CC BY-NC-ND
32
ИСТОРИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ
Е.А. Архипова
ФОРМИРОВАНИЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ СТАРООБРЯДЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ В ТРУДАХ А.П. ЩАПОВА*
В статье исследуются взгляды А.П. Щапова (1831-1876) на предпринимательскую деятельность старообрядчества и ее место в формировании и распространении этого конфессионального движения. Формирование концепции А.П. Щапова рассматривается как процесс взаимодействия социально-политической практики, идеологической позиции историка, метода работы с источниками. Автор полагает, что А.П. Щапов модернизировал феномен старообрядчества XVП-XVШ вв.
Ключевые слова: А.П. Щапов, историческая концепция, идеология, старообрядчество, раскол, купечество, Министерство внутренних дел.
Проблема влияния настоящего на интерпретацию прошлого - одна из центральных проблем в изучении истории исторической науки. О чем бы историк ни писал, он так или иначе реагирует на вызовы своего времени. Вызовы времени применительно к историческому знанию можно условно разделить на внешние и внутренние. Внешние продиктованы злободневными проблемами общественной жизни, внутренние - теми задачами, которые ставит перед собой историк. Игнорирование любого из этих факторов заведомо сужает наше понимание процессов формирования исторической концепции. В работе Б. Кроче «Теория и история историографии» проблема влияния настоящего на интерпретацию прошло-
© Архипова Е.А., 2011
* Работа выполнена при финансовой поддержке ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 гг. по направлению «Исторические науки». Мепроприятие 1.2.2. Проект: «Переломные периоды в развитии русской историографии XVI-XXI вв. глазами молодых исследователей».
го снимается как таковая, поскольку для автора современность есть неотъемлемое внутреннее свойство истории. Б. Кроче подчеркивает, что «лишь интерес к настоящему способен подвигнуть нас на исследование фактов минувшего: они входят в нынешнюю жизнь и откликаются на нынешнее, а не былые интересы». Вместе с тем ученый отмечает, что история не имеет права на существование, если она не опирается на документ и на его критическое осмысление1. Это понимание природы исторического знания определяет такой подход к изучению историографии, который предполагает не только анализ исследовательских приемов историка, но и выявление актуальных проблем, волновавших его и его современников. Чтобы ответить на вопрос, как сформировалась та или иная историческая концепция, почему она была сформулирована именно так, а не иначе, следует рассмотреть ее не только в рамках академического дискурса, но во взаимосвязи с другими возможными дискурсами и существующей социальной практикой.
В литературе, посвященной А.П. Щапову и истории старообрядчества, уже давно стало общим местом утверждение об открытии им социально-политической природы старообрядчества. Однако мало кто из исследователей его творчества задумывался над вопросом о факторах, повлиявших на появление новой интерпретации этого исторического феномена. А.П. Щапова характеризовали как славянофила, демократа, народника, революционного демократа2. Но развешивание ярлыков мало давало для понимания созданной А.П. Щаповым новой концепции старообрядчества.
Что же касается центральной его работы «Русский раскол старообрядчества, рассматриваемый в связи с внутренним состоянием Русской Церкви и гражданственности в XVII веке и в первой половине XVIII. Опыт исторического исследования о причинах происхождения и распространения русского раскола» (1858, далее - «Русский раскол старообрядчества»), то в литературе вместо анализа этой монографии, ее источников, метода историка, повторялась идея о двойственности щаповской концепции раскола, впервые высказанная еще одним из авторов «Современника»3. Исключение составляет диссертация Е.А. Вишленковой, где не только показан процесс формирования и эволюция щаповской концепции раскола, но и дается анализ этой концепции в контексте общественно-политических дискуссий и развития исторической науки середины XIX в., причем большое внимание уделяется источниковой базе работ А.П. Щапова и характеру проделанного историком источниковедческого анализа. Подобный подход позволил исследовательнице прийти к заключению, что общественно-политические идеи демократически настроенной интеллигенции,
с одной стороны, и материалы правительственных экспедиций - с другой, предопределили появление новой социально-политической концепции раскола. Одной из главных заслуг А.П. Щапова, по мнению Е.А. Вишленковой, является то, что он первым среди историков выделил социально-экономические мотивы движения раскольников4. Однако автор не объяснила, почему именно в середине XIX в. стало возможным открытие экономической составляющей в феномене старообрядчества.
