CC BY
362А.М.Кузнецов ФРАНЦ БОАС
Выдающийся американский ученый-лингвист, этнограф и антрополог Франц Боас (Franz Boas) - родился в Германии (г. Минден) 9 июля 1858 г., а скончался 21 декабря 1942 г. в Нью-Йорке. Франц был одним из шести детей Мейера Боаса - скромного торговца. Его мать -Софи Мейер - была основательницей особого типа детских учреждений для дошкольного воспитания. Ф.Боас с детства обнаружил интерес к дальним путешествиям с целью изучения жизни и обычаев экзотических племен. Вместе с тем во время учебы в минденской школе Ф.Боас отличался особыми способностями в математике и физике. Интерес к этим наукам сохранился и по окончании университета в его работе в Гейдельберге, Бонне и Киле. В возрасте 23 лет он получил докторскую степень по физике.
Однако еще во время университетской учебы в нем снова пробуж-дается тяга к этнографическим странствиям и исследованию природы вообще, возможно под влиянием двух выдающихся личностей тогдашней Германии - натуралиста и географа Александра фон Гумбольдта (1769-1859) и антрополога Теобальда Фишера. Осенью 1882 г. Ф.Боас участ-вовал в заседаниях Берлинского антропологического общества, где познакомился с известными учеными-этнологами и антропологами. В июне 1883 г. он совершил путешествие в Заполярье на исследовательской шхуне "Германия". До этого он изучал язык и культуру эскимосов, намереваясь собрать соответствующий географический и этнографичес-кий материал. Это путешествие стало поворотным моментом в его переориентации на этнологию. В 1884 г. Ф.Боас - ассистент Музея народного искусства, а в 1886 г. он уже читает лекции по этнической географии в Берлинском университете.
У него с некоторых пор появляются сомнения по поводу продолжения карьеры в Германии, поскольку он часто испытывал на себе
дискриминацию и оскорбления из-за своего еврейского происхождения. Неожиданно для Ф.Боаса появилась материальная возможность исследования языка и культуры североамериканских аборигенов. В течение нескольких недель он жил среди индейцев Северо-западного побережья США, и это было его первое из 13 научных путешествий - полевых исследований в Северной Америке (последнее было в 1931 г.). Спустя некоторое время Ф.Боас участвовал в собрании Американской ассоциации по развитию науки (в Буффало), где он познакомился с Ф.У.Путнэ-мом (1839-1915). Это знакомство переросло затем в продолжительное сотрудничество, которое предоставило ему новые возможности для научной работы, а впоследствии повлияло и на его решение остаться на постоянное жительство в США. Путнэм содействовал принятию его в вышеуказанную Ассоциацию, а в 1887 г., когда он появился в издательстве журнала "Science" в Нью-Йорке по поводу публикации своей статьи, ему было предложено стать помощником редактора этого журнала. Теперь у Ф.Боаса появился небольшой, но стабильный заработок.
В 1896 г. Путнэм предложил ему пост куратора по этнологии в Американском музее естественной истории, что повлекло за собой чтение лекций по физической антропологии в Колумбийском университете, где ему в 1899 г. было присвоено звание профессора. В 1908-1924 гг. Ф.Боас - главный редактор журнала по фольклористике "Journal of American Folk-Lore". В 1917 г. он выступил с инициативой по созданию нового международного лингвистического журнала "International Journal of American Linguistics" (IJAL), который и до сих пор является одним из основных американских периодических изданий в области лингвистики. Он был его главным редактором до самой смерти в 1942 г. Помимо того, что Ф.Боас был почетным членом многих национальных антропологических научных организаций в Европе и США, он избирался председателем (президентом) Американской антропологической ассоциации (1907, 1908), Нью-Йоркской академии гаук (1910), Американского фольклорного общества (1931). С 1901 по 1919 г. он был почетным филологом (honorary philologist) при Бюро американской этнологии (БАЭ).
Впервые Ф.Боас заявил о себе на страницах журнала "Science", включившись в дебаты с О.Т.Мэйсоном (1838-1908), сотрудником Национального музея, по проблеме Методологии музейной деятельности (1887). Он стремился преодолеть полупрофессиональное увлечение музейных работников собиранием необычных, экзотических вещей и фактов. Ориентация в музейной деятельности на профессионализм означала помимо прочего, изменение в характере работы отдельных
ученых и целых научных организаций, сопровождавшееся сдвигом в теоретическом мышлении от наблюдений за элементами эволюции в области культуры к подлинному историзму. В письме к А.Л.Крёберу (1876-1960) (от 18.09.1906 г.) Ф.Боас выразил пожелание "преобразовать нашу работу в направлении изучения общей истории цивилизации на основе детального и всестороннего исторического и лингвистического знания" (Darnell, 1998, c.59). По Ф.Боасу, превращение любителя в профессионала предполагает необходимость прохождения специалистом хорошей академической подготовки в области антропологии. "Академи-зация" американской антропологии - в этом состоит одна из главных заслуг Ф. Боаса как ученого и организатора науки, и это привело к "смене парадигм" в данной области" (Darnell, 1998, c.124).
Существует неверное представление, будто бы переход от старой "эволюционной" антропологии (поддерживаемой Правительством и представленной Дж.У.Пауэллом (1834-1902) и Бюро американской этнологии - БАЭ) к боасовской парадигме осуществлялся взрывоподобно, якобы Ф.Боас "взял американскую антропологию штурмом, импортировав вузовское образование из Германии и постоянно критикуя концепцию "культурной эволюции" (Darnell, 1998, c.124).
На самом деле этот процесс занял весьма долгий период в карьере ученого начиная примерно с 80-х годов; закончился он к началу 20-х годов XX в. полной гегемонией боасовского направления в Североамериканской антропологии.
В процессе преодоления эволюционной антропологии Ф.Боас сформулировал несколько основных принципов научной работы.
