CC BY
30
УДК 94(470.6)»1920»:342.542.5 ББК 63.3(2)613(235.7)
С.Д. Багдасарян
Сочинский государственный университет
ГЕНДЕРНО-СЕМЕЙНЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ
В СЕЛЬСКОЙ ПОВСЕДНЕВНОСТИ НА ЮГЕ РОССИИ 1920-Х ГОДОВ
В статье рассматриваются вопросы условий модернизации гендерных, семейных и сексуальных отношений и в городе, и в деревне в 1920- гг. на Юге Советской России. Говорится о процедуре заключения и расторжения брака в новой России, которая подверглась решительной секуляризации и предельному упрощению; в то же время было уделено огромное внимание устранению ранее существовавших в сфере семейно-брачных отношений гендерных неравенств, уравнивая тем самым в правах и женщин, и мужчин. Изменения в области семьи и брака (равноправие супругов, устранение родительского диктата по отношению к детям, лёгкость расторжения брака и т.п.) значительно повлияли на начавшиеся процессы распада традиционной большой семьи.
Ключевые слова: моральные принципы, идеологическая концепция, большевики, гражданский брак, развод, партийное руководство, крестьянство.
S.D. Bagdasaryan
Sochi State University
GENDER AND FAMILY TRANSFORMATIONS IN RURAL DAILY LIFE IN THE SOUTH OF RUSSIA OF THE 1920-S
The article deals with the research of modernization of gender, family and sexual relations in the city and in the countryside in the 1920 s in the South of Soviet Russia. It refers to the procedure of marriage and divorce in modern Russia that has seen a dramatic secularization and simplification; the author writes that there is evidence of less gender inequalities in the sphere of family relationsand equal rights of both men and women. But changes in the area of family relationship and marriage (equality of spouses, the elimination ofparental dictate in relation to children, simple divorce process etc.) have encouraged the process of disintegration of a traditional large family.
Key words: moral principles, ideological concepts, Bolsheviks, civil marriage, divorce, the party leadership, the peasantry.
Большевики не могли проигнорировать задачу преобразования семейных и межполовых отношений после прихода к власти в России. Ведь уже в работах классиков мирового коммунистического движения (прежде всего, Карла Маркса и Фридриха Энгельса), а также в его программных документах разрушение буржуазной семьи понималось как метод и одновременно результат ликвидации всего капиталистического устройства и строительства социализма. Классики довольно жёстко критиковали буржуазную семью как ячейку капиталистического общества, несущую на себе печать его негативных характеристик. Достаточно здесь процитировать знаменитый «Манифест Коммунистической партии» 1848 г., где прямо говорилось о фундировании буржуазной семьи «на капитале, на частной наживе», причём сам «буржуа смотрит на свою жену как на простое орудие производства». Хотя буржуазная семья, как подчёркивалось в «Манифесте», преподносится в качестве образцовой, она сосуществует с проституцией, и, более того, «наши буржуа, не довольствуясь тем, что в их распоря-
жении находятся жёны и дочери их рабочих, не говоря уже об официальной проституции, видят особое наслаждение в том, чтобы соблазнять жён друг у друга», поэтому «буржуазный брак является в действительности общностью жён» [1, с. 74-75].
Как видим, большевики получили идеологическую концепцию решительного преобразования семейно-брачных отношений в России. Не менее серьёзной оказалась и политическая основа. В этой связи справедливо мнение Т.В.Панковой-Козочкиной о том, что «большевики формировали социальную опору созданного ими режима, принимая во внимание не только классовые (пролетариат, беднейшее крестьянство), но и половозрастные критерии населения»; то есть компартия делала ставку на молодёжь и женщин [2, с. 214]. А одним из условий распространения просоветских симпатий среди женщин (и, одновременно, одним из направлений их общественной активности) являлось разрушение старой и строительство новой семьи.
Становится понятно, почему представители новой власти в России проявили «огромную заинтересованность... в решении проблем, связанных с сексуальной жизнью рабочих и крестьян, горожан и жителей села» [3, с. 200], обратив своё внимание на эти проблемы едва ли не сразу после того, как им удалось взять в свои руки бразды правления.
