"gab ihnen der liebe Gott. . . ", или Бог и природа в немецких и русских учебниках Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ИСТОРИЯ ПЕДАГОГИКИ

Вестник ПСТГУ.

Серия IV: Педагогика. Психология.

2018. Вып. 48. С. 19-48

Безрогое Виталий Григорьевич, д-р пед. наук, главный научный сотрудник Института стратегии развития образования РАО Российская Федерация, 105062, г. Москва, ул. Макаренко, д. 5/16 bezrogov@mail.ru

ORCID: 0000-0001-6389-4783

Тендрякова Мария Владимировна, канд. ист. наук, старший научный сотрудник Институт этнологии и антропологии РАН Российская Федерация, 119991, г. Москва, Ленинский проспект, 32а mashatendryak@gmail.com

ORCID: 0000-0001-6206-8439

«Gab ihnen der liebe Gott...», или Бог и природа в немецких и русских учебниках XVIII - НАЧАЛА XIX В.*

В. Г. Безрогов, М. В. Тендрякова

В последней трети XVIII и начале XIX в. преподавание религиозных представлений внутри курсов по естественной истории выступает важным свидетельством, выявляющим историко-культурный диалог педагогических традиций. В основе статьи лежит рассмотрение оригинальных и переводных учебных изданий И. Блуменбаха, Г. Гроссе, Г. Раффа, В. Зуева, Н. Озерецковского и В. Северги-на, К. Ушинского. Анализ показывает сознательные и неосознанные различия в понимании и трактовке авторами роли и места Бога по отношению к природе и человеку. В переводных изданиях (например, Naturgeschichte fur Kinder Раффа) мы видим три уровня присутствия Бога в природе (в отношении каждого живого существа, их групп и сообществ, всего мироздания как взаимосвязанной системы). В аналогичных российских изданиях, как правило, представлен только первый из них, если представлен вообще. Грань между природой и Богом в русских изданиях по естественной истории проведена более отчетливо, граница между книгами о Боге и о природе менее проницаема, нежели в Германии. Такое различие связано с особенностями диалога между образованием и религией, характерными для этих стран.

* Работа поддержана грантами ОГОН РФФИ 17-06-00066а и 17-06-00288а.

19

И задумался младенец, долго на небо глядел, долго он молчал, и няню он позвать к себе велел, и велел старушке-няне Богородицу читать, и за ней, сложа ручонки, стал молитву повторять.

Я. Полонский

От Naturgeschichte к Естественной истории: век переводов

XVIII в. в России был веком модернизации, в том числе в области образования. Многое — но далеко не все — модернизировалось по западным лекалам. Так, организационная перестройка происходила скорее по средневосточному образцу, использованному впоследствии Османской империей эпохи танзимата (1839—1876). Двойственное положение между Западом и Востоком обусловило двойственность образовательных реформ в России, когда европейское содержание образования не только активно воспринималось, но и корректировалось его иным прочтением. Эта двойственность нашла отражение и в подготовке учебной литературы. С одной стороны, XVIII столетие, особенно его вторая половина, стало «веком переводов» на русский язык западной литературы — по преимуществу немецко-, франко-, итальяно-, польско- и англоязычной. С другой стороны, эти переводы и их рецепция отражали особенности восприятия западноевропейской учебной литературы педагогической культурой, претерпевавшей резкий переход из Средневековья в эпоху Просвещения. Переводимое становилось активным участником диалога культур — европейской и российской, воспринимающей и одновременно отграничивающей себя от Запада, формировавшейся через переосмысление воспринимаемого.

Анализ переводческого процесса выявляет те контакты педагогических культур, которые показывают возможности и пределы интеграционных стратегий1. Эти стратегии связаны с культурными различиями и созданием продукта, так или иначе воплощающего в себе черты обеих культур. В этом случае перевод как точка/поле контакта оказывается центром диалога культур — не только в истории учебной литературы, но и в истории педагогики вообще, когда трансфер идей переходит из области текста в область дискурса.

Историко-педагогическое исследование перевода и рецепции учебных изданий ставит вопрос о «переводе культур и между культурами», о внимании не только к культурно-педагогическим идентичностям, но и к их граничным и ограничивающим контактам2. Рассмотрение «переводческого бума» в России

1 См. подробнее: Бахманн-Медик Д. Культурные повороты: новые ориентиры в науках о культуре. М., 2017. С. 283. (оригинал: Bachmann-Medick D. Cultural Turns. Neuorientierungen in den Kulturwissenschaften. Reinbek bei Hamburg, 2006, 2007, 2009, 2010, 2014; рус. пер. сделан с 3-го издания 2009 г.).

2 Там же. С. 284, 293.

конца XVIII в. требует особенно тщательного бинарного исследования каждого из контактов для воссоздания в итоге многомерной картины взаимодействия реципиента с различными воспринимаемыми традициями и примерами. В нашем исследовании мы решили сконцентрироваться прежде всего на контактах российской учебной литературы с немецкоязычной, памятуя о первостепенной важности второй для первой.

Мы надеемся, что потенциал категории «перевод» окажет важное методологическое влияние на перспективное рассмотрение многих русскоязычных источников второй половины XVIII — первой половины XIX в. как результата смыслового перевода немецкоязычного педагогического дискурса и одновременной рефлексии по его поводу. Был ли смысл переводов в интеграции? В создании поля для беседы? Скорее, в осознании достижения возможности «говорить на языке большого общества и взрослой педагогики и науки», поскольку европейское мыслилось как образцовое. Однако в процессе диалога приоритеты менялись — подчас весьма кардинально. Прочитанное (= услышанное) и воспринятое применялось для заявления своего как лучшей версии того, что приходило с переводами, для утверждения национального характера образования, выстраиваемого под сенью и для нужд российской монархии.

Основным фокусом рассмотрения в данной статье станут учебные пособия по естественной истории. Отраженные в них общие черты и особенности европейского и российского представлений о Боге и природе кажутся нам важными и показательными характеристиками диалога культур в сфере религиозного образования. В некоторых случаях российские издания действительно уделяют религиозной атмосфере больше внимания. Однако в других мы видим больший отход от религиозности, чем в немецких пособиях.

Корпус источников: оригиналы и переводы

Учебные пособия по естественной истории появились в России с 1785 г. В немецкоязычном регионе термин «Naturgeschichte/Naturhistori(e)» в названиях аналогичных книг выявлен нами с 1706 г.3, хотя первый вариант такого титула зафиксирован в 1543 г. в опубликованном немецком переводе Хайнриха фон Эп-пендорфа части «Естественной истории» Плиния Старшего: Natürlicher History Fünff Bücher. Если сгруппировать источники нашего исследования по происхождению, то мы получим три основные группы: оригинальные немецкоязычные издания; их переводы на русский язык как посредники в контакте; оригинальные русскоязычные издания, составленные на аналогичные темы. Среди немецких пособий по естественной истории на первом месте по резонансу и влиянию на аналогичные российские издания находится Naturgeschichte für Kinder Георга Кристиана Раффа (1-е изд. 1778, 16-е изд. 1861), затем Auszug aus Torber Bergmanns physikalischen Erdbeschreibung nebst einem kurzen Abriß der Naturgeschichte Готтфрида Гроссе (1-е изд. 1769, потом 1781, шведск. ориг. 1766) и три пособия Йоханна Фридриха Блуменбаха Handbuch der Naturgeschichte (1-е изд. 1779—1780),

3 Beschreibung der Natur-Geschichten des Schweizerlands. Erster (— dritter) Theil. Zürich, in Verlegung des Authoris, gedr. bey Michael Schaufelb(erger) und Christoff Hardmeier, 1706-1708.

Institutiones physiologicae (1-е изд. 1787), Beyträge zur Naturgeschichte 2 Bände (1-е изд. 1790, 1811). Переводы этих трудов во многом определяли содержание немецкого влияния на преподавание и изучение естественной истории в России. Они стали основной группой немецкоязычных источников в нашей работе, заостряющей внимание и на переводческих программах (стратегиях), и на различиях в переводе. На сопоставлении немецких оригиналов с переводами и на изучении их рецепции будут построены некоторые размышления и выводы о характере и степени влияния германских идей об изучении соотношения природы и Бога на русскоязычную педагогику времен становления светской системы образования в России.

Среди собственных российских изданий мы уделим основное внимание «Начертанию естественной истории» Василия Федоровича Зуева (1-е изд. 1786, 5-е изд. 1814), «Начальным основаниям естественной истории» Василия Михайловича Севергина и Николая Яковлевича Озерецковского (1-е изд. 1791—1794), «Руководству к зоологии» Юлиана Ивановича Симашко (1-е изд. 1852, 3-е изд. 1864), «Миру Божьему» Алексея Егоровича Разина (1-е изд. 1857), «Детскому миру» (ДМ) Константина Дмитриевича Ушинского (1-е изд. 1861, 47-е изд. 1915). При подготовке «ДМ» Ушинский опирался на 15-е издание Naturgeschichte für Kinder, что придает некоторую композиционную завершенность данному комплексу источников.

Der liebe Gott hätte jedem in seiner Haushaltung eine gewisse Arbeit angewiesen: изумление и наука в учебнике Георга Кристиана Раффа (1748—1788)

Георг Рафф остался в истории как один из ранних представителей научно-популярной литературы для детей, воплощавший идеи и подходы филантропизма. Он окончил гимназию в Ульме и обучался в геттингенском университете. Его «География» (1776), «Естественная история» (1778, далее NK), «Всемирная история» (1787) стали широко известны не только среди родителей, но и школьных учителей. Рафф трудился в геттингенском лицее преподавателем географии и истории, последние годы жил в Тюбингене, где продолжали издаваться его книги. Следуя идеям филантропизма, Георг развивал диалогический метод в обучении. Он посвятил ему работу «Диалоги для детей» (Dialogen für Kinder, 1779). С 1797 г. издание выпускалось последователями Раффа как «Научные диалоги для детей от восьми до четырнадцати лет». Элементы учебных диалогов автора-учителя с детьми-учениками Рафф включил во все свои пособия, применив разговорно-диалогический метод и к начальному естественнонаучному образованию4. Юрген Олькерс называет Георга одним из основоположников особого учебного предмета «Realien», посвященного окружающей ученика сре-

4 Stalla B. J. Christian Raff (1748 bis 1788) und sein Werk «Naturgeschichte für Kinder» // Die Gestalt. Vierteljahreszeitschrift für bildnerische Erziehung. 2000. 62. Jg., H. 1. S. 20—21; Oelkers Jürgen. Elementary Textbooks in the 18th century and their Theory of the Learned Child // Campi Emid-io, De Angelis Simone, Goeing Anja-Silvia, Grafton Anthony T., eds. Scholarly knowledge: textbooks in early modern Europe. Geneva, 2008. P. 409-432.

де5. Предмет с таким названием встречается в немецкоязычном педагогическом мире до наших дней6.

В 1778 г. вышло первое издание NK общего характера («для детей»), в 1781-м автор выпустил его сокращенное издание «для городских и сельских школ»; в XIX в. появился еще более сокращенный «маленький Рафф» как вводный курс в Раффа7.

Георг выстроил пособие на основе разговорного стиля между автором книги (учителем-наставником) и учащимися. В их диалоги нередко вмешиваются животные, рассказывающие о себе сами и беседующие с детьми. Многоголосие детской аудитории, к которой наставник обращается во множественном числе, позволяет предположить ориентацию на групповое обучение — в школе или дома, а не только на индивидуальное прочтение. Примерно две тысячи разных объектов сведены в три «царства» — растений, животных и камней. Они рассматриваются в одной книге, но в неравных долях по отношению друг к другу. Животным уделяется больше места, чем растениям и минералам. Изумление разнообразием и величием творения для Раффа рядоположно научному интересу к природе; на этом сочетании, характерном для эпохи Просвещения, построено все его пособие.

