CC BY
181
ББК 60.561.3
С. Г. Айвазова
ГЕНДЕРНЫЙ РАКУРС МАССОВОЙ ПОЛИТИКИ
Статья посвящена анализу тендерных особенностей российской массовой политики. Автор видит свою задачу в том, чтобы продемонстрировать взаимосвязь таких внешне разведенных сфер, как тендер и политика, с целью подчеркнуть эвристическую ценность тендера как значимой категории анализа массовой политики. В частности, рассматриваются вопросы о том, каковы особенности взаимодействия россиян — мужчин и женщин — с государством; какой тип политического поведения характерен для мужчин и женщин; влияет ли на их политический выбор тендерная принадлежность, и если влияет, то каким образом.
Ключевые слова: тендер, массовая политика, политика граждан, ^ тендерные особенности политического поведения, тендерные разрывы,
I тендерная рассогласованность, эмпауэрмент.
<N
^ S. G. Aivazova. Gender aspect of mass policy
The article presents the analysis of gender peculiarities in Russian mass policy. Its urgency is linked to mass policy as the latter to a great extent determines the run of things and state of minds in present-day world. The latest research focuses attention on essential differences in the existing forms of mass policy differentiating as 2 opposing concepts the so called "mass policy" and "citizens' poli-| cy". The differences appear thanks to new actors who invade the policy field and
u institutionally transform political process. The new developments take place thanks
=1 to a mass involvement of women into politics. They become independent subjects
"o who consciously declare their ability to be responsible citizens. Using this ap-
j| proach the article considers such questions as: what are the peculiarities of Russia's
people — men and women — interaction with the state; what type mass policy is characteristic of political behavior for men and women; does gender influence their u political choice; and if so, in which way.
^ Ultimately the author sees her aim in demonstrating the interrelation of
^ such outwardly different spheres as gender and politics in order to underline
§ the heuristic value of gender as a meaningful category in analyzing mass policy.
^ The analysis relies upon the data of sociological surveys including
S the survey held by the Institute of Sociology RAS, Department of Comparative
^ Political Studies, headed by S. V. Patrushev. The survey was conducted as part
of the research project "Institutional problems of mass policy".
Key words: gender, mass policy, citizens' policy, gender peculiarities, gender gaps, gender mismatch, empowerment.
о
<N
© Айвазова С. Г., 2016
Айвазова Светлана Григорьевна — доктор политических наук, главный научный сотрудник, Институт социологии РАН, член Совета по развитию гражданского общества и правам человека при Президенте РФ, г. Москва, Россия, svetlana-ajvazova@yandex.ru (Dr. Sc., Chief Researcher, the Institute of Sociology of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia).
Постановка задачи
Массовая политика в последнее десятилетие во многом определяет положение вещей и состояние умов в современном мире, а потому не может не вызывать интереса исследователей. Последние при изучении ее свойств стали фиксировать внимание на сущностных различиях в формах бытования массовой политики, разводя как противоположности так называемую политику масс и политику граждан. В чем состоит противоположность этих форм? Коротко говоря, если главным агентом политики масс является толпа — безликая, гомогенная, лишенная субъектности и подчиненная внешней политической воле, то субъект политики граждан плюралистичен и самодостаточен. Он сконструирован как набор действующих лиц — мужчин и женщин, пожилых и молодых, высоко- и не слишком образованных представителей различных этносов и рас, включенных во множественные отношения, которые, тем не менее, предопределены общими для всех их принципами прав человека и гражданина, равенства, свободы и справедливости.
Эти различия возникают во многом благодаря вторжению в поле политики новых акторов, институционально преобразующих ее, подвергая критическому переосмыслению наследие прошлого и меняя политические практики. Такое переосмысление многим обязано теоретикам, работающим как в русле нового институционализма, постмодернизма, социологии активизма, так и в русле гендерных исследований. Всех их объединяет критический подход к таким моделям политики, которые сопровождаются доминированием одних лиц и дискриминацией других. В числе прочего ими была убедительно продемонстрирована взаимосвязь таких внешне разведенных сфер, как гендер и политика, подчеркнута эвристическая ценность гендера как значимой категории анализа массовой политики.
