CC BY
135
СИМВОЛЫ И ЗНАКИ РАЗЛИЧНЫХ КУЛЬТУР
Г.А. Ткаченко
ХАОС И КОСМОС В ТРАДИЦИОННОЙ КИТАЙСКОЙ КОСМОЛОГИИ И АНТРОПОЛОГИИ*
Во многих древних и средневековых китайских текстах рассматриваются идеи единства макро- и микрокосма. Например, в «Люйши чуньцю» («Вёснах и Осенях Люй Бувэя»), памятнике III в. до н.э., говорится, что «человек подобен небу и земле». У человека «голова круглая, как небо, ступня прямоугольная, как земля. У неба есть четыре времени года, пять стихий, девять выходов, триста шестьдесят шесть дней. У человека тоже есть четыре конечности, пять внутренних органов, девять отверстий, триста шестьдесят шесть суставов. Природе известны ветер и дождь, холод и жар. Человек также способен брать и отдавать, радоваться и гневаться. Желчный пузырь - это облака, легкие - эфир, печень - ветер, почки - дождь, селезенка - гром... А сердце всему господин. Уши и глаза - это солнце и луна, кровь и эфир - ветер и дождь» (цит. по: с. 93).
Человек и природа едины по субстанции (пневма-эфир, или ци), «функционируют сходным образом, а именно таким, каким осуществляется эстетически отмеченная эволюция органического мира, следующая постоянно изменяющемуся, но неизменному в своей схеме движению самодостаточного и естественно-спонтанного дао-демиурга», - отмечает Ткаченко (с. 93).
Вполне естественным в контексте этих представлений выглядит общее для древнекитайских философов положение о необходимости подчинения человеком всех своих проявлений наличной
* Ткаченко Г.А. Хаос и космос в традиционной китайской космологии и антропологии // Ткаченко Г.А. Избранные труды. - М., 2008. - С. 93-100. 102
космоэнергетической ситуации, причем специфические интересы философов-натуралистов, или натурфилософов, лежали в сфере установления корреляций, якобы объективно существующих между типом такой ситуации и типом ритуальной и административной деятельности человека. Подобные умонастроения получили в современной литературе наименование «коррелятивное мышление», и «наиболее универсальной формой» такого мышления в Древнем Китае было устойчивое представление о «соответствиях между человеческим и космическим, микрокосмом и макрокосмом» (цит. по: с. 94).
Независимо от конкретного космогонического сценария (будь то космический гигант Паньгу, космическое яйцо или миф о пред-мирной паре) в них неизменно присутствует некий центральный космогонический мотив - вначале «космос был хаосом, темным и лишенным структуры и границ» (цит. по: с. 94). Кто бы ни выступал в качестве центральной фигуры космогонического мифа -Хуньдунь/Паньгу, или Желтый Предок - Хуанди, он всегда занимает в конструкции мироздания центральное место, принадлежащее также дао-демиургу, который тоже «интимно связан» с изначальным хаосом: «Вот вещь, - говорится в "Дао дэ цзине", - в хаосе возникающая, прежде неба и земли рождения существующая» (цит. по: с. 94), т.е. предшествующая первым элементам космической структуры (небу/земле).
Как источник феноменального мира («всего существующего»), дао отвечает за оформление бесформенного; в то же время позиция медиатора между невидимой частью реальности, «небытием/ неявленным», и ее видимой частью, «бытием/явленным», обрекает его на постоянное пребывание на грани воспринимаемого, заставляет оставаться темным, смутным и хаотически смешанным в единое. Будучи причиной всякой динамичности в мире, дао само остается неподвижным, и таковыми должны быть те, кто мыслит о нем.
Согласно натурфилософской реинтерпретации архаической космогонии, дао и его персонификации (в особенности Хуанди, занимающий центральное положение в обобщенной схеме Цинь-Ханьской космографии - Зале знания предков, или Минтане) выступают не только в качестве производителей видимого мира, но и в качестве гарантов правильной коммуникации между неявленным (сфера обитания нуминозных божеств-предков^ и явленным (социум, в первую очередь). Устойчивость такой коммуникации и есть то,
Г.А. Ткаченко
что традиция называет Великим Единым, - метафора действия дао в мире. Этот процесс описывается в «Люйши чуньцю» так:
Великое Единое порождает
два принципа (небо и земля).
А от этих двух принципов берут начало инь и ян.
[Инь и ян] в дальнейших трансформациях
одно поднимается вверх, другое опускается вниз.
Поначалу соединенные [воедино], но уже совершенные
в состоянии хаоса
[Они] постоянно разделяются и затем вновь возвращаются к единству-нерасчлененности, Объединяясь и вновь возвращаясь к раздельности. Это и называется: Небесное (природное) постоянство.
