CC BY
0
ИСТОРИЯ И ТЕОРИЯ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ History and Theory of Historical Sciences
А.Б. Асташов
Фронт и тыл России в Первой мировой войне: взаимовосприятие и взаимодействие
A.B. Astashov
Russia's Fighting Front and Home Front in the First World War: Mutual Perception and Interaction
Основными характеристиками Первой мировой войны являлись всеобщность, всеохватность, расширение мобилизации, кроме театра военных действий, на политику, экономику, интеллектуальную жизнь. Такая война в своей идеальной конструкции тяготеет к «тотальной война», и проявляет основные признаки современного общества с его связностью всех материальных, социально-политических, моральных институтов, преданностью всего населения делу обороны1.
Одним из центральных признаков такой войны является единство фронта и тыла, взаимозависимость и согласованность военно-материальных форм борьбы на линии огня и социально-экономического обеспечения военных действий в тылу, что делает войну народной, национальной. При этом происходит стирание грани между фронтом и тылом, где население театра военных действий и глубокого тыла является частью такого противостояния, а человек с ружьем или рабочим инструментом превращается в «рабочего войны», единого пространства борьбы и труда.
В отечественной историографии проблема взаимодействия фронта и тыла представлена односторонне и в отрыве от двух составляющих. Или это материально-техническое обеспечение армии, то есть работа службы «тыла», или как часть внутренней политики, политической борьбы, включая настроения, моральное состояние различных слоев населения и его общественно-политических групп, а также правящих кругов, особенно военных и гражданских2.
Важное значение в решении поставленной проблемы имеет пример взаимодействия фронта и тыла, который можно искать в опыте западных стран. К началу XX в. страны Западной Европы и Америки
решили проблемы создания индустриального общества, завершили этап модернизации. В этих странах в целом были решены проблемы политического участия широких слоев населения, достигнуто национальное единство по основным вопросам внутренней и внешней политики. Перед войной происходило соединение социальных интересов широких масс с политическими интересами правящих классов. В целом еще до войны создавалась поддержка населением внешнеполитических целей страны, то есть единство фронта и тыла3.
Главным условием успешного участия в международном военном конфликте было единство фронта и тыла через организацию единого центра борьбы, решавшем две основные задачи: социально-политической организации страны для обороны и экономической организации народного хозяйства. В Германии и Австро-Венгрии это были законодательные собрания, находившиеся в значительной мере под влиянием военного руководства (ставки или Военного министерства). Во Франции и Италии такими центрами стали парламенты под руководством межпартийной коалиции. В Англии центром обороны стало созданное вне парламента Министерство вооружений Ллойд Джорджа, диктовавшее правительству политику мобилизации сил страны. В США таким центром была администрация президента Г. Вильсона, испытывавшее мощное влияние общественных патриотических организаций.
Воевавшие страны успешно проводили в жизнь программу организации страны для обороны на основе единения партийно-политических и общественных сил. Руководящие органы этих стран допустили вхождение или в парламент, или прямо в правительство, представителей социалистических, нереволюционных партий. В этих странах был заключен «гражданский мир», означавший отказ от публичной критики друг друга, от всеобщих выборов, промышленное перепмирие с профсоюзами, которые фактически стали частью военного аппарата защиты социальных и трудовых интересов широких масс, в свою очередь принявших лозунг «защиты отечества» и «борьбы за демократию»4.
Важнейшими мероприятими в экономике воюющих стран стало создание регулирующих органов, милитаризация предприятий, запрет забастовок. Эти меры дополнялись практикой социального обеспечения широких масс населения: проведением государственной монополии на хлеб, топливо, транспорт, введением твердых цен, распределением товаров первой необходимости посредством аппарата кооперации, органов местного самоуправления. Меры регулирования экономики превратились в главный способ ведения современной, тотальной войны. Особенно активно поддерживали эти меры социалистические партии, видя в них приближение к своим социально-экономическим идеалам. Особенностью патриотического движения практически во всех странах было требование после-
военных перемен в политической и социальных областях, используя опыт социального контроля, раенства в годы войны, развитие демократии, правовой системы общества5.
Для решения проблемы взаимовосприятия и взаимодействия фронта и тыла на русском театре военных действий предлагается решить такие задачи. Каким мыслился центр объединения фронта и тыла и каковы были шансы на реализацию такой формы руководства? Какой характер социально-политического объединения, «организации страны для обороны», являлся наиболее актуальным и реалистическим? Какие модели организации народного хозяйства как формы социально-экономического объединения страны считались в годы войны наиболее приемлемыми? Была ли в целом разработана модель современной войны в 1914-1918 гг. и каковы были шансы на ее реализацию.
Борьба за центр организации страны для обороны
Первым вопросом во взаимоотношениях фронта и тыла в России было определение центра как организатора страны для обороны. Уже до начала войны стало очевидным претензии на такой центр военного командования, Ставки, еще при разработке Положения о полевом управлении войск в военное время 1914 г.
Основными положениями предвоенного проекта было отделение хозяйственного управления группы армий (фронтов) от оперативного управления в виде Главного начальника снабжений с подчинением ему фронтового тыла армий и начальников военных округов по всем административно-хозяйственным вопросам. Это означало подчинение военным гражданских властей на театре военных действий, а также губерний, не входивших в театр военных действий, но подчинявшихся через гражданские власти военным6.
