CC BY
27
_ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА_133
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2008. Вып. 3
УДК 482-53
С.А. Никифорова
ФРЕЙМОВАЯ СТРУКТУРА РЕЛИГИОЗНОГО ТЕРМИНА
КАК КОГНИТИВНАЯ ОСНОВА КАЛЬКИРОВАНИЯ КОМПОЗИТА
В ДРЕВНЕРУССКОМ ЯЗЫКЕ
Предложена интерпретация композита древнерусского языка как фрейма, отражающего основные элементы многоаспектного христианского понятия или структурно сложного христианского ритуала и, как прецедент, диктующего строгую воспроизводимость содержания.
Ключевые слова: древнерусский язык, композит, компонентный состав сложного слова, фреймовая структура семантики.
Генезис ранней славянской композиции - одна из интереснейших проблем исторической русистики сегодня. Безусловно восходящий к греческим моделям способ рождения единиц главным образом церковного дискурса долгое время оставался на периферии интересов историков языка, которые признавали за ним лишь калькирование греческих сложных образований с отражением присущей славянской ситеме вариативности при переводе.
Однако такой подход к лексике ранних славянских текстов, на наш взгляд, несколько формален: переводческие техники учитывали не только адекватность перевода на славянский язык священного текста, но и уровень, продуктивность восприятия текста носителем славянской культуры, так как именно ранний церковный текст становился средством продвижения нового знания о мироустройстве для славянина-неофита, способом моделирования новой реальности. Композит же, неотъемлемая составляющая такого текста, один из стилистически (а для древнеславянской системы это определяет и семантическую функциональную нагруженность единицы) маркированных элементов, в структурном отношении представляется оптимальной единицей для экспликации сложнейших понятий христианской картины мира.
При анализе семантики древнейшего композита затруднения вызывает описание его компонентной структуры, формирующей значение слова в целом как способ отражения цельного понятия, уже существующего в как в христианском интеркультурном дискурсе, так и в греческом языке, с которого делается славянский перевод. На славянской культурной почве процесс представляется более сложным: с одной стороны, в языковую систему входят новые единицы, с другой - эти единицы совокупно создают новую реальность, эксплицируют смыслы, ранее не существовавшие в языковом сознании человека, формируют понятия, не столько отражающие дискретные фрагменты действительности, сколько во взаимосвязи, комплексно эту действительность создающие. Специфика такого толкования связи значения и структуры сложного слова приводит к необходимости теоретического осмысления процесса. Для его дефинирования используем термин фрейм, под которым тра-
диционно понимается «структура данных для представления стереотипных ситуаций» [Демьянков], совокупность неких базисных элементов, организованных в рамках ситуации и генерирующих некое событие. «Некоторые слова существуют для того, чтобы обеспечить коммуникантам доступ к знанию таких фреймов, а одновременно категоризуют опыт в опоре на систему понятий» [там же]. Именно сложное слово, на наш взгляд, становится оптимальным экспликатором фрейма, так как отражает в своей структуре его базовые компоненты, выделенные объекты сцены, значимые элементы сценария. «Единица знаний, организованная вокруг некоторого понятия, но, в отличие от ассоциаций, содержащая данные о существенном, типичном и возможном для этого понятия, фрейм обладает более или менее конвенциональной природой и поэтому конкретизирует, что в данной культуре характерно и типично, а что - нет» [там же].
Понимание фрейма как сценария чрезвычайно точно позволяет описать древнейшее славянское многокомпонентное слово, где, в отличие от современного композита, каждый из элементов значим и считывается при структурировании семантики. Такое «участие в сценарии» каждого смыслового компонента сложного образования позволяет древнеславянскому переводчику, с одной стороны, варьировать наполнение композита, с другой - максимально точно отражать семантическую структуру исходного понятия, делать ее прозрачной.
Интерпретационная импликация элементов фрейма ярко проявляется на контекстном фоне, который выступает в роли актуализатора смыслов. Интересны для интерпретации пространные контексты Путятиной Минеи, древнейшего текста русской церковно-книжной культуры (XI в., РНБ, Соф. 202), (далее - ПМ) где, например, находим: Симоне дивьныи аплоемъ похвала. яко Образно блистаясА. прЬста бо коньцА. прогоня мрака. и многобожьноуУ льсть. спсьными пЬсньми. и свЬтьлоОбразьныими оучении. и вьсА про-свЬщая Едино славити бжство. въ трьхъ ипостасьхъ. нераздЬльно и нерасЬ-каЕмо. помолисА дшамъ нашимъ спстсА 45об.-46.