Учебник Раффа «NK» привлек внимание педагогов разных стран; были осуществлены переводы (пересказы) на голландский (1781), русский (1785), французский (1786), еврейский (иврит, 1788), венгерский (1791), английский (1796) языки. В каждом случае мы видим свой спектр причин и обстоятельств, обусловивший перенос NK в иную лингвокультурную среду. Своя история каждого из переводов Раффа определялась взаимодействием предшествующего, настоящего и ожидаемого будущего. Сходное прошлое не приводило к непременному сходству в истории перевода в настоящем и в его жизни для будущего8. Полный

5 Oelkers Jürgen. Elementary Textbooks in the 18th century... P. 420—423.

6 Например, см. учебный план кантона Ааргау в Швейцарии. URL: https://www.ag.ch/ de/bks/kindergarten_volksschule/unterricht_schulbetrieb/lehrplan_lehrmittel_volksschule/realien/ realien.jsp.

7 Beumer Philipp Jakob. Der kleine Raff, oder Vater Gotthold's Unterhaltungen mit seinen Kindern über die Reiche der Natur: eine Naturgeschichte für die liebe Jugend. 4. Aufl. Wesel, 1852 (1. Aufl. 1841).

8 Например, английский перевод открыто подчеркивал диалогическую основу пособия уже на титуле; русский перевод «вытерпел» диалогичность, но породил сопротивление ей среди отечественных авторов аналогичных пособий, которые в итоге, например, отвергли диалогический принцип построения, но взяли систематизированное содержание; перевод на иврит отменил диалогичность в самом переводе-пересказе, выбрав энциклопедическое построение. Более сложное отношение к естественным наукам в культуре ашкеназской Европы, продолжавшей опираться на соблюдение религиозного канона, несопоставимо со своего рода «влюбленностью» светских российских авторов XVIII в. в словарь и тексты по естественной истории, хотя ни еврейская, ни русская культура не переживали в XVI—XVII вв. научной революции. Если для В. Зуева, В. Севергина, Н. Озерецковского, С. Усова, К. Ушинского изучение природы важно само по себе (интеллектуальное развитие) и для знания извлекаемой из природных явлений пользы, то для Б. Линдау и М. Блоха, выпустивших в 1786 г. первый пересказ Раффа на иврите, изучение природы прежде всего важно для постижения величественности и величия Б-га, очищения человеческого сердца, постижения душой Его творения, наполнения души добродетелью и страхом Б-жьим. Автор предисловия к изданию 1786 г. М. Блох пишет,

русский перевод «Естественной истории» со второго оригинального издания 1780 г. (70 страниц текста для растений, 600 для животных и 16 для камней) издан дважды (1785 и 1796 гг.).

Рафф исходит из того, что «все животные к чему-нибудь полезны и хороши, и что всемогущий Творец каждому из них в его домоводстве назначил некоторую работу» (alle Thierchen wären zu was nüzlich und gut; und der liebe Gott hätte jedem in seiner Haushaltung eine gewisse Arbeit angewiesen, 1780, S. 174, далее в круглых скобках даны ссылки на это издание). Бог наделил каждое живое существо, включая человека, склонностью к тому или иному образу жизни, к тем или иным занятиям. Он научил их жить там, где они выбрали себе местопребывание. Он дал им для этого специальные органы и научил ими пользоваться. «Милостивый Бог научил их [раков-диогенов, братьев бернардов, улитковых раков, пустынников (при переводе анахорет и отшельник даны одним словом «пустынник»)] искать пустых улитковин, всовывать во оныя голый хвост и высовывая голову караулить свою добычу» (at sie [Diogenes, Bruder Bernard, Schnekkenkrebse, Eremiten, Einsiedler] der liebe Gott gelehrt, leere Schnekkenhäusser aufzusuchen, den nakten Schwanz hineinzustekken, und mit dem Kopf herauszugukken; und so auf ihre Speisse zu lauren; 235; 1785, 1, 34—56). «Дети, должно удивляться милостивому и премудрому Богу и сердечно благодарить Его, что Он сотворил в человеках столь различные склонности. Один человек имеет охоту к сему, а другой к иному. Один строит корабли, а другой плавает на оных по рекам и суровым морям, и собирает рыб и иные сокровища отдаленных стран. Сей шьет сапоги, а тот ткет полотна. Сей пашет поле, а другой учится и утешает своих собратьев и сестер. Не полезно ли это? Так то получаем и имеем мы все, что нужно к благоденствию сея жизни» (2429). Бог уменьшил в человеке инстинкты и придал ему разумную, рассудительную, благоразумную душу (vernünftige Seele, 661). Выросши и будучи хорошо воспитан, человек способен возвыситься над всеми животными, удивительно много познать и сделаться словно/вроде как господином всей земли. Рафф считает изначальное предназначение сотворенного Богом человека продолжающемся и после грехопадения, но при условии верных

что изучение природы наполняет детей очарованием и радостью. Таким образом, переводы Раффа на разные языки, комментарии этих переводов демонстрируют важные различия и сходства разных дидактических культур. О переводе/пересказе Раффа на иврит см.: Kogman T. Baruch Lindau's Resit limmudim (1788) and Its German Source: A Case Study of the Interaction between the Haskala and German Philantropismus // Aleph. 2009. №. 9:2. P. 277—305; Idem. The emergence of scientific literature in Hebrew for children and youth in the nineteenth century: preliminary directions for research // Jewish Culture and History. 2016. Vol. 17. № 3. P. 249—263; Wolpe R. The True Way to Loving God: Nature in the Haskala // The University of Toronto Journal of Jewish Thought. 2013. Vol. 3. P. 1—28. URL: http://tjjt.cjs.utoronto.ca/articles-2/; Idelson-Shein I. The Beginning of the End: Jews, Children and Enlightenment Pedagogy // The Jewish Quarterly Review. 2016. Vol. 106:3. P. 383-395.

9 «Kinder bewurden mus man den gütigen und weisen Gott, und ihm herzlich danken, daß er den Menschen so verschiedene Reinungen anerschaffen hat. Ein Mensch hat Luft zu diesem, der andere zu ienem. Einer baut Schiffe; der andere fährt auf denselben in Flüssen und wilden Meeren herum, und holt Fische und andere Schäze der fernen Welt zusammen. Dieser macht Schuhe, jener webt Zeuge. Dieser baut das Feld, und jener lehrt und tröstet seine Brüder und Schwestern. Ist das nicht erwünscht? So bekommen und haben wir alles, was zur Glückseligkeit dieses Lebens nöthig ist».

педагогических усилий, к нему примененных. Знание Творца делает человека человеком. Даже необразованные, простые люди имеют человеческий облик благодаря сведениям о Боге. Рафф не касается конфессиональных различий, но пишет, что полностью не ведающие Бога, die vom lieben Gott nichts wissen (661), являются «совсем дикими» (ganz wilde Menschen, 661), живущими «подобно диким зверям» в норах и пожирающими друг друга (wie die wilden Thiere leben, in Höhlen unter der Erde wohnen, sich unter einander tod schlagen und fressen, 661). Хорошо, что среди «тысяч миллионов» людей на Земле таких всего несколько тысяч. Подобные люди, по сути, нарушители божественного замысла, ибо не распоряжаются своей разумной душой нужным образом. Данные им Богом пять внешних чувств используются в таком случае отнюдь не так и не к тому, к чему направляют человека душа и разум, ведающий Бога. Весь организм человека, включая его «266 больших и малых костей» (674; 1785, 2, 367), расположен Богом к взращиванию, воспитанию, обучению и хозяйствованию по всей земле. Не ведаюущие Бога не знают и об этом назначении. Впрямую Рафф так не пишет, но подобный вывод явно следует из сопоставления слов о назначении и соответствующих ему свойствах, чувствах человека — и разговора о дикарях, не ведающих Бога и своего призвания.

Пособия Готтфрида Гроссе и Йохана Фридриха Блуменбаха

Помимо пособия по естественной истории Раффа примерно в то же время в России стали известны шведское двухтомное естественное описание Земли Тор-берна Олофа Бергмана (1735-1784), в 1769 г. в сокращении переведенное Готт-фридом Гроссе со шведского на немецкий (ориг. 1766 Physick Beskrifning Ofver Jordklotet), а также три пособия Йохана Фридриха Блуменбаха (1752-1840) по естественной истории и физиологии. Оба немецкоязычных автора предложили пособия не в стиле диалога, как Рафф, но в том же системном подходе. Для них рядом с образом Творца, Создателя активно действует Oekonomie/Haushaltung der Natur, определяющая больше конкретных вещей, нежели Бог. Помимо «божественных тайн» появляются «таинства природы» (Naturgeheimniße), которые требуют разгадки и не дают ее. В природе же разумная душа (Seele, Mind) главенствует над всем животным и географическим миром. Ее соединение с телом для Блуменбаха и Гроссе есть великая тайна (mysterium), а Блуменбах подробно пишет о «чувствилище» (sensorium), где данные от нервных волокон становятся душевными переживаниями. Выходящие из сенсория нервы обеспечивают, по Блуменбаху, союз между душою и телом. Согласно геттингенскому антропологу и зоологу, в латинской версии «Физиологии» душа действует, а тело откликается; в авторизованном немецком переводе жизненные силы (Stärke der Lebenskräftе, Physiologie, § 59) воздействуют на душу, она на них и на тело в целом. Блуменбах полагает, что соединение души и тела можно наблюдать. Чем длиннее и разветвленнее нервы, тем многочисленнее и разнообразнее способности души (там же, § 193). Божественное авторство усматривается Блумен-бахом особенно в устройстве человеческого глаза, но в немецком варианте латинского оригинала его уже намного меньше (там же, § 268). «Истинно бо-

жественным» (нем. «почти божественным») оказывается также зачатие и рождение (§ 565). Союз души и тела, лестница явлений природы материальны и пространственны.

Присутствие же Бога в природе как таковой выражается, с его точки зрения, в совершенстве приспособления животного и среды его обитания. Это «совершенство актора и места» есть, несомненно, проявление именно божественного участия в судьбах природы. Другим проявлением участия Бога в творении служит невозможность продолжения рода при смешивании разных видов: их дети не могут иметь потомство (Naturgeschichte, § 14).

Основным активным началом, в отличие от книги Раффа, указана «природа» как нечто самостоятельное и цельное в своем упорядоченном многообразии (die Haushaltung der Natur im Großen, Naturgeschichte, S. 508 etc.). Она и общая причина любых действий, и врачующее начало при необходимости (Physiologie § 544, 548 и др.). Природа — материальный посредник и работник Бога в этом мире (Physiologie § 549 и др.). Она раздает возможности и привилегии (Physiologie § 649).

Описывая в двух других руководствах природу в целом, Блуменбах выступает против ряда «физикотеологов», которые настаивали на существовании неразрывной цепи природы, связывающей воедино все организмы божественным замыслом и планом. Согласно его доказательствам, вторичность идеи цепи и неправомерность ее рассматривания как подтверждения присутствия Бога доказывается продолжением существования мира, притом что в нем исчезают либо появляются новые звенья природных цепей. В природе есть даже игры (Naturspiele), когда возникает что-то причудливое и необусловленное, типа сталактитов (Naturgeschichte, S. 594, 683). Невежество и суеверие (die Unwissenheit und der Aberglaube) питаются такими «причудами и капризами природы» (там же, 683).