Как свидетельствуют источники, партийные функционеры в регионах Советской России также понимали важность модернизации гендерных, семейных и сексуальных отношений и в городе, и в деревне. Например, в марте 1920 г., через два месяца после вытеснения Красной Армией белогвардейских отрядов из Ростова-на-Дону и установления контроля практически над всей Донской областью, сформированное региональное партруководство заявило, что не рассматривает «задачей момента идейную борьбу» с «мелкими бытовыми особенностями казачества» и, в том числе, с «семейными обычаями» [4, л. 20]. Но уже в июне участники первой Донской областной партконференции определили задачу разрушения «методами агитации и пропаганды средневекового уклада крестьянской и казачьей семьи» [4, л. 116].
Итак, большевики спустя некоторое время после прихода к власти доказали серьёзность своих намерений подвергнуть семейно-бытовые и межполовые отношения переустройству. Именно основная правящая партия сделала молодую республику ««полигоном» для испытаний целого ряда утопических концепций, в том числе и связанных с новыми тендерными нормами и взаимоотношениями полов» [3, с. 200]. Уже 16 (по новому стилю - 29) декабря 1917 г. ВЦИК и СНК принимают декрет «О расторжении брака», и тем самым советская власть «демократично разрешила столь сложный проблемный вопрос», как развод, который ранее не приветствовался властью и церковью. Прежние нормативно-правовые и морально-нравственные препятствия к расторжению брака устранялись, и развод осуществлялся либо через суд, либо оформлялся при наличии обоюдного согласия супругов в том же отделе ЗАГСа, где ранее брак регистрировался. Наличие детей осложняло развод (следовало определиться, кто и как будет нести издержки по их воспитанию и содержанию), но не являлось серьёзным и, тем более, непреодолимым препятствием [5, с. 36].
Почти сразу же, 8 (31 по новому стилю) декабря 1917 г., правительственные органы Советской России приняли и декрет «О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния». Согласно этому основополагающему документу, «единственной формой брака для всех граждан России независимо от вероисповедания стало заключение гражданского брака в государственных органах» (то есть в отделах загс). Упростились и изменились условия вступления граждан в брак. Декретом от 18 (31) декабря 1917 г. брачный возраст устанавливался в 16 лет для женщин и 18 лет для мужчин (а позже «Кодекс РСФСР о браке, семье и опеке» от 1 января 1927 г. унифи-
цировал возрастной ценз, определив его в 18 лет для обоих полов). Брак заключался при взаимном согласии брачующихся, а препятствием к этому признавались уже не отсутствие родительского благословения, как ранее, а близкие родственные связи жениха и невесты, наличие нерасторгнутого брака у кого-либо из супругов, душевные заболевания [5, с. 40].
Главное, советская власть признала супругов равноправными. Равенство мужа и жены подчёркивалось уже во время заключения брака, когда избиралась общесемейная фамилия. Если раньше она давалась по мужу, то теперь супруги могли жить и под фамилией жены или избрать объединённую (совместную, двойную) фамилию. Ещё одним критерием равноправия супругов, более важным, чем вариативность избрания общесемейной фамилии, стало предусмотренное советским законодательством уравнение их в правах на имущество. Ранее собственником совместно нажитого имущества признавался муж (отец семейства), а жене, в случае расторжения брака, оставалось её приданое; такой порядок вполне соответствовал патриархальным традициям дореволюционной России. Согласно же советским законам, в имущественных спорах женщина получала равные права с мужчиной. Если говорить не о городе, а лишь о до-колхозной деревне, то в «Земельном кодексе» 1922 г. (гл. 2, ст. 84) чётко указывалось: «во всех случаях раздела [хозяйства] члены двора мужского и женского пола имеют равные права» [6, с. 36].
Новые правила заключения и расторжения брака привлекли множество сторонников, прежде всего, в городе, намного более открытом и восприимчивом к новациям, нежели деревня. На селе с его извечным консерватизмом эти новые правила укреплялись с гораздо большим трудом, о чём мы ещё поговорим далее. Тем не менее и здесь ширились ряды тех сельских жителей, которые не желали придерживаться традиций при заключении брака.