В рамках нашей темы важно отметить, что гендер при этом концептуализируется как институт, предопределенный внешними нормативными процессами. С этой точки зрения гендер понимается как исполнение должного, предписанного извне. Вместе с тем гендер — это конкретное взаимодействие мужчин и женщин. Только сообща индивиды создают культурные схемы или «смыслы», влияющие на тот или иной характер их взаимодействия. Эти «смыслы» во многом предопределяются теми практиками, в условиях которых они возникают.
Одно из самых очевидных доказательств взаимосвязи гендера и политики — исключение женщин из института гражданства в ходе великих революций ХУШ—ХК вв. Это политическое решение, по словам одного из теоретиков гендерной политической теории Д. Скотт, «связало гражданство с маскулинностью и ввело различие полов там, где его нет и не должно быть» [Скотт, 2001: 955]. Именно поэтому женщины «стали видимыми в своем различии в сфере политики только тогда, когда были исключены из нее» [там же]. Политика как способность самоопределения, выбора, обладания правами по традиции оставалась делом исключительно мужчин. Даже тогда, когда женщины врывались в толпы бунтующих масс, как это было во времена крупных исторических потрясений, они не выделялись в них, их требования, их лозунги были теми же, что у всей толпы. Только некоторые из них, такие, например, как француженка Олимпия де Гуж, осмеливались заговорить о правах женщин как неотъемлемой части
прав человека. Их поведение объявляли девиантным, несвойственным «их полу» — «другому» полу, лишенному политических полномочий.
Однако постепенная реализация идей равенства всех людей перед законом, всеобщих прав человека и гражданина становится импульсом к изменению традиционной конструкции гендерных ролей в политике. Вместе с этим массовая мобилизация женщин в политику не как «невидимого другого», а как самостоятельного субъекта, сознательно заявляющего о своей способности быть ответственным гражданином (иными словами, о способности к эмпауэр-менту — овладению определенными полномочиями и правами гражданина как соучастника в процессе принятия решений), превращается в знак преобразования политики масс в политику граждан. В этой политике идентификация граждан осуществляется не по признаку гендерной принадлежности, а в соответствии с этико-политическими принципами современной демократии — принципами свободы, равенства, справедливости. Тем самым за «другим» признается право на полноценное существование в массовой политике, основанной на субъектном разнообразии.
Концепт субъектного разнообразия предполагает, что политика может и должна строиться не путем исключения «другого», а, напротив, путем его включения, наделения гражданским статусом, полномочиями гражданского участия. Таким образом, ставится под сомнение сам принцип иерархического соподчинения и доминирования как единственно эффективный при отправлении властных полномочий, что, в свою очередь, расширяет поле возможностей для освоения сетевых, не-иерархических форм политической коммуникации и мобилизации.
Методы исследования и материал
Используя данную сетку анализа, я хотела бы рассмотреть вопрос о том, какой тип массовой политики поддерживается нашими соотечественниками — мужчинами и женщинами, влияет ли на их выбор гендерная принадлежность, и если влияет, то каким образом. Основным источником исследования станут материалы опросов общественного мнения, в частности опроса, проведенного Отделом социально-политических исследований под руководством С. В. Патрушева (ИС РАН) летом 2014 г., а также материалы других социологических служб.
Мне уже приходилось доказывать, что основой формирования политики граждан является стратегия эмпауэрмента (эмансипация, расширение возможностей граждан, усиление их влияния), которая возникает путем массовой мобилизации и генерирования власти снизу [Айвазова, 2014b: 75—79], в отличие от политики масс, которая предполагает массовую мобилизацию в ответ на волеизъявление сверху. Очевидно, что политика граждан невозможна в отсутствие актора, наделенного такими гражданскими качествами, как компетентность, ответственность, способность влиять на принятие решений, готовность к участию и действию (agency) в поле политики. Обладают ли такими качествами наши сограждане? В равной ли мере мужчины и женщины как большие социальные группы стремятся (или нет) оказывать давление на политическую элиту с целью обретения больших возможностей для участия в политическом процессе?
