CC BY
35
УДК 8Г246.1
Т.И. Доценко, Ю.Е. Лещенко
ФОРМИРУЮЩИЙСЯ ИНОЯЗЫЧНЫЙ СУБЛЕКСИКОН ВЗРОСЛОГО:
НАЧАЛЬНЫЙ ЭТАП
Учебный билингвизм, сублексикон изучаемого языка, ассоциативный эксперимент.
В статье обсуждается структура иноязычного сублексикона взрослых носителей русского языка, приступающих к освоению английского. Представлен фрагмент иноязычной ассоциативной сети, сконструированный на основе экспериментальных данных, который отражает начальный этап формирования иноязычного сублексикона.
Введение
Проблема формирования иноязычного сублексикона тесно связана с двумя фундаментальными теориями,
разрабатываемыми современной лингвистикой: теорией овладения вторым языком (Second Language Acquisition — SLA) и теорией ментального лексикона (The Theory of the Mental Lexicon).
В реальной учебной ситуации человек, овладевающий другим языком, постоянно включается в речевые акты слухового восприятия, письма, чтения и говорения, в которых формируются его речевые навыки. Авторы теории овладения вторым языком обычно ставят перед собой задачу охарактеризовать процесс становления речевых навыков индивида на другом языке и в зависимости от степени (или уровня) их сформированности строят модели поэтапного (стадиального) усвоения иностранного языка. Современные модели представляют процесс усвоения иностранного языка в виде континуума, по которому обучающийся продвигается от стадии рецептивного, предпродуктивного (Receptive/Preproduc-tion Stage) знания иностранного языка до стадии продвинутого владения языком (Advanced Proficiency Stage), когда уровень языковой компетенции приближен к уровню носителей данного языка [Hakuta, 2000].
Однако становление речевых навыков невозможно без наличия внутренней структуры, с помощью которой иноязычное слово воспринимается,
осмысляется, хранится и вновь воспроизводится (или конструируется) в речевых актах. В современных психолингвистических/когнитивных исследованиях такая внутренняя структура называется ментальным лексиконом. Обычно под ментальным лексиконом понимается запас слов [Aitchinson, 2003] и репрезентации знаний о словах [Zechmeister et al., 1993], хранящихся в сознании человека.
В коннекционистских, или сетевых моделях ментальный лексикон («ментальный словарь») рассматривается как когнитивное образование, организованное по сетевому принципу. В отличие от традиционного словаря, ментальный лексикон не просто фиксирует информацию о слове, а увязывает ее в единую сеть [Aitchinson, 2002, Elman, 2004 и др.].
Ассоциативно-вербальные связи слова, обладающие различной силой (или интенсивностью) (см., например, [De Groot et al., 1992; Krol et al., 1994; McQueen et al., 1994]), могут устанавливаться на основе любого признака слова: фонетического/графического, морфологического, синтаксического, собственно семантического и вероятностного, то есть всего, что говорящие знают об отдельных словах и/или морфемах [Венцов и др., 1994; Emmorey et al., 1989]. Разные типы связей могут взаимодействовать, пересекаться и интегрировать друг с другом по разным основаниям. Результаты экспериментальных исследований показывают, что
фонетическая и (орфо)графическая информация о слове может интегрироваться в едином фоне-тико/(орфо)-графическом комплексе [Garman, 1990]. Связь фонетико/(ор-фо)графической и семантической информации осуществляется за счет функционирования целого комплекса фонетических признаков: «длина слова», «ударный гласный», «ритмическая структура слова» и «сегмент» в путях доступа к значению слова [Бочкарева и др., 2005]. Другая, морфологическая информация, в ментальных образованиях находится под постоянным контролем синтаксических связей и в известной степени сопоставима с лексико-семантическими связями Караулов, 1993; 1999; Сахарный, 1980; Овчинникова, 2006; Elman, 2004]. Что касается семантической информации, то она интегрируется качественно разными лексико-семантическими, концептуальными и прагматическими типами связей. Их пересечение и интегрирование базируется на постоянном взаимодействии языковых и энциклопедических знаний [Залевская, 1992; Кацнельсон, 2007; Levelt, 1989] и обусловлено постоянным «выходом» индивида из «мира языка» в «картину мира» (Ю.Д. Апресян) и коммуникативную ситуацию (необходимую основу как для коммуникативной, так и для познавательной деятельности человека). Из сказанного следует, что ассоциативно-вербальная сеть непротиворечиво объединяет в себе результаты множества увязанных со словом внутренних феноменов: восприятия, значения, знания, представления и др.
По сложившейся в отечественной психолингвистике традиции, базирующейся на исследованиях Ю.Н. Карау-лова и А.А. Залевской, «ментальный лексикон» понимается как «ассоциативно-вербальная сеть» (Ю.Н. Караулов), представляющая собой «средство доступа к единому информационному тезаурусу, т.е. полному объему хранимых памятью человека энциклопедических и языковых знаний, сопровождаемых эмоциональными
впечатлениями и накладываемой на имеющиеся знания выработанной в социуме системой норм и оценок» [Залевская, 1999: 165]. При таком определении ментальный лексикон понимается не как пассивное хранилище, а как «динамическая функциональная система, самоорганизующаяся вследствие постоянного взаимодействия между процессом переработки и упорядочивания речевого опыта и его продуктами» [Залевская, 1999: 154].
