CC BY
203Где находилась Русь Аскольда и Дира?
© Федотова П. И. © Fedotova P. Где находилась Русь Аскольда и Дира? Where was Rus' of Askold and Dir?
Аннотация. В статье развиты идеи И. П. Филевича и Н. К. Никольского о дунайских истоках самой Руси и первого исторического труда о начале Русской земли. На основе анализа летописного текста показано, что русские события второй половины IX — первой половины Х в. относятся не к Днепровскому, а к Дунайскому региону. Киев Аскольда и Дира и Новгород Олега — это дунайские Киев и Новгород, а сами Аскольд, Дир и Олег — русские князья из Подунавья, а не Поднепровья. История днепровской Руси началась в 40-х гг. Х в., после прихода на Днепр новой волны славяно-русских переселенцев с Нижнего Дуная во главе с князем Игорем. Истории перехода Русской земли с Дуная на Днепр была посвящена древнейшая «Повесть о Русской земле», созданная в середине Х в. и послужившая истоком всей позднейшей русской историографии.
Annotation. The article is a development of ideas of I. P. Filevich and N. K. Nikolsky on the Danube origins of both Russia itself and the first historical work on the beginning of the Russian land. Based on the analysis of the chronicle text, the author comes to the conclusion that the Russian events of the second half of the IX — the first half of the X century do not belong to the Dnieper, but to the Danube region. Kiev of Askold and Dir, and Novgorod of Oleg are the Danube Kiev and Novgorod, and Askold, Dir and Oleg — Russian princes from the Danube, not the Dnieper. History of the Dnieper Rus' began in the 40's- X century, after the arrival on the Dnieper new wave of Slavic-Russian immigrants from the Lower Danube, led by Prince Igor. The history of the transition of the Russian land from the Danube to the Dnieper was devoted to the ancient "Tale of the Russian land", created in the middle of the X century and served as the source of all later Russian historiography.
Ключевые слова. Начало русской историографии, дунайская Русь, текстологический анализ, эволюция летописной идеологии.
Key words. The beginning of Russian historiography, Danube Russia, textual analysis, evolution of chronicle ideology.
Историки давно обратили внимание на то, что средневековые письменные источники, употребляя одно и то же название «Русь», зачастую относят его к совершенно разным территориям. На этом основании ряд исследователей приходили к выводу о существовании в раннем средневековье разных государственных и территориальных образований с таким
ФЕДОТОВА Полина Игоревна — кандидат философских наук (г. Санкт-Петербург).
1
названием1. Однако в отношении Начальной русской летописи — «Повести временных лет» (ПВЛ), в которой содержится рассказ «откуда есть пошла Русская земля», — не возникало сомнений, что речь в ней идет об одной и той же Русской земле, с центром в днепровском Киеве.
В то же время исследователи многократно указывали на очевидное противоречие в летописном рассказе о начале Русской земли и появлении названия «Русь». Согласно ПВЛ, Русская земля «начала прозываться» с царствования византийского императора Михаила, относя это событие к 6360 (852) г.2 Но затем летопись утверждает иное, а именно, что название «Русь» страна получила после прихода варягов (862 г.), носивших имя «руси». Какое из этих утверждений верно? Название «Русь» существовало до Рюрика и помимо Рюрика, или страна получила это имя только после прихода варяжских князей? На основании сведений арабских, византийских и западноевропейских источников давно и убедительно доказано, что народ русь и Русская земля были известны на юге еще «до Рюрика», в первой половине IX в. [8. С. 187—216, 227—235; 9. С. 50—56; 30. С. 22—48; 16. С. 138—148]. Следовательно, они существовали безотносительно к варягам, а их мнимое происхождение от варягов — искусственная и ложная концепция позднего летописца.
Но где тогда находилась Русская земля IX в., которая, по словам константинопольского патриарха Фотия, была хорошо известна в Византии уже в 866 г. (когда, согласно летописи, Олег еще даже не пришел из Новгорода в Киев)? Большинство историков не допускали даже мысли, что речь могла идти о какой-то другой Русской земле, отличной от Киевской Руси в Поднепровье. Легендарные сведения недатированной части ПВЛ, как и ранние датированные известия о Киеве (882—941 гг.), историки традиционно относят к «киевской» Руси со столицей в днепровском Киеве.
Правда, кое-какие сомнения у отдельных исследователей все же возникали. Прежде всего, историков приводило в недоумение значительное число пустых годов в начальной части летописи. Датированные известия начинаются в ПВЛ с 6360(852) г., т. е. с того момента, к которому летопись приурочивает появление названия «Русь». Но за 90 лет — до 941 г. включительно — она содержит 63 пустых года. Сообщения о событиях занимают менее трети годов этого периода. Особенно большие
1 Еще Ф. Л. Морошкин выявил девять различных русских анклавов на территории Европы от Швейцарии до Каспийского моря, указав следующие группы русов: базельские (в Швейцарии); адриатические (на северном побережье Адриатического моря); сербские; болгаро-дунайские; мораво-бо-гемские; на побережье Северного («Немецкого») моря, в районе фризского побережья; германские (на южном побережье Балтики); киевские; каспийские [22. С. 19]. И. И. Срезневский, А. А. Кочубин-ский, И. П. Филевич, кроме Руси днепровской, акцентировали внимание на Угорской (Карпатской) Руси [27. С. 1—28; 14. С. 9—66; 37]. Д. И. Иловайский, кроме Руси днепровской, указывал на существование Руси Азово-Черноморской, Карпатской (Галицкой) и Закарпатской (Угорской) [8. С. 187—216, 227—235]. А. Г. Кузьмин выделял четыре Руси на Балтике (в Западной Эстонии, в нижнем Понеманье, на острове Рюген и в Вагрии), а также Русь Дунайскую, Азово-Черноморскую и Приднепровскую [16. С. 188—250]. Е. С. Галкина посвятила специальную работу раннегосударственному объединению руси в Подонье и Приазовье (Салтовской Руси) [3].
2 Император Михаил III правил в 842—867 гг.