В поисках ответа, опираясь на вышеназванный опрос, попробую прояснить, каков уровень гражданской компетентности мужчин и женщин, которая,
как известно, базируется на интересе к политике и осведомленности о ней [Айвазова, 2011]. Ответы на вопрос «Насколько Вы интересуетесь политикой?» показали, что среди респондентов «очень интересуются политикой» (т. е. реально интересуются ею) почти 23 % мужчин и 12 % женщин; «в некоторой степени интересуются политикой» — 43 % мужчин и 49 % женщин (сумма положительных ответов — соответственно 66 и 61 %). Остальные — 34 % мужчин и 39 % женщин — либо очень «мало интересуются политикой», либо «не интересуются ею совсем» (в данном случае в их число попадают и затруднившиеся с ответом). Ощутимый гендерный разрыв в 11 п. п. заметен в первом, самом показательном варианте ответа на этот вопрос. На близкий вопрос: «Считаете ли Вы себя политически информированным человеком?» — были получены такие ответы: «Да» — 19 % мужчин и около 11 % женщин; «Скорее да» — 45 % мужчин и 39 % женщин (сумма положительных ответов — соответственно 64 и 50 %). 36 % мужчин и 50 % женщин ответили «Скорее нет» или признали себя политически «совсем не информированными». И здесь очевидны весомые гендерные разрывы.
Для данного сюжета важно обнаружить некую тенденцию в отношении наших соотечественников к политике, поэтому предлагаю обратиться к опросу общественного мнения, который был осуществлен той же командой С. В. Патрушева в 2009 г. Отвечая на аналогичный приведенному вопрос о степени их интереса к политике, 23 % мужчин и 9 % женщин заявили тогда, что они политикой «очень интересуются»; 19 % мужчин и 14 % женщин — «интересуются» ею (сумма положительных ответов — соответственно 42 и 23 %). В то же время 46 % мужчин и 58 % женщин ответили, что «скорее не интересуются»; 10 % мужчин и 16 % женщин — «совсем не интересуются» политикой (соответственно 56 и 74 %). Иными словами, более половины мужчин и три четверти женщин в 2009 г. считали политику «не интересной» для себя сферой. При этом разница положительных ответов между двумя опросами (2014—2009 гг.) у мужчин составила 24 п. п., у женщин — 38 п. п., разница отрицательных ответов у мужчин составила 20 п. п., у женщин — 24 п. п.
Налицо явный рост интереса к политике и у мужчин, и у женщин, причем у последних — в значительно большей степени. Какова же направленность этих перемен, случившихся в годы перехода от президентства Д. А. Медведева к третьему сроку президентства В. В. Путина, включающих ситуацию на Украине и связанные с ней информационные войны? В этих условиях, на мой взгляд, важно учитывать такой фактор, как источник получаемой человеком информации. При опросе в 2014 г. наши респонденты сообщили, что большая часть из них (практически в равных долях — по 38 % мужчин и женщин) получают информацию из газет. Из Интернета получают информацию около 25 % мужчин и 16 % женщин (гендерный разрыв в 9 п. п. с лидерством мужчин). Женщины, в свою очередь, чаще получают информацию от друзей, знакомых, сослуживцев — почти 31 % против 24 % мужчин; из телепередач — 11 % женщин против 8 % мужчин. Понятно, что политическая информированность у мужчин более выверена, критически заострена, чем у женщин. Оценивая в целом эту совокупность ответов, можно прийти к выводу, что женщины, несмотря на явный рост
интереса к политике, остаются политически менее компетентными по сравнению с мужчинами.
Проявляются ли сходные тенденции в гендерных разрывах по вопросам осведомленности о политике? Одним из самых показательных примеров в этом плане должна быть, с моей точки зрения, интерпретация нашими респондентами важнейшего для современности концепта демократии. Вопрос «Что такое демократическое правление?» разделил их на следующие группы: ответ «Властные функции осуществляются профессионалами» выбрали около 14 % мужчин и
18 % женщин; ответ «Граждане принимают политические решения сами» —
19 % мужчин и 10 % женщин; ответ «Народ осуществляет свою власть через своих избранников» — 41 % мужчин и 40 % женщин; ответ «Власть осуществляет лидер, избранный большинством народа» — 17 % мужчин и 18 % женщин. При определенном сходстве мужских и женских представлений о демократии явно обнаруживается склонность и мужчин, и женщин скорее передавать властные полномочия своим избранникам, чем пытаться самим влиять на власть. Однако среди мужчин почти в два раза больше сторонников прямого участия и действия, чем среди женщин.
