CC BY
0
ЭО!: 10.34680/2411-7951.2024.2(53).283-290 УДК 808.1
Ларионова М. Ч.
ФОЛЬКЛОРНЫЙ ПРИЕМ В ЛИТЕРАТУРЕ: ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ПАРАЛЛЕЛИЗМ
Аннотация. Психологический параллелизм, прием, основанный на сопоставлении картин из жизни природы и человека, сложился в фольклоре, но оказался продуктивным и в авторском творчестве. Это демонстрирует непрерывность национальной культурной традиции и более широкие сюжетно-изобразительные возможности литературы по сравнению с фольклором. Из всех видов психологического параллелизма, описанных еще А.Н. Веселовским, в русской поэзии XIX века чаще всего встречаются двучленный и одночленный параллелизм. Основным способом образования одночленного параллелизма служит символ. Структура и семантика психологического параллелизма в прозе показана на примере рассказов А.П. Чехова. Анализ литературного материала показал, что в нем широко представлены двучленный и отрицательный параллелизм. Пейзаж у Чехова является не просто композиционным приемом, но содержательным элементом, что важно для более точной передачи испытываемых героиней чувств и эмоций. Явления природы напрямую связаны с каждым из героев. Прием играет не декоративную, а функциональную роль и выявляет связь писателя с национальной традицией.
Ключевые слова: психологический параллелизм, традиция, лирика, проза, Чехов
Для цитирования: Ларионова М. Ч. Фольклорный прием в литературе: психологический параллелизм // Ученые записки НовГУ. 2024. 2(53). 283-290. ЭО!: 10.34680/2411-7951.2024.2(53).283-290
В современной филологической науке под параллелизмом понимают «тождественное или сходное расположение элементов речи в смежных частях текста, которые, соотносясь, создают единый поэтический образ» [Литературная энциклопедия терминов и понятий, 2001, с. 718]. Психологический параллелизм является более узкой формой простого параллелизма: это художественный прием, основанный на сопоставлении картин из жизни природы и человека и характерный, как принято думать, в основном для народной поэзии: песен, баллад, частушек.
Однако психологический параллелизм принадлежит не только фольклору. Как и многие фольклорные приемы, он перешел в литературу, при этом расширив свою структуру и функции. Это, с одной стороны, демонстрирует непрерывность национальной культурной традиции, взаимодействие фольклора и литературы как двух подсистем одной метасистемы - русской художественной словесности [Медриш, 1980, с. 11], а с другой - более широкие сюжетно-изобразительные возможности литературы по сравнению с фольклором.
Объектом специального изучения психологический параллелизм стал в книге А. Н. Веселовского «Историческая поэтика» [Веселовский, 1989]. Самым простым и исходным типом ученый считал двучленный параллелизм: картина из человеческой жизни уподобляется картине из жизни природы. Из двучленного параллелизма, по Веселовскому, образовались остальные его формы. Многочленный параллелизм подразумевает не одну, а несколько параллелей из жизни природы. Отрицательный -противопоставляет картину природы картине человеческой жизни. Самой сложной формой является одночленный параллелизм, где представлена только картина природы, а параллель из человеческой жизни подразумевается. Следовательно, синтаксическое оформление приема перестает действовать, то есть утрачиваются главные его формальные показатели, и параллелизм сближается с тропами, главным
Специальность ВАК: 5.9.1 ГРНТИ 17.07.31
образом с символом и метафорой.
Более поздние авторы [Баевский, 1977, 2011; Есин, 1988; Бройтман, 2004; Ярхо, 2006] опирались на эту работу А. Н. Веселовского. Так, В. С. Баевский показал продуктивность психологического параллелизма в поэзии Б. Пастернака [Баевский, 2011]. А. В. Кубасов рассмотрел окказиональную форму психологического параллелизма в сказочной прозе С. Д. Кржижановского [Кубасов, 2019].