Исследования процедур восприятия и порождения речи приводят лингвистов к мысли о разграничении перцептивного и генеративного словарей. Если перцептивный словарь отвечает за восприятие речи, то генеративный — за ее порождение. Их функциональное и структурное различие проявляется, главным образом, в характере основной единицы словаря [Венцов и др., 1994; Касевич и др., 2004].
Современные модели ментального лексикона индивида, владеющего двумя языками/изучающего иностранный язык, направлены на решение ряда проблем: подразумевает ли овладение вторым языком формирование второй системы концептов или оба языка имеют единую концептуальную базу; каким образом — вместе или раздельно — представлены в едином ментальном пространстве лексические системы обоих языков; каковы особенности процессов
лексического доступа (lexical access) и лексической активации (lexical activation) единиц разных языков; как происходит взаимодействие/взаимовлияние систем ментальных репрезентаций родного и изучаемого языков и т.д.
Так, соотношение лексических и концептуальных репрезентаций двух языков рассматривается дистрибутивной моделью (Distributive Model). Эта модель постулирует существование у двуязычного индивида единой концептуальной системы, имеющей общую для обоих языков центральную часть (совпадающие элементы значений слов) и две отдельные периферийные части (элементы значения слов, специфичные для каждого из
языков). Таким образом, значение соответствующих лексических единиц родного и иностранного языков представлено не одним общим концептом, а распределено (дистрибутировано) в группе концептуальных узлов [De Groot, 1992; De Groot et al., 1995].
Сосуществование двух систем лексических репрезентаций представлено двумя типами сетевых моделей: иерархической (Revised Hierarchical Model) и интерактивной (Bilingual Interactive Activation Model).
Иерархическая модель предполагает наличие двух относительно
самостоятельных лексических систем, существующих раздельно, но увязанных между собой. При этом словесно-словесные и словесно-концептуальные связи единиц обоих языков качественно различны: связь от слова родного языка к иностранному более прочна, чем в обратном направлении; связь слова родного языка с концептом является прямой, а связь иноязычного слова с концептом опосредуется словом родного языка [Krol et al., 1994].
Модели интерактивной активации рассматривают особенности лексической активации и лексического доступа единиц двух языков. Обе лексические системы представлены в едином хранилище и доступ к их единицам не является избирательным (language non-selective): два языка активируются одновременно и автоматически даже в том случае, когда речевая ситуация четко ограничена рамками одного из них [Colome, 2001; Dijkstra et al., 2003; Schwartz et al., 2007].
Проблемы взаимодействия языковых систем обсуждаются в двунаправленной модели билингвизма (Bidirectional Model of Bilingualism), предполагающей, что влияние одного языка на другой происходит в двух направлениях: от родного языка к иностранному и от иностранного к родному. При этом влияние иностранного языка на родной язык наблюдается не только в детском возрасте, когда система родного языка еще полностью не сформирована и не является
стабильной [Saville-Troike et al., 1995], но и в ситуации обучения взрослых [Pavlenko, 2003].
Мы предполагаем, что суть общего процесса освоения другого языка в учебной ситуации сводится к осмыслению, переживанию единиц иноязычного словаря в терминах единиц родного языка [Лакофф и др., 2004], к процессу идентификации иноязычного слова через призму родного языка и уже сложившейся концептуальной системы. Родной язык в совокупности со своей концептуальной системой открывают путь к пониманию другого языка.
В результате этого процесса любой индивид, приступающий к освоению другого языка, сознательно/бессознательно устанавливает сходство между единицами своего и чужого языка и конструирует в своем ментальном пространстве новую структуру - иноязычный сублексикон. В свое время еще Л.В. Щерба писал: « В
сущности <......> работа каждого неофита
данного коллектива, усваивающего язык этого коллектива, т.е. создающего у себя речевую систему на основании языкового материала этого коллектива (ибо никаких других источников у него не имеется), совершенно тождественна работе ученого исследователя, выводящего из того же языкового материала данного коллектива его языковую систему, только одна протекает бессознательно, а другая -сознательно» [Щерба, 1974: 35].
Конструирование иноязычного сублексикона в пространстве ментального лексикона базируется на двух, взаимодействующих между собой, процессах. С одной стороны, восприятие иноязычного материала постоянно предшествует формированию сублексикона, и его результаты оказывают влияние на этот процесс. При этом иноязычное слово познается преимущественно со стороны своих внешних, формальных связей и отношений. Та «малая сетка» связей, которая формируется у иноязычного слова в процессе его функционирования в разных контекстах, не может не оказывать влияния на свое
ближайшее окружение в «большой сети», в ментальном лексиконе. С другой стороны, иноязычные единицы при вхождении в ментальный лексикон не могут не испытывать на себе давление «большой сети», построенной на материале родного языка и на сформированной концептуальной базе. В результате этого процесса иноязычные единицы «подстраиваются» под функционирующую структуру ментального лексикона. Взаимодействие двух процессов, направленных от «большой сети» ментального лексикона к иноязычному слову и, наоборот, от «малой сети» иноязычного слова к лексикону, приводят к взаимной адаптации и интеграции конкурирующих между собой единиц разных языков и, в конечном счете, формируют иноязычный сублексикон -новое ментальное образование.
