CC BY
65
УДК 32.327
ФОРМИРОВАНИЕ ПЕНИТЕНЦИАРНЫХ ТРАДИЦИЙ В УЧРЕЖДЕНИЯХ ПРАВОСЛАВНОЙ
ЦЕРКВИ РОССИИ XII-XIX ВВ
© 2017
Евсеев Иван Валентинович, кандидат юридических наук, доцент кафедры теории и истории государства и права Курганский государственный университет (640000, Россия, Курган, ул. Гоголя, 25, e-mail: iiiivv@mail.ru)
Аннотация. В указанной статье сделана попытка исторического обзора историко-правой литературы XIX - начала XX вв. на предмет развития в рамках учреждениях Православной церкви пенитенциарных традиции. Изучая литературу и источники, автор приходит к выводу, что еще задолго до появления термина «пенитенциарное действие» в Европейской религиозно-правовой мысли в Российском каноническом праве использовался схожий по содержанию термин - «покаяние», предусматривающий истинное раскаяние со стороны преступника. И основной целью монастырского заключения для обывателей, совершивших греховное или уголовное правонарушение, заключенных в монастырь, было достичь покаяния. Автор указывает, что этой целью руководствовались не все настоятели монастырей. Режим покаяния заключенного во многом зависел от взглядов и темперамента настоятеля монастыря. В результате в монастырях появились показатели покаяния - это были следующие действия: воспитательное воздействие на основе примеров; приучение к выполнению полезных работ; формирование законопослушного образа жизни, применение досрочного освобождения; участие в жизни заключенного и подготовка его к жизни в обществе без соблазна совершить преступление, что в последующем стало обозначаться следующим термином - «ресоциализация». В XIX в. в связи с развитием филантропских идей в России появилось «Попечительское общество о тюрьмах», которое в традициях православной церкви занималось пенитенциарным воздействием на заключенных в светских тюрьмах. В уездах при каждой тюрьме в комитет данного общества включался священник, который вел воспитательные беседы и готовил правонарушителей к правильной жизни.
Ключевые слова: Православная церковь, Попечительское общество о тюрьмах, ресоциализация, пенитенциарное действие, церковный дом, монастырь, Церковный Устав Ярослава, Русская правда, целовальник, условно-досрочное освобождение
FORMATION OF PENITENTIARY TRADITIONS IN INSTITUTIONS OF ORTHODOX CHURCH
OF RUSSIA OF THE XII-XIX CENTURIES
© 2017
Evseev Ivan Valentinovich, candidate of Law Sciences, associate professor theory and history of state and law
Kurgan State University (640000, Russia, Kurgan, Gogol St., 25, e-mail: iiiivv@mail.ru)
Abstract. This article is the attempt to deduce the evolution of penitentiary tradition in the Orthodox Church by historical review of historical-legal literature of XIX - early XX centuries. The main purpose of monasterial life for a sinner or a criminal is to do penence. The author points out that not all of the provincials were ruled by this aim. The regime of penence was mainly depend on opinion and mettle of the provincial. As the result special indicators of penence were appeared, for example (learning by examples, labor training, forming of law-abiding way of life, remission, participating in prisoner's life and training them to live in society without a desire to commit a crime, known as «resocialization»). Because of developing of philanthropic ideas in XIX century «sponsorial prison association» had appeared. The main idea of this association was penitentiary influence over prisoners in prisons.
Keywords: Orthodox Church, Trustee society about prisons, resocialization, penitentiary action, church building, monastery, Church Charter of Yaroslav, Russian truth, Tselovalnik, parole.
В настоящий момент в научном обороте появилось модное понятие «пенитенциарная система», «пенитенциарное воздействие», которое использую исследователи в разных интерпретациях не вдаваясь в суть данного понятия. Так, историки пишу о региональных пенитенциарных системах, кто-то рассуждает о Советской пенитенциарной системе и т.д. Мы же в настоящей работе продолжаем обсуждать вопрос развития «пенитенциарного направления» в Российской системе исполнения уголовного наказания в русле идей предложенных Н.Д. Сергеевским и С.В. Познышевым.
