CC BY
81
Французская литературная культура в книге М. Волошина «Лики творчества»
А. С. Литовченко (Ивановский государственный университет)*
Рассматривается рецепция французской литературы Максимилианом Волошиным в его сборнике критических статей «Лики творчества».
Ключевые слова: Запад, Франция, французская литература, символизм, концепция, культура, герои, чувство, чувственность, сознание, традиция, стиль, художник, личность, М. Волошин.
French Literary Culture in the Book «The Faces of Creativity» by M. Voloshin
A. S. Litovchenko
(Ivanovo State University)
The reception of French literature by Maximilian Voloshin in his critical collection «The Faces of Creativity» is studied in this article.
Keywords: West, France, French literature, symbolism, conception, culture, characters, sense, perception, consciousness, tradition, style, artist, personality, M. Voloshin.
Значительный след в творческом наследии Максимилиана Волошина оставило зарубежное искусство, и особенно литература Франции. Биографически это связано с тем, что Волошин несколько лет прожил и проработал в Париже (Пинаев, 2005). Не будет преувеличением сказать, что творческая личность Волошина глубоко впитала в себя особый строй французской культуры, ее атмосферу, и неудивительно пристрастие Волошина к богатейшему искусству этой страны.
Французское искусство в значительной мере повлияло и на литературную ориентацию Волошина. «Он вступает в литературу не один. Воспитанник французских символистов, он как будто «своим» входит в ряды символистов русских» — такую характеристику литературной личности Волошина дал Е. Ланн (Ланн, 2007: 129). Эти слова во многом проясняют генезис творческих устремлений Волошина, истоки которых таятся именно в западной культуре. По высказыванию В. Баевского, Волошин «навсегда сросся с французской литературой и, шире, культу-
рой. Для него эта линия их взаимоотношений была необыкновенно важна» (Баевский, 2007: 22).
Правоту этого утверждения убедительно подтверждает сборник критических статей Волошина «Лики творчества», увидевший свет в 1914 г. Его страницы свидетельствуют о том, что Волошин воспринимает французскую культуру глубоко лично, в соответствии со своей творческой индивидуальностью, в свойственной ему манере расставляя акценты в общем контексте своего «круга чтения». Среди классиков французской литературы Волошин выделяет имена Вилье де Лиль-Адана, Барбэ д'Оревильи, Анри де Ре-нье, Поля Клоделя. Именно в такой последовательности можно определить степень предпочтений Максимилиана Волошина, что говорит не только о широте, но и о своеобразии его интереса к литературе Франции. Примечательно, что автор расположил статьи об этих писателях не только по уровню своих пристрастий, но и хронологически. Лишь расцвет творчества первых двух авторов пришелся на середину XIX в., тогда
* Литовченко Алексей Сергеевич — аспирант кафедры теории литературы и русской литературы ХХ века филологического факультета Ивановского государственного университета. Тел.: +7 (4932) 30-02-16. Эл. адрес: lialeksej@rambler.ru
как Ренье и Клодель успешно перешагнули через рубеж веков и были современниками Волошина.
Особое внимание Волошин уделяет фигуре Вилье де Лиль-Адана (1838-1889). В статье «Апофеоз мечты» Волошин анализирует композиционные особенности его драматической поэмы «Аксель» (он называет ее трагедией), ее сюжетную структуру, которая помогает выявить основные тематические пласты этого произведения. С неожиданной смелостью Волошин сравнивает композиционное построение трагедии «Аксель» с архитектурой готического собора. Нужно отдать должное живописности и величественности этого сопоставления: в тексте статьи появляются многочисленные термины архитектуры — «арка портала», «алтарь», «роза символов», что призвано подчеркнуть особенность построения произведения, произвести дополнительный эффект. Отсюда специфика стилистической образности, к которой прибегает Волошин-критик: «готическая сложность», «пышность орнаментов», «стройное равновесие» — все это говорит о композиционном великолепии «здания» трагедии, с одной стороны, и о своеобразии критического стиля автора статьи — с другой. Эта мысль обретает законченность и полноту, когда Волошин обращает внимание на важную особенность анализируемого им текста: «...подобно готическим соборам, трагедия эта остается незаконченной, что не мешает ни стройности ее частей, ни крылатому порыву ее башен» (Волошин, 1988: 13). Это, пожалуй, один из самых ярких примеров авторской манеры Волошина как критика и эссеиста.