Экономическая активность старообрядцев является темой многих современных исследований по истории российского предпринимательства. Возникает вопрос: какова «археология» данной проблемы и как дискурс о старообрядческом предпринимательстве эволюционировал в зависимости от изменяющейся социально-политической практики. Не ставя перед собой задачу ответить на этот вопрос в целом, рассмотрим формирование экономического толкования старообрядчества в концепции А.П. Щапова.
Если в магистерской диссертации А.П. Щапов сосредоточил внимание на причинах возникновения раскола, то в монографии «Русский раскол старообрядчества» ученый обратился к вопросу о причинах распространения раскола в XVIII в. В главе «Внутреннее развитие раскольнической общины», которая, по всей видимости, была дописана для книги5, впервые появляются рассуждения об экономической составляющей старообрядческого движения.
Несмотря на разнообразие согласий и толков, старообрядчество предстает в работе А.П. Щапова как единое движение, противостоящее государству и Церкви и стремящееся к расширению сферы влияния, а в дальнейшем - к господству в России6. Такая интерпретация старообрядчества подразумевала и то, что оно стремится укрепить свою экономическую базу. Старообрядцы не просто завлекали в свои сети богатых купцов, они создавали «свой внутренний, торговый, коммерческий союз». Активность старообрядцев в промышленности А.П. Щапов объясняет, с одной стороны, стремлением задобрить правительство мнимым усердием к общественному благу, с другой стороны, желанием обеспечить свое положение и усилить свою общину. Промышленность и торговля позволяли раскольничьим общинам получать значительные средства для дачи взяток чиновникам7. В этой трактовке экономическая деятельность старообрядцев не имела самостоятельного значения, а подчинялась задачам сохранения общины.
Характеризуя источники средств и пути распространения раскола, А.П. Щапов отмечает, что старообрядцы успешно использовали местные географические условия, особенно северного и северо-восточного регионов Европейской России. Труднодоступность защи-
щала старообрядческие центры от правительственного контроля. Малопригодная для сельского хозяйства, но имеющая многочисленные торговые пути местность создавала условия для развития торговли и ремесел. Прямым следствием такого уклада жизни была чрезвычайная мобильность населения, которая, в частности, проявилась в появлении особого типа торговцев - ходебщиков или офеней, нередко выступавших в роли распространителей вероучения. «В первой половине XVIII в., - пишет А.П. Щапов, - очень часто было, что эти ходебщики, с одной стороны, сами где-нибудь во время странствования заражались расколом, с другой стороны -расколоучители представлялись такими офенями и ходебщиками, а иногда и действительно были ими, и таким образом странствовали по России с проповедью о расколе»8. Финансовое давление властей также не подрывало основ жизни старообрядцев. напротив, платя двойной оклад, представители древнего благочестия были освобождены от прочих повинностей, в том числе рекрутской. Обобщая свои наблюдения, ученый приходит к парадоксальному на первый взгляд выводу, что положение гонимых не мешало, а скорее способствовало обогащению старообрядцев. Пытаясь найти причины распространения раскола, историк видит одну из них в экономических успехах приверженцев старой веры. Богатые раскольники, которые доминировали во многих отраслях торговли и промышленности, особенно во второй половине XVIII в. Бедняки нанимались к богатым раскольникам в работники, продавали им свои произведения, а чтобы пользоваться доступными старообрядцам выгодами, соглашались на раскол. В качестве примеров распространения старообрядчества с помощью экономических механизмов А.П. Щапов приводит фабрики московского региона и уральские железоделательные заводы9. Так что не страстная проповедь, а именно деньги склоняли многих в старообрядчество.