В настоящей статье мы попытаемся рассмотреть вопрос развития пенитенциарного направления в тюрьмах Русской православной церкви Х11-Х1Х вв.
Словосочетания «Пенитенциарное действие», «Пенитенциарная система» обязаны своим появлением латинскому слову «Роепкепйапш», что в своем истинном значении обозначает конкретное действие со стороны индивида, который осознал все пагубность своих действий по отношению к обществу и раскаялся в своих действиях. Данное понятие пришло в общественное сознание из философско-религиозного представления Европейского общества XVI в. о действиях грешника по отношению к богу [3; с. 26-29].
В Российском религиозно-правовом сознании это действие появилось гораздо раньше и обозначалось термином покаяние, что в своем истинном смысле означает действия раскаяния в совершенном грехе, что имело религиозный и юридический смысл. Это отразил в своем
исследовании В.В. Есипов. По его мнению, «религия смотрит на грех, как на несовершенство духовного мира человека, требующего и духовного воздействия как покаяния. Право же смотрит на преступление как на проявление внешнее, требующее и внешнего воздействия» [5; с. 26-27].
При этом необходимо отметить, что церковное раскаяние в этом контексте надо рассматривать как дисциплинарное мероприятие в соответствии с церковными канонами, и соотносить данное действие под юридическое определение наказания невозможно [18; с. 15]. Покаяние как правило сопровождалось заключением в монастырь, который в документах того времени именовали «церковным домом».
Так в Уставе Ярослава, (Профессор А. С. Павлов считает, что «Устав Ярослава» образовался путём частной кодификации норм церковного права, вызванных жизненной необходимостью перенести в сферу церковного систему «вир» и продаж, которая была принята в «Русской правде» и относит составление текста Устава к XII в.) [18; с. 15], говориться о заключении женщин, осужденных за морально-нравственные проступки, направленные на разрушения принятых устоев семьи, т.е. направленных против морально-нравственных норм общества. Подобное заключение, продолжалось до выплаты родственниками преступницы присужденного штрафа (виры) в пользу церкви [7; с. 430-431]. При этом в документе не указывается ни о режиме содержания в «доме церковном», ни о месте расположения такого
дома и какова была судьба этих женщин в будущем, если требуемый штраф не выплачивался [21].
Так, известный исследователь Н. Суворов полагал, что «пребывание в доме церковном, или епископском не стояло в каком либо отношении к покаянию» [18; с. 212-213]. Однако сам род преступлений, осуждение за которые приводило к заключению в «церковном доме», заставляет предполагать обратное. По всей видимости, в отношении этой группы правонарушении мы можем наблюдать синтез наказания, характерного для Древней Руси, с традиционным отношением канонического права к подобным нравственным проступкам, предполагающим покаяние и светского права предполагающего возмездие симметричное содеянному преступлению. Также стоит отметить, что церковный дом, как правило, размещался в монастырях, но были территории, где не было монастырей и в этом случае правонарушителей церковных канонов помещали в «холодную» или «чулан» для последующего направления в Губные органы для определения вины и наказания. Если же суд приговаривал к заключению в церковном доме, то представителем власти разрабатывалась специальная грамота: о месте будущего содержания, режиме обеспечением которого возлагалось на игумена монастыря и послушников, а в последующие времена данное действие возлагалась на специальные воинские команды. В этом случае необходимо пояснить, что Губные органы являлись светскими органами власти со своими учреждениями изоляции правонарушителей - Губными избами.
