CC BY
45ФОРМИРОВАНИЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СУБКУЛЬТУРЫ: СОЦИАЛЬНЫЕ МЕХАНИЗМЫ И УРОВНИ СУБЪЕКТНОСТИ СОЦИАЛЬНО-ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ ГРУПП
В ПОЛИТИКЕ
И. В . Мирошниченко*
Социальные субъекты выступают одновременно носителями качественных (содержательных) характеристик политической культуры и агентами ее формирования, воспроизводства и изменения. Тривиальное теоретическое различение индивидуальных и коллективных социальных субъектов приводит к постановке нетривиальной задачи: дать теоретически релевантное описание процесса, в ходе которого из отдельных индивидов формируется коллективный субъект политического действия. Очевидно, что в интеракционистской парадигме процесс формирования коллективного субъекта можно одновременно осмысливать и как формирование политической (суб)культуры, и как процесс политической социализации разделяющих ее индивидов. В процессе формирования коллективного субъекта мы выделили три этапа [18, гл. 1].
Первый этап освоения человеком политической культуры и соприкосновения с политической жизнью происходит через политическую повседневность. Условно этот этап можно обозначить как латентный. Содержанием политической повседневности служит набор ситуативных социальных ролей, в которых протекает общественно-политическая жизнь индивида. Данный набор представлен поведенческими стандартами, которые являются необходимым условием социализации индивида в качестве гражданина. Человек осознает себя гражданином государства, будучи налогоплательщиком, избирателем, военнообязанным и т.д., при этом он выполняет стандартные поведенческие процедуры, не особенно задумываясь над их назначением. По мнению В.Ю. Шпака и А.И. Пономаренко, «такие стандарты содержат в себе определенную апел-
* Мирошниченко Инна Валерьевна — канд. полит. наук, доцент кафедры государственной политики и государственного управления Кубанского государственного университета. Электронная почта: [email protected].
ляцию к латентным представлениям о политической сфере жизни общества». Следуя поведенческим стандартам, индивид опирается на свои представления о том, зачем нужно платить налоги, голосовать на выборах, служить в армии [29, с. 32]. Тем самым он формирует свое первичное отношение к политической системе общества. Изначально такое отношение носит в большинстве случаев нерефлексивный характер, т. е. не осознается индивидом в ясной понятийной форме, однако отчетливо фиксирует оценочные «позитивные» или «негативные» ориентации.
Второй этап включения и позиционирования в политику связан с существованием различных социальных общностей и позиционированием по отношению к ним индивида. Политическая культура, по сравнению с другими видами культур, имеет более ограниченные возможности для индивидуализации. Человек активно вовлекается в общественную жизнь и в политику не в качестве изолированного индивида, но путем установления формальных и неформальных, социально-психологических связей с другими людьми, с группой. Он позиционирует себя, определяет, какое место в обществе занимает, усваивает набор социальных ролей, связанный с таким местом, формирует нормативно-оценочное отношение к своему положению.
Представления человека о себе, о своем месте в мире формируют модели индивидуального и группового поведения. Они определяют не только социальное позиционирование индивида, но и особенности политических институтов и структур гражданского общества, механизмы представительства интересов и характер политического участия, т.е. в конечном счете социальный климат в обществе. Основной же механизм социальной идентификации — соотнесение личных интересов, ценностей и моделей поведения с интересами различных общностей, которые могут быть либо «своими», либо «чужими», либо проблематичными по своему характеру. Причем ввиду множественности социальных ролей, в которых выступает один и тот же человек, система самоидентификации всегда носит иерархический характер, и принципиальное значение имеет вопрос о том, в какой последовательности соотносят себя люди с различными общностями.
По мнению В.А. Ядова, с середины 1990-х гг. отмечается стабильное доминирование самоидентификаций с первичными группами и общностями над вторичными, отражающее уход людей в приватную жизнь, в насущные, повседневные заботы. Под первичными группами автор понимает группы повседневных практик, к которым он относит семью, друзей, представителей одного поколения или одной профессии, товарищей по работе. Под вторичными (воображаемыми или конструируемыми) общностями подразумеваются такие общности или группы, которые созданы в сознании людей средствами СМИ или межгрупповой коммуникацией. Вторичные общности составляют люди,
имеющие тот же достаток, национальность, взгляды, ориентации, интересы [30, с. 167-168].
В постсоветском российском обществе профессиональная идентификация, как показывают исследования, занимает одно из лидирующих мест [6, с. 78] на фоне утраты географических и гражданских статусов социальной идентичности россиян. Это объясняется стремлением человека в периоды острого кризиса восстановить свой жизненный мир сопричастностью близким, «своим». По социологическим данным, которые приводит Е.Н. Данилова, такая структура иерархии социальных идентификаций сохраняется и в 2000-е гг. [7, с. 361].
Формирование профессиональной идентичности тесно связано с профессиональной деятельностью и профессиональной социализацией человека, который большую часть общего времени в зрелом возрасте проводит на работе. Как показывают проведенные нами исследования, для большинства членов социально-профессиональных групп трудовой коллектив является «второй семьей», где обсуждаются и решаются не только профессиональные вопросы, но и личные, бытовые проблемы. Согласно данным опроса, полученным в результате реализации проекта «Томская инициатива», в 2001 г. работа по степени важности у россиян уступала лишь семье и дому среди различных сфер жизнедеятельности человека (см. таблицу) [2, с. 168].
Оценка важности различных сфер жизнедеятельности, %
Сферы жизнедеятельности Очень важно
Семья, дом 87,5
Работа 72,9
Образование 59,2
Друзья и знакомые (круг общения) 57,8
Досуг, отдых, развлечения, спорт 36,3
Карьера 18,4
В процессе профессионального становления «происходит накопление фиксированных знаний и социальных регуляторов в данном профессиональном сообществе» [9, с. 184], что значительно влияет на восприятие и познание человеком мира, в том числе и политического [19]. Любая профессия, любая специальность как вид деятельности предъявляют к личности человека определенные требования, накладывают свой отпечаток на образ жизни работника и его облик. Особенности профессиональной деятельности ставят перед человеком одни и те же повторяющиеся задачи. Их ежедневное решение на протяжении длительного периода формируют не только определенные профессиональные знания, умения и навыки, но и профессиональные привычки, определенный склад мышления, столь же определенные качества личности [15, с. 115].
Кроме того, в каждой профессии особое значение придается различным личностным качествам, в том числе и моральным. Так, например, Р. Рюттингер [24] считает, что в качестве нормативных личностных характеристик в торговле рассматриваются высокая активность, дружелюбие, обаяние, коллективизм, решительность, чувство юмора. В бюрократической культуре (которая характерна для крупных стабильных фирм, некоторых банков и страховых фирм) общение носит церемониально-субординационный характер, соблюдаются правила и порядок, отношения формализованы и конформны. Сотрудники общаются друг с другом с осторожностью, бывают придирчивы и педантичны, проявляют покорность и адаптивность. В культуре инвестиций (присуща компаниям, ориентированным на будущее) во взаимоотношениях между сотрудниками ценится основательность, терпеливость, верность слову, большое значение придается профессионализму, опыту, творчеству.
Глубокое усвоение профессиональных нормативов и стереотипов дифференцирует и упорядочивает образ мира человека, определяет стиль его жизни. Речь идет о механизмах социального познания, суть которого заключается в построении человеком определенной картины мира, чьей частью осознает себя человек, где он живет и действует. Такого рода конструирование картины мира и процессы профессиональной социализации — необходимое условие для формирования профессиональных субкультур в обществе.
Формирование профессиональной субкультуры проецируется и на политический мир. Результатом этой проекции становятся формирование мировоззрения и усвоение типичных для данной среды нормативно-ценностных схем (образцов) поведения в сфере политики. Сами же схемы такого рода определяются механизмами идентификации и социализации, через которые индивид встраивается в политическую культуру существующего общества и тем самым включается в другой пласт — институциональный, в котором также осуществляется и неформальная институционализация субкультурных поведенческих образцов. В этой точке начинается третий этап формирования политической субкультуры.
Важно, что латентный этап и этап позиционирования предполагают субъек-тивацию объективного в политике и политической культуре, т. е. усвоение человеком политического опыта, тогда как формально-институциональный этап формирования политической культуры предполагает, по словам Н.Н. Седых, «опредмечивание (объективизацию) субъективного (политического сознания) в определенных типах политического поведения и участия в реальных политических процессах» [25, с. 33]. Таким образом, интегрирование личности в формально-институциональный пласт политической культуры общества уже происходит в виде группового субъекта политики и непосредственно связано с его качественными характеристиками и уровнями реализации данной субъ-ектности.
В контексте данной работы наибольший интерес в связи с групповым субъектом в политике представляет подход, основанный на профессиональном критерии, формирующий группировки людей по виду и характеру труда, профессиональному образованию и уровню квалификации. Как подтверждают результаты социологического мониторинга, проводимого Российским независимым институтом социальных и национальных проблем (РНИСиНП) в период 1994-1999 гг., это обусловлено устойчивой стабильностью в российском обществе факторов социальной стратификации, которые связаны с местом работы и особенностями рыночной позиции актора, включая тип собственности предприятия, где он работает, и социально-профессиональную принадлежность [28].