В данной статье предполагается исследовать состояние формирующегося иноязычного сублексикона взрослого человека на начальном этапе освоения иностранного языка в учебной ситуации.
1. Описание эксперимента
Для исследования процесса формирования иноязычного сублексикона был проведен свободный ассоциативный эксперимент, в котором участвовало 55 студентов факультета экономики и менеджмента Пермского государственного педагогического университета, ранее не изучавших английский язык. Эксперимент проводился в письменной форме в конце первого семестра первого года обучения.
В качестве стимулов был использован словник, составленный из 20 частотных слов английского языка по показателям объективной и субъективной частоты. Объективная частота определялась по корпусу английского языка (British National Corpus Online 2003: http://thetis.bl.uk/), а субъективная частота слов устанавливалась путем опроса пяти преподавателей английского языка, работающих на первом курсе факультета экономики и менеджмента со студентами, ранее не изучавшими английский язык.
В ходе эксперимента испытуемым предлагалось написать рядом с каждым словом другое слово, первым пришедшее в голову. Выбор языкового кода в условиях эксперимента специально не оговаривался.
В результате эксперимента было получено 1026 вербальных реакций.
На экспериментальном материале (учитывая направленность ассоциативных связей и их частоту), нами были построены модели фрагментов ассоциативно-вербальной сети для некоторых формирующихся и связанных между собой узлов иноязычного сублексикона. В визуальных моделях фрагментов ассоциативно-вербальной сети отображены не столько отдельные узлы (ассоциативные поля отдельных иноязычных слов), сколько связанное между собой множество слов-узлов, занимающих позицию «подсети» в общей ассоциативно-вербальной сети ментального лексикона (см. рис.1). В качестве единиц анализа были избраны ассоциативно-вербальная пара и узел ассоциативно-вербальной сети. Ассоциативно-вербальная пара
представляет собой трехкомпонентную структуру: иноязычное слово-стимул (S), слово-реакция (R) и отношение сходства между ними (^). Ассоциативно-вербальная пара предполагает, по крайней мере, две операции: 1) восприятие (=осмысление) иноязычного слова-S и 2) и соотнесение со словом-S другой словесной единицы. Отсюда следует, что ассоциативно-вербальная пара по своему содержанию структура ментальная, а по форме - языковая [Доценко, 1999].
Узел ассоциативно-вербальной сети -это многокомпонентная структура, которая организуется множеством качественно разнообразных ассоциативных связей, объединенных одним словом. По своему направлению связи могут быть исходящими из узла (S^R - «прямые», «внутренние») и входящими в узел из других узлов ментального лексикона (S^R —«обратные», «внешние») [Кулакова, 2004; Kiss et al., 1972].
happy'^^---►(^ребенок!^^)
- -
верить ' ^ \
врун
Рис. 1. Фрагмент модели
Признак силы связи в узле определяется частотой: чем сильнее связь между S и R, тем чаще появляется слово-R (girl —> девушка; девочка), чем слабее связь, тем
реже проявляется слово-R (girl-----little,
маленькая, чувиха. (см. рис.1). В пространстве ментального лексикона те и
иноязычного сублексикона
другие связи могут взаимодействовать и проецироваться друг на друга. На рисунке 1 представлен фрагмент иноязычного сублексикона со словами- узлами: girl, nice, beautiful, funny, every, happy . Этот фрагмент эксплицирует состояние иноязычного сублексикона на начальном
этапе изучения английского языка взрослыми носителями русского языка Модель этого фрагмента позволяет ответить на следующие вопросы. • Как начинает формироваться узел
иноязычного слова? •# Какое влияние оказывает иноязычное слово на среду своего ближайшего окружения? •# Какое воздействие оказывает на иноязычное слово пространство лексикона, сформированного на материале родного языка? Так как формирование иноязычного сублексикона постоянно сопровождается процессами восприятия и повышенным вниманием к иноязычному слову, интерпретация материала строится с учетом множественности принятий решений о слове как функционирующей единицы языка. В редких случаях для анализа материала привлекаются данные других участков сети.
2. Узлы иноязычного сублексикона Как показывает рисунок 1, уже на начальном этапе формирования
иноязычного сублексикона в его пространстве сосуществуют узлы иноязычных и русскоязычных слов. Эти узлы отличаются друг от друга не только по признаку языкового кода, но и по признаку направленности ассоциативных связей. Узлы иноязычных слов характеризуются только исходящими («прямыми») связями, а узлы русскоязычных слов - только входящими («обратными») связями.
2.1 Узлы иноязычных слов с исходящими связями
По силе исходящих связей узлы иноязычных слов характеризуются преобладающим множеством слабых связей (единичных по фактору частоты). Однако по качеству актуализированных связей иноязычные узлы не являются однородными. В структуре одних узлов доминантными оказываются
фонетические/(орфо)графические связи (funny ^ фанты, фантик, фунтик, финн, финик; every ^ врун, вера, верить, эврика), в структуре других - семантические (girl
^ девочка, девушка, маленькая; happy^ счастье, счастливый, день, ребенок, друг, праздник), в третьих - обнаруживается относительное равновесие между фонетическими/(орфо)графическими и семантическими связями (nice ^ наш, низ, нет, нос, ночь, прайс и симпатичный, прелестный, красивый, милый, прекрасный, хороший).