Данное учреждение появилось как пример развития государственно-приказной системы на местах. Губные избы были созданы во главе с выборными из местных землевладельцев-дворян губными старостами и «целовальниками» [23; с. 245] ( Целовальник - в России XV - XVIII вв.: должностное лицо, занимающееся сбором податей и исполнением некоторых судебно-полицей-ских дел) из числа свободных обывателей. Они «про татей и про разбойников сыскивали и того смотрели и берегли накрепко, чтобы одно лично нигде и татей и разбойников, разбойничьих станов и приездов не было», но также следили за соблюдением мирянами сложившегося православного уклада кусающего посещения церкви и исполнения христианских обязанностей, а также они следили за членами общины взятыми общиной на поруки. Подчинялись они появившемуся к середине XVI века Разбойному приказу. Губные избы, как правило, действовали на территории волости, а позднее - уезда. Правовой основой деятельности губных и земских изб были губные и земские грамоты [23; с. 252]. Также, необходимо сказать, что крупные монастырские или боярские вотчины составляли особые губы со своей Губной избой или церковным домом. В некоторых грамотах делается упоминание о заключении в «Церковный дом». И в том случае Церковный дом - это специальное помещение в монастыре, где отбывали церковное покаяние грешники по каноническому праву и правонарушители по светскому закону. Вероятно, заключение по каноническому праву было сопряжено с наложением епи-тимии. Пребывание такого заключённого в таком доме ограничивалось временем передачи установленной суммы денежных средств в пользу церкви родственниками заключенного [4; с. 124-127], а колодники, которые появились в стенах монастырей гораздо позднее, должны были прибывать в стенах указанного дома до окончания срока заключение, если таковой был определён.
Первым письменным источником, где содержалась краткая информация о монастырской тюрьме, были Российские летописи. Так, исследователь Р.Г. Скрынников пишет, что еще в 1136 г. по решению Новгородского вече Всеволод Мстиславович со всей семьей изолирован на епископском дворе в специальном месте [16; с. 114-115], которое в последующие времена стали называть - «Церковным домом». С указанного момента «дом церковный» становился местом изоляции 224
не только противников режима, но и местом содержания светских правонарушителей с целью реализации покаяния. Перечень правонарушений, за которые могли нарушителя поместить в «дом церковный» был довольно большим, начиная от сожительства до убийства ребенка и что самое интересное за эти правонарушения виновный мог быть заключен в монастырь по решению мирского волеизъявления, которое в последующие времена переросло в институт поручительства. Само же заключение по этим статьям не могло превышать трех лет, после чего бывший осужденный возвращался в общину или оставался в монастыре.
Это подтверждается некоторыми источниками. Так, согласно «Заповедям святых отцов к исповедующимся сынам и дочерям» митрополита Георгия (1072-1073) избавление женщиной от плода влекло за собой епитимию в виде 3-летнего поста, отбываемого в церковном доме [11; с. 208] с последующем возвращением в семью.
Пространная редакция «Устава князя Ярослава о церковных судах», датируемая концом XII - первой четвертью XIII в., содержит уже семь статей, имевших санкцией водворение в церковный дом. Помимо вышеназванных проступков, данному наказанию подлежали женщины, вступившие в связь с лицами другого вероисповедания, женщины, убившие новорожденных детей, а также юноши, избившие своих родителей. Причем в последнем случае «отрок» наказывался волостелем, т.е. светским судом, а затем подлежал церковному суду с направлением в «дом церковный». В данном примере просматривается тесная связь между церковным и светским судом, а также связь между учреждениями исполнения наказания находящимися в юрисдикции церкви и центральной светской власти. Как пишет «Мы находим целый ряд царских указов и грамот об отсылке в монастыри на смирение разных лиц за весьма различные деяния» [15; с. 288].
В период Московского царства «церковный дом» как место заключения расширил границы своего применения в приделах своего использования в плане заключения в нем осужденных по уголовным статьям, так как мест заключения не хватало. Произошло и в плане географического расширения. Это было связано с строительством новых монастырей на окраинах государства - новых присоединенных территориях, таких как Урал и Сибирь. Там для колонизационных устремлений возводились монастыри. Так был основан Невьянский Богоявленский мужеской монастырь, Верхотурский Николаевский монастырь, Далматовский Успенский мужской монастырь [13; с. 1] и многие другие монастыри. Уже при первых царях из династии Романовых появилась возможность оправлять неугодных на Урал и Сибирь в вышеуказанные монастыри, заменяя тюремное заключение ссылкой, которая, выделилась из тюремной изоляции в особый вид наказания. Это говорит об определенном дефиците тюремных учреждений. Это было очень удобно для государства, ибо монастыри уже по своим конструктивным особенностям, как нельзя лучше отвечали задачам тюремного заключения. Кроме того, «здесь они находятся под столь бдительным надзором особенной стражи и самих монахов (которые отвечают головой за их побег), что им не остается никакой надежды, как кончить свою жизнь в заточении», это скорее касалось противников власти как церковной так и светской. Простые обыватели отправлялись «в монастыри .. не столько с целью наказания, сколько с целью покаяния и исправления и направления на путь истинный» [9; с. 141] писал об заключенных монастырей в конце XIX в. М. Колчин.