«Руководство по естественной истории» от первого (1779) до четвертого (1791) издания решало важный вопрос об источнике происхождения внешнего вида всех природных явлений. Если в первых трех изданиях они получали свой вид (derselbe Gestalt, рус. «свой вид и состояние») «из рук природы» (aus der Hand der Natur gekommen), то в четвертом и далее — еще «из рук Создателя/Творца и действием предоставленных самим себе природных сил» (in derselben Gestalt und Beschaffenheit, die sie aus der Hand des Schöpfers und durch die Wirkung der sich selbst überlassenen Naturkräfte erhalten haben), «либо так, как они человеком и прочими животными для определенных намерений, или по одному только случаю переменены и как бы претворены» (oder so, wie sie durch Menschen und Thiere, zu bestimmten Absichten, oder auch durch bloßen Zufall verändert und gleichsam umgeschaffen worden sind, S. 1). В итоге получаются четыре действующих лица: Бог, природа, человек и прочие животные.

Такой вариант был продолжен и в последующих изданиях. Важным понятием в словаре Блуменбаха стало «мудрейшая предусмотрительность в природе», «мудрое предусмотрительное учреждение/оснащение» («weiseste Einrichtung in der Natur», «eine weise Einrichtung der Vorsicht»). Блуменбах не ставит вопроса о ситуации кризиса вследствие противоречивости интенций природы, Бога, человека. Разумный человек приобретает власть «над всем животным миром вплоть

до самых дальних пределов» (Naturgeschichte, § 36). Предусмотрительность природы распространяется на разные «сети нужности». Есть животные и растения, так или иначе необходимые тому или иному животному, включая человека. Но полезное для человека не означает полезное вообще для природы. Мудрость устройства в том, что есть полезные растения и животные для природообустрой-ства в целом (auf die Haushaltung der Natur im großen, Naturgeschite § 50). Самые полезные для общего природного дела такие, вроде бы совсем бесполезные, существа, как насекомые и черви (там же). И каждая порода либо животное царство привносит помимо прагматической полезности еще и некоторое эстетическое и этическое оживление. Красота растений чередованием цветов вносит «живость и бодрость/веселие», утешает и радует запахами. Для человека она проявляется в искусстве садов. Земноводные животные бодры и самые безобидно-невинные. Птицы — источник жизни и бодрости/свежести (Naturgeschichte, S. 508—509, 232, 149). Подобная мудрая обустроенность говорит о системности, только у Блуменбаха она представляет собой более тонкий и самонастраивающийся инструмент, нежели у Раффа. Системность уже не только не цепь, но и не лестница. Она не требует постоянного догляда и соучастия Бога, как это представлено у Раффа. Однако есть существа, требующие той или иной помощи со стороны других. И прежде всего — вроде бы властвующий миром человек. С точки зрения экологии он, по Блуменбаху, одно из весьма несовершенных творений, если б у него не было разума.

В «Рассуждениях, почерпнутых из натуральной истории», Блуменбах показывает, что энергия творения присуща Богу, природе, человеку (в искусстве артефактов). Творчество Бога и природы как естественных начал противопоставлены творчеству человека, создающего породы животных, культуру и цивилизацию. Постоянное творение — это и есть всеобщий порядок (Beyträge, 1, 4—5). При всех переменах в «непостоянстве природы», в «вечном тихом ходе творения» и есть «управление высшей руки», присутствие божественного (Beyträge 1, 4—5). Выделяется группа понятий, связанных с процессом бытия: первоматерия (Urstoff), первомир (Vorwelt, древние времена), современное состояние (jetzigen Schöpfung, нынешнее творение). Имелись «доадамовы творения» (präadamitische Schöpfung, Beyträge 1, 12), которые все исчезли и следы которых представляют окаменелости. Мудрость Творца в переменах пород и видов в природе, в постоянстве сил творения (Beyträge 1, 32). Причем в их постоянном непостоянстве открывается Богом место для человеческого творчества и соучастия. Бог направляет существа на соответствие их строения условиям, роду их жизни и среды. Он помогает человеку переделывать домашних животных под нужды задач и среды, это не случайность перерождений пород, а следствие учрежденности премудрым Творцом (weise Schöpfer, Beyträge 1, 39-43). Человек одомашнил самого себя и сделал весь мир своей родиной (там же, 48-49).

В итоге пособия Блуменбаха и Бергмана—Гроссе уделяют намного меньше внимания религиозной тематике, нежели Георг Рафф. Например, у них нынешние растения и животные — создания природы на современном этапе ее существования, у Раффа — прежде всего создания Божьи. Его постоянное вмешательство и сопребывание определяют ее движение и упорядоченность.

Цепь, лестница, система

«Порядок природы» находится у Раффа в прямом ведении Бога, поэтому его нарушение (включая неследование призванию) не остается без наказания со стороны природы как орудия Бога (228). Для Раффа в каждом животном его совершенство есть воплощение божественной премудрости. По-видимому, Рафф был знаком с работами Джона Рэя The wisdom of God Manifested in the Works of the Creation (1691, 7-е изд. 1717), Уильяма Дерхэма Physico-Theology (1713, 6-е изд. 1723), их немецких последователей, работы которых критиковал младший современник Раффа Блуменбах10. Но если физико-теологи настаивали на идее единой цепи, жестко связующей все явления мира, из которой невозможно вынуть ни звена без великого ущерба для всего целого, то Рафф формулирует и утверждает идею всеобщего служения как воплощение замысла мудрого Бога. Из такой системы возможно вынуть звено утраченного вида, но всеобщее служение существ друг другу останется неизменным. «Премудрый Творец учредил, чтобы многия оных [сельдей] миллионы за недостатком корма оставляли свою отчизну, выходили в чужие места, из моря в другие моря, и таковым образом шли бы людям навстречу туда, где оные более чем на десяти тысячах судах их дожидаются» (258-25911). Системность мира для Раффа не только в классификации по видам, родам, семействам, классам и царствам, но и в такой связанности всего в природе и социуме. Отсюда вытекают утверждаемые им в пособии правила вдумчивого отношения детей к познаваемой ими природе, сохранения в радости этого познания внимательного уважения к протекающим в ней процессам. Радость узнавания нового сочетается с уважением к этому новому: рассмотренных жуков, бабочек и лягушек Рафф призывает без нужды (пища, оборона, исследование) не убивать, а выпускать обратно в природную систему. Животные — «Kompagnons», спутники-сотоварищи людей (421). В таком отношении Рафф шел дальше, например, Готтфрида Гроссе, в 1781 г. издавшего на немецком «Физическое описание земли» Торберна Олофа Бергмана (1766). Бергман и Гроссе писали не о цепи, но о «природной лестнице естественных вещей» (Die Naturalien würden nach einer natürlichen Stufenleiter auseinander folgen, 1781, 227). Это и не цепь, но и не партнерство. Блуменбах отрицал и лестницу, поскольку есть виды (например, птицы), которых ни на какую ступень никакой лестницы не поставить. Говорить о цепи или лестнице как о воплощении плана творения, по Блуменбаху, очень дерзко и самонадеянно: ибо человек в таком случае претендует на понимание замыслов и логики Творца.

Отношения с творениями у Творца, согласно Раффу, трояки: с каждым созданием, с группой существ, со всей природой в целом. Важен каждый из уровней таких отношений.

10 Совсем недавно эти сюжеты стали предметом весьма интересной конференции в Вольф енбюттеле: http://www.hab.de/files/pro gramm_21.pdf.

11 «Der weise Gott so veranstaltet hätte, daß viele Millionen von ihnen, wegen Mangel der Nahrung, von freien Stükken ihr Vaterland verliessen, in fremde Gegenden, von einem Meer ins andere zögen, und also den Menschen bis dahin entgegen kämen, wo sie mit mehr als zehn tausend Schiffen auf sie lauren».

Бог назначает работу, служение, предназначение, призвание, обеспечивает возможность служения и призвания внешними и внутренними особенностями тех или иных созданий. «Одни птицы едят только семенные зерна, другие только мясо, а иные и то, и другое, как случится. Для сего милостивый Бог дал им различные носы, чтоб каждая могла находить и брать свою пищу. Одним птицам дал Он носы острые, другим тупые; одним вверх загнутые, другим вниз загнутые; одним широкие плоские, другим наподобие ложки; одним очень короткие, а другим очень длинные носы. И все сии различные носы состоят из рогового вещества и тверды, ибо они должны птицам служить как бы вместо зубов и рук, чтоб назначенную себе от Создателя пищу в надлежащем месте находить, клевать и раздроблять могли» (29412, также см.: 343, 393, 421). Каждая птица на своем месте, они не мешают друг другу и заполняют все «экологические» ниши, предназначенные для их существования, которое также имеет иерархию целей. Подобным образом обстоит дело, согласно Раффу, и в других местах.

Предназначенность не противоречит воле существ. В стилистике Раффа напоминать детям, что любое животное живет так, как оно живет, по своей воле, определяемой им самим, его строением и особенностями, приданными Творцом. И в его воле взаимодействовать со средой так, как назначено. «Der Salamander ist diejenige merkwürdige Eidere, von der man ehedem gefabelt hat, daß sie im Feuer nicht verbrenne, sie möge auch darin liegen, so langen sie wolle» (280). Саламандра не горит в огне, если даже лежит в нем столько, сколько хочет. Желание существа есть путь и способ раскрытия и применения его качеств, дарованных Богом для достижения того, что назначено. Исходя из такого тезиса, безвольная жизнь противоречит божественному закону природы. Все животные, по Раффу, живут там, где хотят. Милостивый Бог посылает им в этих местах соответствующую пищу. «Alle sollen sich täglich sat essen, sie wohnen auch wo sie wollen, und wenns auch gleich das heisseste oder das kälteste Land in der Welt wäre» (419).

Человек, говорит Рафф, наделен костями для безопасности, чувствами для ориентации, разумной душой для превосходства над другими созданиями, для обучения и для распоряжения всей землей (661, 671, 674). Отдельной темой проходит по книге разговор о разных народных верованиях. Отношение к ним Раффа троякое. С одной стороны, он христианин и потому к дохристианским религиям и к народным суевериям относится отрицательно. К этому отрицанию добавляется негативная оценка со стороны Раффа как человека эпохи Просвещения: суеверия принадлежат простым, необученным, недостаточно разумным (= образованным), «легковерным (leichtgläubig)» людям, жившим в основном в стародавние, «простые (einfältig)» времена. Однако, с третьей стороны, автор жил в не столь больших городах, был не чужд крестьянству, а бытовавшие в нем традиции

12 «Einige Vögel fressen nur Samenkörner; andere nur Fleisch, und noch ander beides zugleich, so wie es bekommen können. Der liebe Gott hat ihnen deswegen verschiedene Schnäbel gegeben, damit jeder seine Nahrung finden und erhaschen könte. Einigen Vögeln gab er spizige Schnäbel, andern stumpfe; einigen oberwärts gebogene, andern unterwärts gebogene; einigen breite flache, andern gar löffelartige; einigen sehr kurze, und andern sehr lange Schnäbel. Und alle diese verschiedene Schnäbel sind hornartig und hart, weil sie den Vögel gleichsam stat der Zähne unf Hände dienen müssen, um die, ihnen von ihrem Schöpfer bestimte Speisse, am rechten Ort finden, halten und zermalmen zu können».

включали и веру в колдовство, и многие другие черты народной христианской культуры. Поэтому Рафф в одном месте обходится с упоминаниями нехристианских представлений довольно строго, а в другом — с понимающей улыбкой к «пугливым (ängstlich)» простакам и их народным обычаям-верованиям. Такой же спектр отношений проявлен им и по поводу сведений о других странах и народах, разбросанных по его пособию (214, 229-230, 232, 277, 280, 330, 345, 362-363, 410, 413-414, 452).