Сопряженность в пределах контекста единиц многобожьныи - льсть -мракъ - прогонити, с одной стороны, и божьство - едино - просвЬщати -свЬтлообразьныи - оучениЕ - спасьныи - славити, с другой, позволяет говорить о процессе формирования понятийной структуры слов многобожьныи и божьство. В композите основа бож- изоморфна слову бог 'языческое божество', семантически связанному с представлениями о мраке, лести (искушении), необходимостью отказа от искушающего; в одноосновном божьство (несмотря на аффиксальную его осложненность) отражено представление о христианском Боге, понятийный объем которого определяется здесь через знание неофита о единстве (единосущном - о том, что «нераздельно» и «не-рассекаемо», о единственно возможном), о свете (ср. формирование этой категории, описанное выше), об учении, спасении и славе.
Таким образом, в рамках широкого контекста показано столкновение кардинально противоположных как в понятийном, так и в оценочном отношении единиц (здесь - слов). Семантически важный компонент бож- сложного слова многобожьныи оказывается в структуре фрейма мъногобожиЕ / по-
Фреймовая структура религиозного термина... 135
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2008. Вып. 3
литеизм противопоставлен составляющей иного фрейма Бог - единое божество. Участвуют в этом противопоставлении и контекстные фрагменты много- и един(о), мрак и свЬт-, льсть и оучениЕ, прогонити и славити. При этом именно композит многобож(иЕ) оказывается наиболее точным в структурно-смысловом отношении средством отражения фреймовой структуры нового сложнейшего христианского понятия.
Аналогичными представляются отношения во всех контекстах с композитами с базой мъногобож- в ПМ: ср. ТА млъниями попальшааго вещьство. многобжия явЬ. и свЬтъ бжияго разоума. всиявъшааго тьмЬ жителямъ. вси прославимъ тА анъдрониче 76об.; ЗнаменавъшесА мчници. свЬтомъ оумь-нымъ. мчнчьскоуУ тьмоу и нощь неприязниноу. многобжноуУ. силоУ бжи-Ею бес троуда прЬидосте 79; Дъждъ яко нбсны. яко роса съвыше. бжии глаи твои боповЬстьниче. льсть разориша многобжьствьнУ. славоУ бжия про-вовЬди 111; ТечениЕмь кръвии твоихъ. многобжствьны огнь погаси. и вЬрьнъмъ роса явисА. мчче стрпче достославне 131 (в следующем тропаре -прЬбыстъ бжиЕю силоУ неопалимъ);
интересен пример МСДРЯ - СвЬтьло посрамилъ Еси Елиньская сло-ужения и многобожения безбожия Мин. Новг.ХП в., где в синтагме много-божения безбожия «столкнулись» два представления о боге - как божестве / божествах и как Боге / единосущном, к отрицанию которого и ведет многобожие; ссылка же на эллинскую культуру как источник многобожия не оставляет сомнений в понятийном объеме термина мъногобожениЕ. Именно в этом контексте отразилась иная возможность обозначить ситуацию, равновеликую для неофита в оценочном отношении фрейму политеизм, как безбожие, где отсутствие / отрицание единственно существующего Бога христиан делает существование человека подверженным искушению и поглощенным мглой: ср. Быстротою дхвною многобезбожьноую льсть Отгналъ Еси Мин. 1096; Прогналъ Еси мьглоу многобезбожия божьствьныимь проповЬдани-Емь Мин. 1096 [МСДРЯ-2, 205]; всь огнь дховьнъ бы(с) и бжтвеныа ревно-стии исполнився многобезбожьную льсть ако траву попали всю дьрзновени-емь Пр 1383, 64г; не бЬ бо николиже бесловесе оць ни сло(в) без духа та(к) оубо ество въ единствЬ тЬмь многобезбожнаа лсти погыбають Пал 1406, 24в [СДРЯ-5, 59]1. Компонент мъног- играет здесь иную роль: актуализирует зна-
1 Толкования этих образований в Словаре древнерусского языка Х1-Х1У вв. (далее - СДРЯ) практически не различаются: мъногобезбожьныи толкуется как 'политеистический, не знающий единого бога', а мъногобожьныи как прилагательное к многобожие ('политеизм'). При такой семантизации, на наш взгляд, не учитывается ни словообразовательная структура, ни хронология контекстного употребления слова. Так, во-первых, очевидные словообразовательные связи позволяют вычленить в структуре слова многобезбожныи компонент безбожныи, толкуемый тем же СДРЯ как 'безбожный, иноверный; еретический, нечестивый'; а во-вторых, все случаи фиксации слова в СДРЯ относятся к достаточно позднему периоду Х11-Х1У вв., при этом некое первичное содержание таких образований может быть затемнено либо переведено в иной идейный план. Однако именно в таких случаях (когда понятийный объем слова неочевиден) полемика с составителями СДРЯ, на наш взгляд, вообще непро-
чение 'в значительной степени, весьма', что вполне согласуется с его синкретичной семантикой в древности.