Далее рассмотрим третий этап — производство политической субкультуры, который предполагает сформированность группового субъекта, проявляющуюся: 1) в наличии устойчивых политических ориентаций и схем поведения у членов данной общности и 2) в групповых действиях в сфере политики.
Устойчивые во времени политические ориентации и модели политического поведения, отличающиеся относительной однородностью среди членов социальной общности, ведут к институциализации субкультурных образований. Здесь «субкультура становится своего рода медиатором, посредником между индивидом и обществом и в таком виде представляет собой канал социализации, альтернативный традиционным институтам — семье, школе, церкви, — но не заменяющий их полностью» [27, с. 56]. Кроме того, субкультурная общность может являться потенциальным субъектом политики, которая обладает определенными ресурсами (капиталами), сформулированными потребностями и интересами, но не имеет внутренних (мобилизационного потенциала) или внешних оснований (условий, обстоятельств), которые могли бы способствовать политическим действиям. Действия социальных общностей в сфере политики способствуют превращению совокупности социальных агентов из потенциального в реальный политический субъект.
Теоретико-методологической посылкой данного утверждения является концепция габитуса П. Бурдье. Габитус — это присущий каждому классу особый принцип конструирования социального пространства, который отличает его от других классов. П. Бурдье трактует габитус как ансамбль схем классификации, позволяющий социальному агенту найти сходных с ним и отличающихся от него агентов, как чувство своей и чужой социальной позиции, позволяющее людям ориентироваться в социальной действительности. В то же время габитус как система усвоенных индивидуальными и коллективными агентами динамических стереотипов мышления и действия способствует освоению и преобразованию определенной социальной позиции. Ученый называет габитус «системой предрасположенностей» и «порождающей способностью» к производству схем восприятия, мышления и действия [5, с. 16, 20].
П. Бурдье считает, что класс формируется благодаря образованию габитуса — сближению схем восприятия, оценки и действия у различных социальных агентов, занимающих сходную позицию в социальном пространстве на основе сходных условий жизни. Далее, габитус способствует превращению совокупности социальных агентов из потенциального в реальный класс. Чтобы близкие по условиям жизни агенты смогли образовать реальный класс, они должны не просто занять соответствующую позицию, но и мобилизоваться для борьбы за свои групповые интересы на основе определенной стратегии коллективного поведения. Мобилизация группы людей, объективно занимающих определенную позицию в социальном пространстве, зависит от степени их идентификации с этой позицией. Французский социолог отмечает, что недостаточно построить теоретическую (претендующую на объективность) классификацию действующих социальных агентов, нужно сопоставить ее с «классификацией, которую сами агенты производят беспрерывно в их будничном существовании, с помощью чего они стремятся изменить свою позицию в объективной классификации или даже заменить сами принципы, согласно которым эта классификация осуществляется». Важно также учитывать социальную траекторию агента — «эволюцию его свойств во времени», которая «лежит в основе субъективных представлений об объективно занимаемой позиции» [4, с. 143]. Подход П. Бурдье позволяет нам воспроизвести в политической теории то единство объективного (действий в сфере политики) и субъективного (политических установок), которое существует в политической практике.
Рассмотрев становление политических субкультур и формирование внутренних оснований для политической активности, переходим к становлению коллективного субъекта политического действия.
Действия социальной общности в сфере политики охватывают партиси-пационный уровень (уровень участия и политических действий) в формально-институциональном пласте политической культуры общества. Данный уровень характеризуется процессом становления социально-профессиональных групп в качестве активного субъекта политики. Становление ее реальным, действующим субъектом политических отношений, практически использующим свои ресурсы, чтобы внести изменения в характер функционирования государственной власти и управления, представляет собой длительный и сложный процесс, который зависит от многих внутренних и внешних для группы причин. К внутренним причинам можно отнести сплоченность группы, способность к ее самоорганизации, социальному сближению ее членов; наличие в ней лидеров, способных объединить группу для решения определенных задач; наличие у группы многих нерешенных проблем; преобразование исходящих от принадлежащих к группе граждан социальных эмоций и ожиданий в четкие и определенные политические цели и требования (процесс артикуляции). В качестве примера такого субъектообразования рассмотрим шахтерское движе-
ние в Кузбассе в 1980-х гг. Принято считать, что шахтерские волнения этого периода носили стихийный характер: шахтеры протестовали против низких заработков, тяжелых условий труда и т.д. Однако внимательный анализ хода событий того времени в Кузбассе показывает, что это было хорошо организованное рабочее движение.
Первый секретарь Кемеровского обкома КПСС А.Г. Мельников, оценивая предзабастовочное состояние в Кузбассе, писал, что «лишенные материальной поддержки из госбюджета шахты дошли до „ручки", не хватало элементарных полотенец, мыла, стирального порошка» [8, с. 332]. В таком состоянии находились многие шахты, но забастовки начинаются и на вполне благополучных Междуреченских угольных предприятиях в г. Осинники, поскольку там нашлись лидеры, способные организовать шахтеров для отстаивания своих интересов. Первые требования, которые предъявили рабочие своему руководству, касались увеличения расценок за выемку угля, оплаты в полном объеме работы в вечерние и ночные часы, увеличение размера премий и сокращение на 40 % управленческого персонала. Причем обращает на себя внимание упорное желание сократить численность инженерно-технических работников. Г.Т. Девяткин связывает это с тем, что у шахтерской массы был сформирован первичный образ врага в виде инженерно-технического состава. В шахтеры, наиболее отсталые в интеллектуальном и профессиональном плане слои рабочего класса, в течение многих десятилетий в значительной степени рекрутировались бывшие заключенные, Кузбасс долгое время был местом расселения заключенных [8, с. 332-333]. Поэтому образ врага через интеллигенцию отождествлялся и с существующей властью.
Весенние забастовки 1989 г. были своеобразной проверкой эффективности существования властей разного уровня. В этих условиях в июле 1989 г. была организована новая волна забастовок, более организованных и напористых. Результатом такого движения стало подписание Протокола о согласованных мерах между региональным забастовочным комитетом Кузбасса и комиссией ЦК КПСС, Совета Министров СССР и ВЦСПС. Забастовки постепенно прекращаются, но появляется решение о переименовании регионального забастовочного комитета Кузбасса в Совет рабочих комитетов Кузбасса. То есть ставится задача постоянного давления на власть со стороны подобных образований. Конечным итогом политической активности шахтерского движения стало проведение своих депутатов в представительные органы власти в 1990 г. В областном Совете Кузбасса их оказалось 57 из 187 человек и 10 из 20 народных депутатов РСФСР от Кузбасса [8, с. 333].
К внешним причинам, оказывающим влияние на процесс становления социально-профессиональной группы как субъекта политических отношений, можно отнести: угрозы существования данной группы; политический кризис, который обостряет нерешенные проблемы в социуме; активность других (кон-
курентных, оппозиционных) социальных групп; избирательный процесс в государстве, регионе; международную обстановку и пр. Так, появлению и институ-ционализации в США во второй половине XX в. социально-профессиональной группы политических консультантов способствовало снижение роли партий и усложнение механизмов взаимодействия между кандидатами и населением [17, с. 71]. А огромный интерес всей международной общественности к летним Олимпийским играм в Афинах (август 2004 г.) спровоцировал проведение массовых акций протеста греческими полицейскими, которые обеспечивали правопорядок в период подготовки и проведения спортивных мероприятий. Примечательно, что в течение 2003 г. весьма активны в действиях по организации забастовок были профессора греческих университетов и технологических институтов, которые предъявляли требования по увеличению заработанной платы. Однако в период Олимпийских игр активизировались именно работники полиции, от которых зависела не только безопасность, но и престиж всего государства.
Деятельность социально-профессиональных групп может проявляться не только в представительстве политических партий и движений и идентификации с ними, но и посредством участия в избирательном процессе, в представительных органах государственной власти и местного самоуправления, а также в деятельности различного рода профсоюзов, лоббистских группировок, акциях протеста и абсентеизма. Возникает, выражаясь словами Д.А. Авдиенко, субполитика [1, с. 8]. Проявления подобного рода многообразны, например корпоративное вступление государственных служащих в ряды партии власти (объединение «Наш дом - Россия» и «Единая Россия») или отраслевое лоббирование бюджета, которое является инструментом в корпоративной, клановой борьбе отраслей и ведомств — шахтеры против металлургов, металлурги против энергетиков и т.д. Так, на одном из февральских 1994 г. совещаний Российской трехсторонней комиссии сидящие за одним столом лидер профсоюзов машиностроителей требовал снижения цен на продукты, а лидер аграрного профсоюза настаивал на снижении цен на продукцию машиностроения. Это явилось ярким примером совместной борьбы профсоюзов не за интересы рабочих, а за льготные условия своего существования [20, с. 34].