Такая доминирующая роль военных в губерниях, входящих в театр военных действий или примыкавших к нему, вызвала возражения в руководстве страны. В Совете министров обращали внимание на такие права военных по Положению, как введение или отмена военного положения на территориях хотя и театра военных действий, однако в местах, формально подчинявшихся гражданским властям, что противоречило Основными государственными законами империи. Правда, предполагалось, что такие чрезвычайные полномочия могут быть предоставлены военной власти только в завоеванных местностях для военных же целей. В Совете министров выступали против самого характера подчинения гражданской власти военным, его неточной определенности, расплывчатости. Министры критично отзывались о проекте, предоставлявшем громадные права военным властям. Несмотря на замечания, Положение было принято без окончательного обсуждения 16 июля 1914 г. и практически без поправок7.
В литературе указывается, что такое несоответствие Положения принятым законам оправдывалось тем, что верховным главнокомандующим должен был назначен сам царь8.
Более логичным, однако, считать, что Положение создавалось на случай ведения военных действий на территории противника, что давало военным широкие права в отношении гражданского населения. Об отступлении и возможности вмешательства военных в гражданские дела самой империи никто не думал. Из-за смещения фронта в ходе «Великого отступления» в ведение фронта, то есть военных, попал и ближайший тыл на театре военных действий, и частично также и глубокий, которые военные стали рассматривать как зону ресурсов для армии. Само же право военных вмешиваться в действия гражданских властей проистекало из-за недостаточности снабжения тылом фронта. Особенно активно на этих правах настаивало командование Северного и Западного фронтов, постоянно высказываясь за ведение современной технической войны на основе всемерной систематизации и плановости, причем как на фронте, так и в тылу9.
Военные власти в первый период войны не требовали отдать им нити руководства в стране в деле обороны. Они, однако, настаивали, чтобы тыл не жалел усилий в деле мобилизации ресурсов. Вопрос этот возник еще зимой-осенью 1915 г., когда командование активизировало деятельность по реквизиции «местных средств» (крупного рогатого скота, лошадей, повозок) в Прибалтике. Однако вскоре штаб Северного фронта столкнулся с массовым уклонением от этого вида государственной повинности со стороны крупных помещиков немецкой национальности, опиравшихся на чиновников на местах и в Петрограде. В результате противнику достались крупные запасы продовольствия. С этого времени в военном командовании стали складываться настроения против помещиков и поддерживавших их чиновников как пособников противнику. Это стало причиной суровых условий летней реквизиции скота, проводившейся в значительной степени именно против богатых собственников. В свою очередь это вызвало резкие нападки в Совете министров против «варварских» приемов реквизиции, за разграничение влияния военных и гражданских властей10.
Другим пунктом разногласий между военными и гражданскими властями стало массовое выселение населения Галиции и Польши с театра военных действий. В Совете министров эти действия военных вызывали осуждение, рассматривались как «безумные». Министры указывали на характер войны, ведущейся на громадных площадях, которые невозможно было «превращать в пустыню», как это было в Отечественной войне 1812 г. Военные, однако, видели в такой критике их действий недостаточно патриотическую позицию, а главное - нежелание пожертвовать имуществом, в основном богатых граждан. Особенно активно Совет министров выступал против
массовой высылки евреев, требуя «не раздражать» их, принять во внимание их значение в финаннсовых делах России, в международных кругх и т.п. При этом в Совете министров отказывалась принимать обвинения в «шпионстве» евреев, их вредной мошеннической деятельности и т.п.11 Тем самым в Ставке о укреплялись обвинениях граждданских, тыловых властей в филосемитизме, потворстве помещикам.
Крупной проблемой в отношении фронта и тыла было снабжение армии продовольствием, особенно мясом. Вопрос резко обострился в разгар «Великого отступления». В этой ситуации военные власти в августе-сентябре 1915 г. перешли к тотальной реквизиции скота для обеспечения армии. Реквизиция сопровождалась массовым насилием, произволом со стороны отдельных частей, простых солдат по отношению к населению, что вызвало новый протест Совета министров. Средством ускорения («проталкивания») продвижения массы беженцев была реквизиция имущества выселяемых (повозки, лошади, скот) в обмен на квитанции, по которым уже в тылу можно было получить вознаграждение. Положение беженцев стало трагическим, когда государственные казначейства в тылу отказались оплачивать предъявленные квитанции беженцев, ссылаясь на их неправильное оформление. Это привело к массовому обнищанию миллионов беженцев в тылу, что стало одним из очагов социальной напряженности в стране. Подобного рода «реквизиции» продолжались вплоть до революции, когда само слово «реквизиция» стало синонимом грабежа со стороны воинских частей12, а во время революции превратилось в главное оружие уже революционного тыла против нового врага: «буржуазии».
Помощником военным в деле мобилизации тыла были общественные организации - всероссийские Союзы земств и городов. Формально союзы помогали раненым русской армии в тылу, но затем их деятельность распространилась на кормление солдат, беженцев, на решении санитарных проблем. Работа союзов развивалась вширь (фронт, тыл), вглубь (различные виды гуманитарной деятельности), и на будущее, выстраивание социальной инфраструктуры города и села на послевоенное время13. Работа союзов над социальными проблемами обнимала проблемы снабжения горожан и лиц, временно проживавших в городах в годы войны, продовольствием, топливом, жилищами, трудом. Для деятельности союзов была характерна широкая общественная инициатива; она объединяла вокруг союзов рабочие, предпринимательские, кооперативные, благотворительные организации. Союзы имели все те преимущества, которых, по мнению военных, не хватало центральным, вообще гражданским властям, правительству. Союзы были крайне энергичны в своей деятельности, часто шли на риск, брались за работу в новых областях, пренебрегая бюрократическими мелочами. Союзы, представляли параллельную деятельность помощи фронту и тылу,
образовали слитность фронта (помощи армии) и тыла, правда охватывая только небольшие участки зоны борьбы. Деятельность союзов рассматривалась как эталон участие тыла в работе на оборону.
