CC BY
64
ЭКОНОМИКА И БЕЗОПАСНОСТЬ ОБЩЕСТВА
И ГОСУДАРСТВА
Гайдар-реформатор:
либерализм без берегов
Гринберг Р.С.
ю
OI
Z •
о о
CJ
о о о
Q.
со s
H
о
0
1
о я с о
m ф
VO >s
о *
о ф
у
s S
0
1
о *
о
S ф Ч
я *
<
*
s z
H
о ф
CQ
Russia still is in severe conditions of system transformation. And, apparently, the termination of transition will take place not tomorrow and at all the day after tomorrow. The upgrade proclaimed by President D.A. Medvedevym, is designed for decades. Nevertheless chances of movement of the country to a civil society, high-grade democracy and a social market economy (at all delays and recoils) are kept. The main thing to be able to take lessons from the recent past and to not do new mistakes. E.T. Gaydar's premature demise initiated a new coil of dispute between «statesmen» and liberals about a paradigm of upgrade.
Россия все еще находится в суровых условиях системной трансформации. И, судя по всему, окончание перехода состоится не завтра и даже не послезавтра. Модернизация, провозглашенная Президентом Д.А. Медведевым, рассчитана на десятилетия. Тем не менее, шансы на движение страны к гражданскому обществу, полноценной демократии и социальному рыночному хозяйству (при всех задержках и откатах) сохраняются. Главное — уметь извлекать уроки из недавнего прошлого и не делать новых ошибок. Безвременная кончина Е.Т. Гайдара инициировала новый виток спора между «государственниками» и либералами о парадигме модернизации.
Чего хотели и что не получилось?
Надо признать целый ряд положительных итогов реформ Егора Гайдара и его команды. Их очевидная позитивная сторона в том, что преодолена изолированность страны от внешнего мира, и демонтированы механизмы командной экономики и внешнеторговой монополии. В результате исчезли унизительные дефициты товаров и услуг, значительно расширился их ассортимент. С прекращением идеологической войны с «вещизмом» восстановлено право людей на комфорт.
Особенно отрадно, что раскрепощена ранее скованная личная инициатива. Происходит становление среднего класса, призванного сформировать основу благополучия страны. Население стремительно изживает исторически приобретенные иждивенческие комплексы. Вопреки разного рода пессимистическим прогнозам, россияне быстро усвоили рыночный образ мышления и действия. Устранена типичная для советского строя уравнительность в личных доходах, и виден ощутимый прогресс в дисциплине и этике труда: есть смысл зарабатывать деньги, когда появилась возможность беспрепятственно обменивать их на ранее недоступные товары и услуги. Наконец, нельзя не отметить, что после 70 лет принципиально иной экономической системы в стране достаточно быстро были созданы и начали функционировать институты рыночной экономики, то есть коммерческие банки, товарные и фондовые рынки, валютные биржи, качественно новые налоговые механизмы, правила антимонопольного регулирования.
Конечно, на результативность отечественных реформ продолжают влиять весьма мощные объективные факторы, делающие системную трансформацию в России намного труднее, чем у наших
В статье определяются отправные позиции генеральной модернизации современного российского общества. Разрешая основные социально-экономические и политико-правовые проблемы, автор раскрывает новые аспекты в парадигме прогрессивного развития России (статья опубликована в журнале «Экономика и управление собственностью». № 1. 2010). Директор Института экономики РАН, член-корреспондент РАН.
партнеров по бывшему СЭВ. Если в странах Центральной и Восточной Европы социалистическое бытие длилось 40 лет и в большинстве случаев было навязано извне, то в России социализм господствовал более 70 лет и был, так сказать, целиком отечественным продуктом. Далее надо иметь в виду, что в отличие от стран ЦВЕ перед российскими реформаторами стояла задача продолжить системную трансформацию при стремительном распаде ранее единого государства. Полиэт-ничность населения бывшего СССР в условиях демократизации общественной жизни существенно облегчила реализацию своего рода национально-хозяйственного шовинизма, который часто игнорирует соображения экономической целесообразности. Каковы бы ни были намерения лидеров новых независимых государств (избавимся от «грабительского» центра и легче будет проводить реформы), действительность показала, что разрыв единого экономического пространства затруднил, а не облегчил переход к рыночной экономике каждой суверенной республики бывшего СССР, и Россия отнюдь не стала исключением. Наконец, на старте реформ серьезным испытанием для перестройки экономики России оказалось огромное бремя военных расходов.