1. Все классификации относительны, и ученый должен осознавать это, пытаясь концептуализировать свои открытия. Необходимо избегать широко распространенной ошибки, перенося логику своих собственных категорий мышления в "примитивные" структуры, иначе результаты исследования окажутся бесполезными.
2. Статичные классификации не могут заменить динамических процессов. Все данные необходимо отбирать настолько тщательно, чтобы они отражали варианты форм и все случаи такого варьирования, что является ключом к познанию процесса.
3. Чтобы определенные единицы можно было сравнивать, они должны быть представлены не только в своей статичной форме, но и в их историческом развитии. Необходимо избегать использования функциональных аналогий, возникающих при конвергенции, которые нельзя путать с гомологическими соответствиями. Только они выдержат проверку на надежность.
4. Совпадения не должны трактоваться как случайные соответствия. Исследуя возможные отношения в триаде "раса язык - культура", Ф.Боас пришел к заключению, что они варьируются независимо друг от друга.
5. Никакая система объяснения не может объяснить всего. Всякое научное объяснение должно сопровождаться процедурой верификации.
6. Перед тем, как сформулировать (научный) закон, сравниваемые факты необходимо просчитывать (quantify) - (Dictionary, 1970, р.207).
Ничто не возникает на пустом месте. В начале своей карьеры Ф.Боас работал в рамках установившихся к тому времени научных постулатов и принял на себя все заботы и проблемы, волновавшие научное сообщество, в особенности проблемы, связанные с картографированием и описанием культурного и языкового разнообразия, характерного для американского континента. Так же, как пауэлловская антропология и совершившаяся ранее "научная революция", ассоциируемая с деятельностью Бюро американской этнологии, взрастали на фундаменте научных достижений предшествующих поколений, антропология и этнология Ф.Боаса закономерно прошли все отмеренные ей этапы становления, развития и преобразования.
В частности, после Второй мировой войны (и после кончины Ф.Боаса) боасовская антропология (целиком или отдельными аспектами) разошлась по различным конкурирующим научным школам и направлениям, которые таким образом совершенствовались и обогащались, а впоследствии и взаимно влияли друг на друга. Таков был путь эволюционирования североамериканской антропологии, принципиально (в своей основе, и по своему характеру) мало отличающийся от развития большинства других научных дисциплин, и не только в Америке.
Естественно, боасовская и постбоасовская американская антропо-логия по своему содержанию весьма своеобразна, и ее "непохожесть" на "антропологии", развивавшиеся в других национальных традициях, связана с ее приверженностью четырем основным направлениям в изучении материала: доисторической археологии, физической антропо-логии, лингвистике и этнологии, или культурной антропологии. Однако и боасовская антропология, и ее предшественница, разрабатывавшаяся в рамках БАЭ, уделяли неодинаковое внимание этим направлениям исследования. Фактически существовало устойчивое противостояние между строго научным и гуманитарным устремлениями в разработке данной дисциплины, а также
между формами их институционализации. В этом отношении Пауэлл и Боас мало чем различались, поскольку и тот и другой выдвигали на передний план лингвистическую (символическую, гуманитарно-гуманистическую) составляющую и гораздо меньше обра-щали внимание на предметно-физическую (археологическую, естествен-нонаучную) сферу. И это остается справедливым, даже если учесть, что основные научные учреждения, в стенах которых им приходилось отстаивать свои приоритеты (Бюро американской этнологии и Амери-канский музей естественной истории), были (по крайней мере, официаль-но) привержены более строгим научным формам антропологических исследований.
Язык постоянно сохранял почетное место в американских антропо-логических исследованиях; эту отличительную особенность Боас принял по наследству от БАЭ. Причина такого повышенного внимания к языковому материалу кроется в следующих двух обстоятельствах. 1. Язык здесь понимался как символическая форма par excellence и как основной признак, отделяющий представителей человеческого рода от других существ, будь то в рамках биологической эволюции (по Ч.Дарвину) или социальной эволюции (по Г.Спенсеру). 2. Язык выступает в качестве наиболее предпочтительного средства, с помощью которого оказывается возможным упорядочивание и классификация практически безграничных культурных различий племен аборигенов Северной Америки.
Пауэлл и Боас были согласны в том, что "культура" это универсальный и унифицированный "концепт" для такой развивающейся научной дисциплины, как антропология, и рассматривают культуру как некий ментальный конструкт, символическую форму.
Хотя оба эти ученые по образованию были "естественниками" (Пауэлл получил диплом геолога, а докторская диссертация Боаса была посвящена физике), каждый из них определил для своих исследований конкретную область этнологии (антропологии), которая была откровенно субъективна и идеалистична. Ранняя статья Ф.Боаса "The study of geography" (1887) была написана в русле идей В.Дильтея (1833-1911), и в ней, в частности, проводилась дифференциация "естественно-научного" и "духовно-научного", гуманитарного ("Naturwissenschaft" vs. "Geisteswissenschaft"), для исследования которых требуются совершенно разные методы. Эволюция научных интересов Ф. Боаса от физики (через географию) к этнологии сопровождалась все возрастающим вниманием к историческому аспекту исследований и введением исторических
методов, глубоко отличных от методов, применяемых в естественных науках, но, по возможности, таких же надежных.
Не получив систематического гуманитарного образования, Ф.Боас, по свидетельству Р.Якобсона, всегда называл себя "self-made-man" в науке, исследующей явления человеческого сознания, и, в частности, в лингвистике. Единственный языковед, который встретился на его пути в студенческие годы, был Х.Штейнталь (1823-1899), но в то время Ф. Боаса еще не интересовала лингвистика, а впоследствии он очень сожалел, что никогда не посещал лекций этого выдающегося ученого.
Быть самоучкой, особенно в науке, не всегда продуктивно, но в случае с Ф.Боасом это обстоятельство сыграло положительную роль: он оставался свободным от предрассудков и устаревших догм, которые лежали тяжелым бременем на лингвистике и этнологии. "Он пришел из естественных наук с их обязательным требованием строгих и точных методов, но он вовсе не стремился насильственно внедрить естественнонаучные подходы в гуманитарные науки. Напротив, он утверждал (и поддерживал) автономию гуманитарных наук. Именно потому, что он прекрасно знал обе эти сферы научного творчества, он никогда не смешивал их и строго разграничивал человеческий язык как одно из наиболее важных проявлений духовной жизни, а также явления культуры в целом и их биологические основы" (Jakobson, 1966, p.128).