пропуски приходятся на 870—878 гг. (9 лет), 888—897 гг. (10 лет) и между 915-м и 941 г. (22 пустых года из 24-х). Чем объяснить такую «неразговорчивость» летописи?
Еще любопытней содержательный анализ оставшейся трети годов: состав летописных известий за этот период сильно отличается от последующих. Только в этой части летописи находятся сообщения о болгарских событиях, которые не встречаются в дальнейшем изложении3. Кроме болгарских и византийских известий, начальная часть ПВЛ (включая недатированное введение) содержит обширный рассказ о расселении славян с Дуная, моравской миссии Кирилла и Мефодия, приходе на Дунай авар (обров), болгар и венгров (угров). Иначе говоря, большая часть сведений начального раздела летописи прямо относится к Дунайскому региону. Что касается собственно русских событий, то их — за вычетом вставных варяжских сюжетов — поразительно мало4. После рассказа о деятельности Олега, с 916-го по 940 г. включительно русских известий нет вообще5. Это дало И. П. Филевичу основание для заключения, что «записи с 914 г. не принадлежат киевской Руси» [36. С. 359. Прим. 3]6.
Но картина вырисовывается иная: не только записи с 914 г. не принадлежат Киевской Руси, но все записи до 940-х г. не относятся к ней. Эта часть ПВЛ заполнена вымышленными псевдоизвестиями о Рюрике, зарубежными болгаро-византийскими событиями и не подкрепленными никакими источниками «сведениями» о великой завоевательной деятельности Олега. Но даже этой информации едва хватило, чтобы с трудом заполнить одну треть годов этого периода. Обилие дунайского материала заставляет сомневаться и в локализации немногочисленных сугубо русских событий: действительно ли они происходили в Подне-провье, или первоначальную Русскую землю IX — первой половины Х в. следует искать совсем в другом месте — на Дунае, а не на Днепре?
3 В начальной части ПВЛ находится семь записей, относящихся к болгарской истории второй половины IX — начала Х в. Вопрос об их источнике и времени внесения в русскую летопись открыт. Ранее считалось, что они извлечены непосредственно из византийской хроники Георгия Амартола. Э. Г. Зыков показал, что в ПВЛ эти известия Амартола даны в болгарофильской редакции, что подразумевает использование русским сводчиком какого-то болгарского источника [6. С. 48—50].
4 Широко известный рассказ о призвании варяжских князей (859—862 гг.) представляет собой позднейший вымысел и не может быть признан исторически достоверным событием [33. С. 171—180; 35. С. 75—88]. Даже такой авторитетный представитель норманизма, как А. А. Шахматов, вынужден был признать «варяжскую легенду» позднейшей вставкой в киевский свод, почерпнутой из новгородских летописей. Но Шахматов сильно ошибался и относительно времени соединения новгородского и киевского летописания, и времени появления концепции варяго-руси. Он считал и то, и другое одновременным актом и относил к деятельности летописца Мономаха начала XII в. [38. С. 185—231]. В действительности соединение киевского и новгородского летописания произошло в конце XIII в., а концепция варяго-руси оформилась лишь в летописях XV в. [34. С. 5—22; 32. С. 139—152].
5 Только под 6428(920) г. краткая запись: «Поставьленъ Романъ царемъ въ Грецехъ. Игорь же во-еваше на Печенегы» [10. Стб. 32]. В Лаврентьевской летописи с 898-го по 920 г. включительно листы утрачены.
6 Запись 915 г. о «первом» приходе печенегов на Русскую землю Филевич относил к Руси дунайской [36. С. 326].
2
Первым, кто заподозрил в рассказах Начальной летописи о событиях IX — начала Х в. реалии дунайской, а не днепровской Руси, был русский историк, профессор Варшавского университета И. П. Филевич. Он отметил в летописных известиях о начальной истории Руси сюжеты, которые заставляют подозревать ареной событий до 40-х гг. Х в. Подунавье, а не Поднепровье.
Так, в рассказе о захвате Киева Олегом (882 г.) говорится о хитрости, к которой прибег Олег. Он выдал себя и своих спутников за «гостей» (т. е. купцов), единоплеменных с правящими в Киеве князьями, и, пригласив на встречу «к родом своим», выманил их из города. Но между поздними и ранними летописными сводами в этом рассказе существуют разночтения. В ряде поздних летописей XVI в. (Тверской, Воскресенской, Никоновской и др.) в обращении Олега к киевским князьям Аскольду и Диру присутствует фраза «гость есмъ под-Угорьский, и идемъ во Грекы отъ Олга князя и отъ Игоря княжича, да придете къ намъ, къ родомъ своимъ» [28. Стб. 33; 2. С. 270; 24. С. 15]. В Лаврентьевской и Ипатьевской летописях не сказано, каким гостем назвал себя Олег (а сам он упомянут без княжеского титула), зато место, где он остановился, названо Угорским («и приплу под Угорское») [18. Стб. 23; 10. Стб. 16].
Большинство историков, комментируя слова о «подугорском госте» и Угорском, полагали, что Олег выдавал себя и своих спутников за венгерских торговцев, а название «Угорское» связывали с летописным рассказом о проходе угров (венгров) мимо Киева. От места стоянки угров киевское урочище якобы и получило такое название — «Угорское». Дерптский профессор Г. Эверс даже выдвинул гипотезу о венгерском происхождении первых известных киевских князей — Аскольда и Дира. Слова о «подугорском госте» Эверс счел ошибкой переписчиков — на том основании, что «никто не знает страны Подугории», и полагал, что фраза должна звучать как «гость есмь родоу Оугорьска». Раз Олег выдавал себя и своих спутников за угорских (венгерских) торговцев и в то же время утверждал, что приходится соплеменником киевским князьям, значит, Аскольд и Дир были венграми [40. С. 216—219].
Но если признать, что Олег скрывался под видом венгерского купца, идущего в Византию, то невозможно объяснить, как на его пути оказался днепровский Киев. В 80-е гг. IX в. венгры находились в причерноморских степях, в непосредственной близости от греческих городов Северного Причерноморья. Днепровский Киев лежал в противоположной стороне от Византии, а значит, идти «в греки» через днепровский Киев венгерские купцы никак не могли.