В первую очередь введённые советской властью семейно-брачные новации поддержала сельская молодёжь (собственно, так было и в городе). Находились, конечно, среди сторонников нового брака люди и постарше: как указывалось в корреспонденции с мест одного из номеров журнала «Крестьянка» за 1923 г., «жизнь у нас очень переменилась. Даже старые 50-летние живут без венца, хотя поп приходит к ним и говорит, что так нельзя жить» [7, с. 13]. Тем не менее первую скрипку здесь играли именно молодые жители деревни, поскольку законодательно установленная свобода брака избавляла их от обременительной и часто нежеланной родительской опеки при выборе брачного партнёра.
Для тех сельских девушек и юношей, которые стремились к браку по любви и не хотели мириться с традиционной практикой подыскания им жены (мужа) родителями или свахами, советское брачное законодательство становилось своего рода спасательным кругом. Апеллируя к новым законам, многие молодые люди протестовали против попыток родителей навязать им «вторую половинку». Как пишет О.М. Вербицкая, в 1920-х гг. для советской этнографической литературы характерна констатация: «если в прежние времена брачная инициатива целиком исходила от родителей, то теперь сын или дочь с их выбором могли и не согласиться» [8, с. 62]. Если родители упорствовали и не желали благословить выбор своих чад, последние осмеливались вступать в брак и без благословения, ведь по советским законам позиция родителей не имела значения для процедуры бракосочетания.
В одном из номеров журнала «Крестьянка» за 1924 г. мы обнаружили рассказ о характерном для того времени конфликте между сыном-красноармейцем и его отцом при выборе брачного партнёра. Отец, по традиции, подыскивал сыну невесту побога-
че и из хорошей семьи. Сын же хотел жениться на любимой им девушке и старания отца в грош не ставил. Как часто бывало, отец категорически не одобрял выбор своего отпрыска: «Што? Приведёшь ко мне в хату эту бездельницу? Аринку в невестки приведёшь? Это мне-то? Да я на неё и смотреть-то не хочу...» Как видим, по мнению родителя, сын решил привести в дом «бездельницу»; может, это действительно так и было, но, скорее всего, отец использовал голословные обвинения, поскольку наиболее частым поводом для родительской критики выступали не конкретные недостатки невесты, а сам факт сыновней непочтительности и самостоятельности при выборе жены. В конце концов, за сына вступилась мать, с предельной осторожностью и дипломатичностью выговаривая разъярённому супругу: «А жениться ему надобно. Потому без помощницы мне не обойтись. Не молодка я тебе. И за скотинкой, и за полоской, и за печкой. за всем смотри. Время уж. Смена мне надобна». Оставшись в меньшинстве, отец сдался: «Из-за старухи только - ей. ей. Не будь она, ни в жисть не согласился бы». Итогом достигнутого сыном и родителями консенсуса стала свадьба, причём её сыграли по новому обряду, без венчания в церкви, о чём первоначально речи даже не велось, но старики и с этим смирились [9, с. 10-11].
Не остался на бумаге и декрет о разводах. Как отмечают исследователи, на протяжении 1920-х гг. в России «число разводов выросло примерно втрое» [11, с. 299], что позволяет говорить о складывавшейся тенденции «женского бунта» [12, с. 88-89]. Как и в случае с декретом о браках, новые правила разводов оказались намного шире распространены в советском городе, чем в деревне, о чём убедительно свидетельствуют материалы таблицы.
Таблица
Коэффициентразводимости в Советской России в середине 1920-х гг [8, с. 77]
Вид поселения Коэффициент разводимости
На 1000 чел. населения На 1000 браков
1925 г. 1926 г. 1925 г. 1926 г.
В городском поселении 2,8 2,8 254,4 232,7
В сельском поселении 1,2 1,2 125,4 121,8
Тем не менее, и на селе в 1920-х гг. количество разводов существенно выросло по сравнению с досоветским периодом, когда патриархальные деревенские порядки едва ли не полностью исключали саму возможность расторжения брака, особенно по инициативе женщины. Хотя подавляющее большинство сельских жителей в 1920-х гг. неустанно критиковали свободу разводов, говоря, что теперь «большое распуще-ние дано женщинам» [13, с. 158], общественное осуждение, при отсутствии юридических препятствий, уже не останавливало разочаровавшихся в браке односельчан.
