CC BY
16
Труды Кольского научного центра РАН. Гуманитарные исследования. Вып. 22. 2022. Т. 13, № 2. С. 76-95.
Transactions of the Ко1а Science Centre of RAS. Humanitarian Studies. Series 22. 2022. Vol. 13, no. 2. P. 76-95.
ИСТОРИЯ
Научная статья
УДК 94 (470. 22)"1917/1991"
doi:10.37614/2307-5252.2022.2.13.22.006
ФОРМИРОВАНИЕ НОВОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В УСЛОВИЯХ ВОИНСКОЙ ПОВСЕДНЕВНОСТИ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ (НА МАТЕРИАЛЕ КАРЕЛИИ)
Елена Юрьевна Дубровская
Карельский научный центр Российской академии наук, Институт языка, литературы и истории, Петрозаводск, Россия, ldubrovskaya@inbox.ru, orcid. org/0000-0003-1893-7873
Аннотация
Статья подготовлена на материалах по истории воинских частей, дислоцированных в Олонецкой губернии и Кемском уезде Архангельской губернии во время Гражданской войны в Карелии и сразу после ее окончания. Автор показывает, как армейские и флотские политико-просветительные органы справлялись с задачей "перевоспитания" вчерашних крестьян, из которых в подавляющем большинстве состояли РККА и новый Красный флот. В результате формировалась новая социальная идентичность военнослужащих. В культурном контексте раннесоветского периода российской истории идея воспитания «нового человека» была одной из самых значительных. Идеологическим фоном такого воспитания оставалась милитаризация 1920-х гг., во многом предопределившая превращение этой плодотворной идеи в разновидность авторитарного вмешательства государства во все стороны жизни армии и общества в целом. Ключевые слова:
Российская Карелия, Гражданская война, раннесоветский период, красноармейцы, краснофлотцы, социальная идентичность Благодарности:
исследование выполнено в рамках государственного задания Карельского научного центра Российской академии наук (тема FMEN-2021-0009 «Карелия в условиях общественных трансформаций XVII-XXI вв.: новые подходы и интерпретации»). Для цитирования: Дубровская Е. Ю. Формирование новой идентичности в условиях воинской повседневности Гражданской войны (на материале Карелии) // Труды Кольского научного центра РАН. Гуманитарные исследования. Вып. 22. 2022. Т. 13, № 2. С. 76-95. doi:10.37614/2307-5252.2022.2.13.22.006
HISTORY
Original article
FORMATION OF A NEW IDENTITY IN THE CONDITIONS OF THE MILITARY EVERYDAY LIFE OF THE CIVIL WAR (BY THE MATERIAL OF KARELIA)
Elena Yu. Dubrovskaya
Institute of Language, Literature and History of the Karelian Scientific Center
of the Russian Academy of Sciences, Petrozavodsk, Russia, ldubrovskaya@inbox.ru,
orcid.org/0000-0003-1893-7873
© Дубровская Е. Ю., 2022
Abstract
The article was prepared on the basis of materials on the history of military units stationed in the Olonets province and the Kemsk district of the Arkhangelsk province during the Civil War in Karelia and immediately after it. The author shows how the army and navy political and educational bodies coped with the task of "re-educating" yesterday's peasants, of whom the Workers' and Peasants' Red Army and the new Red Fleet were in the overwhelming majority. As a result, a new social identity of servicemen was formed. In the cultural context of the early Soviet period of Russian history, the idea of educating the "new man" was one of the most significant. The ideological background of such education was the militarization of the 1920s, which largely predetermined the transformation of this fruitful idea into a kind of authoritarian state intervention in all aspects of the life of the army and society as a whole. Keywords:
Russian Karelia, Civil War, early Soviet period, Red Army men, Red Navy men, social identity Acknowledgments:
the study was carried out as part of the state task of the Karelian Scientific Center of the Russian Academy of Sciences (subject FMEN-2021-0009 "Karelia in the context of social transformations in the 17th—21 st centuries: new approaches and interpretations"). For citation: Dubrovskaya E. Yu. Formation of a new identity in the conditions of the military everyday life of the Civil War (by the material of Karelia) // Transactions of the Kola Science Centre of RAS. Humanitarian Studies. Series 22. 2022. Vol. 13, no. 2. P. 76-95. doi:10.37614/2307-5252.2022.2.13.22.006
Исследование влияния «военного фактора» на жизнь гражданского населения открывает перспективы для изучения истории повседневности военнослужащих Красной армии в экстремальных обстоятельствах [1, 2]1. При этом необходимо учитывать сложность и дискуссионность вопросов о структуре и содержании понятия «повседневность», которое предполагает аналитический подход к истории меняющегося человека в его обыденных заботах [3 : 35]. Перспективным видится исследование проблемы формирования «нового человека» и новых ценностей в армейской среде. В результате целенаправленной политико-идеологической работы в воинских подразделениях и условиях новой повседневности происходило формирование новой социальной идентичности выходцев из крестьянской среды.
Сюжеты, связанные с военными действиями в Карелии в 1918-1922 гг., долгое время оставались традиционной, если не ведущей, отраслью советской историографии в республике [4]. Отдельные исследования были посвящены вопросам формирования первых красноармейских частей в 1918 г., мобилизационной политике и партийно-политической работе среди красноармейцев и командиров, а также влиянию решаемых задач обороны страны на развитие народного просвещения2.
Однако объективное освещение настроений в частях и подразделениях, дислоцированных в Карелии, выявление психоментальных изменений в армейской среде в военное и послевоенное время долго оставались вне поля зрения авторов многочисленных публикаций, написанных в официальном ключе.
Необычайную остроту политической и экономической обстановки в регионе удалось показать рано ушедшему из жизни петрозаводскому историку С. М. Титову, занимавшемуся историей Красной, Белой и союзнической военных флотилий Онежского озера [5]. Впервые введенный в научный оборот документальный материал, а также широкое привлечение мемуарной и исследовательской литературы позволили ученому показать яркую картину
боевых действий и прояснить запутанные обстоятельства столкновений сторон в 1919 г., проследить судьбы кораблей и военных моряков, прежде всего их командиров, в недавнем прошлом — кадровых офицеров императорского Балтийского флота3.
Помимо документальных материалов, отложившихся в Национальном архиве Республики Карелия (НАРК) и Российском государственном архиве Военно-морского флота (РГА ВМФ) в Санкт-Петербурге несомненный источниковедческий интерес представляют вышедшие в разные годы сборники очерков и воспоминаний4.
В 1918-1920 гг., наряду с коммунизацией деревни, усилением внеэкономического принуждения в сельском хозяйстве и промышленности, утверждением приоритета идеологии в сфере хозяйства, наследие военного коммунизма сказалось и на духовной сфере, не миновав, разумеется, и армейскую среду [6 : 54-74].
Поскольку Красная армия была одной из первых организаций, созданных советским правительством, опыт, накопленный политической элитой при построении военного аппарата, послужил моделью для государственного строительства также и в других сферах. Неслучайно партийное руководство и послевоенные советы, особенно в деревне, несли на себе отпечаток времен Гражданской войны. Политика и практика военно-коммунистического руководства деревней, исходившая из центра, порой приобретала в карельской глубинке специфические проявления. Во многом они были обусловлены геополитическим положением Карелии и национальным составом населения северо-западных уездов Олонецкой и Кемского уезда Архангельской губерний.