Если видеть в словах о «госте подугорском» указание на венгров, то придется столкнуться с несообразностями не только географического, но и хронологического порядка. Захват Киева Олегом летопись относит к 882 г. В это время угров в Венгрии еще не было. В 60—80-х гг. IX в. они находились в Ателькузу — низовьях Днестра и Дуная [11. С. 94—95], что в принципе исключает путь венгерских торговцев «в Грекы» через
днепровский Киев. По сообщениям арабских источников, венгры вели торговлю с греками непосредственно через греческие города на побережье Черного моря и не нуждались в проходе через днепровский Киев, который находится более чем в 850 км от Черноморского побережья.
И. П. Филевич справедливо счел толкование фразы о «подугорском госте» как торговце из Венгрии ошибочным и объяснил, где могла находиться «страна Подугория». Часть прикарпатской территории до сих пор носит название «Подгорье», которое в древности могло звучать как «Подугорье»7. Следовательно, Олег выдавал себя и своих спутников не за венгерских торговцев, а за купцов из карпатского Подугорья. Но поскольку в Киеве правили русские князья, значит, и единородные с ними «гости подугорские» тоже могли быть только русскими. Это ясно указывает, по мысли Филевича, на карпато-русское происхождение первых известных по летописи русских князей в Киеве [37. С. 23, 27—28].
Правда, Филевич не смог извлечь из своих верных наблюдений всех вытекающих выводов. Тот Киев, где правили карпато-русские князья Аскольд и Дир, Филевич продолжал считать днепровским. Но в таком случае трудно объяснить маршрут купцов из Подугорья в Византию обходным путем через Среднее Поднепровье. Если Подугорье русской летописи, как считал Филевич, располагалось на восточных склонах Восточных Карпат, т. е. на территории Галицкого Подгорья (ныне Западная Украина по линии Самбор — Иваново-Франковск — Черновцы), очевидно, что ближайший торговый путь в Византию пролегал по Днестру или Пруту, но никак не по Днепру.
Рисунок 1. Местонахождение «Подугорья» в русской летописи по И. П. Филевичу
(территория Предкарпатья)
7 Подгорьем в Галиции называются округа Саноцкий, Самборский, Стрыйский и Станиславов-ский. Однако Филевич уточняет, что это название встречается и в других местах славянской земли — для обозначения как целых округов, так и отдельных местностей [36. С. 147. Прим. 3].
Граница Галицкого Подгорья — Днестр, впадающий в Черное море. В Горганах берет начало и река Прут, по долине которого лежал путь к низовьям Дуная. Чуть южнее, в Буковинских Карпатах, находятся истоки Серета, впадающего в Дунай несколько выше Прута. Любой из этих путей напрямую выводил «в Грекы», поэтому путь подугорских торговцев в Византию через находящийся в 650 км к востоку от Предкарпатья днепровский Киев выглядит нелепым удлинением маршрута. Из этого следует, что, если летописная история с Олегом действительно имела место, Киев Аскольда и Дира никак не мог находиться на Днепре.
Таким образом, анализ летописного сюжета о захвате Киева Олегом заставляет признать, что
— шедшие через Киев в Грецию «гости подугорские» в 80-е гг. IX в. не могли быть венграми;
— Олег и его спутники выдавали себя не за венгров, а за русских торговцев из карпатского Подугорья;
— Киев, куда пришел Олег под видом «подугорского гостя», не мог находиться на Днепре, его следует искать на Дунае.
3
Дунайское расположение Киева Аскольда и Дира подтверждает и другой известный сюжет Начальной летописи — о прохождении венгров мимо Киева (898 г.). «Идоша угре мимо Киевъ горою, еже ся зоветь ныне Угорьское, и пришедше къ Днепру, сташа вежами; беша бо ходяще, яко и половци. И прешедше от въстока и устремишася чересъ горы великыя, иже прозвашася горы Угорьскыя, и почаша воевати на живущая ту» [18. Стб. 25; 10. Стб. 17—18]8. Еще В. Г. Ляскоронский, справедливо сомневаясь в аутентичности дошедшей до нас редакции летописи, усмотрел в этом отрывке явные следы позднейшей русской редактуры. Во-первых, выводить название «Угорское» от венгров нет основания: угры не жили в Киеве и, следовательно, не могли оставить здесь своего имени. Во-вторых, сообщение летописи о прохождении угров (целого народа) мимо Киева — сомнительно, т. к. Киев лежал вовсе не на пути их передвижения с востока на запад. Местный киевский топоним «Угорское» обозначал местность у горы. Название «Угорское» встречается и в других древнерусских городах. В частности, в Витебске расположенная на возвышенной правой стороне р. Витьбы часть города называлась: Вгорье, Узго-рье, Вгорский город, Взгорское [19. С. 216—217. Прим. 2]. Что название киевского урочища Угорское «не имело никакого отношения к уграм», а является позднейшей вставкой, доказывал и И. П. Филевич [37. С. 27]. Таким образом, летописец явно подгонял рассказ о проходе венгров под топографические реалии днепровского Киева.
8 Фразы об Угорской горе и половцах являются вставками русского редактора-киевлянина: «Шли угры мимо Киева горою, [которая прозывается теперь Угорской, и пришли к Днепру], стали вежами: [ходили они так же, как теперь половцы]. И, придя с востока, устремились через великие горы, которые называются Угорскими, и стали воевать с жившими там». Тем самым он явно старался связать название Угорских гор (Карпат) с киевским урочищем Угорское, чтобы придать убедительность своей переделке дунайского Киева на днепровский.
