CC BY-NC-ND
57
А.М. Пашков
А.С. ПРУГАВИН: ОТ РЕВОЛЮЦИОННЫХ КРУЖКОВ ДО ИЗУЧЕНИЯ СТАРООБРЯДЧЕСТВА
(1869-1881 гг.)
Статья посвящена становлению научных интересов известного исследователя старообрядчества А.С. Пругавина (1850-1920). Уроженец Архангельска, в 1869-1871 гг. он учился в Москве, за участие в студенческих революционных кружках был выслан и в 1872-1873 гг. жил в Кеми. Там Пругавин был поражен, что почти все местное население принадлежало к старообрядцам. После освобождения из ссылки Пругавин начал активно изучать старообрядчество. В 1879-1881 гг. он опубликовал несколько работ о старообрядцах в газетах «Неделя» и «Голос» и журнале «Русская мысль». Пругавин считал старообрядцев массовым оппозиционным народным движением, но не сразу понял, что это консервативное движение.
Ключевые слова: А.С. Пругавин, старообрядчество, народничество, историография, Архангельская губерния, Русский Север.
Крупным исследователем старообрядчества на Русском Севере был Александр Степанович Пругавин (1850-1920)1. Он родился в Архангельске и был старшим сыном смотрителя (затем инспектора) народных училищ Архангельской губернии. По воспоминаниям самого Пругавина, его отец «с увлечением работал на поприще народного образования целых 45 лет» и по общему убеждению «создал здесь (на севере) школу современного типа». Юность Пругавина совпала с периодом общественного подъема 1860-х годов.
В сентябре 1869 г. по окончании архангельской гимназии Пру-гавин поступил на учебу в Петровскую земледельческую и лесную академию в Москве, но проучился там всего четыре семестра, так как был выслан на родину «за участие в студенческой истории», т. е. известном «деле Нечаева». Среди привлеченных к дознанию по нечаевскому делу «по подозрению в знании о тайном обществе»
© Пашков А.М., 2010
был и Пругавин. В мае 1871 г. судебное преследование в его отношении было прекращено за недостатком улик, и по делу нечаевцев он выступал в качестве свидетеля. Уже в середине 1870-х годов он стоял во главе революционного кружка студентов Петровской академии, вел пропаганду среди служителей Академии, активно участвовал в деятельности общества «Самообразование и практическая деятельность», где был членом издательской комиссии и отдела распространения.
К этому же времени относится и начало литературной деятельности Пругавина. В июне 1870 г. он обратился с письмом к Н.А. Некрасову, в котором сообщал, что задумал написать повесть о борьбе с голодом в северных губерниях России в 1868 г. и даже написал первую главу. Повесть «От слов к делу» была основана на реальных событиях. Когда северные губернии, писал Пругавин, «постиг голод, г-жа Вильяшева устроила в городе Пинеге даровые обеды, мастерские, лечебницу и школу для пострадавших от голода крестьян». Предприятие было закрыто губернатором на том основании, что оно возникло без разрешения местной администрации и что люди, имевшие к нему отношение (Христофоров и Война-ральский), находились под надзором полиции. Муж Вильяшевой, мировой посредник, был переведен в Онегу, а ссыльные - в Шенкурск. «Вот это-то дело, - писал Пругавин Некрасову, - сильно занимавшее меня и кажущееся мне очень характеристичным, я и задумал рассказать в повести. Я близко стоял к нему, знал его главных деятелей, поэтому смелее приступаю к выполнению своего желания». Вместе с письмом Пругавин отправил Некрасову отрывок из своей повести «В дороге», который, по его словам, «довольно полно» характеризовал «положение крестьян северных губерний во время голода». Однако отрывок не дошел до адресата, видимо, он был изъят полицией2.
Таким образом, на формирование революционного мировоззрения Пругавина большое воздействие оказали бедствия северного крестьянства во время голода 1868-1869 гг. и знакомство со ссыльными. Из письма следует, что он был знаком со студентом Московского университета П.И. Войнаральским3, высланным в 1862 г. из Москвы за участие в студенческих волнениях и отбывавшим в 1862-1868 гг. ссылку на севере. Другой ссыльный, А.Х. Христофоров, студент Казанского университета, был исключен оттуда в 1861 г. за участие в студенческих волнениях и выслан в Саратов, а затем, в 1864 г., в Архангельскую губернию4. Круг знакомств Пругавина в годы его юности позволяет сделать вывод, что он приехал в 1869 г. на учебу в Петровскую земледельческую и лесную академию уже будучи убежденным революционером.