Военно-общественные организации, включая и Военно-промышленные комитеты, и рабочие группы при них, трактовали свою деятельность как «организацию страны для обороны». С весны 1915 г. стал складываться блок общественности, который объединил деятелей городского и земского самоуправления, кооперации, торгово-промышленных кругов, научных обществ, работников земской и городской статистики14. Общественные организации выступали за создание общеимперского органа, контролируемого «организованной общественностью», под которой понимались союзы и Военно-промышленные комитеты, и «страной», под которой понимались научные, общественные, рабочие, кооперативные организации, профсоюзы, больничные кассы, принимавшие участие в «великой задаче снабжения армии»15. Это напоминало «министерство вооружения» Л. Джорджа в Англии. По общественно-политической окраске такой общественно-демократический блок объединял леворадикальных кадетских, прогрессистских партийных деятелей и социалистов оборонческого толка. Главные усилия общественники сосредоточили на проведении регулирующих мероприятий, сочетавшихся с социальным обеспечением широких масс населения.
Казалось, что в стране уже был создан крепкий тыл в качестве подспорья фронту16. Проблема была, однако, в абсолютном неприятии бюрократией общественной работы. К тому же союзы не объединяли большинства населения в стране, особенно армейские мас-сы17.
Другим возможным центром страны для обороны являлся созданный в Государственной думе «Прогрессивный блок», который выступал за создание правительства, сформированного «обществом», но «облеченного доверием» царя. В экономической части блок выступал за проведение регулирующих мероприятий.
В целом работа общественников на оборону являлась альтернативой деятельности царского правительства. Не случайно, что в самом первом составе «однородного» Временного правительства практически все посты были заняты деятелями военно-общественных организаций. На самом деле все деятели общественности, т.е. союзов, Военно-промышленных комитетов, трудовиков, оборонцев были объединены идей рождения новой нации в ходе организации страны для обороны, которой только еще предстояло возникнуть. В этом и была причина их привязанности к войне как средству сплочения, организации, воспитания масс во главе с демократией и прогрессивной общественностью. Союзниками военного руководства и военно-общественных организаций, казалось, являлись солдатские массы, рабочие оборонных предприятий и широкие круги городской и сельской демократии. Однако их оппозиционность к царским вла-
стям вызывалась не желанием сделать более эффективными военные действия, а отвержением тягот, вызванных самой войной.
Кризисная ситуация со снабжением армии, нарастание политического кризиса весной летом 1915 г., а также отношения с общественными организациями, покровительство им в деле расширения их функций на фронте и в тылу способствовали пересмотру взглядов военного командования на свою роль в переустройстве тыла. Прежде всего, вставал вопрос о самом контроле над центром принятия решений, то есть Петроградом. Первоначально вопрос ставился исключительно в плане борьбы с «германизмом», немецкой угрозой. Примером этому было дело полковника Мясоедова. Оно было разработано и проведено в жизнь силами штаба Северо-Западного фронта, а также ряда судебных инстанций этой части театра военных действий. Несмотря на то, что на первом месте фигурировала концепт «германской опасности»18, а в литературе все дело переводится в личные отношения (царица, двор, неприятие ими военных и т.п.), подлинной целью противоборства этих центров было подчинение центральных ведомств политике военных в области экономики: борьбе со спекуляцией, наведении порядка в деле снабжения Петрограда и т.п.
Уже в декабре 1915 - начале 1916 гг. контрразведка Петроградского военного округа и штаб Северного фронта начали следственное дело против группы торговцев, состоявших членами петроградской Калашниковской хлебной биржи. Его целью было ограничение деятельности и влияния крупных торговых и финансовых воротил в Петрограде19.
Для установления контроля над Петроградом принимались различные меры. Важнейшая - отстранение от должности ряда военных чиновников Петроградского военного округа, для чего, с подачи руководства Северного фронта и под давлением фронтовой контрразведки, была создана комиссия, работа которой проходила в период расследования деятельности крупных спекулянтов, деятелей Калашниковской хлебной биржи. В течение последовавших месяцев, вплоть до революции, атака на петроградское начальство со стороны штаба фронта и далее рассматривалась как борьба против спекулянтов. Об этом свидетельствует последнее дело комиссии Н.С. Батюшина, главы контрразведки штаба Северного фронта, против крупных спекулянтов и дельцов (Д.Л. Рубинштейна и других)20.