Но Волошина интересуют не только композиционные особенности «Акселя», наиболее значимой для него оказывается система персонажей этого произведения. Надо заметить, что в «Ликах творчества» нередки реминисценции из русской литературы, возникающие в связи с размышлениями Волошина о французской литературной культуре. Так, казалось бы, неожиданным, но чрезвычайно интересным предстает сопоставление
трагедии Вилье де Лиль-Адана с романом Достоевского «Братья Карамазовы», а именно с «Легендой о великом инквизиторе». Критик обнаруживает сходные черты в речевой характеристике героев, но констатирует различия этих персонажей в типологическом плане. При сопоставлении образов Архидиакона и инквизитора Волошин идет от частного к общему — от характеристики конкретных литературных героев до особенностей воплощения в них «верховной идеи», несущей в себе отзвуки национального сознания. При этом нельзя не увидеть, что за персонажами Вилье де Лиль-Адана стоит не менее мощная традиция, чем у Достоевского, герои которого являются выразителями общей христианской идеи их создателя (Касаткина, 2008). У французского автора, как показывает Волошин, авторская концепция пронизана объемной гуманистической идеей, раскрывающей, по мысли критика, особенности завершающего этапа развития человечества. Но подлинные истоки сходства этих произведений М. Волошин видит в том, что оба автора являются прежде всего носителями религиозного сознания: то, что «Вилье де Лиль-Адан был не менее искренним католиком, чем Достоевский — православным, представляет необыкновенный интерес для сравнения латинского гения с гением славянским», — подчеркивает Волошин (Волошин, 1988: 14).
Такая позиция автора «Ликов творчества» не могла не привлечь внимание исследователей, пытающихся среди прочего выяснить, почему М. Волошин на страницах своей книги уделяет столь пристальное внимание фигуре Достоевского и его героям. Так, Э. Розенталь отмечает у них общие оценки роли Запада в мировой культуре: «И Достоевский, и Волошин подолгу жили во Франции, любили ее, но полагали, что Запад уже выполнил свое историческое предназначение, дал миру высокие образцы культуры и искусства» (Розенталь, 2000: 131). Однако более глубокой нам представляется позиция Е. В. Завадской, которая полагает, что «вслед за Достоевским Волошин утверж-
дал своей жизнью и творчеством открытость к чужому, любовь к европейской и восточной культуре как к своей, и порой даже большую, чем к своей. Именно эта «открытость» и способность почувствовать чужое как свое осознаются Достоевским и Волошиным как суть и дух подлинной русской культуры» (Завадская, 1981: 49).
Нельзя не заметить, что стремление к сопоставлению русской и французской литератур в «Ликах творчества» проявляет себя с неизменным постоянством. Волошин продолжает проводить параллели между творчеством своих соотечественников и представителями литературной Франции. Так он сопоставляет личность писателя Анри де Ренье (1864-1936) с И. С. Тургеневым, находя в их творчестве много общего: это «аристократическая чуткость стиля, любовь к старым дворянским гнездам, прозрачная ясность видения жизни» (Волошин, 1988: 67). Но все же Волошин ощущает и значительные различия этих писателей: художественный мир Анри де Ренье, по мысли критика, вобрал в себя ту специфику французского художественного сознания, которая связана с остротой чувственного начала, чего лишена тургеневская проза. На этом основании, считает Волошин, процесс рецепции творческим сознанием Тургенева тех специфических особенностей французской литературы, которые отличают, в частности, прозу Ренье, ощущается как неполный, многое просто осталось за рамками творческого сознания русского автора. Прежде всего это выражено, по мнению Волошина, в угасании чувственной энергии при раскрытии Тургеневым психологии своих героев и ее имплицитном художественном изображении. Во всех произведениях Ренье, отмечает Волошин, «разлита благоуханная и свежая чувственность, настоящее латинское чувство живой и влюбленной плоти, которого лишен стыдливо и мечтательно идеализирующий женщину славянин-Тургенев» (Волошин, 1988: 67).
Особое внимание Волошин-критик уделяет поэтической стороне творчества Анри де Ренье. «Мраморная статуя парнасского сти-
ха ожила в его руках. Мрамор стал трепетной теплой плотью» (Волошин, 1988: 55) — так высоко оценивается им поэтическое мастерство французского художника, наполнившего стих дыханием той «чувственности», которую он считал прерогативой французской художественной натуры. Говоря о высоких достоинствах Ренье-поэта, Волошин констатирует промежуточное положение Анри де Ренье во французской поэзии. С одной стороны, его творчеству свойственна та же строгость стиха, что и у парнасцев, но с другой — стремление к повышенной эмоциональности, к передаче различных оттенков чувства позволяет Волошину рассматривать его в числе символистов.