Однако повсюду военный коммунизм был неотделим от характерного для всего общества особого психологического состояния. Как и везде в местах расположения частей Красной армии на территории Олонецкой и Архангельской губерний, в пунктах базирования кораблей Онежской озерно-речной флотилии (Петрозаводск, Медвежья Гора, Вознесенье, Новая Ладога), в Карелии создавались чрезвычайные комиссии, революционные трибуналы в целях борьбы с саботажем и контрреволюцией. С началом Гражданской войны произошло свертывание демократических форм общественной жизни, возникших на волне революционных перемен 1917 г., и стало явственно прослеживаться зарождение тоталитарной системы. В эти годы обстановка и обстоятельства военной службы армейских кадров — от командного корпуса до солдат, так же как и их последующие связи с армией и государством после демобилизации, формировали взгляды и поведение, которые составили основу военизированного социализма как компонента советской политической культуры середины 1930-х гг. [7] (рис. 1).
Именно с периода Гражданской войны советские лидеры, неизменно одетые в полувоенные френчи, стали особенно широко использовать военный лексикон и военную символику, на долгие годы закрепившуюся в лексемах и метафорах «культурный фронт», «битва за урожай», «пионерский десант» и т. п. Чрезвычайные меры в отношении населения начали восприниматься как норма [8], хотя уже в условиях Первой мировой войны значительное влияние на все стороны жизни оказывали социальные аспекты военных действий и существование военных институтов (рис. 2).
Рис. 1. Коммунистический полк на первомайской демонстрации в Петрозаводске — губернском центре Олонецкого края. НА КарНЦ РАН. Коллекция фотоматериалов
Рис. 2. Регулярные части Красной армии на митинге 7 ноября 1918 г. в честь первой годовщины Октябрьской революции. Площадь 25 октября в Петрозаводске [9 : 340]
К началу 1920-х гг. произошло изменение социокультурного стереотипа России, отмеченное появлением новой пролетарской элиты, поравнением общественных групп, которые составляли крестьянство и интеллигенцию и были представлены в армейской среде на должностях всех уровней — от рядовых до военных чиновников, красных комиссаров и командиров. Общество в целом характеризовалось упадком нравов, распространением ригористических настроений, носители которых разделяли мир на красных и белых, вульгаризацией языка, культивированием представлений о советской стране как об осажденной врагами социалистической крепости, что порождало своеобразную армейскую психологию населения [10].
С. Оликов, автор одного из исследований по истории Красной армии, написанного в конце 1920-х гг., на основании собственного опыта работы в Центральной комиссии по борьбе с дезертирством, подчеркивал, что «армейскому руководству не нужно было изыскивать способов и путей примирения разных слоев и течений в армии и в тылу, наоборот, все было направлено к углублению, обострению классовой борьбы в городе и деревне». По словам автора, успех борьбы с дезертирством предопределяло то обстоятельство, что Красная армия строилась по классовому принципу и тем самым «была освобождена от чуждых революции элементов» [11 : 8].
Крестьяне-солдаты, составлявшие в годы Гражданской войны более восьмидесяти процентов вооруженных сил Советской республики, испытывали некоторое ограничение дееспособности, как и крестьяне в целом, например, неравные избирательные права на выборах в Советы. В результате центральные власти стали рассматривать солдат как своего рода компромисс между большинством в основном ненадежных крестьян и предполагаемо надежным пролетариатом [12 : 55].
Объясняя конфликт, произошедший в конце 1919 г. между Береговой командой и комиссаром Онежской флотилии, тот заявлял, что «команда с деревни, с под [из-под. — Е. Д.] сохи, и её нужно перевоспитать, они отказываются от всяческих работ из-за [плохого] обмундирования». Примечательно пояснение сотрудника политотдела флотилии М. Иванова об этом инциденте, очень характерном для обстановки, сложившейся после введения в армии и на флоте института военных комиссаров, как декларировалось, для контроля над считавшимися ненадежными старыми военными специалистами: «Моя поправка такова, что вновь прибывающая команда отлично революционно воспитана тем, что она уже закалена в боях. Команда с фронтов, и настроения этой команды комиссар флота не знает, потому что он никогда не посещает собрания и дичится команды»5.
В апрельских политсводках о состоянии расквартированных весной 1919 г. в Петрозаводске и на станции Медвежья Гора частей 1 -й бригады 19-го стрелкового дивизиона заведующий политотделом Алексеев докладывал, что дезертиров в частях практически нет. Согласно документу, товарищеские суды, действовавшие в 164-м Финском стрелковом и в 41-м Урусозерском полках «много способствовали укреплению товарищеской дисциплины». Ротный товарищеский суд являлся органом, пользовавшимся правом «в полном объеме применять дисциплинарные взыскания, предусмотренные Уставом РККА». Он рассматривал проступки военнослужащих, не связанные с несением
военной службы, не влекущие за собой ущерба государству и имеющие «бытовой, нравственный или житейский характер». В 171-м стрелковом полку, отмечавшемся, по оценке Алексеева, хорошим настроением и бодрым духом, «есть небольшая часть шкурнического элемента, но за последним существует товарищеский надзор». В 40-м Петрозаводском железнодорожном полку к таковым, как отметил автор политсводки, «принимались самые строгие меры пресечения подобных явлений».
О настроениях в 1-м артиллерийском дивизионе, батареи которого были размещены в Александро-Свирском монастыре и на станции Медвежья Гора, завполитотделом сообщал, что «боевой дух части — на должной высоте, в любую минуту все готовы выступить куда угодно», за исключением присланных на формирование бойцов горной батареи, «которые страшно разнузданы и которых придется переродить». Среди чрезвычайных происшествий, имевших место в полку, Алексеев упомянул, что партийным судом из рядов РКП (б) был исключен один из 35 коммунистов за кражу пяти мешков овса, приговорен к расстрелу сочувствующий партийной ячейки 1 -й батареи Сергеев за картежную игру и, кроме того, «предан товарищескому батарейному суду как красноармеец»6.
О нетерпимом отношении армейского и флотского руководства к участию военнослужащих в карточной игре, считавшейся в первые годы советской власти уголовным преступлением7, свидетельствует и факт ареста секретарем политотдела Онежской флотилии А. Орловым комиссара 1 -го пограничного полка вместе с его вестовым, а также секретаря, завхоза, военврача полка. Шестеро арестованных, разговор которых во время игры в доме комиссара на улице Пушкинской в Петрозаводске Орлов услышал через окно, были переданы в Олонецкую губЧК. В качестве дополнительного разъяснения по факту ареста сообщалось, что у одного из уличенных в игре «брат перешел к белым», а у врача при обыске были отобраны «три винтовки, масса патронов, нитка телеграфного провода, граната, порох, дробь, коробка капсюлей»8.