Военные продвигали и более амбициозные планы по организации народного хозяйства. Для этого они предлагали ввести милитаризацию экономики путем прикрепления рабочих на предприятиях, резко расширить саму территорию театра военных действий, чтобы таким образом самим распоряжаться трудовыми ресурсами, отказывая в этом гражданским властям21. В этой деятельности военные всемерно поддерживали усилия общественных, национальных, беженских организаций и т.п. В июне 1916 г. в докладе на совещании
в Ставке ее начальник штаба М.В. Алексеев предложил учредить должность Верховного министра обороны, которому подчинялись бы все министерства и подчиняющегося только царю22. Но судя по журналу и записям заседания Совета министров, вряд ли предложение Алексеева носило ультимативный характер. В конечном счете вместо диктатуры Ставки была учреждена «диктатура» председателя Совета министров Б.В. Штюрмера с неопределенными полномочиями. Можно согласиться с исследователями, считающими, что именно в июне-июле 1916 г. произошел «развал существовавших центров принятия решений». Это отразилось и на провале принятия регулирующих мер в экономике: правительство так и не смогло ввести хлебную монополию, твердые цены на продовольствие и топливо, распределительную систему перевозок. При этом гражданские власти отказывались удовлетворить требования Ставки о расширении театра военных действий, где военные пытались ввести ограниченные формы регулирования народного хозяйства23.
Отказ от проведения общих реформ не остудил желание военных активизировать меры по наведению дисциплины в самой армии. Важнейшей из них была проблема дезертирства, связывавшей фронт и тыл. Это явление широко распространилось с осени 1916 г. особенно в районе Северного фронта, включая Петроград, где находилось множество запасных полков, являвшихся рассадниками дезертирства. На решение проблемы дезертирства претендовали штабы Северного фронта и Петроградского военного округа. На Северном фронте пошли по пути содержания дезертиров в специальных командах запасных батальонов с крайне жестким режимом содержания, вынуждая таким образом дезертиров самим отправляться на фронт. В Петрограде градоначальник С.С. Хабалов предложил оставить систему запасных батальонов для содержания в них подозреваемых и разыскиваемых в подчинении фронтового начальства. Однако он полагал, что дезертиры, уличенные в совершении преступлений вне их частей, должны быть отданы для наказания военно-окружному начальству с назначением для них ускоренного военного суда. А так как большинство дезертиров занимались преступной деятельностью в Петрограде и его окрестностях, это означало бы, что значительная часть солдатской массы переходила бы под контроль военно-окружного начальства. Однако из этой попытки ничего не получилось: фронтовое начальство категорически отказалось передавать «своих» дезертиров округу. В результате шанс блокировать беспокойный и преступный солдатский контингент был упущен24.
Одним из последних эпизодов противоборства военных и гражданских властей был вопрос о контроле над петроградской цензурой. Военные требовали, чтобы циркуляры МВД по петроградской цензуре проходили согласование в письменной форме со штабом фронта. Но министр внутренних дел А.Д. Протопопов с личного согласия царя отверг притязания штаба фронта.
Завершающим аккордом борьбы военных и гражданских властей было решение царя 3 феврале 1917 г. о выделении Петроградского военного округа в самостоятельную административную единицу с подчинением военному министру, а фактически - под контроль гражданских властей, что осложнило предотвращение волнений в Петрограде25.
Мобилизация тыла
Кроме попыток создания единого центра обороны, армия столкнулась с задачей организации собственного тыла, особенно для оборонительных работ.
Организацию рабочей силы в тылу армии военные считали государственной потребностью столь же необходимой и неотложной, как и формирование самой армии, поскольку «рабочий такой же воин, как и тот, который сидит в окопах, но только вооружен он вместо ружья, лопатой и топором». Однако выполнение этой задачи предполагало слом сопротивления структур, установок населения, находившегося в рамках традиционных представлений о труде и своем домашнем семейном хозяйстве. Сначала военные власти использовали материальную заинтересованность, привлекая на работы крестьян с театра военных действий за солидную в то время плату, равную средней плате крестьянина. При этом надо был сохранить баланс между обеспечением работой фронта и своего домашнего хозяйства, продукты от которого также являлись важным ресурсом для армии.
Однако, уже летом 1915 г. в деле привлечения крестьянства на окопные работы разразился серьезный кризис. Основным контингентом рабочей силы были крестьянки, которые вступали в обширные половые связи с солдатами, что вело к нарушению рабочей дисциплины и массовому распространению венерических болезней на фронте и в тылу. Привлечение вместо крестьян нового рабочего ресурса в количестве 1 млн человек среди военнопленных-славян (чехов, словаков, поляков, русин) вызвало возражение из-за необходимости их использования в непосредственной близости от линии фронта. Тогда весной 1916 г. власти попытались использовать в качестве рабочих-окопников жителей («инородцев») Средней Азии, Туркестана (реально - казахов, киргизов, сартов и других). Эти жители еще со времени вхождения народов Средней Азии в состав России были избавлены от всеобщей воинской повинности, главным образом в связи с трудностями исполнения этой гражданской обязанности: они не были образованы, существовавшие у этих народов глубоко традиционные привычки в отношении родства, внутрисемейных обязанностей не позволяли осуществить даже учет военнообязанных. И все же военные власти попытались привлечь этот ресурс, поскольку «привлечение полудиких инородцев для работ в
России... окажет огромное влияние на... их отношение к коренной России к ее государственный власти, на культуру и развитие этих нетронутых еще сил России. пораженных ее величием»26. Попытка военных силой обеспечить трудовую повинность привела к обширному восстанию народов Средней Азии в 1916 г.