В апреле 1871 г. Пругавина задержали во время обыска на одной из квартир, исключили из Академии и распоряжением министра внутренних дел от 18 апреля 1871 г. за распространение нелегальной литературы, устройство «противозаконных сходок» и принадлежность к тайному обществу выслали под надзор полиции с мая 1871 г. сначала в Шенкурск, позднее в Архангельск, а затем за ведение антиправительственной пропаганды среди местных семинаристов - в Кемь. Вероятно, к этому времени относится его воспоминание о том, что ему «однажды пришлось пройти по этапу от Петербурга до Архангельска с партией арестантов». Пругавин вспоминал, что поводом к высылке послужила первая в его жизни корреспонденция, опубликованная в газете «Новое время» (1872. № 40), в которой говорилось «о печальном положении народного образования на севере и особенно о жалком состоянии архангельской духовной семинарии». Именно в Кеми началось его знакомство со старообрядчеством. Позднее Пругавин писал: «Здесь [в Архангельской губернии. - А. П.] мне пришлось прожить несколько лет в разных городах, между прочим в Кеми, который по справедливости может считаться главным центром поморского раскола, почти все постоянное население этого города состоит из старообрядцев-беспоповцев. Горя желанием сойтись с народом, изучить его нужды, стремления и запросы, я не мог, разумеется, не обратить внимания на раскол, который в жизни крайнего севера с давнего времени играет весьма важную роль, оказывая огромное влияние на весь склад и строй народной жизни. Живя в Кеми, Архангельске и других городах крайнего севера, я имел полную возможность лично знакомиться с представителями разных сект, бывать на их собраниях и собеседованиях, посещать их скиты, изучать различные рукописи, распространенные в их среде и т. д.».
В Кеми Пругавин находился до января 1873 г., а оттуда по распоряжению министра внутренних дел был переведен по болезни под надзор полиции в Воронеж. По прибытии в Воронеж Пруга-вин организовал революционный кружок и продолжал вести антиправительственную пропаганду, за что в конце 1873 г. был перемещен в город Коротояк, где поступил на службу в земскую управу. В 1873-1874 гг. он находился в переписке со многими деятелями «хождения в народ». По просьбе отца распоряжением министра внутренних дел Пругавин снова был перемещен под надзор полиции в Архангельскую губернию. С 20 августа 1877 г. его опять «водворили» в Архангельске, где он поступил на службу делопроизводителем в местное воинское присутствие. К этому времени относится его первая заметка, посвященная старообрядчеству, «Знаем ли мы раскол?» которая была опубликована под многозначитель-
ным псевдонимом Борецкий в газете «Неделя»5, издании либерально-народнического направления в 1880-е годы Распоряжением министра внутренних дел от 4 февраля 1879 г. Пругавин был освобожден от надзора.
В 1879 г. началась активная деятельность Пругавина по изучению старообрядчества: «Я немедленно же воспользовался свободой и отправился в Петербург, чтобы занятиями в тамошних библиотеках пополнить пробелы моего образования и затем возможно полнее ознакомиться с литературою вопроса о расколе и сектантстве». Одновременно Пругавин продолжал публиковать в столичных газетах свои корреспонденции о состоянии старообрядчества в Архангельской губернии. В газете «Неделя» была помещена его заметка «Староверческие скиты»6, в которой на примере Выгов-ских и Топозерского скитов анализировались роль и значение старообрядческих скитов, описывалось их разорение в начале 1850-х годов. Подробно он рассказал и о разгроме Амбургского старообрядческого скита в 47 верстах от Архангельска, который считался «одним из древнейших в этом крае». Ему удалось опубликовать заметки об этом происшествии в газетах «Неделя» и «Голос»7. Для Пругавина изучение старообрядчества переплеталось с активной защитой старообрядцев от произвола местных властей. Сам он писал позднее: «Как раз около этого времени в Архангельской губернии был произведен разгром нескольких старообрядческих скитов, сопровождавшийся возмутительными сценами насилия и произвола местных низших властей. Об этом я напечатал ряд писем в "Голосе" и "Неделе"».