Борьба за дисциплину сопровождалась поисками разных форм удерживания военнослужащих от дурных поступков — оставления службы (дезертирства), неисполнения приказов, озорства, мошенничества и т. д. Л. Д. Троцкий, возглавлявший наркомат по военным делам с марта 1918 г. до начала 1925 г., настаивал на реставрации традиционных дисциплинарных мер для укрепления строившейся Красной армии. По сравнению с революционной армией, где в 1917 г. — начале 1918 г. практиковалась выборность командиров, а их избрание находилось в прямой зависимости от терпимости начальников к случаям нарушения порядка подчиненными, с весны 1918 г. введение строжайшей дисциплины становилось новой нормой армейской и флотской жизни (рис. 3).
Тревогу руководства Олонецкой губернии вызывала обстановка в войсках, дислоцированных в Петрограде. Так, в 12-м (3-м) стрелковом запасном полку, размещавшемся здесь в начале 1920 г., инспекторская проверка Петроградского губвоенкомата выявила следующее. Из 4930 красноармейцев полка по списочному составу, служивших под началом всего лишь 20 офицеров (18 «бывших» и 2 «красных»), проверка выявила «налицо» только 2292 бойца, остальные находились «в расходе»: в командировках 2043 чел., в госпиталях 384 чел., в отпусках 74 чел., в самовольных отлучках 74 чел., арестованных 52 чел.9
Рис. 3. Моряки-балтийцы линейных кораблей «Полтава» и «Гангут», служившие в Финляндии во время Первой мировой войны. Справа — петрозаводчанин В. А. Дубинкин, в 1918 г. — народный судья, член Петрозаводского городского совета и городского комитета партии большевиков [9 : 261]
Причиной большинства арестов являлись воровство и самовольные отлучки. По приказанию командира полка одновременно с арестом дело передавалось в суд, где ожидало своей очереди. Пребывание штрафников под арестом далеко не всегда способствовало изживанию наказанными наклонностей к совершению проступков, а иногда и создавало условия для рецидива. Как заявил командир штрафной роты, уже продолжительное время его роту посылали на разгрузку «складов, где имеется масса драгоценных вещей, чисто художественных и редких», их «воруют и потом продают, таким образом, развращаются». Он настоятельно просил инспектировавшего снять штрафников с этих работ, общим же пожеланием красноармейцев было «ввести некоторый порядок в эксплуатации военных частей в качестве рабочей силы и установить какой-либо максимум рабочего времени и минимум отдыха», особенно это относилось к работе бойцов на лесозаготовках в Парголове10.
Ещё только приступая к созданию новой армии, лидеры большевиков предупреждали против чрезмерной опоры на бывших царских солдат, вопреки значительному усилению их влияния и веса. Власти опасались крестьянской сущности солдат и матросов и настаивали на том, что только пролетарии будут верно служить новому режиму [13 : 270] В 1918 г. первоначально каждому солдату Красной армии определялось жалование в 50 руб. и полное государственное довольствие, Декретом Совнаркома от 17 июня 1918 г. жалование семейным солдатам было повышено до 250 руб., а одиноким — до 150 руб. в месяц11. Неодинаковое отношение большевистской власти к красноармейцам и солдатам Первой мировой войны выражалось, в частности, в определении размера пенсий их семьям и пособий раненым.
В отличие от красноармейцев их именовали «староармейцами»12. Пособие их семьям было значительно ниже по сравнению с выплатами семьям красноармейцев, хотя и последние далеко не всегда получали их вовремя. Крестьянин деревни Канзанаволок Водлозерской волости Пудожского уезда Олонецкой губернии, инвалид войны Ф. С. Фокин, получивший на фронте ранение в ногу в октябре 1915 г. и «на 40-45 %» потерявший трудоспособность, должен был, согласно правилам, периодически проходить переосвидетельствование в уездном по воинской повинности присутствии для получения пенсии в 60 руб. в год13.
Право на пожизненную пенсию с апреля 1918 г. за ним признали лишь осенью 1917 г., а до этого срока семье бывшего фронтовика, состоявшей из жены, троих детей и престарелого отца, выплачивалось казенное пособие в размере пяти паев по 30 руб.14. Сохранилось свидетельство, датированное декабрем 1918 г., о том, что с апреля дальнейшая выдача пособия семье не производилась15. Переписка с органами соцобеспечения о назначении и выплате пенсии от казны «военно-увечному» крестьянину Фокину продолжалась еще в течение трех лет [9 : 339].
Раненые красноармейцы, которых к середине 1920 г. насчитывалось в Олонецкой губернии 7048 чел., ежемесячно получали от 160 до 2050 руб. в зависимости от степени инвалидности. Размер пособия родным красноармейцев колебался в пределах 250-1500 руб. в месяц с учетом количества членов семей, на них распространялось право пользоваться дополнительными продуктами по карточкам «Красная звезда». Олонецкий губернский отдел труда и социального обеспечения неоднократно ходатайствовал об увеличении пособия семьям староармейцев, составлявшего всего 60 руб. в месяц на человека, а также о предоставлении их семьям права получения продовольственных карточек «Красная звезда». По заявлению заведующего губотделом пленуму Олонецкого губсовета профсоюзов «эта просьба всегда центром отклонялась»16.
Военных моряков Онежской флотилии, как и бойцов РККА, служивших в частях на территории Олонецкой и Архангельской губерний, не обошло влияние официальной пропаганды, культивировавшей в целях унификации общественных структур социальную рознь и классовую борьбу, чувство ненависти к богатым (впоследствии оно получит и более конкретную адресность, будет направляться против нэпманов). Новая советская индоктринация включала в себя призывы к искоренению буржуазии, к наступлению на церковь и старую интеллигенцию, предполагала распространение уравнительных настроений и обещаний построения коммунистической цивилизации во всем мире. Партийное и государственное руководство страны стало рассматривать армию как школу строителей социализма. Значительные расходы на политработу оно
мотивировало российской отсталостью, отсутствием сети общественных организаций, особенно в деревне, и большими задачами советского строительства, которые стояли перед обществом.
На армейские и флотские политико-просветительные органы была возложена задача «перевоспитания» вчерашних крестьян, из которых в подавляющем большинстве состояла новая Красная армия. Военные реформы М. В. Фрунзе, которые были призваны после кратковременной демилитаризации общества в период НЭПа восстановить утраченный высокий статус Красной армии и ее боеспособность в целом [14], положили начало военизации гражданского населения страны. Предпосылки для этого были созданы работой широко развернутой в годы Гражданской войны системы всевобуча — всеобщего обучения населения основам военного дела17 (рис. 4).
Рис. 4. Красноармейские отряды и горожане у праздничной арки, украшавшей Петрозаводск в первую годовщину Октября (1918 г.) [15 : 49]
В середине 1920-х гг. не только срочная служба в армии, но и школьная система стала рассматриваться лидерами партии и государства как важное средство внедрения военных и патриотических ценностей в среду молодежи [16]. «Школа готовит гражданина Советской республики, находящейся в капиталистическом окружении, — писал один из идеологов нового вида военизации общества. — Советская школа преследует не отвлеченные педагогические цели и еще не может ставить своей задачей подготовку "гармонически развитой личности", это дело будущего. Школа ставит своей задачей не только подготовку строителя нового общества, но, прежде всего, борца за него... Наши школы мы превратим не только в очаги строителей советского государства, но в очаги борцов за освобождение трудящихся всего мира, способных встать в наши стальные ряды для победоносной вооруженной борьбы с мировым капиталом, и в деле грядущих побед Красной армии над мировой буржуазией народный учитель внесет свою посильную лепту»18.