Анализ литературного материала показал, что в поэзии далеко не все формы психологического параллелизма оказались продуктивными. Например, в русской поэзии XIX века часто встречается двучленный или отрицательный параллелизм. Так, ярким примером отрицательного параллелизма является отрывок из поэмы Н. Некрасова «Мороз, красный нос»:
Не ветер бушует над бором, Не с гор побежали ручьи -Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои [Некрасов, 1982, с. 77].
А стихотворение М. Ю. Лермонтова «Листок» - пример классического двучленного параллелизма:
Дубовый листок оторвался от ветки родимой И в степь укатился, жестокою бурей гонимый; Засох и увял он от холода, зноя и горя И вот наконец докатился до Черного моря [Лермонтов, 1979, с. 487].
В этом стихотворении представлен не рассказ о наступлении холодной осени и «дубовый листок» не только элемент живой природы. Эта лирическая ситуация развивается в двух строфах стихотворения. Однако в третьей строфе появляется новый герой - «странник», который говорит о себе: «я бедный листочек дубовый...». Так пожелтевший дубовый листок соотносится с потерявшим жизненные ориентиры странником, природный план с человеческим.
Одночленный параллелизм, как его понимал А.Н. Веселовский, представлен, например, в «Парусе» М.Ю. Лермонтова. Здесь нет выраженной аналогии с человеческой жизнью, однако в сознании читателя она подразумевается. В «Исторической поэтике» А.Н. Веселовский привел такой пример этой формы:
Слала зоря до мсяца: Ой, мсяце, товарищу, Не заходь же ти рашй мене, Изiйдемо обое разом,
Осв1тимо небо и землю... [Веселовский, 1989, с. 138]
«Привычка к известным сопоставлениям, - пишет ученый, - подскажет вместо месяца и звезды - жениха и невесту» [Веселовский, 1989, с. 138]. С народной поэзией проще: там действительно существует «привычка к известным сопоставлениям» и
V» —.V»
носитель традиции понимает, кто подразумевается под зарей и месяцем. В авторской поэзии необходимы подсказки, например, олицетворения. У Лермонтова парус «ищет», «кинул», «просит» и т.д. Но этого явно не достаточно. Стихотворений с оживлением, очеловечиванием природы много - это один из самых распространенных поэтических приемов. Возможно, здесь надо говорить не только о
284
структуре параллелизма, но и о способах его образования. В случаях с другими формами важнейшим способом образования служит параллелизм синтаксический: ручьи побежали - Мороз обходит («Мороз, Красный нос» Н. А. Некрасова), фонтан клубится и дробится - человеческую мысль стремит и мятет («Фонтан» Ф. И. Тютчева). Как и писал А. Н. Веселовский, это «сопоставление субъекта и объекта по категории движения» [Веселовский, 1989, с. 101].
Основным способом образования одночленного параллелизма (прием), как нам представляется, служит символ (троп). Символ, «образ, отсутствующий (в своем прямом смысле) в реальности, созданной автором, и служащий ему только для живописания другого образа» [Ярхо, 2006, с. 221], включается в структуру одночленного параллелизма, но в других формах его природа размывается, поскольку в нем нет необходимости - вторая часть параллели поясняет первую, оставляет ее целиком в мире природы. Другим важным способом являются метафора и метонимия, «фигуры переноса», «вводящие символ» [Ярхо, 2006, с. 221]. Так отношения этих тропов рассматривают многие ученые, например, К. Тарановский назвал символами «метафоры и метонимии, нагруженные каким-нибудь абстрактным смыслом» [Тарановский, 2000, с. 319].
Мы не будем сейчас решать этот непростой теоретический вопрос. Но очевидно, что увидеть в стихотворении одночленный параллелизм можно, только если увидеть в нем символ. Лермонтовский парус означает самого себя, то есть парус в море, но и человека, странствующего в море жизни.
