CC BY
307
Подводя итог, можно сказать, что сделанные Вандамом прогнозы хода и последствий Первой мировой войны большей частью оказались неадекватными.
The article analyzes the views of Russian military journalist A. E. Vandamme (Edrikhin) described in his works, 1912 - 1913, in particular his predictions of imminent at the time of world war I, assesses the reliability of these forecasts. Keywords: the First World War, the prediction of the colony, the Anglo-German rivalry.
Список литературы
1. Вандам, А.Е. Геополитика и геостратегия / Е.А. Вандам.-М.: Кучково поле, 2002. - 269 с.
2. Строков, А.А. История военного искусства / А.А. Строков. - М.: Воениздат, 1967. - 711 с.
Об авторе
Черниловский А.А. - доцент кафедры гуманитарных дисциплин Карачевского филиала Приокского государственного университета
УДК 94
ФРАНЦУЗСКИЕ ДИПЛОМАТЫ В СИСТЕМЕ ДИПЛОМАТИЧЕСКОЙ ИЕРАРХИИ ЕВРОПЕЙСКИХ
ДВОРОВ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVI - XVII ВВ.
М.И. Шикуло
В статье исследуется проблема титулатуры французских дипломатов во второй половине XVI - XVII вв. Титул (или обращение) - один из важнейших элементов жизнедеятельности общества престижного потребления - рассматривается как потестарный символ, служащий одним из механизмов выстраивания дипломатической иерархии, а также утверждения престижного статуса европейских государей и государств. В статье затрагиваются два основных аспекта: как трансформировалась система обращений к французским дипломатам в изучаемый период и какую роль титулатура дипломатов играла в соперничестве европейских монархов за статус.
Ключевые слова: титул,посол, дипломатия, церемониал, Франция, придворное общество, символ, иерархия.
Для изучения придворного общества раннего Нового времени, которое Н. Элиас определил как общество престижного потребления [1], большое значение имеет проблема титулатуры, т.е. совокупности титулов, которыми обладал тот или иной член этого общества и за которые велась конкурентная борьба. Как писал тот же Элиас, от современного буржуазного социума, в котором решающую роль приобретает материальный достаток, общество престижного потребления отличает зависимость его членов от статуса или престижа, выраженного не в денежном эквиваленте, но основанного на других ценностях [1, c. 87, 94]. В качестве одной из них можно назвать стремление занять свое статусное место в системе придворных связей, в результате чего выстраивается определенная иерархия общества.
Если обратиться к области международных (или для этого времени точнее межгосударственных) отношений и допустить, что ключевые игроки, т.е. государи вместе со своими министрами и дипломатами, формируют некий условный «общеевропейский двор» и составляют тоже своего рода придворное общество, иерархичность этого общества предстает еще более выпукло. Крупный специалист по истории международных отношений XVI - XVIII вв. Л. Бели отмечал, что международная политика того времени определялась именно личными взаимоотношениями царственных особ [2], которые все в той или иной степени были связаны между собой родственными узами и составляли фактически одну общеевропейскую семью. При этом монархи вступали друг с другом в диалог (дипломатический или военный), не только отстаивая государственный интерес (raison d'Etat, который формируется как идея в XVII в.), будь то территориальные приобретения или попытки добиться политической гегемонии, но и вели дискуссии на уровне символического языка, используя символ как один из механизмов утверждения своего престижного статуса. Подобный способ коммуникации был характерен для раннего Нового времени и стал отражением особого, символического образа мышления эпохи.
Одним из важнейших элементов жизнедеятельности общества престижного потребления, поделенного на различные категории в зависимости от происхождения человека, его положения при дворе, общества явно стратифицированного, является титул (предикат), или попросту говоря обращение [в дальнейшем слово титул (titre) будет использоваться именно в значении «обращение» (prédicat)]. Обращение в прямом смысле этого слова, т.е. то, каким образом люди обращаются друг к другу. Не менее, если не более существенна роль обращения для дипломатов, которые выступают не просто как частные лица, но как представители своего государя, выразители его интересов и, что уже во многом справедливо для того времени, интересов государства. В деле утверждения престижного статуса государя и государства, выстраивания межгосударственной иерархии место проблемы ти-тулатуры дипломатов трудно переоценить. Постановка и изучение этой проблемы открывает путь к пониманию некоторых коммуникативных механизмов, применявшихся правителями и дипломатами, и роли этих механизмов в межгосударственном диалоге.
Франция в XVII столетии, в большей степени уже во второй половине века, в царствование Людовика XIV,
становится фактически самым могущественным государством Европы. Путь на вершину был отнюдь не простым. Бессчетное множество работ написано о войнах, которые вел Ришелье, а затем Людовик XIV, чтобы привести королевство к политическому лидерству на европейском континенте, об усилиях Кольбера по созданию заморских торговых компаний для достижения экономического благосостояния и превосходства. Но этим не ограничивался набор средств. Французская дипломатия в это время становится примером для подражания, образцом мастерского владения искусством вести переговоры. Дипломатия и сегодня тесно связана с церемониалом, соблюдением протокола, подчинением определенной иерархии. Дипломатии периода раннего Нового времени это свойственно вдвойне. И в контексте борьбы государей за статус, не только в политическом, но и в символическом смысле, наука о ведении переговоров становится незаменимым оружием.
В последнее время историки все больше внимания уделяют изучению символического языка власти, того, как посредством символов происходило утверждение статуса, осуществлялась демонстрация могущества. Среди прочих работ, посвященных этой теме, стоит отметить книгу британского историка и культуролога Питера Берка «Создание образа Людовика XIV» (на французский язык книга была переведена под названием «Людовик XIV: стратегия славы») [3], где автор показывает, как через символы конструировался образ короля в общественном сознании. Однако дипломатическая репрезентация остается по-прежнему мало освещенной в исторической литературе. В ряде трудов она затрагивается либо по мере необходимости для изучения придворного церемониала, либо анализируются лишь отдельные ее аспекты [4]. Титул также можно рассматривать как своего рода символ, использующийся в обществах престижного потребления для выделения социальных групп, обладающих характерным для них набором признаков. До сих пор проблема титулатуры дипломатов в целом и в частности французских не становилась предметом отельного исследования. На суд читателя предлагается работа, в которой предпринята попытка определить, в чем заключалось символическое значение посольских титулов, как вписывалась проблема титулатуры послов в контекст борьбы европейских государей за престижный статус, а также понять, что, во французском понимании, представляла собой система иерархических взаимосвязей между европейскими дипломатами и какое место в ней занимали послы Франции. В связи с этим необходимо выяснить:
- какие новшества появляются в дипломатической титулатуре во второй половине XVI-XVII вв. по сравнению с предыдущим периодом;
- какое значение придавали французские короли титулам, присваиваемым их послам;
- и наконец, какую роль титулатура дипломатов играла в соперничестве европейских монархов за статус и насколько преуспели в этом символическом поединке французские короли.
