CC BY
60
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ
СОВРЕМЕННЫХ ПОЛИТОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ
УДК 328.3
В. Н. Колесников
ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ ЦЕННОСТЬ ПАРЛАМЕНТСКОЙ КУЛЬТУРЫ
Парламентская культура предполагает наличие у граждан навыков и умений пользования правом свободно выбирать своих достойных представителей в законодательную ассамблею, их убежденность в том, что такое действие есть единственная возможность донести до власти свои потребности и запросы и единственный способ контролировать власть. В этом плане парламентская культура включает в себя также наличие у политических субъектов способности к солидарному действию, к самоорганизации и публичному обсуждению интересующих общество проблем, умения создавать эффективные институты власти и способности выполнять принятые ими решения.
Проблема функциональной составляющей политической культуры достаточно широко исследуется начиная со времени разработки ее концепции. Совпадая во многом в содержательной части с функциями политической системы, функциональная основа парламентской культуры имеет и предметное своеобразие. Такое определение парламентской культуры позволяет нам поставить вопрос о функциональном предназначении как важнейшем ее аспекте.
К числу функций парламентской культуры в первую очередь, полагаем, относятся легитимация, политическая социализация, функция мировоззренческой ориентации. Важную социально-политическую роль выполняют также функции агрегации и артикуляции политических интересов и их согласования. Не меньшее значение имеют интегративная, воспитательная, коммуникативная и регулятивная функции парламентской культуры.
Очевидно, что содержательный смысл значительной части этих функций может быть раскрыт по аналогии с функциями политической культуры как общеродового понятия. Вместе с тем важно выявление и обоснование специфики феномена парламентской культуры, включая и ее функциональную основу. Именно это интересует нас применительно к наиболее существенным функциям парламентской культуры. Известно, что важнейшая функция политической культуры — обеспечение преемственности политической жизни. Те ключевые ценности, которые становятся частью политического уклада народа, служат заслоном против разрушительных тенденций, возникающих при смене кабинета министров, режима, а то и целой политической эпохи. Такую же роль хранителя политической памяти населения политическая культура играет и при смене поколений. Однако в случае с парламентской культурой данная функция далеко не всегда может быть выражена подобным образом. Обеспечение преемственности
© В. Н. Колесников, 2010
политической жизни является функцией парламентской культуры лишь в странах с устоявшейся парламентской традицией, ибо в них политическая культура базируется в основном на принципах представительного правления. Другое дело — страны, в которых парламентаризм относится к привнесенным элементам политической культуры. В России, как известно, парламентская традиция вовсе не выглядит исторически естественной.
В этих условиях зарождающаяся отечественная парламентская культура призвана решать прямо противоположную задачу, т. е. обеспечивать не преемственность, а трансформацию исторической традиции властвования в стране в направлении ценностей парламентаризма. Данная функция парламентской культуры в современных российских условиях относится, на наш взгляд, к наиболее сложным и трудно реализуемым. До сих пор в политической науке нет однозначного мнения относительно принципиальной возможности изменения исторической природы культуры властвования, традиций и сложившегося общественного менталитета [1—4].
Личная свобода, автономия личности, политические и гражданские права, разделение властей, независимые общественные институты, способные сдерживать чрезмерные усилия какой-то одной ветви власти, контроль общества над властью — все эти и подобные им проблемы развития демократического общества, имеющие системообразующее значение для формирования и развития парламентской культуры, занимают последние места в общей иерархии прав и свобод, активно исследуемых в настоящее время социологами [5, с. 81-104].
Это обусловливает еще одну специфическую российскую функцию парламентской культуры — содействие созданию автономных и дееспособных общественных институтов.
Важно отметить, что серьезное значение имеют политические, институциональные и организационно-политические условия реализации функций парламентской культуры.