Качественное разнообразие узлов указывает, во-первых, на разные единицы принятия решения при восприятии иноязычного слова (словоформа, лексема или составляющая синтагмы), во-вторых, на разную степень его идентификации и разную степень вхождения в ментальный лексикон (т.е. глубину процесса ассоциирования), и, в-третьих, на разную степень функциональной направленности слова на процессы восприятия и продуцирования речи.
Появление в узлах «ошибочных» семантических связей таких как: every ^ очень говорит о способности иноязычного слова одновременно активировать и фонетико/(орфо)графические, и
семантические связи. В данном случае слово every своим фонетико/(орфо) графическим обликом активирует английский подсловарь (every ^ Регу), и одновременно с этим оперирует значением, обращаясь к подсловарю родного языка (регу^ очень). Можно предполагать, что на начальном этапе формирования иноязычного сублексикона размытая, нечеткая, еще не сформированная и не закрепившаяся за иноязычным словом информация балансирует между перцептивными и семантическими словарями двух разных языков. Фонетические/(орфо)графические и
семантические признаки, принадлежащие разным языкам, перекрещиваются между собой и формируют качественно новые («промежуточные») лексические единицы.
Принятие решения о
фонетическом/(орфо)графическом слове приводит к активации некоторого множества слов, сходных по своему звукобуквенному образу с иноязычным словом. В результате этого процесса
вокруг иноязычного слова группируются два подмножества слов:
1) заимствованные, обычно низкочастотные: (happy ^ хип-хоп 47, every ^ эврика 122, nice ^ прайс 160, girl ^ гриль 169, funny ^ фан 300, happy ^ хобби 439,)1
2) исконно русские, чаще частотные или высокочастотные (every ^ верить 36280, вера 35488, наш 295250, nice ^ нос 24404, нет 234315, beautiful ^ бить 2103494), реже - низкочастотные и разговорные (every ^ врун 83, happy ^ хапать 97).
На основании этих подмножеств происходит проверка степени соответствия звукобуквенного облика иноязычного слова русскоязычному. Процесс сличения разноязычных слов может происходить по целому комплексу фонетических и (орфо)графических признаков: «длина слова» (girl ^ гриль, every ^ вера, , beautiful ^ ботинок ) , «ритмическая структура» (happy ^ хобби, хапать, nice ^ прайс), «ударный гласный» (funny ^ фанты, happy ^ хапать), «сегмент» — фонетический или графический (girl ^ гриль, every ^ эврика, nice ^ прайс, girl ^ где).
Активация подмножества низкочастотных заимствованных слов имплицитно указывает на процессы подстройки иноязычного слова к единицам ментального лексикона, и, наоборот, активация подмножества высокочастотных исконно русских слов указывает на торможение этого процесса, идущее со стороны лексикона. Однако и те, и другие процессы выражают общую тенденцию к "русифицированию" английского слова, попытки тем или иным способом разместиться его в системе русскоязычных ассоциативных связей.
В процессе вхождения иноязычного слова в ментальный лексикон подкласс заимствованной лексики становится своеобразным промежуточным
образованием, в котором разрешается конфликт между иноязычным словом и
1 Частотность русскоязычных реакций проверялась по числу вхождений в Корпус национального русского языка (www.ruscorpora.ru )
русскоязычным лексиконом. Словарь заимствованной лексики, с одной стороны, открывает вход иноязычному слову в русскоязычное семантическое пространство, а с другой - открывает выход из него в область другого языка и другой культуры. Поэтому поиск смысла иноязычного слова может с определенной долей успеха происходить в рамках этого словаря.
Принятие решения об иноязычном слове как о словоформе - представителе определенного морфологического класса может проверяться путем его соотнесения с грамматическим классом хорошо освоенных заимствованных слов: beautiful ^ ботинок, баскетбол, бутерброд, библиотека. В данном случае соответствие между грамматическими классами слов устанавливается одновременно по нескольким признакам: фонетико-орфографическим, морфологическим
(частеречным) и синтаксическим. Однако проверка грамматического соответствия не может, хотя бы частично, не затрагивать смысловой аспект взаимодействующих слов. Улавливание смыслового сходства между иноязычным и заимствованным словом может рассматриваться как процедура поиска, или конструирования, нового значения (лексического или грамматического), с опорой на соче-таемостные свойства заимствованных слов.
С другой стороны, поиск смысла иноязычного слова может происходить через обращение к прецедентным феноменам «чужой» и «своей» культуры -«системы единиц и значений <...> хорошо известных любому «среднему»
представителю русского национально-лингво-культурного сообщества»
[Красных, 2003]. Например, happy ^ хип-хоп. В таких случаях фонети-ко/(орфографические) признаки иноязычного слова (длина слова, звукобуквенные сегменты и ритмическая структура - в некоторых случаях) не только связывают звукобуквенные образы двух слов, но и проецируются на смысловые связи, значимые для межкультурной
коммуникации.