Во второй половине XVI - начале XVII вв. в Европе формируется сеть постоянных дипломатических представительств. Послы выполняли функцию посредников между главами государств. По сути благодаря им и осуществлялся диалог между монархами. Но если раньше послов отправляли за рубеж лишь на короткое время с чрезвычайным поручением, теперь они стали находиться при иностранных дворах на регулярной основе, представляя интересы своего государя. При этом чрезвычайные миссии также сохранялись. Произошло, таким образом, разделение послов на ранги. Появились ординарные, выполнявшие функцию постоянных резидентов, и чрезвычайные послы, по-прежнему отправляемые за рубеж относительно ненадолго для решения наиболее важных животрепещущих вопросов. В это же время происходит довольно четкая дифференциация послов не просто по рангу, а в соответствии со статусом того государя, чьи интересы представляет посол. Дифференциация эта нашла свое выражение при помощи титулов, того или иного обращения к послу. Здесь интересно отметить, что именно в конце XVI столетия в адрес послов впервые стали применять обращение «превосходительство» (excellence). В «Записках» посольского интродуктора французского двора (в 1691 - 1709 гг.) Сенкто, крупного знатока дипломатического церемониала, находим сведения о том, что впервые по отношению к послам обращение «превосходительство» было употреблено в 1593 г., когда король Генрих IV отправил в Рим в качестве чрезвычайного посла Лудовико ди Гонзага, герцога Неверского [5, f° 27]. Сенкто обращает внимание на то, что изначально это обращение было дано Лудовико по причине его происхождения: поскольку он имел герцогский титул и был представителем знатной итальянской семьи Гонзага, возглавлявшей Мантуанское герцогство. До этого случая в отношении всех послов использовалось обращение «светлейшая милость» (seigneurie illustrissime). Однако в конце XVI в. наблюдается изменение традиционного порядка обращений между послами. Каким же образом это происходило и в чем состояла суть этого нового явления?
Изначально, еще во времена Средневековья, титул «превосходительство», как пишет Сенкто, давался при французском дворе только принцам крови и иностранным принцам. Однако постепенно этот титул стали применять и к другим знатным сеньорам, которые не являлись принцами. В результате, для того чтобы отличать более знатных по своему социальному статусу принцев крови от остальных, к принцам крови стали применять обращение «высочество» (altesse), в то время как титул «превосходительство» сохранился для обращения к тем знатным сеньорам, которые не являлись принцами [5, f° 23]. Т.е. посредством манипуляций с титулами (в данном случае «высочество» и «превосходительство») происходила дифференциация усложняющейся с течением времени социальной структуры двора. Новое обращение становится неким маркером, который отделяет более знатных сеньоров от менее знатных по своему происхождению. При этом стоит подчеркнуть, что появление нового обращения «высочество» было вызвано необходимостью выделить более родовитых придворных, принцев крови, в то время как степень значимости обращения «превосходительство», изначально применявшегося по
отношению к ним, несколько понижается, и теперь оно употребляется в отношении стоящих на следующей, более низкой ступени социальной иерархии членов придворного общества.
Как увидим далее, в случае с обращениями к дипломатам происходит подобный процесс. Статус отдельных дипломатов, изначально случайно (пример с Лудовико ди Гонзага), а затем целенаправленно в некоторой степени повышается за счет использования нового обращения к ним. Испанский чрезвычайный посол, находившийся в Риме с миссией в то время, когда туда прибыл Лудовико ди Гонзага, не пожелал мириться с тем, что посол Франции, вопреки сложившейся традиции, удостаивается более высокого обращения, чем он, посол испанского короля. В этой ситуации у посла Испании было два выхода. Он мог не согласиться с претензией Лудо-вико ди Гонзага на более почетное обращение и требовать соблюдения традиции. Однако испанский посол выбрал иной путь, который, как оказалось впоследствии, стал побудителем процесса дальнейшей постепенной модификации существовавшего на тот момент порядка общения между послами. Испанский посол решил использовать этот случай в своих интересах, чтобы и самому добиться права на титул «превосходительство». Его примеру последовали сначала послы Венеции и Савойи, а потом и другие послы, находившиеся в Риме. И хотя не всем послам и не сразу удалось в итоге добиться этой привилегии, начала складываться новая традиция - использование титула «превосходительство» по отношению к послам.
Установление нового порядка происходило в условиях бурных дебатов между самими послами. Все тот же испанский посол, находившийся в Риме с чрезвычайной миссией и добившийся в результате права на обращение «превосходительство», в течение некоторого времени пытался воспрепятствовать тому, чтобы этот титул распространялся на ординарных (в том числе испанских) послов. Этим он стремился обозначить более высокое положение послов, выполнявших особую, чрезвычайную миссию. Т.е. соперничество на первом этапе развернулось не только между дипломатами разных стран, но и между послами разных рангов, пусть и представлявшими интересы одного государя. Однако эта позиция испанского чрезвычайного посла не вылилась в последующую практику, и обращение «превосходительство» стало использоваться по отношению ко всем послам, чрезвычайным и ординарным, коронованных особ.
Процесс дифференциации послов посредством титула и введения в обиход нового обращения «превосходительство» происходил в контексте борьбы европейских государей за престижный статус, которая проявлялась в обмене некими символическими актами (признание старшинства, оказание почестей послам). Эта борьба стала одним из ключевых проявлений символической коммуникации монархов, которой в ХУИв. придавалось огромное значение. Европейские монархи стремились доказать свое старшинство по отношению друг к другу. При этом одни из них подкрепляли свои претензии ссылками на древнюю традицию, в то время как другие пытались найти новые способы оправдания своей позиции.