Особый случай субполитики — становление профессиональной группы лоббистов, которая формируется в России из публичных «политиков-отставников». При этом, по утверждению Е.В. Бельцевой, «с одной стороны, уходящие в отставку чиновники создают собственные лоббистские конторы (вероятно, именно такую контору намерен создать бывший премьер М. Касьянов, заявивший об организации собственной консалтинговой фирмы). С другой стороны, уже существующие конторы приглашают к себе на постоянную работу либо привлекают в качестве экспертов бывших чиновников или депутатов» [3, с. 41]. Например, «ради связей в высоких политических кругах» на рабо-
ту в «Газпром» приглашается бывший советник президента и вице-премьер В. Илюшин, в «Альфа-Банк» — бывший вице-премьер О. Сысуев, в международную фармацевтическую корпорацию 1СЫ — бывший министр иностранных дел А. Козырев, в Монтажспецбанк — бывший председатель Госснаба СССР Л. Воронин [14, с. 345].
Таким образом, формы политического участия и политических действий достаточно разнообразны в своих проявлениях. Однако все многообразие на партисипационном уровне или уровне формирования субъекта политики можно объединить в два подуровня: мобилизационный и политической институ-ционализации субъекта политики. Мобилизационный подуровень характеризуется ситуативным действием группового субъекта в определенных обстоятельствах для защиты собственных интересов или под внешним воздействием другого субъекта политики (реактивная политизация). Подуровень политической институционализации группового субъекта предполагает, во-первых, формирование особых политических институтов и механизмов, выражающих интересы субъекта, во-вторых, их постоянную активность в сфере политики (постоянная политизации).
Мобилизационный подуровень связан с таким понятием, как политическая мобилизация. Мобилизация социально-профессиональных групп в первую очередь является реактивной политизацией на возникновение какой-либо проблемы. С цепной реакцией сравнима серия забастовок, охватившая Международное сообщество авиадиспетчеров в последнее десятилетие, хотя стартовые условия и объективное положение работников в разных странах были различны. Так, 31 мая 1996 г. объявили забастовку авиадиспетчеры Словении. Спустя несколько часов правительство страны выступило с заявлением, в котором согласилось выполнить требования диспетчеров и повысить им зарплату на 25 %. 29 сентября 1997 г. в России была объявлена всеобщая забастовка авиадиспетчеров. Спустя час правительство согласилось погасить все задолженности по зарплате и проиндексировать выплаты авиадиспетчерам. 28 сентября 1999 г. прекратили работу авиадиспетчеры Чехии, протестуя против большого количества сверхурочных. Конфликт был улажен четыре дня спустя, после того как чешское Управление авиасообщения пообещало провести с каждым из авиадиспетчеров переговоры об улучшении условий труда. 1 февраля 1999 г. 250 авиадиспетчеров Финляндии потребовали от властей повышения зарплаты на 26 %, сократив обслуживание международных рейсов до 70 % и внутренних рейсов до 20 %. Забастовка продлилась пять недель и окончилась лишь после того, как департамент авиасообщения согласился повысить зарплату диспетчерам на 13 %. В декабре 1999 г. 23 авиадиспетчера 5 аэропортов Шотландии объявили о намерении начать забастовку, потребовав повышения зарплаты. 12 января 2000 г. руководство аэропортов согласилось на рекордное для Шотландии повышение зарплаты авиадиспетчерам — на 36 % [13].
Однако забастовки авиадиспетчеров касались удовлетворения не только экономических требований, но и затрагивали политические интересы. 19 июня 2002 г. воздушное сообщение над Европой оказалось парализованным, было отменено в общей сложности 1 100 рейсов, в забастовке приняли участие авиадиспетчеры Франции, Греции, Италии, Португалии, Испании и Венгрии. Бастующие выражали свое несогласие с проектом Евросоюза «Единое небо», цель которого — модернизация контроля за европейским пространством и унификация правил, регулирующих воздушное сообщение над Европой. Этот проект, по заявлению ЕС, позволил бы ежегодно экономить до 5 млрд евро. Между тем он неизбежно привел бы к сокращению числа рабочих мест и массовым увольнением авиадиспетчеров [10].
Мобилизация и структурирование социальных интересов социально-профессиональных групп в условиях нынешней российской действительности практически всегда носит протестный и защитный характер, а его требования адресованы в первую очередь государству. Очаговый протест на уровне группы предприятий, региона, отрасли может достичь высокого накала и трансформироваться в протест политический. Именно по такому сценарию разворачивались протестные акции российских горняков и работников оборонной промышленности в середине 1998 г. Последние в ходе манифестаций перед зданием Минобороны РФ потребовали не только выплаты задолженности по зарплате и реформы отрасли, но и смены курса реформ и всех представителей властных структур, являющихся вдохновителем этих реформ. Вместе с тем возможности выхода за рамки предприятия, региона, отрасли и перерастания в общенациональные движения на основе общих требований (невыплаты зарплат и пенсий, оспаривания результатов приватизации, возврата средств обманутым вкладчикам и т.п.) оставались нереализованными, в том числе в силу локального характера протеста, слабой политико-правовой проработки платформ протеста [21, с. 148].
Политическая активность защитного плана посредством мобилизации социально-профессиональных групп представляет собой преодоление «порога необходимости»1 в формировании группового субъекта в политике, когда происходит осознание интересов и преодоление барьеров по их осуществлению [31, р. 53].
Процессы политического оформления и выдвижения (презентации) групповых интересов в сферу публичной власти, обусловливающие формирование особых институтов и механизмов, которые способны оказывать постоянное воздействие на государство в целях соответствующего общеколлективным потребностям перераспределения социальных статусов и ресурсов, составля-
1 Термины «порог необходимости» и «порог зрелости» впервые были введены И.В. Пузыре-вым [23]. Мы в эти понятия вкладываем другой смысл и видим в них прежде всего институциональные характеристики.
ют содержание системы социального представительства. Основными элементами такой системы являются: источники и причины политического участия; процесс групповой самоорганизации; формирование представительных структур и их взаимодействие с властью. Последние представляют собой подуровень политической институционализации группового субъекта, которые в свою очередь преодолевают «порог зрелости».
Одним из элементов системы представительства социально-профессиональных групп, преодолевших «порог зрелости», является институт профсоюза. Мировой опыт представляет огромное разнообразие форм взаимодействия профсоюзов и государственной власти. Непосредственное участие профсоюзов и профлидеров в парламентской деятельности распространено в азиатских странах, например, в Сингапуре в парламент входят 16 профсоюзных представителей. В последние годы практика прямого участия профсоюзов в выборах и деятельности парламента прослеживается в некоторых странах Восточной Европы (Венгрии, Польше). Профдвижение Великобритании как коллективный член лейбористской партии имеет 40 % голосов при выдвижении его кандидатов на парламентских выборах. Во фракции затем создается особая профсоюзная группа. Похожие формы работы с парламентариями существуют и в странах, исторически связанных с Британией. В 1961 г. профсоюзы Канады создали Новую демократическую партию, в которую вступили союзы. Партия и сейчас пользуется поддержкой как на федеральном уровне, так и в провинциях. В Австралии, Новой Зеландии, Ирландии, Мальте используют различные формы работы с депутатами парламента, заимствованные у британцев. В США профсоюзы входят в систему прямого лоббирования. В Вашингтоне примерно треть всех официально зарегистрированных при конгрессе профессиональных лоббистов представляют профсоюзные органы различного уровня [22].
Современное профсоюзное движение в России, выражающее широкий круг интересов — интересов работников наемного труда, характеризуется синтезом «старого» и «нового». Особенности его нынешнего развития во многом предопределило отсутствие разрыва или даже размежевания с наследием советского прошлого. К положительным сторонам «наследия» относятся организационные структуры «старых» профсоюзов и огромная профсоюзная собственность. Однако разрушение властной вертикали дезориентировало бюрократическое профсоюзное руководство, в результате чего процесс интеграции профсоюзов в систему организованных интересов на макроуровне и в производственные отношения на микроуровне принял затяжной и болезненный характер.
В начале перестройки стали появляться альтернативные Федерации независимых профсоюзов России (ФНПР) профобъединения, организовавшиеся на отраслевой основе. Их число достигло, по некоторым оценкам, двухсот, при этом наиболее заметные позиции занимали Соцпроф (250 тыс. членов), Независимый профсоюз горняков (55 тыс. членов), Профсоюз авиадиспетче-
ров (5 тыс.), Ассоциация летного состава (30 тыс. членов). Отрасли и предприятия, где в той или иной мере смогли утвердиться альтернативные профсоюзы, характеризует «ярко выраженная профессиональная ценностная ориентация и специфическое положение в сфере производства (наличие технологических возможностей давления на другие производства)» [12, с. 54].
Тенденция формирования отраслевого или социально-профессионального представительства сохраняется и на уровне предпринимательских ассоциаций России. Уже в 1990-х гг. возникает ряд отраслевых союзов: Ассоциация российских банков, Лига содействия оборонным предприятиям, Международный союз металлургов. Международный союз строителей, Российская ассоциация промышленно-строительных банков, Российская гильдия риэлторов, Союз промышленников и лесоэкспортеров, Лазерная ассоциация, Союз нефтепромышленников, Ассоциация книгоиздателей и др.