Он постоянно подчеркивал невозможность объяснения языковых и культурологических структур в целом, исходя из их понимания только как продуктов материального мира. На определенном этапе он исповедовал и свою прежнюю веру в значимость географических детерминант, которая сменилась полной утратой иллюзий в отношении их значимости как креативных элементов в культурной жизни, что нашло отражение в его первой этнографической работе об эскимосах "Эскимосы Центральной части" (1888).
Необходимо отметить, что то самое первое путешествие в Бэффинлэнд определенно сместило интересы этого ученого от географии к этнологии, и главное место в его широкомасштабной этнологической работе заняла лингвистика. Первое исследование Боаса об американских индейцах было посвящено языку. Некоторым курьезом представляется его письмо из Берлина, ставшее по сути дела его первым полевым исследованием о языке беллакула (Британская Колумбия); это исследование проводилось на одной берлинской выставке, в которой участвовали несколько представителей этого племени. Впоследствии индейские языки Британской Колумбии стали излюбленным объектом этнолингвисти-
ческих штудий Ф.Боаса. С одним из этих языков, квакиутль, он работал более полстолетия, и рукопись его последней завершенной монографии, над которой он трудился все последние годы и дни своей жизни, содержала глубокий и всесторонний анализ языка квакиутль (это были: грамматика, словари суффиксов и слов, а также тексты с переводами).
Язык рассматривался Боасом не только как неотъемлемая часть этнографического описания, но гораздо более широко: как одна из самых поучительных областей исследования. Весьма показательно то, как он обосновывает свою точку зрения в великолепном введении к "Руководству по языкам американских индейцев" (1911): "Огромное преимущество языков и лингвистики в этом плане заключается в том, что категории языка лежат в области бессознательного и что по этой причине процессы, ведущие к их формированию, прослеживаются без ложных и вводящих в заблуждение факторов, лежащих в основе косвенных толкований, так характерных для этнологии" (Boas, 1911a, p.57).
Подобное заявление представляется одной из наиболее смелых, плодотворных и путеводных идей, когда-либо высказанных Боасом. Фактически именно бессознательный характер лингвистических феноменов несет с собой столько трудностей теоретикам языка. Даже для великого Ф. де Соссюра (1857-1913) это представляло неразрешимую антиномию. По его мнению, каждое состояние в жизни языка является случайным в той степени, в какой носители языка воспроизводят закономерности языка бессознательно. Боас основывался абсолютно на тех же исходных позициях: хотя основные языковые смыслы находятся в постоянном употреблении языкового коллектива, в норме они не выходят на уровень сознания его членов. Фактор случайности (и бессознательности) языковых процессов сдерживал развитие традиционной доктрины, однако Ф.Боас (а вслед за ним и Э.Сепир) знали как извлечь из этого надлежащие выводы. Индивидуальное сознание обычно не проникает в грамматические и фонетические структуры языка и соответственно не дает оснований для вторичной аргументации и реинтерпретации. Осознанные индивидуальные толкования (теоретические интерпретации) фундаментальных народных обычаев и верований способны затушевать и осложнить изучение не только истинной истории их формирования, но и их формы как таковой. Образование языковых структур, по убеждению Ф.Боаса, лучше всего исследуется и раскрывается без учета этих весьма сомнительных и часто вводящих в заблуждение факторов. Элементарные языковые единицы и структуры функционируют неосознанно и никогда не становятся объектом изучения и рефлексии со стороны неподготовленного рядового носителя языка. Эти единицы с трудом поддаются
вычленению и отделению друг от друга, и, соответственно, относительная "непроникаемость" индивидуального сознания в язык объясняется жестким и императивным характером его структуры целостной модели, в которой отдельные части тесно спаяны. Чем слабее осознание народных обычаев и верований, тем больше стереотипизированы, стандартизованы и унифицированы их механизмы. Отсюда становится ясной типология различных языковых структур, а над всем этим - универсальное единство их фундаментальных принципов, всегда поражавших воображение Ф.Боаса: наличие реляционных функций, составляющих обязательные элементы грамматики и фонетики любого естественного языка.
Среди разнообразных этнографических феноменов процессы, происходящие в языке, показывают наиболее ясно и поразительно логику бессознательного. Боас подчеркивает, что по этой причине тот же фактор неосознанности языковых процессов помогает добиться более ясного понимания этнографических феноменов, а это очень важно для исследователя. Особое место языка в ряду других общественных явлений и значимость лингвистики как средства глубокого проникновения в различные этнографические модели никогда раньше не формулировались с такой точностью и определенностью. И современная лингвистика все еще преподносит определенные уроки, наводящие на размышления в разных сферах социальной антропологии.
В соответствии с этими общими взглядами Боас приступает к исследованию целого ряда языковых концептов, и в своем дескриптивном анализе индейских языков он изучает их внутреннюю форму для получения наиболее объективного, буквального и недвусмысленного перевода их бессознательных категорий на язык научных формулировок. С самого начала ученый отчетливо видел два аспекта в проблеме своеобразия языкового структурирования. 1. Каждый конкретный язык отбирает ограниченное и сравнительно небольшое число звуков и кластеров из бесконечно большого количества потенциальных возможностей, создавая свою собственную классификацию. 2. В результате исследование должно определить звуковой материал, используемый каждым языком в плане выражения, т.е. выявить набор фонетических признаков, дифференцирующих понятия, и понятийных признаков, признаваемых символами того же звукового комплекса. Этот двусторонний выбор превращает неизвестные физические элементы в лингвистические ценности. Таким образом устанавливаются фонематически значимые единицы из общего запаса звукового материала, а также фиксируются семантически релевантные единицы из всего объема концептуального содержания.
