Габитус как «Социальное тело» принуждения Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

УДК 1 (091 )+316

ББК ЮЗ(4Фр)6-661 +С55.32

ГАБИТУС КАК «СОЦИАЛЬНОЕ ТЕЛО» ПРИНУЖДЕНИЯ

Е. В. Гредновская

HABITUS AS A “SOCIAL BODY” OF COMPULSION

E. V. Grednovskaya

В статье анализируется специфика понимания габитуса в концепции П. Бурдье. Автором раскрывается незаменимая роль этого образования, которая заключается в трансляции легитимации, от имени которой осуществляется социальный порядок и социальное принуждение. Особое внимание автор обращает на условия, механизмы и возможности осуществления социального принуждения, реализуемого габитусом.

Ключевые слова: габитус, икорпорирование, интериоризация, объективация, практика, структурирование.

In the article the specificity of habitus comprehension in the concept of P. Bourdieu is analyzed. The author reveals the irreplaceable role of this formation that consists in the legitimation transmission in the name of which the social order and social compulsion are carried out. The author pays special attention to the conditions, mechanisms and the opportunities of the social compulsion implemented by habitus.

Keywords: habitus, incorporation, intériorisation, objectification, practice, structurization.

Социальный мир, по мысли выдающегося социолога XX века Пьера Бурдье представляет собой пространство столкновения различных сил за право производить, навязывать и внушать его легитимное видение, в силу чего владение легитимными смыслами становится владением самого мира.

В этой борьбе за владение знаком в социальной реальности, согласно идеям социолога, особая роль принадлежит габитусу, специфичному устойчивому образованию, претендующему на роль «социального тела» любого индивида, включенного в социальное взаимодействие. Эта «структурирующая структура», по мысли Бурдье, реализует в личной практике социального агента (носителя габитуса) программу данного общества в зависимости от социального положения, которое агент в обществе занимает. И особая роль этого образования заключается в трансляции легитимации, от имени которой осуществляется социальный порядок на основе того, что габитус содержит в себе объективный фундамент упорядоченности поведения, являясь системой предрасположенностей к практике1. Таким образом, непревзойденная роль этой структуры заключается в осуществлении функции социального принуждения.

Что же в таком случае представляет собой это образование, каковы его специфические возможности, в силу которых реализуется его предназначение осуществлять принуждение субъекта к «социально приемлемому действию»? Как и на основе какого ресурса вообще становится воз-

можным принуждение индивида к социальному действию? И в какой мере осуществляемое принуждение является принудительным, а в какой — оставляющим индивиду определенный радиус свободы? В силу каких причин субъективное «допускает» объективное (внешнее по отношению к нему, а значит чуждое, чужеродное) в свое пространство? На каком этапе объективное «овнут-ряется» и перестает быть внешне/чуждым, а становится личностным и «естественным»?... Эти вопросы мы и адресуем к наиболее известным работам Пьера Бурдье, таким как «Начала» и «Практический смысл».

Анализируя теорию габитуса в контексте предлагаемой нами логики понимания его именно как «социального тела», наделенного возможностями осуществлять принуждение к действию, мы выявили следующие его ключевые характеристики, позволяющие, на наш взгляд, прояснить проблему: 1) габитус, будучи «объективацией в теле» есть выражение «здравого смысла» и «логики практики»; 3) габитус осуществляется в бессознательном действии инкорпорированных схем, объективаций и практик; 4) принуждение габитуса неопределенно, неочевидно, спонтанно. Рассмотрим эти характеристики более предметно.

Здравый смысл и логика практики

Если следовать Бурдье, то габитус, принуждая к выполнению требований социального порядка, оказывается способен принудить к выполнению именно «общепринятого». Что же в таком случае в структуре габитуса позволяет реализо-

вывать это столь ценное для человеческого сообщества действие в практиках?

Согласно Бурдье, правила способны исполняться тогда, когда это соответствует практическим нуждам: «Логика практики в том, чтобы быть логичным до того момента, когда быть логичным становится непрактичным»2. И это означает, что они создаются как наиболее полное выражение этих нужд, лишь впоследствии кодифицируясь. Или, по мысли Вебера, приводимой Пьером Бурдье, «социальные агенты подчиняются правилам, когда выгода подчиняться им одерживает верх над выгодой их нарушать»3.