Однако высказывания А.П. Щапова о хозяйственной активности старообрядцев недостаточно аргументированны. Доказательства заменяются риторикой и отрывочными сведениями, почерпнутыми из случайных источников. так, например, утверждение о том, что уже во второй половине XVII в. купцы-старообрядцы представляли многочисленную группу, опирается, в сущности, только на «Виноград Российский» С. Денисова10. Пытаясь объяснить наличие большого числа купцов-старообрядцев, А.П. Щапов прибегает к умозрительным конструкциям, в основе которых лежит его главная идея о социально-политических корнях раскола: «Купцы и крестьяне всего более страдали от чиновников в период распространения раскола: потому в купцах и крестьянах всего более заметна доныне раскольническая злоба против начальства. Поэтому основателей
раскольнических сект, после беглых попов, дьяконов и дьячков, всего более было из купцов и поселян»11. Не подкрепленным фактами остается тезис о том, что в результате либеральной политики Екатерины II в Нижегородской губернии старообрядцы «прибрали в свои руки местную издельную промышленность и торговлю»12. Из рассуждений А.П. Щапова и приводимых им фактов неясно, насколько велика была купеческая прослойка в старообрядчестве и какова была доля старообрядческого капитала в общероссийском масштабе. Впрочем, ученый и не ставит перед собой таких вопросов. Ему важнее, скорее, обозначить тенденцию.
Идеологическая составляющая доминирует и в других работах А.П. Щапова, посвященных расколу. История России в представлении А.П. Щапова движется противостоянием двух начал, государственного и народного. И если государственное начало олицетворяет собой деспотизм, централизм, насилие, то народное, напротив, -демократизм, федерализм и свободу. Бинарность этой концепции переносится на конкретные исторические явления. Так, в работе о бегунах мы встречаем следующее высказывание: «Купец, своим потовым трудом наживший капиталец, из крестьян записавшийся в купцы, в гильдию, кругом испытывавший придирчивое обиратель-ство, сверх пошлин, придирчивое насильственное закрытие лавок, торга, безгласный в шестигласной думе, раб гильдии и чиновничества, до освобождения купечества от рекрутства долженствовавший за себя поставить рекрута, терпевший от начальников и военнослужащих чинов ругательства, побои и проч., купец этот записывался в бегуны мирские жиловые и становился сам покровителем, пристанодержателем странствующих бегунов, помощником их пропаганды»13. Купец, ущемляемый существующей государственной системой, не имеет другого выбора как стать членом секты, которая представляет собой свободное демократическое сообщество.
Обращение к экономическим сюжетам не было характерно для исследователей раскола, работавших в 50-60-е гг. XIX в. Объяснение особой позиции А.П. Щапова следует искать как в политических убеждениях ученого, так и в особенностях его характера. Н.Я. Аристов характеризует А.П. Щапова как настоящего печальника о русском народе, способного иногда в порыве чувствительности расплакаться о забитом и угнетенном крестьянстве14. Однако тот же мемуарист отмечает, что внимание к вопросам современности стало проявляться в исследованиях историка только тогда, когда стало известно о неизбежном освобождении крестьян и других преобра-зованиях15. Именно в начале 60-х гг. А.П. Щапов начинает в противовес историко-юридической школе разрабатывать «народную» концепцию русской истории, так называемую земско-областную
теорию, в центре внимания которой оказывается не только система самоуправления, но и экономический быт народа. А.П. Щапов стремился найти исторические объяснения так волновавшего его тяжелого положения народа. но в силу специфики самого предмета эти поиски не могли ограничиться только политической сферой, вынуждая ученого обратиться к экономическим основам жизни народа.
Существовал и еще один фактор, заставивший А.П. Щапова обратиться к экономической основе старообрядчества. Этим фактором были результаты исследований раскола, проводившиеся в 40-50-е гг. под эгидой Министерства внутренних дел.