Фактически этнология, и особенно лингвистика, служили для Ф.Боаса первым и самым важным средством понять других и рассмотреть себя как бы со стороны. "Данные этнологии подтверждают, что не только наше знание, но и эмоции являются результатом формы и образа нашей (общественной) жизни и истории народа, к которому мы принадлежим. Если мы хотим понять развитие человеческой культуры, то должны попытаться освободиться от этих оков... Невозможно определить априори те части менталитета, которые являются общими для всего человечества, и те, что характерны только для нашей родной культуры. Знание этнографических данных (наряду с лингвистическими) позволяет проникнуть в сознание другого народа и одновременно оценить и понять культуру собственного народа (цит. по Jakobson, 1966, p.131). Приводя эти слова, Р.Якобсон замечает, что "коперниковская борьба против научной ограниченности, замкнутости на себе, против эгоцентризма все еще продолжается. Мы узнали, что наше "пространство", так же как и "время", только один из вариантов в бесконечном разнообразии "пространств и времен". Задача Ф.Боаса в исследовании лингвистики сравнима по масштабности с задачами, которые решали в свое время Лобачевский, Эйнштейн и другие борцы против "себя-центрической" традиции (Jakobson, 1966, р.132).
В своем знаменитом "Руководстве по языкам американских индейцев" (1911), касаясь проблемы грамматических категорий, Ф.Боас снова отстаивает эту идею под несколько иным углом зрения: "Грамматисты, занимавшиеся европейскими языками и языками западной Азии, разработали систему категорий, которую мы склонны выискивать в каждом новом языке. В этой работе нам бы хотелось показать, что исследуемая нами языковая система характерна, только для некоторых групп языков, а так же то, в какой мере она может быть сопоставлена с традиционной системой" (Boas, 1911a (1967), p.186-187).
Конечно, истоки боасовского направления в лингвистике можно возвести ко временам В. фон Гумбольдта (1767-1835), чья концепция до сих пор еще оказывает влияние на изучение экзотических языков. Но только с появлением работ Ф.Боаса началось подлинное изменение в подходе к изучению племенных языков. Он не удовлетворялся декларативными заявлениями и критикой старых грамматик, строившихся строго по (квази)латинской схеме, которая затемняла характерные психологические категории индейских языков. Помимо прочего он убедительно показал, что каждый язык имеет свои особые предпочтения в выборе того или иного аспекта ментальной картины, которая передается через план выражения. Различные языки по-разному отбирают те частицы опыта,
которые должны быть формально выражены. Подобные облигаторные части языковой информации эксплицируются грамматическими средствами, тогда как другие части являются необязательными и выражаются через лексику. И каждый язык по-своему выбирает понятия, которые должны быть выражены одним простым словом, комбинацией отдельных слов, абсолютно разнородными или сходными словами.
Многочисленные грамматические характеристики различных индейских языков, данные Боасом и его последователями, сегодня еще более успешно устраняют всякие лингвистические предрассудки, любые привычные и осененные принадлежностью к определенной научной школе концепции, любые попытки приписывать категории, выявленные в европейских языках, языкам незнакомым и необычным с нашей точки зрения. Уже в своих ранних лингвистических разработках ("On alternating sounds", 1889) Боас пытается доказать, что каждый воспринимает звуки незнакомого ему языка через посредство звуков своего родного наречия, и поэтому при записи лингвистической информации мы должны последовательно освобождаться от ошибок в транскрипциях, идущих от системы нашего родного языка.
Боас считал, что в результате подобной работы должны появиться грамотно составленные научные словари, которые с особой тщатель-ностью интерпретировали бы значения слов экзотических языков без каких-либо привнесений из наших евроцентрических семантических моделей. Он в очередной раз обратил внимание на проблему тщатель-ности семантического описания в своем последнем публичном выступле-нии на заседании Американского этнографического общества 13 мая 1942 г. Эти устремления он пытался реализовать при составлении словаря языка квакиутль.
Таким образом индейские языки впервые подверглись научному анализу, однако значение лингвистических работ Боаса гораздо шире. Мы познакомились с неизвестными ранее языками и смогли посмотреть на них изнутри с целью нащупать объективный подход к нашим собственным языкам. По словам Эмено, только на основе боасовского принципа относительности были получены поразительные результаты при исследовании давно известного, всем знакомого материала. Более того, этот принцип изменяет наши представления не только о том или ином конкретном языке, но и о языке вообще. Мы знаем, что каждый язык отличается произвольностью в классификации (категоризации) внеязыковой действительности, но это теоретическое положение, идущее от Соссюра, получило существенное уточнение и ограничение. В его "Введении" говорится, что каждый язык, конечно, произволен, но только
с точки зрения другого языка на определенном временном срезе. Для носителя любого языка ("примитивного" или "цивилизованного") никакая классификация не является произвольной. Такие классификации развиваются в каждом индивиде и в целом народе совершенно подсознательно. Они создают нечто вроде лингвистической мифологии, которая направляет внимание отдельных говорящих, а также ментальную активность всего языкового коллектива по определенным координатам. Таким образом языковые формы оказывают влияние не только на поэзию и верования данного народа, но и на рациональное мышление, а также на научные концепции. Каждая грамматическая модель в самой себе (как в "цивилизованном", так и в "примитивном" вариантах) находится в постоянном конфликте с логическим рационализмом, и тем не менее каждый язык весьма гибко отзывается на терминологические потребности культуры, одновременно обеспечивая и абстрактные формы мышления. Развитие культуры и цивилизации требует языковой адаптации только со стороны лексики и фразеологии, тогда как грамматика может и не затрагиваться.