То, что предстает как выполнение правил, является прочно усвоенными диспозициями в отношении возможного и невозможного, свобод и необходимостей, попущений и запретов, вписанных в объективные условия. Последние в свою очередь порождают также диспозиции, объективным образом совместимые с имеющимися условиями, то есть в некотором роде заранее адаптированные к их требованиям. Именно поэтому наиболее невероятные практики исключаются еще до какого-либо рассмотрения как немыслимые посредством того непосредственного подчинения порядку, который заставляет делать из нужды добродетель, то есть отказываться от невозможного и хотеть неизбежного.

Таким образом, сами условия формирования габитуса—нужды ставшей добродетелью—формируют структуры габитуса как характерные структуры одного определенного класса условий существования. Эти структуры, по мысли социолога, возникают из экономической и социальной необходимости в относительно самостоятельном мире домашней экономики и семейных отношений, по сути своей внешней необходимости, выражающей себя через семейные проявления (форму разделения труда между полами, мир предметов, способы потребления, отношение к родителям и т. п.). Они же в свою очередь и ложатся в основу восприятия и оценивания всякого последующего опыта4. Именно такие условия формирования габитуса оказываются «нуждой, ставшей добродетелью», задающей параметры логики практики или практической нужды.

Еще одна важная особенность габитуса заключается в том, что при всей своей способности свободно производить практики, габитус — это все же жесткий каркас, ограничивающий эту производительную способность.

Но это связано также еще и с тем, что, будучи продуктом некоторого типа объективной регулярности, габитус сам склонен порождать «резонные», «общепринятые» манеры поведения. Эти способы поведения возможны именно в пределах осуществляемой регулярности, так как именно они и с наибольшей вероятностью будут положительно санкционированы, «поскольку они объективно приспособлены к логике, характерной для определенного поля деятельности, объективное

будущее которого они предвосхищают»5. Исходя из этой логики, габитус обычно исключает все «крайности», то есть все те поступки, которые санкционировались бы негативно, поскольку они несовместимы с объективными условиями существования габитуса. И что является крайне важным — за этим стоит огромная работа по образованию и воспитанию в процессе социализации индивида, ибо им усваиваются не только явно выраженные, но и только лишь подразумеваемые принципы поведения в определенных жизненных ситуациях. «Интериоризация такого жизненного опыта, зачастую оставаясь неосознаваемой, приводит к формированию готовности и склонности агента реагировать, говорить, ощущать, думать определенным — тем, а не другим — способом»6, что и аккумулируется в простоте и доступности «здравого смысла».

Поэтому габитус как искусство изобретения есть то, что позволяет производить бесконечно большое число практик, к тому же относительно непредсказуемых (как и соответствующие ситуации) и вместе с тем ограниченных в своем разнообразии. «Будучи продуктом определенного класса объективных закономерностей, габитус в силу этого стремится порождать «разумные» способы поведения, идущие от «здравого смысла», допустимые в рамках этих и только этих закономерностей, которые к тому же имеют все возможности быть позитивно санкционированными именно на основе своей объективной приспособленности к логике, характерной для данного конкретного поля, объективное будущее которого они предвосхищают»7. И в то же время, габитус стремится исключить «сугубо добровольно» любые «безумства» («это не для нас»), то есть поведение, обреченное на неодобрительную оценку в силу его несовместимости с объективными условиями.

Крайне существенным также является и то, что габитус представляя собой структурированную систему диспозиций, предрасположенную функционировать как структурирующая структура, оказывается способным генерировать и структурировать практики и представления объективно адаптированные к системе социальных отношений. Именно на этом основан в габитусе эффект гистерезиса (отставания, запаздывания): Суть его в том, что агент по-прежне-му воспроизводит старые социальные отношения, продуктом которых является его габитус, еще какое-то время после того, как социальные отношения изменились (или агент занял другую позицию в них).

И в той мере, в какой габитусы являются инкорпорацией одной и той же истории (объективированной в габитусах и в структурах), практики, которые они порождают, становятся взаимопонятными и непосредственно настроенными на структуры. Кроме того, их практики являются объективным образом отрегулированными, то есть наделенными объективным смыслом, «од-

Философия

новременно единичным и систематичным, трансцендентным к субъективным намерениям и к сознательным — индивидуальным или коллективным — планам»8. Формирование мира здравого смысла и является одним из важнейших результатов согласования между практическим чувством и объективированным смыслом, непосредственная очевидность которого удваивается объективностью, «обеспечивающей консенсус в отношении смысла практик и мира, то есть гармонизацией опытов и постоянным подкреплением, которое каждый из них получает из выражений индивидуальных или коллективных (...), импровизированных или запланированных (...), выражений сходства или тождественности»9.