Итак, в целом NK показывает систему природы, в которой все обусловлено Творцом и в которой каждое создание свободно выбирает себе место обитания и способ жизни, находясь вместе с тем в системе взаимных соуслужений. Соответственно призванию каждого Бог придает ему то или иное строение и качество. Автор придерживается версии Просвещения, не отрицающей полностью традицию предшествующих Просвещению времен.

Маятник вправо: религиозное влияние. Российский перевод Раффа 1785 г.

Вскоре после выхода второго немецкого издания пособия Раффа (1778, 1780) оно стало известно в России и привлекло к себе внимание Василия Алексеевича Левшина (1746-1826), тульского помещика и писателя. Левшин составлял пособия по садоводству, цветоводству, домоводству, охоте, кулинарии; топографические описания и генеалогии; сочинял повести, оды, драмы, оперы, сказки. Он постоянно занимался переводами. Переводил художественную прозу, поэзию, драматургию, пособия по лекарству и ветеринарии, по кулинарии и сельскому хозяйству, по охоте и мельницам, различные словари. Среди переводов Лев-шина — два издания по естественной истории: пособие Раффа («Естественная история для малолетних детей», 1785, 2-е изд. 1796), а в 1788 (2-е изд. 1822-1823) перевод с немецкой версии «Чудес натуры, или Собрания необыкновенных и примечания достойных явлений и приключений в целом мире тел» французского медика, физика, химика и учителя французского языка Жозефа Эньяна Сиго де ла Фона (Joseph-Aignan Sigaud de Lafond, 1730-181013).

Принципы левшинского перевода Раффа вполне буквалистские. Он старается сохранить стиль и не только сюжет, но и детали оригинала. Тем интереснее сознательные и неосознанные отклонения, которые были осуществлены Лев-шиным. В данной статье мы затронем лишь те из них, которые связаны с религиозной тематикой.

Поскольку оригинальный текст Раффа не содержит явно выраженных конфессионально ориентированных сюжетов, фраз и терминов, наш анализ одновременно упрощается и усложняется. Имеющиеся отклонения и несоответствия перевода далеко не всегда были внесены сознательно, и бывает нелегко констатировать наличие содержательного мотива к такому изменению, исключить слу-

13 [Joseph Aignan Sigaud de la Fonde]. Wunder der Natur, eine Sammlung außerordentlicher und merkwürdiger Erscheinungen und Begebenheiten in der ganzen Körperwelt, zum Unterricht und Vergnügen nach alphabetischer Ordnung. Aus dem Französischen übersetzt und mit Zusätzen vermehret [von Christian Gotthelf Friedrich Webel]. Leipzig, 1782-1783. 2 Bände.

чайность. Однако серийность отклонений, и если не их регулярность, то повторяемость могут выступать свидетелями знаковой неслучайности отличий перевода от оригинала.

Творец, Создатель, мудрый и «родной/liebe» (рус. «милостивый») Бог присутствует в переводе во всех тех местах, где Он упомянут в оригинале. Более того, в некоторых местах, где Рафф о Нем впрямую ничего не говорит, русский переводчик прозорливо Его видит и упоминает. Говоря о массовой миграции леммингов и их неожиданном появлении в полях, лугах и садах, Рафф пишет о простом, «обычном» человеке, который полагает в этом справедливо заслуженное народом бедствие: «Der gemeine Mann glaubt daher, sie [Lemming] regnen vom Himmel, und wären eine gerechte Landplage» (452). Левшин под законно заслуженной карой понимает прежде всего кару божественную, и так именно и пишет: «А простой народ потому думает, что они [лемминги] падают как дождь с воздуха и суть праведное Божье наказание на землю» (1785, 2, 54). «Правильное наказание» и у Раффа, вероятно, исходит не от земных судей, но переводчик специально подчеркивает высший источник наказания, дабы поставить точки даже над несформулированными «i». В переводе ббльшая часть действий, состояний, свойств оказывается напрямую связанной с Богом, чем в оригинале. Не только наказания, но и добрые пожелания скорее будут исходить от Бога, не от человека. В разыгрываемой учениками сценке отправки в море на китобое для наблюдения над китовой охотой оригинальный учитель сам желает детям благополучной и удачной дороги: «Gut, so wünsch ich euch allen eine glückliche Reise» (627); в переводе он уповает не на себя и свое желание, но на Бога и его милосердие: «Хорошо, дай Бог нам счастливый путь» (1785, 2, 307).

Русский переводчик в большей степени старается отделить народное суеверие, внехристианские верования, нежели Рафф, который временами (не всегда, но и не единожды) относится к тем или иным представлениям, скажем о колдовстве с гораздо большей симпатией (некоторая легитимация традиций), чем переводчик, постоянно указывающий на веру в колдовство как отрицательный момент даже в сельской повседневности (S. 214; 1785, 1, 314, здесь и далее 1785 обозначает первое русское издание, вторая цифра номер тома, третья — страница). Как человек эпохи Просвещения, Рафф отрицательно относится к «einfältige und ängstliche Leute». Автор ставит себя выше, но смотрит на «пугливый и простодушный народ» понимающе и даже участливо. Левшин выбирает более жесткие синонимы и фразеологические конструкты (229-230; 1785, 1, 337-338). Конечно, и там, и там присутствует объяснение такой ситуации необразованностью простонародья (232; 1785, 1, 341). «Глупые крестьяне и суеверные горожане» (alberne Bauer, unde der abergläubige Stätter, 330) встречаются у обоих — у автора, и у переводчика. В некоторых случаях Левшин подхватывает и усиливает просвещенческий пафос. «Прежде верившие» в фантастических животных люди под его пером становятся не только прежде, но и «безрассудно» верившими в драконов о семи головах (277; 1785, 1, 407). Чаще он просто борется с суевериями сильнее самого автора, в большей степени уважавшего народную традицию. Так, вместо «многие люди некогда простодушно полагали» (viele Leute ehedem einfaltiger Weise geglaubt haben, 345) мы читаем в русском варианте: «прежде сего многие

суеверные люди думали» (1785, 1, 508). Простодушие (ßinfältigkeit) Раффом связывается с состоянием необученности, непросвещенности. Их «простодушные образы (einfältigen Weisen)» для него по большей части не являются «суевериями» (Aberglauben). Но для русского переводчика такие «полагания» — однозначно суеверия, и с ними необходима беспощадная просветительская война. «Глупое простодушие», «наивные поверья» есть качества, по меньшей мере, простительные, если не извинительные; однако «глупое суеверие» явно никакому извинению и прощению не подлежит. Мы видим, как переводчик выступает более жестким «арбитром эпохи христианского Просвещения», нежели автор (413—414; 1785, 1, 608). Оба ратуют за «разумного человека (kluger Mensch)», но менее или более жестко относящегося к народным «неразумностям».

Рафф представляет все страны пользующимися вниманием со стороны Творца. Переводчик добавляет больше русских реалий — названий рек, местностей. Он номинирует их также «большими европейскими реками», стремится в перечислениях вывести Россию вперед многих других стран. Немецкий автор относится почти ровно ко всем территориям и народам на земле. Даже языческие верования не становятся для Раффа препятствием подчеркнуть то полезное и важное, что вносит тот или иной народ/страна в общую природную мастерскую, где труд и жизнь дирижируются Богом. Переводчик такого равенства тварей перед Богом не одобряет, но, однако, не привносит от себя слов о превосходстве православия, как и у Раффа нет слов о превосходстве католичества или протестантизма.

Здесь стоит сказать еще и том, что для русского переводчика земные власти ближе к Богу, чем для германского автора. У Раффа рядом с Богом не мерцает никакая иная фигура. Бог связан со всем миром, с природой, с группами созданий и с каждым в отдельности. Переводящий его в России Левшин поднимает упоминающиеся в книге местные власти до общего в государстве «правительства», а порученное от более высокой инстанции дело отнюдь не может быть провалено, поэтому сначала утверждается позитив, происходящий от исполнения высочайшего повеления, а потом говорится, что подчас и таких великих усилий оказывается, увы, недостаточно. Данное смысловое различие видно в скромной истории о хомяках. Сначала утверждается, что во многих странах встречается очень большое число этих зверьков. Рафф выстраивает перечисление так: Тюрингия, Богемия, Силезия, Польша, Венгрия, Россия. Левшин последовательностью гордых числом хомяков стран недоволен и перечисляет их в другом порядке: «В России, Венгрии, Польше, Турингене, Богемии и Силезии хомяков великое множество» (1785, 2, 48—49). Но автору перевода не столь важно, вероятно, в каком качестве Россия окажется впереди всех других земель: главное, чтобы оказалась, несмотря на то что это перечисление отнюдь не радостное: хомяки приносят вред. Дальше в нарративе о хомяках модальность меняется. Автор говорит, что княжество Гота на себе испытало, как трудно справиться с особенно большим числом зверьков. И тут переводчик, конечно, уже не хочет выставить свою страну в негативном свете. Он тоже говорит о Готе. Оригинальное пособие ведет речь о том, что поставленные в этом княжестве местными властями охотники на хомяков при всем их радении не справляются с задачей. Для Левшина поставленные вла-

стями — это поставленные от общего «правительства»: поэтому подсознательно уровень и градус ситуации возвышается, так как в Российской империи все дела осуществлялись только по монаршей воле, местные администраторы не имели своей власти провести подобную акцию. А указания российского правительства, приближенного к небесам, по идеологическому определению не могли оканчиваться провалом. Поэтому Левшин, идя по логическому кругу, возвращается к Западу и замечает: «со всем тем в немецких землях по сих пор едва ли их уменьшили, а не то, чтобы вовсе истребить», специально вставляя в оригинальное «und doch hat man sie [Hamster] bisher kaum vermindern, geschweige denn ganz ausrotten können» «немецкие земли», дабы читатель, не дай Бог, не подумал чего плохого о сакрализованной русской монархии: «со всем тем в немецких землях по сих пор едва ли их уменьшили, а не то, чтобы вовсе истребить» (447—448; 1785, 2, 48—49).

Переводчик явно уменьшает активность волевого начала животных тварей. Так, например, если у Раффа вышеупомянутая саламандра может лежать в огне, «сколько восхочет», то в русской версии о наличии у нее воли речь не идет: «сколько бы в оном ни лежала» (280; 1785, 1, 411). Как мы уже отметили, все животные у Раффа выбирают места своего поселения. Воля соединяется с фактами рождения и вырастания, а Бог снабжает Свои творения необходимыми для региона чертами строения и особенностями поведения (419). В русском варианте твари определены свыше на свои места жительства, и уже становится не очень понятно, получили ли они эти свойства после или перед назначением им той или иной территории (1785, 2, 7—8)14. «Волюнтаристская схема» Раффа просвечивает в таких предложениях как: «Und damit ich die Schuppen der Tannenzapffen gut in die Höhe heben, und die Samenkörner bequem herausholen kan, hat mir mein Schöpffer diesen krummen Schnabel gegeben. А чтобы я мог удобно поднимать шелуху на еловых шишках и свободно вынимать семечки, одарил меня Творец сим кривым носом» (398; 1785, 1, 584). Дятел сначала устраивается в выбранном месте обитания, а потом Бог, уважая его выбор, снабжает необходимым орудием/ качеством для соответствия среде обитания и образу жизни. Пребывание каждого животного на своем месте Раффом мыслится в единстве с его, животного, хотением. Левшин такой вольности даже и представить себе не может. Властью Бога тварь помещается туда, куда нужно. Поэтому не так ярко выглядит идея взаимного служения различных созданий друг другу, раз такое служение определено сверху. Системность природно-экологической согласной божественности

14 Рафф 1785, 2, 7-8: «А чтобы каждый зверь свою пищу в своем отечестве и точно в том месте, где он родился или взрастает, находить мог, о том всемогущий Бог милостиво постарался. Ни один из них не будет голоден, если хочет. Все они ежедневно могут насыщаться, в каковом бы месте ни обитали, хотя бы то жарчайшая или холоднейшая часть света» Raff S. 419 «Und daß jedes Thier seine Nahrung in seinem Vaterlande, und gerade an der Ort, wo es gebohren oder jung geworden ist, finden kan, dafür hat der liebe Gott gütigst geforgt. Keins soll hungern, will er. Alle sollen sich täglich sat essen, sie wohnen auch wo sie wollen, und wenns auch gleich das heisseste oder das kälteste Land in der Welt wäre». Перевод отличается. Буквально: «Все должны в течение дня насыщаться, живя там, где они хотят, даже если живут в самых горячих или холоднейших местах света». Русский переводчик не представляет себе свободных зверей, желающих и могущих по Божьей воле жить там, где они хотят. Они — «обитают», так вышло, предопределено или еще как-то, но безлично и сверху, от Бога и царя одновременно.