Таким образом, создавая творческий портрет Анри де Ренье, М. Волошин отмечает не только индивидуальные черты его авторского стиля, он выводит его творческую индивидуальность к общим чертам французской духовной культуры. Волошин показывает, как в романах А. де Ренье проступают черты культурного строя французского восемнадцатого века, времени, в котором, по мнению критика, наиболее отчетливо выразилась «душа Франции». Отсюда пристрастие Ре-нье к изображению замков и парков, различных примет быта старого французского дворянства. Однако, по мнению Волошина, это не столько конкретная историческая эпоха, сколько воплощение общего для всей французской культурной традиции истока. «“XVIII siёcle”, который мы чувствуем у Ре-нье, — на самом деле основной фон всей французской культуры, не связанный ни с каким веком», — проницательно отмечает Волошин, демонстрируя свою тонкую интуицию, глубокое понимание специфики французской национальной культуры и ее духовной традиции (Волошин, 1988: 66). Таким образом, поэт «генерализирует» творческую позицию Анри де Ренье, вписывая ее в контекст конкретной эпохи и французского культурного сознания в целом.
Расширяя перспективу своих художественных интуиций, Волошин в «Ликах творчества» анализирует ситуацию, сложившуюся
в современной ему отечественной литературе. Объект его исследований — переходный период от литературы символизма к «новому реализму». Именно эту главную тенденцию автор и обнаруживает в творчестве Анри де Ренье, проецируя ее на литературу Серебряного века — романы и повести Андрея Белого, М. Кузмина, А. Ремизова, А. Толстого. Но все-таки основная проблематика критической прозы Волошина связана с главным направлением художественных исканий в отечественной и европейской художественной культуре. Речь идет о кризисе символизма как литературного течения, и Волошин, тонко подмечающий в своих критических очерках черты и тенденции мирового литературного процесса, не мог пройти мимо этой ситуации. Как справедливо замечает В. Купченко, Волошин, «отталкиваясь от творчества Анри де Ренье, намечает грани новых исканий» (Купченко, 2000: 115).
Эта проблематика углубляется Волошиным на примере творчества другого французского автора — Барбэ д’Оревильи (1808-1889). В нем он видит ту же противоречивость творческой личности, невозможность вписать ее в какие-то конкретные литературные рамки. Но главное, что отмечает Волошин в этом писателе, это порыв к духовной свободе, проявляющийся в стремлении отойти от вековых религиозных догм. Вот почему, по мнению критика, произведения д’Оревильи проникнуты «чувствами, диаметрально противоположными тем, которые должен бы был испытывать истинный сын церкви» (Волошин, 1988: 52). Именно с этим связано присутствие в произведениях французского автора в качестве героев грешников, наделенных привлекательными качествами.
Вообще, личность д’Оревильи Волошин описывает с необычайным интересом, ведь здесь противоречивость проявлялась не столько в литературной ориентации автора, а прежде всего в особенностях его биографической личности. Структура одноименной статьи, посвященной д’Оревильи, организована следующим образом: сначала ав-
тор сообщает биографию писателя, пытаясь понять, в каких условиях складывалась его индивидуальность; затем он переходит непосредственно к рассмотрению его творческой личности, а в третьей части дает противоречивые свидетельства современников о нем. Таким образом, Волошину важно понять, какое же место занимает д’Оревильи в культуре XIX в. Но у Волошина была и другая цель. Как справедливо отмечает С. Пинаев, Барбэ д’Оревильи «прельщал Волошина способностью постоянно «играть», оставаясь искренним, шокировать публику парадоксальностью суждений, не теряя при этом глубинный стержень своих убеждений» (Пи-наев, 2005: 86).
Наиболее очевидная противоречивость д'Оревильи открывается для Волошина в вопросе веры. С одной стороны, это, по его словам, «известная фамильярность с Богом, свойственная умам гордым и верующим», с другой — непреодолимая вера «в Дьявола и в его власть над миром», что со всей очевидностью проявилось в его главном произведении «Les Diaboliques» («Лики дьявола»). Однако, — пишет Волошин, — «Барбэ д’Оревильи был слишком художник, чтобы не приходить в восторг от удачных и законченных творений исконного врага своего, дьявола» (Волошин, 1988: 46).