Как правило в монастырь, с каждым новым узником приходили специальные инструкции, в которых описывался режим его содержания. Режим мог зависеть от социального статуса узника, степени его «преступления» и местного настоятеля. Зависели узники и от отношения к ним настоятеля монастыря, который пользовался в АНИ: экономика и управление. 2017. Т. 6. № 1(18)
обители неограниченной властью. В связи с этим режим содержания варьировался. Заключенных могли держать на цепи, в кандалах, одевать «в рогатки», морить голодом, они могли по усмотрению настоятеля быть подвергнуты пыткам, а могли быть освобождены от оков и даже в отдельных случаях заключенные могли жить на дворе монастыря на правах послушника или гостя в отдельной келье без решёток и караула. Именно о таком случае пишет А.В. Карташев, «сосланный в Ферапонтов монастырь опальный патриарх Никон имел своих келейников и слуг, мог гулять во дворе монастыря, ловить рыбу и с ведома приставов принимать гостей и посетителей» [8; с. 219]. Данная тенденция XVII в. сохранилась и в последующие времена. Так, 27 февраля 1902 г. В.Е. Мельников был осужден судом к одному году монастырского заключения. Он прожил весь свой срок в монастырской келье, без решеток, замков, и караула [14; с. 127].
Получалось, что местные настоятели монастырей в зависимости от своей позиции допускали к заключенным монастыря режимное послабление, которое могло сводиться к вольной жизни в стенах кельи наряду с послушниками и выходом на работы за стены. Это был пример применения условно-досрочного освобождения в практике монастырского заключении. И самое важное заключалось в том, что после применения его в монастырских стенах 80% бывших заключенных становились законопослушными членами местного общества. Как писал, И.Я. Фойницкий, условно-досрочное освобождение является «венецом льгот, которого может добиться арестант». Досрочное освобождение предоставлялось осужденным только «в том случае, если их одобрительное поведение во время заключения дает достаточные основания предполагать, что по освобождении из заключения, они будут вести добропорядочный образ жизни».
Но как мы указывали режим содержания зависел от инструкции - своего рода правил внутреннего распорядка каждой монастырской тюрьмы и исполнение этой инструкции зависело от жизненной позиции настоятеля. Первая подобная инструкция относится ко времени Ивана Грозного 1554 г., где определялись основные положения режима содержания игумена Троицкого, сосланного на Соловки. В этом документе даются наставления относительно содержания заключенного в монастыре: «Пребывати же ему внутрь монастыря с великою крепостью и множайшим хранением, заключе-ну ж ему быти в некоей келье молчательной, да яко и тамодушевредный и богохульный недуг от него ни на единаго же да не распространится, и да не беседует ни с кем же, ни с церковными, ни с простыми того монастыря или иного монастыря мнихи». Строжайше запрещалось ссыльному посылать, кому бы то ни было письма и послания, а также и ему передавать как письма, так и вещи, от кого бы то ни было «но точиюзатворену и заключену в молчаниисидети и каяться о прелести еретичества своего, в нежевпаде» [10; с. 356]. Из этой инструкции мы можем уловить основную мысль, которая заключалась в том, чтобы уберечь окружающих от дурного влияния прибывшего заключенного и наоборот оказать на него большое духовное влияние по средствам совместной работы и проведения служб, которое может привести к раскаянию.
Поэтому монастырское заключение рассматривалось как действие, направленное на пресечение распространения вредных идей через общение. В связи с этим заключенным не только запрещалось, с кем бы то ни было переписываться, но и общаться с караулом. Особо опасным и беспокойным узникам рот могли закрывать кляпом, который вынимали только на время приема пищи. «...если оный колодник станет произносить важные и непристойные слова, то класть ему в рот кляп и вынимать, когда пища будет дана, а что произнесет в то время, то все записывать и, содержа секретно, писать о том
в Тайную канцелярию» [6; с. 50].
