CC BY
89
УДК 165.24
И. О. Щедрина *
ФОРМИРОВАНИЕ ОБРАЗА Я В АВТОБИОГРАФИЧЕСКОМ НАРРАТИВЕ: ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ **
Нарратив сегодня стал предметом многочисленных исследований в самых различных областях гуманитарного знания. В данной статье нарратив рассматривается как возможность выражения человеком своего знания о себе, т. е. как средство формирования образа Я, а индивидуальное самосознание выступает в качестве некоторого фундамента для исторического самоописания. Конкретная разновидность наррати-ва — автобиографический нарратив — еще более специфический материал для работы с феноменом индивидуального самосознания. Автор исследует эпистемологические аспекты автобиографического нарратива как формы индивидуального самосознания, опираясь на методологические, социологические и исторические исследования Ф. Ле-жена — известного французского специалиста в области автобиографий, дневников, записных книжек.
Ключевые слова: браз Я, нарратив, автобиография, автобиографический пакт, Лежен.
I. O. Shchedrina
FORMING OF THE SELF-CONCEPT IN AN AUTOBIOGRAPHICAL NARRATIVE: EPISTEMOLOGICAL ASPECT
The narrative has now become the subject of numerous studies in various fields of humanitarian knowledge. In this article, a narrative is considered as an opportunity for a person to express his knowledge about himself, i. e. as a means of forming of the self-concept, and individual self-consciousness acts as a foundation for historical self-description. A specific type of narrative is an autobiographical narrative — an even more specific material for working
* Щедрина Ирина Олеговна, аспирант, факультет философии Государственного академического университета гуманитарных наук; semargel@mail.ru
** Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РФФИ. Проект № 16-03-00704 "Реконструкции как методологические приемы в контексте актуализации исторического познания: эпистемологический анализ" The research was made with the financial support from RFBR, project № 16-03-00704 «Reconstructions as methodological ways in the context of actualization of historical cognition: epistemological analysis».
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2017. Том 18. Выпуск 4
115
with the phenomenon of individual self-awareness. The author explores the epistemological aspects of the autobiographical narrative as a form of individual self-awareness, relying on the methodological, sociological and historical studies of Ph. Lejeune — a famous French expert in the field of autobiographies, diaries, notebooks.
Keywords: self-concept, narrative, autobiography, autobiographical pact, Lejeune.
Если говорить об эпистемологических аспектах автобиографического нарратива, то в центре нашего внимания оказывается выражение образа Я как самоописание индивидуального самосознания, т. е. описание человеком собственного существования с помощью текста. Такой подход позволяет нам понять, какую роль играет это самоописание в самопознании, а тем самым и в конструировании себя, поскольку эти процессы неразрывно связаны. Создавая автобиографический нарратив, говоря о себе и о событиях своей жизни, придумывает ли это человек, выражая свое Я и свое самосознание и самоощущение? Или же посредством нарратива человеческое Я конституируется и вместе с частью окружающих реалий в самом деле становится доступным и ему самому (т. е. становится предметом саморефлексии), и другому?