Одним из ярких проявлений этой борьбы стал спор между коронами Швеции и Франции по поводу статуса их дипломатов на предварительных переговорах по итогам Тридцатилетней войны. Об этом споре узнаем из трактата голландского дипломата Абрахама Викфора «Посол и его обязанности». Позиция Швеции заключалась в том, что ранг королей должен определяться не их могуществом, которое у одних больше, а у других меньше, но исключительно их суверенитетом, который не имеет сравнительной степени. Шведы заявили, что на этих переговорах они не собираются ни в чем уступать французским посланникам, поскольку шведская корона, хотя и менее могущественная, нежели корона Франции, обладает таким же достоинством и, следовательно, может претендовать на равное положение [6, р. 507]. Франция со своей стороны не желала признавать равенства со Швецией, ссылаясь на древнюю традицию, по которой французская корона обладала первенством. Однако Франция оказалась в довольно деликатной ситуации, т.к. Швеция была ее союзником в войне и прямой отказ шведам мог повлечь за собой осложнение отношений между странами. В итоге был найден компромиссный вариант: дабы избежать противоречий между французскими и шведскими представителями было решено проводить заседания в разных городах [6, р. 507]. Таким образом, помимо конфессиональных причин разведения переговоров в Мюнстер и Оснабрюк, определенную роль в этом сыграли и церемониально-протокольные разногласия.
Проблема старшинства европейских монархов и, соответственно, связанных с ним привилегий послов становится одним из неотъемлемых сюжетов дипломатических трактатов, начинающих появляться во второй воловине XVII в. Первым таким трактатом стала как раз книга Викфора «Посол и его обязанности», увидевшая свет в 1682 г. В качестве дополнения к работе Викфора в 1746 г. вышли «Записки о рангах и старшинстве между европейскими государями» Жана Руссе-де-Мисси [7]. «Записки» Руссе-де-Мисси стали по сути первым трудом, в котором вопрос старшинства монархов становится главной темой. Небезынтересно обратиться к этому сочинению.
Рассуждая о борьбе европейских правителей за право старшинства, Руссе-де-Мисси пишет, что среди римско-католических стран первый ранг решительно занимает Папа Римский, но не в качестве государя нескольких провинций Италии, которые формируют Папское государство, а как верховный понтифик, глава христианской церкви и наместникИисуса Христа на Земле. И в этом отношении главы светских государств (император, короли и тем более некоронованные особы, главы республик) не вправе оспаривать первенство папы, и, следовательно, их посланники также не могут соперничать в этом отношении с папскими легатами и нунциями [7, р. 8]. Однако Руссе-де-Мисси отмечает, что это преимущество пап основывается исключительно на их священническом сане, а не на «праве» (c'estuniquementparrespectpourleSacerdoceetnullementdedroit). Поэтому на практике все же возникало некоторое противоречие между папой и императором Священной Римской Империи, который по сложившейся традиции, т.е. по
«праву» располагался на верхней ступени иерархической лестницы светских правителей. Признавая папу сакральным лидером христианского мира как главу католической церкви и, отдавая в связи с этим должное папским послам (легатам и нунциям), императоры, будучи светскими монархами, не соглашались признавать первенство папы вне рамок его церковной юрисдикции. Этим объясняется, например, тот факт, что императоры, правившие после Карла V, больше не встречались с папами лично и не принимали из их рук императорскую корону.
Другие главы христианских стран признавали первенство папы без каких-либо возражений. И хотя, как замечает Руссе-де-Мисси, король Франции и протестантские государи часто боролись с папами за власть (как церковную, так и светскую) (Филипп IV - с Бонифацием VIII, Людовик XIV - с ИннокентиемХГ), эта борьба касалась собственно лишь духовной юрисдикции и не имела никакого отношения к оспариванию превосходства рангов. Даже главы протестантских государств, таких как Англия, Дания, Швеция и некоторые другие, хотя и не признавали папу главой церкви, но не отрицали более привилегированного места папских нунциев перед своими послами. Первенство императора по отношению к остальным государям и его послов по отношению к другим послам (кроме папских легатов и нунциев) тоже подтверждалось всеми европейскими правителями. Они никогда не отказывали императору в соответствующем титуле - «императорское величество» и, соглашаясь со старшинством императора, признавали его право и право его послов на особые почести [7, p. 12 - 13]. Таким образом, папа римский (как глава Церкви) и император находились на вершине иерархической лестницы европейских правителей, и это по большому счету не вызывало пререканий со стороны остальных государей.
Сложнее дело обстояло с последующим распределением. И больше всего трудностей возникало при решении вопроса о месте французского и испанского королей. По этому поводу велись ожесточенные споры, порождавшие порой казусные ситуации, а иногда доходившие до реальных дипломатических конфликтов.
С конца XVI в. полемика вокруг вопроса о старшинстве французских монархов становится все более активной. Начало этой полемике положило письмо рекетмейстера (maîtredesrequêtes) и советника Генриха III Франсуа Питу от 9 февраля 1586 г. о старшинстве французских королей [8, p. 705 - 717], ставшее ответом на «Записку» некого итальянца Августина Кранато. В этой «Записке» Кранато пишет, что испанский король Филипп II под предлогом старшинства, которого он давно, но безуспешно добивается, стремится утвердить идею о том, что Испания является источником и центром христианства в Европе, а следовательно, первым христианским королевством. Ссылаясь на Салический закон, в своих рассуждениях Кранато доходит даже до того, что обосновывает эвентуальное право испанских Габсбургов на французскую корону в случае угасания дома Валуа [9]. Питу считает доводы Кранато необоснованными. Он пишет, что Испания всегда уступала первенство Франции и что Австрийский дом (т.е. Габсбурги, находящиеся на испанском троне) менее древний, чем королевский дом Франции. Также Питу утверждает, что «папы и все остальные государи всегда признавали старшинство французских королей по отношению к королям Испании... и, следовательно, это вопрос решенный» [8, p. 710 - 711].