Отвечая на вопрос «Что важнее для России: развитие демократии или сильный лидер?», 41 % мужчин и 36 % женщин предпочли позицию «демократия», 44 % мужчин и 47 % женщин — «сильный лидер». Затруднились ответить 15 % мужчин и 17 % женщин. Ответы снова подтверждают сделанный ранее вывод о большей готовности женщин поддержать авторитарную власть. Вместе с тем утверждение «Решение наиболее важных для общества вопросов нельзя доверять только политикам» получило примерно равную поддержку мужчин и женщин: за него высказались примерно по 73 % тех и других. Близкое к нему утверждение «Надо чаще проводить референдумы, чтобы знать мнение людей» поддержали 67 % мужчин и 71 % женщин. С другой стороны, утверждение «Правительству следует действовать без оглядки на то, что думает большинство» одобрили только 10 % мужчин и 8 % женщин. В то же время утверждение «Попытка реализовать любые политические идеи, кроме идей власти, ведет к беспорядку» встретило понимание со стороны 24 % мужчин и 26 % женщин. Сопоставление всех этих ответов свидетельствует о неустойчивости, неоднозначности политических позиций наших сограждан — и мужчин, и женщин, при более выраженной сумятице представлений у женщин. С этой точки зрения показательно и то, как ответили респонденты на утверждение «Решить насущные проблемы россиян способен только президент». С ним согласились 18 % мужчин и 17 % женщин. Не согласились в равной мере по 70 % мужчин и женщин. Иными словами, реакция наших респондентов на эти утверждения свидетельствует об их желании быть услышанными теми, кто принимает государственные решения, и даже влиять на эти решения. Ведь и мужчины, и женщины совершенно четко осознают свою отстраненность (точнее — отчужденность) от того, что происходит в стране. Отвечая на вопрос «От кого зависели перемены в России с 2000 г.?», примерно равное число мужчин и женщин — около 70 % — выбрали ответ «От лидеров страны»; по 12 % мужчин и женщин — «От государственных чиновников». Остальные ответы оказались на уровне статистической
погрешности. На какие же сферы жизни, тем не менее, хотели бы влиять наши респонденты? Их ответы выглядели следующим образом:
— распределение бюджета — 55 % мужчин и 52 % женщин. При этом 28 % мужчин и 32 % женщин выбрали ответ «Это — не мое дело»;
— пенсионная политика — 53 % мужчин и 64 % женщин. 32 % мужчин и
24 % женщин выбрали ответ «Это — не мое дело»;
— политика в области здравоохранения — 60 % мужчин и 71 % женщин. 27 % мужчин и 17 % женщин выбрали ответ «Это — не мое дело»;
— политика в сфере образования — 58 % мужчин и 65 % женщин. 29 % мужчин и 21 % женщин выбрали ответ «Это — не мое дело»;
— культурная политика — 51 % мужчин и 53 % женщин. 32 % мужчин и 27 % женщин выбрали ответ «Это — не мое дело»;
— экономическая политика — 51 % мужчин и 43 % женщин. 32 % мужчин и 37 % женщин выбрали ответ «Это — не мое дело»;
— внешняя политика страны — 46 % мужчин и 34 % женщин. 36 % мужчин и 47 % женщин выбрали ответ «Это — не мое дело».