Тем не менее, без особого преувеличения можно утверждать, что разочаровывающие итоги системной трансформации в России по преимуществу рукотворны и только во вторую очередь предопределены специфическими неблагоприятными стартовыми условиями. Во всяком случае, чрезвычайно высокая социальная цена реформ стала главной причиной того, что в российском общественном сознании сами понятия демократии, рынка и свободы оказались в значительной мере дискредитированными.
Начиная с конца 1960-х гг. в СССР стали зарождаться элементы гражданского общества: появился широкий слой преподавательской, технической и научной интеллигенции, управленческого персонала среднего звена, деятелей культуры. Характерными чертами многих представителей этого класса были не только общественный статус, высокий уровень образования и денежных доходов, но и самостоятельность мышления, высокая самооценка, умение противостоять политическому манипулированию власти, чувство собственного достоин-
ства, то есть все те признаки классового сознания, которые отличают средний класс от среднего потребительского слоя. Представители этого класса были особенно заметны в крупных экономических и культурных центрах. Россия располагала такими ареалами концентрации научно-технической и творческой интеллигенции, как Москва, Ленинград, Новосибирск, Свердловск, Горький, Казань, Томск и другие, наличие которых выдвигало ее на первые позиции в мировой иерархии интеллектуальных стран.
Однако инновационный кадровый потенциал не был задействован реформаторами в строительстве новой России. Более того, именно представители зарождающегося среднего класса испытали в наибольшей мере экономическую и социальную депривацию в ходе проведения реформ. Большинство ее представителей было выброшено на обочину социальной жизни, очень многие эмигрировали. Таким образом, один из главных факторов успешного перехода к либеральному рынку и демократическому государству — творческий ресурс населения — вместо того, чтобы быть использованным, оказался в значительной степени разрушенным. Резкое ослабление научно-технического и человеческого потенциала — невосполнимая и с экономической, и с социальной точки зрения потеря, которую понесла Россия за эти 20 лет.
Следует указать и на такое важное социальное последствие российских реформ, как растущая пропасть между властью и народом. Отчуждение населения от государственного аппарата, характерное для тоталитарного режима, не только не исчезло, но в итоге трансформации в 1990-е гг. даже усилилось. Фактически государство превратилось в замкнутую самодостаточную корпорацию но-меклатуры, а значительная часть населения, в первую очередь бюджетники, наемные работники, пенсионеры, дети и инвалиды — в обузу для членов этой корпорации.
Таков перечень основных составляющих той социальной цены, которую заплатила страна за радикальные рыночные реформы. Теперь об их политических итогах.
Истоки мышления младореформаторов
В России, в отличие от других европейских государств, либеральные идеи традиционно не имели широкой социальной базы. Обращение к либеральным
ю 01
г •
о
о сч
о о о о.
с[ со
I-
О
0
1
о я с о т ф ю
О *
О ф
У
2
0
1
о *
о
2
ф
■а
я <
I I-
О ф
со
Ю
Ol
Z
О
о см
о о о
Q.
со
S
н о
0
1
о я с о т ф VO >s о
о ф
у
S
2
0
1
о *
о
2 ф d
я *
<
S I
н
о ф
со
ценностям характерно лишь для отдельных периодов российской истории Х1Х—ХХ вв. Именно таким периодом оказалось десятилетие, охватывающее вторую половину 80-х и первую — 90-х гг. XX столетия. Вряд ли можно отрицать, что тогда в российском обществе стремительно возрастала популярность идей свободы личности и частной инициативы. К началу 90-х гг. они захватили значительную, если не большую, часть населения, причем самую продуктивную его часть. Словом, возникла широкая социальная и психологическая основа для практической реализации либеральных и демократических идей. А государственной власти был предоставлен серьезный шанс для развития демократических процессов, формирования гражданского общества и его институтов, создания цивилизованной свободной рыночной экономической системы.
Но российская власть не только не воспользовалась этой уникальной возможностью; фактически она сделала все, чтобы опорочить ценности свободы в глазах населения. Власть использовала ошибки реформаторов для ползучих контрреформ, создания в обществе враждебного отношения к ценностям свободы и демократии. Дискредитация демократии и создание предпосылок авторитаризма — главный общественно-политический итог просчетов российских реформаторов в 90-е гг. Сейчас общество пожинает посеянные ими плоды.
Есть, по-видимому, веские основания полагать, что появление на российской политической сцене команды Е.Т. Гайдара — результат традиционного и, как всегда, неоправданного нетерпения западнического крыла российской интеллектуальной элиты, волею судеб оказавшейся у власти в стране в начале 90-х гг.