Однако вопрос вовсе не был решен, как писал Питу, и его письмо стало лишь первым шагом на пути решения проблемы о старшинстве. В 1610 г. появится уже целый трактат члена парижского парламента Жерома Биньона «О превосходстве королей и королевства Франции» [10]. Биньон, как и Питу, говорит о том, что французские короли обладают бесспорным старшинством среди прочих государей, и отмечает, что только испанский король пытается оспорить это старшинство, в то время как другие монархи безоговорочно его признают.
Франсуа Кальер в X главе своего трактата об искусстве ведения переговоров* [11], посвященной церемониям и правилам вежливости (civilités), которые должны были соблюдать иностранные посланники, приводит в качестве примера случай, произошедший в 1647 г. в Мюнстере. Посол императора, кардинал Савелли, по прибытии в Мюн-стер свой первый визит нанес испанскому послу и только после этого направился к послу Франции. В результате последний отказался его принять, так как посчитал, что кардинал пренебрег всеми правилами приличия и не оказал французской короне в лице посла тех почестей, которые надлежало оказать [11, p. 116]. Несмотря на жалобы Савелли по поводу подобного афронта со стороны французского посла, кардинал так и не был им принят, поскольку ему не «следовало забывать о том, как полагается обходиться с послом первого короля в христианском мире» [11, p. 117]. В итоге кардинал Савелли вынужден был принести свои извинения французскому послу.
Этот случай весьма показателен. В нем мы видим официальную позицию французского посла по поводу места французского короля относительно других монархов. Король Франции - первый король в христианском мире. Эта мысль красной нитью проходит через все сочинение Кальера, который сам на протяжении многих лет был послом Людовика XIV. Сюжет с Савелли, который является лишь небольшим эпизодом в череде многочисленных споров, демонстрирует, что французские послы очень рьяно отстаивали свое привилегированное положение по отношению к послам других королей и особенно испанского.
В 1674 г. вышел трактат Шарля Бюльто «О старшинстве королей Франции по отношению к королям Испании»** [12], в котором автор попытался, проанализировав все имеющиеся на тот момент тексты по вопросу
*Франсуа Кальер (1645 - 1717) - один из наиболее видных дипломатов второй половины XVII в. Впервые он был отправлен посланником в Польшу в 1667 г. Вершиной его дипломатической карьеры стало участие в качестве одного из трех полномочных представителей Людовика XIV в подписании Рисвикского мирного договора в 1697 г. После этого он оставил дипломатическую службу и был назначен секретарем Кабинета короля. Свой главный труд «О способах ведения переговоров с государями» Кальер написал уже в 1716 г. Однако его взгляд на проблему старшинства монархов Франции и их послов представляет интерес, поскольку по сути он является отражением официальной позиции французских дипломатов второй половины XVII столетия.
"Шарль Бюльто занимал должность главного писаря (doyendessecrëtairesduRoi) при дворе Людовика XIV вплоть до своей смерти в 1710 г. В трактате «О старшинстве королей Франции по отношению к королям Испании» он собрал все имевшиеся к этому времени доказательства справедливости суждения, которое он вынес в название своего труда.
старшинства монархов, систематизировать их. К слову сказать, в этом трактате рассматривается не только франко-испанская полемика, но имеются также важные замечания по поводу взаимоотношений французов с другими странами. Так, автор, рассуждая о старшинстве императора по отношению к французскому королю, пишет, что король Франции является главой такого большого, богатого и единого королевства и правит в нем, обладая таким суверенитетом, что германский император не кажется по сравнению с ним настолько могущественным, поэтому король мог бы со всеми основаниями претендовать на старшинство перед императором, если бы он [король Франции -М.Ш.] не соблюдал сложившуюся традицию [12, p. 13].
Что касается взаимоотношений королей Франции и Испании и их послов, то здесь дело обстоит несколько сложнее. Бюльто делит историю этих взаимоотношений, которую он начинает рассматривать с конца ХШв., на два периода. В качестве рубежной даты он приводит 1558 г. Для первого периода было характерно то, что испанские короли безоговорочно признавали старшинство королей Франции. Эта традиция, по мнению Бюльто, уходит корнями к встрече французского короля Филиппа IV Красивого и короля Кастилии и Леона Санчо IV, которая состоялась в 1280 г. в городе Байонна, находившемся под властью короля Франции. Автор обращает внимание на то, что Санчо IV прибыл для переговоров на территорию французского короля, т.е. совершил так называемый акт почтения по отношению к нему, и это свидетельствует о его более низком месте в иерархии по отношению к королю Франции [12, p. 14 - 15]. Неслучайно Бюльто использует выражение «акт почтения» (action de déférence), говоря об этом визите. Впоследствии все короли Испании до середины XVfe., отмечает Бюльто, безоговорочно признавали старшинство Франции. Даже Карл V (или точнее Карлос1), еще не будучи императором, а только королем Испании, признавал первенство Франциска I, французского короля, и уступал ему почетное место. Таким образом, в отношениях между французскими и испанскими послами в этот первый период не было разногласий по вопросу о первенстве. Однако в середине XVI в. картина меняется, и, согласно схеме Бюльто, начинается новый этап франко-испанских отношений, сопровождающийся настойчивыми попытками Испании оспорить старшинство у королей Франции.
Действительно, в правление Карла V испанская и императорская короны оказались в одних руках. С этого времени фактически наступает период так называемого «золотого века» Испании. Несмотря на то, что после смерти Карла V испанские короли не становились больше во главе империи, идея о том, что они принадлежат к династии Габсбургов и являются потомками римского императора, а кроме того реальные политические успехи и усиление Испании оказали огромное влияние на дальнейшее развитие франко-испанских отношений и на взаимовидение двух монархий с точки зрения символического языка власти.