Итак, значительное число респондентов — от двух третей до половины — особо волнуют такие проблемы, как пенсионная политика, здравоохранение и образование. Поэтому они, особенно женщины, хотели бы иметь влияние в этих сферах, которые непосредственно затрагивают их повседневную жизнь. Что они готовы делать для этого уже сегодня? О готовности наших респондентов к участию в местных органах власти было можно судить по их ответам на следующий вопрос: «Предположим, Вы устали от проблем в Вашем микрорайоне и у вас есть свободное время. Попробуете ли Вы стать муниципальным депутатом?» Ответ «Да» выбрали около 19 % мужчин и 14 % женщин. Понятно, что наши сограждане не рвутся к ответственности на муниципальном уровне, хотя это уровень, в значительной степени определяющий условия повседневной жизни людей.
Исходя из того, что в ответах на предложенные им вопросы 66 % мужчин и 69 % женщин заявляют, что участие в политике — их право, а также что почти
25 % мужчин и 29 % женщин расценивают участие в политике вообще как обязанность гражданина, можно предположить, что наших респондентов больше привлекает партийно-политическая деятельность. Так сколько же из них лично участвуют в работе тех или иных политических объединений? Положительно ответили на этот вопрос только 16 % мужчин и около 8 % женщин. Одновременно, отвечая на вопрос «Считаете ли Вы себя политически активным человеком?», ответ «Да» выбрали 26 % мужчин и 14 % женщин (обращаю внимание и на эти существенные гендерные разрывы, которые говорят о гораздо меньшей склонности женщин к политической активности).
Известно, что наиболее распространенная и привычная форма участия наших сограждан в политике — это выборы. Примерно две трети избирателей участвуют в них практически всегда, при этом женщины отличаются большей дисциплинированностью [Айвазова, 2014а: 269]. Каковы же мотивы электоральной активности наших сограждан? Большинство респондентов — 70 % мужчин и 78 % женщин — выбрали ответ «Желание реализовать право выбора». Следующим по значимости стал ответ «Хочу влиять на политику страны».
Его предпочли 67 % мужчин и 65 % женщин. О том, что они хотят своим голосованием выразить недовольство действующей властью, сообщили 55 % мужчин и 56 % женщин. Напротив, о том, что они хотят поддержать действующую власть, сообщили 34 % мужчин и 37 % женщин. Ответ «Привычка» выбрали в равной мере по 32 % мужчин и женщин*.
Итак, практически две трети респондентов, судя по их ответам, хотели бы «влиять на политику страны». Но каким образом? Посмотрим на то, как распределились ответы респондентов на следующий вопрос: «Если Вы стремитесь к тому, чтобы в будущем к власти пришли политики/партии, выражающие Ваши интересы, что конкретно Вы готовы сделать уже сейчас?» Заявили о готовности:
— создавать политические партии, выражающие их интересы, 9 % мужчин и 6 % женщин;
— помогать своим партиям и политикам, работающим в представительных органах, 12 % мужчин и 7 % женщин;
— пропагандировать идеи политиков/партии среди знакомых, в Интернете 11 % мужчин и 13 % женщин;
— создавать группы сторонников в социальных сетях 4,4 % мужчин и 3,6 % женщин;
— участвовать в деятельности партии 7,3 % мужчин и 6,7 % женщин;
— участвовать в политических акциях 9,2 % мужчин и 5,6 % женщин.
Ответ «Не стремлюсь» выбрали 46 % мужчин и 58 % женщин.
В целом в этом наборе ответов 54 % мужчин и 42 % женщин заявили о своей готовности способствовать тому, чтобы в будущем к власти пришли те политики или партии, которые выражают их интересы. 46 % мужчин и 58 % женщин к этому не стремятся. Обнаруженный гендерный разрыв еще раз подтверждает, что мужчины политически существенно более активны, чем женщины. Кроме того, важно подчеркнуть, что данные о готовности респондентов к поддержке «своих» в поле политики явно не совпадают с приведенными выше данными об их реальном участии в деятельности тех или иных политических объединений.
