CC BY
36ТЕОРИЯ И ИСТОРИЯ ПРАВА И ГОСУДАРСТВА
Theory and history of the law and state
УДК 343.8
А. П. Веселова
ГЕНДЕРНЫЕ АСПЕКТЫ УГОЛОВНОЙ ПОЛИТИКИ В ПЕРИОД СТАНОВЛЕНИЯ ПРАВА СОВЕТСКОЙ РОССИИ
Гендерные аспекты уголовной политики советского государства в 1917 — двадцатых годах XXв., на этапе становления социалистического права, рассматриваются на основании анализа правового положения женщины как участника уголовных и уголовно-исполнительных правоотношений. Для уголовного законодательства данного периода в целом характерно намеренное нивелирование гендерных различий, что соответствует классовому подходу в уголовном праве и общей политике большевиков в «половом» вопросе. Тем не менее, имеющаяся источниковая база позволяет выделить особенности, характеризующие положение женщины как субъекта преступления, как потерпевшей, некоторые типичные «женские» преступления, уголовные наказания и специфику их применения в отношении женщин (в том числе в виде лишения свободы).
Работа построена на разнообразных источниках, центральное место среди которых занимают законодательные акты послереволюционного периода и 20-х годов XX века.
Ключевые слова: женщины, история наказаний, правовое положение женщины, осужденные женщины.
A. P. Veselova
GENDER ASPECTS OF CRIMINAL POLICY IN THE PERIOD OF FOUNDATION SOVIET RUSSIAN LAW
Gender aspects of criminal policy of the Soviet state in 1917 the twenties of the XX century, at the stage of forming the foundations of socialist law, are considered on the basis of the analysis of the legal status of women as participant of criminal and criminal-executive relations.
For the criminal legislation of that period as a whole is characterized by deliberate leveling of gender differences, which corresponds to the class approach in criminal law and the general policy of the Bolsheviks in the «sex» issue. Nevertheless, the available source base allows you to select features that characterize the status of women as a subject of a crime as the victim, some typical «female» crime, criminal penalties, and the specifics of their application to women (including imprisonment).
Keywords: women, the history of punishment, the legal status of women, convicted women.
© Веселова А. П., 2016.
С октября 1917 г. выработка новой уголовной политики становится одной из первостепенных задач послереволюционного государства, так как сам факт сохранения и удержания власти большевиками зависел от их продуктивной борьбы с противниками нового строя (в советской терминологии — с контрреволюцией).
Конец десятых — начало двадцатых годов XX в. характеризуются активной и в значительной степени хаотичной законодательной деятельностью в уголовной сфере. В этот период было издано большое количество актов, содержащих преимущественно нормы особенной части уголовного права. А. А. Герцензон метко называет данный этап свободным, еще не ограниченным законом правотворчеством [2, с. 100], подчеркивая тем самым, что единственное, на что ориентируется законодатель в своей работе — это революционное правосознание.
С точки зрения идеологии большевизма новое право должно создаваться с «чистого листа», без преемственности и рецепции. Отношение новой власти к дореволюционному буржуазному праву в целом отражают положения Декрета о суде № 1: «Местные суды ... руководятся в своих решениях и приговорах законами свергнутых правительств лишь постольку, поскольку таковые не отменены революцией и не противоречат революционной совести и революционному правосознанию» [5, с. 125]. Очевидно, что большая часть уголовного законодательства царской России не отвечала данным условиям.
Первым нормативным актом, позволяющим проанализировать общие положения нарождающегося уголовного права, являются «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР» [19]. «Руководящие начала» выступают одновременно обобщением практики по уголовным делам первых лет существования большевистской власти, а также документом, определяющим магистральное развитие уголовного права
советской России, прообразом социалистического уголовного кодекса.
Ст. 12 «Руководящих начал» устанавливает, что при определении меры наказания следует различать: «а) совершено ли преступление лицом, принадлежащим к имущему классу, с целью восстановления, сохранения или приобретения какой-либо привилегии, связанной с правом собственности, или неимущим, в состоянии голода или нужды; б) совершено ли деяние в интересах восстановления власти угнетающего класса, или в интересах личных совершающего деяние; в) совершено ли деяние в сознании причиненного вреда, или по невежеству и несознательности; г) совершено ли деяние профессиональным преступником (рецидивистом), или первичным; д) совершено ли деяние группой, шайкой, бандой, или одним лицом; е) совершено ли деяние посредством насилия над личностью, или без такового; ж) направлено ли деяние против личности, или против имущества; з) обнаружены ли совершающим деяние заранее обдуманное намерение, жестокость, злоба, коварство, хитрость, или деяние совершено в состоянии запальчивости, по легкомыслию и небрежности».