Чаще всего, как правило, возможностью разводов пользовались молодые супруги с минимальным стажем семейной жизни. Так, в 1925 г. в городах и селах РСФСР до 80 % общего числа разводов приходилось на людей 18-29 лет, проживших в браке от нескольких месяцев до 2 лет [8, с. 77]. В том же году первый секретарь Ейского райкома коммунистической партии Донского округа Северо-Кавказского края П.М.Горюнов писал о встречающихся в местных станицах случаях разводов, «но разводы наблюдаются, главным образом, среди молодых семей. Более пожилые и старые, примерно от 35 лет и выше - те соблюдают все строгости старого казачьего семейного быта, когда казак за измену мог безнаказанно зарубить свою жену и виновника измены» [14, с. 17].
В ряде случаев инициаторами развода выступали жительницы села, особенно те, которые обладали хотя бы азами грамотности, более или менее часто читали советскую прессу и с той или иной степенью активности поддерживали политический курс большевиков. Наиболее решительными среди них часто выступали так называемые делегатки, то есть активистки, действовавшие под эгидой отделов по работе среди женщин (женотделов), входивших в структуру партийных комитетов разных уровней. Так, весной 1923 г. в Ставропольской губернии насчитывалось 1164 делегатки [15, л. 11], в начале 1925 г. в Армавирском округе Северо-Кавказского края - свыше 2 тыс. делегаток [16, с. 67] и т.д. Представители партийно-советского руководства надеялись на эксплуатацию гендерного потенциала деревни, который по их небезосновательным расчётам должен был «способствовать дальнейшему укреплению большевистского режима» [17, с. 138].
Численность грамотных и общественно активных крестьянок в 1920-х гг. при поддержке властей постепенно росла. Например, если в 1920 г. в Армавирском округе Кубанской области доля грамотных женщин составляла 23,1 %, в Кубанском округе той же области - 25,5 %, в Черноморском округе - 33,1 %, то в 1926 г. соответственно- уже 31,3 %, 34,8 %, 42,5 % [18, с. 77]. Тем не менее ведущую роль в расторжении брака играл не слабый, а сильный пол. Не случайно современники утверждали, что «разводы в деревне, главным образом, начинаются по инициативе мужчин» [19, с. 158]. Причём повышенная активность мужчин в делах заключения и расторжения брака зачастую представляла собой достойную всяческого осуждения деятельность ловеласов, менявших жён одну за другой, и породила неприятные, но сохранявшиеся в деревне на всём протяжении 1920-х гг. тенденции.
О практике частых разводов и не менее частых браков многих крестьян-мужчин в 1920-е гг. свидетельствуют и данные статистики. Сравнительный анализ итогов переписей населения 1897 г. и 1926 г. подтверждает сохранение уровня мужской брачности в доколхозной деревне, даже его некоторый рост с 66,3 % до 66,7 %. Зато уровень брач-ности женщин за тот же период снизился с 65,9 % до 59,6 %: «стало больше одиноких - всех категорий женского одиночества (девиц, вдов и разведённых), что стало главной чертой происходивших перемен в матримониальном поведении сельского населения России» [8, с. 70-71]. В отмеченный исторический период (с 1897 г. по 1926 г.) в деревне произошло почти восьмикратное увеличение численности разведённых женщин: с 33,8 тыс. до 258,9 тыс. [8, с. 71]. Напротив, разведённые мужчины встречались на селе заметно реже: в отличие от женщин, «среди которых число вдов многократно выросло, у мужчин данная категория, наоборот, сократилась почти вдвое» [8, с. 71].