Столь же значим для сюжета статьи и вопрос о том, как выглядит в ген-дерном разрезе готовность наших сограждан к массовому протесту. Здесь важны следующие ответы: более половины респондентов — 57 % мужчин и 45 % женщин — заявляют, что они «Весьма вероятно» и «Вероятно» примут участие в массовых протестных акциях, схожих с теми, что проходили в 2011—2012 гг.; ответ «Маловероятно» и «Исключено» выбирают 36 % мужчин и 42 % женщин. В то же время на вопрос «Когда в Вашем городе, районе бывают митинги, демонстрации или другие выступления граждан с политическими требованиями, Вы лично принимаете в них участие?», положительно отвечают 23 % мужчин и 16 % женщин; отрицательно — 53 % мужчин и 62 % женщин. Между желанием участвовать в массовых протестах и реальным участием в них и у мужчин, и у женщин вновь очевидно существенное несовпадение. С другой стороны, готовность поддержать политику властей на массовых митингах выразили в ответах на соответствующий вопрос по 28 % опрошенных мужчин и женщин; 51 % мужчин и 45 % женщин ответили, что не готовы.
* Респонденты могли выбрать несколько ответов на данный вопрос.
Сведя воедино всю совокупность вышеприведенных ответов, приходится признать, что большинство респондентов не готовы проявлять активность в политике. Не случайно около 66 % мужчин и 78 % женщин отказались признать себя «политически активным человеком». Ответ «Да, считаю» выбрали в этом случае около 26 % мужчин и только 14 % женщин. Ответ подтверждает уже зафиксированную тенденцию к меньшей политической ангажированности женщин и их очевидно меньшую склонность к политическому действию.
Почему же наши сограждане, почти две трети которых изъявляют желание влиять на политику в стране, в основной своей массе уклоняются от действий и прямой ответственности в политической жизни, за исключением голосования на выборах? Респонденты объясняют причины своей «непричастности» таким образом:
— примерно по 22 % мужчин и женщин говорят, что им это «неинтересно»;
— около 15 % мужчин и 14 % женщин считают, что «нет реальных инструментов влияния на власть»;
— 14 % мужчин и около 18 % женщин утверждают, что «не умеют пользоваться своими политическими правами»;
— около 13 % мужчин и 8 % женщин заявляют, что «в России нет политической жизни»;
— 7 % мужчин и 11 % женщин полагают, что «власть принимает решения быстрее и эффективнее, чем граждане»;
— около 8 % мужчин и 7 % женщин «не имеют времени, заняты другими делами».
Иначе говоря, около 40 % мужчин и столько же женщин попросту исключают политику из сферы своих жизненных интересов и открыто признают этот факт. И примерно столько же ссылаются на несовершенство существующей политической системы и свое неумение пользоваться политическими правами. Одновременно при таком высоком уровне политической непричастности примерно равное число мужчин и женщин — около 60 % тех и других — основную «моральную ответственность за положение дел в стране» возлагают на «власть» и только около четверти мужчин и такое же количество женщин — на «народ».
Теперь предлагаю сопоставить ответы, полученные в ходе опроса, проведенного под руководством С. В. Патрушева летом 2014 г., с данными двух опросов, проведенных Левада-центром в январе и марте 2015 г. Первый из них касался проблем повседневной жизни россиян. Отвечая на традиционный вопрос Левада-центра «От чего зависит благополучие человека», ответ «От самого человека» выбрали 60 % опрошенных, 35 % высказались за ответ «От справедливого устройства общества». В 1991 г. последний вариант ответа выбрали 51 % респондентов, первый же — только 37 % [Мы стали больше полагаться на себя]. Казалось бы, налицо явная тенденция к росту «самостояния» наших сограждан. Однако, комментируя результаты этого опроса, глава центра Л. Гудков советует не спешить с оптимистическими выводами: «Для населения России характерен сильнейший государственный патернализм. Мы постоянно фиксируем расхождения между представлениями о том, как "должно быть устроено общество" (государство обязано обеспечить определенный уровень жизни, предоставить