Однако результаты начавшегося в годы Гражданской войны воспитания «нового человека» на основе уравнительных идей не сводятся к появлению безоговорочно принимающего идейный диктат конформиста. Армия сыграла в обществе реальную просветительную и воспитательную роль, повлияв на его складывавшуюся культуру и в положительном смысле. Материалы политико-просветительных органов, действовавших в красноармейских частях в Карелии и на кораблях Онежской военной флотилии, свидетельствуют о том, что армия и флот стали гигантской школой ликвидации безграмотности (ликбеза). Тысячи рядовых проходили в красноармейских частях школу грамотности,
19
политграмоты, санитарной грамотности и просвещения19.
В информационной сводке Карельского областного отдела ГПУ в обком партии о политическом и экономическом положении республики за октябрь 1923 г. отмечалось хорошее настроение красноармейских частей: «Отношение к существующему строю и Советской власти дружелюбно, а к проводимой политработе красноармейцы относятся сочувственно». Среди частей, располагавшихся в Петрозаводске, эта работа велась регулярно, чего нельзя было сказать о пограничных отрядах «ввиду разбросанности по границе». Повышение политического образования пограничников сдерживалось, в частности, таким прозаическим обстоятельством, как отсутствие на заставах света в буквальном смысле слова: «Наступление темных осенних ночей ещё более затрудняет не только ведение политработы, но и несение пограничной службы. На всех кордонах нет освещения, и красноармейцам керосин приходится
покупать на свои деньги (где есть таковой), а если нет, то приходится
20
пользоваться освещением лучины»20.
О бытовых трудностях такого рода говорили участники проходившего в январе 1925 г. 3-го делегатского партийного собрания Ухтинского погранотряда: «Больным местом в работе является отсутствие освещения, жгут пайковое масло». На 5-м делегатском партсобрании отряда, состоявшемся год спустя, сообщалось, что «с канцелярскими принадлежностями тянем еле-еле до самой зимы..., нормы, отпускаемые на освещение, недостаточны», хотя «лампы дали, керосин есть»21. В качестве «тормоза» при проведении внешкольной работы в погранчастях упоминалось недостаточное оборудование «Ленинских уголков» (отсутствие классных досок), несмотря на то что «богатая ленинская литература есть на каждой заставе, и по изучению истории дооктябрьского периода в кружках»22.
Послевоенная разруха в стране сказывалась на комплектовании частей и их оснащении: не хватало оборудованных помещений, оборудования, вооружения и снаряжения. Прослушав доклады с мест о состоянии Ухтинского погранотряда, делегаты 3-го отрядного партсобрания пришли к заключению, что «материальное положение на заставах скверное... Нет бачков или [есть] один, варить не в чем, также и воду носить», «нет пилы, топоров, даже ложки, приходится за крупу пользоваться пилой от крестьян», «на заставах нет весов, прием и выдача продовольствия происходит на глаз, на совесть, так что используется вместо весов крестьянский безмен», из-за чего могли возникать недостачи23.
Отношения красноармейцев с местными жителями, многие из которых как карельские беженцы вернулись из Финляндии по амнистии советского правительства 1923 г., осложнялись недоразумениями имущественного характера: «С инвентарем не все благополучно, возвратившиеся хозяева
претендуют на свою собственность, а мы с неохотой возвращать должны и столы, и кровати, и т. д.»24. Говоря о материальной помощи, полученной от шефов, один из делегатов докладывал, что на эти средства были куплены часы для застав, заказаны классные доски, приобретены предметы хозяйственного обихода.
Неудивительно, что в таких условиях политработникам приходилось корректировать задания центральных и областных политорганов по «воспитанию бойцов в революционном духе». Делегат 2-й комендатуры Ухтинского погранотряда М. Ф. Журкин сообщил, что из-за некомплекта половины личного состава красноармейцев часто на опасных «в смысле контрабанды пунктах» оставалось лишь по два бойца. «Нагрузка пограничников слишком велика, поэтому читать им политчас, когда они прибыли с границы, не приходится, нужен отдых»; «Трудны выезды на участок, и после ночевки на участке не совсем бывает уместной работа политчаса». Напряженный график исполнения красноармейцами своих служебных обязанностей вынуждал политработников объединять по 2-3 занятия политчаса в свободные дни. По оценке, прозвучавшей в выступлении Журкина, «усвоение политчаса слабо, ибо думают только о деревне»25.
В системе политической учебы красноармейцев с октября 1924 г. вместо прежнего политчаса были введены ежедневные двухчасовые политзанятия, проводившиеся по четко разработанной Политуправлением РККА (ПУР) двухлетней программе. Составители программы ставили целью добиться усвоения личным составом необходимого объема общественно-политических знаний, получения ими представлений об армии нового типа, о её задачах, о военной истории, а также до конца ликвидировать неграмотность [17 : 37].
Для подготовки всесторонне подкованных граждан в области общественных знаний проводилась и справочная работа, то есть разъяснение вопросов, которые поступали от рядовых в столы справок и из солдатских писем. Руководство отряда настаивало на том, чтобы столы справок действовали при комендатурах, соответствовавших среднему звену в структуре погранвойск, а не на заставах как низовых ступеньках структурного аппарата и чтобы круг разъясняемых вопросов ограничивался продналогом, проблемами домашнего быта и т. д. На местах велись книги справок, не только много дававшие для пополнения знаний, но и позволявшие выявить настроения красноармейцев, в частности демобилизационные. Справочная работа на заставах «проводилась повседневно, в беседах, в Ленинском уголке и на кровати» перед сном26.
Специфика погранвойск Красной армии, определявшаяся их включенностью в единый аппарат пограничной охраны ОГПУ, проявлялась в руководстве рядовыми военнослужащими не только со стороны комсостава и политсостава, но и со стороны чекистского состава. Отношения внутри руководства отряда иногда отличались «отсутствием спайки». Это выражалось, к примеру, в требованиях «изжить монополию политработников на партийную работу» или в том, что среди кадров комсостава существовало мнение о политработниках как о «советских попах».
На III делегатском партсобрании в Ухте инструктор по политработе погранотряда С. Мотков парировал эти выпады следующим образом: «Пусть считают совпопами. Это неверно, что совпопы, просто пропагандистская работа требует к ней уважения от самих работников и окружающих партийных товарищей. Без политического воспитания не может быть здорового духа в Красной армии». В прениях по вопросу о партийной активности членов РКП (б)
прозвучала реплика, свидетельствующая о распространенной практике, которая позволяла обеспечивать устойчивый график политзанятий: «В тех случаях, когда не считаются с политбойцами во время занятий политработы, через коменданта можно привлечь и взгреть любого и ликвидировать [препятствие. — Е. Д.]»27.