Таким образом, согласно Бурдье, именно «нужда, ставшая добродетелью», обнаруженная практически, но при этом, нужда, как мы увидели, объективная и объективированная, и в то же время ставшая при этом еще и неким личностным субъективным психо-телесным опытом, способна заведомо исключить недопустимые и, следовательно, социально деструктивные практики. Кроме того, она же и обусловливает процесс формирования желания общепринятого, что на выходе, в практиках оказывается очевидностью «здравого смысла» или то, что можно обозначить как «само собой разумеющееся». И, наконец, гистерезис оказывается тем связующим механизмом, своего рода амортизатором, позволяющим поддерживать равномерность этих «недопустимостей» и «желаний», не угрожающих социальному порядку.

Бессознательность действия

Отлаженность и равномерность производства здравого смысла, обеспечивается, согласно теории Пьера Бурдье, инкорпорированностью практических схем. И в этой связи далее мы задаемся следующими вопросами. Какую роль играет полу-, бессознательность габитуса в интересующем нас эффекте принуждения? Какую роль играет эта бессознательность в соотношении и взаимодействии объективного и субъективного в габитусе и, соответственно, в его принуждении агента к выполнению заведомо не-деструктивного действия?

Как неоднократно подчеркивает Бурдье, язык и тело наводнены «кристаллизовавшимися» социальными представлениями. Практики производятся габитусом «автоматически», без участия сознания, но, тем не менее, им всегда сопутствует некая доля рефлексии хотя бы в виде оценки или минимального участия, необходимого для контроля над функционированием этих автоматизмов (например, в виде дискурса рационализации).

Кроме того, объективная социальная среда производит габитус как систему прочных приобретенных предрасположенностей, которые уже в дальнейшем используются индивидами как ак-

тивная способность вносить изменения в существующие структуры, как исходные установки, которые порождают и организуют практики индивидов. И их особенность заключается в том, что эти предрасположенности не предполагают сознательной нацеленности на достижение определенных целей, ибо на протяжении длительного времени они формируются, как уже отмечалось, «возможностями и невозможностями, свободами и необходимостями, разрешениями и запретами».

Таким образом, если «габитус владеет агентами в большей степени, чем они сами им владеют», то это, полагает Бурдье, прежде всего, потому, что «они владеют габитусом лишь в том его качестве, в каком он действует в них как принцип организации их действий», то есть все происходит так, как если бы агенты сами не нуждались «в сознательном освоении принципов, которые склоняют их воспринимать, представлять и действовать в соответствии с определенной логикой...»10.

Именно поэтому габитус, согласно взглядам исследователя, есть «история, «ставшая природой», и тем самым отрицаемая в качестве таковой»11, так как диспозиции, составляющие габитус, по большей части неосознанны. Это бессознательное есть память, которую производит сама история, воспроизводя социальные отношения в псевдоприродах, каковыми и являются габитусы. Можно сказать, подчеркивает Бурдье, что «бессознательное», позволяющее экономить на таком установлении связи, в действительности есть ни что иное как историческое забывание, произведенное самой историей при осуществлении объективных структур, которые она порождает в своих «квази-натурах» — габитусах. «В этом качестве инкорпорированной истории, ставшей натурой, и тем самым забытой как таковая, габитус есть деятельное присутствие всего прошлого, продуктом которого он является; следовательно, он есть то, что придает практикам их относительную независимость по отношению к внешним детерминациям непосредственного настоящего. Эта автономия прошлого действовавшего и деятельного, которое, функционируя как аккумулированный капитал, производит историю с незапамятных времен и обеспечивает, таким образом, непрерывность в изменении, которая делает индивидуального агента миром в мире»12.

Бессознательность габитуса фактически выражается том, что его «генезис включает в себя амнезию этого генезиса». Но крайне важным в этой бессознательности именно то, что вне сознания оказываются инкорпорированные ценности, ставшие телом, — «вследствие транссубстанциональности, которую производит потаенная убедительность скрытого педагогического воздействия, способного внушить целую космологию, этику, метафизику, политику с помощью столь

незначительных предписаний, как, например, “держись прямо”»13.