Выход в пространство иноязычной культуры позволяет русскоязычному сознанию закреплять иноязычные контексты в нетраслитерированной форме и воспроизводить их в различных ситуациях своей культуры: Girl^ space, happy ^ English. Воспроизводимость и устойчивость таких номинативных словосочетаний определяется частотой их встречаемости в речевом опыте информанта, как при чтении, так и при восприятии на слух иноязычной речи. Воспроизведение привычного англоязычного контекста одновременно актуализирует представление о его референте. Такие нетраслитерированные контексты уже не осмысляются как «чужие» и могут конструировать новое знание о референте.
Представленный анализ говорит о том, что иноязычное слово при вхождении его в ментальный лексикон проявляет повышенную активность к его периферийной части, в которой располагается заимствованное слово. В этом пространстве как промежуточном образовании между двумя языками иноязычное слово проходит проверку на степень своего формального соответствия (фонетического и грамматического) слову родного языка.
Процесс идентификации иноязычного слова, намеченный на периферии ментального лексикона и проверенный заимствованным словом, получает свое активное развитие в центральной его части, где располагаются активные единицы «живого» языка с множеством семантических связей. Единицы ядра - это слова, хорошо знакомые человеку с детства, доступ к которым в норме ничем не затруднен. Они обычно выступают в функции «идентификаторов» [Золотова, 2003] значения иноязычного слова.
При условии верного опознания формы слова (прежде всего звукобуквенной оболочки) происходит активация семантических связей, которые побуждают принять решение о иноязычном слове как лексеме (словарной единице). И парадигматические, и синтагматические связи активируют группы слов по
некоторому общему семантическому признаку и отсылают их к определенной составляющей картины мира.
Парадигматические связи. На первичном этапе формирования иноязычного сублексикона иноязычное слово проверяется на степень его семантического сходства с русским словом. Хотя исходящие от иноязычного слова парадигматические связи стремятся к установлению межъязыковой синонимии, степень семантического сходства между разноязычными единицами колеблется в разных пределах: girl - девочка, девушка, nice - симпатичный, прелестный, милый, красивый, прекрасный, хороший; funny -счастливый, хороший, прекрасный, милый, красивый; happy - счастливый, счастье; beautiful - хороший, чудесный, прекрасный, красивый. Представленный экспериментальный материал показывает, как иноязычное слово пытается «ухватить» и закрепить за собой смысловое пространство, сформированное лексической системой родного языка. В этих смысловых связях то с большей, то с меньшей силой играет русское этническое сознание, специфической чертой которого является смещение оценки референта к полюсу положительного признака [Уфимцева, 2007].
Парадигматические связи в иноязычном узле дифференцируются по признаку силы/слабости. Например, girl - девочка, девушка; beautiful - красивый - это сильные связи, а girl - чувиха; beautiful -чудесный - слабые. Различие связей по силе прежде всего обусловлено системным характером «большой сети», сформированной на материале русского языка, сильные связи которой имеют наибольшее число связей с другими единицами, т.е. соотносятся с высокочастотными входящими («обратными») связями, а слабые - с низкочастотными (ср., например, суммарную частоту входящих связей: девочка 133, девушка 216, красивый 637 и чудесный 17, чувиха 5) [Караулов и др., 1994-1998]. Можно предполагать, что сильные и слабые связи иноязычного сублексикона наследуют свои частотные
характеристики от ассоциативной системы родного языка.
Однако дифференциация связей по признаку силы может быть также обусловлена ситуацией усвоения значения иноязычного слова. В одних ситуациях значение слова может усваиваться через обращение к словарю, а в других - через обращение к множеству учебных текстов, в которых функционирует слово.
Неоднократное обращение к словарю и переводу каждого отдельного слова фразы приводит к формированию такого типа сильных парадигматических связей, которые максимально точно передают значение иноязычного слова соответствующим словом родного языка (beautiful - красивый). В другой ситуации, наоборот, внимание фокусируется на пространстве текста и его целостности. В этом случае область референции слова не является четкой, она может естественно расширяться или сужаться, и слово приобретает множество сильных субъективных связей, часть из которых входит в семантическое поле английского слова (nice - красивый, милый, прекрасный, хороший).
Синтагматические связи. В результате восприятия иноязычного слова как словоформы и члена синтагмы происходит формирование семантических синтагматических связей. Результаты ассоциативных экспериментов, полученных на материале русского языка, показывают, что фактор «часть речи» русского слова оказывает статистически значимое влияние на силу его исходящих связей. «Наибольшей ассоциативной силой обладают прилагательные, затем — существительные, наименее связанными являются глаголы» [Овчинникова и др., 1989: 114; Овчинникова, 2006].