Эта дилемма показывает необходимость различения классической и неклассической трактовок эпистемологии. Так, В. А. Лекторский в работе «Эпистемология классическая и неклассическая», определяет самосознание как важнейшую часть сознания. И если сознание он определяет как «состояние психической жизни индивида, выражающееся в субъективной переживаемости событий внешнего мира и жизни самого индивида, в отчете об этих событиях» [2, c. 163], то осознание индивидом себя самого, «состояний своего тела, фактов сознания, своего Я (внешнего вида, особенностей личности, системы ценностей, предпочтений и стремлений)» [2, c. 168] — и есть самосознание. Помимо самоотчетности, самосознание также имеет функцию самоконтроля: «...в виде особого переживания событий внешнего мира и жизни самого субъекта, в виде самоотчета в этих событиях, что является характерными особенностями сознания» [2, c. 166]. Таким образом, самосознание рассматривается в первую очередь как результат восприятия человеком себя в рамках внешнего мира. Самосознание — это осознание (фиксация) человеком существования собственного стабильного Я и принадлежащих ему состояний сознания. Это классическое понимание самосознания. Что касается неклассической эпистемологии, то в ней самосознание получает конструктивистскую интерпретацию, поскольку ставит под вопрос существование внешнего мира. В таком случае самосознание уже не только фиксация существования стабильного Я, но активное конструирование своего Я, «т. е. не самовосприятие, а некоторая теория» [2, c. 169]. Фактически неклассическая эпистемологическая трактовка самосознания во многом соответствует понятию «Я-концепция» в современной психологии, поскольку она определяет человека не по отношению ко внешнему миру, но к миру, который конструируется самим субъектом познания. Что дает нам автобиографический нарратив для разрешения эпистемологической дилеммы классическое/неклассическое понимание самосознания? Дело в том, что в нарративе (как внешнем выражении себя через слово) переплетены описательный и конструктивистский элементы познания. При этом именно
в нарративе (и через него) эти два элемента поддаются различению (и в само-рефлекии и в рефлексии исследователя).
Наиболее интересно в данном случае представил тему нарратива Ф. Ле-жен — французский исследователь автобиографических нарративов и других эго-документов. Эта тематика широко разворачивается в исследованиях XX в.: в 50-е гг. в Нидерландах Ж. Прессер вводит понятие «эго-документ», в 90-е оно приобретает популярность. Практически в это же время В. Шульце в Германии вводит термин «свидетельство о себе» — то, что в Англии позже будет называться «self-narrative» и «self-testimony». Автобиографические черты в текстах можно найти еще в античности, однако как особый жанр, по мнению Лежена, они появляются лишь во второй половине XVIII в., когда Руссо пишет свою «Исповедь». Автобиография для исследователя — в первую очередь это «ретроспективное повествование в прозе о собственном существовании, повествование, в котором основной акцент ставится на жизни индивида, в частности, на истории становления его личности» [8, p. 10]. Первым условием автобиографии становится тождество автора, героя и повествователя. Второе условие — заключение т. н. автобиографического пакта (понятие, введенное самим Леженом). Это соглашение, или договор, который автор нарратива заключает с читателем, когда говорит, что будет писать правду о себе и о происходящих событиях [7, p. 16-17].
Именно автобиографический пакт, выделенный Леженом, является для нас важнейшим эпистемологическим понятием, делающим нарратив особым полем, в котором формируется образ Я. Через автобиографический пакт автор фиксирует свое отношение к внешнему миру, с одной стороны, и конструирует содержание актов своего сознания, с другой.
Я взял за основу словарное определение, — рассуждает Лежен, — уточнив его и сделав центральным элементом модель, предложенную Руссо. Для меня стал откровением тот факт, что автобиография определяется не только присущими ей формой (рассказ) и содержанием (жизнь) — в конце концов, эту форму и это содержание может имитировать художественная литература, — но прежде всего неким актом, который радикально отличает ее от этой последней, а именно: реальный человек берет на себя обязательство правдиво и достоверно рассказать о себе. Это то, что я назвал «автобиографическим пактом» [5].
Разумеется, провести полную проверку на соответствие содержания текста реальности проблематично. В этом состоит еще одна особенность автобиографии: в готовом виде она может даже не давать читателю представление о времени своего создания: ее можно написать и отредактировать когда угодно — год, пять, десять лет спустя после описываемых событий. В качестве примера следования автобиографическому пакту можно привести слова Дж. Кардано, которыми он открывает свою автобиографию «О моей жизни»:
Имея в виду, что из всего того, что может быть достигнуто человеческим умом, нет ничего отраднее и достойнее познания истины и что ни одно из созданий смертных людей не может быть завершено, не подвергнувшись хотя бы в малейшей степени клевете, мы <.. .> решили написать книгу о собственной жизни. Мы заверяем, что ничего не внесли в нее ради хвастовства или из желания что-нибудь
приукрасить, но составили ее, изложив в ней, насколько было возможно, как те события, свидетелями коих были наши ученики <...>, так и записанные нами исторические события [4, с. 25].