Таким образом, «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР» 1919 г. формируют классовый подход в советском уголовном праве, предполагающий дифференциацию наказания в зависимости от социальной принадлежности преступника (см. также [3]).
«Руководящие начала по уголовному праву РСФСР» не содержат статей, предполагающих какие-либо изъятия для лиц женского пола. Нейтральность «Руководящих начал» в данном отношении находится в полном соответствии с идеологической политикой большевиков, направленной в «половом вопросе» на уравнивание правового статуса мужчины и женщины во всех общественных сферах.
В целом нормы уголовного, уголовно-процессуального, уголовно-
исполнительного права послереволюционного периода отражают этот подход. Декреты о судах, Инструкция революционному трибуналу устанавливают, что в роли судей, обвинителей и защитников в народных судах, революционных трибуналах могут выступать на равных условиях граждане обоего пола, если, конечно, они соответствуют иным требованиям [4], [5], [9].
Инструкция «О лишении свободы, как о мере наказания, и о порядке отбывания такового» 1918 г., определяя виды исправительных учреждений, организацию управления местами лишения свободы, порядок лишения свободы и распределения арестованных, конвоирование, порядок содержания осужденных и др., не делает никаких различий между мужчинами и женщинами как участниками уголовно-правовых отношений. Единственное специальное упоминание лиц женского пола касается сохранения порядка раздельного содержания осужденных: «Места лишения свободы делятся на мужские и женские, а по их назначению на общие места заключения (тюрьмы); реформатории и земледельческие колонии ...; испытательные заведения ...; карательно-лечебные заведения ...; тюремные больницы» [20].
В рассматриваемый период еще не сформировались ни система преступлений, ни система наказаний новой России, однако некоторые преступные деяния получают более тщательное нормирование, в том числе в военно-уголовном законодательстве. Речь идет о контрреволюционных преступлениях и особо тяжких преступлениях против личности и имущества. Выбор законодателя вполне понятен и объясняется условиями послереволюционного периода и гражданской войны.
В связи с выработкой понятия «контрреволюционные преступления» в уголовном законодательстве послереволюционной России появляются новые виды преступных деяний, субъектами которых выступают в том числе женщины. При этом документальные сви-
детельства показывают, что у некоторых из распространенных контрреволюционных преступлений «женское лицо». К таковым можно отнести саботаж, контрреволюционные восстания и мятеж, контрреволюционная агитация и пропаганда [11], связанные с проведением продовольственной политики большевиков в период «военного коммунизма» в 1918-1921 гг. Особенностью «женских» восстаний и мятежей является их организованных характер, однако при этом женщины зачастую выступают не непосредственными организаторами контрреволюционного преступления, но его активными исполнителями.
Из материалов советских органов на местах:
Экстренное донесение Нашинской сельской ячейки РКП(б) и Салтосарай-ского волисполкома в Курганский уездный исполком советов (с. Чашино, 31 декабря 1920 г.): «На этой почве возникло восстание против вывоза хлеба с мест, которое вылилось в форме организованных женских выступлений, активных протестов, препятствующих выполнению разверстки. В других селениях движение выливается в форме женских собраний, которые предъявляют требование о прекращении выполнения разверстки, разгружают с возов хлеб в амбары» [25].
Информационная сводка Тюменской губчека за январь 1921 года (г. Тюмень [Начало февраля 1921 г.]): «В волости Ларихинской, селе СтароТравное 29 декабря 1920 года, когда крестьяне стали выполнять возложенную на них разверстку, секретарь сельсовета Кривопалов собирает всех женщин и предлагает им отобрать ключи от амбаров, где хранится хлеб, ссыпанный по разверстке. Когда были отобраны ключи, тот же Кривопалов предлагает разобрать хлеб, разделить его между тех, кто ссыпал. Предложение женщины моментально привели в исполнение. После этого секретарь Кривопалов организует женский сельсовет, на котором
было постановлено: когда приедет отряд, то его обезоружить и арестовать, поставить часовых, чтобы смотреть, когда он появится, [и] звонить в колокола... В Уктузской волости, в селе Ук-тузское и дер. Шамшурино женщины прогнали продотряд, требуя оставления продкорма, убито 2 крестьянина]... В селе Поволокинское женщины распускают совет, организуют женский и выбирают двух делегаток для ходатайства перед властью против действия продотрядов» [26].
Донесение военного следователя Громаковского и оперативной тройки заведующему политбюро Курганского уезда И. И. Рутке (с. Пьянково, 3 января 1921 г.): «Местное кулачество, зачуяв полнейшую выкачку хлеба, организовалось. Особенно была использована женская часть населения. Разные темные личности, начиная с Кургана, начали успешно развивать женское движение и направили его на путь реакции против разверстки. Реакционеры вполне добились своих целей: были избраны женские комитеты — где тайные, где явные, которые кое-где и захватили управление движением и даже власть, и, во всяком случае, поколебали авторитет власти» [27] и т. п.