Наиболее активно стали заявлять о себе ассоциации либо тех отраслей, которые объединяли наиболее крупные и влиятельные структуры — Союз нефтепромышленников, Ассоциация российских банков, либо тех, кто оказался в трудном положении и нуждался в коллективных действиях ради защиты интересов отрасли и ее ведущих структур, — Лига содействия оборонным предприятиям, Лазерная ассоциация [21, с. 131]. Например, Лазерная ассоциация взяла на себя обязанности по организации производства лазерной техники на государственном уровне. Особенно плодотворной оказалась деятельность ассоциации по налаживанию связей, в том числе с разработчиками и производителями лазерной техники и технологий дальнего зарубежья. Кроме того, Лазерная ассоциация активно взаимодействует с Министерством науки и технологии, Миноборонпромом, а также с министерствами и ведомствами аналогичного профиля в странах СНГ [16, с. 6-7].
В целом же партисипационный уровень формально-институционального пласта политической культуры общества представлен множеством форм проявления политической субъектности, которые сводимы к определению: политические субъекты — это силы, принимающие активное и целенаправленное участие в политике, вызывающие своей деятельностью объективирующие последствия. Однако, как писал В.С. Соловьев, субъектом развития не может быть ни безусловно простая субстанция, ни механическое внешнее соединение элементов, им может быть «только единое существо, содержащее в себе множественность элементов, внутренне между собой связанных» [26, с. 141]. Основой для формирования группового субъекта в политике выступают субкультурные образования, образующие поля-структуры не только в общественном порядке страны, но и в ее политической системе. Как считает М. Кастельс, в мире сохраняется стремление людей к локальным жизненным интересам, социально-профессиональным, этническим и иным коллективным формам привязанностей, производящих ценности групповой солидарности и пытающихся при этом со-
хранить как прежние социокультурные традиции (например, тягу к обособлению и самоутверждению), так и новые аналогичные настроения, возникающие в процессе социальной (информационной, политической и иной) стратификации социума [11, с. 13]. Политические субкультуры адаптируют локальный мир общности к политической системе общества и участвуют в воспроизводстве национальной политической культуры.
Библиографический список
1. Авдиенко Д.А. Политические практики в условиях российского демократического транзита // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер.6. 2002. Вып.2.
2. Базовые ценности россиян: социальные установки. Жизненные стратегии, символы, мифы. М.: Дом интеллектуальной книги, 2003.
3. Бельцева Е.Б. Механизм функционирования лоббистской деятельности в политических институтах современной России // Власть. 2006. №4.
4. Бурдье П. Социология политики М.: Socio-Logos, 1993.
5. Бурдье П. Структуры. Habitus. Практики // Современная социальная теория: Бурдье. Гидденс. Хабермас. Новосибирск: НГУ, 1995.
6. Данилова Е.Н. Изменения в социальных идентификациях россиян // Социологический журнал. 2000. № 3/4.
7. Данилова Е.Н. Социальные идентификации в трансформирующемся обществе // Социальные трансформации в России: теории, практики, сравнительный анализ. М.: Флинта, 2005.
8. Девяткин Г.Т. Место рабочего класса Кузбасса в общественно-политических преобразованиях в конце 80-90-х гг. XX в. // Классы и социальные группы в судьбах России: Матер. 32-й Всерос. заочной науч. конф. СПб.: Нестор, 2003.
9. Ермолаева Е.П. Преобразующие и идентификационные аспекты профессиогене-за // Психологический журнал. 1998. Т. 19. № 4.
10. Известия. 2002. 22 дек.
11. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М.: ГУ-ВШЭ, 2000.
12. Комаровский В. Особенности профсоюзов как общественного института // Мировая экономика и международные отношения. 1998. № 2.
13. Коммерсант. 2002. 26 дек.
14. Крыштановская О. Анатомия российской элиты. М.: Изд-во Захаров, 2005.
15. Кукосян О.Г. Избранные труды. Кн. 4: Проблемы психологии общения, социальной перцепции. Краснодар: КубГУ, 2002.
16. Лазер-информ. 1997. Декабрь.
17. Марченко Г.И. Социологический портрет политических консультантов в США // Социс. 2005. № 5.
18. Мирошниченко И.В. Политическая культура социально-профессиональных групп. Дис. ... канд. полит. наук. Краснодар: КубГУ, 2004.
19. Мирошниченко И.В. Модели политического поведения социально-профессиональных групп // Человек. Сообщество. Управление. 2005. № 2.
20. Островский Д.И. Особенности формирования групповых интересов в современной России // Вестник МГУ. Сер. 12. Политические науки. 1998. № 1.
21. Перегудов С.П., Лапина Н.Ю., Семененко И.С. Группы интересов и Российское государство. М.: Эдиториал ЭРСС, 1999.
22. Профсоюзы. 2001. № 6.
23. Пузырев И.В. Российские банки как субъекты политики: Дис. ... канд. полит. наук. М., 1999.
24. Рюттингер Р. Культура предпринимательства. М.: Экономика, 1992.
25. Седых Н.Н. Динамика политической культуры: социально-философский взгляд // Власть. 2003. № 7.
26. Соловьев В.С. Сочинения: В 2 т. М.: Правда, 1989. Т. 2.
27. Тавашев В.А. Политическая субкультура: Дис. ... канд. филос. наук. Екатеринбург, 1996.
28. Тихонова Н.Е. Факторы социальной стратификации в условиях перехода к рыночной экономике. М.: РОССПЭН, 1999.
29. Шпак В.Ю., Пономаренко А.И. Социальные механизмы и уровни самореализации личности в политике // Философия права. 2001. № 2.
30. Ядов В.А. Социальные и социально-психологические механизмы формирования социальной идентичности личности // Мир России. 1995. № 3/4.
31. Tilly Ch. From Mobilization to Revolution. Reading: Addison-Wesley, 1978.
КАФЕДРА
ПОЛИТИКА В КОНТЕКСТЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ И НАЦИОНАЛЬНЫХ КУЛЬТУР
В . С. Колесник*
Процесс глобализации можно представить как разрешение совокупности экологических, экономических, политических и культурных проблем-вызовов, но в реальности они органически взаимосвязаны, взаимопроникают друг в друга. В целом отношение к глобализму как понятию неоднозначно. В науке и публицистике этот феномен, как правило, рассматривается в идеологическом ракурсе. Идеологической трактовке глобализации противостоит прагматическая, характерная для большинства зарубежных авторов, а в России развиваемая В.Л. Иноземцевым. Он подчеркивает объективную и закономерную реальность глобализации и не считает возможным давать ей какую-либо эмоциональную оценку. При этом антиглобалистское движение он характеризует как тупиковое, которому «нечего предложить миру» [2, с. 44].
Между тем следует различать глобализацию как объективный процесс и ее различные субъективные интерпретации. Несмотря на разговоры о многополюсном мире, пока процесс глобализации развертывается по сценарию доминирования развитых стран над остальным миром, т.е. мыслится как продолжение развития техногенной цивилизации без существенного изменения ее системы ценностей и мировоззренческих приоритетов. Понимание же мировых процессов с позиций разных культур оказывается совершенно разным, однако вопрос о развитии современного мира как целостной системы не снимается. Глобальные вызовы и угрозы рано или поздно заставят изменить стратегию развития, так как системная целостность современного мира требует от каждой страны не только соизмерять свои интересы с интересами других и взаимно их согласовывать, но и расширять поле поиска новых ценностей и мировоззренческих ориентаций. Глобализация, с одной стороны, нуждается в деидео-
* Колесник Валентина Сергеевна — кандидат философских наук, доцент кафедры политологии и политического управления Кубанского государственного университета. Электронная почта: ро1Шс£@киЬ$и.ги.
логизации, в самокритичном признании того, что ни одна из существующих цивилизаций и систем ценностей не готова сегодня предложить такой идеи мироустройства, которую приняли бы все субъекты мирового сообщества, а с другой — в объединяющих мир новых идей, которые нельзя изобрести, но можно «вывести» из осознания смысла и последствий глобальных угроз.
Такие идеи и цели обозначились в виде глобальных проблем, решение которых становится мощным интегрирующим фактором общечеловеческого развития и требует формирования новой парадигмы партнерских отношений в глобальном мире, основанной на стремлении достичь взаимопонимания, компромисса, согласия мыслей и действий. Эта парадигма утверждает ценности коммуникативного сотрудничества, предполагающего отношения равноправного партнерства, свободу и ответственность каждой из сторон.