Несмотря на то, что определенный контингент «инородцев», а также представителей «желтого труда» (из Китая, Кореи и Персии) попали поздней осенью на фронт и использовались в качестве рабочей силы, ее эффективность была крайне низка. Причиной было само неприятие промышленного, в своей сущности, труда на фронте (анонимность, нормировка, технология, дисциплина), несоблюдение санитарных норм на работах и в местах жительства. Кроме того, военные вообще не доверяли китайцам, обвиняя их в шпионаже. В целом вплоть до 1917 г. сохранялась нехватка окопных рабочих, которые к тому же работали крайне неохотно и бежали в значительном количестве с мест работ. Оставалась и проблема привлечения женщин к принудительному труду. Их число составляло около 50% рабочих-окопников. Освобождение женщин от принудительного труда, чего требовали интересы домашнего хозяйства, а также врачи, могло повлечь за особой невыполнение нарядов. К тому постоянно нарастало недовольство населения вообще трудовыми реквизиция-
27 ми27.
Была и проблема мобилизации рабочих оборонных предприятий. Из-за недостатка квалифицированных рабочих предприятия требовали исключения их от мобилизации, а нехватку рабочих восполняли неквалифицированным персоналом. Такая тактика привела к завышенным требованиям рабочих, распространению забастовок, или уклонения от работы (уходом в летние месяцы в деревню на сельхозработы). Власти не только воздерживались применять к ним меры наказания, но наоборот: увеличивали зарплату, обеспечивали рабочих продуктами и т.п., чем возбуждали зависть рабочих и недовольство владельцев частных предприятий, видевших в таком потакании социальные обязательства перед рабочими на будущее. Конфликт с рабочими превратили в один из центральных перманентных кризисов между фронтом (военными) и тылом (рабочими всех видов предприятий). Вместо складывания социального партнерства во имя организации страны для обороны, каждая из сторон пыталась в годы войны уменьшить меры социальных обязательств в настоящее или на будущее время28.
Кроме проблемы мобилизации театра военных действий, перед страной, военным руководством стояла задача приведения на уровень современной войны самой армии, крестьянской по своему составу и испытывавшей груз традиционализма во фронтовой повседневности. В течение войны настроения армии трансформировались от «бодрых» в виде «пассивного патриотизма» или «жертвенного героизма» до упаднических или прямо пораженческих. Показателем
этих настроений было нарастание воинских преступлений в течение всей войны: сдача в плен (3,6 млн человек, то есть 24 % всех призванных), массовое дезертирство (свыше 450 тыс. только задержанных до начала революции), членовредительство (около 200 тыс. «па-лечников»). Дезертиры не только оказывали негативное действие на состав армии, но и являлись серьезным фактором общей преступности («социального бандитизма»). На фронте они участвовали в незаконных реквизициях, погромах, прямых грабежах. В тылу они терроризировали местное население, выступали зачинщиками антивоенных беспорядков, продовольственных бунтов. Важным показателем кризиса в армии были широко распространившиеся религиозно-пацифистские настроения29, чему ни командование, ни церковь не в силах были противостоять. Армию неоднократно постигали волны морального кризиса. Особенно серьезным был кризис конца 1916 - начале 1917 гг., когда в армии разразились солдатские бунты, отказы идти в бой, прямые восстания. Наиболее опасная ситуация сложилась в Петроградском районе. Здесь были сосредоточены до полумиллиона запасных солдат, готовившихся к отправке на фронт. Здесь же скопилось несколько десятков тысяч дезертиров, вступивших в контакт с запасниками, городскими низами, страдавшими от затянувшейся войны.
Антивоенные настроения широко распространились по всей стране. Недовольно затягиванием войны было крестьянское население потребляющих, как правило, северных, промышленных, губерний из-за дороговизны на продукты первой необходимости. Но и население производящих, южных, губерний выражало недовольство нехваткой или дороговизной товаров широкого потребление (материя, обувь, керосин и т.п.), а также стеснениями в продаже хлеба. Все группы крестьян театра военных действий выступали против реквизиций, принудительных оборонительных работ30.
В литературе есть категорические утверждения о нахождении центра революции внутри России, а никак не на фронте31. Однако именно армия представляла контингент, сыгравший главную роль в революции. Запасные батальоны, стоявшие в прифронтовых городах, находились под давлением дезертиров и эвакуированных, не желавших оказаться на передовой позиции. Значительная часть рабочих были или прикомандированными солдатами, или военнообязанными, не желавшими отправки на фронт. Рабочие, крестьяне, общественность, городские слои были связаны многими нитями с действующей армией. В письмах с фронта содержится множество сообщений о призывах с передовой активнее защищать свои права: на улицах городов, в деревне, в запасных батальонах. В свою очередь такие протестные настроения на фронте были вызваны жалобами на передовую о тяготах жизни в тылу. Солдаты не только активнее призывали отстаивать свои права, но и прямо заявляли о готовности со своей стороны поддержать выступления в тылу жен,
родственников, солдат тыловых частей. Жителям городов прибавляло смелости в их протестах слухи о многочисленных волнениях, бунтах солдат на фронте32. Наконец, не надо забывать и важнейший аргумент победы революции, который помог убедить руководство армии, лично царя, пойти на уступки восставшим в Петрограде: боязнь перенесения революции на фронт33.
Таким образом, можно говорить о серьезном, косвенном или непосредственном, влиянии армии в активизации протестующих масс, а в некоторых случаях и в ее прямом участии в Февральской рево-
люции34.