Не случайно И.И. Срезневский не дает греческих эквивалентов для таких композитов: они появились в результате калькирования сложных слов с комплексом ло^ифео-, а значит, стали итогом понятийного изменения единицы и потому кальками в полном смысле слова не являются. Калькированию подвергается фрейм политеизм как представление об анти-христианстве (здесь - множестве сущностей), на славянской же почве он может быть представлен через отрицание единственно возможной сущности. Так, понятийно для христианина множество оказывается равновелико отсутствию - это многобожие безбожия. Догмат о единосущном, таким образом доказанный дважды, непререкаем.
С определенных нами позиций может быть оценена и жанровая приуроченность композитов как средств отражения категорий христианства (напомним, что наиболее активны композиты в гимнографии, как аллюзивном типе текстов, напротив, в Евангелии их крайне мало, и носят они сугубо традиционный и конкретный характер, например, служат для обозначения предмета, утвари - водоносъ). Так, роль фрейма в Евангельском нарративном дискурсе играет сюжет, рождающий символ, так как каждый из элементов этого фрейма уже символичен к моменту перевода Евангелия на славянский язык. Сюжетный фрейм обобщается до фрейма, символически важного, и элементы фрейма дискретны, самостоятельны, их взаимосвязи определяются связями фрагментов конкретной, нарративно переданной ситуации. И даже здесь композит может быть средством отражения нового фрейма: так, сложное образование водоносъ не только обозначает утварь, но и «рисует» ситуативный фон «предназначение» названного предмета - 'сосуд, предназначенный для того, чтобы, наполняя его водой, носить воду из реки или колодца и т.п. для нужд человека, который далее воду может использовать для очищения, пития, приготовления пищи и т.п.' (ср. бЬ же тоу водоносъ камЬнъ шесть. по очиштению июдЬискоу; а также възъмъ водонось. начА ити пУтьмь на рЬкУ [ССС, 119-120]. Однако в Евангелии, в отличие от, например, Минеи, такая единица не становится семантически важной для интерпретации текста, так как интерпретируется сюжетная линия, нарратив.
В гимнографии же, при отсутствии нарратива как такового, фреймовая структура композита принципиально важна: она создает необходимый для «проживания» и интеграции новой идеологии фон (часто сюжетно также организованный, потому что аллюзивный, т.е. опирающийся на известное знание). Так, контекст ПМ Яко слнце прЬтече ты землу. андрониче прмдре. трислъ-ньцьнъ незаходАшть. проповЬдая вЬрьномъ свЬтъ бжства 75об. композит
дуктивна: потенциальная множественность смыслов / интерпретаций в пределах контекста и была задачей переводчика. Нашей же задачей становится определение способов создания древнерусским писцом актуальных для него смыслов. Так, соотнесение значимости слова в контексте его употребления в примерах СДРЯ позволяет по-разному расставить акценты в семантической структуре слова.
Фреймовая структура религиозного термина... 137
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2008. Вып. 3
трислъньчьнъ (с выделенными компонентами три- + слъньц(е)-) воспроизводит фрейм о троичности лиц в Боге: компонент фрейма три- экплицирует учение о троице, когда «сопоставление. Христа со Св. Духом ясно указывает уже на имманентные Его отношения к Богу. Если Св. Дух представляется здесь нимало не связанным с каким-либо человеческо-историческим фактором, то и Христос, следовательно, раз он сопоставляется с Отцом и Духом, должен мыслиться как имеющий основу своей личности во внутренней жизни Божества» [Хри-стианство-3, 389]); компонент слъньц(е) позволяет развить фреймовую структуру через отражение связи представлений о солнце и о лице-существе (ср. «[солнце - С.Н.] предстает в поверьях как разумное и совершенное существо, которое и само является божеством, или выполняет Божью волю. В народных представлениях солнце - это лицо, око или слово Бога либо оконце, через которое Бог смотрит на землю» [Славянская мифология: 1995, 362], о солнце и свете, о свете и Боге, что и закреплено мотивирующим контекстом трислъ-ньцьнъ незаходАшть... свЬтъ бжства.