Помощник начальника отряда по политической части Станелис подчеркнул необходимость обсуждения вопроса о политработе на совещании кадрового состава, наполовину состоявшего из коммунистов: «Кто не желает работать и подготовляться из кадрового состава, те вылетят из войск и не порадуются». Делом формирования «нового человека» должны были быть охвачены не только рядовые бойцы, но и их начальники28. Станелис говорил и о значении индивидуальной работы с красноармейцами: «Прибыл на заставу один, имеется один товарищ — и занимайся с ним. Не красноармейцы должны читать в Ленинских уголках, а вы им читайте и разъясняйте»29.
О низком уровне самоподготовки рядового красноармейца можно судить уже по тому, что даже считавшиеся более развитыми члены комсомольской организации, которых в отряде в 1926 г. было около 80 чел. из общей численности личного состава приблизительно в 400 пограничников, не могли самостоятельно готовиться по вопросам обязательной программы партпросвещения. Один из участников V делегатского собрания Ухтинского погранотряда с сожалением констатировал, что, хотя имеются программа и расписание индивидуальной подготовки, «а комсомолец если возьмет какую-либо книжку, то или в ней ничего не поймет, или читает, не вникая в самую сущность, навык в чтении отсутствует, следовательно, индивидуальная подготовка комсомольца немыслима, т. к. проходит впустую».
По результатам проверки партийной подготовки слабое усвоение материала программы показали 70 % коммунистов и 30 % — удовлетворительное, более сложная программа в группе другого уровня была усвоена слабо — 52,6 %, удовлетворительно — 36,8 % и хорошо — 10,6 % занимавшихся30.
Участники V делегатского собрания в селе Ухта обратили внимание на необходимость «военизации всей внешкольной работы» и привлечения к работе с книгой «пополненцев». «Имея в виду, что смысл существования армии заключается в подготовке к войне, а интересы пополнения... будут направлены на получение политических и общеобразовательных знаний, — записано в постановлении собрания. — Всю его внешкольную и партийную работу (кружки, группы, ядра) Ленинских уголков увязать с вопросами военных знаний и службы в погранохране и ОГПУ». Качество военного обучения красноармейцев, как видно из сообщений с мест, оставляло желать много лучшего: «Военные уголки оборудованы плохо»31. При объездах застав и проводившихся проверках было выявлено «наиболее слабое усвоение предметов географии, топографии и уставов»31.
В годы Гражданской войны строевые занятия с красноармейцами зачастую не проводились по понятным причинам плохого питания, отсутствия обуви, перегруженности личного состава несением нарядов. Однако и во второй половине 1920-х гг. в частях порой не было ни строевых занятий, ни специальной
32
литературы для теоретической подготовки по военному делу на заставах32. В распоряжении пограничников 3-й комендатуры Ухтинского погранотряда, располагавшейся в селе Вокнаволок и объединявшей четыре заставы, находились лишь четыре комплекта настольных игр, включая шашки, красноармейское лото, индийский бой и морской бой33.
В циркуляре Карельского обкома ВКП (б) и погранохраны Карелии от 20 мая 1925 г. отмечалось, что красноармейцы «под влиянием работы среди местного населения и общей настроенности комячейки на гражданский лад более интересовались политической учебой, нежели военной, и открыто выражают свою неприязнь к военному делу как совершенно не нужному им». Парторганизациям погранохраны предписывалось усилить внимание к вопросам военной учебы и повышению интереса красноармейцев к военным занятиям, поскольку «эта отрасль в воспитании красноармейца должна занять место наравне с политучебой и идти нога в ногу с ней», дополняя друг друга34.
Если кадровый комсостав мог уделять работе с красноармейцами в политкружках лишь по два часа в неделю, то армейские политработники находились в гораздо более тесном контакте с рядовыми военнослужащими, выполняя задачу «увязки политзанятий с делом воспитания красноармейца, не допуска, однако, выхолащивания политических моментов»35. Они отмечали случаи снижения требовательности командиров к собственной дисциплине, что неизбежно сказывалось на дисциплинированности подчиненных. Так, делегаты V делегатского собрания Ухтинского погранотряда говорили о том, что начальник одной из застав «утром после подъема своей койки не убирает, по его примеру красноармейцы делают то же самое. При таком отношении бойца не воспитаешь. Нужно быть, в первую очередь, дисциплинированным кадровому составу».
Тезисы о задачах партийной работы в погранохране ОГ ПУ ЛВО, датированные 1926 г., предписывали парторганизации, «принимая во внимание случаи упадочного настроения и самоубийства среди начальствующего состава», направить усилия на «улучшение внеслужебного быта начальства». Вся работа с беспартийными должна была иметь целью «создание здорового политико-морального состояния» и содействовать «пресечению явлений его нарушающих: пьянство, разгильдяйство, расхлябанность, самоубийства и т. д. и т. п.». Упоминание о суициде через запятую в перечне теневых сторон армейской повседневности достаточно показательно. «Как всякая система, сросшаяся с институтами идеологического воздействия, — отмечает петербургская исследовательница Н. Б. Лебина, — будь то церковь или её аналог в виде партийных органов, советское государство не могло оставаться безразличным к причинам, толкавшим людей на добровольную смерть, ибо стремилось управлять личностью во всех сферах: производственной, политической и даже интимной» [18 : 33].
По наблюдениям американского исследователя М. Хагена, средством, позволяющим понять цели и методы политического образования, становится выявление тех ценностей, которые с точки зрения политической элиты считаются необходимыми для усвоения военнослужащими [7]. Военная реформа М. В. Фрунзе 1924-1925 гг., призванная после кратковременной демилитаризации общества в период НЭПа восстановить утраченный высокий статус Красной армии и ее боеспособность в целом, положила начало военизации гражданского населения страны [14, 19].
В системе политической учебы красноармейцев с октября 1924 г. Политуправлением РККА (ПУР) были введены вместо прежнего политчаса ежедневные двухчасовые политзанятия, проводившиеся по четко разработанной двухлетней программе. Тремя главными столпами разработанной программы стали «милитаризация, советизация и интернационализация», среди которых первая занимала наиболее важное место [7].
Программа ставила целью добиться усвоения личным составом необходимого объема общественно-политических знаний. Несмотря на упрощения, продиктованные тогдашними общественными, политическими и культурными условиями, программа, по утверждению ее авторов, основывалась на лучших традициях научного марксизма и революционной практики. В течение всего первого года подготовки шло превращение вчерашнего призывника-крестьянина в советского бойца, имеющего ясное представление о Красной армии как «армии нового типа», её задачах, организации и истории. Вопросы политического образования связывались с чисто военной тематикой, а изучение двухгодичной программы подкреплялось милитаризацией всей повседневной деятельности36.