При министре Л.А. Перовском изучение раскола было поставлено на широкую ногу. В 1846 г. Н.И. Надеждиным и И.П. Липранди была разработана программа по составлению новой истории раскола. Работу предполагалось разделить на три части: историческую, догматическую и статистическую. историческая часть заключалась в выявлении документов, связанных с расколом, и составлении соответствующих выписок. Планировалось разобрать не только текущие дела и дела, находившиеся в архиве МВД, но и документы, находившиеся в архиве Синода и Сената, в Государственном архиве, в ведении Министерства иностранных дел, архивы генерал-аудиторов по военному и морскому министерствам, архив управления Горных дел при Министерстве финансов. В рамках догматической части исследования Н.И. Надеждин и И.П. Липранди предлагали собрать сочинения раскольников. Для этого необходимо было все поступавшие в Департамент общих дел Министерства внутренних дел рукописи и книги передавать в редакцию журнала министерства, где они должны были описываться и храниться. Также предполагалось приобретать материалы у частных собирателей и самих раскольников. Что же касается статистической части, то признавалось, что источники по этому разделу отсутствуют и предстоит произвести секретные исследования в местах проживания раскольников16. Обобщающий труд на основе этих материалов написан не был ни при Л.А. Перовском, ни при Д.Г. Бибикове и С.С. Ланском, однако ряд статей по истории раскола был написан и опубликован17.
Напротив, статистическая часть программы была проработана плохо. Н.И. Надеждин отмечал, что более всего сложностей возникает именно с описанием современного положения раскола: для этого пока нет источников, поэтому их необходимо создавать непосредственным наблюдением18. Конечно, в распоряжении министерства были некоторые материалы, но их нельзя было считать надежными. Отчеты губернаторов готовились некачественно: городские и уездные полицейские управления, пишет П.И. Мельни-
ков, придерживались цифр за предыдущий год, постепенно их убавляя. Епархиальные донесения о числе раскольников также были далеки от реального положения дел. Приходские причты, так же как и исправники, придерживались цифр прошлого года, поскольку не были заинтересованы в выявлении точного количества раскольников. Это только усложнило бы их жизнь, возбуждая недовольство вышестоящего начальства19. Таким образом, остро чувствовалась необходимость разобраться, что же действительно происходит с расколом на местах.
В 40-е гг. Л.А. Перовский, помимо «кабинетного» изучения раскола, инициировал новую практику, которая заключалась в привлечении к исследованию специально назначенных для этой цели чиновников. Последние направлялись в различные губернии как исключительно для изучения раскола, так и в связи с другими поручениями20.
В 1850 г. министр представил Николаю I особую записку о расколе, в которой указал на незнание правительством точного количества раскольников. Император, прочитав записку, приказал придумать средства, которые позволили бы собрать верные сведения о числе раскольников, хотя бы в некоторых губерниях21.
Для исполнения этого поручения в 1852 г. были назначены чиновники МВД: коллежский советник П.И. Мельников, коллежский асессор Л.И. Арнольди, надворный советник П.А. Брянчани-нов и статский советник И.С. Синицын, возглавившие статистические экспедиции в Нижегородской, Костромской и Ярославской губерниях.
Та же практика изучения раскола была продолжена и при следующем министре - Д.Г. Бибикове. География исследований была расширена до 35 губерний. В Санкт-Петербургской, Московской, Новгородской, Ярославской, Костромской, Нижегородской, Казанской, Симбирской и Саратовской губерниях проведением исследований руководили специально назначенные чиновники МВД. В остальных регионах проведение исследований было поручено генерал-губернаторам и губернаторам22.