Среди особо тяжких преступлений против личности, учтенных в законодательстве этого периода, следует отметить изнасилования. В послереволюционный период преступления против половой неприкосновенности получают большое распространение. Это подтверждают многочисленные документальные свидетельства (см. напр., [6], [8], [28]) и художественная литература, осмысляющая сложное время гражданской войны. Вероятно, это можно объяснить не только социальным и правовым кризисом, сопровождающим конец десятых — начало двадцатых годов XX в., но и идейными установками большевистски настроенного населения, использующего партийные лозунги для оправдания преступного поведения.
Среди красноречивых доказательств этому — материалы Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков в 1918 г. Один из актов данной комиссии рассказывает об издании большевиками в Ека-теринодаре декрета о «социализации», которому подлежали все «девицы в возрасте от 16 до 25 лет». Красноармейцы, желающие участвовать в «социализации» могли получить соответствующие «мандаты»:
«Мандат* Предъявителю сего товарищу Карасееву предоставляется право социализировать в городе Екатеринода-ре 10 душ девиц возрастом от 16-ти до 20-ти лет на кого укажет товарищ Кара-сеев.
Главком Иваще [подпись] Место печати [печать]» [13].
Подобные мандаты привели к массовым изнасилованиям и убийствам лиц женского пола, большая часть которых являлась ученицами местных учебных заведений.
Послереволюционное законодательство характеризуется неразработанностью санкций по многим видам преступлений, что характерно и для преступлений против половой неприкосновенности. При этом Декрет о суде № 3 изымает из юрисдикции местных судов дела о посягательствах на человеческую жизнь, изнасиловании, разбое и бандитизме, подделке денежных знаков, взяточничестве и спекуляции, предоставляя им право налагать наказания до 5 лишения свободы [4], что позволяет сделать вывод о низшем пределе наказаний по рассматриваемой категории дел.
Вероятно, в силу особенностей исторического момента единой практики по наказаниям за совершение половых преступлений не существовало. К примеру, любопытный текст Владимирского совета депутатов 1918 г. «О раскрепощении женщин» одновременно отражает и то, каким образом большевистская идеология находила применение «на местах» и практику наказаний за
изнасилования [24, с. 30]. 1 марта 1918 г. в городе Владимир отменялось частное право на владение женщинами («брак отменен, как предрассудок старого капиталистического строя»). Все лица женского пола, достигшие 18-летнего возраста, объявлялись собственностью республики. Они получали право выбрать себе «временного сожителя-товарища» — мужчину от 19 лет до 50. Дела об оскорблении женщин, попытках изнасилования и изнасиловании подлежали рассмотрению ревтрибуналом «по всей строгости революционного времени». Изнасилование несовершеннолетних рассматривалось в качестве государственного преступления.
В послереволюционный период была отменена уголовная ответственность для женщин, прибегнувших к прерыванию своей беременности [22]. Аборты должны были проводиться бесплатно «в обстановке советских больниц», что предполагало безопасность проводимой операции. Для лиц, занимающихся частной практикой по прерыванию беременности (в том числе для акушерок или «бабок») уголовная ответственность сохранялась. Постановление Народных комиссариатов здравоохранения и юстиции считало репрессивную политику в отношении абортов неэффективной, поддерживающей в реалии подпольные операции, приводящие к тяжелым и не редко смертельным последствиям. Нормативный документ исходил из следующего: декриминализация абортов необходима в силу того, что «моральные пережитки прошлого и тяжелые экономические условия настоящего еще вынуждают часть женщин решаться на эту операцию».
Представляется, что подобный вывод соответствует общему осмыслению природы наказания этого периода, представленному в «Руководящих началах по уголовному праву» 1919 г. Для сравнения: «При выборе наказания следует иметь в виду, что преступление в классовом обществе вызывается укла-
дом общественных отношений, в котором живет преступник. Поэтому наказание не есть возмездие за «вину», не есть искупление вины» [19].
Таким образом, отмену уголовной ответственности для женщины за совершение аборта можно объяснить тем, что законодатель отрицает общественную опасность личности женщины, решившейся на прерывание беременности.
Кроме того, проведенная легализация абортов вполне созвучна общей политике большевиков в «половом» вопросе, направленном на освобождение женщин от «материальных тягот устарелого домашнего хозяйства путем замены его домами-коммунами, общественными столовыми, центральными прачечными, яслями и т. п.» [23].
В 1922 г. был принят первый уголовный кодекс РСФСР — УК 1922 г., который подытожил развитие уголовного законодательства послереволюционного времени и одновременно создал основу для всего последующего советского права.
Первоначальный текст Уголовного кодекса РФСФР 1922 г. не предполагал изъятий для лиц женского пола, но в нем оказались проработаны составы преступлений, потерпевшими в которых чаще всего выступают женщины.