Таким образом, было бы неверным рассматривать язык как фактор препятствующий или способствующий культурному развитию. Когда коренной житель дальнего севера видит в первый раз верблюда, он воспринимает его как уродливую лошадь. Аналогичным образом и мы склонны подсознательно оценивать незнакомые, далекие от нашей языковые структуры как отсталые, дефектные или искаженные. Мы сами того не осознавая, все еще живем в птолемеевой системе мира и все еще верим, что находимся в центре вселенной. Нам трудно признать, что ценности, которые мы приписываем нашей форме цивилизации, основываются на том, что мы сами являемся частью этой цивилизации. На многочисленных примерах Боас показал, насколько несправедлива такая завышенная оценка наших языковых стереотипов. Например, он ясно продемонстрировал, что такая "логическая небрежность", как привычное нам грамматическое значение первого лица множественного числа, прекрасно снимается во многих экзотических языках, где различаются два "мы": "я+ты" и "я+он". В своей последней, опубликованной при жизни работе "Язык и культура" (1940) Ф.Боас проницательно заметил, что мы могли бы читать наши газеты с гораздо большим пониманием, если бы в наших языках (как в языке квакиутль) в обязательном порядке грамматически оформлялась информация о том, написан ли данный газетный материал на основе личного опыта, досужих вымыслов и слухов или журналисту все это привиделось во сне.
Представители дескриптивизма считали Ф.Боаса одним из лидеров данного направления, но для него описание (дескрипция) никогда не было всеобъемлющей и конечной целью. Для того, чтобы определить для каждого языка его собственное место в ряду других, Ф.Боас требовал сравнения фонетических, лексических и грамматических характеристик. действительно принадлежит сравнительной лингвистике в самом широком смысле этого слова.
И Ф.Боас, и его ученик Э. Сепир постоянно боролись против старого натуралистического взгляда на язык. Один из самых устойчивых пережитков натурализма в языкознаний - концепция генеалогического древа языков. Эта идея-миф, несмотря на всю ее критику, и сейчас еще прочно удерживается в компаративистике. По мнению Ф.Боаса, при решении вопроса о родстве языков главное внимание следует уделять их структурному сходству, обнаружению структурных параллелей. И в этом своем убеждении Ф. Боас пошел дальше ортодоксальных индоевропеистов, которые выводили подтверждения родства языков исключительно из материального сходства слов или морфем. заповеди нарушали многие исследователи экзотических языков, часто обнаруживая значительное структурное сходство их грамматических и фонетических моделей при отсутствии общности в корнях и аффиксах. Чем глубже Боас погружался в языковую жизнь аборигенов, тем яснее он понимал, что бок о бок с дифференциацией существует интеграция, еще один весьма широко и противоположно действующий фактор развития. На этот раз - развития этнологического, куда вводится понятие "диффузия", впоследствии заимствованное лингвистами.
Многие существенные данные свидетельствуют о необходимости соблюдать осторожность с разного рода многозначительными выводами вроде заключений о поразительном сходстве соседних языков или даже об общности их происхождения. Очевидно, что неродственные, но сосуществующие рядом языки часто демонстрируют целый набор общих признаков в их фонетической и грамматической структурах. В то же время бывают случаи, когда грамматические и фонетические особен-ности распределяются по большому континууму различных областей и распространяются в одной части родственных языков (или даже в одной части одного языка), не переходя на другие родственные языки. Иногда определенные грамматические и фонетические типы имеют широкое континуальное распределение, но не имеют лексических сходств. Неко-торые соседствующие языки со сходными фонетическими признаками оказываются совершенно разными морфологически, и наоборот. Часто
отдельные грамматические или фонетические признаки в соседствующих языках бывают абсолютно несопоставимы, так что каждый из них оказывается связанным по разным признакам с совершенно разными языками.
В Америке Ф.Боас различал самые разные лингвогеографические области с языками, имеющими общие грамматические или фонетические характеристики. Начиная с "Введения", он исследовал диффузию фонетических, синтаксических и даже морфологических черт за пределами групп родственных языков, и факты, как ему казалось, свидетельствуют в пользу существования далеко идущих влиянии такого рода, но он считал эти свидетельства недостаточно ясными и определенными. Постепенно у Ф. Боаса накапливались убедительные и бесспорные примеры морфологической и/или фонетической ассимиляции между соседствующими (неродственными) языками, и, начиная с его вводной статьи "Мексиканский диалект почутла" новом научном журнале "International Journal of American linguistics", он снова и снова возвращается к этой проблеме. Однако иногда можно наблюдать колебания в толковании этих удивительных фактов. Так, в статье "Диффузия признаков культуры" (Boas, 1937) он выдвигает в качестве объяснения указанного феномена наблюдающиеся в современных условиях факты смешения племен, хотя почти одновременно с этим в работе "Разум первобытного человека" (Boas, 1911b) Боас обоснованно подчеркивает, что ассимиляция культур встречается повсюду, но без смешения по крови, только как факт подражания. Подтверждения диффузии элементов культуры можно найти повсюду, и ни расовые, ни языковые различия не могут воспрепятст-вовать этому. Языковые различия в целом не являются помехой для диффузии элементов отдельных уровней языковой структуры. Вообще говоря, стремление к интеграции представляется естественной тенден-цией в условиях языкового контактирования, и эта тенденция не ограни-чивается только связями между отдельными языками или языковыми семьями.
Сначала Боас не в полной мере осознавал применимость своего открытия. Он предполагал, что условия, благоприятствующие подобной диффузии, чаще встречаются в аборигенных языках Америки, Африки или Океании, чем в языках Европы и Азии. В то же время именно в европейских и азиатских языках независимо от Боаса лингвисты Старого Света описывали широко простирающиеся языковые области и пространства, в которых отмечались одни и те же фонетические и морфологические признаки. Позднее начал осуществляться глобальный проект фонетического атласа мира, и уже первые подготовительные материалы
показали, что широкое распространение основных фонетических и грамматических признаков вообще типично языковой жизни.