В Департаменте общих дел МВД были разработаны инструкции чиновникам и губернаторам, которые Д.Г. Бибиков подписал в 1853 г. Составителям отчетов предписывалось выяснить численность раскольников и основные места их проживания, нанести эти поселения на карту и указать их расположение относительно дорог и судоходных рек, определить сословный состав раскольников и их распределение по толкам и согласиям, установить, какое количество раскольников находится в отлучке, в течение какого срока и по каким надобностям, собрать подробные сведения о существующих
скитах и молельнях. Важнейшим был вопрос о нравственном состоянии раскола, который трактовался широко и включал не только духовную жизнь раскольников, но и их занятия. Особое внимание должно было быть уделено лидерам раскола: следовало собрать подробные сведения о характере каждого из них, его средствах и связях, а также высказать соображения относительно тех мер воздействия, которые могли быть применены в отношении них. Наконец, чиновники должны были высказать свое мнение относительно эффективности действий светских и духовных властей против раскола23. Таким образом, исследования призваны были не только показать действительное количество раскольников на территории Российской империи и основные места их расселения, но и охарактеризовать различные сферы их жизни. Главное же, что стремилось понять правительство, - насколько его политика в отношении раскольников эффективна, почему раскол до сих пор существует и что надо предпринять, чтобы его уничтожить.
Поскольку живучесть раскола в значительной степени определялась экономическим потенциалом старообрядцев, то вопросам экономики в отчетах чиновников МВД отводилось одно из важнейших мест.
Все составители отчетов сходятся во мнении, что старообрядцы располагают внушительными финансовыми средствами24, да и вообще гораздо зажиточнее основного православного населения25. Причину экономического благополучия раскольников чиновники усматривали не столько в том, что староверы были практически не подвержены таким порокам русского народа, как лень и пьянство, сколько в особой организации старообрядческих общин, выполнявших функции страхового и кредитного учреждения26. Констатируя склонность старообрядцев к торговой и промышленной деятельности, П.И. Мельников и П.А. Брянчанинов даже выявили зависимость между промышленным развитием региона и степенью распространения на его территории раскола27. При этом П.И. Мельников, в отличие от своих коллег, не ограничился констатацией экономической активности старообрядцев, но и попытался это свойство объяснить: по его мнению, только торговля и промышленность, предполагавшие подвижный образ жизни, позволяли сторонникам древнего благочестия поддерживать связь со своими единоверца-ми28. Эти наблюдения заставляли чиновников сделать вывод, что наличие крупных капиталов и системы взаимопомощи в старообрядческих общинах являлись наиболее эффективным средством пропаганды раскола.
Еще одним немаловажным фактором стабильности старообрядчества признавалось взяточничество местных светских и духовных властей. Вместо того чтобы противодействовать распространению
раскола, они превратили его в источник постоянных доходов29. Чиновники МВД приходили к неутешительным для правительства выводам: любые, даже самые строгие меры против раскола будут обречены на неудачу, пока чиновники не перестанут заниматься взяточничеством, а раскольники не лишатся своих капиталов.
Исследования, проведенные чиновниками МВД в 40-50-е гг. XIX в., открыли социальный и экономический аспекты современного им старообрядчества. Они показали, что старообрядческие согласия представляли собой уже не только и не столько сообщества единоверцев, сколько экономически независимые социальные структуры, что учитывалось в политике государства. 10 июня 1853 г. Николаем I было утверждено положение «О ненаграждении раскольников знаками отличия и почетными титулами и о принятии их в гильдии на временном праве»30. Согласно положению все предъявители купеческих капиталов должны были предоставить удостоверения о принадлежности к православию или единоверию. В качестве доказательств принимались выписки из метрических или исповедных книг, свидетельство священника о присоединении к Русской Православной или Единоверческой Церквам. Если такие свидетельства не предоставлялись, то выдавались торговые свидетельства «на временном праве». Получавшие такие свидетельства переходили в разряд мещан: они имели право осуществлять торговлю, но при этом лишались всех личных прав и преимуществ купеческого сословия31. Представляется, что подобные меры были продиктованы результатами исследований.