В пятой главе Кодекса «Преступления против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности» был сформирован раздел, предусматривающий ответственность за преступления в области половых отношений [29, раздел 4. Преступления в области половых отношений]. Нормы данного раздела можно условно разделить на две группы — составы, связанные с удовлетворением половой потребности, и не связанные с таковой. К первым составам относились половое сношение с лицом, не достигшим половой зрелости (ст. 166), изнасилование (ст. 169). Квалифицирующими признаками данных составов являются сношение, сопряженное с растлением и удовлетворением половой страсти в
извращенных формах (ст. 167), самоубийство потерпевшего лица (ст. 169). Ко вторым составам относились развращение малолетних и несовершеннолетних (ст. 168), принуждение из корыстных или иных личных целей к занятию проституцией (ст. 170), сводничество, содержание притонов разврата, а также вербовка женщин для проституции (ст. 171). Квалифицирующие признаки последнего состава — вовлечение в проституцию лица, состоявшего на попечении обвиняемого или не достигшего совершеннолетия (ч. 2 ст. 171).
Уголовный кодекс РСФСР 1922 г. поддерживал политику легализации абортов, заданную Постановлением народных комиссариатов здравоохранения и юстиции «Об охране здоровья женщин». Также Кодекс вводил уголовную ответственность для лиц, проводивших аборты без надлежаще удостоверенной медицинской подготовки, и лиц, имеющих врачебную подготовку, но производящих аборты в ненадлежащих условиях. Квалифицирующими признаками являлись совершение абортов в виде промыслов, без согласия матери или повлекшие смерть женщины (ст. 146 УК РСФСР).
30 декабря 1922 г. был подписан Договор об образовании Союза Советских Социалистических Республик, в соответствии с которым установление основ судоустройства и судопроизводства, а также гражданское и уголовное союзное законодательство было отнесено к компетенции верховных органов СССР. Это же положение получило закрепление в первой союзной Конституции 1924 г.
Осенью 1924 г. были приняты Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и Союзных Республик (утверждены Постановлением Президиума ЦИК СССР от 31.10.1924) [14], призванные закрепить в законодательном порядке общие положения и принципы советского уголовного права. Основные начала во многом повторяли
нормы действующего на тот момент Уголовного кодекса 1922 г., но содержали и новые положения, что в последующем обусловило внесение изменений в УК 1922 г. и принятие новой редакции 1926 г. (фактически — нового кодекса).
Основные начала уголовного законодательства СССР и Союзных Республик подтверждали возможность применения расстрела в качестве высшей меры социальной защиты (временно, до его отмены ЦИК СССР). Однако в отличие от Уголовного кодекса Основные начала установили, что смертная казнь в виде расстрела не применяется к несовершеннолетним (не достигшим 18 лет) и к беременным женщинам [14, ст. 13, прим. 2]. Кроме того, среди смягчающих обстоятельств, которые должны быть учтены судом при вынесении приговора, наряду с основаниями, содержащими откровенно классовый характер, было названо состояние беременности [14, ст. 32].
Б. Утевский, А. Шестакова на основе анализа судебной практики и статистического материала, полученного в 1920-е гг., утверждали, что при вынесении приговоров суд относится к женщинам мягче, чем к мужчинам, независимо от состояния беременности. На основании переписи, проведенной в местах лишения свободы в 1926 г., авторами был сделан вывод, что «по всем преступлениям процент приговоренных к лишению свободы на срок до одного года среди женщин был выше, чем среди мужчин, а процент приговоренных на сроки свыше одного года наоборот выше у мужчин, чем у женщин» [30, с. 357-358].
В 1924-1928 гг. Уголовный кодекс РСФСР 1922 г. для автономных республик и областей был дополнен специальной главой, посвященной бытовым преступлениям. Гл. IX «Бытовые преступления» вводила уголовную ответственность за некоторые традиционные обычаи в национальных окраинах Советского Союза (Автономной Киргизской
ССР, Автономной Туркестанской ССР, Автономной Башкирской ССР, Карачаево-Черкесской автономной области, Бурято-Монгольской автономной ССР и др.) [18]. Многие из этих обычаев были связаны с брачно-семейными отношениями, поэтому подразумевалось, что новые нормы защищали прежде всего честь и достоинство лиц женского пола. Гл. IX «Бытовые преступления» вводила уголовную ответственность за принуждение женщины к выходу замуж вопреки ее воли, в том числе путем уплаты калыма; похищение женщины для вступления с нею в брак против ее воли; принуждение женщины ко вступлению в брак со стороны родителей, опекунов или родственников против ее воли; вступление в брак с лицом, не достигшим половой зрелости, или принуждение к заключению такового брака со стороны родителей, опекунов или родственников; двоеженство и многоженство.
