CC BY
319
УДК 930.85
СЛОВО СОИСКАТЕЛЮ УЧЕНОЙ СТЕПЕНИ
М. Л. Шуб
канд. культурологии, доцент, Челябинский государственный институт культуры E-mail: [email protected]
ФУНКЦИИ КУЛЬТУРНОЙ ПАМЯТИ
В последнее время все больше внимания в гуманитарной среде приковано к проблеме культурной памяти. Более того, на сегодняшний день можно говорить о сложившемся теоретико-методологическом направлении в изучении феномена памяти, так называемом memory studies. Однако единого подхода к осмыслению ее сущности так и не выработано. Дискуссионным остается и представление о ее функциях, о той роли, которую она играет в любом, в том числе и современном, социокультурном пространстве. Мы полагаем, что отчасти решение проблемы осмысления сущности культурной памяти может быть связано с четкой интерпретацией ее функциональной нагрузки. На основе анализа имеющихся по проблеме трудов, а также на базе собственного понимания вопроса мы выделили ряд функций культурной памяти. Накопительная функция сводится к хранению значимой для группы информации в виде символов, мифов, архетипических представлений; идентификационная заключается в обеспечении самоопределения членов группы во времени и пространстве; стабилизационная - в поддержании устойчивого существования группы, в том числе в периоды кризисов и потрясений; объяснительная функция проявляется в интерпретации наиболее значимых для группы смыслов и выработке соответствующих моделей поведения; легитимизирующая - в обосновании справедливости существования политического, нормативного и иного порядка группы и др. Таким образом, культурная память представляет собой совокупность значимых для группы смыслов и символов, транслируемых из поколения в поколение в символико-мифологизированной форме, и выполняет ряд функций, обеспечивающих стабильное, идентифицированное, осмысленное и условно предсказуемое существование группы.
Ключевые слова: память, культурная память, функции памяти, идентичность
Для цитирования: Шуб, М. Л. Функции культурной памяти / М. Л. Шуб //Вестник культуры и искусств. -2016. - № 4 (48). - С. 71-76.
Категория памяти (в ее коллективном, социальном измерении) является, пожалуй, одной из наиболее популярных в современной гуманитарной риторике: «Все говорит о том, что вокруг понятий памяти и воспоминания выстраивается новая парадигма наук о культуре» [1, с. 11]. Более того, на сегодняшний день сложилось теоретико-методологическое направление в изучении феномена памяти, так называемое memory studies, объединяющее самые разные ракурсы исследования - от феноменологического до историко-культурного. Однако статус данного направления при неуклонно возрастающем количе -стве работ по мемори-тематике остается достаточно дискуссионным.
Дискуссионным продолжает оставаться и сам феномен памяти, что, вероятно, и порождает такой пристальный интерес к нему уче-
ных самого разнообразного профиля - не случайно П. Нора называет современность «мемориальной нацией» [8, с. 146].
Обратимся к проблеме функций культурной (надиндивидуальной) памяти, поскольку иногда, чтобы понять суть феномена («что?»), следует первоначально обратиться к выполняемым им задачам («зачем?»).
Итак, по нашему мнению, можно выделить следующие функции памяти.
Накопительная (информационная). Она является генетической функцией памяти вообще и культурной памяти в частности, поэтому останавливаться на ее анализе подробно мы не будем.
Идентификационная. Пожалуй, в явной или контекстной форме данную функцию отмечают все исследователи, занимающиеся проблематикой памяти. А. Ассман даже ука-
71
зывала на то, что каждый из существующих типов памяти (биологический, социальный, культурный) соответствует уровням идентичности, которые обретает человек в течение жизни.
Идентификация, как известно, предполагает самоотождествление личности или группы с каким-либо основанием - социальным, историческим, культурным, этническим, ценностным и пр. Память содержательно и структурно выстраивает такое основание, «позволяя коллективу или отдельному человеку определиться в мире, понять, с кем они и против кого, зачем и для чего...» [2].