История постсоветской трансформации в России между тем свидетельствует о несостоятельности механического переноса образцов западной демократии на российскую почву вследствие их явного несоответствия традиционному менталитету русского человека. Последние пятнадцать лет российской истории ознаменовались глубокими переменами в политической жизни страны, но, несмотря на масштабность этих изменений, многие российские и зарубежные аналитики до сих пор характеризуют посткоммуни-стическую Россию как общество «переходного типа», перспективы эволюции которого в направлении демократии представляются весьма неопределенными. При этом в числе главных препятствий развитию демократии в России все чаще называют не только власть, но и само общество [6-8]. Вместе с тем исследования последних лет, проведенные разными социологическими центрами, свидетельствуют о том, что ситуация с демократией в России и ее восприятием населением страны выглядит не столь однозначной, одномерной и безысходной, как это иногда представляется. Прежде всего у россиян нет особых проблем с пониманием того, что есть демократия, а что — нет. Само это понимание сложилось еще в «перестроечные» времена и в целом мало отличается от общепринятого в мире. До сих пор значительное число россиян сохраняют приверженность многим демократическим ценностям и институтам, запрос на которые сформировался еще в конце 1980-х — начале 1990-х годов: выборности органов власти, свободе слова и печати, свободе передвижения, включая свободу выезда за рубеж, свободе предпринимательства [5, с. 94]. В рамках постсоветской трансформации российского общества актуальными были и остаются правовая основа демократического государства и независимое судопроизводство, значимость которых за эти годы даже
возросла. Напротив, по многим другим позициям значимость отдельных прав и свобод в глазах общества снижается — это прежде всего свобода печати и возможность свободно высказывать свои политические взгляды.
При сохранении значимости выборов как необходимого инструмента легитимации власти заметно снижается доля респондентов, отмечающих важность политической конкуренции и наличия оппозиции. Это весьма тревожный симптом, свидетельствующий о некоторых возвратных тенденциях, в том числе и в массовом сознании, когда сохраняются формальные выборные процедуры, но резко сужается свобода представления альтернативных точек зрения в СМИ и равных условий для деятельности политических партий [5].
При этом главная претензия к реализовавшейся в России модели демократии — низкий уровень ее эффективности, и прежде всего тех институтов, которые призваны выражать и защищать интересы граждан. Многочисленные исследования отечественных авторов выявляют ситуацию, отражающую парадоксальный характер современной парламентской культуры в России: те институты, которые по самой своей природе и по своему предназначению должны, что называется, «играть на стороне» общества, выражать и представлять интересы людей, пользуются меньшей поддержкой, чем властные органы, включая силовые. Наиболее же высокое доверие проявляется ко всей вертикали власти — президенту, правительству, губернаторам, а также ФСБ и армии1. Низкий уровень поддержки институтов гражданского общества обусловлен не только тем, что россиян не устраивает их деятельность. Скорее, мы здесь имеем дело с признанием того очевидного факта, что сограждане в лучшем случае готовы делегировать, например, профсоюзам (и то не полностью) охрану труда на предприятиях, реализацию прав трудящихся на отпуск. Самое же главное, для чего существуют профсоюзы — борьба за экономические интересы трудящихся, — не воспринимается обществом как та область деятельности, где они могут добиться чего-то существенного. Вместо этого преобладает апелляция к государству и его институтам по всем экономическим и социально значимым вопросам.
Однако политическое сознание и парламентская культура вырабатываются прежде всего на основании собственного или иного опыта участия в политической жизни. Они не могут быть выработаны без вступления человека в реальные политические отношения. Такое участие возможно только в том случае, если сами граждане имеют подобное желание, а властные структуры не препятствуют участию граждан в политическом процессе. Поэтому существует прямая взаимосвязь между политическим участием и характером политического режима, что непосредственным образом влияет на процесс формирования политического сознания. Институциональные ограничения на политическую активность способствуют «консервации» политического сознания, что в конечном итоге затормаживает и деформирует становление современной парламентской культуры. К числу наиболее значимых функций парламентской культуры следует, на наш взгляд, отнести функцию социальной стабилизации.
В исследовательской литературе понятие стабильности выступает в совокупности с различными прилагательными — политическая стабильность, социальная стабиль-
1 В связи с последним обстоятельством приобретает особое значение позиция этих институтов по отношению к парламентаризму. Характерно в связи с этим высказывание Президента РФ Д. А. Медведева относительно обязанности правительства отчитываться перед парламентом, он сказал: «Это не превращает нас в парламентскую республику и, скажу откровенно, я считаю, что Россия не должна быть парламентской республикой, для нас это просто смерти подобно». В реальных политических условиях современной России подобная позиция вряд ли будет способствовать повышению уровня парламентской культуры. См.: [9].