Военные события осени 1921 г. — зимы 1922 г. в Российской Карелии, ставшие частью «малой» Гражданской войны и одним из звеньев в цепи крестьянских восстаний в Советской России 1920-1922 гг., имели особенности, связанные с пограничным положением края и национальным составом населения37. В 1924 г. призыв лиц, достигших призывного возраста (1902 г. р.), в Карелии не производился, за исключением членов РКП (б). И хотя докладная записка республиканского ГПУ в обком партии отмечала «вполне доброжелательное отношение к Красной армии со стороны "туземного населения"»38, участие советских войск в подавлении восстания на севере Карелии на долгое время оставило след в отношении жителей приграничья к красноармейским частям и погранотрядам. В 1920-е гг. их встречали здесь
" 39
настороженно, а порой и открыто неприязненно39.
18 сентября 1925 г. советское правительство приняло Закон об обязательной военной службе. Однако граждане северных территорий Автономной Карельской ССР (АКССР) — Ухтинского района, Поросозерской, Ребольской, Ругозерской, Кимасозерской волостей Кемского уезда — как экономически слабых волостей, «пострадавших от бандитизма» во время вооруженного конфликта в Карелии зимой 1921-1922 гг., согласно постановлению Президиума карельского обкома от 20 мая 1923 г., были до 1926 г. освобождены «от отбывания воинской повинности» по политическим соображениям. В отношении граждан других территорий республики, освобожденных от призыва на пять лет, члены Президиума республиканского обкома партии А. Нуортева, Э. Гюллинг, И. Ярвисало и З. Денисов пришли к мнению, что «в дальнейшем от военной повинности их освобождать нет никакой необходимости, за исключением Кемского и Ухтинского уездов
40
и нескольких волостей»40.
В заключение следует отметить, что демобилизованные солдаты и матросы несли домой, в города и в деревню, в государственные институты губернского уровня, в органы управления на местах как компонент усвоенной ими военной культуры и свое отношение к политической власти, которое было выработано у них за время службы в армии и на флоте [20].
Нельзя не согласиться с исследователем [21 : 158] в том, что служба в армии способствовала повышению общеобразовательного уровня деревенской молодежи, особенно если принять во внимание её возросшую в 1920-е гг. тягу к обучению. Это становилось одним из стимулов к прохождению действительной службы наряду с желанием занять в обществе более высокое положение защитника Страны Советов, улучшить благосостояние собственное и своей семьи, а также получить возможность вступления в правящую партию и подготовки к военной карьере как респектабельной профессии послереволюционного политического строя.
Примечания
1 Об историографии и источниковой основе нашего исследования см.: Дубровская Е. Ю. Гражданская война и интервенция на Русском Севере: 1918-1920 годы в документах и памяти жителей Карелии // Человек и война в ХХ веке: мат-лы межвузов. науч.-практич. конф. (Тольятти, 2 июня 2007 г.). М.: РГГУ, 2007. С. 100-105; Дубровская Е. Ю. Повседневность в чрезвычайных обстоятельствах: революция 1917 года, Гражданская война и иностранная интервенция в общей памяти жителей Карелии // Труды Кольского научного центра РАН. Гуманитарные исследования. Вып. 6. 2014. № 6 (25). С. 131-140.
2 См., например: Афанасьева А. И. Великий Октябрь и становление советской культуры в Карелии. Петрозаводск, 1983; Афанасьева А. И. Бои за станцию Сегежа в 1919 г. // Из истории интервенции и гражданской войны в Карелии. Петрозаводск, 1960. С. 24-28; Афанасьева А. И. Организация добровольческих отрядов Красной Армии в Карелии // Там же. С. 13-23; Власова М. Н., Морозов К. А. Видлицкая операция 27 июня 1919 г. (в воспоминаниях) // Там же. С. 29-38; Морозов К. А. Онежская флотилия в годы войны и иностранной интервенции (1918-1920). Петрозаводск, 1961; Шумилов М. И. Партийные мобилизации в Красную Армию в Карелии (1918-1920 гг.) // Из истории интервенции... С. 3-12 и др.
3 Титов С. М. Бои на Онежском озере в 1919 г. (по материалам фондов НМРК) // Вестник Карельского краеведческого музея. Вып. 6. Петрозаводск: Карельский научный центр РАН, 2011. С. 80-84; Он же. К истории взаимоотношений командования морских и сухопутных сил Красной Армии в боях на Онежском озере в 1919 г. // Человек в истории: героическое и обыденное: мат-лы междунар. науч.-практич. конф., посвященной Году российской истории (Петрозаводск, 18-20 сентября 2012 г.). Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2012. С. 147-153; Он же. Командиры и комиссары Онежской флотилии (1918-1920) // Кортик: Флот. История. Люди. 2013. № 14. С. 97-105; Он же. Флотилия и дивизия. О боях на Ладожском и Онежском озерах в 1919 г. // Север. 2013. № 9-10. С. 166-176.
4 В боях за Советскую Карелию. Очерки и воспоминания. Л., 1932; В борьбе за власть Советов. Воспоминания участников борьбы за установление Советской власти в Карелии. Петрозаводск, 1957; За Советскую Карелию. 1918-1920. Воспоминания о гражданской войне. Петрозаводск, 1963.
5 РГА ВМФ. Ф. Р-124. П. 2. Д. 18. Л. 18-18 об.
6 НА РК. Ф. Р. 573. Оп. 1. Д. 25/227. Л. 14-22.
7 Чистиков А. Н. Тройка, семерка, туз... // Родина. 1994. № 12. С. 44-48.
8 РГА ВМФ, Ф. Р-124. Оп. 2. Д. 18. Л. 8.
9 НА РК. Ф. 629. Оп.1. Д. 4. Л. 53.
10 Там же. Л. 54-54 об.
11 Сикорский Е. А. «...Некоторые волости готовы на поголовный набор... » // Военно-исторический журнал. 1997. № 3. С. 82.
12 Карелия в период гражданской войны и иностранной интервенции. 1918-1920: сб. документов и материалов. Петрозаводск: Карельское книжное издательство,1964.С. 326.
13 НА РК. Ф. 382. Оп. 2. Д. 190. Л. 20.
14 Там же. Л. 26.
15 Там же. Л. 26 об.
16 Карелия в период гражданской войны и иностранной интервенции... С. 326.
17 См., например: Программа, принятая Всероссийским Советом по всеобщему военному обучению. Петрозаводск, 1918.
18 Дегтярев Л. Оборона страны и народное просвещение // Оборона страны и гражданская школа. М., 1927. С. 101-105.
19 См., например: Афанасьева А. И. Великий Октябрь... С. 49; Fitspatrik Sh. The Russian Revolution. Cambridge, 1982. 181 р.; Hagen M. Soldiers in the Proletarian Dictatorship: from defending Revolution to building Socialism // Russia in the Era of NEP: Explorations in Soviet Society and Culture. Indiana,1991. P. 156-173.
20 Неизвестная Карелия: документы спецорганов о жизни республики, 1921-1940 / под ред. В. Г. Макурова. Петрозаводск: КарНЦ РАН, 1997. С. 45.
21 НАРК Ф. Р-1187. Оп. 2. Д. 130. Л. 15; Д. 210. Л. 10.
22 Там же. Д. 210. Л. 9; Д. 130. Л. 21.
23 Там же. Д. 130. Л. 11.