всего мира в переводе ослаблена принужденностью. «Живущие твари» в любом случае «человеку больше пользы нежели вреда приносят» (309; 1785, 1, 455); и у Раффа, и у Левшина они подвигнуты к тому призванием.

Итак, проанализировав перевод Раффа русским литератором Левшиным, мы видим одновременно, с одной стороны, некоторое усиление темы божественного присутствия, а с другой — жестко конфессиональный подход к так называемой народной религиозности, акцентируемый рационально-просвещенческими идеями о содержании естественнонаучного образования. Насколько такой подход к переводу смыслов был осознанной точкой зрения читателя-переводчика, а насколько сдвигом при неосознанном восприятии-прочтении текста, сказать сложно. Если сравнивать с пересказом Раффа на иврит Б. Линдау, где «переводчик» отказался от диалогов, иллюстраций, постановки ребенка-исследователя в центр книги, то действия В. Левшина на таком фоне выглядят скорее неосознанными. Так это или нет, но мы все равно наблюдаем некоторые значимые, важные отклонения от оригинала. В содержательную полемику с филантропи-стом Раффом русские авторы вступят уже в своих собственных учебниках, к разговору о которых мы через некоторое время перейдем.

Русские переводы Гроссе и Блуменбаха

Если перевод Раффа «закручивал гайки» в отношении народной религиозной культуры, то переводы Гроссе и Блуменбаха добавляли элементы религиозности в атмосферу, где ее было еще меньше, нежели в переводах Левшина. Например, снижается материальность «чувствилища» (sensorium) и процедуры соединения тела, его органов, чувств и души. Вместо диалектики порядка и изменчивости в природе переводчики усиливают вертикаль, единство и высоту неизменного Промысла (Некоторые рассуждения, 1801, 3—4). В разговоре о распространении разумного человека по всей земле переводчики решаются сказать, что «человек приобретает себе владычество над всем прочим животным творением и над всею обитаемою землею до беспредельного жилища» (Блумен-бах. Естеств. ист., § 36). Место человека распространено вплоть до места Бога и помещено в прямое соединение с Его беспредельностью, чего в оригинальном тексте нет. Вместо «обустройства» приводится слово «провидение», причем обязательно «премудрого», так как устроение возможно лишь под присмотром Бога (там же § 14, с. 19). Естественные предметы имеют длительную историю происхождения, восходящую в оригинале к первому в этом ряду; в переводе история вещей удлиняется до «первоначального» их сотворения. Переводчики стремятся все эпохи мира, которые различаются Блуменбахом, возвести все же к одному моменту творения из ничего (там же § 1—7).

В переводе руководства по физиологии человека мы видим аналогичный подход, хотя перевод выполнен другими людьми. Явления и процессы получают статус чудесных, чудных, как, например, «animi et corporis commercium», в русском варианте «чудное соединение души с телом» (§ 281). Чудной, чудесной выступает и связь души с телом посредством чувств и нервов (§ 192—193). В другом месте оригинала (§ 211) идет речь о союзе души и мозга (cerebrum, Genirn, brain),

в русском переводе душа не может быть в тесном союзе с какой-то частью тела, она должна мыслиться в диаде с телом вообще, поэтому мы читаем все о том же союзе души и тела, хотя в следующем параграфе речь идет о мозге. Переводчику стройность изложения важна меньше сохранения конфессионального взгляда на вещи. Исходя из него же, Создателю добавляется эпитет «Премудрый» (§ 269). Преимущество разума и речи над неразумными и бессловесными животными служит для человека привилегией и/или прерогативой; русский переводчик добавляет: «дано свыше» (§ 154).

Перевод Гроссе также отличается некоторым усилением религиозной атмосферы. Естественные тела следуют друг за другом в порядке «естественной лестницы» (S. 227). В русском переводе — просто в «непрерывном порядке лествицы» (с. 4). При популярности в православной культуре образа лествицы Якова данный текст усиливает религиозные обертоны для русского читателя. «Порядок» природы (Oekonimie/Haushaltung der Natur) назван даже не «домохозяйством», но «благоустройством» — термином, имевшим более сильное религиозное звучание (S. 433, 451-452, с. 279, 306).

Переводы Блуменбаха и Гроссе, как и перевод Раффа, также демонстрируют неизбежные, чрезвычайно интересные и, по-видимому, неосознанные смысловые цезуры между оригиналами и переводами. Дело не в некомпетентности, а в различиях культурного восприятия передаваемого текста. На уровень осознанного диалога, переноса, рецепции и полемики с немецкоязычными дидактическими подходами к учебникам и ученикам вышли авторы оригинальных русских учебников — В. Зуев, В. Севергин, Н. Озерецковский, С. Усов, К. Ушинский.

Маятник влево: внерелигиозное влияние

Василий Зуев — опора рационалистического изучения природы в России

Подход к естественной истории, более прагматичный и рациональный, нежели в Западной Европе, был обусловлен в известной степени тем, что описания природных явлений, обнаруженные в иноязычных пособиях и ученых трудах, были сочтены научным совершенством и стилем научной поэтики, идеальным дискурсом науки. Подробные и детальные описания минералов, растений, животных были восприняты как самоцель, как высшее и самое важное достижение культуры, образованности и степени ее научности. Сопровождавшие такое детальное рассматривание более общие слова, относящиеся к эмоциональной сфере (воспитание радости познания), общесоциальной и духовной сферам, были сочтены лишними, затуманивающими смысл и потому малозначащими. Поэтика перечисления и научной классификации захватила в XVIII — начале XIX в. русские умы15.

15 Отличным эпиграфом к этой эпохе служат слова царя Петра, сказанные им в 1724 г. о переводе немецкого руководства по домоводству и сельскому хозяйству: «Понеже немцы обыкли многими разсказами негодными книги свои наполнять только для того, чтобы велими казались, чего, кроме самого дела и краткаго пред всякою вещью разговора, переводить не надлежит; но и вышереченный разговор, чтоб не праздно ради красоты и для вразумления и наставления о том чтущему было, чего ради о хлебопашестве трактат выправить (вычерня негодное) и для примера посылаю, дабы по сему книги переложены были без излишних рас-

Возражая Раффу и «без излишних разговоров» постарался составить первое в России собственное пособие по преподаванию естественной истории биолог и географ Василий Федорович Зуев (1754—1794). Он явно читал немецкого коллегу, что видно и из внутреннего строения ряда зуевских текстов и из терминологии, но предпочел иначе подойти к изложению содержания курса. Если у Раффа познание детьми божественного устройства природы есть прежде всего великая радость узнавания неведомого, то у Зуева это сразу и прямо познание «нужного, полезного, а иногда и необходимого» (1956, 24)16. Такие прагматические номинации есть и у Раффа, но они у него даны в более полной системе и не занимают первого места во внутренней иерархии. Зуев предпочитает о Боге не говорить. Он исключает Творца из цитаты о распределении животных по миру, представляя безличную природу безличным актором, заменяя персону Творца безличной природой: «Обитают животные тела разсеянно по всему лицу земному: на земле и в земле, на воде и в воде, на воздухе и в воздухе и проч. Почему и устроены так, что каждое в своей токмо сфере и способно отправлять возложенную на его от естества для всеобщего блага должность» (1786, 247). Аналогично о человеке: «По строению тела человек есть подобное всем прочим зверям животное, но изяществом своея души, превосходством дарований представляет царя и владыку, для коего прочие твари живут» (1786, 251). Человек лучше всего приспособлен жить в теплом климате, но мыслию своею, «даром души человеческой, с которою он сотворен», он «живет и промышляет» «по всем краям земли» (1956, 57). Бог в теме о человеке все же появляется и именуется «вся создавшим» (1786, 255). У всех созданий есть «должности». Раскрывается лишь должность человека — «сверх естественных нужд... рассматривать самого себя и прочие создания, и потому доходить до познания вся создавшего». Намечает же пути исполнения должностей «природа, естество». Например, «каждое насекомое [питается] одною токмо своею, от естества с начала ему определенную пищею, где наиболее и держаться имеет» (1786, 2, 404). Места обитания определены не желанием животного, как у Раффа, но «желанием»-планом природы. Если у Раффа есть попытка соблюсти баланс между общим представлением о величии и системности природы и прагматическим о ней знанием, то Зуев о таком балансе и не помышляет — в его пособии полностью господствует прагматика описания природного мира. Такой приоритет становится общей чертой российских пособий по природоведению конца XVIII — начала XIX в.

Рафф и Гроссе—Бергманн ведут речь не только о растениях, но и об их системах — естественных и искусственных (лес, поле, луг, сад), что, где, как и для чего растет, сажается, обихаживается. У Зуева в такой экспозиции есть только о лесоводстве и очень кратко (1956, 48—49). О пользе тех или иных растений он говорит, но не о системном за ними уходе — в отличие от немецких авторов. У следующего поколения российских авторов мы эту тему уже встречаем, но приоритет прагматики остается.

сказов, которые время только тратят и чтущим охоту отъемлют». См.: Пыпин А. Н. Книжная деятельность времен Петра Великого // Вестник Европы. Т. 4. Июль 1898. С. 269. Цит. по: Адарюков В. Я. Книга гражданской печати в XVIII в. М., 1924. С. 148.

16 Ссылки в тексте на работы Зуева даются по изданию его педагогических трудов (1956) и по первому изданию его «Начертания естественной истории» (1786).

Последователи и современники Зуева — Севергин и Озерецковский

«Начальным основаниям естественной истории» (3 тт., 1791—1794) химика и геолога Василия Михайловича Севергина (1765—1826) и натуралиста Николая Яковлевича Озерецковского (1750—1827) суждено было вместе с пособием Зуева стать учебником для гимназий17. Озерецковский и Севергин взяли за основу французское пособие аббата Франсуа Розье (Jean-Baptiste François Rozier, 1734-1793) и ботаника Марка-Антуана-Луи Кларе де ля Туретта (Marc Antoine Louis Claret de La Tourrette, 1729-1793) 1766-1787 гг., поэтому мы их труд детально в данной работе рассматривать не будем18. В целом пособие говорило о совершенстве порядка природы, о соотношении растений и места их произрастания. Однако темы присутствия Бога в природе российские авторы не поднимали совсем, уходя от нее еще дальше Зуева. Научный пафос профессии для них представал в конкретности детального описания тех или иных явлений. В работах Севергина и Озе-рецковского они перечислены вне интерпретации соотношения естественного и сверхъестественного между собой. Прагматика конкретности заменяла религию целостности и взаимного служения явлений в их взаимообусловленности.