ность, общественная стабильность. Мы исходим в данном случае из однородности социально-политического смысла, вкладываемого в эти определения .
В свое время Г. Алмонд признавал, что при написании «Гражданской культуры» большое влияние на него оказала теория демократической стабильности Г. Экстайна [7]. В своих рассуждениях Алмонд и Верба отталкивались от идеи Экстайна о том, что для нормального существования демократической политической системы необходима смесь открытых противоречий или «уравновешенное неравенство». Это вытекает из факта множественности общественных интересов в условиях демократии. Тем самым мы фиксируем весьма важное для современной отечественной парламентской культуры обстоятельство: разные социальные интересы можно удовлетворять только посредством представительских институтов. «Функциональность парламента такова, — пишет в связи с этим Т. Н. Митрохина, — что он является основным игроком в рамках политической системы, не считаться с которым просто невозможно» [11, с. 142]. Российский вариант разделения властей характеризуется прямыми выборами президента независимо от парламента, что обеспечивает президенту получение высшего типа легитимности из рук народа. Но и этом случае ряд важнейших функций государственного управления (назначение и смещение главы правительства, контрольные функции, бюджетнофинансовые и т. п.) невозможно реализовать вне полномочий Думы.
Это подразумевает, что, с одной стороны, демократическое правительство должно осуществлять управление государством, т. е. обладать полнотой власти, состоять из общепризнанных политических лидеров и принимать важные решения, с другой стороны, оно должно нести ответственность за свои действия перед гражданами. Следовательно, если демократия — это не пустой звук, правящие элиты должны прислушиваться к пожеланиям и потребностям рядовых граждан. Необходимость поддерживать данное равновесие между полномочиями власть имущих и их ответственностью, а также равновесие между консенсусом и расколом, одобрением и апатией, существующими в обществе, и объясняет тот факт, что сложная смесь политических мировоззрений, приписываемых гражданской культуре, свойственна демократической системе. Данный вывод Алмонда о гражданской культуре как культуре смешанного типа развивают отечественные авторы работы «Категории политической науки». «Самой массовой и одновременно оптимальной, с точки зрения обеспечения стабильности системы властвования, — указывают они, — является синтетическая культура гражданственности, где доминируют подданнические установки и активные формы участия людей в полити-ке»[12, с. 500].
Очевидно, что парламентскую культуру следует изучать как продолжение других образцов общественных отношений и общих уровней «гражданской вовлеченности» в общественную жизнь. Глубина и широта культурных норм, совместимых с демократией, могут стать важным фактором, объясняющим направление происходящих сегодня в постсоциалистических обществах политических изменений.
В новейшей публикации известного американского политолога французского происхождения Бернара Манена «Принципы представительного правления» дан анализ относительно нового явления в политическом поведении граждан развитых демократических стран, имеющего прямое отношение к вопросу о характере политической стабильности как функции парламентской культуры3.
2 При этом принимается во внимание тот факт, что вопрос о критериях политической стабильности и ее различных аспектах в демократических политических системах понимается в политической науке неоднозначно. См. подробнее об этом: [10].
3 Бернар Манен дает в своей работе краткий обзор современных публикаций на эту тему. В част-
Речь идет о расширяющемся пространстве неинституционализированного политического участия, которое современные зарубежные авторы рассматривают как социальное проявление политико-культурных ориентаций. Рост неинституционализированного политического участия наряду с ослаблением партийной лояльности представляет собой заметное явление последних десятилетий. Все большее число граждан принимают участие в демонстрациях, протестных акциях, подписывают петиции и иным образом предъявляют свои требовании властям. Эти действия оценить сложнее, чем голосование, тем более что среди ученых нет согласия относительно того, как их определять. Одни авторы называют их «неэлекторальное участие», другие говорят о «неинститу-ционализированном участии» и «неконвенциональном участии», третьи предпочитают термин «протестная политика» [16, с. 303-314].
Случаи неинституционализированного политического участия обладают, по мнению Б. Манена, тремя главными особенностями.
Во-первых, они происходят эпизодически в зависимости от предлагаемых конкретным контекстом благоприятных возможностей. Демонстрации, захваты, неофициальные забастовки обычно провоцируются конкретными событиями и обстоятельствами. Граждане и активисты участвуют в этих акциях не из лояльности или предрасположенности, а чаще всего потому, что для этого представляется удобная возможность.