Однако для формирования образа Я куда большее значение имеет другой тип автобиографического нарратива — дневник. Автор дневника не контролирует то, что последует дальше, он этого попросту не знает. Он может излагать уже прошедшее (как правило, только что прошедшее), и в этом смысле он куда более привязан к своему настоящему времени, чем автобиограф (см.: [9]). Автору дневника обмануть читателя уже не так легко, как автору автобиографии; впрочем, с самообманом в подобных текстах дело обстоит сложнее (см.: [6]). В этом смысле Лежен оказывается прав, когда подчеркивает:
Одна из главных проблем, связанных с автобиографией, состоит в том, что, коль скоро вы ее опубликовали, вы чувствуете себя обязанным походить на то, что вы сказали, соответствовать созданному вами образу, который уже нельзя просто так изменить. Отныне вы навеки обречены на самого себя [5].
Автобиографический нарратив позволяет в той или иной мере реконструировать и проанализировать Я, в него вложенное; а также эпоху, исторический момент написания самого текста и переживание этого момента автором. Человек — это набор эпистемологических, социальных и культурных характеристик: специфических черт, качеств, отношений с другими людьми, своего статуса в мире и в обществе. И поскольку с течением всей жизни человек осуществляет социальные взаимодействия, общается с другими людьми, рассказывает и описывает эпизоды из собственного опыта, то у него формируется целый ряд образов Я, каждый из которых обладает собственной спецификой. Вначале это Я ситуативные, осознаваемые еще ребенком в детстве. Затем результат самовосприятия, самоосознания и самоанализа складывается в единую картину, цельную Я-концепцию человека, которая, однако, также может меняться. Ученые выделяют множество вариаций Я: Я-реальное и Я-идеальное, Я-прошлое, Я-фантастическое и т. д. Здесь необходимо прояснить некоторые терминологические сложности. Образ Я, по мнению ряда ученых, формируется в процессе самосознания. Поскольку речь идет об индивидуальном самосознании, человек в любом случае включает себя в поле своих оценок, фиксированное нарративом. Нарратив этот будет окрашен психологически, идеологически, эмоционально, как угодно; однако, для меня важна когнитивная составляющая таких нарративов. В этом смысле очень близким оказывается понимание Я Р. Бернсом (см.: [1]); когда на первой ступени оказывается смутное самопереживание и самочувствование, затем когнитивное проступает через память (еще Дж. Локк подчеркивал, что без памяти человек не идентичен себе), и, наконец, на третьей стадии речь идет о построении цельного образа Я (независимо от того, насколько он соответствует реальности). Я полагаю, что именно этот аспект был освещен в недостаточной степени, несмотря на то, что вопрос соотношения человека и его образа Я, его понимания себя и реальности очень важен для эпистемологических, когнитивных, психологических и логических исследований.
Адекватность образа Я реальности — это особая исследовательская проблема. Все тот же Р. Бернс подчеркивает: степень, в которой образ Я совпадает с реальностью, зависит от нескольких факторов, внутренних — это ясность и адекватность индивидуального самосознания, а также внешних — наличия у индивида социальных ожиданий, отсутствия ощущения угрозы в случае самоописания, готовности к сотрудничеству с другими, а также наличия адекватных символов для выражения самосознания, — и в данном случае, я полагаю, можно говорить именно о нарративе как о таком символе, если угодно, форме выражения самосознания и образа Я (см.: [1]).