Переломным моментом, как отмечает Бюльто, стал инцидент, произошедший в 1558 г., когда испанские послы в Венеции попытались оспорить первенство у послов французского короля. Это был первый случай такого рода. Посол Карла V и Филиппа II Франсуа Варгас, прибыв в Республику Святого Марка, обратился к венецианскому Сенату с заявлением о том, что на церемонии, посвященной празднику Вознесения, он претендует сопровождать герцога (о каком герцоге идет речь, в источнике не уточняется, однако именно из-за этой фигуры возник спор между Варгасом и французским послом). В Сенате к этому заявлению отнеслись осторожно, поскольку посол Франции, епископ Лодевский, также был приглашен на эту церемонию и, следовательно, ему по праву старшинства должна была быть оказана эта почесть (сопровождать герцога). Варгас обосновывал свою претензию тем, что он представляет императора Карла^ соответственно, согласно традиции, по рангу он стоит выше посла Франции и поэтому не уступит ему этого права. Одновременно он был и послом Филиппа II и утверждал, что могущество этого короля столь велико, что его посол не может стоять ниже посла Франции [12, p. 86 - 88]. Таким образом, Варгас не ограничился апеллированием к традиции, но решил для достижения цели использовать максимум доводов и опереться также на политические реалии. Как посол императора он отсылает венецианских сенаторов к традиции, но как посол испанского короля стремится сломать эту же традицию, ибо могущественная (с точки зрения Варгаса) Испания не желает больше уступать первенство Франции.
Так или иначе, но вставала проблема старшинства между французским послом в лице епископа Лодевского и Франсуа Варгасом, который официально мог считаться послом только Филиппа II, ибо, важно заметить, Карл Vк этому времени уже сложил с себя и императорскую корону, и корону Испании. Доводы Варгаса оказались основанными на зыбкой почве, и венецианский Сенат разрешил возникший спор следующим образом. Не будучи послом ныне царствующего императора, Варгас не мог претендовать на первенство, которым обладают послы императора по отношению к французским послам. Следовательно, как посол испанского короля он вынужден был уступить право первенства епископу Лодевскому, послу Франции, а аргумент, касающийся могущества Филиппа II, не сыграл своей роли, и главным фактором при принятии решения в пользу французского посла была отсылка к устоявшейся традиции [12, p. 89 - 90].
Вопросу иерархии послов французские короли придавали большое значение. Посол Генриха IV в Риме г-н де Брев в своем отчете о церемонии в честь Святого Игнатия Лойолы, имевшей место в 1609 г., подчеркивал, что на этой церемонии в соборе Иль-Джезу он занимал более почетное место, чем испанский посол, который в торжественном шествии должен был следовать за ним. На это Генрих IV ответил, что он очень рад такому образу действий и тому усердию, с которым г-н де Брев поддерживает статус французского короля [13, p. 130].
Порой соперничество послов Франции и Испании за старшинство едва не доходило до физической расправы. В один из воскресных дней в августе 1657 г. в Гааге на главной улице города Ланге Ворхаут встретились кареты двух послов, французского и испанского. Карета испанского посла перегородила дорогу, и экипажи
встали друг против друга. Спор разгорелся на почве все той же проблемы старшинства: пытались выяснить, кто должен удостоиться чести проехать первым. Тут же собралось множество народа, в том числе некоторые члены Генеральных Штатов, обеспокоенных тем, во что может вылиться этот инцидент. Представители Генеральных Штатов предложили решить спор путем признания равного статуса обоих послов, на что был согласен посол Испании. Однако французский посол, г-н де Ту, заявил, что речь не может идти о его равенстве с испанским послом, что не он затевал эту встречу, но, коль скоро она произошла, посол Испании должен уступить ему почетное место либо по собственной воле, либо его принудят к этому силой. Доказывая свое превосходство, де Ту отметил, что при всех дворах (в Риме, Константинополе, Венеции, Швеции, Дании и др.) послы Франции имеют старшинство по отношению к послам Испании, что, согласно приказу короля, даже рискуя своей жизнью, он обязан отстаивать это старшинство, основанное на праве и подтверждаемое многими примерами (fondée surledroit, surlapossessionetsurlesexemples). В результате испанский посол был вынужден уступить в этом споре послу Франции и пропустить его карету [14, p. 132 - 136].
Изменить традиционную систему старшинства было непросто. Все попытки испанских послов добиться старшинства или хотя бы равного положения с послами французских королей оказывались неудачными. Интересно отметить, какое важное место отводится вопросу старшинства между послами Франции и Испании в инструкциях Людовика XIV его послу в Англии графу д'Эстраду. Эти инструкции выглядят весьма категоричными. Имея в виду, что испанский посол барон де Ваттвилль будет добиваться равенства с послом Франции в вопросах этикета, король требует от д'Эстрада быть непреклонным и не поддаваться настойчивости испанца [15, p. 287].
И все же Ваттвиллю удалось в августе 1661 г. убедить графа д'Эстрада во избежание скандала отказаться от участия в церемонии торжественного въезда венецианских послов в Лондон. На этой церемонии неизбежно возник бы вопрос старшинства, на которое претендовал Ваттвилль. Однако Ваттвилль пока не решился оспаривать это право у французского посла и удовлетворился компромиссом: он предложил обоим послам не ехать на церемонию въезда. Обеспокоенный тем, что встреча послов, соперничающих за право старшинства, может вылиться в открытый конфликт и спровоцировать беспорядки, английский король Карл II поддержал предложение Ваттвилля.
Такое положение дел не могло устроить Людовика XIV, который тотчас отправил д'Эстраду выговор. Негодование французского монарха было вызвано, во-первых, тем, что английский король позволил себе столь грубо вмешаться в такой деликатный вопрос и, самое главное, согласившись с просьбой Ваттвилля, косвенно признал равенство корон Франции и Испании, о чем, с точки зрения Людовика XIV, не могло идти речи, а, во-вторых, король напомнил д'Эстраду, что французский посол должен подчиняться приказам только своего государя и не идти на поводу у других [15, p. 287].