24 Там же. Д. 210. Л. 10; Собрание узаконений и распоряжений рабочего и крестьянского правительства. 1923. № 39. Ст. 405; Карелия в период гражданской войны и иностранной интервенции... С. 57-58.
25 НАРК Ф. Р-1187. Д. 130. Л. 15.
26 НАРК Ф. Р-1187. Д. 130. Л. 12, 17.
27 Там же.
28 Для командного состава уже с 1924 г. вводился обязательный минимум общеобразовательных и обществоведческих знаний, рассчитанный на три года для среднего комсостава и на два года — для старшего. В постановлении агитационно-пропагандистского отдела ЦК РКП (б), принятом в 1927 г., указывалось, что все стороны жизни РККА должны быть пропитаны идеологией.
29 НАРК Ф. Р-1187. Д. 130. Л. 20.
30 Там же. Д. 120. Л. 5, 7.
31 Там же. Д. 210. Л. 9-10.
32 Там же. Д. 130. Л. 18; Ф. П-629. Оп. 1. Д. 4. Л. 28.
33 НАРК. Ф. П-1187. Оп. 2. Д. 130. Л. 18.
34 Там же. Л. 50.
35 Там же. Д. 206. Л. 36.
36 Партийно-политическая работа в Красной армии: Документы. 1921-1929. М., 1981. С. 315-324.
37 Этническая родственность карелов и финнов и обретение Финляндией независимости в декабре 1917 г. вызывали, с одной стороны, активизацию карельских сепаратистских настроений, а с другой — стремление правящих кругов Финляндии присоединить территорию Восточной (Российской) Карелии. См. об этом: Гусев К. В. К истории Карельского мятежа // Отечественная история. 1996. № 6. С. 77; Йокипии М. Восточная Карелия в период так называемых «племенных войн» 1918-1922 гг. // Прибалтийско-финские народы. Ювяскюля, 1995. С. 328; Килин Ю. М. Карелия в политике советского государства. 1921-1941 гг. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1999; Неизвестная Карелия: Документы спецорганов о жизни республики 1921-1940. Петрозаводск, 1997. С. 329; Lackman M. Jahvetti Moilanen — läskikapinan johtaja: Poliittinen elämäkerta (1881-1938). Oulu, 1993. S. 41-44.
38 Неизвестная Карелия... С. 55.
39 См., например, сводки политотдела Каррайона и военных частей за январь — май 1922 г.: НАРК. Ф. П-3. Оп. 1. Д. 63 и май — декабрь 1922 г. Там же. Д. 64. Л. 58, 60-62 и др.
40 НАРК. Ф. П-3. Оп. 1. Д. 216. Л. 76, 131.
Список сокращений
ГПУ — Государственное политическое управление
губЧК — губернская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем
НА КарНЦ РАН—Научный архив Карельского научного центра Российской академии наук
НАРК — Национальный архив Республики Карелия
ОГПУ ЛВО — Объединенное государственное политическое управление в Ленинградском военном округе
РГА ВМФ — Российский государственный архив Военно-морского флота
РККА — Рабоче-крестьянская Красная армия
РКП (б) — Российская коммунистическая партия большевиков
Список источников
1. Голдин В. И. Север России на пути к Гражданской войне: Попытки реформ. Революции. Международная интервенция. 1900 — лето 1918. Архангельск: САФУ, 2018. 619 с.
2. Голдин В. И. Север России в огне Гражданской войны. Иностранная интервенция и ее последствия. Август — декабрь 1918 г. Архангельск: Дапринт, 2021. 660 с.
3. Пушкарева Н. Л. История повседневности: предмет и методы // Социальная история. Ежегодник 2007. М.: РОССПЭН, 2008. С. 9-54.
4. Филимончик С. Н. Основные направления исторических исследований в Карелии (1917-2000) // Историческое краеведение в Карелии: учеб. пособие. Петрозаводск: Изд-во КГПА, 2012. С. 156-160.
5. Дубровская Е. Ю. Сергей Михайлович Титов (1958-2015) — исследователь военной истории Русского Севера // Труды Кольского научного центра РАН. Гуманитарные исследования. Вып. 15. 2018. № 11 (9). С. 138-144.
6. Шумилов М. И. Октябрь, интервенция и гражданская война на Европейском Севере России (Историографический очерк). Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 1992. 95 с.
7. Hagen M. Soldiers in the Proletarian Dictatorship: The Red Army and the Soviet Socialist State: 1917-1930. Ithaca; N. Y.: Cornell University Press, 1990. 369 p.
8. Булдаков В. П. Красная смута: Природа и последствия революционного насилия. М.: РОССПЭН, 1997. 376 с.
9. Дубровская Е. Ю., Кораблев Н. А. Карелия в годы Первой мировой войны: 1914-1918. СПб.: Нестор-История, 2017. 432 с.
10.Булдаков В. П., Леонтьева Т. Г. Война, породившая революцию: Россия, 19141917 гг. Тверской гос. ун-т. М.: Новый хронограф, 2015. 720 с.
11.Оликов С. Дезертирство в Красной Армии и борьба с ним. М., 1928. 128 с.
12.Хаген М. Армия и общество в 20-е годы // Военно-исторический журнал.1990. № 12. С. 53-60.
13.Hagen M. Civil-Military Relations and the Evolution of the Soviet Socialist State // Slavic Review. 1991. Summer. Р. 268-279.
14. Бочков Е. А. Когда на армии приходилось экономить... Экономические аспекты военного строительства в СССР в 20-е годы // Военно-исторический журнал. 1998. № 2. С. 2-7.
15.Дубровская Е. Ю. Российская революция 1917 года и Гражданская война в памяти населения Карелии. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2016. 110 с.
16.Илюха О. П., Шикалов Ю. Г. Карелия на страницах учебников финского языка 1920-1930-х годов: формирование идентичности советских школьников // Карелия на этнокультурной и политической карте России: мат-лы науч.-практич. конф., посвященной 90-летию Республики Карелия (Петрозаводск, 21 мая 2010 г.). Петрозаводск: Verso, 2010. С. 72-76.
17.Ващенко П. Ф., Рунов В. А. Военная реформа в СССР // Военно-исторический журнал. 1989. № 12. С. 33-40.
18. Лебина Н. Б. Теневые стороны жизни советского города в 1920-х-1930-х гг. // Вопросы истории. 1994. № 2. С. 33-42.
19. Добровольский В. С., Шпаков Г. Г. Военная подготовка в гражданских вузах в СССР в 1924-1944 гг. // Военно-исторический журнал. 2020. № 3. С. 40-45.
20. Ливенцев Д. В. Культурная жизнь моряков Балтийского флота в 1920-1921 гг. // Военно-исторический журнал. 2018. № 11. С. 64-65.
21.Hagen M. Soldiers in the Proletarian Dictatorship: from defending Revolution to building Socialism // Russia in the Era of NEP: Explorations in Soviet Society and Culture. Indiana, 1991. P. 156-173.
