще раз убедительно указывает на то, что рассматриваемые нами предки это не реальные исторические личности, а лишь олицетворения этнических общностей, на основе которых и сложились основные бурятские племена. Исходя из этого, можно сказать, что все 4 племени обладают культовыми тотемами, которые неразрывно связаны с поклонением мифическим предкам, определенным территориальным мес-
там расселения, и в то же время социальным видом тотемизма, служащим как бы символом единства или кровного родства всех членов племени. Но тотемизм как идеология раннеродового общества в этот период уже уступает свое господствующее место культу предков, что неминуемо сказалось на антропоморфизации ранних тотемов и появлении эпонимов предков, олицетворяющих собой простых охотников и звероловов. В совокупности они выражают идеологию доклассового общества, отражают мифологическое мировоззрение и действительность двух эпох - пережитки материнского права и зачатки патриархального строя.
На втором этапе развития генеалогических произведений образы предков получают совершенно новую интерпретацию: Булагат, Эхирит, Хоридой и Хонгодоров - феодалы. И хотя тотемическое осмысление происхождения предков все еще сохраняется, оно получает новый смысл - на первый план выдвигаются уже фольклорные персонажи. Так, например, в некоторых случаях предком Буряадая (Эхирита и Булагата) и Хоридой мэргэна считается князь Хубилгаан. Однако все же в большинстве случаев в качестве отца Буряадая и Хоридоя появляется образ крупного монгольского феодала Баргу (Барга) батора. Так, например, согласно наиболее распространенным вариантам легенды монголо-тумэтский Баргу батор, перекочевавший на южный берег Байкала «откуда-то с юго-запада», имел трех сыновей: Олюдая, Буряадая и Хоридоя. Нужно отметить, что образ Баргу батора на всем протяжении своего бытования подвергался самым разным интерпретациям. Поэтому имена сыновей каждый раз уточнялись. Так, например, в некоторых вариантах сыновьями Баргу батора, выступающего в образе предводителя войск Тогоон-Тумур хана, являются Илют-Торгут, Бурят-гур и Хоридой тайжа. Согласно другим версиям сыновья Баргу батора либо Бура, Тумэт и Хоритай-мэргэн, либо Эсугэй батор, Буряадай тургэн и Хоридай мэргэн. Существуют целый ряд самостоятельных легенд о Монголе и Буряте, Олете и Буряте и т.д. Но во всех этих легендах главным остается одно: в них утверждается то, что предки Эхирита, Булагата и Хоридоя не только потомственные наследники крупного феодала-батора, князя, тайджи или даже кагана, но и по генетическому принципу очень близкие родственники остальных монголов и ойратов. Свойство или связь по экзогамному принципу прослеживается в одном из поздних вариантов легенды о шаманке Асуйхан: предок булагатцев - сын Буха-нойона и дочери ойратского Хун-тайжи. Несколько обособленно от других, но типологически близкая интерпретация дается образу предка хонгодоров. В одной из легенд предок Хонгодор пришел из местности Хото-гойто Монголии. У него от брака с девой-лебедью родились Хори и Холбой. По другой легенде молодой человек Сэнхэлэ женился на птице-лебеди Хэнхэлэ-хатан. Его сыновья стали 9 северными Холбой-бурханами. Во всех этих вариантах можно увидеть то, что даже при появлении новых фольклорных персонажей тотемическое осмысление происхождения предков хонгодоров все еще сохраняется. Но сам факт прибытия предка хонгодоров из Монголии дает повод утверждать о том, что он в данных случаях генетически также связан с остальными монголами. А существование еще целого цикла легенд о Хори и Хонгодоре, о Хонгодоре и Хотогойто становится дополнительным подтверждением того, что определенная часть хонгодоров все же были далеко не автохтонами циркумбай-кальского региона.
Если генеалогические рассказы в первые два этапа своего развития бытовали как бы в устной форме, то их дальнейшая эволюция напрямую связана с письменной культурой самого бурятского народа, с развитием в ХУШ-Х1Х вв. исторических, историко-литературных и др. произведений. Однако нужно отметить, что отдельные генеалогические сведения использовались и в более ранних письменных источниках, а также в общемонгольских летописях, начиная с «Сокровенного сказания монголов»: легенды о Баргуджин тукумском Баргудай эдзэне, Хоридой мэргэне, Алан гуа и т.д. Но авторы собственно бурятских исторических хроник, летописей, крат-
ких историй родов и родословных, во многом следуя за общемонгольской летописной традицией ХШ-ХУИ вв., все же стараются в своих произведениях использовать исконную традицию устного рассказа, развить и переосмыслить их. Так появились новые и широко известные «селенгинские» варианты легенд о шаманке Асуйхан, которые, обусловленные историческим ходом тесного контакта основных племен, «соединили» близкими родственными линиями Буряадая (Булагата, Эхирита) и Хоридоя: в одном случае как полнокровных родственников Буряадая и Хоридоя, в другом - как единокровных братьев Булагата, Эхирита и Хоридоя.