Во-вторых, данные эпизоды коллективного действия зависят от конкретной проблемы. Граждан мобилизует конкретная проблема, которая имеет для них особое значение, а не круг общих проблем и государственных решений. Более того, участвующие общественные коалиции меняются в зависимости от того, какая проблема ставится на карту. Каждая проблема привлекает свою собственную аудиторию и своих активистов. В этом отношении модели неинституционализированного участия сопоставимы с многократно анализированными в отечественной политологии моделями электорального участия [17-21].
Наконец, участвуя в коллективных действиях, граждане напрямую предъявляют свои требования власти, и, на первый взгляд, политическое участие отступает от принципов представительной демократии и, возможно, ставит их под угрозу. Однако, как показывают исследования зарубежных ученых, рост неэлекторального политического участия трансформирует представительную демократию, но не подрывает ее4. В своем исследовании западноевропейских стран Ханс-Дитер Клингеманн и Дитер Фухс показывают, что рост неинституционализированного участия вовсе не свидетельствует о неудовлетворительности представительной демократии; что в то время как отношения между гражданами и государством претерпели «трансформацию», поддержка гражданами основных структурных элементов представительной демократии не была подорвана. Кроме того, авторы подчеркивают, что трансформация связей между гражданами и правительством произошла «в институциональных рамках представи-
ности, одно из самых основательных исследований таких действий (в западноевропейских странах) проведено Ричардом Топфом [13]. В свою очередь, редакторы этого сборника используют термин «неинституционализированное участие» [см.: 14, р. 422—423, 428—432]. «Наблюдаемый рост неинститу-ционализированного участия практически во всех странах, —пишут авторы, — является самой бесспорной находкой этого сборника» [14, р. 431]. В своем исследовании демократий во всем мире П. Норрис использует термин «протестная политика», сомневаясь вместе с тем, является ли он сегодня уместным [см.: 15, р. 188-212].
4 Как нам представляется, этот вывод более верен относительно стран с устоявшейся демократией, нежели применительно к условиям современного российского политического процесса. Многовековой политический традиционализм и неустоявшиеся навыки демократического политического согласования различных групповых и социальных интересов в нашей стране несут в себе реальную опасность дестабилизации общественного развития.
тельных демократий». Страх кризиса, отмечают они, рождается из недооценки адаптивной способности представительных институтов [14]. В более позднем исследовании того, какими способами демократия трансформирует себя, расширяя доступ граждан к принятию государственных решений, авторы прямо указывают, что это делается «на основе представительных институтов, а не в замещение их» [цит. по: 16, с. 315]. Наконец, в исследовании демократий во всем мире П. Норрис сосредоточивает внимание на еще одном аспекте: она подчеркивает, что современные граждане не оторваны от гражданской жизни, их политическая активность никуда не исчезает, и граждане в демократиях не замыкаются исключительно на своих частных заботах. С этой точки зрения рост альтернативных форм активности предстает как омоложение представительной демократии. «В противоположность распространенным допущениям, — пишет Норрис, — традиционные институты, связывающие граждан и государство, вовсе не мертвы. Обновленный гражданский активизм, словно феникс, позволяет энергии высвобождаться и через разнообразные альтернативные русла, и через традиционные каналы» [цит. по: 16, с. 316]. Представительные демократии развитых зарубежных стран сумели приспособиться к росту современных форм политического участия.
Обращение к анализу опыта парламентской культуры более «опытных» демократий позволяет нам, возможно, увидеть и ближайшую историческую перспективу ее развития в собственной стране. В этом плане нам представляется также принципиально важным для характеристики функциональных основ парламентской культуры замечание К. С. Гаджиева, сделанное им применительно к политической культуре в целом. По мнению Г. С. Гаджиева, важнейшей, определяющей суть политической культуры является функция обеспечения легитимности, или «легитимизации» существующего политического строя. При этом он опирается на идею Алмонда и Вербы о неправомерности рассмотрения политической культуры как системы, включающей только широко разделяемые в обществе ценности, убеждения и символы, ограничения ее лишь «позитивными» установками в отношении существующей политической системы, справедливо подчеркивает неправомерность игнорирования групп, выступающих за изменение существующего порядка вещей, подчеркивает значение выделения «расхождений в политических убеждениях различных групп в рамках каждой политической системы» [22, с. 339]. Выявление подобных расхождений, их артикуляция и способность в данных институциональных условиях обеспечивать общественный консенсус являются, по нашему убеждению, основными функциями парламентаризма в целом.