Маятник в центре: российское понимание Раффа — «Kinderwelt» Константина Ушинского

Автор популярных пособий второй половины XIX в. Константин Дмитриевич Ушинский (1823/4-1870/1) приоритет прагматики повернул к учету системы отношений, мудро устроенной Создателем Божьего мира («все служит одно другому в великом создании Божьем» 1948, 131-132). Ушинский следовал традиции XVIII в., однако больше Зуева прислушался к Раффу, пособие которого называл «старинным, но очень хорошим сочинением», и сослался на его «Естественную историю для детей» как на источник своего «Детского мира».

Пособие Ушинского для начальной школы «Детский мир» (1861, далее — ДМ) продержалось среди лидеров учебного книгоиздания вплоть до 1916 г. Преподаватель лицея, интерната, дворянского пансиона, редактор «Журнала министерства народного просвещения», с 1862 по 1867 гг. живший в Европе (Бонн, Берн, Цюрих, Мюнхенбухзее, Веттинген, Женева, Гейдельберг, Штутгарт, Ауг-сбург, Мюнхен, Лейпциг, Страсбург, Мангейм и др.), Ушинский и до отъезда в Европу обращал пристальное внимание на немецкоязычные учебники, при-

17 Естественная история преподавалась в России с 1786 г. в училищах, а с 1804 г. в гимназиях до 1828, а затем с 1848/52 и далее снова до 1878, а затем вновь с 1901 г. Райков Б. Е. Пути и методы естественнонаучного просвещения. М., 1960. С. 197-203.

18 Оригинал: Démonstrations élémentaires de botanique, contenant les principes généraux de cette science, l'explication des termes, les fondemens des méthodes, et les élémens de la physique des végétaux; la description des plantes les plus communes, les plus curieuses, les plus utiles, rangées suivant la méthode de M. de Tournefort et celle du chevalier Linné, leurs usages et leurs propriétés dans les arts, l'économie rurale, dans la médecine humaine et vétérinaire; ainsi qu'une instruction sur la formation d'un herbier, sur la dessiccation, la macération, l'infusion des plantes... Lyon, 1766 (последующие переиздания: 1773, 2 vol.; 1787, 3 vol. (corrigée et considérablement augmentée); 1793, 4 vol.; 1796, 2 vol.).

менявшиеся в различного рода школах. В активном диалоге с ними он создавал свои собственные. Так, название «Детский мир» было им впервые в российской практике применено к пособию для начального чтения. Оно заимствовано из немецкоязычных изданий начала и первой половины XIX в.

В предисловии к этому учебнику Константин Дмитриевич привел список из двенадцати зарубежных пособий, которыми он «пользовался при составлении» ДМ. В центре списка из девяти немецких и трех английских авторов указан Георг Кристиан Рафф и его «Естественная история для детей». Ушинский рекомендовал книгу учителям как источник дополнительных к ДМ рассказов.

«Книга для классного чтения, приспособленная к постепенным умственным упражнениям и наглядному знакомству с предметами природы» аналогично раффовскому учебнику стала примером начального учебника, построенного на основе научно-популярного изложения материала. Первое издание ДМ выстроено в строго последовательном природоведческом ключе. Восемь разделов идут друг за другом: «Наглядные рассказы и описания. О человеке. О животных. О растениях. Тела неорганические. Естественные явления. Взгляд за пределы детского мира. Первые уроки логики». К пособию прилагалась хрестоматия. Она включала художественные и исторические повествования: «Стихи. Басни. Образцы слога лучших русских писателей. Отрывки из истории России». Чтение ДМ отрабатывало логику мышления («развитие ума» и «логическую мысль»), чтение хрестоматии давало «поэзию выражения» «плавного и изящного».

Учебник предназначался для первых четырех классов гимназий и примыкавших к ним уездных училищ, то есть детям 8—12 лет. Объем первой версии превышал 560 страниц, и в дальнейшем ДМ никогда не издавался меньшим объемом. Со второго издания ДМ выпускался в двух отдельных частях. В каждой из них есть основная часть — «Детский мир», и дополнительная — «Хрестоматия». В основной части по преимуществу научно-популярные рассказы, в дополнительной — басни, проза и стихи. Описания природы продолжали составлять фундамент всего пособия, но дополнены разделами по отечественной истории, географии (с элементами истории всеобщей) и логики. Вплоть до шестого издания (1865) Ушинский переписывал некоторые рассказы, менял последовательность текстов, убирал/дополнял статьи и названия разделов (так, в мире природы были сняты деления «О животных», «Птицы, рыбы, земноводные, пресмыкающиеся», «Животные беспозвоночные», «О растениях», «Тела неорганические»). В отличие от учебника Раффа картинки перешли с таблиц внутрь учебника, став иллюстрациями при соответствующих статьях. Далее пособие вплоть до последнего, 47-го издания (1915) претерпевало стилевые поправки. В редких случаях редакторы позволяли себе дополнять учебник (например, в 1900-е гг. рассказом «Электричество», которого еще не было во времена Ушинского). В данной статье мы опираемся на первое (1861) и последнее прижизненное издание ДМ (1870), воспроизведенное в 1948 г. в четвертом томе одиннадцатитомного собрания сочинений Ушинского.

Тема Господа как создателя мира возникает уже в самом начале пособия и далее о Боге говорится преимущественно как о Творце природы, постоянно посылающем людям и зверям те или иные естественные дары (СС, IV, 18, 22, 26, 27

и др.). Человек есть «работник перед Богом и людьми» (32). Как и у Раффа, Бог снабжает человека и животных удобными приспособлениями тела (например, черепом; 44). Внутренние, душевные чувства человека есть данные ему Богом способности («дар слова, память, воображение, ум, совесть, воля, вера в Бога, желание и возможность сделаться лучше», 47). Ушинский красочно и приподнято описывает душу человека: «Душа человека одарена множеством способностей, из которых некоторые есть и у животных. Но у животных нет дара слова, нет разума, нет совести, нет свободной воли; они не могут иметь понятия о Боге, не имеют желания и возможности сделаться лучше. Человек одарен прекрасно устроенным телом, одарен жизнью, одарен душой свободной, разумной и бессмертной, желающей добра и верящей в Творца вселенной» (48), но не обращает внимания на различия людей и разные склонности разных душ к тем или иным интересам и профессиям, как это делает Рафф. Оправданное разнообразие, вариативность людей не становится предметом размышления автора «Детского мира». Человека следует обучать едино и одинаково. Рафф декларирует разнообразие обучающихся, их учет при обучении, но в своем пособии реально дальше декларации не идет. Ушинский разницу интересов детей даже не обсуждает.

Если Рафф наделяет животных разумом и речью, они понимают свое призвание и предназначение, то в мире Ушинского животные понимают лишь свои собственные и непосредственные цели (но не назначение, 574-575). Назначение они выполняют невольно, человек же — понимая, «выполняет его свободно» (Там же). В книге Раффа животные беседуют с детьми, рассказывают им о себе. Ушинский может поэтически антропоморфировать ручей, но животных резко отделяет от человека даже при изображении рая: «человека еще не было, и некому было наслаждаться всей роскошью Божьего мира. Солнце, луна и звезды, блестящие, но бесчувственные, текли указанным им путем, не видя и не чувствуя ничего, даже своей собственной прелести. Роза благоухала и красовалась, не зная, как она прекрасна; соловьиная песня не услаждала ничьего слуха. Животные, хотя и видели и слышали все, но не понимали ни красоты природы, ни премудрости законов, по которым она создана. Удовлетворив своим телесным потребностям, животное веселилось, не требуя красоты, искало только пищи и, пожирая премудрые создания Божии, не подозревало, сколько премудрости в каждой, самой маленькой травке... Все, что было создано, жило по законам Создателя и не могло жить иначе, не имея своей воли, не могло грешить, зато не могло делать и добра, не зная, что такое зло и добро» (364). Создания ниже человека исполняют законы Создателя Вселенной по необходимости, человек — по собственному желанию (364). Только человек способен сознательно приносить пользу всем людям (575). О пользе животным от человека у Ушинского речи не идет, заботе подлежат только слабые, убогие, бедные люди. Рафф же обращает постоянное внимание на должную заботу детей и взрослых о животном и растительном царстве.

В отличие от Раффа, Ушинский не предоставляет воли и желания растениям и животным. Звезды у него также неразумны: «звезды ничего не видят и не понимают, а мы удивляемся их бесконечности и громадности, вычисляем их пути, измеряем их отдаленность и величину и возносимся душой ко всемогущему Соз-

дателю всех миров» (484). Рафф и Блуменбах о звездах в своих природоведческих пособиях не пишут. По Ушинскому, «живут, чувствуют, думают, действуют» волею лишь «предметы духовные. Таковы: Бог, ангелы и бессмертная душа человека, или дух» (565).

Аналогично Раффу и Блуменбаху, в ДМ говорится о вложенной Богом великой силе живых существ сотворять самих себя (130). Разнообразие растительного мира автор признает, соединяя работу природы и Бога в одно: «Не менее можно удивляться быстроте, с которой природа закрывает растеньями каждое пустое место, кусок незанятого поля или заброшенной дороги, голую скалу, даже стены и кровли, и сеет траву и цветы, деревья и кустарники везде, где окажется хотя горсть плодородной земли. Мы видим это беспрестанно, но не обращаем внимания на это замечательное явление, потому что привыкли смотреть на него с детства. Величайшая мудрость Создателя проявляется в самых простых и естественных явлениях, которых не замечают именно потому, что они так просты и естественны... Если бы каждое зернышко, отделяясь от родимого растения, падало тут же на землю и оставалось лежать там, где упало, то под каждым растением набралась бы куча зерен и ни одно из них не могло бы пустить корней в землю и прорасти. Но Бог своею премудростью устроил дела иначе...» (131).

Подобно Раффу, на примере взаимодействия животных, показывающему взаимное служение всех явлений друг другу, Ушинский демонстрирует подобное на растениях: «ветер делает то же самое, что и пахарь, когда он, выйдя на поле, раскидывает полною горстью семена ржи. Припомните также, что именно в это время дожди размачивают землю и делают ее способною принять в себя семена растений. Так все служит одно другому в великом создании Божьем, и нельзя не видеть, что вся природа есть творение одного всеобъемлющего ума. Тот, кто повелел растениям производить семена, Тот же посылает ветер, когда эти семена созреют, и дает дожди, чтобы растворить землю... все в природе — облака и дождь, ветер и буря, птицы и звери — содействуют распространению растений, повинуясь воле всемогущего Создателя» (132).

Ушинский, подобно Раффу, показывает, что каждый объект может содержать отсылку к Создателю («глина — такой необходимый, полезный для человека материал, что Создатель щедро распространил его почти на всех местах земного шара...», 136). По этой причине в каждом конкретном случае видно проявление глобальной Божьей заботы: «Подумайте только, как необходим для человека даже простой железный гвоздь, и вы поймете, что если бы Творец не создал железа и не распространил его по всей земле в таком огромном количестве, то люди никогда не достигли бы нынешней степени образования» (144). Человек, однако, не в силах перенести дары Бога из одной местности в другую. Бог распределил деятельность человека по собственному хотению: «Где Бог дал, там он и есть» (176). Затаив улыбку, Ушинский пишет, что все виды фруктовых деревьев с плодами, имеющими косточки, «Бог создал, видно, для детей» (346).

Следуя Раффу и Блуменбаху, Ушинский подчеркивает взаимную сотворен-ность Богом среды обитания и живых существ для нее: «Щедрый Создатель позаботился сотворить такой зародыш [шелковичного червя] для дерева, которое сотворил для зародыша... Пришлось бы бабочке погибнуть непременно в ее

твердой тюрьме, если бы Бог не дал ей другого средства: из собственного своего сока сплела гусеница кокон, нескольких капель другого сока, который есть у бабочки, довольно, чтобы проесть нитки кокона» (291, 293). «Мудрым приспособлением» к своим «занятиям» обладают все животные (296). Постоянное подчеркивание Ушинским творческих результатов деятельности Создателя в нашем мире, в бесконечно малом и бесконечно большом мирах (307 и др.) явно ближе к Раффу, чем к Блуменбаху.