Изначальный хаос всегда присутствует в перманентном процессе рождения и возвращения в качестве его фона, и это убедительно подтверждается примерами из многих мифологий, в которых хаос никогда окончательно не преодолевается. Но поскольку Великое Единое производит из себя все существующее («десять тысяч вещей»), оно тем самым порождает космос, обладающий определенной и постоянной структурой, которая доступна для восприятия и описания. Сам термин «космос» содержит в себе общую характеристику пространства (четыре стороны света: север, юг, восток, запад, а также зенит и надир) и времени (прошлое, настоящее и будущее).
Представляющий собой структурированное единство, новорожденный космос натуралистов не может оставаться исключительно объектом созерцания, он становится объектом измерения. И поскольку видимый мир кажется вполне упорядоченным, возникает идея закона, согласно которому все вещи должны следовать своими индивидуальными путями. Это дает жизнь еще одной космогонической модели, описываемой в одном из самых интересных фрагментов «Люйши чуньцю», а именно эманирующего мира как построения гармонического музыкального ряда (люй), в котором основной тон (тоника), так называемый Тон Желтого Колокола, выступает в качестве прямого аналога дао: «Во времена великой мудрости и высочайшей разумности гармонический эфир (ци) неба и земли
воссоединяется (хэ) и дает жизнь (звучащему) ветру (фэн). Солнце в своем движении по небосводу достигает точки летнего солнцестояния, образует определенную конфигурацию с луной и [звеня подобно колоколу под ударом ветра] производит двенадцать музыкальных тонов (соответствующих 12 месяцам-лунам). Так, во вторую зимнюю луну в день солнцестояния рождается Хуанчжун, в последнюю зимнюю луну - далюй, в первую весеннюю луну - тай-цоу...» (цит. по: с. 96).
Китайские теоретики полагали, что система люй - темперированный звукоряд. При помощи алгоритма порождения тонов, метода «прибавления и убавления по три», или «порождения вверх и вниз», можно действительно получить хороший двенадцатисту-пенный звукоряд за счет увеличения базовой частоты с интервалом 2/3 и 4/3. И хотя «китайский звукоряд никогда не развился до того, чтобы стало возможным использование всех 12 тонов, сама нумерологическая процедура указывает на наличие у древнекитайских ученых теоретического интереса и стремления к математическому моделированию эмпирических фактов» (с. 96). В действительности темперированный строй был рассчитан минским наследником Чжу Цзайюем только в 1584 г., достаточно поздно, но все же раньше, чем в Европе (1636).
Создание темперированного звукоряда, по-видимому, не было основной целью Цинь-Ханьских космологов. Они стремились к овладению «Числами Неба и Земли», космическими константами. Именно эти константы они и старались вывести из эмпирических фактов - длин струн и объемов музыкальных трубок, теоретически издававших в соответствии с принципом акустического резонанса тоны, созвучные тонам Вселенной. Кроме того, существовало убеждение, что музыкальные тоны, издаваемые стандартными трубками-камертонами, «резонируют» с политической ситуацией и даже что трубки-камертоны могут автоматически самонастраиваться при наступлении эры истинного правления.
Возможно, одним из наиболее смелых экспериментов в этой области было описанное в «Истории Поздней Хань» «ожидание эфира». В согласии с натурфилософской теорией, 12 трубок-камертонов зарывали так, что только их верхние части оставались над землей; иногда сверху насыпалась зола. Каждая трубка-камертон должна была резонировать в первый день соответствующего месяца
Г. А. Ткаченко
(луны), и, поскольку резонанс был слабым, предполагалось, что обнаружить его можно, лишь наблюдая за облачком золы, которое поднимается, когда земля начнет издавать соответствующий сезону музыкальный звук.
Разумеется, наиболее привлекательной для древних натуралистов выглядела задача определения абсолютной частоты главного мирового тона - Тона Желтого Колокола. Однако все числовые данные, которые впервые появляются в «Трактате о звуках и музыкальных трубках» Сыма Цяня (145 - ок. 86 г. до н.э.), относительны, их невозможно интерпретировать.
Хотя многие ученые критически относились к теории космического резонанса, они никогда не пытались вообще от нее отказаться, и на это были веские причины. Во-первых, очевидна политическая важность данной теории. Во-вторых, будучи скорее утопической и эстетической, нежели практической и научной (теоретической), концепция резонанса обладала для натуралистов достаточной объяснительной силой в такой важной сфере, как проблема «человеческой природы», как она ставилась, например, в одном из фрагментов «Люйши чуньцю»: «Музыкальные тоны должны быть в соответствии [с возможностью восприятия человека]. Когда звук слишком громок, воля приходит в смятение, и внимание к столь громкому звуку в состоянии смятения воли делает для слуха (уха) невозможным вместить [такой звук], и это, в свою очередь, блокирует возможность аудирования, что может привести к большому ущербу для ума-сердца человека (синь). Если звук слишком тихий, воля остается в неудовлетворенности... Поэтому слишком громкие (звуки), слишком тихие, слишком высокие или слишком низкие частоты неприемлемы для человеческой природы...» (цит. по: с. 97).