Идентификационная функция памяти, словно выраженная в названии картины П. Гогена «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?», позволяет обществу или отдельным его членам определить содержание общего для группы прошлого, источник бытия, а потому и сделать осмысленным актуальное существование, и наметить векторы развития в будущем.
В этом смысле память близка мифу, который для архаических обществ также был инструментом идентификации, о чем писал еще Э. Дюркгейм. Отсылая носителя мифологического сознания к правремени (изначальному прошлому) и позволяя обращаться к нему через ритуально-магические практики, через «вечное повторение» действий, некогда совершенных в этом правремени, миф формировал основание бытия, коллективную точку опоры, визуализировал и наполнял смыслом «историю» человеческих коллективов: «Ритуальное повторение обеспечивает единство группы во времени и пространстве. Через праздник как первичную организованную форму культурной памяти происходит возвращение к правремени сотворения мира, горизонт расширяется до космического, до времени творения. Соблюдение обрядов обеспечивает идентичность группы и функционирование мироздания» [1, с. 60].
Как показывает анализ исторического опыта, многие государства (и Швейцария в XVIII в., и Франция эпохи Наполеона, и тота-
литарные государства XX столетия и др.) в момент обретения независимости или кардинального политического переустройства использовали именно ресурсы памяти для отстройки новой «идеологии нации» (П. Нора), новой идентичности - конструируя новое прошлое для нового государства.
Сегодня такую «политику памяти» активно используют и значительно меньшие в сравнении с государством группы (разного рода субкультуры), все более и более активно пополняющие социальную карту мира. И нации, и локальные этнические коллективы, и государства, и сектантские объединения нуждаются в «своей истории», в своей точке отсчета, в собственных истоках (желательно уходящих вглубь веков).
Построение «эксклюзивного» и, самое главное, осмысленного прошлого позволяет группе, с одной стороны, дифференцироваться из социального окружения, осознать собственную специфику, а с другой - на основе общей памяти и общих корней обеспечить интеграцию членов группы, усилить центростремительные процессы в ней: «Общества просто приходили бы в упадок, если бы не существовало возможности объединить людей интересами, если бы не было тех идей и ценностей, в которые они верят и которые объединяют их общей пристрастностью и передаются из поколения в поколение» [7].
Я. Ассман, говоря о специфике памяти об умерших, такую интегративную функцию памяти называет ретроспективной, поскольку именно посредством памяти о некогда живших членах группы поддерживается их присутствие в настоящем и обеспечивается, таким образом, собственное единство и целостность [1, с. 64].
В целом можно сказать, что существуют две основных стратегии шешогу-иденти-фикации. Первая, внешняя, основана на «политике памяти», на целенаправленных усилиях властных, политических, финансовых и иных элит по формированию заданного образа прошлого и на определяемой этим образом коммеморативной стратегии (то, что
72
П. Нора назвал исторической памятью). В этом случае идентификация осуществляется через реализацию внешних по отношению к группе усилий.
Внутренняя же идентификация, хотя и может дополняться внешними влияниями, связана прежде всего с естественной межпоколенной коммуникацией, основанной на традиции и трансляции посредством ее социального опыта (социальная память по П. Нора).
Таким образом, выполняя идентификационную функцию, память, во-первых, формирует представление у группы о ее прошлом, во-вторых, специфицирует группу по отношению к другим социальным образованиям и, в-третьих, на основе формирования чувства уникальности способствует сплочению отдельных индивидов в единый коллектив, связанный общими смыслами, ценностями, моделями поведения и пр.: «Коллективная память очерчивает границы социальной общности и создает ее идентичность, предписывая долго помнить определенные вещи определенным образом и табуируя сомнения в канонической версии и возможность иных интерпретаций» [3, с. 144].
Стабилизационная функция (обеспечение чувства непрерывности времени).
Потребность в ощущении непрерывности времени имманентно свойственна человеку и обеспечивает его психологический комфорт. А, соответственно, точки временного разрыва или разлома нарушают его гармоничные взаимоотношения с миром: «Память остается способностью пробегать время, восходить по нему так, что в принципе ничто не мешает совершать это движение, не нарушая его непрерывности» [10, с. 137].