Питание также регламентировалось такими инструкциями. Питались заключенные с монастырского стола, если иное не оговаривалось данным документом. В основном в отношении их питания существовало следующие предписание «в пищу давать только хлеб да воду и подавать (их) в окно капралу» [14; с. 12]. Заключенным строжайше воспрещалось иметь при себе деньги и личные вещи.
В целях «исправления» колодников их предписывалось «смирять по монастырскому обычаю нещадно», это означало, что заключенные должны жить по монастырскому уставу. Они должны были работать на тяжелых работах, и они могли быть подвергнуты телесным наказаниям за не исполнение работ [14; с. 8]. Это наказание иногда исследователи интерпретировали как пытку, но по своему содержанию это было нельзя назвать пыткой. Пытки были запрещены по отношению к простым обывателям. Архиепископ Холмогорский Афанасий в особой грамоте запретил пытать узников на территории святой обители. Пытки скорее были исключением для простых колодников и граждан, отбывающих монастырскую епитимию. Таких узников со временем переводили на домашнюю епитимию с переводом в мирское общество под присмотр духовника [2; с. 86-87], что можно рассматривать как рождение Российского патроната. Российский патронат, его разработка и развитие, как приоритетное направление реформирования тюремной системы являлся наиболее актуальной проблемой государства. Если тюрьма и места заключения являлись необходимым средством в системе наказания, то и патронат являлся одним из средств, способным уменьшить наплыв в тюрьму рецидивистов, т.е. тех лиц, которые после перенесенного уже ими наказания вновь совершают преступление и попадают в тюрьму. Рецидив главным образом и происходит от того, что освобожденному представляется весьма горькая и безотрадная жизнь [22; с. 1].
В Московском государстве к заточению в монастырскую тюрьму приговаривали в результате гласного процесса. В первой главе Соборного Уложения царя Алексея Михайловича 1649 г. перечислялись преступления религиозной направленности, причем к преступлениям против религии и веры относились и преступления против нравственности и морали. Поэтому количество преступников, попадавших за свои преступления в монастырские тюрьмы было внушительным. По замечанию Н.Д. Сергеевского, «отсылка «под начал» игумена в монастырь Уложением не назначается, но на практике случаи этого рода встречаются довольно часто. При этом нельзя не заметить, что сфера применения монастырского заключения не поддается, по тексту сохранившихся памятников, сколько-нибудь точному определению как конкретная норма» [15; с. 288-289]. Законодатель делал попытку совместить в Уложении различные цели наказания: устрашение и отмщение с покаянием и добровольным исправлением преступника. По мнению И.С. Бердникова «высшая задача суда церковного не в том, чтобы карать преступника, а в том, чтобы содействовать исправлению согрешающего» [1; с. 180].
Нормы церковного права, считавшие искреннее покаяние единственной целью церковно-пенитенциарной практики, находились в противоречии с входящей в практику государства репрессивно-карательной философией наказаний, что делало нежелательным прямое введение монастырской ссылки в ряд светских наказаний. В качестве неполноценного заменителя монастырской покаянной ссылки для приговоренных к смерти преступников Уложение предусматривает шестинедельное пребывание в некоей покаянной избе [17; с. 121].
На протяжении XVII столетия в обиход монастырской пенитенциарной практики все настойчивее проникает термин «тюрьма», используемый чаще всего в актах, исходящих из светских органов власти. Применение
этого термина, становящееся все более частым к концу XVII в., свидетельствует о восприятии практики изоляции в монастырских стенах как своеобразного аналога светской тюрьмы. Этот факт нашел свое отражение в работе С.О. Шаляпина [21]. Так, он пишет ссылаясь на источники, что Новгородский митрополит Киприан в 1631 г. приказывает заключить на неделю в тюрьму холмогорских священников Иерофея и Михаила Рогуева, а в 1699 г. в соловецкую тюрьму были сосланы старцы Пертоминского монастыря Иоасаф и Власий. В 90-е годы XVII в. царские грамоты о ссылке даже применяют квалификационный признак при определении монастырской тюрьмы, особо выделяя «земляную тюрьму» [20; с. 16].