Другой причиной появления газетных публикаций Пругавина о старообрядцах стало его стремление сформировать общественное мнение и повлиять на принятие готовившихся тогда правительственных решений о старообрядцах. Сам автор объяснял причину их появления так: «В обществе и печати в это время циркулировало множество слухов о том, что в правительственных сферах вырабатываются правила, имеющие целью дать разные облегчения старообрядцам и последователям некоторых других менее вредных сект. Эти слухи и толки в связи с появившимися известиями о преследованиях и притеснениях старообрядцев и сектантов заставили меня написать ряд статей по поводу общественного положения последователей различных сект в России. Статьи эти были напечатаны в "Голосе" в течение 1879, 1880 и 1881 годов».
В ноябре 1879 г. в газете «Голос» была напечатана анонимная корреспонденция из Архангельска8, присланная, вероятно, Пруга-виным. Это можно заключить из того, что его собственная статья, появившаяся вслед за анонимной, являлась ее расширенной вер-
сией и была написана теми же фразами и оборотами и в той же тональности9. В статье давалась высокая оценка значения старообрядчества в истории русского народа и роли Севера в истории старообрядчества. Пругавин предложил программу «собирания сведений о характере и распространении раскола» из 39 пунктов. Однако, как сообщал автор корреспонденции, «статистический комитет, не входя ни в какие рассуждения, отклонил эту программу, и автору ее остались совершенно неизвестными мотивы неприятия его записки».
Таким образом, начало активной работы Пругавина по изучению раскола относится к 1879 г., когда он был освобожден от полицейского надзора. Инициатива Пругавина по изучению старообрядчества носила оппозиционную направленность и именно поэтому не была поддержана архангельским статистическим комитетом. Недоверие чиновников вызывала и личность самого Пругавина, еще недавно присланного в Архангельск по этапу в ссылку под надзор полиции.
Потерпев неудачу в Архангельске, Пругавин решил выехать в Петербург, чтобы предложить свою программу на рассмотрение императорского Русского географического общества (далее -ИРГО). Его выступление «О необходимости и способах всестороннего изучения русского сектантства» было прочитано на заседании Этнографического отделения ИРГО 30 апреля 1880 г.10 и получило большой общественный резонанс. Известно, что поддержку Пруга-вину в его изысканиях оказал секретарь отделения этнографии ИРГО В.Н. Майнов11, который сам был автором работ о старообрядчестве12. Пругавин отмечал, что его «проект программы для собирания сведений о современном состоянии русского раскола или сектантства» отделение этнографии встретило «сочувственно», и было принято решение отпечатать его и разослать всем членам этнографического отдела и «знатокам раскола», чтобы они «доставили в общество свои замечания и заключения по поводу этого проекта». Заметки об этом выступлении поместили многие газеты13. Вскоре программа Пругавина была опубликована в журнале «Русская мысль»14.
Расширенная «Программа для собирания сведений о русском расколе или сектантстве» состояла из семи разделов. Первый раздел «Общий характер сект и распространенность их в изучаемом районе» состоял из 12 вопросов, второй «Догматическая сторона сектантских учений» - из 19 вопросов. В третьем разделе «Внутренний строй сектантских общин в связи с их экономическим бытом» (30 вопросов) есть примечание, что «в Архангельской губернии почти все скиты, из числа сохранившихся до настоящего
времени, служат теперь чем-то вроде богаделен, где находят приют больные, престарелые, хворые и т. д.». Пругавин зафиксировал, что старообрядческие скиты на Севере в тот период играли роль мирских богаделен, а само старообрядчество стремительно старело.
Четвертый раздел программы Пругавина «Семейный и домашний быт сектантов» состоит из 120 вопросов и содержит информацию, полученную автором от И.А. Протопопова: «...среди беспоповцев, живущих в Архангельской губернии, в Койденской волости Мезенского уезда... можно встретить огромные дома в 10-12 окон, населенные несколькими многолюдными родственными семьями, мирно уживающимися под одною крышею».
В пятом разделе «Умственное и нравственное развитие сектантов» (15 вопросов) приведены личные наблюдения Пругавина над жизнью и бытом северных старообрядцев: «В Кемском уезде Архангельской губернии нам удалось наблюдать, что местные старообрядцы до сих пор отказываются отдавать в школы своих детей, пока последние обязывались слушать в них Закон Божий наравне с православными. Но как только дети старообрядцев были избавлены от посещения уроков Закона Божия, они немедленно же начали в большом количестве посещать школы».