References
1. Goldin V. I. Sever Rossii naputi k Grazhdanskoj vojne: Popytki reform. Revolyucii. Mezhdunarodnaya intervenciya. 1900 — leto 1918 [North of Russia on the way to the Civil War: Attempts to reform. Revolutions. International intervention. 1900 — summer 1918]. Arhangel'sk, Severnyj (Arkticheskij) federal'nyj universitet, 2018, 619 p. (In Russ.).
2. Goldin V. I. Sever Rossii v ogne Grazhdanskoj vojny. Inostrannaya intervenciya i ee posledstviya. Avgust — dekabr' 1918 g. [North of Russia in the fire of the Civil War. Foreign intervention and its consequences. August — December 1918]. Arhangel'sk, Daprint, 2021, 660 p. (In Russ.).
3. Pushkareva N. L. Istoriya povsednevnosti: predmet i metody [History of everyday life: subject and methods]. Social'naya istoriya. Ezhegodnik [Social History. Yearbook 2007]. Moscow, Politicheskaya enciklopediya, 2008, pp. 9-54. (In Russ.).
4. Filimonchik S. N. Osnovnye napravleniya istoricheskih issledovanij v Karelii (19172000) [The main directions of historical research in Karelia (1917-2000)]. Istoricheskoe kraevedenie v Karelii [Historical local history in Karelia]. Petrozavodsk, Karel'skaya gosudarstvennaya pedagogicheskaya akademiya, 2012, pp. 156-160. (In Russ.).
5. Dubrovskaya E. Yu. Sergej Mihajlovich Titov (1958-2015) — issledovatel' voennoj istorii Russkogo Severa [Sergei Mikhailovich Titov (1958-2015) — researcher of the military history of the Russian North]. Trudy Kol'skogo nauchnogo centra RAN, Gumanitarnye issledovaniya [Proceedings of the Kola Scientific Center of the Russian Academy of Sciences. Humanitarian Research], 2018, issue 15, no. 11 (9), pp. 138-144. (In Russ.).
6. Shumilov M. I. Oktyabr', intervenciya i grazhdanskaya vojna na Evropejskom Severe Rossii (Istoriograficheskij ocherk) [October, intervention and Civil War in the European North of Russia (Historiographic essay)]. Petrozavodsk, Petrozavodskij gosudarstvennyj universitet, 1992, 95 p. (In Russ.).
7. Hagen M. Soldiers in the Proletarian Dictatorship: The Red Army and the Soviet Socialist State: 1917-1930. Ithaca, N. Y., Cornell University Press, 1990, 369 p.
8. Buldakov V. P. Krasnaya smuta: Priroda i posledstviya revolyucionnogo nasiliya [The Red Troubles: The Nature and Consequences of Revolutionary Violence]. Moscow, Politicheskaya enciklopediya, 1997, 376 p. (In Russ.).
9. Dubrovskaya E. Yu., Korablev N. A. Kareliya v gody Pervoj mirovoj vojny: 19141918 [Karelia during the First World War: 1914-1918]. Saint Petersburg, Nestor-Istoriya, 2017, 432 p. (In Russ.).
10.Buldakov V. P., Leont'eva T. G. Vojna, porodivshaya revolyuciyu: Rossiya, 19141917 gg. [The war that gave rise to revolution: Russia, 1914-1917]. Moscow, Novyj hronograf, 2015, 720 p. (In Russ.).
11.Olikov S. Dezertirstvo v Krasnoj Armii i bor'ba s nim [Desertion in the Red Army and the fight against it]. Moscow, 1928, 128 p. (In Russ.).
12.Hagen M. Armiya i obshchestvo v 20-e gody [Army and Society in the 1920s]. Voenno-istoricheskij zhurnal [Military Historical Journal], 1990, no. 12, pp. 53-60. (In Russ.).
13.Hagen M. Civil-Military Relations and the Evolution of the Soviet Socialist State. Slavic Review. 1991, Summer, pp. 268-279.
14. Bochkov E. A. Kogda na armii prihodilos' ekonomit'... Ekonomicheskie aspekty voennogo stroitel'stva v SSSR v 20-e gody [When you had to save money on the army... Economic aspects of military construction in the USSR in the 20s]. Voenno-istoricheskij zhurnal [Military Historical Journal], 1998, no. 2, pp. 2-7. (In Russ.).
15.Dubrovskaya E. Yu. Rossijskaya revolyuciya 1917 goda i Grazhdanskaya vojna v pamyati naseleniya Karelii [The Russian Revolution of 1917 and the Civil War in the Memory of the Population of Karelia]. Petrozavodsk, Izd-vo PetrGU, 2016, 110 p. (In Russ.).
16. Ilyuha O. P., Shikalov Yu. G. Kareliya na stranicah uchebnikov finskogo yazyka 1920-1930-h godov: formirovanie identichnosti sovetskih shkol'nikov [Karelia on the pages of Finnish language textbooks in the 1920s- 1930s: the formation of the identity of Soviet schoolchildren]. Kareliya na etnokul'turnoj i politicheskoj karte Rossii: materialy nauchno-prakticheskoj konferencii, posvyashchennoj 90-letiyu Respubliki Kareliya (Petrozavodsk, May 21, 2010) [Proceedings of the Scientific-Practical conference "Karelia on the Ethno-cultural and Political Map of Russia" dedicated to the 90th anniversary of the Republic of Karelia]. Petrozavodsk, Verso, 2010, pp. 72-76. (In Russ).
17.Vashchenko P. F., Runov V. A. Voennaya reforma v SSSR [Military reform in the USSR]. Voenno-istoricheskij zhurnal [Military Historical Journal], 1989, no. 12, pp. 33-40. (In Russ.).
18.Lebina N. B. Tenevye storony zhizni sovetskogo goroda v 1920-h-1930-h gg. [Shadow aspects of the life of the Soviet city in the 1920s-1930s.]. Voprosy istorii [Questions of History], 1994, no. 2, pp. 33-42. (In Russ.).
19.Dobrovol'skij V. S., Shpakov G. G. Voennaya podgotovka v grazhdanskih vuzah v SSSR v 1924-1944 gg. [Military training in civilian universities in the USSR in 1924-1944]. Voenno-istoricheskij zhurnal [Military Historical Journal], 2020, no. 3, pp. 40-45. (In Russ.).
20.Livencev D. V. Kul'turnaya zhizn' moryakov Baltijskogo flota v 1920-1921 gg. [Cultural life of the sailors of the Baltic Fleet in 1920-1921]. Voenno-istoricheskij zhurnal [Military Historical Journal], 2018, no. 11, pp. 64-65. (In Russ.).
21.Hagen M. Soldiers in the Proletarian Dictatorship: from defending Revolution to building Socialism. Russia in the Era of NEP: Explorations in Soviet Society and Culture. Indiana, 1991, pp. 156-173.
Информация об авторе
Е. Ю. Дубровская — кандидат исторических наук, старший научный сотрудник. Information about the author
E. Yu. Dubrovskaya — PhD (History), Senior Researcher.
Статья поступила в редакцию 11.03.2022; одобрена после рецензирования 25.03.2022; принята к публикации 19.04.2022.
The article was submitted 11.03.2022; approved after reviewing 25.03.2022; accepted for publication 19.04.2022.