Действительно, венгры не могли идти «горою» мимо Киева, т. к. высокий правый берег Днепра (на котором стоит Киев) тянется с севера на юг, тогда как венгры шли с востока на запад. Если бы угры шли мимо днепровского Киева, то должны были пересечь Днепр. Но идти «горою», т. е. по возвышенному берегу Днепра, они не могли. Тем более что в конце IX в. (летопись помещает этот рассказ под 898 г.) окрестности киевских гор были покрыты густым лесом («стоял бор велик»), что вообще исключало проход в этом месте больших масс кочевников9. Правда, Ля-скоронский не задавался вопросом: какой Киев в таком случае отвечал описанным географическим реалиям? Таковым мог быть только город на Дунае, к северу от которого лежат отроги карпатских гор, хорошо видные из дунайской котловины. Именно этим путем — между долиной Дуная и Карпатами — пролегал путь всех кочевников, приходивших на территорию древней Паннонии, где имелись пригодные для них степные пространства. Здесь угры действительно могли идти «мимо Киева горою», двигаясь параллельно Дунайской низменности с востока на запад.
Важнейшей деталью летописного рассказа, на которую не обращают должного внимания, является несколько проходов венгров мимо Киева. В недатированных вводных статьях, после рассказа о нашествиях болгар, белых угров и обров (аваров), сообщается: «По сихъ же придоша Пе-ченези; паки идоша Угри Чернии мимо Киевъ, послеже при Олзе [После них пришли печенеги; снова шли угры черные мимо Киева, потом еще при Олеге]» [18. Стб. 12]. Таким образом, согласно летописи, венгры не менее трех раз проходили мимо Киева — поскольку в недатированном известии говорится о повторном проходе «черных угров» («паки идо-ша» — «опять шли»). Этот неоднократный проход венгров мимо Киева является еще одним веским доказательством против его днепровского расположения. В 60—90-е гг. IX в. венгры находились за тысячу километров от Среднего Поднепровья, в низовьях Днестра и Дуная, совершая неоднократные набеги в Центральную и Западную Европу10. На протяжении 40 лет венгерская экспансия из Нижнего Подунавья была направлена на запад, поэтому в это время венгры не могли несколько раз проходить мимо расположенного далеко на севере от их передвижений днепровского Киева. Тот Киев, который в это время неоднократно
9 Версию венгерской хроники о миграции мадьяр из Приуралья по течению Камы и Оки через Среднее Поднепровье в сторону Карпатских гор убедительно опроверг Н. Я. Данилевский. На основании элементарных расчетов он показал, что кочевники-венгры могли двигаться только по причерноморским степям значительно южнее лесной зоны и Киева. Путь по лесам громадной орды со стадами скота был абсолютно невозможен. С доводами Данилевского вынужден был согласиться и К. Я. Грот [5].
10 Западноевропейские хроники фиксируют вторжения венгров на территорию Европы начиная с 60-х гг. IX в. Первый такой набег на Восточно-Франкское королевство отмечен в 862 г. В 881 г. венгры подходили к Вене. В 892 г. отряд венгров принимал участие в войне против Великой Моравии на стороне восточнофранкского императора Арнульфа. Согласно Фульдским анналам, в 894 г. мадьяры совершили набег в Моравию и Паннонию. В 895—896 гг. остатки мадьярской орды ушли из Нижнего Подунавья и, перейдя Карпаты, обосновались на территории Среднедунайской низменности [4. С. 294—295; 11. С. 94—95].
оказывался на пути их передвижений на запад, мог находиться только к западу от них, т. е. где-то в нижнем течении Дуная.
О том, что венгры при своей миграции на современную территорию проживания осаждали какой-то русский Киев («город рутенов»), сообщает рассказ венгерской хроники «Деяния венгров». Правда, написанная в конце XII — начале XIII в., спустя 300 лет после самих событий, она не отличалась достоверностью деталей и явно ориентировала рассказ на современные для венгерского хрониста реалии днепровского Киева. В конце XII—XШ в. «русский Киев» уже однозначно воспринимался только как днепровский.
Рассказ о войне с рутенами и двухнедельной осаде Киева содержится в главах 8 и 9 «Деяний венгров»11. Однако он содержит столь вопиющие анахронизмы, что заставляет сомневаться в реальности самого события. Так, союзниками русских князей из днепровского Киева в конце IX в. названы половцы, которые в действительности появились в южнорусских степях лишь 200 лет спустя, во второй половине XI в.; в нем фигурируют Суздаль, суздальские и галицко-волынские князья, которых еще не было в исторической реальности. Да и самого Киева как городского поселения на Днепре в конце IX в. еще не существовало. За столетие археологических раскопок на Старокиевской горе археологам так и не удалось отыскать следов жилых кварталов IX—X вв. на месте будущего «города Владимира» и «города Ярослава». В конце IX — начале X в. там располагался небольшой детинец (вскоре заброшенный) и языческое кладбище. Лишь в районе киевского Подола в это время фиксируется поселение, по своей топографии аналогичное другим восточноевропейским эмпори-ям того периода [21. С. 11—14]. Согласно же венгерской хронике, осада окруженного каменными стенами Киева заняла две недели, что явно не соответствует малым размерам и примитивным укреплениям тогдашнего поселения на Днепре. Поэтому рассказ венгерского хрониста невозможно отнести к днепровскому Киеву. В конце IX в. венгры могли осаждать только дунайский Киев, поскольку днепровский еще не имел ни городской структуры, ни значительного населения, ни каменных стен. Правда, русская летопись сообщает лишь о проходе угров «мимо Киева», но не об осаде города. Следовательно, либо на Дунае существовало два разных Киева, либо осада дунайского Киева венграми произошла уже позже их переселения на территорию Паннонии12.
11 Перевод глав из «Деяний венгров» см. [39. С. 138—141].
12 Возможно и другое объяснение. Киев венгры никогда не осаждали — ни днепровский (в IX в. еще не существовавший), ни дунайский. Но мощные белокаменные крепости салтовских русов на Дону и Северском Донце были разрушены, судя по всему, именно мадьярами в конце 30-х гг. IX в. во время их миграции с востока. Это объяснение археологических фактов, данное Е. С. Галкиной, выглядит наиболее убедительным [3. С. 263—269, 303—307]. По законам эпического жанра, произошла контаминация русских каменных крепостей на Дону, действительно взятых венграми, с каменными укреплениями современного венгерскому хронисту русского Киева на Днепре. Такое совмещение могло произойти тем легче, что подогревалось очевидной политической ангажированностью венгерской хроники и банальным национализмом автора, приписавшего венграм многочисленные победы над «рутенами» — от Владимиро-Суздальского до Галицко-Волынского княжества (в IX в. еще не существовавших).