Отличительной особенностью большинства бурятских хроник, летописей и сводных родословных записей является то, что их авторы (Д. Дарбаев, А. Саагиев, Т. Тобоев, В. Юм-сунов и др.), основываясь на данных монгольских средневековых летописей, начали последовательно устанавливать генетически близкое родство предков бурят с монгольскими ханами, тибетскими, ярлунгскими, бенгальскими и древнеиндийскими царями. Следует особо отметить, что такая трактовка предковой модели не нашла полного и должного отражения в собственно бурятских фольклорно-генеалогических традициях и частных родословных книгах. Однако благодаря общемонгольской традиции составления генеалогических разделов летописей Буряадай (Булагат и Эхирит) и Хоридой предстают уже реальными героями - потомственными наследниками великих древнеиндийских, тибетских и монгольских ханов. Именно это и стало отправным моментом того, что авторы бурятских летописей первыми стали уточнять даты жизни Баргу батора и др. предков. Так, например, Д. Дар-баев (1839) утверждал, что легендарный Баргу батор жил в XVI в., А. Саагиев (1843) - в IX в., В. Юмсунов (1875) - в IV в., Ш-Н. Хобитуев (1887) - во II в. и т.д. Но как бы ни датировался период жизни легендарного Баргу батора, авторы бурятских летописей однозначны в одном: сыновьями Баргу могли быть только Олюудай, Буряадай и Хоридой. Исходя из этого, следует отметить, что в этногенетических преданиях и историко-литературных произведениях этого времени отражены конкретные историко-культурные связи и частичные взаимопроникновения баргутов, булагатов, эхиритов, хоринцев и ойратов. Что касается образа предка хонгодоров, то по сведениям наиболее известных официальных родословных книг, их родоначальником в этот период становится некий Тагша мэр-гэн, легендарный предводитель хотогойто монголов. Однако по отдельным генеалогическим данным Тагша мэргэн все же утверждается сыном самого Хотогойто.
Таким образом, анализ фольклорно-литературных трансформаций образов предков основных бурятских этнических групп позволяет сделать следующие выводы.
1. В генеалогических рассказах, родословных записях, кратких родоплеменных историях, хрониках, летописях и др. историко-литературных произведениях произошло фольклорное олицетворение этнонимов автохтонных бурятских групп, обобщение процесса формирования и исторического развития бурятской общности, то есть эпонимы Булагат, Эхирит, Хори-дой и Хонгодор, вероятнее всего, представляют собой олицетворенные названия самих племен, образованные путем их персонификации.
2. Разновременные устнопоэтические и более поздние историко-литературные сведения о предках есть отражение самой истории зарождения и становления этих племен, их взаимосвязей, первоначального искусственного (территориального) родства, осмысленных как кровное или социальное родство, возникшее в результате их длительных и тесных контактов.
3. Бытование в бурятской фольклорной и летописной традиции представлений о древних тотемных образах (быка, орла, лебедя и др.), о тотемическом происхождении образов основных предков приводит нас к мысли о том, что в них может быть заключена очень древняя и важная история этноге-нетического родства многих народов Центральной Азии.
Библиографический список
1. Гармаева, С.И. Типология художественных традиций в прозе Бурятии XX века. - Улан-Удэ: Изд-во Бурят. гос. ун-та, 1997.
2. Ринчен, Б. Об одной хори-бурятской родословной // Acta orientalia Academiae scietiarum Hungaricae. t. XVIII. - Buda-pest, 1965.
3. Балдаев, С.П. Родословные легенды и предания. Булагаты и эхириты. - Улан-Удэ: Бурят. кн. изд-во, 1970. - Ч. I.
4. Цыдендамбаев, Ц.Б. Бурятские исторические хроники и родословные. - Улан-Удэ: Бурят. кн. изд-во, 1972.
5. Морохоева, З.П. Личность в культурах Востока и Запада». - Новосибирск: ВО «Наука», 1994.
6. Гумилев, Л.Н. Поиски вымышленного царства. - М.: Наука, 1970.
7. Михайлов, Т.М. О Буха-нойоне // Этнологические исследования: сб. ст. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2000. - Вып. I.
Статья поступила в редакцию 29.03.10
УДК 800.001
А. С. Литвина, аспирант БПГУ им. В.М. Шукшина, г. Бийск, Е-таіІ:Ііапа_І@ЬоґЬох.ги ИЗУЧЕНИЕ ЭМОЦИЙ ЧЕЛОВЕКА В РАЗЛИЧНЫХ ОБЛАСТЯХ НАУКИ
В данной работе рассмотрены трактовки термина «эмоция», представлены также классификации базовых эмоций, в основу которых положены различные принципы, для решения разного круга задач.
Ключевые слова: эмоции, невербальный язык, невербальные компоненты, восприятие.
Эмоции - одна из наиболее существенных сторон в жизни человека. Очень трудно представить себе какую-либо деятельность человека так или иначе не связанную с областью эмоций. Несмотря на то, что об эмоциях много написано как в художественной, так и в научной литературе, они все же вызывают большой исследовательский интерес у философов, физиологов, психологов и лингвистов.