Ответственность распространялась не только на непосредственных участников деяния, но и задействованных родственников, частных и должностных лиц.
Отдельным аспектом рассматриваемой темы является вопрос о правовом положении женщин в местах лишения свободы в послереволюционный период. Следует отметить, что при всей нелицеприятности «женской тюрьмы» советской России (особенно 1920-х — 1940-х гг.) необходимо понимать некоторую тенденциозность, с которой в настоящее время рассматривается эта тема.
Несмотря на общую направленность советского законодательства на уравнивание правового положения мужчины и женщины, в том числе в уголовной и уголовно-исполнительной сфере, нормативные акты первого десятилетия существования советской власти содержат нормы, нацеленные на улучшение положения женщин и их детей в местах лишения свободы.
Положение об общих местах заключения РСФСР, утвержденное постановлением Народного комиссариата юстиции РСФСР от 15.11.1920 [17], определяет, что в местностях, где нет особых женских мест заключения или отделений, женщины должны помещаться в камерах, особо изолированных от остальных [17, § 45]. В § 32 Положения указано, что с заключенными могут приниматься грудные дети, которые помещаются с совместно с матерями. Определенной уступкой беременным и кормящим женщинам является § 200, устанавливающий, что для данных категорий осужденных может быть отложен перевод в другое место заключения в случае, если врач признает переезд опасным для состояния заключенных. Наконец, Положение об общих местах заключения РСФСР определило, что персонал женских мест заключения (женских отделений) должен состоять из наблюдательниц (надзирательниц) [17, § 21], т. е. лиц женского пола.
Первый уголовно-исполнительный кодифицированный акт советского государства — Исправительно-Трудовой Кодекс РСФСР 1924 г. [10] — не только подтвердил, но и расширил нормы Положения об общих местах заключения РСФСР, касающиеся лиц женского пола. Если Положение устанавливало, что грудные дети «могут быть принимаемы» в места заключения совместно с матерью, то ИТК 1924 г. в ст. 1 09 закрепил прямое указание о такой возможности при желании самой заключенной: «При приеме в исправительно-трудовое учреждение заключенных женщин по их желанию принимаются и их грудные дети».
ИТК 1924 г. впервые вводит положение о том, что заключенные женщины начиная с 5 месяца беременности не подлежат посылке на работы вне места заключения без их на то согласия. Точно так же женщины, отбывающие принудительные работы без содержания под стражей начиная с 5 месяца беременности не подлежали посылке на
работы вне своего постоянного места жительства без их согласия [10, ст. 42, ст. 58]. Следует обратить внимание, что женщины на поздних сроках беременности освобождаются не от трудовых обязанностей, а от дополнительного этапирования к удаленному месту работы. Данная позиция законодателя соответствует общей концепции Кодекса, направленного на внедрение труда в качестве главного воспитательно-исправительного средства [10, см. ст. 52].
ИТК РСФСР 1924 г. определяет, что женщинам, отбывающим принудительные работы без содержания под стражей или работающим в период лишения свободы, применяются все правила, установленные трудовым законодательством [10, ст. 29]. Это означает, что лица женского пола не должны допускаться к ночным работам, тяжелым и вредным для здоровья производствам и подземным работам. Для беременных и кормящих грудью запрещается сверхурочная работа. Кроме того, они освобождаются от работы при физическом труде в течение восьми недель, а при умственном труде — в течение шести недель до и на такой же срок — после родов с сохранением им на этот срок полного заработка. Кормящим матерям кроме общих перерывов предоставляются дополнительные перерывы для кормления ребенка с отнесением их в счет рабочего времени [12, ст. 129-134].
Согласно ст. 114 ИТК РСФСР 1924 г. «Заключенные женского пола и несовершеннолетние, а также правонарушители из рабоче-крестьянской молодежи в возрасте от 16 до 20 лет помещаются в специально для них предназначенные исправительно-трудовые учреждения». Однако при этом Кодекс, как и предыдущие нормативные акты (Инструкция «О лишении свободы, как о мере наказания, и о порядке отбывания такового» 1918 г. , Положение об общих местах заключения РСФСР 1920 г.), не указывает, какие именно ме-
ста заключения рассчитаны на лиц женского пола.
Идея раздельного существования осужденных в зависимости от пола получила в Советском Союзе в анализируемый период любопытное оформление. С одной стороны, законодатель последовательно включал в нормативные акты статьи об отдельных исправительных учреждениях для лиц женского пола, с другой стороны, не принимал активных усилий для реализации данных положений на практике. Так, к началу 1930-х гг. в РСФСР существовало единственное отдельное учреждение для осужденных-женщин — Новинский дом заключения в Москве [1, с. 104], переоборудованный из бывшей Московской женской царской тюрьмы.