Ни то, ни другое не исключено. Болгарский исследователь Н. П. Кова-чев на основании письменных источников X—XIII вв. выявил на территории Балкан, Центральной и Восточной Европы 72 «киевских» топонима [12. С. 130—132]. О том, что Киев и его производные — традиционное и широко распространенное в славянской географической номенклатуре название, писали еще дореволюционные историки. И. П. Филевич отмечал на территории Киевщины две реки Киянки (приток ирпенского Рокача и речка у Киева на Кожемяках) и названия урочищ: Кий, Кияни-ца. В Польше он насчитал 15 названий типа Кий, Кияны, Кие, Киевец, Киевице [36. С. 103].
4
Что Киев был названием известного с древности дунайского города, подтверждает материал русских былин. В своей основе они отражают реалии не IX—X вв., как считалось ранее, а V—VI вв. и описывают события, происходившие в Дунайском, а не Днепровском регионе [26. С. 74—76, 221—223, 237—245.]. Еще дореволюционные исследователи фольклора обратили внимание, что в русском героическом эпосе Киев — русский город на Дунае, а не на Днепре [20. С. 111]. «Дунай течет под Киевом», Дюк Степанович плывет по Дунаю к Киеву, Илья Муромец (Моровлин, Муравленин) кидает в Дунай «пенья-коренья» с родительской пашни, а дочь Соловья-разбойника оказывается перевозчицей на Дунае. Существует и отдельная былина о рождении Дуная из крови заколовшегося под Киевом русского богатыря [26. С. 221—223].
«Дунайский след» неожиданно обнаруживается и в беглом сообщении одного из поздних летописцев XVI в. относительно болгарского происхождения жены князя Игоря Ольги. В кратком Владимирском летописце сообщается, что Олег, заняв Киев, начал княжить в нем вместе с Игорем. «Игоря же жени в Болгарех, поят за него княжну именем Олгу» [29. С. 185]. Первый публикатор этого летописца, архимандрит Леонид (Кавелин) справедливо полагал, что еще в XV в. «наши летописцы» из Владимирской Руси «знали, что св. Ольга была родом из Болгарии и из рода княжеского». Под Плесковым, из которого, согласно летописи, была родом Ольга, следует понимать не Псков (в начале Х в. еще не существовавший), а болгарский Плисков (современная Плиска). Стремление Святослава в Болгарию было обусловлено его болгарским (по матери) происхождением. Святослав полагал, что имеет на Болгарию больше династических прав, чем византийцы. Отсюда становятся понятны и слова Святослава о Переяславце на Дунае: «не хощу жити в Киеве, а в Пере-яславце, ту бо среда земли моея» [1. С. 217—221].
Мнение Л. Кавелина поддержал Д. И. Иловайский. Он полагал, что в пользу знатности и владетельных прав Ольги «ясно свидетельствует ее участие в Игоревом договоре с греками», где посол княгини стоит сразу за послами ее мужа и сына. А в пользу болгарского происхождения Ольги из Плиски «много говорят болгарские увлечения ее сына Святослава». Только происхождением Ольги из болгарского княжеского рода можно
объяснить упорное стремление Святослава перенести столицу на Дунай, которое выглядит «совершенно ненормальным» со стороны русского князя, если не учитывать, что Святослав имел основания претендовать на власть в Болгарии [7. С. 5—7]. Оба исследователя допускали, что в силу своего болгарского происхождения Ольга была крещеной с детства. Кавелин выдвинул гипотезу, что пресвитер-мних Григорий, упоминаемый Константином Багрянородным в свите Ольги во время ее визита в Константинополь, и пресвитер-монах Григорий, сотрудник болгарского царя Симеона, — одно и то же лицо. После смерти Симеона (927 г.) он оказался в Киеве при дворе русской княгини Ольги, болгарки по происхождению [1. С. 219—220].
Важным свидетельством в пользу русского присутствия на Нижнем Дунае является обнаружение российским филологом Ю. А. Кулаковским в списке епархий Константинопольского патриархата конца XIII — начала XIV в. особой Вичинской епархии13. Опираясь на сведения византийских источников, Кулаковский показал, что город и область Вичин находились на побережье Черного моря в устье одноименной реки Ви-чины (ныне Камчия) на территории Добруджи в Северной Болгарии. Вичинская епархия располагалась в непосредственном соседстве с Пре-славской. Несмотря на территориальную близость, их церковное подчинение было различным. Преславская входила в состав Тырновского патриархата, т. е. принадлежала независимой от Константинополя болгарской церкви, в то время как Вичинская подчинялась не тырновскому, а константинопольскому патриарху. На этом основании Кулаковский делает вывод о различном этническом составе этих епархий. Если Пре-славскую населяли болгары, то Вичинскую — русские, т. к. их присутствие в регионе Нижнего Подунавья прослеживается по источникам до XIV в. [17. С. 327—336]14.
Что предположение Ю. Кулаковского о русском населении Вичинской епархии не является пустым домыслом, подтверждается таким известным документом, как «Список градам русским дальним и ближним», дошедшим в составе Воскресенской летописи (XVI в.). В этом «Списке» в регионе Нижнего Подунавья в качестве «русских» указаны 10 городов: семь по Дунаю и три на побережье Черного моря — как раз в районе черноморского Вичина15.
Однако как быть с указанной в летописи локализацией Киева в земле полян? Исследователи исходили как из очевидной данности, что
13 Вичинская митрополия указана под № 95 в списке епархий Константинопольского патриархата, составленном в период правления императора Андроника Палеолога-старшего (1282—1328) [17. С. 315—316].
14 Именно к этому, ближайшему к Византии, Нижнедунайскому региону следует относить и первое, «фотиево», крещение русов после известного их нападения на Константинополь в 860 г. Видимо, к этому времени и относится образование здесь особой Русской епархии.