У Раффа Бог вслушивается в индивидуальные/групповые стремления людей и помогает им там, куда их приводит их собственная воля, которая, по большому счету, не противоречит воле Бога. Ушинский не наделяет индивидуума (будь то ребенок или взрослый) волей. На «свято-Русской земле» все «миллионы людей повинуются одному государю православному русскому царю» как второму Богу (177). Бог в тесном содружестве с царем, управителем России: «на всем этом огромном пространстве, чуть не в полсвета, живет народ, мирно трудится и промышляет, чем Бог послал» (177). Рафф не поднимает вопроса о тесной связи власти Бога и князей (Блуменбах и Гроссе тем более). Усилия местных властей могут не соотноситься с божественными, могут иметь разную степень успеха либо неуспеха (Raff 1780, 447—448). Ушинский не предполагает никакого зазора между царем и Богом.

Третье действующее лицо наряду с Богом и царем — природа, «которая и вредных созданий умеет заставить делать добро и приносить пользу » (228, см. также 269). Тут мы видим линию, идущую и от Раффа-Блуменбаха, и от других авторов. Однако если у Раффа едины Бог, природа, человек и остальные животные, то триединство Бога, царя (власти) и природы мы видим лишь у Ушинско-го. В состав хрестоматии он помещает тексты о том, как церковные праздники и святые, которым они посвящены, помогают во взаимодействии человека с природой (276, 271). Переосмысление традиционно средневекового мировосприятия в соответствии со стилистикой литературного дискурса национально-романтического направления в литературе XIX в. соединялось в Ушинском с привлечением идущих из Европы идей — например, о таком «завете Бога самого»: «Знанье — вольность, знанье — свет; Рабство без него!» (П.-Ж. Беранже. Leçon de lecture, перевод В. Курочкина, 278). Идея знания как пути к вольности и свободе не входила в число традиционных. Неслучайно ее выражает перевод из француза Беранже. Данный Богом разум постоянно обнаруживает, как мно-гопланово «заботился Всемогущий Господь о человеке, когда еще человека не было на земле, и повелел стихиям — воде, ветру и огню — приготовить камень для шоссе и железных дорог, хотя долго еще после этого человек не имел понятия ни о шоссе, ни о железных дорогах и таскался пешком, не зная даже, что можно оседлать лошадь. Но Всевидящий Творец подарил человеку ум и знал, что этот подарок не пропадет даром...» (354). «Если бы люди забыли Бога, то самые камни могли бы поведать им Его славу и Его любовь к человеку» (354).

«Естественные законы» — законы, установленные Богом. «Естественным законом называется такое правило, выраженное Творцом в свойствах различных тел, по которому совершается в природе какое-нибудь естественное явление. Закон этот, выраженный в самых свойствах того или другого тела, не мо-

жет быть им нарушен» (577). В одном из редких в ДМ бесед отца и сына второй говорит: «У дерева нет воли; точно так же, как нет ее у камня, воды или железа. Отец: Правда твоя. Однако же ты видишь, что камень, брошенный кверху, снова падает на землю... на орешине не вырастет вишня, а на вишне орех. Откуда же все эти вещества знают, что и как они должны делать? Сын: Это бездушные существа: они ничего не знают и знать не могут. Они уже так созданы. Отец: Да, ты говоришь правду: все эти существа уже так созданы, что не могут делать ничего другого, кроме того, что должны делать. Бог дал всем этим существам такие свойства, что каждое из них производит только те явления, для которых оно назначено: камень не может сегодня падать на землю, а завтра не падать; железо не может сегодня тонуть в воде, а завтра плавать в ней. Люди замечают, как совершается каждое явление, и когда заметят, то говорят, что им известен закон явления» (576). Такой естественный закон исполняется непреложно. У Раффа его непреложность дополнена волей, собственным желанием и поведением зверей. По Ушинскому, один лишь человек наделен любовью к Богу и ближнему, пониманием премудрости «божественных законов»: естественного (через исполнение и следование), и отличного от него нравственного (через «разум и свободу»). Исполнение второго в его пособиях предстает формой служения царю и его державному Отечеству (578).

В учебнике Ушинского мы видим своего рода раффинированную прагматику природознания в ее национально-патриотическом варианте. Он отошел от «чистой прагматики» Зуева, Севергина и Озерецковского, прислушался к Левшину и Блуменбаху, но выбрал Раффа для смыслового его перевода и применения в условиях российской педагогической традиции. Если в области дидактики он сильнее критиковал и перерабатывал Раффа, то в области репрезентации темы «Бог и природа» сильнее прислушался к голосу немецкого коллеги.

Прагматика и романтика восхищения: природа и Бог в контактной зоне немецко-русской педагогической мысли

Последние десятилетия XVIII и первая половина XIX в. были временем тесных контактов России именно с германоязычным миром — при всей популярности других ориентаций: на французов, англичан, итальянцев. Численность выходцев из немецких земель в российских столицах намного превышала численность представителей из иных стран. В Санкт-Петербурге, новой столице, в 1789 г. среди 32 тыс. иноземцев зафиксировано св. 17,5 тыс. немцев. В старой столице Москве в 1805 г. из 3,8 тыс. иноземцев более четверти приходилось на немцев19. Образовательные, профессиональные, исследовательские и прочие путешествия в Европу редко шли мимо немецких земель. Стойкий интерес к немецким идеям и практикам воспитания проявлялся со стороны россиян как вне России (во время путешествий, знакомства со школами, учебниками, педагогическими теориями), так и внутри России (практика иностранных учителей, контакты с выходцами из германских земель, чтение оригинальных и

19 Cross A. G. The British in Catherine's Russia: A Preliminary Study / Garrard J. G., ed. The Eighteenth Century in Russia. Oxford, 1973. Р. 236.

переводных текстов). Популярность переводов с немецкого свидетельствует об интересе к немецким авторам и книгам, распространявшимся шире владеющей немецким языком публики. Обучение на основе составленных «по-немецки» учебников прочно вошло в повседневную жизнь дворянства. Однако и переводы, и оригинальные сочинения, составленные на базе немецких, учитывали и выражали лишь то, что полагалось соответствующим русской повседневности, социальному устройству и традициям ментальности. Русские пособия отразили и переосмысление, неприятие, диалог и полемику с немецкими учебниками. Эта полемика касалась того, что не было воспринято как свое, как приемлемое или как образцовое, чему следовало соответствовать. Ситуация «неполной эквивалентности» (Д. Бахманн-Медик) вызывала отличия, обусловленные базовой педагогической культурой-реципиентом, становящейся и формулирующейся в процессе самой рецепции.

Подчас русскоязычные авторы с большим пылом воспринимали идеи Просвещения и научного рационализма, которые, как ни странно, укладывались рядом с государственно-церковной ориентацией. Немецкие издания, легче относившиеся к народной религиозности и верованиям, подправлялись во время перевода в сторону более четкой религиозно-просвещенческой парадигмы. При более жестком отношении оригинального автора к религии и вере переводчики подчас «добавляли» в его сочинение толику дополнительной веры и уважения к чудесному присутствию Бога в мире. Собственные российские учебные книги отличались меньшей степенью проникновения религиозной тематики в учебные пособия по естественной истории. Подход со стороны физико-теологов был чужд российской ментальности и в XVIII — первой половине XIX в. В учебной работе, выполненной в 1820-х гг. студентом Московской духовной академии, доказывается важность настороженного отношения к возможности увидеть Бога в каждом природном явлении: «Разум представлял себе Бога, непосредственно сообщающего действие телам. Понятие само по себе невинное, но опасное по своей темноте и неопределенности. Для человека чувственного, не умеющего размышлять, это есть самый близкий повод мало-помалу удаляться от истинного познания и прилепиться к почитанию особенных частей природы»20. Органический подход к природе, характерный для романтиков, оказался еще менее близок российской конфессиональной культуре, чем (даже!) механистический подход к природе эпохи Рационализма и Просвещения. Такова была основная позиция православных наставников и их учеников. «Естественное богословие» в России интерпретировалось как учение о природе богов и о природной, до-конфессиональной вере любого человека. Богословие природы воспринималось как набор знаков, имеющих символическое значение в плане веры и благочестия. Воспитание в вере посредством наблюдения за природой как пребывания в ней Бога воспринималось более чем маргинальным педагогическим направлением и, по сути, не допускалось вплоть до второй половины XIX в. Всего за 15 лет до перевода на русский «Естественной истории для детей» Раффа было написано и опубликовано сочинение свт. Тихона Задонского «Сокровище духовное, от мира собираемое», в котором природа толковалась исключительно

20 Рукоп. сборник студентов МДА 1824-1827-х гг. ОР РГБ.Ф. 173. П.л. 271 об.

символически в традициях средневековой религиозной культуры21. Подобный разрыв и несоответствие сказались на просветительной идеологии русских авторов, воспитанных на западных образцах. Эти авторы восприняли на ура немецкие естественнонаучные сочинения именно как воплощение такого сконструированного русскими читателями идеала науки, который не включал системные размышления о единстве природы и Бога, а центрировался на наблюдении, описании и систематизации детальных наблюдений природы. Наблюдения и классификации стали восприниматься главным воплощением, целью, оправданием и заслугой науки. Поэтому российские пособия по естественной истории конца XVIII в. менее религиозны, нежели сочинения тех немецких естествоиспытателей, которые переводились. Регистрация и называние природных явлений предстают в них не связанными с темой Бога.

К середине XIX в. мы видим, что обучение научным исследованиям природы и целостному ее восприятию как творению Бога вновь становится более сбалансированным. Это происходит, вероятно, в ответ на усиливающуюся специализацию наук. В русскоязычном дискурсе достижение баланса включало идеи о единстве Бога и царя, церковных и мирских властей. Считалось, что природа, в церковных праздниках воплощавшая обе воли (божественную и царскую), помогала человеку в его бытии и обучении подрастающих поколений. На примере учебников Ушинского мы увидели содержательный диалог между филантропи-стом Раффом и светским православным патриотом. Бог, царь, природа, человек соединились в его педагогическом творении, ставшем одним из наиболее популярных в России учебников. В этом совместном движении к национальному российскому элементарному учебнику по естественной истории, вероятно, сказалось и влияние натурфилософии немецкого романтизма22, но это уже предмет отдельного исследования другого аспекта интеркультурного обмена и согласования. В любом случае конкретный способ взаимодействия разных культур в процессе их connected histories дает дополнительный материал для понимания каждой

21 См., к примеру, одну из типичных интерпретаций движения Солнца: «Солнце не перестает никогда своего движения, но всегда от востока к западу идет и свет и теплоту свою на поднебесную испускает. Так и Бог никогда не прекращает благотворения и всегда благотворит нам — таково Его естество».