Если брать за основу принципы когерентной теории истины (знание как то, что соответствует действительности, реальности), то статус автобиографического нарратива немедленно оказывается под вопросом. Является ли выдуманное знанием? Под вопросом оказывается нарратив как то, что придумано и рассказано, и как то, что описывает (или, по крайней мере, пытается описать) действительность на самом деле. По моему мнению, для того, чтобы придуманное стало знанием, необходимы два пути. Либо специальный анализ, в котором сам нарратив оказывается материалом (литературоведение, антропология, лингвистика, структурализм), и с ним работают те, кто изучает «фикшн», романы, жанры и пр. с теоретической точки зрения; либо нарратив сам по себе выступает как нечто, дающее знание о той действительности, которая лежала в его основании. Нарратив (в сущности любой, не только автобиографический) конструирует собственную, особую реальность, реальность рассказываемого, и главный вопрос состоит в том, насколько он соответствует действительности. Нарративом такого типа можно назвать «Тихий Дон», где описание одежды, быта, песен и молитв на высоком уровне соответствует реальности того времени. В качестве другого примера, связанного уже с «нелитературным» нарративом, можно привести рисунки Леонардо да Винчи. В сущности любая картина также является нарра-тивом, поскольку она «рассказывает» зрителю то, что в нее вложил художник. И говоря об ее соответствии реальности, необходимо отметить, что картины да Винчи изучают не только искусствоведы и гуманитарии, но и представители естественных наук. В записях художник обращался к своим геологическим исследованиям, комментируя, к примеру, описание природы на картине:
Травы и растения будут тем более бледного цвета, чем суше и скуднее влагой почва, их питающая; а почва наиболее скудна и суха на скалах, из которых составляются горы. Деревья будут тем ниже и тоньше, чем они больше приближаются к вершине горы; а почва становится тем суше, чем ближе к вершинам гор, и тем жирнее и изобильнее, чем она ближе к впадинам долины [3, с. 415].
Фактически нарратив, в зависимости от контекстуализации, можно рассматривать или как конструируемый, или же как нацеленный на реальность. Хотя даже будучи конструируемым, он все равно будет отталкиваться от реальности, т. к. невозможно, к примеру, выдумать новый цвет. Направленная человеком на Другого или же на себя самого, в автобиографии, эта эпистемологическая дилемма все равно остается. «Автобиография — это не текст, в котором некто говорит правду о себе, а текст, в котором некто реальный говорит, что он ее говорит. И это обязательство оказывает совершенно особое влияние на восприятие» [5].
ЛИТЕРАТУРА
1. Бернс Р. Развитие я-концепции и воспитание / пер. с англ., общая ред. и вступит. ст. В. Я. Пилиповского — М.: Прогресс, 1986. — 420 с.
2. Лекторский В. А. Эпистемология классическая и неклассическая — М.: Эдито-риал УССР, 2001. — 255 с.
3. Леонардо да Винчи. Избранные произведения / пер. В. П. Зубова, А. А. Губера и В. К. Шилейко, А. М. Эфроса. — Минск.: Харвест; М.: АСТ, 2000. — 704 с.
4. Джироламо Кардано. О моей жизни / ред. — сост. Ю. П. Зарецкий; пер. Ф. А. Петровского, С. Бартеневой, В. Бернард, Р. Броля, Т. Быковой, Е. Волоконцева; вступит. ст. Г. Г. Аванян, М. Ю. Вагиной, Ю. П. Зарецкого; коммент. В. П. Зубова, Г. Г. Аванян, М. Ю. Вагиной. — М.: Высшая школа экономики, 2012. — 335 с.
5. Лежен Ф. От автобиографии к рассказу о себе, от университета к ассоциации любителей: история одного гуманитария // Неприкосновенный запас. — 2012. — № 83 (3). — URL: http://www.nlobooks.ru/node/2291 (дата обращения: 11.12.2017).
6. Elster J. The multiple Self. — New York: Cambridge University Press, 1985. — 270 p.
7. Lejeune Ph. Écrire sa vie. Du pacte au patrimoine autobiographique — Paris: Éditions du Mauconduit, 2015. — 125 p.
8. Lejeune Ph. L'autobiographie en France. 2e édition — Paris: Armand Colin, 2010. — 216 p.
9. Lejeune Ph. On diary / ed. by J. D. Popkin, J. Rak, trans. by K. Durnin. — Honolulu: Biographical Research Center by the University of Hawai'i Press, 2009. — 251 p.