гарантии в сфере медицины, работы, жилья), и тем, как оно, с точки зрения граждан, устроено в действительности. 65—70 % придерживаются убеждения, что государство должно обеспечить все вышеназванное, но при этом трезво оценивают ситуацию, знают, что власть их наверняка обманет, не выполнит своих обещаний» [там же]. Показательно, что, как бы в подтверждение точки зрения социолога, в марте 2015 г., отвечая на вопрос Левада-центра «Как должны строиться отношения между государством и гражданами», 45 % мужчин и 50 % женщин выбрали ответ «Государство должно заботиться обо всех своих гражданах». Еще на один вопрос: «На каком из следующих принципов должно быть устроено общество, в котором Вы хотели бы жить?» — были даны следующие ответы: «Власть должна заботиться о людях» — 73 % мужчин и 72 % женщин; «Люди должны иметь возможность добиваться от власти того, что им нужно» — по 25 % мужчин и женщин. Не менее показательные ответы были даны на вопрос «Как бы Вы определили свои отношения с властью?». Первый вариант ответа: «Вступая в контакт с властью, Вы добиваетесь того, что Вам нужно» — выбрали 11 % мужчин и 9 % женщин. Второй: «Ваша жизнь во всем зависит от власти» — по 25 % мужчин и женщин. Третий: «Вы живете, полагаясь только на себя и избегая вступать в контакт с властью» — 57 % мужчин и 54 % женщин. Трактуя на фоне других последний вариант ответа, логично предположить, что в данном случае речь идет не столько о развитии тенденции к «самостоянию» наших сограждан в поле политики, сколько об их отчужденности от сферы властных отношений. Наконец еще один вопрос: «Готовы ли Вы лично участвовать в политике?» — привел к таким результатам. 23 % мужчин и 22 % женщин выбрали ответ «Определенно да» и «В какой-то мере да»; 70 % мужчин и 72 % женщин — «Скорее нет» и «Определенно нет» [Как должны складываться отношения...]. Отмечу, что реакция респондентов на опросы Левада-центра в марте 2015 г. выглядит более гендерно-согласованной, чем в нашем опросе 2014 г. «Сильный лидер, апеллирующий, прислушивающийся к народу» — таков на сегодня предпочтительный вариант политического режима для наших соотечественников — и женщин, и мужчин.
Результаты исследования
Анализ позиций россиян по вопросам, связанным с их политическим участием и действием, на мой взгляд, дает основание прийти к выводу о том, что они выглядят достаточно противоречивыми. А такая стратегия, как эмпауэрмент, означающая стремление граждан к расширению своего влияния на политические процессы, является в большей мере проблемой, чем признаком массовой политики в России. На эту ситуацию, разумеется, всерьез влияют гендерные разрывы во взглядах и поведении наших сограждан. Ведь женщины, позиция которых отличается большим конформизмом, меньшей политической ангажированностью, меньшей способностью к критической оценке политических явлений, составляют и большинство населения страны, и более весомую часть ее электората. Но, похоже, дело здесь не только в гендерной рассогласованности политического выбора россиян. Значимым фактором особенностей взаимодействия россиян — мужчин и женщин — с государством остается еще и их общее «не-самостояние», некая робость перед всемогуществом левиафана.
Опросы общественного мнения, и наши, и проведенные коллегами, подтверждают эвристическую значимость высказываний А. С. Ахиезера — одного из самых прозорливых отечественных культурологов, сделанных им еще на заре перестройки. Уже тогда, оценивая потенциальные возможности реформ в сфере политики, он утверждал, что реформы натолкнутся на неспособность российского общества к «возвышению людей до сложности проблем, которые им приходится решать», — к развитию частной инициативы, готовности брать на себя ответственные решения, к эффективным новациям в политической сфере [Ахие-зер, 1997: 792—793], иными словами — к некоей смене ролей во взаимодействии граждан с государством, к их эмансипации, эмпауэрменту. Слабое влияние граждан на процессы принятия решений, по мнению политолога К. Вельцеля, обращает процессы демократизации вспять: «Демократизация маловероятна, если массы неспособны преодолеть нежелание властей наделять их правами и возможностями» [Вельцель, 2015: 160]. Политологи М. С. Фиш и Дж. Виттенберг, специально изучавшие факторы «обращения демократизации вспять», среди прочего выделяли низкий статус и уровень социального сознания женщин и особо подчеркивали: «Сокращайте неравенство между полами, даже если это требует продолжительных усилий, а в короткие сроки не станет источником чудесных изменений» [Фиш, Виттенберг, 2015: 431].