Семантическая сочетаемость англоязычного слова проверяется прежде всего на основе таких синтаксических схем, которые активно используются в обоих языках. К ним относятся
«существительное+прилагательное» и «прилагательное+существительное»: girl
маленькая, every ^ день. В этих случаях
синтагматические связи являются опосредованными переводом: girl ^ [девочка] маленькая, every ^ [каждый] ^ день. В результате переноса сочетаемостных свойств слов с одного языка на другой с их проекцией на одну и ту же синтаксическую схему в узле появляются параллельные межъязыковые и внутриязыковые англоязычные связи (gЫ^маленькая; girl ^ little)2 Наличие тех и других связей указывает на формирование в сублексиконе качественно нового, универсального типа атрибутивных и предикативных связей, свойственных обоим языкам. Универсальность таких связей объясняется прежде всего подтверждением невербального и вербального опыта на фактах другого языка, т.е. системы представлений о мире, закрепленных родным языком и перенесенных на грамматическую и лексическую систему изучаемого языка. Успешное формирование универсальных синтагматических связей постоянно поддерживается речевой практикой восприятия и воспроизведения прилагательного рядом с существительным в пределах одной синтагмы на английском и русском языках.
Представленный анализ семантических связей показал, что иноязычное слово на начальном этапе своего вхождения в лексикон наследует значение русского слова как своего референта. Однако дифференциация его сильных и слабых связей может зависеть от разных условий усвоения значения иноязычного слова и частоты повторяемости этих условий в учебном процессе. В результате переноса семантических связей с одного языка на другой в иноязычном сублексиконе начинает формироваться качественно новый тип универсальных связей.
2.2. Узлы русскоязычных слов с входящими связями
Узлы русскоязычных слов с входящими
Ср.: в Русском ассоциативном словаре к стимулу ДЕВОЧКА первой, высокочастотной реакцией является слово «маленькая 70», а низкочастотная реакция «маленький 4» имеет полное пересечение со стимулом (См.т.1 с. 41).
связями берут на себя функции аттракторов, притягивающих к себе множество входящих сильных и слабых семантических связей от иноязычных слов-узлов. Например, узел-аттрактор красивая/красивый притягивает к себе иноязычные слова-узлы: girl, nice, beautiful; funny, а аттрактор счастливый притягивает к себе узлы: funny и happy. Отсюда следует, что русскоязычные узлы-аттракторы одновременно принадлежат и «малой сети» иноязычного сублексикона, и «большой сети». Визуализированные связи узлов-аттракторов наглядно демонстрируют, как два иноязычных слова притягиваются к аттрактору и наполняют свое содержание семантикой русского слова: nice—хороший<— beautiful; nice-} красивая/ый ^-beautiful; nice— прекрас-ный<—beautiful; funny—> счастливый happy. Во всех этих случаях проводником семантики выступают конкурирующие между собой связи: тождественное значение (перевод) и субъективный смысл.
Узлы-аттракторы, объединяясь в топологические ряды, удерживают ассоциативно-вербальную сеть в стабильном состоянии. В формирующемся иноязычном сублексиконе топологический ряд аттракторов представлен в структуре синонимического («квазисинонимического») ряда: красивая/ый, прекрасный, хороший, счастливый. По числу входящих связей самыми сильными в топологическом ряду оказались узлы красивая/ый и хороший. Следует обратить внимание на то, что лексема хороший по данным Русского ассоциативного словаря функционирует в русском языковом сознании как семантическая доминанта в оценке человека [Уфимцева, 2007: 5]. Аттрактор красивая/ый, являясь конечным узлом, вступает в семантические синтагматические связи со словом-узлом girl и тем самым замыкает топологический ряд. Другой конечный аттрактор счастливый, наоборот, оставляет топологический ряд открытым.
В формирующемся пространстве иноязычного сублексикона, кроме топологических рядов, встречаются и
одиночные узлы-аттракторы. Например, аттрактор день притягивает к себе два англоязычных слова-узла и увязывает их в трехчленную структуру: every —>день<— happy.
Если считать одним из признаков ассоциативно-вербальной сети «готовность к употреблению» (Ю.Н. Караулов), то можно видеть, как узлы-аттракторы вместе со своими входящими связями прокладывают «маршрут» от «грамматики мысли» к «грамматике языка» (Л.С. Выготский). Например, girl—> красивая/ый ^ beautiful (nice/funny), или every —>день<— happy. Если в первом случае множество семантических связей beautiful/nice/funny, опосредованных аттрактором красивый, может использоваться при оформлении предикатива в двучленной структуре, состоящей из темы и ремы, то во втором случае атрибутивные и предикативные связи, пролегая через два опосредующих русскоязычных элемента, увязываются узлом-аттрактором в трехчленную структуру: (каждый f-every)—> день <— (happy счастливый).
Анализ узлов-аттракторов приводит к убеждению, что иноязычный сублексикон на начальном этапе своего формирования находится под контролем системных (парадигматических и синтагматических) связей родного языка. Топологические ряды узлов-аттракторов принуждают иноязычное слово закрепляться в сублексиконе по семантическим законам родного языка. Однако узлы-аттракторы, увязывая в единую цепь межъязыковые звенья, с одной стороны, формируют универсальные синтаксические связи, а, с другой — создают ситуацию конкуренции между единицами двух разных языков.
Заключение
Состояние иноязычного сублексикона на начальном этапе усвоения иностранного языка неразрывно связано с процессом вхождения иноязычного слова в ментальный лексикон, сформированный на материале русского языка, включая его концептуальную базу. Исходной точкой в этом процессе является повышенное внимание к англоязычному слову, которое
обусловлено не только учебной, но и социальной ситуацией в целом: и прежде всего активным процессом заимствования англоязычной лексики современным русским языком. Другим немаловажным фактором является процесс восприятия иноязычного слова, который обусловлен жизненным опытом, образованием, родным языком и общей культурой взрослого человека.