Нелепо осуждать радикальных реформаторов за то, что они, якобы, положили начало разбалансированности экономики страны. К 1992 г. она в своей подавляющей части уже была разбалансиро-вана. В результате губительного для всех противоборства российских властей и союзного Центра. Несомненно, прав был Е.Т. Гайдар, когда утверждал, что ко времени вхождения младореформаторов во власть управляемость экономикой — советской вообще и российской, в частности — уже в значительной мере была утрачена, а товарно-денежное неравновесие достигло огромных размеров.
Некорректна, на мой взгляд, и весьма распространенная в обществе огульная критика так называемой ценовой шокотерапии, под которой обычно понимают состоявшуюся 2 января 1992 г. одномоментную либерализацию цен. Для сторонников рыночной экономики в принципе не должно быть сомнений в том, что большинство цен нужно было отпускать, иначе просто не был бы запущен механизм рыночного саморегулирования. Можно, правда, спорить о соотношении твердых и свободных цен в тогдашних российских условиях. Но это — сюжет для особого разговора. Как бы то ни было, явно несостоятелен упрек Г.Х. Попова реформаторам в том, что они не учли монополистическую природу советской экономики. Многие считают, что сначала будто бы нужно было сформировать конкурентную среду и лишь после этого приступать к отпуску цен. Такое представление насквозь утопично, так как в принципе невозможно создать конкурентные отношения при фиксированных ценах.
Спор государственников и либералов
Следующая утопия связана со стойким представлением, что в современном мире благоденствуют нации, которым удалось до минимума свести государственное участие в экономике. Речь идет об антиэтатистском синдроме, пронизывающем «основное русло» современной экономической мысли, но имеющем мало общего с реальной действительностью. Во-вторых, сюда же следует отнести возведение в ранг безусловной закономерности тезиса об органической слабости государства в «транзитных» странах и особенно в России. Из этого тезиса вытекал вывод, что здесь вмешательство государства в хозяйственную жизнь должно быть еще более ограниченным, чем в зрелых рыночных экономиках.
Насколько мне известно, нигде в мире ни либералы, ни интервенционисты не ставят под сомнение отмеченную выше действовавшую на протяжении всего двадцатого века тенденцию поступательного расширения участия государства в экономической жизни любого социума. Есть, разумеется, различия по странам: где-то государственная квота, то есть отношение национального бюджета к ВВП, больше, где-то — меньше. Но факт ее роста на протяжении большей части прошлого века в мировом научном сообществе не оспаривается. Споры начинаются
при интерпретации самого факта «разросшегося» государства. Одни считают, что это плохо, другие — хорошо, третьи же (к ним я причисляю и себя) призывают относиться к систематической государственной активности как к некой объективной закономерности, имея в виду, что здесь также закономерны свои приливы и отливы.
Здесь я хотел бы несколько подробнее остановиться на вопросе о роли экономической науки в социально-экономическом развитии вообще и о соотношении теоретического знания и практической политики, в частности. Ведь это только на первый поверхностный взгляд, кажется, что академические споры не имеют отношения к конкретной экономической политике. На самом же деле практикующие политики, их советники и консультанты всегда вольно или невольно руководствуются в своих действиях и рекомендациях более или менее целостной теоретической конструкцией. Она оказывает мощное воздействие на принимаемые решения, которые в зависимости от ее содержания и восприятия могут быть благотворными или не очень.
Сегодня стало особенно очевидно, что увлечение ложно понятой концепцией экономической свободы способно порождать эффекты, прямо противоположные ожидаемым, и тем самым серьезно противодействовать оздоровлению ситуации в стране. Если, скажем, исходить из справедливости предположения, что «чем меньше государства, тем лучше для экономики», или, как писал Мизес, «любая государственная деятельность есть зло, навязываемое одними о «правильных» или «неправильных» государственных интервенциях». Иначе говоря, раз они все вредны в принципе, надо просто от них избавляться. Я считаю, что отнюдь не случайно в России большие проблемы с более или менее консолидированной влиятельной силой, способной выявлять и реализовывать интересы общества как такового.
Сама категория «общественный интерес» оказалась здесь в значительной мере дискредитированной, что в общем-то вполне можно понять. Трудно было ожидать чего-то иного после длительного притеснения индивидуума государством в условиях коммунистической диктатуры. Но понять — не значит принять. Совсем не обязательно было вместе с грязной водой выплескивать и ребенка. А случилось
именно так. И в результате место лицемерного «раньше думай о родине, а потом — о себе» заняло не менее лицемерное «эгоизм каждого — благо для всех». Причем неизвестно, что в этой последней формулировке преобладает: установка на необузданную свободу по чисто мировоззренческим мотивам или вынужденная преданность ей в силу якобы закономерной слабости власти в условиях радикальной системной трансформации.