Несмотря на то что отчеты были предназначены исключительно для служебного пользования, один из них, а именно отчет П.И. Мельникова «О современном состоянии раскола в Нижегородской губернии», стал известен некоторым слушателям Казанской духовной академии, среди которых был и А.П. Щапов. Составленный в 1854 г., этот отчет был передан министром внутренних дел Д.Г. Бибиковым на рассмотрение казанскому архиепископу Григорию, который в свою очередь летом 1856 г. ознакомил с документом ректора академии Агафангела. Ректор поручил нескольким студентам разделить отчет между собой и переписать32. В дальнейшем распространение отчета среди студентов стало причиной конфликта. П.И. Мельников обвинил преподавателей и студентов Казанской академии в том, что они использовали его отчет и отчеты других чиновников МВД при написании статей, опубликованных в журнале «Православный Собеседник». Обвинения в плагиате коснулись и А.П. Щапова, который, как считал П.И. Мельников, составил книгу преимущественно из данных, заимствованных (безо всяких ссылок) из подготовленных чиновниками отчетов33.
Упреки П.И. Мельникова были справедливы только отчасти. Книга «Русский раскол старообрядчества» была расширенным и дополненным вариантом магистерской диссертации А.П. Щапова. Представляется, что отчеты, наряду с другими источниками, использовались только для третьей части исследования, озаглавленной «Внутреннее развитие раскольнической общины».
Вместе с тем воздействие отчета П.И. Мельникова на формирование взглядов А.П. Щапова несомненно. Почерпнутые из документа сведения использовались для описания хозяйственной деятельности старообрядцев в Нижегородской губернии: «В Нижегородской губернии до 20-х гг. XVIII в. раскольники занимали лучшие для промышленности и торговли места, в числе 86 000 душ. Потом, хотя и уменьшилось это число до 5 000 душ вследствие употребляемых против них мер правительства и особенно епископа нижегородского Питирима, но со второй половины XVIII в. они опять заняли лучшие торговые и промышленные места Нижегородской губернии. Заняв, по обеим сторонам, берега Волги, на пространстве 265 верст, и берега Оки, на пространстве 170 верст, в числе более 46 000 душ, - раскольники завладели судоходством по этим рекам, местною торговлею и издельною промышленностью, каковы: судостроение, деланье посуды, прядение льна и т. п., и важнейшими пунктами нижегородской торговли и промышленности, каковы: Городец в Балахнинском уезде, главнейшая пристань верхового нижегородского судоходства по Волге, откуда вверх по Волге отправляются хлеб и другие запасы, а вниз - разные лесные изделия, куда раскольники саратовские зимою привозят огромный запас соленой рыбы для местного потребления и дальнейшего развоза по разным верхневолжским губерниям, где, одним словом, значительно развита торговая и промышленная деятельность; Горбатов, торговый уездный город с прядильными заводами; знаменитые торговые и промышленные села Павлово, Лысково и другие. Кроме того, раскольники заняли все главнейшие торговые дороги, идущие по Нижегородской губернии в окружные губернии: по торговым дорогам их ныне живет более 64 000 душ»34. Этот фрагмент представляет собой сокращенный вариант одного из разделов написанного П.И. Мельниковым отчета35. Более того, приведенные А.П. Щаповым цифры - это несколько округленные цифры из текста П.И. Мельникова36. Таким образом, обвинения в адрес А.П. Щапова имели под собой реальные основания.
Однако более важным является то, что А.П. Щапов апологетически воспринял сведения, касающиеся социально-экономической деятельности старообрядцев. Он укоренил в историографии тезисы о большем трудолюбии и хозяйственности раскольников по сравнению с православными; о наличии у староверов значительных
финансовых средств; о привлекательности раскола для желающих улучшить свое материальное положение, о заинтересованности местных властей в сохранении раскола. Главным же, что объединяло А.П. Щапова и П.И. Мельникова, был априорный взгляд на старообрядчество как единое сообщество, противостоящее государству. Расходились они лишь в оценке: если первый, занимая демократическую позицию, оценивал старообрядчество положительно, то второй, напротив, отрицательно.