Шестой раздел «Отношение сектантов к правительству, духовенству и остальному населению. Взаимные отношения различных сект между собою» содержал 17 вопросов и был наиболее неприемлемым для духовных и светских властей. В этом разделе содержались сведения о низком авторитете православного духовенства среди крестьянского населения северной России: «В северных и северо-восточных губерниях чрезвычайно распространены, например, следующие пословицы: "не бежим церкви, а бежим священников", "попят многие, а попов мало", "церковь не в бревнах, а в ребрах", "поп что ни говорит, а все в карман глядит"».
Последний, седьмой, раздел тоже был посвящен острой социальной проблематике - «Борьба с сектантством. Миссионерство. Единоверие» (16 вопросов). Пругавин отметил, что усиление влияния старообрядчества происходит в период тяжелых бедствий: «Известный голод 1867 г., постигший весь север России, чрезвычайно много способствовал развитию раскола, это факт, который подтверждают как местные миссионеры и священники, так и вообще все лица, имевшие случай делать наблюдения над состоянием местного сектантства». Таким образом, к началу 1880 г. интерес Пругавина к изучению старообрядчества не только уже сформировался, но и дал первые результаты.
После выступления на заседании Этнографического отделения ИРГО осенью 1880 г. Пругавин выступил на эту же тему на заседа-
нии Этнографического отдела Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии (далее - ОЛЕАЭ) при Московском университете, прочитал реферат «О значении раскола сектантства и о необходимости тщательного изучения этого вопроса». Это общество также выразило готовность заняться сбором сведений о состоянии «раскола». Выступление Пругавина в ОЛЕАЭ также было замечено газетами15.
Старообрядчество интересовало Пругавина как массовое народное движение, оппозиционное существующему строю. Эти взгляды Пругавина основывались на народнической идеологии с ее идеями служения народу и прежде всего крестьянству, защите его интересов, демократизмом, социалистическими иллюзиями и социальным освобождением. Не случайно, что кроме Пругавина многие видные народники были авторами работ о старообрядчестве (Н.А. Щапов16, Н.А. Аристов17, Я.В. Абрамов18, В.В. Андреев19 и др.). Так, в 1881 г. появилась работа быстро эволюционировавшего к либеральному народничеству И. И. Каблица (под псевдонимом И. Юзов) «Русские дисседенты. Староверы и духовные христиане»20.
В 1880 г. в Москве возник новый либерально-народнический журнал «Русская мысль». В конце 1880 г. редактор журнала С.А. Юрьев пригласил к сотрудничеству в нем Пругавина, который сразу показал себя деятельным сотрудником и поместил в журнале ряд статей о расколе и сектантстве. Пругавин писал в автобиографии: «Выясняя в этих статьях значение раскола в русской народной жизни, я старался доказать, что чрезвычайная разнородность основных элементов, вызывающих и поддерживающих раскол, составляет главную причину, почему вопрос о сектантстве не может быть обсуждаем отдельно, сам по себе, без отношения его к другим наиболее важным и давно наболевшим вопросам нашей общественной жизни. Я доказывал, что вопрос о расколе тесно, органически связывается не только с вопросами, касающимися церкви, духовенства и школы, но также и со всеми теми вопросами нашего общественного быта, которые относятся до правового и экономического положения народа».
Первой в этой серии стала статья «Значение сектантства в русской народной жизни»21. По словам Пругавина, несмотря на усилия славянофилов, «духовная, нравственная жизнь народа оставалась и, страшно сказать! - остается до сих пор столь же мало известною, как и сто лет назад...». Наибольшим пробелом Пруга-вин считал изучение раскола. В свое понимание термина «раскол» Пругавин вкладывал несколько иной смысл, чем современные ему церковные авторы: «...под словом раскол мы разумеем совокупность всех вообще религиозно-бытовых протестов и разномыслий
русского народа». Поэтому он включал в раскол не только старообрядчество, но и различные секты, как мистического (хлысты, скопцы и проч.), так и рационалистического (молокане, духоборы, штундисты и др.) направления.