Постепенно, обобщив результаты исследования индейских племен и свое отношение к концепции "генеалогического древа", Боас стал отно-ситься более критично к подобным теоретическим построениям. Он писал, в частности, что создание целостной теории праязыка для каждой группы современных языков должно быть отложено по крайней мере до тех пор, когда мы сможем доказать, что эти языки восходят к единому первоисточнику и что их сходство не связано (в существенной степени) и не является результатом процесса культурного сближения. Долгое время Боас полагал, что он один придерживается подобной точки зрения, и только в последние годы жизни он узнал о параллельно проводимых исследованиях в Праге, Копенгагене, Осло и других европейских науч-ных центрах. Ему довелось прочитать работу Н.С.Трубецкого "Gehanken über das Indogermanenproblem" (1939), и следующая мысль Трубецкого была воспринята Ф.Боасом с особенным сочувствием: "Es gibt eigentlich gar keinen zwingenden Grund zur Annahme einer einheitlichen indogermanischen Ursprache, von der die einzelnen indogermanischen Sprachzweige abstammen würden. Ebenso gut denkbar ist, dass die Vorfahren der indogermanischen Sprachzweige ursprünlich einander unähnlich waren, sich aber durch standigen Kontakt, gegenseitige Beeinflussung und Lehnverkehr allmahlich einander ganz identisch zu werden" (цит. по: Jakobson, 1966, p.136-137).
Ф.Боас горячо отстаивал идею об ограниченности сравнительно-исторического метода и выступал за создание "исторической географии лингвистического мира". Исторические исследования, по признанию Боаса, остаются одинаково полезными и тогда, когда мы принимаем чисто генетическое родство языков и когда мы задаемся вопросом, могут ли языки при контактировании оказывать друг на друга далеко идущее влияние.
Ф.Боас никогда не выступал против синхронного подхода, однако он не уставал повторять, что такой подход - это просто один из путей к историческому знанию. Для него каждая общественная наука является в конечном счете исторической: антропология имеет дело с историей чело-веческого общества, а изучение языков имеет целью поэтапное описание их исторического развития. Этот взгляд продолжает традицию, заложенную У.Д.Уитни (1827-1894). По мнению Ф.Боаса, диахроничес-кий и исторический подходы могут совмещаться с синхроническим не только для конкретного анализа, но и для объяснения полученных описаний языка. С этой точки зрения трудно понять какое-
либо явление без знания того, как оно возникло, а точное определение существующих в данный момент типов языков (их классификация) может быть только суррогатом подлинной генеалогии и истории языков.
Ф.Боас не занимался поиском общих законов вне исторического описания, как будто в синхронии мы наблюдаем простое собрание случайных частных явлений. Однако он был весьма разочарован поисками общих законов, объясняющих исторические последовательности форм культуры и, в частности, развитие языка: хотя языковые данные содержат много поразительно сходных феноменов из самых разных уголков мира, они показывают их независимое происхождение, и поэтому любая попытка подвести их под единое основание оказывается неудачной. Абсолютно похожие структуры могут восходить разными путями к неодинаковым источникам, а также могут развиваться по многим дивергентным направлениям. Схожесть структур не предполагает аналогичное их развитие. И когда это расхождение становится яснее, поиск законов развития языка (и общественной жизни в целом) для Боаса становится менее полезным и более безнадежным.
Подобный опыт обескураживал некоторых лингвистов, особенно тех, кто верил, что единственно возможные законы в языке - это законы языкового развития. Но Боас видел, что условия, определяющие ход исторических событий, "логически совершенно не связаны друг с другом". А с другой стороны, его внимание все больше и больше привлекали общие формы языка, которые определялись логически Он определенно придавал значение этим общим формам, которые лежат в основе лингвистической модели и определяют типологию языков.
Науке предстоит сделать следующий шаг. И действительно в развитии лингвистической мысли последних десятилетий привлекает наше внимание важная проблема: исследование законов языка, которые управляют языковыми структурами и которые объясняют эти структуры. Такие законы из области синхронии (а вернее панхронии) действуют в сфере истории языка: без понимания лингвистической структуры как таковой мы вряд ли сможем внятно объяснить ее происхождение. Структурные законы должны поддаваться точной формулировке и иметь объясняющую силу, конечно, при условии прохождения ими строгой лингвистической проверки.
Устойчивая традиция, которая отождествляет научное объяснение с генетическим подходом и сводит синхроническую лингвистику к обычному описанию, оказала влияние и на Ф. Боаса. Тем не менее его лингвистическая теория теснее, чем какая-либо другая, была связана с решением фундаментальной проблемы структурных законов.
"В этом ключевом моменте, - пишет Р.Якобсон, - сегодняшняя и завтрашняя лингвистическая мысль должна будет развивать наследие великого учителя, великолепное наследие, от которого поколения лингвистов двух континентов еще долго будут получать новые стимулы и новые вопросы, наводящие на размышления" (Jakobson, 1966, р. 139).
Называя Ф.Боаса "великим учителем", Р.Якобсон в качестве ученика, подразумевал, помимо других, конечно, и самого себя тоже. В статье "Подход Франца Боаса к языку" (1944) он воспроизводит незабываемые моменты своего общения с ним. "Когда я задумываюсь о самом главном, что было сделано Ф.Боасом в лингвистике, я живо вспоминаю наши долгие разговоры о языковедческой науке - беседы или, скорее, восхитительные уроки, во время которых великий учитель пробуждал во мне интерес к проблемам, которые занимали его в последние годы жизни. Как он любил эту науку! Как-то осенью 1942 г. утром он позвонил мне и сообщил, что он болен, но теперь он чувствует себя лучше и просит навестить его. - После полудня? - Нет, сейчас, позже может быть хуже, а мне так хочется поговорить о лингвистике. И как бы в подтверждение своих слов добавил: Было так трудно провести целых 10 дней без научной работы. В этом его высказывании было что-то от Марка Аврелия и то, что характеризует всю жизнь Ф.Боаса" (Jakobson, 1966, р.127-129).