Концепция, эмоциональная метафора «ножа в спину» не является плодотворной для объяснения реалий Первой мировой войны и, возможно, годится для описания тотальной войны в другую эпоху, при другом обществе, которое еще надо было создать в будущем. В предреволюционной же России фактически отсутствовал фронт как центр обороны страны. Наоборот, силы, претендующие на такой центр, использовали военные события как возможность выдвинуть свой собственный проект, фактически без согласования с проектами других сил. Этому способствовала и экономическая, и социальная политика гражданских властей, обладавших властными полномочиями, но усилия которых не отвечали требованиям войны нового типа. Фактически в тылу создавались условия для другой войны против «внутреннего немца». В этой войне были готовы участвовать и солдаты, и рабочие, и крестьяне. Впервые образовалось единство всех слоев населения в борьбе за политические и социальные перемены.
* * *
В стране произошла уникальная революция непрямого действия. Переворот, свержение царизма, произвели группы тыла: солдатские массы Петроградского гарнизона, рабочие оборонных заводов и городские слои населения, недовольные тяготами войны. Эти группы не имели каких-либо общественно-политических проектов дальнейших действий и в этом смысле руководствовались стихийными, антивоенными настроениями. Власть же перехватили, фактически при поддержке армии, организованные группы общественности, как раз имевшие определенные проекты социально-экономического и социально-политического развития. Но все эти проекты были связаны с продолжением войны и имели целью придание оборонительным усилиям большей эффективности. Переворот произвели массы, выступавшие против войны, а власть была захвачена группами, выступавшими за придание военным действиям еще более направленного, эффективного действия. В конечном счете фронтовые практики не отвечали задачам организации страны в современной войне. В ходе войны победили тыловые настроения, ставившие на первое
место глобальную социальную перестройку всех существовавших социально-экономических и политических отношений как основы для будущего участия общества в оборонительных мероприятиях.
Примечания Notes
1 Магадеев И.Э. Первая мировая как тотальная война // Новая и новейшая история. 2014. N° 4. С. 3-16;ХодневА.С. Первая мировая война: уроки истории // Ярославский педагогический вестник. 2014. Т. 1. № 4. С. 91-94.
2 Березин Б.В., Казаков Н.П., Коновалов В.Б. Материально-техническое обеспечение русской армии в Первой мировой войне: уроки и выводы // Военно-исторический журнал. 2019. № 6. С. 43-45; ФлоринскийМ.Ф. Кризис государственного управления в России в годы первой мировой войны: Совет министров в 1914 - 1917 гг. Ленинград, 1988; История тыла Российских вооруженных сил (XVIII - XX вв.). Кн. 1. Санкт-Петербург, 2000. С. 335-429; Айрапетов О.Р. Генералы, либералы и предприниматели: Работа на фронт и на революцию (1907 - 1917). Москва, 2003; Гайда Ф.А. Власть и общественность в России: диалог о пути политического развития (1910
- 1917). Москва, 2016.
3 Мировые войны ХХ века. Кн. 1: Первая мировая война: Исторический очерк. Москва, 2002. С. 33, 38-43
4 Мировые войны ХХ века. Кн. 1: Первая мировая война: Исторический очерк. Москва, 2002. С. 298, 311, 312, 339, 341, 343.
5 Мировые войны ХХ века. Кн. 1: Первая мировая война: Исторический очерк. Москва, 2002. С. 300-310, 335-338, 416-420, 442-444, 547; Ларин Ю. Государственный капитализм военного времени в Германии (1914
- 1918 гг.). Москва; Ленинград, 1928. С. 242-251; Мау В.А. Реформы и догмы, 1914 - 1929: Очерки истории становления хозяйственной системы советского тоталитаризма. Москва, 1993. С. 13-34.
6 Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 2000. Оп. 1. Д. 2110. Л. 1-5; Д. 2305. Л. 28-39об., 86-90.
7 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 2308. Л. 137-148, 160-174, 279.
8 Флоринский М.Ф. Кризис государственного управления в России в годы первой мировой войны: Совет министров в 1914 - 1917 гг. Ленинград, 1988. С. 33-52.
9 РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 63. Л. 210об.-211об., 323-325об.
10 РГВИА. Ф. 1932. Оп. 2. Д. 250. Л. 52, 67, 68, 71-72, 79, 80, 81, 90, 93, 112; Ф. 2005. Оп. 1. Д. 37. Л. 75-79; Ф. 2049. Оп. 1. Д. 428. Л. 1-1об.; Совет Министров Российской империи в годы Первой мировой войны: Бумаги А.Н. Яхонтова. Санкт-Петербург, 1999. С. 148.
11 Совет Министров Российской империи в годы Первой мировой войны: Бумаги А.Н. Яхонтова. Санкт-Петербург, 1999. С. 147; Тяжелые дни (Секретные заседания Совета Министров 16 июля - 2 Сентября 1915 года) // Архив русской революции. Т. XVIII. Берлин, 1926. С. 32, 36-37, 44-49.
12 РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 957. Л. 25-26; Ф. 2005. Оп. 1. Д. 34. Л.
440-441об.; Д. 37. Л. 247-251; Тяжелые дни (Секретные заседания Совета Министров 16 июля - 2 Сентября 1915 года) // Архив русской революции. Т. XVIII. Берлин, 1926. С. 74.
13 Совещание сотрудников района Южной Волыни 6 декабря 1916 года // Работа по помощи населению, пострадавшему от войны. Сб. 2. Киев, 1917. С.53-72.