Безусловно, данное противоречие может быть объяснено банальной недостаточностью государственных материальных средств для строительства и переоборудования специальных женских мест заключения. Однако советские авторы Б. Утевский и А. Шестакова, современники проводимой уголовной и уголовно-исполнительной политики 20-х — 30-х гг. XX в., объясняют ситуацию особым «советским» пониманием принципа раздельного содержания осужденных: «в СССР это отдельное содержание мужчин и женщин, лишенных свободы, ничего общего не имеет с раздельным содержанием мужчин и женщин в тюрьмах капиталистических стран... В советских местах лишения свободы, в которых половая проблема благодаря кратким срокам лишения свободы, отпускам и ничем неограниченным свиданиям в открытых колониях вообще не имеет особой остроты, подобное, лицемерие и ханжеское отношение к вопросам "нравственности" выжжены огнем. В чем же в таком случае суть отдельного содержания женщин и мужчин в местах лишения свободы в СССР? А в том, что женщины и мужчины лишенные свободы хотя и живут в разных зданиях, и корпусах, но работают в одних предприятиях,
посещают совместно кино, театр, библиотеки, читальни, вместе и полноправно работают в общественных организациях лишенных свободы» [30, с. 359]. При этом авторы указывают и практическую причину подобного понимания раздельного содержания осужденных. Она заключается в «бедности» производственных возможностей специальных женских исправительных учреждений, не позволяющих в полной мере реализовать исправительно-трудовое воздействие [30, с. 360-361].
Еще одним непрозрачным моментом ИТК 1924 г. являются статьи о детях в местах заключения: разрешая прием и содержание грудных детей совместно с матерями, Кодекс не включает специальных норм, регулирующих этот процесс (в том числе о питании, прогулках, вещевом обеспечении детей и т. п.). Для сравнения: правилам содержания несовершеннолетних правонарушителей в трудовых домах посвящена отдельная глава [10, глава IV. Правила содержания заключенных в трудовых домах для несовершеннолетних правонарушителей]. Не раскрывает Исправительно-трудовой кодекс и понятие «грудные дети», не конкретизируя тем самым возраст принимаемых детей.
То, каким образом рассмотренные нормы ИТК реализовывались на практике, позволяют увидеть документальные свидетельства этого периода. Прекрасным и красноречивым источником являются письма осужденных и их родственников, посылаемые в общественные организации, направленные на оказание помощи политическим заключенным в Советской России [16]. Письма, сохранившиеся в архивных фондах этих организаций, написаны женщинами, упоминающими в обращениях — «криках о помощи» — в том числе свой тюремный быт и быт своих детей. Письма регистрировались, а затем обрабатывались сотрудниками общественных организаций на основании соответствующих запросов в Государственное политиче-
ское управление, что позволяет относиться к ним как полноценным историческим источникам.
Письма осужденных и их родственников позволяют, во-первых, сделать вывод о том, что женщины, в том числе беременные и женщины с детьми, не обеспечивались ни одеждой, ни обувью, ни другими необходимыми принадлежностями [7]. Нормативные документы послереволюционного периода предусматривают выдачу вещевого довольствия («одежда, белье, обувь и постельные принадлежности» [17, § 84], но из смысла статей данных актов вытекает то, что его стоимость возмещалась за счет средств, заработанных осужденными [21, ст. 22], [17, § 112]. В силу того, что осужденные зачастую не имели возможности заработка из-за отсутствия рабочих мест либо были неспособны к труду вследствие своего состояния (беременные женщины и женщины с маленькими детьми), приходилось рассчитывать главным образом на передачи близких людей. Во-вторых, в места заключения допускался прием и содержание совместно с матерями не только детей грудного возраста в общепринятом понимании этого термина (т. е. детей в возрасте до одного года). В-третьих, для детей и их матерей обычно не существовало «привилегированного» порядка содержания (дополнительных прогулок, послабления в режиме, улучшенного питания и т. п.) [15].
Законодательство конца 10-х — 20-х гг. XX в. носит специфический характер, обусловленный послереволюционными изменениями, кардинальной сменой политической власти и государственного строя. В этот период происходит зарождение и становление социалистического уголовного права, предусматривающего изъятия не по половому, но по классовому признаку. Несмотря на общую тенденцию уголовного и уголовно-исполнительного законодательства, выраженную в нивелировании различий в правовом статусе мужчины и женщины, возможно выделение
особенностей, характеризующих положение лиц женского пола в системе уголовных и уголовно-исполнительных отношений.