Новейшие теоретические изыскания макроэкономического характера и на Западе, и на Востоке прямо признают наличие некоего особого общественного интереса, который далеко не всегда сводится к интересам частных хозяйствующих субъектов. Эту проблему обострил мировой кризис капитализма. В этой связи новую интерпретацию получает участие государства в современной экономике. Оно уже не вмешивается в экономическую жизнь социума, а действует в нем в качестве равноправного рыночного регулятора, стремясь реализовать особый общественный интерес. А раз государство становится рыночным регулятором, его деятельность должна подчиняться правилам рационального поведения. Иначе говоря, в каждый данный момент времени максимизация того или иного общественного интереса достигается при строго ограниченных ресурсах. Отсюда вытекает новый более широкий взгляд на формирование рыночного равновесия, предполагающий включение в число самостоятельных субъектов рынка государства-регулятора, стремящегося максимизировать функцию социальной полезности.
Как бы то ни было, если общественный интерес воспринимается только как сумма личных интересов и никак иначе, государство с его разнообразной экономической активностью неминуемо должно быть оттеснено на обочину социального устройства. Но черт, как известно, прячется в деталях. И некоторые из них особенно отчетливо высвечивают разницу между либерально-прагматическим и либерально-идеологическим подходами к экономической политике. Попытаюсь кратко обозначить, что я имею в виду.
В кругу лиц, ответственных за экономический блок в правительстве, по-прежнему принято считать, что модернизация российской экономики наступит сама по себе, в результате активизации рыночных сил саморегулирования. А чтобы эти силы «работали» без помех, прави-
ю 01
г •
о
о сч
о о о о.
с[ со
I-
О
0
1
о я с о т ф ю
О *
О ф
У
2
0
1
о *
о
2
ф
■а
я <
I I-
О ф
со
Ю
Ol
Z
О
о см
о о о
Q.
со
S
н о
0
1
о я с о т ф VO
тельство сосредоточит свое внимание на завершении формирования институтов, системного законодательства, правил поведения в рыночной экономике и позаботится о пресечении так называемых неформальных, неправовых экономических отношений и, соответственно, о создании условий для равного применения правовых норм ко всем физическим и юридическим лицам. Справедливо говорят в этой связи о повышении эффективности антимонопольного регулирования, соблюдении прав собственности и контрактного права, а также о существенном ограничении сформировавшейся в 90-е гг. «экономики льгот и привилегий».
Спонтанность формирования хозяйственной структуры в России в принципе не имеет ограничителей в виде институтов гражданского общества и институциональных норм Европейского Союза. Нужно понимать, что ее хозяйство, как, впрочем, и экономика других государств постсоветского пространства, становится объектом других, более мощных экономических игроков без каких-либо шансов на укоренение здесь институционально-правового каркаса. Тенденция утраты субъектности, а, следовательно, и примитивизации российского хозяйства при таких условиях становится необратимой независимо от того, удастся или не удастся добиться прорыва в соблюдении законов и стабилизации условий ведения бизнеса.
Изложенному варианту развития событий все еще сохраняется реальная альтернатива, которая заключается в активизации имеющегося научно-производственного потенциала в целях достижения и поддержания приемлемого международного уровня конкурентоспособности элитных отраслей и секторов российской
экономики. Но данная альтернатива не может реализоваться спонтанно, без соответствующего рационального поведения государства. А это предполагает разработку и проведение соответствующей государственной структурной и инновационной политики.
В теперешних российских условиях приходится считаться с другой крайностью, а именно — с вполне вероятным разрастанием государственного экспансионизма, грозящего прийти на смену либерализму без берегов 90-х гг. А опасность такая есть, так как в российском социуме явно зреет идея инициировать выполнение некой величественной мобилизационной программы, осуществление которой, якобы, вернет стране статус великой державы. Должен заметить, что у меня есть большие сомнения по поводу желания нашего народа приступить к выполнению очередной модернизационной программы чиновников, какую бы благородную цель она ни преследовала.
Насколько мне известно, реализация всех великих «телеологических» государс-твеннических проектов в России, независимо от того, были ли они утопичны или реализуемы, как правило, сопровождались ужасающим угнетением личных свобод. И наоборот, как только в стране раскрепощалась личная инициатива и человек получал право на выбор, государство как таковое начинало стремительно утрачивать свое величие и подчас даже суверенитет. Совсем не обязательно, что и сегодня перед нами та же фатальная дилемма. У истории нет сослагательного наклонения, но всегда есть альтернативы. Практическое заключение из сказанного для России очевидно: укреплять государство, не жертвуя демократическими ценностями.
о *
о ф
У S 2
0
1
о *
о
2 ф d
я *
<
*
S I
н
о ф
со