Из всего выше сказанного для на важен тот момент, что уже в конце XVII в. категория «церковный дом» в нормах права уже заменяется новым словом - «Тюрьма» и тем самым это говорит о включении этих учреждении в единую российскую систему исполнения наказания с единой системой подчинения, но из-за обширности государства многие монастыри рассматривались как автономные учреждения.
Со смертью патриарха Адриана в 1700 г. Петр I приступил к преобразованию аппарата патриаршего управления, направленному на слияние его с общегосударственными ведомствами, однако специфическая компетенция церковно-административных учреждений потребовала весьма сложной процедуры перераспределения функций, включая и судебно-карательные полномочия. Именной указ от 31 июля 1701 г. устанавливал, что ссылка в монастыри «под начал» могла регламентироваться только царским указом из Преображенского приказа, сопровождаемым «послушной грамотой» из Монастырского приказа.
Таким образом, приговоры Патриаршего судного и Московского судного приказов, предусматривавшие монастырскую ссылку, также должны были подтверждаться Монастырским приказом, или разбирательство этих дел должно было происходить в Преображенском приказе. Таким образом с 1701 г. церковно-судебные функции частично, а церковно-исполнительные - полностью, перешли под контроль государства, а автономность церковного суда отныне могла рассматриваться как относительная.
Как указывает в своем исследовании А Пругавин, монастырские тюрьмы функционировали автономно и им предоставлялась возможность определения срока исправления. Он пишет «...и теперь в наши дни при ссылке и заточении в монастыри совсем не указывается срока, на который то или другое лицо подвергается этому наказанию. В указах и постановлениях, при которых ссылаются в монастыри эти лица, обыкновенно предписывается только содержать их в тюрьме «впредь до раскаяния» или же «впредь до исправления», иногда же просто - «для смирения», без всякого указания срока» [14; с. 10].
Порядок содержания и надзора за заключенными содержались в направляемых вместе с ними инструкциях как и в прежние времена. В наиболее важных случаях составлялись две инструкции: Министерством внутренних дел и духовным ведомством. В 1820 г. в Суздальский Спасо-Евфимиевский монастырь был сослан основатель скопческой секты Кондратий Селиванов. Этого узника сопровождало две инструкции: одна была дана архимандриту этого монастыря министром внутренних дел графом В. П. Кочубеем, другая была составлена иподпи-санная лично Михаилом, митрополитом Новгородским и Санкт-Петербургским. По сравнению с предыдущим периодом содержание этих инструкций по-прежнему оставалось неизменным и в них присутствовала основная задача монастырского заключения - покаяние, что само по себе является основой пенитенциарного направления.
Епитимийная дисциплина в формах монастырско-226
го «под начальства» и покаяния получила во времена Екатерины II особый статус, не позволяющий сравнивать ее, как это было возможно ранее, с нормами светского уголовно-карательного права. В законодательстве Екатерины II можно достаточно определенно выделить черты, указывающие на осознание того обстоятельства, что церковная жизнь и церковная дисциплина имеют такие формы, которые по определению не могут быть, без ущерба для веры, заложены в светском законе. Епитимийная дисциплина - одна из таких форм, не поддающихся юридической регламентации. Те виды антирелигиозных и антицерковных деяний, которые содержали в себе элемент посягательства на государство и общественный порядок, были, безусловно, отнесены к области уголовного права и карались светскими наказаниями, все же остальные нарушения установлений церкви подлежали внутри церковному суду и наказанию в целях исправления души грешника. Идеи гуманного отношения к преступнику, заботы о его искреннем покаянии и возвращении к нормальной духовной и общественной жизни, умеренности наказания, столь характерные для екатерининского правления, особенно настоятельно внедрялись именно в епитимийную дисциплину, которая, в силу своей религиозной принадлежности, должна была показывать пример торжества христианских заповедей в области наказания преступников. В 1780 г. Синод особо подчеркивал необходимость внедрения в среду духовных властей идей дисциплинарного гуманизма и человеколюбия, предписывая им при наложении епитимий поступать осмотрительно, «чтобы ни кающагося не обременить и не привесть в отчаяние, ни в ожесточенном не произвесть неуважения к Святым тайнам, равно и к содеянному преступлению, а в имеющем холодность к закону не умножить оныя».