14 Очерк деятельности ВСГ. Москва, 1916. С. 17; Журнал Главного комитета ВСГ. № 24. 1.3.1915. С. 2; № 25. 15.3.1915. С. 8; № 27. 5.4.1915. С. 12-13.
15 Журнал соединенного заседания Главного комитета губернских городов и местных комитетов. № 3. 5.6.1915. С. 5-28; Журнал Исполнительного бюро ВСГ. № 83. 15.5.1915; Свод резолюций Кавказского, Самарского и Петроградского областных съездов по дороговизне. Москва, 1915; Труды совещания по экономическим вопросам, связанным с дороговизной и снабжением армии. Москва, 11-13 июля 1915 г. Москва,1915. С. 35-37.
16 Belevsky A. et Voronoff B. Les Organisations publiques russes et leur rôle pendant la guerre. Avec une préface de M. E. Denis. Paris: Hachette, 1917.
17 ГАРФ. Ф. 102. ДП ОО. 1916. Д. 343зс. Т. 2. Л. 11-43; Т. 4. Л. 23-24, 238-248; Т. 5. Л. 79-80.
18 Фуллер У. Внутренний враг: шпиономания и закат императорской России. Москва, 2009. С. 140-219; Хутарев-Гарнишевский В. Противостояние: Спецслужбы, армия и власть накануне падения Российской империи, 1913 - 1917 гг. Москва, 2020. С. 387-410.
19 РГВИА. Ф. 2031. Оп. 4. Д. 710.
20 РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 816. Л. 211-216об.; Ф. 2031. Оп. 4. Д. 1210.
21 Совет Министров Российской империи в годы Первой мировой войны: Бумаги А.Н. Яхонтова. Санкт-Петербург, 1999. С. 221; Особые журналы Совета министров Российской империи, 1909 - 1917 гг.: 1916 год. Москва, 2008. С. 556, 557.
22 РГВИА. Ф. 369. Д. 15. Л. 41-46; Д. 20. Л. 8-8об., 45, 55-59; Д. 26. Л. 279; Ф. 2032. Оп. 1. Д. 247. Л. 1-8; Семенников В.П. Монархия перед крушением: 1914 - 1917 гг.: Бумаги Николая II и другие документы. Москва; Ленинград, 1927. С. 259-266.
23 Флоринский М.Ф. Кризис государственного управления в России в годы первой мировой войны: Совет министров в 1914 - 1917 гг. Ленинград, 1988. С. 23, 152, 259-266; Власть и реформы: От самодержавной к Советской России. Москва, 2006. С. 568; Особые журналы Совета министров Российской империи, 1909 - 1917 гг.: 1916 год. Москва, 2008. С. 556, 557.
24 РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Л. 816. Л. 65, 66, 128-131.
25 РГВИА. Ф. 2031. Оп. 1. Д. 1589. Л. 407, 409, 418, 420.
26 РГВИА. Ф. 2005. Оп. 1. Д. 51. Л. 98об., 187.
27 РГВИА. Ф. 2003. Оп. 4. Д. 2. Л. 103-107, 110-118об.; Ф. 2005. Оп. 1. Д. 51. Л. 98об., 168-169, 187; Д. 53. 42-42об., 78, 236-237.
28 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 15. Д. 670. Л. 29, 172; Оп. 3. Д. 1529. Л. 23-23об., 79; Ф. 1343. Оп. 6. Д. 66. Л. 344-344об.; Ф. 369. Оп. 9. Д. 5. Л. 14; Д.
40. Л. 2; Ф. 504. Оп. 32. Д. 589. Л. 787.
29 РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 8072. Л. 2-4.
30 Кондратьев Н.Д. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. Москва, 1991. С. 100.
31 Нарский И.В. «Я как стал сред войны жить, так и стала мне война, что дом родной...»: Фронтовой опыт русских солдат в «германской» войне до 1917 г. // Опыт мировых войн в истории Росси. Челябинск, 2007. С. 495.
32 РГВИА. Ф. 504. Оп. 40. Д. 28. Л. 264-265; Письма с войны, 1914 -1917. Москва, 2015. С. 676, 684-686, 688-689, 691-695, 697, 700-738.
33 Ганин А.В. Генштабисты и Февральская революция // Революция 1917 года в России: новые подходы и взгляды. Санкт-Петербург, 2013. С. 238-246.
34 Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис. Москва, 2014. С. 715-756, 834-842.
Лвтор, аннотация, ключевые слова
Асташов Александр Борисович - докт. ист. наук, доцент, Российский государственный гуманитарный университет (Москва)
ORCГО ГО: 0000-0002-2651-964Х
astashsh@yandex.ru
В статье дается обобщенное изложение закономерностей взаимовосприятия и взаимодействия фронта и тыла России в годы Первой мировой войны. В работе оспаривается концепция «удара в спину» накануне революции 1917 г. как слабо согласующаяся с исторической реальностью. Как более продуктивная ей противопоставляется концепция современной войны, которой не соответствовали усилия России в 1914-1918 гг. Главное внимание уделяется основным этапам борьба за создание единого центра организации страны для обороны между военными и гражданскими властями, Государственной думой и общественными организациями. Оцениваются попытки армейского командования, штабов Северного и Западного фронтов выйти из подчинения Петроградского военного округа, в целом центральных властей. Анализируются меры военного командования по мобилизации ресурсов тыла, его попытки противодействовать различным проявлениям социально-политической дестабилизации и социально-экономической деструкции на фронте и в тылу. Делается вывод о неудаче попыток создания единого центра страны для обороны, неудаче налаживания сотрудничества между государственными и общественными силами, а также о нарастании сопротивлении традиционалистских, бюрократических сил усилиям по мобилизации населения, утраты фронтом своих мобилизующих функций.