Апогеем борьбы между д'Эстрадом и Ваттвиллем и в целом послами Франции и Испании стал знаменитый инцидент, произошедший в Лондоне 10 октября 1661 г., когда испанский посол все же решился открыто оспорить старшинство посла Людовика XIV и буквально атаковал его карету во время церемонии торжественного въезда шведского посла в английскую столицу. В результате этого нападения пострадали несколько человек из свиты д'Эстрада (в том числе были убиты кучера). Реакция французского короля на это оскорбление едва не закончилась высылкой испанского ординарного посла, графа Фуэнсальданья, из Франции и вызвала широкий резонанс во всей Европе. Испанский король Филипп^ вынужден был через своего чрезвычайного посла, маркиза де ла Фуэнте, принести извинения королю Франции, отозвать из Лондона де Ваттвилля, а также разослать приказы своим послам и посланникам во всех странах о том, что отныне они не должны оспаривать первенство французских послов на любых публичных церемониях. На королевской аудиенции в Лувре, которую получил маркиз де ла Фуэнте, чтобы озвучить извинения Филиппа IV и признание им старшинства короля Франции, присутствовали все иностранные послы, находившиеся на тот момент при французском дворе. После аудиенции король Людовик XIV обратился ко всем присутствующим с речью и с просьбой уведомить своих государей о том, что они только что услышали. Этот дипломатический инцидент Людовик XIV, только что начавший самостоятельное правление после смерти Мазарини, использовал для утверждения своего авторитета и считал одним из наиболее блистательных эпизодов в истории не только своего царствования, но и французской монархии. Он писал: «Я не знаю, было ли со времен начала монархии что-либо более славное для нее, т.к. государи, которых наши предки видели иногда у своих ног приносящими клятву верности (hommage), не были королями, но лишь сеньорами небольшого княжества, от которого они могли отказаться. Здесь же клятва иного рода, клятва короля королю, короны короне, которая не позволяет больше нашим врагам сомневаться в том, что наша монархия является первой во всем христианском мире» [16, p. 132 - 133].
Возвращаясь к проблеме обращений, использовавшихся в отношении послов, интересно отметить, что именно послы Франции первыми удостаивались более высокого обращения при различных дворах. Так, в Германии, где обращение «превосходительство» позднее всего вошло в оборот, оно впервые было применено к послу французского короля. В 1620 г. с посольской миссией в Вене находились три французских посла: герцог Ангулем-ский, граф де Бетюн и барон де Шатонёф, и к одному из них, герцогу Ангулемскому, эрцгерцог Леопольд (хотя на тот момент ему было всего 6 лет), герцог Баварии, а также иностранные послы, находившиеся при венском дворе, стали обращаться «превосходительство». Как отмечает Сенкто в «Записках», это обращение в его адрес использовалось в связи с тем, что Шарль де Валуа, герцог Ангулемский, был внебрачным сыном покойного короля Франции Карла IX. Сенкто обосновывает свое предположение тем, что в отношении графа де Бетюна и барона де Шатонёф
использовали традиционное обращение «светлейшая милость» [5, f ° 29]. Т.е. действительно именно происхождение, а не посольская функция герцога Ангулемского стало причиной этого нововведения при венском дворе, ибо в противном случае два других посла также могли бы претендовать на эту почесть.
Впоследствии обращение «превосходительство» вошло в обиход. В частности, в Германии первыми стали принимать это обращение послы императора, которые, видя, что его применяют к послам королей, не хотели уступать им по статусу. Что касается послов курфюрстов, то решающим в принятии ими обращения «превосходительство» стало то, что они не желали занимать более низкое положение по отношению к послам Венеции, к которым к тому времени уже обращались «превосходительство». Удивительное сопротивление этой тенденции оказывали первоначально саксонские курфюрсты, которые не хотели менять сложившийся обычай и даже запрещали своим послам принимать это обращение. Тем не менее император, король Франции и другие короли все же давали распоряжения своим послам обращаться ко всем имперским курфюрстам «превосходительство» [5, f° 31]. Тем самым они стремились подчеркнуть различие в статусе между курфюрстами и другими германскими князьями, что, безусловно, поначалу вызывало сильное недовольство последних. Они также пытались в этом вопросе апеллировать к обычаю. Но, не имея реальных средств сопротивляться этой тенденции, которую активно поддерживали ведущие, наиболее могущественные монархи (которых принято именовать têtescouronnées, или коронованные особы), они вынуждены были подчиниться ей. Таким образом, это нововведение, более четкая дифференциация послов посредством нового, более престижного обращения, прочно вошло европейскую дипломатическую практику.
К середине XVII в. титул «превосходительство» закрепился за послами коронованных особ. Но и послам некоторых других государей также удалось добиться этой почести. Так, послы Венецианской республики в течение длительного времени вели за нее упорную борьбу. В вопросах церемониала Венеция в XVII в. выделялась среди прочих республик и претендовала на почести, которых государства с республиканской формой правления в то время обычно не удостаивались. Так, например, французские короли традиционно становились крестными отцами рожденных во Франции детей венецианских послов. Более того, к концу XVII столетия послам Венеции удалось добиться признания за собой статуса представителей коронованных особ, что тоже выразилось в оказании им определенных почестей, полагавшихся согласно церемониалу по этому случаю. Такая почесть, как обращение «превосходительство», закрепилась за венецианскими послами еще раньше, в 1636 г. До тех пор противниками этого нововведения выступали император и испанский король. Но в 1636 г. они согласились на оказание этой почести послам Республики Святого Марка в качестве вознаграждения за их посредничество в мирных переговорах Империи и Испании с Францией [5, f° 28]. Венеция вновь стала своего рода исключением из правила.
Было и несколько других исключений, когда обращение «превосходительство» использовали не только по отношению к представителям коронованных особ, но и к послам государей более низкого ранга. Однако при разных дворах сложились различные порядки касательно подобныхисключений. Так, папа римский Иннокентий X(1644 - 1655) использовал в отношении послов итальянских герцогств Савойя и Тоскана обращение «превосходительство». Против выступили Испания и, как ни странно, Венеция, которые полагали, что на это имеют право лишь представители коронованных особ (особенно интересна здесь позиция Венеции, послы которой в соответствии с этим аргументом также не могли рассчитывать на обращение «превосходительство», но тем не менее добились этой прерогативы), и настаивали на обращении «светлейшая милость», использовавшемся по отношению к послам некоронованных особ. Франция в этой ситуации поддержала позицию Испании и Венеции и, поскольку послы Савойи и Тосканы, получив от папы право на обращение «превосходительство», не были готовы удовлетвориться обращением «светлейшая милость», французские послы на церемониях в Риме обращались к ним в третьем лице, вовсе не используя никаких титулов. При этом при других дворах послы французского короля без особенных препятствий использовали обращение «превосходительство». Так, на мирных переговорах в Мюнстере французские послы обращались «превосходительство» в адрес посла Мантуи, которого папский нунций, между прочим, удостоил лишь обращения «светлейшая милость» [5, f ° 29].