Помимо Р.Якобсона своим учителем его считали многие выдающиеся ученые Америки. Об этой стороне научной деятельности Ф.Боаса наставника молодого поколения лингвистов говорят буквально все ученые США, особенно после его кончины в 1942 г. "Когда кто-то начинает анализировать вклад покойного Ф.Боаса в науку лингвистику, один поразительный факт привлекает внимание сразу. Это то, что Ф.Боас предстает как некий гуру, наставник всех тех в этой стране, кто работает в дескриптивной лингвистике", - так пишет М.Б.Эмено и продолжает: "Если мы обратимся к своеобразной генеалогической таблице, то станет ясной последовательность учителей и учеников. Достаточно упомянуть имена Сэпира и Крёбера, Якобса и Эндрейда как его учеников, Леонарда Блумфильда как преданного поклонника его творчества, а также напомнить, что практически все без исключения лингвисты более поздних генераций в той или иной степени являются учениками этих языковедов или даже самого Ф. Боаса. Эта цепочка связей учителей и учеников вовлекает в свою сферу даже лингвистов-компаративистов, а также тех, кто интересуется не только индоевропейскими или семитическими языками, но и более экзотическими языковыми семьями. Причину столь мощного влияния автор видит не только в долгожительстве Ф.Боаса,
которое может быть одним из условий того, что в научной генеалогии большого числа лингвистов значится его имя. Долгая жизнь сама по себе еще недостаточна, чтобы привести ученика к порогу дома учителя. Определенно было что-то еще, что привлекало учеников к нему. И чтобы разгадать эту загадку, необходимо определить его место в истории лингвистики.
Главное здесь связано с особым подходом к языкам, с которыми он работал, и несомненным успехом в этом деле. Боас не был, конечно, первым, кто обнаружил, что этот экзотический языковой материал имеет научную значимость. Работа с этими языками велась и до него и в некоторых случаях весьма успешно, и в редких случаях она велась индоевропеистами. Если бы не Боас, то кто-то другой (или другие) обратил бы внимание лингвистов на эти незнакомые языки, которые выступают носителями "низких" и "презренных" культур "наших примитивных современников". Тем не менее он был (и это беспристрастный и суровый факт) деятелем, который на протяжении своей долгой жизни и самоотверженной его работы (его самого, а также его учеников и учеников его учеников) достиг на этом поприще больше других. Хотя он выступил со своим знаменитым манифестом в 1911 г. ("Введение"), он применял свой метод анализа с самого начала своей деятельности и обучал этому других. Он настойчиво проводил основополагающую мысль о том, что владение языком племени - это обязательное условие получения точного и тщательно выверенного этнического материала (знания), поскольку большой объем этой информации добывается, слушая разговоры аборигенов и принимая непосредственное участие в их повседневной жизни, которая для человека, не владеющего их языком, остается абсолютно недоступной. Он полагал, что это недостижимый идеал, хотя он сам и некоторые его последователи почти достигли этого в отношении, по крайней мере, некоторых языков. Но он допускал, что приближение к этому идеалу является высшей ценностью как с точки зрения возможности для исследователя установить отношения с помощью нескольких фраз, которыми он действительно овладел, так и в отношении возможности произвести впечатление на аборигена, внушив ему, что ты знаешь гораздо больше того, что ты знаешь на самом деле.
Однако этот обменный прием полевого исследования, объясняющийся несовершенным знанием языка, мало ценился Ф. Боасом по сравнению со способностью исследователя свободно записывать на аборигенном языке обширные тексты, наговоренные носителями данного языка. Последующая процедура связана с лингвистическим анализом в собственном смысле, а затем осуществляется извлечение из текста всей
возможной информации о культуре племени и соотнесение ее с информацией, полученной из других источников. К тому же только через посредство подобных текстов исследователь может оценивать особенности и характер национального мышления. Эта процедура сходна с тем, как исследуются проблемы культуры в классической (традиционной) филологии, и в этом они пересекаются с методикой, примененной Боасом к аборигенным языкам при выявлении и анализе вербальных форм культуры: поэзии, песенного творчества, мифов и сказок, ритуальных текстов и т. п. Как подчеркивал Боас, хотя некоторый этнографический материал может быть представлен без использования аборигенного языка, тем не менее когда исследователь имеет дело с формами искусства и более глубокими этнографическими проблемами, владение аборигенным языком является обязательным и с точки зрения представления материала, и для его анализа. Возможно, только у Боаса целая серия текстов была представлена в идеальном виде, снабженная филологически грамотно составленным справочным аппаратом, помогающим извлечь всю возможную информацию с целью изучения культуры аборигенов. Требуется рука мастера, чтобы пользоваться этим трудоемким методом наилучшим образом. Имеется в виду, конечно, его "Мифология цимши-ан" (Boas, 1916), где он использовал свой метод в сочетании с другими приемами этнографического исследования, в частности, с методом сопоставительной фольклористики. Многие его последователи тоже использовали его метод вполне успешно, хотя, возможно, не в таком явном виде. Другие прибегали к этому методу как вспомогательному средству при публикации сборников текстов на индейских языках. По крайней мере некоторые из них решали с помощью этого метода только одну из задач, стоявших перед Ф.Боасом, спасая от полного забвения языки, находившиеся на грани исчезновения...
В связи с его успешной работой в строго лингвистическом ключе с незнакомыми и трудными для изучения языками необходимо сделать несколько замечаний. При внимательном прочтении грамматик, созданных Ф.Боасом, поражает сочетание изобретательности и глубины анализа в той области, при исследовании которой так легко увлечься фантазиями и ложными построениями. В связи с работами, созданными в начале его творческого пути, ученые старой школы часто думали о нем как о популяризаторе невероятных (если не ошибочных) идей. Однако с его работами вошли в научный оборот такие идеи и концепции, которые в настоящее время воспринимаются как вполне надежные и авторитетные.