Иноязычное слово, как и любое другое, в разных ситуациях восприятия и осмысления выступает в одном из возможных функциональных вариантов: «фонетического слова»; «словоформы» или «словарной единицы». В каждом случае иноязычное слово формирует свою систему разнообразных связей:
фонетико/(орфо)графических, грамматических и семантических - перекрещивающихся между собой.
Любая связь, закрепляемая иноязычным словом, является результатом проверки его на степень соответствия слову родного языка. Судя по активируемым лексическим группировкам русскоязычных слов, информация о вхождении иноязычного слова в лексикон, распространяется по всей сети и вызывает ответную реакцию со стороны пассивного и активного словарного запаса индивида: нетранс-литерированной, заимствованной и исконно-русской лексики с соответствующим «индексом частоты».
Каждая активируемая лексическая группировка «специализируется» на проверке определенных признаков иноязычного слова. Если фонети-ко/(орфографические) и грамматические признаки проверяются преимущественно лексическим классом заимствованных слов, то семантические соответствия обычно устанавливаются посредством исконно-русского лексического класса, относящегося к ядерной части лексикона. В связи с тем, что семантическими идентификаторами иноязычного слова выступают исконно-русские единицы со сложившейся сильной системой языковых и концептуальных связей, иноязычный
сублексикон вынужден наследовать этническую систему семантических связей.
Можно предполагать, что общая тенденция к сходству, в соответствие с которой формируется иноязычный сублексикон (на начальном этапе), реализуется под контролем синонимических рядов родного языка, члены которых иерархически увязаны друг с другом. Именно поэтому целые группы англоязычных слов своими семантическими связями обращены к синонимическому ряду и стремятся закрепиться в нем. Все это говорит о влиянии родного языка на иностранный.
В зависимости от разных условий усвоения значения иноязычного слова, частоты повторения разного типа речевых ситуаций, включения в речевую деятельность разноязычных текстов семантические связи иноязычного слова дифференцируются по количественным и качественным признакам: сила/слабость, индивидуальность/универсальность, тождественный перевод /субъективный смысл. Наличие в иноязычных узлах сильных связей создает условия для конкуренции между единицами двух разных языков и служит базой для наметившейся перестройки ментального лексикона и дальнейшего формирования иноязычного сублексикона.
Литература:
1. Бочкарева Е.В., Доценко Т.И. Пути доступа к значению слова и ментальный лексикон // Научные чтения - 2004: прилож. к журн. «Язык и речевая деятельность». - СПб.: СПбГУ, 2005. - T.6. - С. 107-112.
2.# Венцов А.В., Касевич В.Б. Проблемы восприятия речи. - СПб.: СПбГУ, 1994. - 232 с.
3.# Венцов А.В., Касевич В.Б. Словарь для модели восприятия речи// Вестник СПбГУ, серия 2. История, Языкознание, Литературоведение.- СПб., 1998.- Вып. 3 -С. 32-39.
4.# Доценко Т.И. Вербальная ассоциация как перцептивно-смысловой
процесс// Материалы XXV111 межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. Секция общего языкознания - СПб.: СПбГУ., 1999.- Вып.16.- С.7-11
5. Залевская А.А Индивидуальное знание: специфика и принципы функционирования - Тверь: ТГУ, 1992. -134 с.
6. Залевская А.А. Вопросы теории овладения вторым языком в психолингвистическом аспекте. - Тверь: ТГУ, 1996. -195 с.
7. Залевская А.А. Введение в психолингвистику. - М.: РГГУ, 1999. - 382 с.
8. Золотова Н.О. Ядро ментального лексикона: функциональная роль в познании и общении // Вопросы психолингвистики - 2003, - №1 - С.35-41.
9. Караулов Ю.Н. Ассоциативная грамматика русского языка.- М.: «Русский язык», 1993. - 331 с.
10. .Караулов Ю.Н, Сорокин Ю.А, Тарасов Е.Ф., Уфимцева Н.В., Черкасова Г.А. Русский ассоциативный словарь -М.,1994-1998.
11. Караулов Ю.Н. Активная грамматика и ассоциативно-вербальная сеть.- М.: Издательство Институт русского языка им. В.В.Виноградова РАН, 1999. -180 с.
12. Касевич В.Б., Ягунова Е.В. Перцептивный словарь взрослых и детей // Проблемы социо-психолингвистики. Вариативность речевого онтогенеза. -Пермь: ПГУ, 2004 - Вып.6. - С. 63-72.
13. Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление.- М.: «Эдиториал -УРСС», 2002. - 220 с.
14. Красных В.В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность? - М.: «Гнозис», 2003. - 374 с.
15. Кулакова Н.И. Внутренние и внешние связи в семантике слова (экспериментальное исследование): Автореф. дис. ...канд. филол. наук. - СПб., 2004. - 24 с.
16. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. -М.: «УРСС», 2004. - 256 с.
17. Сахарный Л.В. Психолингвистические аспекты теории словообразования. -Л.: ЛГУ, 1980. - 94 с.