Подводя итог, можно отметить, что четкой системы обращений в отношении послов в XVII в. так и не сложилось. Наметилась тенденция разделять послов припомощи обращений в зависимости от статуса государя, которого они представляют. Примерно к середине XVII в. стало принято обращаться к послам коронованных особ «превосходительство», тем самым выделяя их среди остальных и подчеркивая более высокий статус их государей. Однако эта система не стала и, по-видимому, не могла стать до конца прозрачной, поскольку новая традиция формировалась непосредственно в ходе дипломатической практики, не фиксировалась документально. В официальных документах (королевских инструкциях, официальной переписке) к послам обращались в третьем лице, используя обращение «господин» (sieur или monsieur), таким образом, полемика вокруг титулов касалась только устных обращений.
По отношению к французским послам впервые по воле случая было использовано обращение «превосходительство». Посредством введения этого нового обращения произошло некоторое повышение статуса посла. Роль самих послов, короля Франции или французского дипломатического ведомства в принятии этого нововведения трудно оценивать. Вряд ли это была целенаправленная политика. По крайней мере, источники не позволяют сделать такой вывод. Однако бесспорным остается то, что французские короли, придавая большое значение дипломатии и осознавая ее огромную роль как средства символического общения, трепетно относились к подбору персоналий для веде-
ния переговоров и в условиях конкурентной борьбы за статус, особенно с испанскими королями, использовали различные методы. В том числе в качестве послов они выбирали людей, занимавших довольно высокое положение в обществе, будь то иностранные принцы или внебрачные дети короля. И ведь именно эта политика привела к появлению нового обращения, дифференциации послов в зависимости от их ранга и статуса государя.
Во второй половине XVII в. идея суверенитета, сформулированная еще в конце предыдущего столетия французским философом и политиком Жаном Боденом, приобретает все большее значение при определении государственного статуса. Однако стремление обосновывать свое право, опираясь на обычай, по-прежнему велико. При всех прочих нюансах еще заметно тяготение Франции к тому, чтобы сохранить установившуюся традицию. Уверенно называя себя первыми королями в христианском мире, французские монархи не допускали посягательств на свое место других монархов, в частности короля Испании, который, наоборот, в данном вопросе все время выступал в качестве сторонника изменения традиции, сохранение которой было ему невыгодно и сдерживало его продвижение вверх по иерархической лестнице европейских государей.
На практике, опираясь единственно на традицию и не учитывая реальной политической ситуации, действительно оказалось довольно трудно выстроить такую иерархическую лестницу, на ступенях которой разместились бы сверху вниз в соответствии со своим статусом европейские государи, не выказывая при удобном случае (например, при изменении соотношения сил) желания оспорить занимаемое место и повысить свой статус. Поэтому спор этот, внешне опирающийся на традицию, во многом все же учитывал реальную расстановку сил на международной политической арене. Успех французской монархии в этом символическом действе, закреплении французского короля на позиции более высокой по сравнению с испанским королем, конечно, оказался возможен благодаря, если не решительной политике Людовика XIV, то, по крайней мере, неудачной политике испанской монархии, которая на протяжении второй половины XVII в. неуклонно сдавала былые позиции. Поэтому, несмотря на все отсылки к традиции, символическая коммуникация европейских монархов была тесно связана с реальными политическими событиями. И в борьбе между французскими и испанскими послами за старшинство не последнюю роль сыграла именно реальная расстановка сил. Ведь нельзя утверждать с полной уверенностью, что, если бы Испания не оказалась слабее Франции, настойчивые попытки испанских послов изменить положение дел в свою пользу не увенчались бы победой. В этом переплетении символического языка власти, по-прежнему апеллировавшего к традиции, и реальной политической обстановки состоит одна из особенностей XVII века, стоящего на пороге уже Нового времени, но корнями уходящего глубоко в Средневековье.
The article deals with the diplomatie titulature of France in the second part of the XVIth - XVIIth centuries. Title is regarded as one of the most important symbolic instruments of power for construction of the diplomatic hierarchy and determination of the prestigious status of sovereigns and states. Two principal aspects are studied: transformation of the French diplomatic titulature in early modern Europe and its role in the competition of European monarchs for the status. Keywords: title, ambassador, diplomacy, ceremony, France, court society, symbol, hierarchy.
Список литературы
1. Элиас Н. Придворное общество. М., 2002.
2. Bély L. Lasociété desprinces. Paris, 1999.
3. BurkeP. The Fabrication of Louis XIV. Yale, 1992 (перевод на фр.: LouisXIV. Les stratégie de la gloire. Paris, 1995). Осимволическойрепрезентациисм. также: Goubert P. L'avènement de Louis XIV. Paris, 1967. Labatut J.-P. Louis XIV. Roi de gloire. Paris, 1984; Néraudau J.-P. L'Olympe du Roi-Soleil: mythologie et idéologie royale au Grand Siècle. Paris, 1986; Sabatier G. Versailles ou la figure du roi. Paris, 1999; Sabatier G. Le prince et les art: stratégies figuratives de la monarchie française de la Renaissance aux Lumières. Lonrai, 2010.
4. Rabin E. Les entrées publiques des ambassadeurs de France à l'étranger sous les règnes de Louis XIV et Louis XV: éléments symboliques de la représentation diplomatique: Mémoire de Master 2 mention Histoire-Civilisations des Temps Modernes. Paris, 2010 - 2011; Vasseur S. La mise en scène de la puissance. Étude du cérémonial diplomatique au temps de Louis XIV à travers les Mémoires du baron de Breteuil (1699-1715): Mémoire de Master 2 en Histoire. Paris, 2011-2012.
5. Archives diplomatiques du ministère des Affaires étrangères (AAÉ), Mémoires et documents, fonds France, vol. 1848, «Cérémonial - 1609 à 1700 - titres, protocole, Mémoires de M. de Sainctot».
6. Wicquefort A. de. L'ambassadeur et ses fonctions. La Haye, 1682. Livre 1.
7. Rousset de Missy J.Mémoires sur le rang et la préséance entre les souverains de l'Europe et entre leurs ministres représentans suivant leurs différens Caractères. Pour servir de supplement à l'Ambassadeur et ses fonctions de Mr. de Wicquefort. Amsterdam, 1746.