15 Города по Дунаю: Видычев, Мдин, Тернов, Дрествин, Дичин; в устье Дуная — Новое село и Килия; на Черноморском побережье — Аколятря, Каварна и Карна [31. С. 94]. Составление самого «Списка» относят к концу XIV в. и связывают с деятельностью митрополита Киприана, болгарина по происхождению.
под землей полян можно подразумевать только территорию Среднего Поднепровья, расположенную в лесостепной полосе на границе степи и леса; но в действительности вопрос решается не столь однозначно. Еще И. П. Филевич показал, что название «поле» (и образованное от него племенное обозначение «поляне») у славян служило общим, повсеместным обозначением места жительства на равнине. Где поле, там и земля польская, поляне. Потому полян можно встретить и на киевском поле, и на ляшских полях — как в великой Польше, так и в Слезии, и на территории Галичины, — и на суздальском севере (Юрьев-Польский). В Болгарии «полями» назывались территории на Нижнем Дунае, во Фракии, и равнины между гор (Златницкая, Софийская, Кюстендильская, Тулов-ское поле). Моравское поле есть и на северной Мораве. В истории славянства известны кюстендильские, софийские, краковские поляки, или польцы [36. С. 143]. Поэтому связывать этноним «поляне» исключительно с Киевской землей на Днепре нет никаких оснований.
Таким образом, весь комплекс имеющихся в наличии фактов — женитьба русского княжича Игоря на болгарской княжне, нахождение Русской епархии на территории Нижнего Подунавья, наличие племенного названия «поляне» в Болгарии и Моравии, а русских городов — по Дунаю и Черноморскому побережью, — недвусмысленно указывает на тот регион, где происходили в действительности события начальной части «Повести временных лет».
5
В Начальной летописи есть еще одна выразительная деталь, проливающая свет на арену русских событий второй половины IX — первой половины X в. Это хорошо известный «двойной приход» печенегов на Русскую землю. Начальная летопись дважды сообщает о первом приходе печенегов на Русскую землю: под 915-м и 968 г. В Лаврентьевской летописи говорится: «В лето 6423. Приидоша Печенези первое на Роускую землю и сотворивше миръ со Игорем и приидоша к Дунаю». И далее: «В лето 6476. Придоша Печенези на Руску землю первое» [18. Стб. 42, 65]. Как объяснить этот двойной приход печенегов на Русскую землю? Учитывая, что в 915 г. печенеги, согласно византийским источникам, находились в Нижнем Подунавье и принимали участие в византийско-болгарских столкновениях16, их первый приход на Русскую землю в 915 г. мог относиться только к Нижнедунайскому региону (на это указывает и текст сообщения 915 г. русской летописи: «и приидоша к Дунаю»). К такому объяснению этого известия склонялся еще И. П. Филевич [36. С. 362]. Именно там и следует искать Русскую землю и Киев Аскольда и Дира. Тогда как повторное «первое» пришествие печенегов 968 г. относится уже к днепровской Руси. Эта редакторская небрежность выдает соеди-
16 О событиях 914—917 гг. рассказывает хроника Георгия Амартола: о походе греков в союзе с печенегами на болгар, о ссоре греческих военачальников и уходе от них союзников-печенегов. Естественно, печенеги не могли в одно и то же время находиться в Болгарии и за тысячу километров от нее, в Среднем Подунавье.
нение двух источников: один относился к Русской земле в Подунавье, другой — к Русской земле в Поднепровье.
Если к этому прибавить факт присутствия в начальной части летописи значительного числа болгарских и византийских известий, то вырисовывается совершенно ясная и непротиворечивая картина. Обнаруживается, что весь массив летописных известий до 40-х гг. Х в. (за вычетом позднейших и целиком вымышленных варяжских вставок) относится к Дунайскому, а не к Днепровскому региону. В том числе и отраженные (или оставленные) в летописи немногочисленные русские события этого периода происходили не в Поднепровье, а в Подунавье. Именно там находилась первоначальная Русская земля русской летописи. Киев и Новгород IX в. — это дунайские Киев и Новгород17, а Аскольд, Дир и Олег — русские князья из Подунавья, а не Поднепровья. История собственно Киевской Руси в общепринятом смысле начинается в 40-х гг. Х в. с приходом на Днепр новой волны славяно-русских переселенцев с Нижнего Дуная во главе с князем Игорем. Это первый известный (и по иностранным, и по независимым от летописи древнерусским источникам) русский династ в днепровском Киеве18. Даже позднейшая редактура, которая перенесла события с Дуная на Днепр, не смогла до конца вытравить реалии первоначального рассказа.
6
Вопрос о времени и месте создания древнейшего источника русской летописи, повествующего об истории этой первоначальной Русской земли в Подунавье, уже поднимался в научной литературе. Наиболее продуктивные попытки в этом направлении были сделаны И. П. Филе-вичем и Н. К. Никольским.
В последней главе своего исследования о древней карпато-дунайской Руси Филевич доказывал, что в основе известного нам текста ПВЛ лежит древнейшая летопись, созданная не в XI—XII вв., а в первой половине Х в. При этом ее начальная часть не имела вида погодных записей, а представляла собой отдельный, цельный рассказ «о дунайской родине, ее тяжелой судьбе и великом, всеславянском значении». Главная задача этой древнейшей «Повести» состояла в рассказе о переходе русского имени с Дуная и Карпат в днепровский Киев [36. С. 372]. Важнейшим
17 На Дунае существовало два славянских Новгорода. Один Новград — моравский, на левом берегу Дуная, между Острихолмом (ныне Эстергом в Венгрии) и Вышеградом (современный Вишеград в Венгрии) [13. Карта № 2]. С севера к нему прилегала обширная область с таким же названием (ныне область Новоград в Южной Словакии и медье Ноград в Северной Венгрии). Другой славянский Новгород располагался ниже по течению на правом берегу Дуная, в устье р. Янтры (ныне с. Новград в Болгарии) [15. С. 154 — 155].