Использование материалов о современном состоянии старообрядчества определенным образом повлияло на конструируемое историком прошлое. Результаты статистических и этнографических исследований, указывавшие на особое место, занимаемое старообрядцами в промышленности и торговле России в середине XIX в., были перенесены Щаповым на более ранние периоды. Представляется, что именно поэтому в «Русском расколе старообрядчества» говорится о существовании множества старообрядческих купцов уже во второй половине XVII в. и о том, что со второй половины XVIII в. богатые раскольники, по мнению историка, захватили многие отрасли торговли и промышленности в различных регионах страны37. Современные исследования, в частности статья Н.В. Козловой, позволяют сказать, что А.П. Щапов безусловно преувеличивал число купцов-старообрядцев в конце XVII - начале XVIII в.38
В исторических построениях А.П. Щапова идеологический дискурс взял верх как над характером изложения, так и над системой аргументации. В связи с этим, ученый отказался от анализа источников и не использовал инструментарий современной ему исторической науки. Многие элементы образа старообрядчества XVII-XVIII вв., созданного в трудах А.П. Щапова, навеяны историку наблюдениями над раскольниками XIX в.
Примечания
Кроче Б. Теория и история историографии. М., 1998. С. 9-10. Маджаров А.С. Изучение творчества А.П. Щапова в отечественной историографии XIX-XX вв. Иркутск, 1994.
Аристов Н.Я. Афанасий Прокофьевич Щапов. Жизнь и сочинения. СПб., 1883. С. 46; Лучинский Г.А. Афанасий Прокофьевич Щапов: Биогр. очерк // Щапов А.П. Соч.: В 3 т. СПб., 1908. Т. 3. С. XXV-XXVII; Козьмин Н.Н. Афанасий Прокопьевич Щапов, его жизнь и деятельность (По поводу 25-ти летия со дня смерти). Иркутск, 1902. С. 17; Научитель М.В. Жизнь и деятельность Афанасия Прокофьевича Щапова (1831-1876 гг.). Иркутск, 1958. С. 10-12.
3
4 Вишленкова Е.А. Проблема церковного раскола в трудах А.П. Щапова. Дис. ... канд. ист. наук. Казань, 1991. А.С. Маджаров обратил внимание на теоретико-методологический аспект формирования концепции А.П. Щапова и влияние на нее философии Гегеля (Маджаров А.С. Афанасий Прокопьевич Щапов: история жизни (1831-1876) и жизнь «истории». Иркутск, 2005. С. 55-67).
5 Мы не можем говорить об этом с полной уверенностью, т. к. магистерская диссертация А.П. Щапова не сохранилась, в «Православном Собеседнике» была опубликована только часть его работы.
6 Щапов А.П. Русский раскол старообрядчества, рассматриваемый в связи с внутренним состоянием Русской Церкви и гражданственности в XVII веке и в первой половине XVIII. Опыт исторического исследования о причинах происхождения и распространения русского раскола // Щапов А.П. Соч.: В 3 т. СПб., 1906. Т. 1. С. 314-315.
7 Там же. С. 315-317, 320.
8 Там же. С. 301.
9 Там же. С. 316, 319.
10 Там же. С. 286, 293, 300.
11 Там же. С. 439.
12 Там же. С. 317.
Он же. Земство и раскол II. Бегуны // Щапов А.П. Соч.: В 3 т. СПб., 1906. Т. 1. С. 550.
Аристов Н.Я. Указ. соч. С. 39.
15 Там же. С. 30.
16 РГИА. Ф. 1473. Оп. 1. Д. 69. Л. 1-3; один из вариантов программы Н.И. На-деждина, в которой отдельно выделялась еще и юридическая часть; см.: План «Полного собрания сведений, относящихся к расколам и раскольникам», предоставленный Н.И. Надеждиным бывшему министру внутренних дел графу Л.А. Перовскому // Братское слово. 1876. Кн. 1. С. 118-138.