При этом именно однородность габитусов в границах одного класса условий существования и социальных детерминаций делает практики и произведения непосредственно понятными и предсказуемыми, а значит воспринимаемыми как очевидные и сами собой разумеющиеся. И сила, и эффект габитуса проявляется в том, что он позволяет экономить на интенции не только при производстве, но и при расшифровке практик и произведений. «Автоматические и безличност-ные, обозначающие без намерения обозначать, рядовые практики представляются пониманию не менее автоматическому и безличностному, а возобновление объективного намерения, которое они выражают, ни в коей мере не требует ни «реактивации» пережитого намерения того, кто эти практики осуществляет, ни “намеренного переноса на другое”, столь дорогого феноменологам и всем защитникам концепции “соучастия” в истории и в социологии, ни скрытого или явного вопроса о намерениях другого (“что ты хочешь этим сказать?”)14».

Таким образом, согласно Бурдье, «коммуникация сознаний» предполагает общность «бессоз-наний», где не требуется расшифровка объективной направленности практик и произведений, где единичности личных интенций в действительности не являются их основой.

Итак, как мы увидели, бессознательность габитуса оказывается хорошо приспособленной для «размещения» в ней «здравого смысла», который, в свою очередь, как мы показали выше, и призван предвосхитить нарушение социального порядка осуществлением логики практики в силу существующих автоматизмов предрасположенностей.

Неочевидность принуждения

Крайне любопытным представляется еще один аспект, связанный с габитусом, в котором нам бы хотелось прояснить назначение «неочевидности» его требований, неоднократно отмечаемых Бурдье. Каким образом в таком случае выражается неочевидность изменений правил, периодически осуществляемых в социальном пространстве? Как в контексте поддерживаемой неочевидности происходит исключение недопустимых практик? Какую роль в данном случае играет спонтанность, в целом являющаяся характерной особенностью габитуса?

Составляющие габитус диспозиции (практические схемы), производя адаптированные к социальным отношениям практики (продуктом которых они являются), как уже отмечалось, осуществляют производство/воспроизводство социальных отношений. Однако габитус воспроизводит в любой момент времени именно ту систему социальных отношений, результатом которой он является. Именно на этой основе практики, по-

рожденные габитусом, оказываются a priori адаптированы к социальным условиям, но лишь в той мере, в какой они остались похожими на те условия, в которых габитус сформировался. И с этим связана следующая особенность габитуса.

Так как диспозиции габитуса устойчивее и долговечнее социальных отношений их собственного производства, то габитус сам оказывается способным генеририровать дезадаптированные практики всякий раз, когда условия его функционирования оказываются объективно не приспособленными к условиям настоящего.

То есть интериоризированные диспозиции в отношении «возможного и невозможного, свободы и необходимости, разрешений и запретов», заключенных в социальных отношениях, согласно П. Бурдье, порождают диспозиции, объективно совместимые с данными отношениями и, как уже отмечалось, заранее адаптированные к их требованиям, где наиболее невероятные практики исключаются как немыслимые. Но теперь важно подчеркнуть, что они исключаются еще до какого-либо рассмотренш путем непосредственного подчинения социальному порядку, подчинения, принуждающего отказываться от невозможного и желать неминуемого.

Именно на том что под действием габитуса агенты, которые им обладают, ведут себя определенным образом в определенных обстоятельствах, основана и возможность прогнозировать практики и осуществлять санкции связанные с их нарушением. Однако тот факт, что поведение, порожденное габитусом, не имеет «красивой упорядоченности поведения, выведенного из законотворческого принципа»: габитус выражает себя расплывчато, неопределенно, спонтанно, утверждаясь «в импровизированной конфронтации с непрерывно обновляющимися ситуациями», подчиняясь практической логике — логике неопределенности, «чего-то вроде...», —которая определяет обычное отношение к миру15.

Кроме того, в силу способности габитуса представляет собой продукт истории, он сам производит индивидуальные и коллективные практики (также историю) в соответствии со схемами, порождаемыми историей, благодаря чему габитус обусловливает активное присутствие прошлого опыта, который, существует в каждом организме в форме схем восприятия, мыслей и действия. И этот эффект «правильности» практик, подчеркивает Бурдье, и их постоянство во времени более надежно, чем все формальные правила и открыто выраженные нормы. Таким образом, «система предрасположенностей как присутствующее в настоящем прошедшее и устремляющееся в будущее путем воспроизведения однообразно структурированных практик», представляет собой внутренний закон, через который постоянно исполняется не сводимый к непосредственному принуждению закон внешних необходимостей. Именно этот принцип преем-

Философия

ственности и регулярности позволяет агенту спонтанно ориентироваться в социальном пространстве и реагировать более или менее адекватно на события и ситуации.