Временная непрерывность, хронологический синкретизм, свойственный еще древним сообществам, в масштабах культуры обеспечивается и поддерживается памятью, основанной на традиции, смягчающей кризисы переходных периодов, смен поколений, укладов и режимов и в целом снимающей дискомфорт существования человека во времени. В случае отмирания такой формы памяти, как
писал П. Нора, возникают искусственные формы поддержания непрерывности времени -историческая память, места памяти и пр.: «Чувство непрерывности находит свое убежище в местах памяти» [8, с. 17].
В этом смысле память вновь можно сравнить с мифологией, которая, формируя цельное и непротиворечивое временное пространство, не знала ни периодизации, ни даже четкого разделения модусов времени. В пространстве мифа нет безвозвратно ушедшего и вышедшего из-под влияния человека прошлого, а есть лишь правремя, и возвращение к нему обеспечивает его непрерывную актуальность и монолитность хронобытия человека в целом: «Культурная память как творческий механизм не только панхронна, но противостоит времени. Она сохраняет прошедшее как пребывающее. С точки зрения памяти как работающего всей своей толщей механизма, прошедшее не прошло» [5, с. 201].
Примерно о таком свойстве памяти задолго до Ю. М. Лотмана писал великий русский религиозный философ С. Франк: «Это сверхвременное единство рода, нации, класса, государства, сословия, в известном смысле и всего человечества. есть не субъективная "иллюзия", не создание "нашей мысли", а объективный реальный факт духовной жизни, обнаруживающий свою действенную силу во всем ходе общественной жизни» [11, с. 83-84].
Об этом же в контексте рассуждений о символических универсумах, упоминали и П. Бергер и Т. Лукман.
Объяснительная функция. Она отчасти является производной от идентификационной, поскольку в рамках последней, как мы уже отмечали, у группы формируется представление о прошлом, своего рода «обосновывающее воспоминание» [1, с. 54]. Память многими исследователями сравнивается со своеобразным архивом значимой для группы информации. Данный архив, по Я. Ассману, сохраняет, реактуализирует и транслирует социально ценные смыслы [Там же, с. 57].
Реализация данной функции не обеспечивает построение рационально обоснованной
73
картины мира, а способствует формированию пространства опыта, смыслов: «Основной смысл памяти состоит в том, что мы можем назвать "опытом"... Более точно - историческая память обозначает восстановление и преобразование этого опыта в нарратив» [Там же, с. 148-149].
Кроме того, память выполняет еще ряд функций, связанных с накоплением ею социально значимого для группы опыта, которые мы не будем выделять отдельно, а упомянем в назывном порядке.
Помимо того, что память формирует у группы представление о ее прошлом, корнях и истоках, она также моделирует некое желаемое будущее. Вообще культурная память удерживает наиболее существенные для группы, смыслонаполненные контенты, задающие ее членам ценностную и поведенческую матрицу, горизонты предельно допустимого. Поэтому она ориентирована либо на стимулирование повторения сакрального, предельно значимого, воспроизведение героического, либо на стимулирование запрета на повторение травмирующего опыта. В этом смысле память выполняет «иммунитетную», защитную функцию. Особенно явно она проявилась на фоне потрясений XX в. (двух мировых войн, геноцидов, Холокоста и др.) и стала звучать в гуманитарной риторике как наиболее значимая. «Помнить, чтобы никогда не повторить» - так обозначил смысл памяти директор израильского национального мемориала Катастрофы (Холокоста) и Героизма Яд ва-Шем.
Кроме того, поскольку память сохраняет и транслирует только значимые для группы воспоминания, позволяющие ее членам выстраивать социально одобряемые модели поведения, а также, как мы уже неоднократно говорили выше, содержание памяти той или иной группы релевантно ее (группы) настоящему, она выполняет и нормативно-регулятивную функцию.