22 Например, Готтхильфа Генриха фон Шуберта (1780-1860) и его «Lehrbuch der Naturgeschichte für Schulen und zum Selbstunterricht» (1823, рус. пер. 1841). Поэтический взгляд Шуберта на природу помещал в центр «мировую душу» и потому его дискурс приобретал особый оттенок, непохожий на естественнонаучный взгляд Раффа, Гроссе и Блуменбаха. См., к примеру: «Die Geschihte der Natur lehrt eine Liebe, die in Allen liebt, eine allgemeine Seele, welche Alles, auch das Entfernteste und Getrennteste in lebendige Wechselbeziehung setzet, welche der ganzen Sichtbarkeit, vom Firsternenhimmel an, bis zum ephemern Insekt, einerlei Zeiten Rhythmus und Gesetz des Lebens giebt / История природы учит той всеохватной любви, что проявляется во всех вещах, и открывает мировую душу, которая приводит в живое взаимодействие все, даже самое конечное и отдаленное, придавая всему видимому от небесного свода до однодневного насекомого единый ритм времени и закон жизни» Schubert G. H. von. Allgemeine Naturgeschichte, 1826. S. 4, пер. А. А. Черничкиной. О соотношении естествознания и философии романтизма в Германии см.: Черничкина А. А. Природа и религия в романтической метафизике // Метафизика. 2013. № 2 (8). С. 35-46; Она же. Натурфилософия немецкого романтизма: культура и естествознание // Метафизика. 2016. № 2 (20). С. 153-166.

из них23. Русские переводы немецкоязычных пособий обозначали границы двух культур и выступали пограничным пространством между ними, пространством, из которого лучше видны обе стороны, их достижения, особенности, возможности и интенции. Детальное рассмотрение переводов показывает механизм контакта двух педагогик во времена их connected histories. Этот контакт осуществлялся между сообществами с типологически сходной религиозностью, а различия между ними обусловливались их контактами со своими базовыми культурами. Российский корпус преподавателей и читателей пособий по естественной истории был дальше от традиционной конфессионально ориентированной педагогической культуры, нежели германские от религиозных культур своих земель. Он поддерживался изнутри пониманием сущности науки как детального описания, а извне негативным отношением православной традиции к «физикотеологии», то есть к прочтению в самой природе божественного присутствия не в виде руководящих человеком символов, но в обустройстве/деятельности природного мира самого по себе, в «экономии природы». В одном случае русские переводчики и авторы уменьшали религиозные аллюзии в текстах, в другом случае усиливали, когда полагали излишним «слишком научное» и недостаточное присутствие божественной темы в описании-демонстрации ученику природы. Такая ситуация обусловливала отсутствие в конце XVIII столетия религиозного прочтения природы как таковой в преподаваемых/подготовленных в России курсах естественной истории. Последующая их эволюция в сторону «религиозно-государственного» подхода к природе и человеку определила появление ко второй половине XIX в. концептуальных образов единства Бога, царя, природы и человека, утверждавших высшую санкцию для прагматического отношения к природе. В отличие от рецепции немецкой педагогики естествознания еврейской хаскалой, с помощью немецких учебников теологизирующей природу как таковую, российская педагогика увлеклась пафосом детального изучения природы вне религиозного ее осмысления. Этот пафос был преодолен в учебных пособиях только к середине XIX в. После запрета в 1828-м и возобновления в 1852-м российские курсы естественной истории отошли от «материалистических» описаний природы рубежа XVIII—XIX вв. и включили в себя идею Творца, но природу рассматривали скорее применительно к человеку и государственным надобностям, а не применительно к Богу в каждом Его создании.

Ключевые слова: учебник, естественная история, религиозное образование, XVIII век, XIX век, Россия, Германия.

Список литературы

Адарюков В. Я. Книга гражданской печати в XVIII в. М., 1924.

Бахманн-Медик Д. Культурные повороты: новые ориентиры в науках о культуре. М.,

2017.

Пыпин А. Н. Книжная деятельность времен Петра Великого // Вестник Европы. Т. 4.

Июль 1898. С. 236-271.

23 Papastergiadis N. The Turbulence of Migration. Globalization, Deterriorialization and Hybri-dity. Cambridge, 2000. P. 125-126.

Райков Б. Е. Пути и методы естественнонаучного просвещения. М., 1960.

Рукоп. сборник студентов МДА 1824-1827-х гг. ОР РГБ.Ф. 173. 11.л. 271 об.

Учебный план кантона Ааргау в Швейцарии. URL: https://www.ag.ch/de/bks/kindergarten_ volksschule/unterricht_schulbetrieb/leh^lan_lehrmittel_volksschule/realien/realien.jsp.

Черничкина А. А. Натурфилософия немецкого романтизма: культура и естествознание // Метафизика. 2016. № 2 (20). С. 153-166.

Черничкина А. А. Природа и религия в романтической метафизике // Метафизика. 2013. № 2 (8). С. 35-46.

Bachmann-Medick D. Cultural Turns. Neuorientierungen in den Kulturwissenschaften. Reinbek bei Hamburg, 2006, 2007, 2009, 2010, 2014; рус. пер. сделан с 3-го издания 2009 г.

Beschreibung der Natur-Geschichten des Schweizerlands. Erster (-dritter) Theil. Zürich, in Verlegung des Authoris, gedr. bey Michael Schaufelb(erger) und Christoff Hardmeier, 17061708.

Beumer P. J. Der kleine Raff, oder Vater Gotthold's Unterhaltungen mit seinen Kindern über die Reiche der Natur: eine Naturgeschichte für die liebe Jugend. 4. Aufl. Wesel, 1852 (1. Aufl. 1841).

Cross A. G. The British in Catherine's Russia: A Preliminary Study // Garrard J. G., ed. The Eighteenth Century in Russia. Oxford, 1973.

Idelson-Shein I. The Beginning of the End: Jews, Children and Enlightenment Pedagogy // The Jewish Quarterly Review. 2016. Vol. 106. № 3. P. 383-395.

Kogman T. Baruch Lindau's Resit limmudim (1788) and Its German Source: A Case Study of the Interaction between the Haskala and German Philantropismus // Aleph. 2009. № 9:2. P. 277-305.

Kogman T. The emergence of scientific literature in Hebrew for children and youth in the nineteenth century: preliminary directions for research // Jewish Culture and History. 2016. Vol. 17. № 3. P. 249-263.

Oelkers J. Elementary Textbooks in the 18th century and their Theory of the Learned Child / Campi E., De Angelis S., Goeing A.-S., Grafton A.T., eds. Scholarly knowledge: textbooks in early modern Europe. Geneva, 2008. P. 409-432.

Papastergiadis N. The Turbulence of Migration. Globalization, Deterriorialization and Hybridity. Cambridge, 2000. P. 125-126.

Schubert G. H. von. Allgemeine Naturgeschichte, 1826.

[Sigaud de la Fonde J.F.]. Wunder der Natur, eine Sammlung außerordentlicher und merkwürdiger Erscheinungen und Begebenheiten in der ganzen Körperwelt, zum Unterricht und Vergnügen nach alphabetischer Ordnung. Aus dem Französischen übersetzt und mit Zusätzen vermehret [von Christian Gotthelf Friedrich Webel]. Leipzig, 1782-1783. 2 Bände.

Stalla B. J. Christian Raff (1748 bis 1788) und sein Werk «Naturgeschichte für Kinder» // Die Gestalt. Vierteljahreszeitschrift für bildnerische Erziehung. 2000. 62. Jg., H. 1. S. 20-21.

Wolpe R. The True Way to Loving God: Nature in the Haskala // The University of Toronto Journal of Jewish Thought. 2013. Vol. 3. P. 1-28. URL: http://tjjt.cjs.utoronto.ca/articles-2/

St. Tikhon's University Review. Series IV: Pedagogy. Psychology.

Vitaly Bezrogov, Doctor of Sciences in Education, Senior Research Fellow Institute for Strategy of Education Development of the Russian Academy of Sciences 5/16 Makarenko Str., Moscow 105062, Russian Federation bezrogov@mail.ru

2018. Vol. 48. P. 19-48

ORCID: 0000-0001-6389-4783

Maria Tendryakova, Senior Research Fellow Institute of Ethnology and Anthropology of the Russian Academy of Sciences 32a Leninskii Prospekt, Moscow 119991, Russian Federation mashatendryak@gmail.com

ORCID: 0000-0001-6206-8439

"Gab ihnen der liebe Gott...", or God and Nature in German and Russian Textbooks of the Late 18th — Early 19th Centuries

V. Bezrogov, M. Tendryakova

In the last third of the 18th and early 19th centuries, religious education within courses in natural history appears to be important evidence that reveals the historical and cultural dialogue between the two pedagogical traditions. This article is based on a study of original and translated textbooks by J. Blumenbach, G. Große, G. Raff, V. Zuev (Russ. В. Зуев), N. Ozeretskovsky (Н. Озерецковский) and V. Severgin (В. Се-вергин), K. Ushinsky (К. Ушинский). The analysis demonstrates conscious and non-conscious differences in comprehending and explaining the role and place of God with regard to nature and humankind. In translated books (e.g. Naturgeschichte für Kinder by Raff), we can see three levels of the presence of the Lord in nature (in terms of each living creature, their groups and communities, the cosmos as an interrelated system). In similar Russian books only the first of them is regularly presented, if presented at all. The border between nature and God in Russian books on natural history is drawn more distinctly, the boundary between books about God and about nature is less transparent than in Germany. Such a distinction is effected by the features of the dialogue between education and religion, characteristic of these countries.

Keywords: textbook, natural history, religious education, 1700-1799, 1800-1861, Russia, Germany.

References

Adarjukov V. Ja., Kniga grazhdanskojpechati v XVIIIv. Moscow, 1924.

Bachmann-Medick D., Cultural Turns. Neuorientierungen in den Kulturwissenschaften, Reinbek bei Hamburg, 2006, 2007, 2009, 2010, 2014.

Bahmann-Medik D., Kul 'turnye povoroty: novye orientiry v naukah o kul'ture, Moscow, 2017.

Chernichkina A. A., "Naturfilosofija nemec-kogo romantizma: kul'tura i estestvoznanie", in: Metafizika, 2016, 2 (20), 153-166.

Chernichkina A. A., "Priroda i religij a v ro-manticheskoj metafizike", in: Metafizika, 2013, 2 (8), 35-46.

Cross A. G., "The British in Catherine's Russia: A Preliminary Study", in: Garrard J.G., ed. The Eighteenth Century in Russia, Oxford, 1973.

Idelson-Shein I., "The Beginning of the End: Jews, Children and Enlightenment Pedagogy", in: The Jewish Quarterly Review, 2016, 106:3, 383-395.

Kogman T., "Baruch Lindau's Resit limmudim (1788) and Its German Source: A Case Study of the Interaction between the Haskala and German Philantropismus", in: Aleph, 2009, 9:2, 277-305.

Kogman T., "The emergence of scientific literature in Hebrew for children and youth

in the nineteenth century: preliminary directions for research", in: Jewish Culture and History, 2016, 17, 3, 249-263.

Oelkers J., "Elementary Textbooks in the 18th century and their Theory of the Learned Child", in: Campi E.; De Angelis S.; Goeing A.-S.; Grafton A.T., eds. Scholarly knowledge: textbooks in early modern Europe, Geneva, 2008, 409-432.

Papastergiadis N., The Turbulence of Migration. Globalization, Deterriorialization and Hybridity, Cambridge, 2000, 125-126.

Rajkov B. E., Puti i metody estestvennonauchnogo prosveshhenija, Moscow, 1960.

Stalla B. J. „Christian Raff (1748 bis 1788) und sein Werk „Naturgeschichte für Kinder", in: Die Gestalt. Vierteljahreszeitschrift für bildnerische Erziehung, 2000, 62, 1, 20-21.

Uchebnyj plan kantona Aargau v Shvejcarii, available at: https://www.ag.ch/de/bks/ kindergarten_volksschule/unterricht_ schulbetrieb/lehrplan_lehrmittel_ volksschule/realien/realien.jsp

Wolpe R., "The True Way to Loving God: Nature in the Haskala", in: The University of Toronto Journal of Jewish Thought, 2013, 3, 1-28, available at: http://tjjt.cjs.utoronto. ca/articles-2/