18. Овчинникова И.Г., Штерн А.С. Ассоциативная сила русского слова // Психолингвистические исследования фонетики и лексики. - Калинин: КГУ, 1989. - С.110-116.
19. Овчинникова И.Г. Коннекционист-ская интерпретация предсказуемости лексических связей в ментальных репрезентациях языка // Слово отзовется: памяти Аллы Соломоновны Штерн и Леонида Вольковича Сахарного. - Пермь: ПГУ, 2006. - С.158-170.
20. Уфимцева Н.В. Архетипы языкового сознания русских на пороге XXI века // Мир русского слова и русское слово в мире: Материалы Х1 конгресса преподавателей русского языка и литературы. - Варна, 2007. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.mapryal.org/congressXI/Materials /plenarnye_napravleniya/Ufimceva.pdf. Проверено 20.04.2009.
21. Щерба Л.В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании // Л.В.Щерба. Языковая система и речевая деятельность.- __ Л.: «Наука», 1974 - С. 24-39. _
22. Aitchison J. Words in the Mind: An Introduction to the Mental Lexicon (3rd ed.). Oxford, UK: Blackwell Publishing, Incorporated, 2002. - 320 pp.
23. Aitchison J. A Glossary of Language and Mind. Edinburgh University Press, 2003/ - 140 pp.
24. Colome A. Lexical activation in bilinguals' speech production: Language-specific or Language-independent? // Journal of memory and Language, 2001. - № 45 -P.721-736.
25. De Groot A. Bilingual lexical representation: A closer look at conceptual representations // R.Frost & L.Katz (Eds.). Orthography, phonology, morphology and meaning. Amsterdam: North Holland, 1992. -P.389-412.
26. De Groot A. & Comijs H. Translation recognition and translation production: Comparing a new and an old tool in the study
of bilingualism // Language Learning, 1995. -№45(3) - P.467-509.
27. De Groot A. & Hocks J. The development of bilingual memory: Evidence from word translation by trilinguals // Language learning, 1995. - №45(4) - P.683-724.
28. Dijkstra T. & van Hell J. Testing the language mode hypothesis using trilinguals // International Journal of Bilingual Education and Bilingualism, 2003. - №6 - P.2-16.
29. Elman L. An alternative view of the mental lexicon // Trends in Cognitive Sciences, 2004. - №8(7) - P.301-306.
30. Emmorey K.D.& Fromkin V.A. The mental lexicon // Linguistics: The Cambridge Survey. Vol. 3. Language: Psychological and Biological aspects - Cambridge Univ. Press, 1989 - P.125-149.
31. Garman М. Psycholinguistics. Cambridge University Press,1990. - 350 pp.
32. Hakuta K., Butler Y & Witt D. How long does it take learners to attain English proficiency? // University of California, Linguistic Minority Research Institute Policy, Report, 2000 - 1.
33. Kiss G., Armstrong С, Milroy R. & Piper J. An associative thesaurus of English. — Edinburgh: University of Edinburgh, MRC Speech and Communication Unit, 1972 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.eat.rl.ac.uk/. Проверено 15.04.2009.
34. Kroll J. & Stewart E. Category interference in translation and picture naming:
Evidence for asymmetric connections between bilingual memory representations // Journal of Memory and Language, 1994. - №33 -P.149-174.
35. Levelt W. Speaking. From intention to articulation. Cambridge, MA: MIT Press, 1989. - 247p.
36. McQueen, J. M., Norris, D., & Cutler, A. Competition in spoken word recognition: Spotting words in other words // Journal of Experimental Psychology: Learning, Memory, and Cognition, 1994. - №20(3) - P. 621-638.
37. Pavlenko A. I feel clumsy speaking Russian: L2 influence on L1 in narratives of Russian L2 users of English // V. Cook (Ed.) Effects of the second language on the first. Clevedon, UK: Multilingual Matters, 2003. -P.32-61.
38. Saville-Troike M, Pan J. & Dutovka N. Differential effects of L2 on children's L1 developmental attrition // Southwest Journal of Linguistics, 1995. - №14(1/2) - P.125-149.
39. Schwartz A., Kroll J. & Diaz M. Reading words in Spanish and English: Mapping orthography to phonology two languages // Language and Cognitive processes, 2007. - №22(1) - P.106-129.
40. Zechmeister E. B.; D'Anna C. A.; Hall J. W.; Paus C. H. & Smith, J. A. Metacognitive and Other Knowledge about the Mental Lexicon: Do We Know How Many Words We Know? // Applied Linguistics,
1993.
№14(2)
Р.188-206.
УДК 159.923.2 81'322
H.H. Казнова
СЕТЕВЫЕ ДНЕВНИКИ КАК НОВЫЙ ВИД РЕАЛИЗАЦИИ ЛИЧНОСТИ
Интернет, виртуальное общение, барьеры общения, языковая личность, блог, эксперименты с личностью, самопрезентация, ник.
Статья посвящена рассмотрению сетевых дневников как нового способа общения и реализации личности. Автор выделяет мотивы, побуждающие человека вступать в виртуальное общение и создавать блоги, анализирует наиболее популярные темы французских сетевых дневников и дает обоснование выбора ников в современном французском языке.