Литература
1. Найшуль В. А. О нормах современной российской государственности // Сегодня. 1996. 23 мая. иИЬ: http://www.inme.ru/previous/norm.html (дата обращения—15.08.2009).
2. Паин Э. Общество без традиций перед вызовом современности // Россия в глобальной политике. 2008. Т. 6, №3.
3. Паин Э. Традиции и квазитрадиции: о природе российской «исторической колеи». Публичная лекция в клубе ВШ^иа. иИЬ: http://www.polit.ru/lectures/2008/05/30/video_emil_pa-in.html (дата обращения— 18.08.2009).
4. Аузан А. А. Национальные ценности и конституционный строй. Публичная лекция в клубе ВШ^та 29 ноября 2007. иИЬ: http://www.polit.ru/lectures/2007/12/06/auzan.html (дата обращения— 14.08.2009).
5. Российская идентичность в социологическом измерении. Аналитический доклад рабочей группы Института социологии РАН // Полис. 2008. № 3. С. 81-104.
6. Игрицкий Ю. И. Российский парламент как зеркало российского общества // Демократизация и парламентаризм в Восточной Европе. М., 2003. С. 114-149.
7. Гаман-Голутвина О. В. Российский парламентаризм в исторической ретроспективе и сравнительной перспективе // Парламентаризм в России и Германии. История и современность. М., 2006. С. 56-73.
8. Линецкий А. В. Российские институты политического представительства в условиях радикальных общественных трансформаций. Опыт сравнительного анализа. СПб., 2008. С. 220317.
9. Интервью Д. А. Медведева. URL: http://gzt.ru/politics/2008/11/18/181520.html (дата обращения —16.08.2009).
10. Макарычев А. С. Стабильность и нестабильность при демократии: Методологические подходы и оценки // Полис. 1998. № 1.
11. Митрохина Т. Н. Функциональность представительного органа власти // Парламентаризм в России и Германии. М., 2006.
12. Категории политической науки / Рук. автор. кол-ва А. Ю. Мельвиль. М., 2002.
13. Topf R. Beyond electoral participation // Citizens and the State / Eds. H. D. Klingeman,
D. Fuchs. Oxford: Oxford University Press, 1995. P. 51-95.
14. Klingeman H. D., Fuchs D. Citizens and the State: A relationship transformed // Citizens and the State / Eds. H. D. Klingeman, D. Fuchs. Oxford: Oxford University Press, 1995.
15. Norris P. Democratic Phoenix: Reinventing Political Activism. Cambridge: Cambridge University Press, 2002. P. 222-223.
16. Манен Б. Принципы представительного правления / Пер. с англ. СПб., 2008.
17. Аксенов К. Е., Зиновьев А. С., Плещенко Д. В. Крупный город — регион — Россия. Динамика электорального поведения на парламентских выборах // Полис. 2005. №2. С. 41-52.
18. Артамонова Н. В. Абсентеизм избирателей в контексте принципа свободных выборов // Адвокат. 2006. № 11.
19. Ахрименко А. С. Структурирование электорального пространства в российских регионах. Факторный анализ парламентских выборов 1995-2003 гг. // Полис. 2005. №2. С. 26-40.
20. Ахрименко А. С. Электоральное участие и абсентеизм в российских регионах: закономерности и тенденции // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 12. Политические науки. 2005. № 3.
21. Гельман В. Я. Электоральные исследования в российской политологии: «нормальная наука» в «нормальной стране»? // Развитие политической науки в России. М.: РОССПЭН, 2008.
22. Гаджиев К. С. Политическая наука. М., 1995.
23. Короткова Н. В. Гражданская культура как система политических ценностей // Гражданская культура в современной России: Сб. науч. работ грантополучателей МОНФ / Отв. ред.
E. Б. Шестопал (Науч. доклады. №83). М., 1999. С. 15-31.
Статья поступила в редакцию 17 декабря 2009 г.