В свои дескриптивные исследования он ввел почти полную свободу от устоявшихся представлений и предубеждений. И это в то
время, когда лингвистическая наука еще не совсем освободилась от остаточных донаучных концепций и когда (что гораздо хуже) после того, как были усвоены и восприняты учения древних индусов, начала создаваться и утверждаться новая система научных взглядов и предубеждений. Из-за этой раскрепощенности он был способен воспринять все мыслимое в лингвистике и соответственно анализировать экзотический материал, не пытаясь втиснуть его в тесные одежды устоявшихся концепций. Это, наверное, единственный наиболее ценный урок, который он преподал своим ученикам, а те, соответственно -своим. Для американских лингвистов вообще характерно то, что они не удивлялись и не боялись совершенно незнакомого материала, они выявляли в нем определенные закономерности, одновременно оттачивая на нем новые приемы и методы анализа. Вместе с тем они умели переносить результаты и методику, разработанные на экзотическом материале, в сферу давно известных и хорошо разработанных языков. Разумеется, в Америке существовали и другие школы, но мало кто из их представителей не был так или иначе связан с методами и концепциями Ф.Боаса и его школы.
Необходимо отметить также его весьма лапидарную манеру подачи языкового материала. Семена строгой и математизированной формы изложения, характерной для современной американской лингвистики, посеяны уже в его работах, хотя непосредственный стимул развития в направлении был получен из других источников. Большинство учеников Боаса умело подражали ему и следовали за ним в этом отношении, хотя иногда это подражание вырождалось в некоторый примитивизм, совершенно лишенный элегантности, столь характерной для манеры изложения Ф.Боаса и его лучших учеников.
В области истории языка влияние Боаса было не столь велико, как в других областях лингвистики. Он отмечал соответствия между сходны-ми языками, однако вряд ли он когда-либо пытался вывести строгие закономерности наподобие "фонетических законов", разработанных для индоевропейских языков. Частично это объясняется громадным разно-образием языков, с которыми он имел дело. По большей части, однако, это связано с его отношением к историческим исследованиям в целом. Этнографы могут оценить этот факт по его высказываниям в рамках его доктрины о смешении языков.
Ф.Боас несомненно вел поиски свидетельств взаимопроникновения (диффузии) фонетических, морфологических и синтаксических свойств генетически не связанных языков, в то время как в аналогичных обстоятельствах другие удовлетворялись уже тем, что обнаруживали
некоторые элементы взаимовлияния языков только на уровне лексики. Помимо прочего концепция Боаса внушала его последователям-этнологам мысль о том, что попытки некоторых ученых (в частности, Э.Сепира) обнаружить генетические связи языков американских индейцев с языками Индокитая, малайско-полинезийскими и другими подобными им языками могут быть приняты только как предварительные гипотетические схемы, требующие дальнейших разработок, и не более" (Emeneau, 1966, p.122-127).
В заключение следует отметить несколько черт в характере и стиле научной работы Ф.Боаса, неоднократно упоминавшихся его учениками, а именно: его талант и стремление пробуждать у них интерес и внушать терпение в научных поисках. Всем известно, что "этот человек делал невозможное с целью добиться финансирование и материального обеспе-чения полевых исследований по лингвистике, насколько успешно он находил практическое применение своим работам, а также добивался публичной известности своих проектов (завершенных или находящихся в стадии реализации). Даже о промежуточных результатах исследований он сообщал на ежемесячных воскресных собраниях-семинарах его коллег и учеников, проходивших под его председательством в Колумбийском университете в последние годы его жизни и на которые съезжались ученые из самых разных научных и вузовских центров от Бостона до Филадельфии. Совершенно очевидно, что если бы не было Ф.Боаса, то американская лингвистика получила бы совершенно другую окраску. Помимо всего прочего, ей бы явно недоставало того, что было привнесено в нее теплотой отношений учителя и ученика, которые существовали между приверженцами дескриптивного направления и "великим стариком", которого научная молодежь величала не иначе как папаша Франц" (Emeneau, 1966, p.127).
Основные работы Ф.Боаса
BoasF. The study of geography // Science. - Wash., 1887. - Vol.9. - P.137-141.
BoasF. The Central Eskimo. - Wash., 1888. - 112 p. (Repr.: Lincoln, 1964).
Boas F. Some philological aspects of anthropological research // Science. - Wash., 1906. -Vol. 23, - P. 641-645.
Boas F. Introduction // Handbook of American Indian languages. - Wash., 1911а. - P. 1-83. (Repr. in: Classics in linguistics. - N.Y., 1967. - P. 155-234).
Boas F. The mind of primitive man. - N.Y., 1911b. - 373 p.
Boas F. Tsimshian myths // Annual report: Bureau of Amer. ethnology. - Wash., 1916a. - № 31. - P.1-128.
Boas et al. Phonetic transcription of Indian languages // Smithsonian miscellaneous collections. - Wash., 1916b. - Vol. 66. - P. 1-15.
Boas F. The classification of American languages // Amer. anthropologist. -Wash., 1920. -Vol. 22. - P. 367-376.
Boas F. Race, language and culture. - N.Y., 1940. - XX, 647 p.
Литература о Ф.Боасе
Darnell R. And along came Boas: Continuity and revolution in Americanist anthropology. - Amsterdam; Philadelphia, 1998. - 331 p.
Dictionary of scientific biography / Ed. by Gillispie Ch. C. - N.Y., 1970. - Р.207-
213.
Emeneau M.B. Franz Boas as a linguist // Portraits of linguists. - Bloommgton; L., 1966. -Vol. 2. - P. 122-127.
HerskoitsM. Franz Boas: The science of man in the making. - N.Y., 1953 - 230 p. Jakobson R. Boas' view of grammatical meaning // Jakobson R. Selected writings. - The Hague, 1971. - Vol. 2: Word and language. - P. 489-496.
Jakobson R. Franz Boas' approach to language // Portraits of linguists. -Bloomington; L., 1966. - Vol. 2. - P. 127-139.
Murray S. Theory groups and thestudy of language in North America. -Amsterdam; Philadelphia, 1993. - P. 47-67.
Переводы работ Ф.Боаса на русский язык
Боас Ф. Ум первобытного человека. - M.; Л., 1926. - 53 с.