Итак, в гимнографическом контексте нет четкой сюжетной линии, нет нарратива - интенция восхваления святого обусловливает лишь косвенное описание ситуации: например, здесь святой Андроник охарактеризован как проповедник христианского вероучения, в силу чего и назван премудрым. Однако фон и главное в этом контексте амбивалентны: не столько воспевание святого происходит на фоне репрезентации первого христианского догмата, сколько именно сущность и категории этого догмата выделены на фоне воспевания блаженного. Общая речевая стратегия богослужебного текста, на наш взгляд, определяет такие акценты в экспликации смыслов, а композит позволяет создать многоуровневость амбивалентных по значимости смыслов.
Для нас важно, что такой взгляд на механизм создания элементов смысла текста через композит вполне согласуется с потебнианскими воззрениями на соотношение предметности и значения. Так, у А. А. Потебни находим замечания об избирательности сознания при восприятии мира и фиксации его элементов: «в воспоминании забываются известные, менее замеченные части виденного предмета и их связь с другими; при попытке восстановить в памяти этот образ, мы в недоумении колеблемся между различными возможностями заполнить происшедшие таким путем пробелы и связать частности, еще ясно представляемые нами порознь. Таким образом, появляется мнимая неясность представлений, которая увеличивается в прямом отношении к обширности поля, представленного нашей дополняющей фантазией. Нередко нам кажется, что может увеличиться интенсивность представления, содержание коего давно нам вполне известно, но на деле в таких случаях пополняется самое это содержание. Как затемняется оно от пробелов, уменьшающих его, так, по-видимому, уясняется, если, сверх его самого, входят в сочинение еще разнообразные отношения, со всех сторон связывающие его с другим содержанием» [Потебня, Мысль и язык, 87]. Так, на «сцене» фрейма, благодаря мотивирующему контексту, происходит экспликация смысловых связей вершин / актуальных компонентов фрейма и расширяется объем понятия.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Демьянков В.З. Электронный ресурс http ://www. infolex. ru/Cs27.html
2. Новгородская служебная минея на май (Путятина Минея). XI век: Текст, исследования, указатели / Подг. В.А. Баранов, В.М. Марков. Ижевск: Издательский дом "Удмуртский университет", 2003, 788 с.
3. Потебня А.А. Мысль и язык. - Киев: СИНТО, 1993. - 192 с.
4. Славянская мифология. Энциклопедический словарь. Изд 2-е. - М.: Междунар. отношения, 2002. - 512 с.
5. Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.): В 10 т. / Ин-т рус. яз.; Гл. ред. Р.И. Аванесов. - Т. 1-6. - М.: Рус. яз., 1988-2000 - . (СДРЯ)
6. Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка. - М.: Книга, 1989. (МСДРЯ)
7. Старославянский словарь ( по рукописям X-XI веков): Около 10 000 слов. / Э. Благова, Р.М. Цейтлин, С. Геродес и др. Под ред. Р.М. Цейтлин, Р. Вечерки и Э. Благовой. - М.: Рус. яз., 1994. - 842 с. (ССС)
8. Христианство: Энциклопедический словарь: В 3 т.: т. 1: А-К / Ред. кол.: С.С. Аверинцев (гл. ред.) и др. - М.: Большая Российская энциклопедия, 1993. - 863 с.
Поступила в редакцию: 28.01.07
S.A. Nikiforova
The frame structure of the religious term as the cognitive basis of tracing the composite in Old Russian
The composite of Old Russian is interpreted as the frame reflecting the basic elements of the multidimensional Christian concept or the structurally complex Christian ritual and, as a precedent, dictating the exact reproducibility of the contents.
Никифорова Светлана Александровна Удмуртский государственный университет 426034, Россия, г. Ижевск ул. Университетская, 1 (корп. 2). e-mail: [email protected]