Процесс глобализации связан с потребностью в духовной реформации. Основным препятствием на пути к духовному единству человечества является неготовность цивилизаций к общению, отсутствие доверия и незнание друг друга. Взаимонезнание и взаимонепонимание носят фундаментальный характер. Налицо всеобщее желание выдавать свою уникальность за универсальность и взаимный обмен упреками в «порочности», когда западные цивилизации винят восточные в отсталости, деспотизме, традиционализме, а те уличают Запад в культе индивидуализма и лицемерия, которым грешит демократия. Против общечеловеческих ценностей на словах не возражает никто, однако их понимание на Востоке и на Западе совершенно различно. Диалог культур в этой ситуации не только условие выработки взаимопонимания и доверия, но и поле поиска новых ценностей и мировоззренческих ориентаций.
Недоверие к глобализму, особенно в «третьем мире», имеет под собой почву и вполне конкретный адрес: это идеология прежде всего англосаксонского либерализма, призванная обеспечить свободу деятельности в общемировом масштабе главным образом англо-американским транснациональным корпорациям. Своим крайним социальным эгоизмом и агрессивностью эта идеология многих пугает и отталкивает. Поэтому научная мысль [4, с. 18] предложила заменить или дополнить понятие «глобализм» понятием «универсализм». Последний термин слишком расплывчат, но свободен от привязки к определенной идеологической системе.
Наличие культурного многообразия, безусловно, ведет к эрозии универсализма. Цивилизационное партнерство требует настройки на культурную, историческую специфику каждой из сторон взимодействия, ориентации на «мягкие» социальные и культурные технологии. Сегодня политики и международные организации тщетно пытаются договориться на языке политического позитивизма, в то время как требуется овладеть языком диалога культур, искусством гуманитарного взаимопонимания и взаимодействия. Ценностно-нормативное содержание партнерских принципов состоит в отказе от права проектировать
чужие миры и культуры, кроить и перекраивать чужие пространства. Новая цивилизационная стратегия исходит из относительности любых известных систем отсчета, отвергает доктринальную экспансию «знания за другого» и претензию «тащить этого другого в истину». Механизм конверсии ценностей, перевода из одной цивилизации в другую явно не срабатывает, и прежде чем создавать новые глобальные ценности, человечеству предстоит выяснить, какими ценностями следует руководствоваться в самом диалоге культур.
Что-то программировать заранее здесь бесполезно, зато важно создать преграды на пути, например, обострения межрелигиозной и межнациональной вражды.
Разнообразие национальных и религиозных миров есть естественно-исторически сложившийся способ сожительства человечества с природой и людей друг с другом. Сознательно и целенаправленно внедряться в естественный синтез нужно с предельной осторожностью — и на уровне культурологического анализа, и на уровне межличностных контактов, которые, разумеется, помогают снять многие проблемы.
Одним из вариантов культурного симбиоза является пример Китая и других стран Дальнего Востока, где существует устойчивое распределение функций и сфер влияния между основными религиями. На этом фоне монологичность западноевропейского рационализма — тоже универсализм, но особого типа, малопроницаемого для инокультурной рациональности. Понадобился трагический опыт двух мировых войн и антиколониальной борьбы, чтобы Запад приблизился к осознанию правомочности других культур и образов жизни. В настоящее время наибольшую опасность для реального синтеза культур представляет насаждение «глобальной культуры» в том ее массовом варианте, который встроен в деятельность мировых транснациональных хозяйственных систем, прямо или косвенно разрушающих многообразие цивилизационных миров.
Кризис политической и идеологической биполярности мира неожиданно выдвинул взаимодействие национальных культур в центр развития современной цивилизации. Культурное многообразие рассматривается как одно из фундаментальных преимуществ Европы. Ведущим звеном здесь долгое время были национальные государства. Однако расстановка сил в сфере культуры все более и более изменяется с проявлением наднациональных структур (например, Европейский союз, Совет Европы), глобализацией, с одной стороны, и региональными и локальными уровнями — с другой. Регионализация, в свою очередь, стала последним прибежищем историко-культурной самобытности.
В поисках психологической опоры люди с помощью творческой интеллигенции стали обращаться к собственным корням — историческим и культурным традициям как «ядру» идентичности того или иного этноса, отделяющего его от соседей. В этой связи следует отметить противоречивую роль творчес-
кой интеллигенции в национальных движениях. С одной стороны, именно она формирует и поддерживает национальную идею, добивается главенствующей роли языка в национальном суверенитете. С другой стороны, постмодернистский мир создает новые разновидности космополитического творческого профессионализма, менее скованного национальными рамками и более ориентированного на мировые достижения. К ним относятся мастера культурной индустрии, аудиовизуального творчества, шоу-бизнеса и других форм и разновидностей массовой культуры.
В сегодняшнем однополярном мире происходит не вестернизация (о чем писали в 1970-1980-е гг.), а американизация, экспансия так называемой американской культуры, причем не лучших ее образцов. Но культура — это сама жизнь, ее ценности, традиции, идеалы, это связь людей. Нынешний «синтез культур» на американский манер означает не столько приобщение к «цивилизации», сколько уничтожение национальных культур.
Универсализм существует внутри культурного партикуляризма как его особое измерение и состояние. Следовательно, к осознанию ценности самого единства мира человек должен подойти через свою культуру, через разобщенность, через социокультурную идентичность. Диалог культур для того нужен, чтобы прийти к осознанию единства мира и не утратить при этом своей идентичности. Для диалога необходимы добрая воля, желание и готовность услышать ответ другого. Эти способности и качества сами собой не возникают. Они — результат большой внутренней работы, прежде всего настоящей, а не показной образованности. Наше образование — западоцентричное. Но если мы хотим вступить в диалог с другими культурами, их над изучать и знать, тем более что диалог возможен лишь при наличии самокритичности, предполагает критическое отношение к собственной традиции. Опыт диалога философов-компаративистов Востока и Запада, который идет с 1930-х гг., показал, что общие абстрактные обсуждения малорезультативны. Диалог надо вести предметно.
Однако в случае диалога конфессий соединять с помощью союза «и» культуры и религии не совсем корректно. Более того, под вопросом сама возможность межконфессионального диалога. Цель диалога конфессий не в выработке некой общей религии и даже не в инвентаризации того общего, что в них есть. Религии, как и культуры, также должны научиться сосуществовать друг с другом. Сегодня, когда противоречия на религиозной почве постоянно обостряются, особенно важен диалог не просто отдельных верующих, а руководителей различных церквей и религиозных группировок. Главная его проблема выявлена давно: что может быть предметом компромисса и где грань, отделяющая диалог от агрессивного прозелитизма.
В целом глобализация культуры связана с финансово-технологической экспансией массовой культуры, которая сделала актуальной проблему скрытого
управления духовными потребностями широких слоев населения планеты. Она несет угрозу существованию национальных культур и исторических традиций. Между тем «культура всегда, имеет национальный характер и национальные корни. В ней объективируется уникальная и неповторимая духовность народа. Она содержит в себе идеальное начало, объединяющее людей в нацию и делающее ее отличной от других этнических общностей» [1, с. 347].
Ученые бьют тревогу и говорят о наступлении эры мировой нестабильности, «самоотрицания человека». Как решить задачу неконкурентоспособности высокой культуры в век тотальной коммерциализации? Как соединить сохранение культурного наследия с поощрением растущего разнообразия культур и плюрализмом ценностей — неотъемлемой черты процесса глобализации?
Решение этих и многих других актуальных проблем культуры в настоящем и будущем сопряжено с пересмотром традиционного понимания культуры как национального достояния — концепции, которой современный процесс глобализации бросает очевидный вызов.
В ответ на вызовы глобализации возникла необходимость разработки государственной политики в сфере культуры, направленной на обеспечение доступа широких слоев общества к национальной культурной продукции, а также ее защиту от иностранной конкуренции. Поэтому в законодательстве многих стран закреплены нормы, направленные на реализацию этих целей на практике. Это своего рода протекционистская государственная политика, направленная на защиту интересов национальных производителей.
Государство гарантирует гражданам своей страны возможность потребления национальной культуры. Для решения этой задачи во Франции, Канаде, Норвегии, Польше, Венгрии и других странах применяется требование «национального содержания» [3, с. 17]. С помощью административно-правовых инструментов стимулируется «национальное присутствие» — прежде всего в радио- и телевещании, поскольку это наиболее прямой путь к национальной аудитории.
Так, во Франции еще в середине 1960-х гг. был принят закон, определяющий квоты демонстрации американских фильмов как на частных, так и на государственных телеканалах и в кинотеатрах. Превышение числа американских фильмов над национальными наказывается денежным штрафом и лишением лицензии. Целая система протекционистских мер разработана в Испании, Голландии, Италии, ФРГ и др. [3, с. 19].
В ряде стран действуют правила, регулирующие присутствие иностранного капитала в особо важных для страны секторах, в том числе и в культуре. В Канаде условием допуска иностранного инвестора в культурную индустрию является инвестирование части полученной прибыли в развитие канадской культуры.
В Польше телекомпании обязаны гарантировать по крайней мере 30 % своего ежеквартального эфирного времени для программ, изначально произведенных на польском языке. Эта обязательная правовая норма направлена на защиту и развитие родного языка в соответствии с Законом о польском языке (1993 г.).