Согласно Уложению о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. церковное заключение могло применяться для достижения покаяния в случаях:
- совершения преступлении греховного характера направленных против морали и нравственности и соблюдения церковных заповедей;
- совершения уголовных преступлений общеуголовной направленности.
Все осужденные к заключению в монастырь приговаривались к церковному покаянию. Так к этому виду покаяния приговаривались также все ссылаемые в Сибирь. И это может указывать, что количество заключенных в монастырских тюрьмах было внушительным. Для регулирования этого количества настоятели монастырей наделялись собственными полномочиями, которые могли заключенного перевести в другой разряд и назначить ему определенный вид наказания. Это наказание по своей сути зависло от показателя покаяния, что являлось показателем пенитенциарного действия. Условия применения условно-досрочного освобождения давали возможность монастырским настоятелям регулировать пенитенциарный процесс. Священнослужители становились поводырями для мирян, совершивших преступление. И это влияло на дальнейшее поведение бывших правонарушителей. Священнослужители, начиная с XVIII в., становились постоянными посетителями Российских тюрем. Перевод в монастырскую тюрьму давал возможность скорейшего освобождения. Освобождению предшествовало покаяние. Одной из форм церковного покаяния было открытое церковное покаяние (публичное). Наказанию этому придавался тот смысл, что оскорбивший своими деяниями благочестивое чувство христиан должен был доставить публичное удовлетворение этому чувству присутствующим при богослужении [18; с. 264-265].
Священнослужители и в мирской жизни участвовали в перевоспитании осужденных в местных тюрьмах и взятых на поруки местной общиной. По повелению Высочайшего Синода они входили в состав местных отделений попечительского общества о тюрь-АНИ: экономика и управление. 2017. Т. 6. № 1(18)
мах. Так, Верхнеуральское тюремное отделение было сформировано из представителей общественности Верхнеуральского уезда Оренбургской губернии в которое входил местный «Благочинный священник Николай Иванович Малышев».
Священнослужителям все рангов было вменено в обязанность ежемесячно посещать уездные тюрьмы, проводить там службы, встречаться с заключенными и проводить с ними воспитательную работу на основе примеров богоугодного поведении святы. Все это в совокупности было призвано формировать у осужденных веру в бога и на основе этого развивать процесс раскаяния и покаяния.
Региональное руководство мест заключения уделяло определенное внимание организации в тюрьмах церковных служб. Часовен и церквей у большей части тюрем не было, лишь при губернском Оренбургском тюремном замке существовала церковь св. Великомученицы Варвары, где богослужение совершалось священником и диаконом, получавшими жалование из сумм Оренбургского попечительного общества о тюрьмах[4.С.19.]. Для богослужения в воскресные и праздничные дни в других уездных тюрьмах выделялись отдельные помещения. Как правило, это была обычная арестантская камера, которую временно преобразовывали в культовое учреждение. Кроме этого местные священники приглашались для бесед с арестантами по мере необходимости.
Для своих встреч с целью подготовки заключенных к будущей вольной жизни в обществе, священнослужители использовали специальную литературу, которую сами писали и на средства выделяемые епархии издавали. Примером могут служить факты, относящиеся к писательской деятельности священнослужителей. Так священник Гурьянов, работавший в Оренбургском губернском тюремном замке, в 1887 г. издал работу «Помощь в несчастье», священник Крохотулкин посещающий Челябинский тюремный замок в конце 1890гг. написал брошюру «Искупление греха». Все изданные книги были одобрены губернским тюремным правлением и были переданы в тюремные библиотеки и местные этапы уральского хребта и горного правления заводов Урала. В изданных книгах прослеживалась Газовская мыль [19; с. 45] о преступлении как социальной болезни, но это было сделано с православных позиций. На страницах брошюры объяснялось почему человек попал в тюрьму, что ему надо сделать для искупления своего греха и вступления на путь истиной веры.