По мнению Пругавина «раскол» был продуктом, «выработанным историческим ходом русской народной жизни», и вместе с крестьянской поземельной общиной являлся «наиболее ярким и выразительным явлением исторической жизни русского народа», а в области культуры «самым ярким явлением умственной, нравственной, интеллектуальной жизни нашего народа». В области «умственной жизни» русского народа заслуга «раскола» состоит в том, что богословские споры будили мысль, заставляли отказаться от бессознательного и механического отношения к церковным догматам. А пробудившееся сознание заставляло пересмотреть и многие другие стороны жизни, включая социальные и бытовые вопросы. В «расколе» Пругавин увидел смесь чисто религиозных и социально-общественных представлений.
Причины существования и развития «раскола» Пругавин видел не только в деятельности церкви, духовенства и школы, а в целом в «общественном положении народа», а именно в его «правовом и экономическом положении». Он считал, что именно от разрешения этих вопросов зависит «усиление или ослабление раскола», и видел прямую связь между состоянием «раскола» и существованием таких институтов, как паспортная система, подушная подать и т. д.
Для обоснования своих идей Пругавин цитировал работы А.П. Щапова22, А. Гакстгаузена23 и Н.И. Костомарова24. Опираясь на эти исследования и на собственные наблюдения, Пругавин рисовал впечатляющую картину влияния «раскола» на многие стороны жизни народа: «Под влиянием раскола складывается и развивается семейная домашняя жизнь многомиллионной массы сектантского населения; под его влиянием устанавливаются и регулируются взаимные отношения членов семьи между собою, привычки, взгляды, наклонности, верования».
В понимании причин возникновения «раскола» Пругавин был близок к А.П. Щапову и В.В. Андрееву, в его формулировках причин «раскола» чувствуется риторика народнических публицистов: «Народ встал за старину, потому что там, в этой старине, он видел волю и простор, там не давили его ни подушными данями, на паспортами, ни чрезмерными рекрутскими наборами».
Делая вывод о негативном отношении старообрядцев к православной церкви как государственному учреждению и к духовенству как чиновникам, Пругавин приводил также данные различных источников («Записка» И.С. Аксакова25, материалы из сборника
В.И. Кельсиева26 и др.). Таким же негативным было отношение старообрядцев к казенной школе и к подавленным правительственным контролем учителям. Все это заставляло народ в своих духовных исканиях идти в «раскол».
В ответ на жестокие репрессии против старообрядцев, как писал Пругавин, те объявили власть антихристовой и перестали за нее молиться. Вопрос о судьбе важнейшего старообрядческого догмата о немолении за царя Пругавин подробно разбирает со ссылкой на работы таких «обличителей раскола», как генерал И.П. Липранди27 и профессор Московской духовной академии Н.И. Субботин. При этом, опираясь на тенденциозно подобранные данные этих обличителей, он впадал в ошибку, считая, что идея немоления за царя окрепла в последние десятилетия, охватив даже поповцев. Но при этом он все же отмечал, что за царя молятся «по преимуществу купцы», а немоления придерживаются крестьяне.
В этой статье Пругавин показал свое понимание раскола как самодеятельного, вышедшего из народной среды массового движения, т. е. показал социальные основы раскола. Он считал раскол реакцией народа на усиление влияния государства на церковь и церкви на прихожан. Из этого делался вывод, что старообрядцы относились к церкви как к государственному учреждению, а к духовенству - как к чиновникам. Помимо социальной направленности раскола Пругавин выделяет бытовые черты старообрядчества, а именно его влияние на семью. В статье отмечаются солидарность старообрядцев, «которой нет у православных», и их более высокий уровень благосостояния также по сравнению с приверженцами официального православия. Таким образом, в рассматриваемой статье Пругавин показывал старообрядчество как социальное и бытовое явление в жизни народа и как протест народа против подчинения православной церкви государству.
Следующая статья «Раскол и его исследователи»28 развивала идеи, изложенные в первой. Пругавин еще раз подтвердил свою идею о большой роли старообрядчества «в народной жизни», имея в виду русский народ: «Необычайная поразительная живучесть раскола, его огромное, повсеместное распространение среди народа и непрерывное возникновение все новых и новых сект ясно свидетельствует о значении его в народной жизни». При этом он тут же отметил, что «наши сведения о расколе крайне отрывочны, не точны, не полны» и ни власти, ни духовенство, ни интеллигенция не знают как современного состояния, так и «истории религиозно-бытовых движений русского народа». Он подробно характеризовал издания, посвященные старообрядчеству, отмечая их устарелость, тенденциозность и спекулятивность.