Особое место на страницах «Ликов творчества» занимает фигура Поля Клоделя (1868-1955). Это единственный из названных выше авторов французский писатель, творческую личность которого М. Волошин рассматривает не только в контексте западной культуры, но и выходя за ее пределы. Клодель для Волошина — фигура, отмеченная признаками того духовного кризиса, который переживала Европа в преддверии ХХ в. В статье «Поль Клодель» критик характеризует его как «утонченнейшего представителя надламывающейся латинской культуры», затаившего в себе «голод по тем корням человеческой души, в которых чувствуется острый и горький привкус сырой земли» (Волошин, 1988: 82). Для Волошина было очевидно, что Клодель питал свою душу «тремя
подземными ключами: восточной сокровенной мудростью, католицизмом и эллинским архаизмом» (там же: 71). В плане охвата культурных традиций Волошин видит Клоделя как наиболее универсального художника современности: он нашел в нем гармоничное сочетание Востока и Запада, к чему стремился и сам. По мнению Волошина, такое единство противоположных культурных начал зиждется на прочных вековых традициях, что позволяет решать не только художественные, но и метафизические проблемы, связанные с культурным взаимодействием Запада и Востока.
Обобщая сказанное, можно сделать вывод
о том, что рецепция французской литературы в критико-эссеистском сознании Волошина является важной частью его художественного наследия. Это своеобразный способ рефлексии над современным ему литературным материалом, над эпохой, отмеченной знаками европейского духовного кризиса, наконец, над проблемами и судьбами гуманитарного сознания в целом. Не случайно в «Ликах творчества» за деталями подробного анализа проступают знаки присутствия творческой личности Волошина в данном культурном контексте, что определяет характер его оценок, глубокие наблюдения и обобщения, образно-стилистические средства выражения авторской мысли и формирования авторской позиции. «Лики творчества» свидетельствуют, что Волошину одинаково близок опыт как французской, так и русской литературы: это единое пространство духовных ценностей, достижений и проблем двух великих литературных культур.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Баевский, В. С. (2007) Максимилиан Волошин и Евгений Ланн // «.Темой моей является Россия» : Максимилиан Волошин и Евгений Ланн. : Письма. Документы. Материалы / сост. Д. Беляев, Г. Мельник. М. : Дом-музей Марины Цветаевой. С. 5-28.
Волошин, М. А. (1988) Лики творчества. Л. : Наука.
Завадская, Е. (1981) Поэтика Киммерийского пейзажа в акварелях М. А. Волошина (Отзвуки культуры Востока) // Волошинские чтения / под ред. Т. Макагонова. М. : ГБЛ. С. 49-57.
Касаткина, Т. А. (2008) Авторская позиция в произведениях Достоевского // Вопросы литературы. № 1. С. 196-226.
Купченко, В. П. (2000) Жизнь Максимилиана Волошина. СПб. : Звезда.
Ланн, Е. Л. (2007) Писательская судьба Максимилиана Волошина // «.Темой моей является Россия»: Максимилиан Волошин и Евгений Ланн М. : Дом-музей Марины Цветаевой. С. 29-137.
Пинаев, С. М. (2005) Максимилиан Волошин, или Себя забывший Бог. М. : Молодая гвардия.
Розенталь, Э. М. (2000) Планета Макса Волошина. М. : Вагриус.
BIBLIOGRAPHY (TRANSLITERATION)
Baevskii, V. S. (2007) Maksimilian Voloshin
i Evgenii Lann // «...Temoi moei iavliaetsia Ros-siia» : Maksimilian Voloshin i Evgenii Lann. M. : Dom-muzei Mariny Tsvetaevoi. C. 5-28.
Voloshin, M. A. (1988) Liki tvorchestva. L. : Nauka.
Zavadskaia, E. (1981) Poetika Kimmeriiskogo peizazha v akvareliakh M. A. Voloshina (Otzvuki kul’tury Vostoka) // Voloshinskie chteniia / pod red. T. Makagonova. M. : GBL. S. 49-57.
Kasatkina, T. A. (2008) Avtorskaia pozitsiia v proizvedeniiakh Dostoevskogo // Voprosy liter-atury. № 1. S. 196-226.
Kupchenko, V. P. (2000) Zhizn’ Maksimiliana Voloshina. SPb. : Zvezda.
Lann, E. L. (2007) Pisatel’skaia sud’ba Maksi-miliana Voloshina // «.Temoi moei iavliaetsia Rossiia»: Maksimilian Voloshin i Evgenii Lann : Pis’ma. Dokumenty. Materialy / sost. D. Beliaev, G. Mel’nik. M. : Dom-muzei Mariny Tsvetaevoi. S. 29-137.
Pinaev, S. M. (2005) Maksimilian Voloshin, ili Sebia zabyvshii Bog. M. : Molodaia gvardiia.
Rozental’, E. M. (2000) Planeta Maksa Voloshina. M. : Vagrius.