В 20-е гг. XX в. были приняты нормы, устанавливающие определенные привилегии в отношении женщин: состояние беременности рассматривалось в качестве обстоятельства, смягчающего уголовную ответственность; запрещалось применение смертной казни в отношении беременных женщин; подтверждался принцип раздельного содержания лиц мужского и женского пола; устанавливалась возможность размещения матерей в местах заключения совместно с грудными детьми; в отно-
шении женщин, отбывающих принудительные работы без содержания под стражей или работающих в период лишения свободы, должны были применяться все правила, установленные трудовым законодательством (запрет ночных работ, тяжелого и вредного для здоровья производства, подземных работ; запрет сверхурочных работ для беременных и кормящих грудью) и др. Особенностью вводимых привилегий является то, что, во-первых, большая часть из них обусловлены ролью женщины как матери. Во-вторых, несмотря на законодательное закрепление, на практике зачастую они не получали реализации.
Литература
1. Гаранж С. А. Исправительно-трудовая политика Советского государства (на примере общих мест заключения РСФСР) в 1917-1934 гг. : дис. ... канд. юрид. наук. — М., 2012. — 228 с.
2. Герцензон А. А., Грингауз Ш. С., Дурманов Н. Д., Исаев М. М., Утевский Б. С. История советского уголовного права. — М., 1947. — 463 с
3. Декрет ВЦИК и СНК от 01.06.1921 «О мерах борьбы с хищениями из государственных складов и должностными преступлениями, способствующими хищениям» // СПС «Консультант Плюс».
4. Декрет о суде № 3 от 07.03.1919. Государственный архив Российской Федерации. Ф. 130. Оп. 2. Д. 34. Л. 46-47. Копия. Машинопись. Материалы взяты с сайта: http://rusarchives.ru/ «Федеральное архивное агентство. Виртуальная выставка к 1150-летию зарождения российской государственности».
5. Декрет о суде от 22.11(05.12). 1917 // Декреты Советской власти. — М.: Гос. изд-во полит. литературы, 1957. — Т. I. — 640 с.
6. Сибирская Вандея. Приложение [Документы №№ 1-5] [Электронный ресурс] // Фонд Александра Н. Яковлева. Режим доступа: http://www. alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/1000333.
7. Заявления сестры милосердия Е. И. Власовой 15 сентября, 13 октября 1921, Бутырская тюрьма, Москва // «Дорогая Екатерина Павловна.». Письма женщин и детей. Сб. 23. Письма в их защиту. 1920-1936. По документам фондов: «Московский Политический Красный Крест», «Е. П. Пешкова. Помощь политическим заключенным» / сост. Л. Должанская, И. Осипова; науч. ред. Я. Леонтьев. — СПб: Журнал «ЗВЕЗДА», 2005. — С. 65-67.
8. Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939. Документы и материалы. В 4-х т. — Т. 1. — С. 256-258. Архив: ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 211. Л. 10б, 10в, 10г, 10е-10к. Копия. Документы взяты с сайта: www.istmat.info: «Проект «Исторические Материалы».
9. Инструкция Революционному Трибуналу. О революционном Трибунале, его составе, делах, подлежащих его ведению, налагаемых им наказаниях и о порядке ведения его заседаний от 19 декабря 1917 г. // Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1917-1918 гг. Управление делами Совнаркома СССР. —
М. 1942. С. 181-183. Документы взяты с сайта: www.istmat.info: «Проект «Исторические Материалы».
10. Исправительно-трудовой Кодекс РСФСР 1924 года // СПС «Консультант Плюс».
11. Классификация контрреволюционных преступлений рассматриваемого периода представлена по Герцензон А. А., Грингауз Ш. С., Дурманов Н. Д., Исаев М. М., Утевский Б. С. История советского уголовного права. — М., 1947. — С. 194.
12. Кодекс законов о труде РСФСР 1922 года // СПС «Консультант Плюс».
13. Красный террор в годы гражданской войны. По материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков / редактор-составитель Ю.Г. Фельтишинский и Г.И. Чернявский. — М., 2004.
14. Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и Союзных Республик (утв. Постановлением ЦИК СССР от 31.10.1924) // СПС «Консультант Плюс».
15. Письмо Е. М. Ратнер (член ЦК ПСР и мать 3-хлетнего сына) Ф. Э. Дзержинскому 24. 10 мая 1921, Бутырская тюрьма, Москва // «Дорогая Екатерина Павловна.». Письма женщин и детей. Сб. 23 Письма в их защиту. 1920-1936. — С. 63-65.
16. «Политический Красный Крест» (1918-1922), Бюро Уполномоченного «Польского Красного Креста» (1920-1937) и «Е. П. Пешкова. Помощь политическим заключенным» (1922-1938).
17. Положение об общих местах заключения РСФСР: Постановление Народного комиссариата юстиции РСФСР от 15.11.1920 // СПС «Консультант Плюс».
18. Постановление ВЦИК от 16.10.1924 «О дополнениях Уголовного Кодекса РСФСР для автономных республик и областей» // СУ РСФСР. — 1924. — № 79.