18 В домонгольских генеалогиях русских князей Игорь Старый традиционно указывается как первый киевский князь. Это обстоятельство заставило Д. И. Иловайского признать, что именно Игорь, а не мифический Рюрик «должен быть поставлен во главе нашей старой династии». Считал родоначальником киевской династии Игоря и В. А. Пархоменко, резонно ссылаясь на то, что таковы были «представления киевлян XI века». Авторы XI в. — Иларион и Иаков — знают в качестве предков св. Владимира только Святослава и «старого Игоря», но ни словом не говорят о Рюрике [8. С. 324; 25. С. 84].
аргументом Филевича является указание на то, что заголовок этого сочинения, в том или ином виде сохраненный всеми списками («Се повести временных лет откуду есть пошла русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуду русская земля стала есть»), не содержит упоминания такого эпохального события, как крещение Руси при Владимире. «Следовательно, та "повесть", к которой должно относиться заглавие, не доходила до крещения, не имела даже в виду дойти до него» [36. С. 342]. Значит, она была составлена еще до крещения — в первой половине Х в.
К этому верному замечанию следует добавить, что автор «Повести» о дунайской Русской земле и не мог предполагать «дойти до крещения». Ведь согласно его рассказу, славяне (в том числе и поляне, «яже ныне зовомая русь») уже приняли свет христианской веры. И не от кого-нибудь, а от самих учеников Христа — апостолов Павла и Андроника. Ведь славяне жили «первое» в Илюрике, «егоже дошел апостол Павел», «темже и Словеньску языкоу оучитель есть Павел. От негоже языка и мы есмо, Роусь, тем и нам, Роуси, оучитель есть Павел, понеже оучил есмь языкъ Словескъ и поставил есмь епископа и намесника въ себе Андроника Словеньскоу языку» [18. Стб. 28]. Согласно этому темпераментному разъяснению, поскольку славяне первоначально жили в Иллирике, куда дошел в своей миссионерской деятельности апостол Павел, то он и был учителем славянского народа. Стало быть, Павел является также и учителем руси, т. к. русь происходит от того же славянского народа, для которого Павел поставил епископом Андроника. Автор «Повести» рассказал и о дальнейших успехах христианского просвещения у славян: о моравской миссии Кирилла и Мефо-дия, создании славянской грамоты и богослужения, о «преложении книг» на славянский язык. Как он мог после всего этого, рассказав о подвигах стольких святых людей, предполагать необходимость еще какого-то крещения руси? В каком крещении мог нуждаться народ, давно крещеный, принявший христианскую благодать от самих апостолов?
Филевич также обратил внимание, что во всех списках Начальной летописи, как ранних, так и поздних, «на втором десятке Х века везде крупный перерыв — до 940-х годов, а с этого времени летописная сеть всех сводов вообще совпадает». Пробел этот совпадает с концом княжения Олега. В расположении всего материала он составляет «резкую грань», что не может быть случайностью. Однако почему конец княжения Олега составляет грань в общем расположении летописного материала, Филевич объяснить не мог [36. С. 364—365]. Объяснить этот факт можно только в одном случае: если признать здесь сознательный пропуск. События 20-х — начала 40-х гг., несомненно проливающие свет на то, каким образом русь из дунайского Киева оказалась на Днепре, невозможно было согласовать с вставленным позднее варяжским фальсификатом. Поэтому их просто изъяли. Так образовалась эта очевидная «грань». Филевич не смог этого увидеть, потому что принимал варяжскую легенду за безусловную историческую истину.
Аргументацию варшавского профессора усилил академик Н. К. Никольский. Он тоже усматривал в 40-х гг. Х в. определенный рубеж в древнейшей истории полян-руси, поскольку на 944 г. приходится последнее
упоминание их в летописи [23. С. 43]. Но главное, он подверг тщательному анализу идеологическую направленность этой начальной «Повести о Русской земле», показав, что она содержит славянофильскую историографическую доктрину, которая не могла возникнуть на берегах Днепра. Основная идея этого цельного по замыслу и содержанию произведения, от которого позднейшая варяго-византийская редактура оставила лишь бессвязные обрывки, заключалась в доказательстве единства всех славян и их родины на Дунае, «где ныне земля Болгарская и Угорская». Главное же внимание автора приковано к судьбам поляно-руси. Никольский отмечал ярко выраженный поляно-русский национализм автора, который подчеркивал и добродетели своего племени, и его культурное превосходство над ведущими «зверинский» образ жизни древлянами, радимичами и вятичами, а также особенно настаивал на родстве поляно-руси с чехами, моравой и ляхами. Все это, по мысли Никольского, явственно выдает дунайское происхождение как самой руси, так и созданного по-ляно-русским националистом повествования о судьбе своего родного племени [23. С. 78—83, 87—89.].
Время создания этого историографического труда Никольский не решился определить с точностью. Однако он оставил указания, которые позволяют решить эту проблему. Во-первых, когда могла быть актуальной сформулированная в нем славянофильская концепция? Славянское единство было нарушено уже в конце Х в., когда западное славянство в отношении веры и «грамоты» откололось от южных и восточных. А в середине XI в., после церковной схизмы, славянский мир был расколот окончательно [23. С. 43, 47—49]. Следовательно, эта идеология имела реальный смысл только в ближайший к моравской миссии Кирилла и Мефодия период. Упоминание Угорской земли, образовавшейся в начале Х в., отсутствие намеков на крещение Руси при Владимире, последнее упоминание поляно-руси под 944 г. указывают на середину Х в. как наиболее вероятное время создания древнейшего русского исторического труда.
Последующие политико-идеологические доктрины XI, XII и XIII столетий оказались несовместимыми с панславистской концепцией этого первого опыта русской историографии. Идеология «страны без апостолов» Илариона вошла в противоречие с исходной концепцией апостольского крещения славянства. Необходимость общегосударственной, надплеменной идеологии делала неуместным пафос поляно-русского национализма. Переход западного славянства на латинскую «грамоту» и церковная схизма похоронили идею единства славянской письменности и веры. Безжалостный нож варяго-византийской редактуры вырезал все сведения о дунайской родине руси. В результате истоки нашей государственности и культуры, берущие начало в карпато-дунайской колыбели славянства, оказались надежно похороненными под слоем позднейших переделок и сознательных искажений. Задача современных исследователей — восстановить эти, по выражению российского историка культуры Ф. И. Шмита, «вычеркнутые киевскими грекофилами главы русской истории».