Человеческое восприятие становится главным критерием определения того, что является упорядоченным или неупорядоченным, гармоническим или негармоническим, космическим или хаотическим в этом мире. Именно «человек - мера всех вещей». Таинственные Числа Неба и Земли оказываются на деле частотным диапазоном - сферой воспринимаемых слухом/ухом звуков и воспринимаемых зрением/глазом предметов. Противопоставленная сфере, населенной божествами-предками, недоступной непосредственному восприятию, сфера воспринимаемого и называлась у натурфилософов «космосом» в их реинтерпретированной архаической космогонии.
Такая эстетическая по своим истокам модель мира обладала высокой эвристической ценностью, и это было, по-видимому, основной причиной того, что натуралисты стремились сохранить ее любой ценой, несмотря на ее теоретическую несостоятельность, о которой они, несомненно, догадывались. Прежде всего, эта модель представляла собой прекрасное наглядное пособие для преподавания такой дисциплины, как принципы функционирования дао-демиурга.
Колеблющиеся части музыкальных инструментов (струны, мембраны, столбы воздуха в замкнутых контурах трубок-камертонов) издавали звуки благодаря вибрации, но оставались при этом неподвижными в пространстве (и времени); это и было способом воздействия дао на все существующее через среду гармонического эфира. Звук развивался во времени и пространстве в пределах, ограничиваемых / задаваемых начальными условиями - высотой и интенсивностью. (В китайской мифологии начало мира сопровождалось ударом грома и блеском молнии.)
Таким образом, звук служил хорошей аналогией для описания взаимосвязанных жизней мира (сценарий типа «большого взрыва»), социума (жизнь государства от возникновения до гибели) и индивида (от рождения до смерти), причем все эти процессы описывались в привычной парадигме возвращения к собственному началу, как об этом говорилось в «Дао дэ цзине»: «Возвращение -таково движение дао». Наконец, модель идеально подходила для экспликации концепции так называемой добродетели/доблести дэ -последняя в данном контексте оказывалась той жизненной силой, с которой изначальная энтропия хаоса преодолевалась, до известного предела, дао-демиургом или индивидуальным существом, обладающим такой силой.
Еще более важным достоинством натурфилософской модели космоса представляется то, что в ней легко можно найти место для ума мудреца, имитирующего в своем поведении способ функционирования дао-демиурга и таким образом выступающего в качестве своего рода основного тона (гун) внутри социума, где им устанавливается гармонический порядок, подобный идеальному музыкальному звукоряду.
Процесс самовоспитания, как он описан в «Люйши чуньцю», включал те же действия, что требовались при настройке музыкального инструмента, и конечной целью было создание внутреннего
Г.А. Ткаченко
мира индивида, организованного по парадигме темперированного звукоряда. Внешнее тело устроено небом-природой как малое подобие большого космоса. Тело эмоций внутреннего человека устроено также в соответствии с некоторыми предварительно установленными параметрами: «Небо дает жизнь человеку и наделяет его естественными желаниями и страстями. Но страсть имеет свои определенные формы выражения, и это выражение должно иметь свою установленную меру. Так что мудрец способен настраивать себя (как некий музыкальный инструмент), делая выражение естественной страсти размеренным и тем самым избегая в своем поведении любой чрезмерности [в самовыражении]» (цит. по: с. 99).
Мудрец всегда находится в борьбе со своими страстями, до тех пор пока ему не удается установить полный контроль над относительно автономной и даже анархичной периферией собственного тела - органами восприятия, вечно стремящимися к удовлетворению своих эгоистических желаний.
Но в момент его торжества-успеха хаотическое состояние индивида, одержимого страстью, уступает место высокоупорядо-ченному и, следовательно, гармоничному эмоциональному космосу мудреца, что делает его земной персонификацией самого дао. Управляющий центр образуется внутри тела и берет на себя ответственность за поддержание постоянной наклонности индивидуальной воли к сознательной космичности, а не к аффективной хаотичности, и этот центр есть не что иное, как сердце-ум мудреца, способное благодаря пустоте и свободе от страстей стать идеальным резонатором космической гармонии.
Впрочем, хаос космогонического мифа не преодолевается, а лишь ограничивается возникающим из него космосом, поэтому и ум-космос мудреца никогда не может до конца победить хаос страстей.
С.А. Гудимова