Физиологи дают объяснение роли эмоций в жизнедеятельности человека и раскрывают их значение в становлении человечества как вида, их универсальное значение в жизни организма [1]. Некоторые исследователи рассматривают эмоции как междисциплинарный предмет, поскольку какая-либо одна из отраслей науки не может дать исчерпывающий анализ этого понятия.
Долгое время проблема эмоций была сферой компетенции психологов, психиатров и философов, однако в XX веке благодаря экспериментальным и теоретическим разработкам отечественной физиологической школы была подтверждена глубокая внутренняя связь проблемы эмоций с основными теоретическими положениями учения о высшей нервной деятельности [2].
В исследованиях физиологов предпринимаются попытки выделить положительные и отрицательные подкрепляющие структуры мозга, вызывающие либо положительные, либо негативные эмоциональные ощущения и состояния. Также физиологи пытаются исследовать вопрос о нейрохимическом обеспечении положительных и отрицательных эмоций. Новейшие исследования мозга, его отделов и структур расширяют и углубляют знания о физиологических механизмах эмоций и чувств. Однако в отношении физиологических механизмов человеческих эмоций еще остается много неизученного и неясного.
Наиболее тщательно эмоции исследованы в психологической науке. При обсуждении вопроса сущности эмоций в психологии традиционно ведется речь об их роли для человеческого организма и всей жизнедеятельности человека в целом, об источниках их возникновения, формах протекания, классификациях.
Однако при обращении к области психологии эмоций возникает ряд проблем. Прежде всего, оказывается, что психология эмоций не располагает единой теорией эмоциональных явлений, и многие авторы интерпретируют сам термин эмоция по-разному. Считается, что сама трактовка понятия «эмоция» может быть различной в зависимости от теоретических оснований конкретного исследования.
Так, психологический словарь дает следующее определение: “эмоции (от лат. emovere - возбуждать, волновать) - состояния, связанные с оценкой значимости для индивида действующих на него факторов и выражающихся прежде всего в форме непосредственных переживаний удовлетворения или неудовлетворения его актуальных потребностей” [3, с. 400].
А.Н. Леонтьев рассматривает эмоции как особый класс психических процессов и состояний, связанных с инстинктами, потребностями и мотивами. Эмоции выполняют функцию регулирования активности субъекта путем отражения значимости внеш-
них и внутренних ситуаций для осуществления его жизнедеятельности [4].
В исследовании В.Н. Куликова, АТ. Ковалева эмоции - относительно кратковременные переживания средней интенсивности, например: радость, гнев, страх и т.п. (в переводе на русский язык слово "эмоция" означает душевное волнение, душевное движение) [5].
К. Изард считает, что эмоция - "сложный феномен, включающий в себя нейрофизиологический, двигательно-экспрессивный и чувственный компоненты. Ин-траиндивидуальный процесс взаимодействия этих компонентов, в результате которого возникает эмоция, является результатом эволюционно-биологических процессов" [6, с. 69].
Рассмотрев приведенные выше трактовки термина «эмоция» хотим отметить, что согласны с позицией В.Н. Куликова и АТ. Ковалева, что эмоции носят относительно кратковременный характер, а также то, что они представляют нейрофизиологический, двигательно-экспрессивный и чувственный процесс.
Несмотря на то, что само понятие «эмоции» может трактоваться по-разному, и не имеется единой теории, в этой области исследования накоплен большой фактический материал, систематизация которого осуществляется через попытки классификации эмоций. Вопрос о количестве и видах эмоциональных реакций обсуждается в науке давно. Следует отметить, что существующие классификации довольно многочисленны и разнообразны. Этот факт объясняется тем, что многие исследователи, предпринимая попытки дать универсальные классификации эмоций, выдвигали для этого собственные основания [7]. Сравнительный анализ этих психических явлений показывает возможность их объединения по разным основаниям.
Общепринятым считается полярное деление переживаний по знаку, где выделяются положительные и отрицательные, то есть приятные и неприятные эмоциональные переживания [7]. Именно такое деление эмоций и чувств В.Н. Куликов и А.Г. Ковалев считают значимым для здоровья личности и ее деятельности. При этом положительные (стенические) эмоции благоприятно сказываются на активной деятельности и жизнедеятельности человека. В свою очередь, при отрицательных (астенических) переживаниях исследователи отмечают снижение способности разумно мыслить, дезорганизацию воли и дефекты восприятия [5].
Существование положительных и отрицательных эмоций ни у кого не вызывает сомнения, однако понятия положительности и отрицательности в отношении эмоций требуют некоторого уточнения. Иногда бывает достаточно трудно однозначно отнести ту или иную эмоцию к положительной или отрицательной. Например, такие эмоции, как гнев или стыд, трудно безоговорочно отнести к отрицательным. Психологи отмечают, что гнев иногда способствует выживанию индивида, он может соотноситься с защитой личного достоинства или сохранению личной целостности, то есть может быть положительным [6]. П.В. Симонов говорит о смешанных эмоциях, когда в одном и том же переживании соче-