Первая мировая война, русская армия, фронт, тыл, мобилизация населения, мобилизация экономики, регулирование экономики, общество,
общественная организация.
Author, Abstract, Key words
Aleksandr B. Astashov - Doctor of History, Associate Professor, Russian State University for the Humanities (Moscow, Russia)
ORCID ID: 0000-0002-2651-964X
astashsh@yandex.ru
The article provides a generalized presentation of the patterns of mutual perception and interaction between Russia's fighting front and home front during the First World War. The work challenges the concept of a "stab in the back" on the eve of the 1917 revolution as poorly consistent with historical reality. Opposed to it as more productive is the concept of a modern war, which Russia's efforts in 1914-1918 did not correspond to. The main attention is paid to the major stages of the struggle for the creation of a single center for organizing the country for defense between military and civilian authorities, the State Duma and public organizations. The attempts of the army command, the headquarters of the Northern and Western Fronts to withdraw from the subordination of the Petrograd Military District, and the central authorities in general, are assessed. The measures taken by the military command to mobilize home front resources, its attempts to counteract various manifestations of socio-political destabilization and socio-economic destruction at the fighting and home front are analyzed. The conclusion is made about the failed attempts to create the country's single center for defense, the failure to establish cooperation between state and public forces, as well as the growing resistance of traditionalist, bureaucratic forces to efforts to mobilize the population, the loss of the fighting front's mobilizing functions.
World War I, Russian army, front, rear, mobilization of population, mobilization of economy, regulation of economy, society, public organization.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Berezin, B.V., Kazakov, N.P. and Konovalov, V.B. Materialno-tekhnicheskoe obespechenie russkoy armii v Pervoy mirovoy voyne: uroki i vyvody [Material-Technical Support of the Russian Army in World War I: Lessons and Conclusions.]. Voenno-istoricheskiy zhurnal, 2019, no. 6, pp. 4345. (In Russian).
2. Khodnev, A.S. Pervaya mirovaya voyna: uroki istorii [World War I: Lessons of History.]. Yaroslavskiypedagogicheskiy vestnik, 2014, vol. 1, no. 4, pp. 91-94. (In Russian).
3. Magadeev, I.E. Pervaya mirovaya kak totalnaya voyna [World War I as Total War.]. Novaya i noveyshaya istoriya, 2014, no. 4, pp. 3-16. (In Russian).
(Monographs)
4. Ayrapetov, O.R. Generaly, liberaly i predprinimateli: Rabota na front i na revolyutsiyu (1907 - 1917) [Generals, Liberals and Entrepreneurs: Work for the Front and for the Revolution (1907 - 1917).]. Moscow, 2003, 254 p. (In Russian).
5. Florinskiy, M.F. Krizis gosudarstvennogo upravleniya v Rossii v gody pervoy mirovoy voyny: Sovet ministrov v 1914 - 1917 gg. [Crisis of the State Ruling in Russia during the First World War: The Council of Ministers in 1914
- 1917.]. Leningrad, 1988, 207 p. (In Russian).
6. Fuller, William C. Vnutrenniy vrag: shpionomaniya i zakat imperatorskoy Rossii [Inner Enemy: Spy Mania and Decline of Imperial Russia]. Moscow, 2009, 373 p. (In Russian). = Fuller, William C. The Foe Within: Fantasies of Treason and the End of Imperial Russia. Ithaca (NY): Cornell University Press, 2006, 286 p. (In English).
7. Gayda, F.A. Vlast i obshchestvennost v Rossii: dialog o puti politicheskogo razvitiya (1910 - 1917) [Government and Public in Russia: A Dialogue on the Path of Political Development (1910 - 1917).]. Moscow, 2016, 604 p. (In Russian).
8. Khutarev-Garnishevskiy, V. Protivostoyanie: Spetssluzhby, armiya i vlast nakanune padeniya Rossiyskoy imperii, 1913 - 1917 gg. [Confrontation: Secret Services, Army and Power on the Eve of the Fall of Russian Empire, 1913 -1917.]. Moscow, 2020, 648 p. (In Russian).
9. Kondratev, N.D. Rynok khlebov i ego regulirovanie vo vremya voyny i revolyutsii [The Market of Bread and Its Regulation during the War and Revolution.]. Moscow, 1991, 486 p. (In Russian).
10. Larin, Yu. Gosudarstvennyy kapitalizm voennogo vremeni v Germanii (1914 - 1918 gg.) [Wartime State Capitalism in Germany (1914 - 1918).]. Moscow; Leningrad, 1928, 293 p. (In Russian).
11. Mau, V.A. Reformy i dogmy, 1914 - 1929: Ocherki istorii stanovleniya khozyaystvennoy sistemy sovetskogo totalitarizma [Reforms and Dogmas, 1914
- 1929: Essays on the History of the Formation of the Soviet Totalitarianism Economic System.]. Moscow, 1993, 254 p. (In Russian).
DOI: 10.54770/20729286 2024 2 104