Библиографический список
Айвазова С. Г. Гендерное гражданство, активность и изменение тендерного порядка // Граждане и политические практики в современной России: воспроизводство и трансформация институционального порядка / отв. ред. С. В. Патрушев. М.: РАПН: РОССПЭН, 2011. С. 231—237.
Айвазова С. Г. Избирательный цикл 2011—2012 гг.: о чем говорят гендерные разрывы // Пути России. Новые языки социального описания: сборник статей. М.: Новое литературное обозрение, 2014а. Т. 19. С. 266—279.
Айвазова С. Г. Эмпауэрмент как признак и проблема современной политики // Политическая наука. 2014б. № 4. С. 75—95.
Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта: в 2 т. Новосибирск: Новосибирский хронограф, 1997. Т. 1. 804 с.
Вельцель К. Теории демократизации // Демократизация: учебное пособие / под ред. К. В. Харпфера, П. Бернхагена, Р. Ф. Инглхарта, К. Вельцеля. М.: Высшая школа экономики, 2015. С. 148—178.
Как должны складываться отношения между гражданами и государством. URL: http://www.levada.ru/sites/default/files/socdem_4.pdf (дата обращения: 23.08.2015).
Мы стали больше полагаться на себя. ЦКЬ: http://www.levada.ru/23-01-2015/my-stali-bolshe-polagatsya-na-sebya (дата обращения: 23.08.2015).
Скотт Дж. Некоторые размышления по поводу гендера и политики // Введение в гендерные исследования. Харьков: ХЦГИ; СПб.: Алетейя, 2001. Ч. 2. С. 946—962.
Фиш М. С., Виттенберг Дж. Неудавшаяся демократизация // Демократизация: учебное пособие / под ред. К. В. Харпфера, П. Бернхагена, Р. Ф. Инглхарта, К. Вельцеля. М.: Высшая школа экономики, 2015. С. 425—444.
References
Aivazova, S. G. (2011) Gendemoe grazhdanstvo, aktivnost' i izmenenie gendernogo poriadka [Gender citizenship, activity, and transformation of gender order], in: Patrushev, S. V. (ed.) Grazhdane i politicheskie praktiki v sovremennoi Rossii: vosproizvodstvo i trans-formatsiia institutsional'nogo poriadka, Moscow: RAPN, ROSSPEN, pp. 231—237.
Aivazova, S. G. (2014a) Izbiratel'nyi tsikl 2011—2012 gg.: o chem govoriat gendernye ra-zryvy [Electoral cycle, 2001—2012: what do gender gaps speak about], in: Puti Rossii. Novye iazyki sotsial'nogo opisaniia, Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie, vol. 19, pp. 266—279.
Aivazova, S. G. (2014b) Empowerment kak priznak i problema sovremennoi politiki [Empowerment as marker and a problem of contemporary mass politics], Politicheskaia nauka, no. 4, pp. 75—95.
Akhiezer, A. S. (1997) Rossiia: kritika istoricheskogo opyta [Russia: critique of historical experience], Novosibirsk: Novosibirskii khronograf, vol. 1.
Vel'tsel', K. (2015) Teorii demokratizatsii [Theories of democratization], in: Harpfer, K. V., Bernkhagen, P., Inglhart, R. F., Vel'tsel', K. (eds), Demokratizatsiia, Moskow: Vysshaia shkola economiki, pp. 148—178.
Skott, Dzh. (2001) Nekotorye razmyshleniia po povodu gendera i politiki [Some considerations on gender and politics], in: Vvedenie v gendernye issledovaniia [Introduction to gender studies], Khar'kov: KHTSGI, St. Petersburg: Aleteiia, part 2, pp. 405—436.
Fish, M. S., Vittenberg, Dzh. (2015) Neudavshaiasia demokratizatsiia [Failed democratization], in: Harpfer, K. V., Bernkhagen, P., Inglhart, R. F., Vel'tsel', K. (eds), Demokratizatsiia, Moskow: Vysshaia shkola economiki, pp. 425—444.
Статья поступила 24.11.2015 г.