Нет необходимости доказывать, что любой народ, любая нация могут существовать и развиваться только тогда, когда они сохраняют свою национальную культурную идентичность, когда, находясь в постоянном взаимодействии с другими народами и нациями, обмениваясь с ними культурными ценностями, они тем не менее не теряют своеобразия своей культуры.
Сохранение национального наследия и культурных памятников — это основное условие не только культурной преемственности, но и творчества, и в связи с этим можно говорить о культурном наследии как форме культурного капитала, сохранение которого — первейшая задача государства.
В заключение следует подчеркнуть, что в настоящее время в зарубежных странах усиливается тенденция преодолеть влияние активно навязываемого американского коммерческого искусства путем усиления государственной поддержки национальной культуры. Это обусловлено стремлением властных структур регулировать деятельность учреждений культуры с целью защиты национального наследия, национального языка, национальной безопасности.
Библиографический список
1. Бердяев Н.А. Судьба человека в современном мире. К пониманию нашей эпохи // Бердяев Н.А. Философия свободного духа. М.: Республика, 1994.
2. Иноземцев В.Л. О призраках и реальностях // Свободная мысль-ХХ1. 2003. № 4.
3. Кузнецова З. Как защитить национальную культуру // Свободная мысль-ХХ1. 2006. № 1/2.
4. Этос глобального мира. Дискуссии в Горбачев-фонде / Под ред. В.И. Толстых. М.: Восточная литература, 1999.
ВЗАИМООТНОШЕНИЕ ПОЛИТИКИ И МОРАЛИ В РУССКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ
М. Ю. Горожанина*
Модернизация Российского государства затрагивает многие сферы. Так, в политологических кругах давно господствует стереотип о несостоятельности отечественной политической мысли и об уникальности западноевропейских и американских теорий и технологий. Неудивительно, что именно на их основе и базируется современная отечественная политология, которая ведет свое начало не с 1755 г., когда в МГУ открывается отделение нравственно-политических наук, а с развала СССР и отказа от марксистской идеологии. Повальное увлечение западными теориями нашло отражение и в развитии такой дисциплины, как «Политическая этика», в учебной литературе по данной проблематике весьма подробно представлены этические концепции Западной Европы, в то же время отечественная мысль остается без должного освещения. Исключение составляет лишь работа Е.Л. Дубко «Политическая этика», где автор предпринимает попытку рассмотреть воззрения отечественных исследователей на проблему взаимоотношения политики и морали [4, с. 289-294]. Но, к сожалению, специальных глав, посвященных анализу данного вопроса, нет и здесь. Примечательно, что освещение этических школ Европы всегда начинается с Древней Греции и Рима, что же касается русской этической мысли, то, как правило, упоминают лишь мыслителей второй половины Х1Х-начала ХХ в., тем самым оставляя без внимания все предшествующие изыскания, но именно в них наиболее полно представлена этическая концепция традиционного общества. Таким образом, изучение данной проблематики в отечественной политической мысли как никогда злободневно.
Актуальность темы исследования обусловлена двумя моментами.
* Горожанина Марина Юрьевна — кандидат исторических наук, доцент кафедры политологии и политического управления Кубанского государственного университета.
1. Модернизация России — не сиюминутное изменение, а весьма длительный процесс, в связи с чем особое значение имеет прогнозирование будущего. Для предотвращения негативных последствий важно знать, что собой будет представлять «новое российское общество и государство», не возникнут ли противоречия и непредвиденные трудности. Без анализа духовных ценностей традиционного общества, которые очень хорошо представлены в отечественной политической мысли, в данном случае не обойтись.
2. Реальная жизнь показала несостоятельность многих теорий Модерна. Ярким подтверждением их кризиса являются современные течения постмодернизма. В настоящее время просветительская парадигма — главная доминанта основных западных и американских теорий «трещит по швам». Как справедливо по этому поводу писал А.С. Панарин, «обе стороны просвещенческого проекта эмансипации общества от природной зависимости и эмансипации личности от давления традиций оказались чреваты тупиком. Первая обернулась тупиком глобального экологического кризиса, а вторая нравственного, состоящего в катастрофической порче человека» [9, с. 5]. Вместе с тем еще никому не удавалось доказать несостоятельность традиционного общества и его духовных оснований, в связи с чем особенно опасна искусственная вестернизация России. Слепой отказ от национальной уникальности и традиционных ценностей может привести к непредсказуемым последствиям. Сегодня, как никогда, важно изучение формирования и развития этической мысли России, тем более что многие положения, выдвинутые почти двести лет назад по-прежнему актуальны для нашего государства.
Перед рассмотрением взаимоотношений политики и морали следует дать дефиниции основных категорий. В данной работе под политикой понимается сфера деятельности, связанная с реализацией потребностей и интересов индивидов, социальных групп, классов, наций, общества в целом.
Мораль рассматривается как исторически сложившаяся на основе традиций и обычаев система требований, норм и правил поведения людей. Главный принцип морали — сохранение существующих устоев и общественного порядка, укрепление государства и служение всеобщему благу. «Быть моральным — значит быть гражданином, который соблюдает законы и обычаи, существующие в государстве, способствует его процветанию» [3, с. 484]. Следует подчеркнуть, что в настоящее время в российской политической мысли по-прежнему большинство исследователей отождествляют мораль и нравственность, рассматривая их как идентичные понятия. В связи с этим мораль выступает апологетом добра, главное условие ее существования — отказ от насилия. Такой подход заставляет исследователей искать различные уловки для обоснования взаимосвязи политики и морали, поскольку насилие как атрибут политики вступает в противоречие с моралью, которая не приемлет любое проявление зла. В отечественной философской мысли изначально выделялись два вида морали. Первая
основывалась на служении интересам общества, вторая — на духовном самосовершенствовании человека. Первоначально оба вида морали трактовались в тесной взаимосвязи, но примерно с средины Х1Х в. большинство мыслителей стали не только разделять их, но и противопоставлять друг другу. Показывая различия, С.Л. Франк писал: «Религиозность несовместима с признанием абсолютного значения за земными, человеческими интересами. Поэтому хотя жизнь всякого верующего подчинена строгой морали, но в ней мораль имеет не самодовлеющее, а лишь опосредствованное значение; каждое моральное требование может быть в ней обосновано и выведено из конечной цели и потому само не претендует на мистический и непререкаемый смысл. И только в том случае, когда объектом стремления является благо относительное, лишенное абсолютной ценности, — а именно удовлетворение субъективных человеческих нужд и потребностей, — мораль — в силу некоторого логически неправомерного, но психологически неизбежного процесса мысли — абсолютизируется и кладется в основу всего практического мировоззрения» [12, с. 6].
Исходя из сказанного, представляется целесообразным разграничить категории морали и нравственности. В свое время на их различие указывал Гегель, однако в его трудах оно не получило завершенности.
По нашему мнению, нравственность — это высшее духовное состояние к которому должен стремиться каждый человек и представление о котором заложено в нем от рождения. Так, еще Протагор в своем известном мифе о Прометее и Эпиметее, показывая, как появились в мире разные профессии, особенно подчеркивал, что если искусства между людьми распределялись выборочно, то пониманием стыда и правды все были наделены одинаково, а вот в развитие этих качеств каждый человек имел свободу выбора.
Основное правило нравственности описывает известный императив И. Канта: «Относись к другому так, как хотел бы, чтобы относились к тебе». Нравственность базируется на любви и добре, а мораль — на защите общественных интересов и устоев [3, с. 469].
Следовательно, мораль — это нормы поведения человека, продиктованные конкретным обществом и формирующиеся под его влиянием. Нравственность — это высшее духовное состояние, основанное на всеобщей любви и всепрощении, достичь которого человек может лишь самостоятельно, посредством постоянного внутреннего самосовершенствования и борьбы с пороками и пагубными наклонностями [3, с. 460]. Мораль исторична: каждой эпохе присущи свои ценности и традиции. Нравственность универсальна: она не подвластна времени, ей не знакомы государственные границы. Наиболее полно принципы нравственности изложены в десяти христианских заповедях, соблюдать которые не так-то легко.
Анализ исторического опыта позволяет заключить, что нередко мораль вступала в конфронтацию с нравственностью. Наиболее яркий пример — дра-
матичная судьба Сократа, которого общество именно из-за его стремления следовать нравственным принципам приговорило к смерти.
Таким образом, изначально политика и мораль дополняют друг друга, а вот политика и нравственность кажутся несопоставимыми, так как атрибутом политики выступает насилие, которое не приемлет нравственность. В этом смысле интересно обратиться к духовному наследию традиционного российского общества. Решение проблемы взаимоотношения политики и морали отечественными мыслителями на каждом историческом этапе имело свою специфику. Для более глубокого понимания своеобразия этической мысли России представляется целесообразным выделить четыре этапа в ее развитии.
За основу периодизации взято два момента: изменение представления о взаимодействии политики, морали и нравственности и трансформация российского общества.