8. Цит. по: Pitou F. Lettre d'un François sur certain discours fait pour la presséance du Roi d'Espagne // Mémoires de la Ligue, contenant les événements les plus remarquables depuis 1576, jusqu'à la Paix accordée entre le Roi de France et le Roi d'Espagne, en 1598. Amsterdam, 1758. T. 5. (Впервые письмо было опубликовано в типографии Мамера Патиссона: Pitou F. Lettre d'un François sur un certain discours faict nagueres, pour la preseance du roy d'Hespagne. Paris, 1586.)
9. Цит. по: Raisons et causes de préséance entre la France et l'Espagne, proposées par un nommé Augustin Cranato Romain pour l'Espagne, et traduites d'Italien en Français. Ensemble les réponses et defenses pour la France par Nicolas Vignier. Paris, 1608.
10.Bignon J. De l'Excellence des Roi et du Royaume de France, traitant de la préséance et des prérogatives des
Rois de France par dessus tous les autres, et des causes d'icelles. P., 1610.
11. Callières F. de.De la manière de négocier avec les souverains, de l'utilité des négociations, du choix des ambassadeurs et des envoyés, et des qualités nécessaires pour réussir dans ces emplois. Amsterdam, 1716.
12. Bulteau Ch. De la préséance des rois de France sur les rois d'Espagne. Paris, 1674.
13.Письмо Генриха IV его послу в Риме г-ну де Бреву цит. по: BulteauCh. Op. cit.
14. Коммюнике г-на де Ту, французского посла от 12.08.1657 цит. по: BulteauCh. Op. cit.
15. Recueil des insructions données aux ambassadeurs et ministres de France depuis les traités de Westphalie jusqu'à la Révolution française (1648 - 1789). XXIV. Angleterre. Paris, 1929. T.1.
16. ŒuvresdeLouisXIV. P., 1806.
Об авторе
Шикуло М.И. - Шикуло М.И. - аспирант кафедры новой и новейшей истории стран Европы и Америки исторического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, shikulo.max.ru@mail.ru
УДК 947.02+340
МЕНТАЛИТЕТ И ПРАВО В ДРЕВНЕЙ РУСИ: К ИНТЕРПРЕТАЦИИ СОБЫТИЙ 1071 ГОДА1
Е.А. Шинаков
В 1071г. в северной части Древнерусского государства (Ростовской земле) произошло крестьянское восстание, явившееся завершающим аккордом кризисного периода 1067 - 1071 годов. Восставшие - так называемые «смерды» - двигались вдоль Волги и других рек этого региона от Ярославля до Белоозера (города на Белом озере, упоминаемом в скандинавских сагах как «Алаборг»). Языческие жрецы, стоявшие во главе восстания, вызванного неурожаем и голодом, совершали ритуальные убийства «лучших жен», которые (по словам «волхвов») были виноваты в этом бедствии. Восстание было подавлено боярином князя Святослава Яном Вышатичем, который собирал дань в пользу князя в окрестностях Белоозера. 12 профессиональных дружинников Яна без труда разбили 300 крестьян, но поймать их главарей в густых лесах было для них невыполнимой задачей. Ян использовал специфичные черты русского менталитета и права, чтобы заставить жителей Белоозера поймать мятежников. После этого возникла еще одна проблема - отсутствие в русском законодательстве права смертной казни. После расследования, сопровождавшегося религиозным диспутом, Ян приказал родственникам замученных женщин воспользоваться правом «кровной мести». Само восстание, его подавление, методы следствия и наказания ярко отражают специфические черты русского образа жизни, языческого и христианского мировосприятия, правового сознания в период перехода от языческого иро-доплеменного общества к социуму, основанному на христианских ценностях и государственности.
Ключевые слова: восстание, менталитет, «обычное право», языческая религия, ритуал, христианство, сбор дани, неурожай, отражение событий в общественном сознании.
В начале последней трети XI в. на Руси завершается процесс создания институтов «ранней» (по уровню развития) [45], унитарно-федеративной по форме [49]государственности с формой правления «родовая монархия» («власть», «сюзеренитет») [15; 24; 40. С. 226 - 227; 41.С. 23,25; 53]. Последним актом, символизировавшим завершение создания единых институтов и функций власти, стал полный переход права в руки государства [17. С.160 -162]. Этим актом стало принятие в 1072 г. «Правды Ярославичей». Она окончательно отменяла пережитки обычного права эпохи родоплеменного строя, или мононорматики [52], в частности - кровную месть за убийство.
Однако даже в «Правде Ярославичей» сфера ее правоприменения была весьма ограниченной. Она защищала высокими вирами разные категории людей князя и разные виды его собственности, вплоть до охотничьих угодий, но о самих князьях не говорилось ничего. С другой стороны, «Правда» почти не проникалав н у т р ьобщины - верви, ограничиваясь ее отношениями с окружающим миром, включая частные княжеские владения с их населением, и случаями убийства на ее территории (даже в этом случае по желанию общинников убийцу могут не искать, если вервь согласится заплатить коллективную, «дикую» виру). В итоге в обществе оставались большие сферы, внутри которых отношения регулировались не писаным правом, а традициями, обычаями, нормами морали. Говоря современным языком, значительная часть общества жила не по «праву», а по своим «понятиям» о справедливости и «правде».
Впрочем, в те времена последняя как раз и означала закон, причем писаный. Само же слово «закон» означало Божественное вероучение, например, в «Слове о Законе и Благодати» митрополита Илариона - иудейское [11]
«Правда» же была в определенной степени синоним «права», как и глаголы «судить» и «рядить» «были схожи по значению», что следует из текста «варяжской легенды» в разных редакциях Повести временных лет и Начального свода. Именно отсутствие «правды» между «родами» (по ПВЛ) или «градами» (по НПЛ) заставило представителей «Словен, Кривичей, Мери, Чуди» пригласить Рюрика, чтобы он «владел» ими и «судил» («рядил») по «праву». Именно наличие правды - права было одним из главных приоритетов жителей еще даже не
1Статья является расширенным вариантом доклада на международной конференции "LawandDisputingintheMiddleAges"(академия Карлсберг, Копенгаген, Дания, май 2012), подготовленного на средства гранта БГУ№76 за 2012г.