Поэтому правомерен вывод О.М.Вербицкой о гендерном диссонансе итогов бракоразводных дел: «неизбежные издержки доступности развода были более выгодны мужчинам, которые гораздо чаще, чем женщины, заключали повторные браки» [8, с. 71]. Эта нездоровая ситуация получила широкое распространение не только в деревне, но и в городе. О ней даже вынужденно упомянул М .И. Калинин в своей речи на торжественном заседании в честь десятилетнего юбилея комсомола в октябре 1928 г.: «то, что человек, предположим, на протяжении 10 лет раз 6-7 женится, разве это допустимо в новом обществе?» [20, с. 88-89]. Только вот если Калинин считал подобное поведение недопустимым, то многие молодые горожане и крестьяне, не исключая и комсомольцев, считали вполне нормальной необузданную свободу в заключении и расторжении брака, ибо она практически полностью укладывалось в рамки и новой юстиции, и новой морали.
Инициированные советской властью изменения в сфере семейно-брачных отношений (особенно такие, как равноправие супругов, устранение родительского дикта-
та по отношению к детям, лёгкость расторжения брака и т.п.) оказали существенное влияние на ускорение начавшихся ещё в дооктябрьской России процессов разложения традиционной большой семьи.
Список литературы
1. Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. - М., 1948. -С.74,75.
2. Панкова-Козочкина Т.В. Казачье-крестьянское самоуправление эпохи нэпа: проблемы модернизации властных отношений на Юге России в 1920-е годы. -Новочеркасск, 2014. - С.214.
3. Пушкарёв А.М., Пушкарева Н.Л. Ранняя советская идеология 1918-1928 годов и «половой вопрос» (о попытках регулирования социальной политики в области сексуальности) // Советская социальная политика 1920-1930-х годов: идеология и повседневность / Под ред. П.В.Романова и Е.Р.Ярской-Смирновой. - М., 2007. С.200.
4. ЦДНИ РО, ф. 4, оп. 1, д. 3, л. 20.
5. Денисова Л.Н. Судьба русской крестьянки в XX веке: брак, семья, быт. М., 2007. С. 20; Вербицкая О.М. Российская сельская семья в 1897 - 1959 гг. С. 36.
6. Земельный кодекс. С дополнительными узаконениями и разъяснениями Нар-комзема РСФСР. - М.., 1924. -С. 36.
7. Репина М.П. И новое есть, и старого много // Крестьянка. 1923. № 18. С. 13.
8. Вербицкая О.М. Российская сельская семья в 1897- 1959 гг. С. 62.
9. Зорский Ант. Победила // Крестьянка. 1924. № 5. С. 10 - 11.
10. Журавлёв С.В., Соколов А.К. Повседневная жизнь советских людей в 1920-е годы // Социальная история. Ежегодник. 1997. М., 1998. С. 299.
11. Скорик А.П., Бочан С. А. Семейные конфликты в российской деревне 1920-х гг.: традиции и новации женского бунта // Власть. 2010. № 10. С. 88-89.
12. Из письма И.Е. Полищука из села ОшухиноКыштовского района Барабинского округа Сибирского края «Положение молодёжи в отношении женитьбы» в редакцию «Крестьянской газеты». 3 апреля 1926 г. // Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918-1932 гг. С. 158.
13. Горюнов П.М. О казачьем вопросе (Из наблюдений и опыта работы по Ейскому району Донского округа Северо-Кавказского края). Б.м., б.д. Новочеркасск, 1925. С. 17.
14. ГАНИ СК, ф. 3, оп. 1, д. 2692, л. 11.
15. Мальцева П. Годы боевые // Красные косынки. Ростов н/Д., 1971. С. 67.
16. Панкова-Козочкина Т.В. Работники сельских советов 1920-х годов: номенклатурные подходы большевиков и социальные требования крестьянства (на материалах Юга России) // Российская история. 2011. № 6. С. 138.
17. Аракелова М.П. Ликвидация неграмотности среди женщин в первой половине 20-х годов // Социс. 1994. № 3. С. 77.
18. Из письма В.С. Гончаренко из Аконбурлугской волости Кокчетавского уезда Акмолинской губернии в редакцию «Крестьянской газеты». 25 марта 1925 г. // Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918 - 1932 гг. С. 158.
19. Калинин М.И. Борьба за нового человека. Речь на торжественном заседании, посвящённом десятилетнему юбилею комсомола. 28 октября 1928 г. // Калинин М.И. О молодежи. С. 88 - 89.