Легитимизирующая функция. Ее сущность заключается в том, что память обосно-
вывает право чего-то или кого-то на существование в настоящем. А. Васильев считает ее наиболее значимой наряду с функцией идентификации. Ш. Линд указывает на то, что обеспечение легитимности чаще всего связано с борьбой за власть - политическую (легитимность права на власть), интеллектуальную (легитимность права на мнение), материальную (легитимность права на владение) [2].
Ж. Ле Гофф, указывая на бессознательную природу исторической памяти, видит в этом угрозы для ее манипулятивного использования различными «мыслящими сообществами» [4, с. 6]. Для любых господствующих групп, полагает исследователь, контроль над памятью и забвением, совершение манипуля-тивных действий над ними является одной из приоритетнейших задач [4, с. 82].
Компенсаторная функция. Реализация данной функции подразумевает компенсацию несовершенства настоящего через конструирование «идеального» прошлого. И мировая мифология, и литературное наследие дают обширный эмпирический материал, подтверждающий данный постулат. Справедливости ради отметим, компенсаторная функция может осуществляться и по отношению к будущему в форме утопий.
Л. П. Репина такую способность памяти называет контрапрезентностью (контрфактичностью). Она связана с «ощущением несовершенства настоящего и обращением к прошлому как к "золотому веку", "героической эпохе" и т. п. Здесь настоящее критикуется с точки зрения "прекрасного прошлого", сравнение с которым раскрывает все несовершенство текущего положения дел» [9, с. 818].
Таким образом, можно констатировать, что память, понимаемая как надиндивиду-альный феномен, представляет собой крайне сложный и неоднозначно трактуемый конструкт, реализующий целый комплекс чрезвычайно важных для культуры функций и поддерживающий во многом ее жизнеспособность.
74
1. Ассман, Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности / Я. Ассман; пер. с нем. М. М. Сокольской. - Москва: Языки славянской культуры, 2004. - 368 с.
2. Васильев, А. Memory studies: единство парадигмы - многообразие объектов [Электронный ресурс] / А. Васильев // Новое литературное обозрение. - 2012. - № 117. - Режим доступа: http://www.nlobooks.ru/node/2640. -Дата обращения: 01.08.2016.
3. Васильев, А. Воплощенная память: коммеморативный ритуал в социологии Э. Дюркгейма / А. Васильев // Социологическое обозрение. - 2004. - Т. 13. - № 2. - С. 141-167.
4. Ле Гофф, Ж. История и память / Жак Ле Гофф; [пер. с фр. К. 3. Акопяна]. - Москва: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2013. - 303 с.
5. Лотман, Ю. М. Память в культурологическом освещении / Ю. М. Лотман // Избранные статьи. - Таллинн: Велес, 1992. - Т. 1. - С. 200-202.
6. Мегилл, А. Историческая эпистемология / А. Мегилл. - Москва: Канон+: Реабилитация, 2007. - 480 с.
7. Московичи, С. Социальное представление: исторический взгляд [Электронный ресурс] / С. Московичи // Психологический журнал. - 1995. - Т. 1. - № 1. - Режим доступа: http://web-local.rudn.ru/web-local/uem/ido/psix_lich/ch10_1.html.
8. Нора, П. Проблематика мест памяти // Франция-память / П. Нора, М. Озуф, Ж. де Пюимеж, М. Винок. -Санкт-Петербург: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 1999. - 333 с.
9. Образы времени и исторические представления: Россия - Восток - Запад / под ред. Л. П. Репиной. - Москва: Кругъ, 2010. - 960 с.
10. Рикёр, П. Память, история, забвение / П. Рикёр. - Москва: Издательство гуманитарной литературы, 2004. -728 с. - (Французская философия XX века).
11. Франк, С. Л. Очерк методологии общественных наук / С. Л. Франк. - Москва: Берег, 1922. - 124 с.