— Ст. 787. СПС «Консультант Плюс».
19. Постановление Наркомюста РСФСР от 12.12.1919 «Руководящие начала по уголовному праву Р.С.Ф.С.Р.» // СПС «Консультант Плюс».
20. Постановление Народного комиссариата юстиции «О лишении свободы, как о мере наказания, и о порядке отбывания такового (временная Инструкция)» от 23.07.1918 г. // Собрание узаконений и распоряжений правительства за 19171918 гг. Управление делами Совнаркома СССР. — М., 1942. — С. 708-714. Документы взяты с сайта: www.istmat.info: «Проект «Исторические Материалы».
21. Постановление Народного комиссариата юстиции «О лишении свободы, как о мере наказания, и о порядке отбывания такового (временная Инструкция)» от 23.07.1918 // Собрание узаконений и распоряжений правительства за 19171918 гг. Управление делами Совнаркома СССР. — М., 1942. — С. 708-714. Документы взяты с сайта: www.istmat.info: «Проект «Исторические Материалы».
22. Постановление Народных комиссариатов здравоохранения и юстиции от 18.11.1920 «Об охране здоровья женщин»// Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1920 г. Управление делами Совнаркома СССР. — М., 1943.
— С. 681. Документы взяты с сайта: http: //istmat.info: «Проект «Исторические Материалы».
23. Программа Российской Коммунистической Партии (большевиков). Принята VIII съездом партии 18-23 марта 1919 года. Текст программы приводится по изданию VIII съезд Российской Коммунистической Партии (большевиков). Москва, 18-23 марта 1919 года. Стенографический отчет. Изд. «Коммунист», Москва, 1919 г. Документы взяты с сайта: http://istmat.info: «Проект «Исторические Материалы».
24. Сенников Б. В. Тамбовское восстание 1918-1921 гг. и раскрестьянивание России 1929-1933 гг. Серия «Библиотечка россиеведения». — Вып. 9. — М.: Посев, 2004. — 176 с.
25. Сибирская Вандея. Глава 1. Политика и практика «военного коммунизма» [Документы №№ 1-130] Документ № 80 [Электронный ресурс] // Фонд Александра Н. Яковлева. Режим доступа: http://www.alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/75848.
26. Сибирская Вандея. Глава 1. Политика и практика «военного коммунизма» [Документы №№ 1-130] Документ № 130 [Электронный ресурс] // Фонд Александра Н. Яковлева. Режим доступа: http://www.alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/75960.
27. Сибирская Вандея. Глава 1. Политика и практика «военного коммунизма» [Документы №№ 1-130] Документ № 90 [Электронный ресурс] // Фонд Александра Н. Яковлева. Режим доступа: http://www.alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/75869.
28. Сибирская Вандея. Глава 3. Главные сражения. [Документы №№ 253-654] Документ № 275 [Электронный ресурс] // Фонд Александра Н. Яковлева. Режим доступа: http://www.alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/76672.
29. УК РСФСР 1922 года [Электронный ресурс]. Юридическая Россия. Федеральный правовой портал. Режим доступа: http://www.law.edu.m/norm/norm.asp?normro=1241523.
30. Утевский Б., Шестакова А. Женщина в исправительно-трудовых учреждениях // От тюрем к воспитательным учреждениям : сборник статей. — М.: Сов. законодательство, 1934. — С. 350-366.
Сведения об авторе
Веселова Анна Петровна: ФКОУ ВО Кузбасский институт ФСИН России (г. Новокузнецк), старший преподаватель кафедры государственно-правовых дисциплин, кандидат исторических наук. E-mail: [email protected]
Information about the author
Veselova Anna Petrovna: Kuzbass Institute of the FPS of Russia (Novokuznetsk), the senior lecturer of the chair of state-legal disciplines, candidate of historical sciences. E-mail: [email protected]
УДК 342.72/.73
Н. А. Волков
ИНСТИТУТ РОССИЙСКИХ УПОЛНОМОЧЕННЫХ ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ
В статье рассматривается история и современное состояние института российских уполномоченных по правам человека. Подробное рассмотрены обстоятельства и личность уполномоченных по правам человека в Российской Федерации с 1994 г. до нашего времени, от С. А. Ковалева до Т. Н. Москальковой. Представлены данные по появлению уполномоченных по правам человека в субъектах федерации — с 1996 г. (Республика Башкортостан) до 2016 г. (Чукотский автономный округ). Отдельно обстоятельно рассмотрена история назначения уполномоченных по правам человека в субъектах Сибирского федерального округа — Красноярском, Алтайском, Забайкальском крае, республиках Алтай, Хакасия, Бурятия, Кемеровской, Томской, Новосибирской, Омской, Иркутской областях.
© Волков Н. А., 2016.