Второй раздел статьи был посвящен подробному анализу материалов «статистических экспедиций» по изучению старообрядчества, проведенных Министерством внутренних дел в 1852 г. Их значение Пругавин видел в том, что «записки» и «отчеты о современном состоянии раскола», созданные по итогам этих обследований, во-первых, определяли политику властей в отношении старообрядцев вплоть до 1870-х годов, а во-вторых, считались образцом такого рода исследований по их «серьезности и капитальности».
Оценивая научный уровень этих сочинений, Пругавин писал: «Все их исследования имеют целью запугать правительство антигосударственными, чуть ли не революционными стремлениями раскола». Из этого Пругавин делает вывод, что «исследователи раскола совсем не знали народа, не умели говорить с ним, совсем не понимали его речи». Из всех исследователей, односторонний подход которых заставил правительство с 1853 г. «смотреть на раскольников как на заговорщиков», Пругавин выделяет двух, чьи работы носили более объективный характер, - П.П. Мельникова и И.С. Аксакова29.
Для Пругавина изучение старообрядчества было формой изучения народа, народного характера для более успешного служения народу и установления прочных связей революционной интеллигенции и наиболее активной и оппозиционно настроенной части народа. Показательно также, что в своих призывах к изучению старообрядчества Пругавин использовал название революционного романа Н.Г. Чернышевского «Что делать?».
Основным методом изучения старообрядчества Пругавин считал экспедиции в места расселения старообрядцев и личное общение исследователей со старообрядцами. В качестве примера успешности этого метода он привел свой опыт изучения старообрядцев: «В течение одного лета мне удалось перезнакомиться со многими представителями всех сект, распространенных в губернии; с некоторыми из них я сошелся настолько близко, что они охотно показывали мне все свои рукописи, книги, возили меня в скиты, водили в молельни и хотя, как иноверцу и "церковнику", не позволяли присутствовать в моленных во время богослужения; но охотно разрешали находиться в это время в соседних сенцах, откуда можно было слышать и видеть все, что происходило в моленных». Таким образом, опыт изучения старообрядцев Архангельской губернии широко использовался Пругавиным при создании рассматриваемой статьи, посвященной итогам и методам изучения старообрядчества в целом.
Выступлением на заседаниях двух известных научных обществ и публикацией в первых номерах «Русской мысли» двух больших
статей и «Программы для собирания сведений о русском расколе или сектантстве» Пругавин заявил о себе как о деятельном исследователе раскола с позиций народничества. Его выступления и публикации имели шумную известность, встретили положительные отклики и критические отзывы.
Значение деятельности Пругавина по изучению старообрядчества состоит в том, что, будучи по своим убеждениям народником, он отнесся к изучению старообрядцев не как к «казенной надобности», к заданию начальства изучить старообрядцев, чтобы было легче их «искоренить», а с симпатией и живым научным интересом, с личной потребностью разобраться в этом сложном и непонятном для образованного интеллигента явлении. Этот подход сформировал и основной метод, которым он пользовался для своих исследований, - экспедиционный. В процессе своей исследовательской работы Пругавин проделал сложную идейную эволюцию от участия в тайных народнических кружках в 1870-е годы до участия в гражданской войне в Сибири в 1918-1920 гг. на стороне Белой армии.
Итак, на рубеже 1870-1880-х годов ссыльный революционер Пругавин, пораженный большой численностью, религиозной и политической оппозиционностью и своеобразным бытовым укладом старообрядцев на Русском Севере, решил посвятить свою жизнь изучению старообрядчества как социального, религиозного и бытового явления. Условия революционной ситуации рубежа 1870-1880-х годов и ослабление цензуры в тот период позволили ему развернуть активную деятельность и опубликовать в столичных либеральных и либерально-народнических изданиях ряд статей программного характера, посвященных изучению старообрядчества.