I период, XI — начало XV в. Этическая мысль этого времени представлена в основном трудами священнослужителей и правителей Русского государства. Особенно значимые работы: «Слово о законе и благодати», «Поучение Владимира Мономаха своим детям», «Задонщина». В этот период, рассматривая мораль и политику, авторы стремились показать их тесную взаимосвязь, одно взаимодополняло другое. Так мораль способствовала укреплению государства, а политика стояла на страже общественных интересов.
В этом плане особенно интересна легенда о призвании варяжских князей на русский престол. Для ее автора, как и для всех его современников, не было ничего ужасного в том, что во главе Русского государства были поставлены варяги. Этот феномен объясняется тем, что в представлении наших предков главная задача политики — охрана всеобщего блага, поэтому правитель «не господин», «не хозяин», а «слуга», который призван защищать интересы общества.
Примечательно, что уже в первом политическом трактате Руси «Слово о законе и благодати» показана неразрывная связь политики и морали, которые служат единой цели — процветанию родной земли. Особо автор акцентирует внимание на огромной роли, которую выполняет мораль в жизни правителя. Как бы указывая будущим политикам истинный путь, Иларион перечисляет качества, которыми должен обладать государь. Первое и основное из них — быть благочестивым, т.е. нравственным, а далее автор поясняет, что он подразумевает под этим: «Благочестивый князь должен защищать и умножать территорию собственного государства, заботиться о своих подданных и церкви, быть милостивым, просящим подавая, нагих одевая, голодных и жаждущих насыщая, больных всячески утешая, должников выкупая, порабощенным свободу даруя» [5, с. 28].
Таким образом, Иларион, не разграничивает мораль и нравственность, а рассматривает их как составные части одного целого, тем самым не противопоставляя политику и нравственность. По его мнению, последняя не мешает, а лишь помогает первой.
Этого же принципа придерживался и русский князь Владимир Мономах. В своем «Поучении» он писал: «Прежде всего страх имейте божий в сердце своем и милостыню подавайте нескудную, это ведь начало всякого добра. Не упивайтесь властью» [10, с. 43]. По Владимиру Мономаху, истинный правитель должен на первый план ставить интересы своего народа, а не личные.
Анализ древнерусских афоризмов позволяет прийти к тому же суждению о морали, что и изучение научных трудов. В народном сознании долгие годы политик был представлен как защитник интересов общества, лучший его представитель: «Не место может украсить добродетель, а добродетель место»; «Рана от верного друга достойнее, чем поцелуй врага»; «Лучше малое имущество, добытое правдой, чем многое богатство — без правды»; «Кто хочет другими управлять, пусть сначала научится владеть собой»; «Опасно дать беснующемуся нож, а коварному власть и могущество»; «Завидуй не тому, кто большой власти добился, а тому, кто хорошо с похвалой покинул ее» [2, с. 96]; «Дурно и огорчительно, когда злые над добрыми властвуют, а глупые над умными» [2, с. 98].
Таким образом, и мораль, и народ, и элита Руси понимали политику одинаково, в отличие от Западной Европы, поэтому каких бы то ни было противоречий в этом плане не существовало.
Все это, бесспорно, накладывало отпечаток на этическую мысль, которой в это время были присущи следующие черты:
1) главной моральной ценностью выступает защита интересов общества, укрепление государства; эти же задачи решает и политика, поэтому мыслители не противопоставляют ей мораль, а, напротив, подчеркивают их неразрывную связь; на данном этапе отсутствует и разграничение морали и нравственности;
2) формируется своеобразный образ государства, который ассоциируется с символом матери; таким образом, становится понятной мотивация защиты родной земли;
3) выделяется главное качество монарха — благочестивость.
Следовательно, уже в начале формирования Российского государства были
сформулированы основные моральные ценности и определена их ведущая роль в политике.
Наступление второго периода (конец XV — начало XVIII в.) было связано с ликвидацией монголо-татарского ига и созданием Московского государства. Это было весьма противоречивое время. С одной стороны, шел процесс объединения российского общества, собирания русских земель, результатом
которого стало укрепление и территориальное расширение Российского государства. С другой стороны, усиливались социальные противоречия и народное недовольство, что закладывало предпосылки для развития оппозиционной мысли, а также способствовало зарождению противоречий между российским обществом и властью, которые вылились в восстания И. Болотникова и С. Разина. Непродуманность церковной реформы 1654 г. спровоцировала первый духовный раскол российского общества. Все это обусловило формирование в этической мысли четырех направлений.
1. Официальное направление представлено трудами И. Пересветова, И. Грозного, Сильвестра. В своих работах, детально рассматривая реальную политику, они обращались к освещению морали как главному аргументу той или иной политической деятельности.
2. Оппозиционное направление нашло отражение в текстах А. Курбского, И.С. Хворостина, Г.К. Котошихина. Изображая в негативных красках современную политику и государственную власть, подвергая ее резкой критике, главным аргументом своей правоты мыслители считали нарушение общественной морали и несоблюдение интересов народа.
3. Народное направление прослеживается в различных сказаниях, таких, как «Шемякин суд», «Горе-злосчастье» и др., а также в легендах (в это время была особенно популярна легенда о граде Китеже, которая приобретает новое звучание: если в Х111 в. причиной погружения целого города под воду было стремление сохранить независимость от иноверцев монголо-татар, то в ХУ1 в. это желание сохранить духовную чистоту). Таким образом, впервые появляется разграничение ложной политики, основанной на лжи, и истиной, которая базируется на моральных ценностях.
4. Религиозное направление представлено в трудах Никона, Аввакума, старообрядческой литературе. Выражая свое отношение к церковной реформе, авторы затрагивали и проблемы политики и морали. По их мнению, причинами духовного раскола российского общества были: 1) отход политики от морали и как следствие — нарушение моральных установок самим государем; 2) несоблюдение властью нравственных ценностей.
Таким образом, и на этом этапе, несмотря на выделение четырех направлений, все мыслители отмечали неразрывную связь политики и морали, именно нарушение последней было главной причиной критического отношения к первой. Как и в первый период, авторы не отделяли мораль от нравственности, в то же время все чаще встречались факты конфронтации нравственных ценностей и политики. Примечательно, что данное явление, по мнению большинства мыслителей, приводило к нарушению общественных интересов. Следовательно, главным условием всеобщего блага по-прежнему выступало соблюдение моральных принципов. Вместе с тем основным качеством государя мыслители
этого периода считали не только благочестие, но и умение консолидировать общество и защищать его интересы.
Рассмотрим теперь черты, характерные для третьего этапа (начало XVIII в. — 1861 г.).
1. Первая попытка модернизации России посредством проведения Петровских реформ наряду с положительными результатами имела и негативные последствия, которые в первую очередь нашли отражение в развитии религиозно-этической мысли, где образ монарха стал ассоциироваться с образом антихриста, что положило начало обособлению таких понятий, как мораль (интересы государства) и нравственность, под которой подразумевались религиозность, следование принципам добра, защита церковных устоев.
2. Формирование концепции этатистского монархизма (Петр I, Ф. Прокопович) способствовало разграничению и противопоставлению интересов общества «сиюминутных народных потребностей» и интересов страны «представленных глобальными стратегическими задачами, без которых достижения всеобщего блага невозможно», что в свою очередь закладывало предпосылки для будущих противоречий между политикой и моралью.
3. Изменение приоритетов политической деятельности привело к зарождению стереотипа о политике как грязном деле, который становится особенно популярным среди народа.
4. Отказ от сакрализации образа правителя. Мыслители по-прежнему полагали, что политика и мораль должны тесно взаимодействовать, однако они не исключали возможность прихода к власти лидера, который нарушает духовные ценности.
5. Вместе с тем мораль по-прежнему выступала главным аргументом поддержки правителя.
Особенно большой вклад в развитие этической мысли этого периода внесли просветители.
В отличие от своих западных собратьев, русские философы источником всех бед считали греховность самого человека, а не пагубность социальной среды, поэтому достаточно много внимания уделяли анализу духовных ценностей русского народа и обоснованию необходимости тесного взаимодействия политики и морали. По этому поводу Д.И. Фонвизин писал: «Верховная власть вверяется государю для единого блага его подданных... Без соблюдения сего правила любое государство непрочно» [11, с. 537]. Подчеркивая значимость соблюдения моральных установок правителем, этот же мыслитель замечал: «Государь — это душа правимого им общества. Слаба душа, если не умеет управлять прихотливыми стремлениями тела. Несчастно тело, над которым властвует душа безрассудная. Для отвращения гибели государства правитель должен знать во всей точности все права своего величества, дабы, первое, содер-
жать их у своих подданных в почтении и, второе, чтоб самому не преступить пределов, ознаменованных властью здравого рассудка. До первого достигает государь правотой, до второго кротостью» [11, с. 540]. Особое внимание обращал И.Д. Фонвизин на важную роль этих качеств для монарха: «Правота делает государя почтенным, но кротость, сия любезная добродетель, делает его любимым» [11, с. 543]. В отличие от Н. Макиавелли, русские просветители полагали, что для правителя лучше вызывать не страх в народе, а любовь, достигнуть которой без соблюдения морали невозможно.