Принятые сокращения
ЖМНП — Журнал Министерства народного просвещения.
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей.
ТОДРЛ — Труды Отдела древнерусской литературы.
Источники и литература
1. Архимандрит Леонид (Кавелин). Откуда родом была святая великая княгиня русская Ольга? // Русская старина. 1888. № 7.
2. Воскресенская летопись // ПСРЛ. М. : Языки русской культуры, 2001. Т. 7.
3. Галкина Е. С. Русский каганат : Без хазар и норманнов. М. : Алгоритм, 2012.
4. Грот К. Я. Моравия и мадьяры с половины IX до начала X века. СПб., 1881.
5. Данилевский Н. Я., Грот К. Я. О пути мадьяр с Урала в Лебедию. СПб., 1883.
6. Зыков Э. Г. Известия о Болгарии в Повести временных лет и их источник // ТОДРЛ. Л., 1969. Т. XXIV.
7. Иловайский Д. И. Вероятное происхождение св. кн. Ольги и Новый источник о князе Олеге. М., 1914.
8. Иловайский Д. И. Разыскания о начале Руси : Вместо введения в русскую историю. М. : Академический проект, 2015.
9. Ильина Н. Н. Изгнание норманнов : Очередная задача русской исторической науки // Изгнание норманнов из русской истории : сборник статей и монографий / сост. и ред. В. В. Фомина. М. : Русская панорама, 2010.
10. Ипатьевская летопись // ПСРЛ. М. : Языки русской культуры, 1998. Т. 2.
11. История Венгрии : в 3 т. М. : Наука, 1971. Т. 1.
12. Ковачев Н. П. Средновековното селище Киево, антропонимът Кий и отражението му в бъл-гарската и славянската топонимия // Известия на Института за български език. София, 1968. Кн. XVI.
13. Коледаров П. Политическа география на средновековната Българска държава. София, 1979. Първа част.
14. Кочубинский А. А. О русском племени в Дунайском Залесье // Труды седьмого археологического съезда в Ярославле. 1887. М., 1891. Т. II.
15. Кузев А., Гюзелев В. Български средновековни градове и крепости. Варна, 1981. Т. I. Градове и крепости по Дунав и Черно море.
16. Кузьмин А. Г. Тайны рождения русского народа // Изгнание норманнов из русской истории : сборник статей и монографий / сост. и ред. В. В. Фомина.
17. Кулаковский Ю. А. Где находилась вичинская епархия константинопольского патриархата? // Византийский временник. СПб., 1897. Т. IV. Вып. 3—4.
18. Лаврентьевская летопись // ПСРЛ. М. : Языки русской культуры, 1997. Т. 1.
19. Ляскоронский В. Г. Киевский Вышгород в удельно-вечевое время // ЖМНП. СПб., 1913. Ч. 44. Апрель.
20. Миллер В. Ф. Взгляд на «Слово о полку Игореве». М., 1877.
21. Михайлов К. А. Сравнительная топография первых древнерусских городов IX—X вв. : К юбилею одной статьи // Северная Русь и проблемы формирования Древнерусского государства : сборник материалов Международной научной конференции (Вологда — Кириллов — Белозерск, 6—8 июня 2012 г.) Вологда : Древности Севера, 2012.
22. Морошкин Ф. Л. Историко-критические исследования о руссах и славянах. СПб., 1842.
23. Никольский Н. К. Повесть временных лет как источник для истории начального периода русской письменности и культуры. К вопросу о древнейшем русском летописании // Сборник по русскому языку и словесности. Л. : Ид-во АН СССР, 1930. Т. 2. Вып. 1.
24. Никоновская летопись // ПСРЛ. М. : Языки русской культуры, 2000. Т. 9.
25. Пархоменко В. А. У истоков русской государственности (VШ—XI вв.) Л., 1924.
26. Прозоров Л. Р. Времена русских богатырей : По страницам былин — вглубь времен. М. : Яуза : Эксмо, 2006.
27. Срезневский И. И. Русь Угорская // Вестник Императорского Географического Общества. 1852. СПб., 1852. Ч. 1. Кн. I.
28. Тверская летопись // ПСРЛ. М. : Языки русской культуры, 2000. Т. 30.
29. Тихомиров М. Н. Малоизвестные летописные памятники // Тихомиров М. Н. Русское летописание. М. : Наука, 1979.
30. Тихомиров М. Н. Происхождение названий «Русь» и «Русская земля» // Тихомиров М. Н. Русское летописание.
31. Тихомиров М. Н. «Список русских городов дальних и ближних» // Тихомиров М. Н. Русское летописание.
32. Федотова П. И. «Варяжская русь» как псевдопроблема российской историографии // Свободная Мысль. 2018. № 3.
33. Федотова П. И. Варяжский миф русской истории // Экономический вектор. 2016. № 2.
34. Федотова П. И. Дитя монгольского погрома : К проблеме историчности князя Рюрика // Свободная Мысль. 2017. № 6.
35. Федотова П. И. Тысячелетняя фальшивка // Свободная Мысль. 2017. № 3.
36. Филевич И. П. История Древней Руси. Варшава, 1896. Т. 1: Территория и население.
37. Филевич И. П. Угорская Русь и связанные с нею вопросы и задачи русской исторической науки. Варшава, 1894.
38. Шахматов А. А. Сказание о призвании варягов // Шахматов А. А. История русского летописания. СПб., 2003. Т. 1. Кн. 2.
39. Шушарин В. П. Русско-венгерские отношения в IX в. // Международные связи России до XVII в. М. : АН СССР, 1961.
40. Эверс Г. Предварительные критические исследования для Российской истории. М., 1825. Кн. 1. ♦