Хочется отметить, что к началу XX в. под влиянием общественного мнения монастырские тюрьмы как вид учреждения, не зависящего от государства были расформированы и закрыты. Еще в 1883 г. самые известные заключенные тюрьмы Соловецкого монастыря были переведены для проживания в монастырские кельи. В начале века тюремное помещение было переоборудовано под больницу. Последний заключенный Спасо-Евфимьевской монастырской тюрьмы, старообрядец Федор Ковалев, был освобожден 2 марта 1905 г.
Можно утверждать, что эта дата стала своеобразным окончание в деле развития монастырских тюрем. Но накопленный опыт привития заключенным покаяния и пенитенциарного воздействия на эту категорию стал использоваться в новом научном направлении - пенитенциарной науке. Пенитенциарное воздействие на правонарушителя в монастырских тюрьмах оказывалось с момента раскаяния и послушания и заканчивалось формированием привычки посещать церковь в праздничные и воскресные дни [4; с. 124-127]. Тем самым решался основной вопрос пенитенциарного действия - «ресоци-ализации» бывшего заключенного. Это определенное социально-правовое действие, при котором происходит активное взаимодействие с его семьёй и происходит привыкание к изменившейся среде обитания.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Бердников И.С. Краткий курс церковного права // Казань : Типография Императорского Университета, 1888. 309 с.
2. Дорская А.А. Влияние церковно-правовых норм на развитие российского права // СПб. : Астерион, 2007. 227 с.
3. Евсеев И.В. Пенитенциарный и исправительно-трудовой компонент в истории советской уголовно-исполнительной системы // Вестник Омского университета. Серия: Право. 2011. № 2.
4. Евсеев Т.И., Финогентова О.Е. Некоторые теоретико-правовые аспекты формирования исполнения уголовного наказания в монастырских тюрьмах // Евразийский юридический Журнал. № 12 (91). 2015.
5. Есипов В.В. Грех и преступление, святотатство и кража // СПб. : Типографiя А.Ф. Маркса, 1894. 200 с.
6. Завьялов А. Циркулярные указы святейшего Синода 1867-1900 гг. // СПб., 1900. 112 с.
7. Иоанн Об основаниях русского церковного права. Очерк исторический // М. : Христианское чтение. 1864. 441 с.
8. Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви // Париж, 1959. Т. 2. 696 с.
9. Колчин М. Ссыльные и заточенные в острог Соловецкого монастыря в XVI - XIX вв. // М., 1908. 196 с.
10. Колчин М. Флигель-адъютант М.А. Шуйский в Соловках // СПб. : Русская Старина, 1887. кн. XI. 420 с.
11. Кошель П.А. История наказаний в России // М., 1995. 224 с.
12. Павлов А. С. Курс церковного права (1900-1902 гг.) // СПб. : Лань, 2002. 384 с.
13. Плотников Г. Описание Долматовского Успенского мужского монастыря // Екатеринбург, 1891. 27 с.
14. Пругавин А. Монастырские тюрьмы и монастырские узники // Спб., 1904. 57 с.
15. Сергеевский Н.Д. Наказание в русском праве XVII века // СПб., 1887. 314 с.
16. Скрынников Р.П. История российская. К^УП вв. // М. : Весь мир, 1997. 496 с.
17. Соборное Уложение 1649 года. Текст. Комментарии // Л., 1987. 332 с.
18. Суворов Н. О церковных наказаниях. Опыт исследования по церковному праву // СПб. : изд-во А. Траншеля, 1876. 346 с.
19. Феофанов Ю. Тюремный доктор Федор Петрович Гааз // М. : Российская Федерация сегодня. № 22. 2007.
20. Фруменков Г.Г. Узники Соловецкого монастыря // Архангельск, 1968. 214 с.
21. Шаляпин С.О. Церковно-пенитенциарная система в России XV-XVШ веков // Архангельск : ИПЦ САФУ, 2013. 240 с.
22. Шимановский М.В. Патронат в России // Одесса, 1898. 210 с.
23. Шумаков С. Губные и земские грамоты Московского государства // М., 1895. 256 с.