17 ОР РНБ. Ф. 775. Д. 2336. Л. 64-64об.; Варадинов Н. История министерства внутренних дел. СПб., 1863. Кн. 8. С. 470-471, 524-526.
18 ОР РНБ. Ф. 775. Д. 2336. Л. 32об.
19 Мельников П.И. Счисление раскольников // Русский вестник. 1868. Т. 73. № 2. С. 415-420.
Варадинов Н. Указ. соч. С. 445-446, 458-470.
21 Мельников П.И. Указ соч. С. 422-424.
22 Там же. С. 424-427, 430-431.
23 РГИА. Ф. 1284. Оп. 208. Д. 116а. Л. 3-5об.; Д. 115а. Л. 1-5об. Аксаков И.С. Краткая записка о странниках и бегунах // Отчего так нелегко живется в России? М., 2002. С. 893; РГИА. Ф. 1284. Оп. 208. Д. 480-в. Л. 4об-5, 6об-7.
Мельников П.И. Отчет о современном состоянии раскола в Нижегородской губернии // Действия Нижегородской губернской ученой архивной комиссии. Н. Новгород, 1910. Т. IX. В память П.И. Мельникова (Андрея Печерского).
13
14
20
24
25
28 29
30
31
32
34
35
36
37
38
С. 259-260, 272; Синицын И.С. О расколе в Ярославской губернии // Сборник правительственных сведений о раскольниках. Лондон, 1862. Вып. 4. С. 165; Липранди И.П. Краткое обозрение существующих в России расколов, ересей и сект // Сборник правительственных сведений о раскольниках. Лондон, 1861. Вып. 2. С. 155-156.
Мельников П.И. Отчет о современном состоянии раскола. С. 251-252, 285; Синицын И.С. Указ. соч. С. 147-148.
Мельников П.И. Отчет о современном состоянии раскола. С. 282; Из дневника надворного советника Брянчанинова, по исследованиям раскольников в Костромской губернии // Сборник правительственных сведений о раскольниках. Лондон, 1861. Вып. 2. С. 25.
Мельников П.И. Отчет о современном состоянии раскола. С. 282. Записка с.с. И.С. Синицына // Сборник правительственных сведений о раскольниках. Лондон, 1862. Вып. 4. С. 51-52; Из дневника коллежского асессора Арнольди, по исследованиям раскольников в Костромской губернии // Сборник правительственных сведений о раскольниках. Лондон, 1861. Вып. 2. С. 20-22; Мельников П.И. Отчет о современном состоянии раскола. С. 95, 250-251, 277.
Собрание постановлений по части раскола. СПб., 1858. С. 596-597. РГИА. Ф. 1284. Оп. 28. Д. 117а. Л.1-1об, 6об.
Знаменский П.И. История Казанской духовной академии за первый (дореформенный) период ее существования (1842-1870 годы). Казань, 1892. Вып. 2. С. 379.
Мельников П.И. Письма о расколе. СПб., 1862. С. 2; Он же. Счисление раскольников. С. 429.
Щапов А.П. Русский раскол старообрядчества. С. 321. Мельников П.И. Отчет о современном состоянии раскола. С. 15-55. П.И. Мельников указывает, что в 1719 г. в пределах Нижегородской епархии проживало 86 тысяч раскольников, не уточняя при этом их сословный статус и занятия. После 1737 г. их количество сократилось до 5 тысяч человек (Мельников П.И. Отчет о современном состоянии раскола. С. 6-7). Количество раскольников, проживающих по берегам Оки и Волги, согласно П.И. Мельникову, составляло 46 166, вдоль дорог - 63 179 (Там же. С. 16, 53). Щапов А.П. Русский раскол старообрядчества. С. 319.
Козлова Н.В. Купцы-старообрядцы в городах Европейской России в середине XVIII века // Отечественная история. 1999. № 4. С. 3-14.