Итак, неочевидность, неопределенность требований, сопровождающих объективность внутреннего закона, вызванного к жизни внешней необходимостью, являются, как мы увидели, неотъемлемой характеристикой габитуса.

Вместо заключения

В философской традиции термин «габитус» обозначает сумму индивидуальных телесных навыков (походка, жестикуляция, манеры) как целостность опыта конкретного человека в «глубине» телесного сознания. Но при этом, понятие габитуса, введенное в оборот Бурдье, адресует исследователей к вопросу о человеке как социальном животном, сформулированному еще Аристотелем. Бурдье, однако, расставляет акценты иначе: «вторая натура человека, его причастность к социальному, возможна лишь как первая натура, как онтологическое средоточие всего, что мы склонны принимать за выражение собственных антропологических черт»16.

И здесь, на наш взгляд, вполне уместно было бы вспомнить мысль социолога об «эффекте формы», высказанная, правда, по иному поводу.

С точки зрения Бурдье, форма, формализация, формализм действуют не только своей специфической «чисто технической силой разъяснения и рационализации». По его мысли, существует собственно символическая эффективность формы, а именно символическое насилие, насилие, осуществляемое в самом оформлении (образцовой реализацией которого, по его мысли, является право). Придать форме — означает «дать действию или речи форму, признаваемую как подходящую, легитимную, одобряемую, то есть такую форму, когда можно производить публично, перед лицом всех, волю и практику, которые, будучи поставленными в другом виде, были бы неприемлемыми»17.

Объективные нужды, превращающиеся в практические схемы, не только, по выражению Бурдье, «обживают институции», они еще и размещаются в пространстве человеческой телесности, но при этом, не просто заполняя его, они о формляют их в «тело». То есть социальные схемы фактически создают «тело социальное», имитируя физическое тело индивида, повторяя его, следуя за ним, растворяясь в нем, используя его энергию, его бессознательность, эксплуатируя его форму.

Так сила формы, о которой говорили древние, являясь такой вроде бы чисто символической силой, тем не менее, позволяет, силе полностью осуществиться, «принимая такой вид, в котором ее невозможно узнать как силу, и заставляя признать себя, одобрить, принять, благодаря явлению в обличьях универсальности: разума или морали»18.

Примечания

1. Бурдье П. Кодификация. Начала // http:// bourdieu. name/content/kodifikacij а

2. Там же.

3. Там же.

4. Бурдье П. Структуры, habitus, практики // Бурдье П. Практический смысл http:// www/vusnet.ru/biblio/ archive/b urde_prak/00. aspx

5. Там же.

6. Там же.

7. Там же.

8. Там же.

9. Там же.

10. Bourdieu P. Esquisse d’une théorie de la pratique. — Genève: Ed. de Droz, 1972. Цит. по: Шматко H. A. «Габитус» в структуре социологической теории // Журнал социологии и социальной антропологии. Т. 1. № 2. 1998. С. 60—70.

11. Там же.

12. Там же.

13. Там же.

14. Бурдье П. Структуры, habitus, практики // Бурдье П. Практический смысл http:// www/vusnet.ru/biblio/ archive/b urde_prak/00. aspx

15. Там же.

16. А. Ашкеров. Пьер Бурдье // http://www.strana-oz.ru/authors/?au

Поступила в редакцию 12 января 2010 г.

ГРЕДНОВСКАЯ Елена Васильевна, кандидат философских наук, доцент кафедры философии ЮУрГУ. Закончила философский факультет УрГУ (г.Е-катеринбург) по специальности «социальная философия». Сфера научных интересов: проблема телесности в философии постструктурализма, постмодернизма и междисциплинарном знании, постсовременные теории тела, пола/ гендера и властных отношений, критика культуры.

GREDNO VSKA Y A Elena Vasilievna is Cand.Sc. (Philosophy), Associate Professor of the Philosophy Department of South Ural State University. She graduated from the Faculty of Philosophy of Ural State University (city of Ekaterinburg), her major was Social Philosophy. Research interests: problem of corporality in the philosophy of post-structuralism, postmodernism and in interdisciplinary knowledge; postmodern theory of body, sex/gender and authoritative relations, culture critics.