Примечания
Биографические сведения об А.С. Пругавине см.: Деятели революционного движения в России. М., 1931. Т. 2. Вып. 3. С. 1276-1277 (сообщ. В.Д. Бонч-Бруевич); Русские ведомости. 1863-1913: Сб. ст. М., 1913. Отд. 2. С. 141- 142; Характерный документ // Былое. 1907. № 9. С. 277; Апетекман О.В. Московские революционные кружки. А.С. Пругавин на заре своей деятельности // Русское прошлое. Пг.; М., 1923. Т. 1. С. 43-57; Санакина Т.А. Пругавин Александр Степанович // Поморская энциклопедия. Архангельск, 2001. Т. 1. С. 333; Бокова В.М, Мясников А.Г. Пругавин Александр Степанович // Русские писатели. 1801-1917: Биогр. словарь. М., 2007. Т. 5. С. 165-167 и др. Кошелев Я. В Петербург, Некрасову // Правда Севера. 1974. 12 янв.
2
10
3 Богина Л.С., Кириченко Т.М. Революционер-народник П.И. Войнаральский. М., 1987.
4 Порох И.В. История в человеке. Саратов, 1971.
5 Борецкий А.С. Знаем ли мы раскол? // Неделя. 1877. № 49-50.
6 Пругавин А.С. Староверческие скиты (по поводу одного частного случая) // Неделя. 1879. № 38.
7 Архангельский уезд, 24-е февраля (корреспонденция «Голоса») // Голос. 1880. № 64.
8 Архангельск, 22 октября (корреспонденция «Голоса») // Голос. 1879. № 305.
9 Пругавин А. Изучение раскола // Голос. 1880. № 51. Пругавин А. О необходимости и способах всестороннего изучения русского сектантства // Известия ИРГО. 1880. Вып. 3 (записка, читанная в заседании Этнографического отделения ИРГО 30 апреля 1880 г.).
11 Мельникова Е.В. Майнов Владимир Николаевич // Русские писатели. 18011917: Биогр. словарь. М., 1994. Т. 3. С. 466-467.
12 Майнов В.Н. Поездка в Обонежье и Корелу. СПб., 1887; Он же. Мертвый городок // Исторический вестник. 1880. № 11. С. 525-546; Он же. Живые покойники // Там же. 1881. № 12. С. 747-772.
13 Голос. 1880. № 121; Молва. 1880. № 120; Новое время. 1880. № 1504; Берег. 1880. № 47; С.-Петербургские ведомости. 1880. № 120.
14 Пругавин А.С. Программа для собирания сведений о русском расколе или сектантстве // Русская мысль. 1881. № 3. 2-я паг. С. 23-42 (отд. изд.: М., 1881).
15 Отчет о заседании Этнографического отдела Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, в котором А.С. Пругавиным был прочитан реферат о значении раскола сектантства и о необходимости тщательного изучения этого вопроса // Русский курьер. 1880. № 342; То же // Русские ведомости. 1880. № 319.
16 Щапов А.П. Русский раскол старообрядства... Казань, 1859; Он же. Земство и раскол. СПб., 1862.
17 Аристов Н.А. Устройство раскольнических общин // Библиотека для чтения. 1863. № 7. C. 1-32.
18 Абрамов Я.В. Выговские пионеры // Отечественные записки. 1884. Т. 3. С. 89126; № 4. С. 347-383.
19 Андреев В.В. Раскол и его значение в народной жизни. СПб., 1870.
20 Юзов И. Русские диссиденты. Староверы и духовные христиане. СПб., 1881.
21 Пругавин А.С. Значение сектантства в русской народной жизни // Русская мысль. 1881. № 1. С. 301-363.
22 Щапов А.П. Русский раскол старообрядства... Казань, 1859.
23 Гакстгаузен А. Исследования внутренних отношений народной жизни. М., 1870. Т. 1.
24 Костомаров Н.И. История раскола у раскольников // Вестник Европы. 1871. № 4. С. 469-536. Переизд.: Костомаров Н.И. Раскол. М., 1994. С. 265-326.
25 Аксаков И.С. Записка // Русский архив. 1866. № 4.
26 Сборник правительственных сведений о раскольниках / Сост. В.И. Кельсиев. Лондон, 1860-1862. Вып. 1-4.
27 Липранди И.П. Краткое обозрение русских расколов, ересей и сект. М., 1870.
28 Пругавин А.С. Раскол и его исследователи // Русская мысль. 1881. № 2. С. 332-357.
29 Смирнов С.В. И.С. Аксаков и ярославское краеведение // Славянофильство и современность. СПб., 1994. С. 252-260.