Немало сделали просветители и для искоренения стереотипа, который рассматривал политику как грязное дело. По их мнению, именно несоблюдение морали породило ложную политику, которая строится на ложных ценностях и не имеет ничего общего с истинной политикой. Именно стремление восстановить справедливость и возродить истинную политику, основанную на морали, вывели 14 декабря 1825 г. на Сенатскую площадь сотни русских офицеров.
Словно предостерегая потомков от будущих потрясений, Я.П. Козельский писал: «Иные почитают искусство хитро и обманчиво поступать с людьми политикой, но в том есть погрешность, как из самого слова политики узнать можно; политика по разуму слова значит полировальную или выглажитель-ную науку. Политика наставляет хранить добродетель и благопристойность, быть благопристойным» [8, с. 485]. Я.П. Козельский подчеркивал важную роль нравственности в политике: «Цель политики — всеобщее благо. Достичь этого без всеобщей добродетели невозможно. Поэтому политика учит человека умерять худые качества своего темперамента» [8, с. 486].
Таким образом, как и в Х1 в., отечественные мыслители второй половины ХУШ в., несмотря на постепенное обособление морали от нравственности, в своих трудах не только не противопоставляли нравственность и политику, но и показывали их взаимосвязь. В отличие от современных исследователей, они не видели противоречия между нравственностью и политикой, чему в немалой степени способствовала православная церковь. Дело в том, что в православии с самого момента его возникновения сложилось двойственное понимание насилия, с одной стороны, насилие — это грех, с другой — сила, применяемая для защиты Отечества, великое и святое дело. Не случайно среди русского народа бытовало представление о том, что воин, погибший за родную землю, попадает в рай. Таким образом, противоречие между нравственностью и политикой снималось.
Рассматривая условия мирного сосуществования индивидов в социуме, Я.П. Козельский одним из первых обратил внимание на необходимость научить людей подчинять личные интересы всеобщему благу: «Благополучие целого народа состоит в том, когда каждый из его членов теряет малую часть своих удовольствий, чтоб приобрести на место того несравненно большую, потому
что все люди в обществе желают чести, славы, покоя» [8, с. 490]. Это положение станет базовым для мыслителей четвертого периода: 1861-1917 гг.
На данном этапе этическая мысль впервые основное внимание стала уделять не взаимоотношениям политики и морали, а анализу причин народнического радикализма и революций 1905-1907 гг. и 1917 г., защите прав гражданина, формированию новых моральных ценностей. Если во всех предыдущих периодах главным критерием морали было сохранение общественных устоев, то для Х1Х — начала ХХ в. стала идея восстановления справедливости и народного счастья.
Рассматривая этическую мысль этого периода, необходимо подчеркнуть, что на ее формирование сильное влияние оказывала вторая волна модернизации России, связанная не столько с буржуазными реформами, сколь с проникновением западных идей, прежде всего либеральных ценностей. Увлечение значительной части российской интеллигенции просветительской идеологией привело к формированию радикальных течений и ко второму расколу российского общества на сторонников модернизации — развития по западному образцу и приверженцев традиционализма. Все это способствовало появлению четырех течений в этической мысли: традиционного, позитивистско-либе-рального, радикально-революционного, анархистского. В это время некоторые сторонники либеральных ценностей, пытаясь превратить этическую мысль в рациональную, много внимания уделяли формированию правосознания, подчеркивая его главенствующую роль. Так, Б. Кистяковский писал: «На одной этике нельзя построить конкретных общественных форм. Такое стремление противоестественно; оно ведет к уничтожению и дискредитированию этики и к окончательному притуплению правового сознания. Всякая общественная организация нуждается в правовых нормах, т. е. в правилах, регулирующих не внутреннее поведение людей, что составляет задачу этики, а их поведение внешнее» [7, с. 6].
Однако, несмотря на разные цели и мотивации изучения морали, все мыслители были единогласны в том, что основой всеобщего блага выступает политика, основанная на морали духовно здорового общества. Таким образом, первоочередной задачей, как для сторонников традиционного понимания морали, так и для приверженцев новой революционной этики было духовное совершенствование общества.
По этому поводу И.С. Аксаков писал: «В области управления действуют не одни внешние условия пользы, выгоды, практической целесообразности, но и нравственные факторы — сочувствие, одушевление, доверие. Не одни частные, дробные, хотя бы и вполне основательные мероприятия двигают страну к преуспеянию, но еще сильнее, может быть, двигает ее провозглашение и исповедание начал, указание идеалов, — одним словом, все то, что вызывает в обществе жизнь и деятельность духа. Нравственное состояние общества — это
именно та атмосфера, от которой зависит рост и процветание правительственных законодательных насаждений: оно может быть здоровое или недужное и в последнем случае нередко нуждаться в правительственном врачевании...» [1, с. 44].
Огромный вклад в разработку проблемы взаимоотношения политики и морали в начале ХХ в. внес И.А. Ильин, который, по сути, подытожил весь накопленный опыт и сформировал базовые принципы отечественной политической этики.
1. В России мораль и политика неразрывно связаны, их отделение, а тем более противопоставление чревато разложением общества и гибелью самого государства.
2. Попадание во власть случайных людей исказило понимание политики и создало ложный стереотип «о политике как грязном деле».
3. Необходимо отказаться от ложных представлений о политике и очистить ее от политиканов, заботившихся лишь о собственном обогащении.
4. Истинная политика — это не карьера, не тщеславие и властолюбие, а служение всему обществу. Служение предполагает в человеке повышенное чувство ответственности и способность забыть о своем личном «успехе-неуспехе» перед лицом дела.
5. Существует два вида политического успеха: «Истинный успех» неотделим от морали и связан с процветанием всего государства. Истинный политик переживает свое властное полномочие как служение, как обязательство, как бремя. Истинный политик обязан рисковать своей жизнью ради других, подобно солдату в сражении. Истинный успех доступен только тому, кто берется за дело с ответственностью и любовью.
«Ложный успех», основанный на достижении личного блага посредством страданий и обмана всех членов общества, вызывает проклятие потомков, он временен [6, с. 344].
Пытаясь уберечь потомков от одурманивания ложными представлениями, подчеркивая роль морали, И.А. Ильин писал: «Нет ничего более опасного и вредного, как политик, лишенный сердца: это человек, который лишен главного органа духовной жизни; который не любит ни своего ближнего, ни своего Отечества; который не знает верности; который с самого начала предает всякое свое начинание; который не имеет ни одного Божьего луча для управляемой им страны; циник по призванию, который может иметь успех в личной карьере, но никогда не будет иметь истинного политического успеха» [6, с. 340].
Таким образом, анализ отечественной этической мысли позволяет заключить, что в России было сформировано совершенно иное представление о морали, чем на Западе.
1. В отличие от Запада, российские мыслители, находившиеся под сильным влиянием православия, рассматривали мораль не с рациональных, а с иррациональных позиций.
2. Главным критерием морали для русских мыслителей выступало служение обществу, а не отказ от насилия.
3. Отличался и главный принцип морали. Если на Западе мораль отождествлялась с нравственным императивом Канта «Относись к другим так, как хотел бы, чтобы относились к тебе», то в России главным моральным правилом выступало сохранение существующих устоев, процветание и благополучие Отечества. Мораль неразрывно была связана с формированием патриотизма.
4. В отечественной политической мысли мораль характеризовалась посредством таких категорий, как долг, честь, милосердие, сострадание и патриотизм, в западной — право, закон, ненасилие, свобода и равенство.
5. В России никогда не существовало противоречий между официальным пониманием морали и народными представлениями, в отличие от Запада, где у каждого сословия существовала своя мораль, своя правда.
6. В российской этической мысли мораль и политика никогда не рассматривались как антиподы друг друга.
7. Несмотря на окончательное разграничение в средине Х1Х в. таких понятий морали и нравственности, большинство мыслителей полагали, что нравственность политического лидера не мешает, а лишь помогает его политической карьере.
8. Одна из основных обязанностей государства — воспитание морально зрелых граждан. Таким образом, в отличие от классического либерализма, для отечественных мыслителей этическое развитие гражданина является не его личным делом, а заботой всего общества.
Учитывая все сказанное, представляется целесообразным пересмотреть отношение к отечественной политической мысли и духовному наследию. Словно предостерегая будущие поколения от страшных бед, И.А. Ильин писал: «В минуту опасности не отречемся от наших духовных сокровищ и не будем искать спасения в механической пустоте и "американизме". Но детей наших поведем и приведем к нашим алтарям, к нашим пророкам и гениям. Ведь именно здесь они найдут солнечное сосредоточение истории» [4, с. 245].
Библиографический список
1. Аксаков И.С. Отчего так нелегко живется в России? М.: РОССПЭН, 2002.
2. Древнерусские афоризмы // Изборник. Повести Древней Руси. М.: ХЛ, 1986.
3. Дробницкий О.Г. Моральная философия. М.: Гардарика, 2002.
4. Дубко Е.Л. Политическая этика. М.: Академ. проект; Трикста, 2005.