Получено 02.08.2016
M. Shub
Candidate of Culturology, Docent, Chelyabinsk State Institute of Culture and Arts E-mail: [email protected]
FUNCTIONS OF CULTURAL MEMORY
Abstract. In recent years more and more attention in the humanitarian environment is confined to the problem of cultural memory. Moreover, today we can speak about the current theoretical and methodological direction in the study of the phenomenon of memory, the so-called memory studies. However, a unified approach to understanding its essence has not worked out. Still remains controversial and the performance of its functions, the role it plays in all, including modern socio-cultural space.
We believe that part of the solution to the problem of understanding the essence of cultural memory may be associated with a clear interpretation of its functional load. On the basis of analysis available on the issue papers, as well as on the basis of its own understanding of the issue, we have identified a number of features of cultural memory.
The storage function is to storage of meaningful groups of information in the form of symbols, myths, archetypal representations; identification is to ensure the identity of group members in time and space; stabilization -maintaining the sustainability of the group, including in times of crisis and upheaval; an explanatory function is manifested in the interpretation of the most significant for the group of meanings and defining appropriate behavior patterns; legitimizing in the justification of the existence ofpolitical, regulatory and other order groups, etc.
75
Thus, cultural memory is a set of important for the group of meanings and symbols transmitted from generation to generation in symbolic and mythical form, and performs a number of functions, providing a stable, identified, meaningful and conditionally predictable existence of the group.
Keywords: memory, cultural memory, memory functions, identity
For citing: Shub M. 2016. Functions of cultural memory. Culture and Arts Herald. No 4 (48): 71-76.
References
1. Assman IA. 2004. Kul'turnaya pamyat': Pis'mo, pamyat' o proshlom i politicheskaya identichnost' v vysokikh kul'turakh drevnosti [Cultural memory: Letter, memory of the past and political identity high cultures of antiquity]. Moscow: Yazyki slavyanskoy kul'tury. 368 p. (In Russ.).
2. Vasilev A. 2012. Memory studies: edinstvo paradigmy - mnogoobrazie ob''ektov [Memory studies: unity of a paradigm - variety of objects] [Electronic resource]. Available from: http://www.nlobooks.ru/node/2640 (accessed: 01.08.2016). (In Russ.).
3. Vasilev A. 2004. Embodied memory: commemorative ritual in sociology of Emile Durkheim. Russian sociological review. Vol. 13. No 2: 141-167. (In Russ.).
4. Le Goff Zh. 2013. Istoriya i pamyat' [History and memory]. Moscow: Rossiyskaya politicheskaya entsiklopediya (ROSSPEN). 303 p. (In Russ.).
5. Lotman IU. 1992. Pamyat' v kul'turologicheskom osveshchenii [Memory in culturological lighting]. Tallinn: Veles. Vol. 1. P. 200-202. (In Russ.).
6. Megill A. 2007. Istoricheskaya epistemologiya [Historical epistemology]. Moscow: Kanon+: Reabilitatsiya. 480 p. (In Russ.).
7. Moskovichi S. 1995. Sotsial'noe predstavlenie: istoricheskiy vzglyad [Social representation: historical look] [Electronic resource]. Available from: http://web-local.rudn.ru/web-local/uem/ido/psix_lich/ch10_1.html (accessed: 09.07.2016). (In Russ.).
8. Nora P., Ozuf M., Piuimezh Zh. de, Vinok M. 1999. Perspective of places of memory. Frantsiya-Pamyat' [FranceMemory]. Saint Petersburg: Publishing house of the Saint Petersburg State University. 333 p. (In Russ.).
9. Obrazy vremeni i istoricheskie predstavleniya: Rossiya - Vostok - Zapad [Images of time and historical representations: Russia - the East - the West]. 2010. Repina L., ed. Moscow: Krug''. 960 p. (In Russ.).
10. Ricoeur P. 2004. Pamyat', istoriya, zabvenie [Memory, history, oblivion]. Moscow: Izdatel'stvo gumanitarnoy literatury. 728 p. (In Russ.).
11. Frank S. 1922. Ocherk metodologii obshchestvennykh nauk [Sketch of methodology of social sciences]. Moscow: Bereg. 124 p. (In Russ.).
Received 02.08.2016
76