В авторском творчестве психологический параллелизм вышел за пределы лирики и обнаруживается в прозе. Покажем это на примерах рассказов А. П. Чехова. Ученые уже писали, что «соответственно со своими общими принципами, Чехов приходит к формам скрытого обращения к народно-поэтической стихии» и «стремится как бы растворить принципы фольклора в своем повествовании - строгом, лаконичном, нейтральном» [Роговская, 1974, с. 330]. О принципах поэтики народной лирической песни в произведениях А. П. Чехова писал и Д. Н. Медриш, известный исследователь отношений устной и письменной традиций, один из авторов энциклопедии «А. П. Чехов». Он выявил и охарактеризовал «лирическую ситуацию» в рассказах писателя, восходящую к народной песне, показал сходство сюжетно-композиционных основ чеховской прозы и народной песни, обратил внимание на сходство чеховского и фольклорного символа [Медриш, 1980].
Сам Чехов, не по-научному, а по-писательски, размышлял о параллелизме природной и человеческой жизни: «Вся энергия художника должна быть обращена на две силы: человек и природа. С одной стороны, физическая слабость, нервность, ранняя половая зрелось, страстная жажда жизни и правды, мечты о широкой, как степь деятельности, беспокойный анализ, бедность знаний рядом с широким полетом мысли; с другой — необъятная равнина, суровый климат, суровый народ со своей тяжёлой, холодной историей, татарщина, чиновничество, бедность, невежество, сырость столиц, славянская апатия и проч. Русская жизнь бьет русского человека так, что мокрого места не остается, бьет на манер тысячепудового камня. В З<ападной> Е<вропе> люди погибают оттого, что жить тесно и душно, у нас же оттого, что жить просторно. Простора так много, что маленькому человечку нет сил ориентироваться.» [Чехов, 1975, с. 190].
О природе в творчестве писателя, о ее функциях, роли в структуре и композиции произведения и так далее написано уже много. Однако не всегда учитывается тот факт, что между героем и природой выстраиваются различные по форме отношения. Внутреннее состояние персонажа воссоздается не прямо, а «прикрепляется» к картинам природы, самим по себе нейтральным и необособленным.
Пейзаж в изображении А. П. Чехова не является ни фоном, ни обрамлением происходящего в произведении. Это самостоятельная деталь, необходимая не только для более образной характеристики обстановки и придания дополнительного значения отдельным фактам в рассказах, но и для раскрытия истинных чувств, ощущений и характеров героев. Для выражения последнего писатель использует прием параллельного изображения природы и душевного состояния персонажа.
Анализ чеховских рассказов показал, что одночленный параллелизм, больше характерный для лирики и образуемый метафорами и символами, значение которых легко расшифровывается носителями языка и культуры, в произведениях писателя отсутствует. Это объясняется тем, что в эпических произведениях образы природы обычно не существуют сами по себе, в отличие от лирики, они способствуют раскрытию характера героя. Не были нами обнаружены и случаи многочленного параллелизма. Однако в рассказах Чехова широко представлен двучленный и отрицательный параллелизм.
Покажем это на примере рассказа «День за городом»:
Навстречу солнцу ползет темная, свинцовая громада. На ней то там, то сям красными зигзагами мелькает молния. Слышны далекие раскаты грома. Теплый ветер гуляет по траве, гнет деревья и поднимает пыль. Сейчас брызнет майский дождь и начнется настоящая гроза.
По селу бегает шестилетняя нищенка Фекла и ищет сапожника Терентия. Беловолосая босоногая девочка бледна. Глаза ее расширены, губы дрожат [Чехов, 1976, с. 144].
В приведенном отрывке пейзаж является не просто композиционным приемом, но и содержательным элементом, что важно для более точной передачи испытываемых героиней чувств и эмоций. Явления природы напрямую связаны с каждым из героев. Так как психологический параллелизм строится по принципу действия, движения, то необходимо обратить внимание на глаголы, которые связывают образы природы с героями рассказа. Туча ползет, молния - мелькает, а ветер - гуляет, гнет и поднимает. А девочка бегает, то есть мечется в страхе, что следует из двух следующих предложений. В этом эпизоде использованный Чеховым двучленный параллелизм раскрывает ощущения героев, их переживания и намекает на их причину.
Важную художественную роль играют картины природы в рассказе «Учитель словесности»:
Никитин и Манюся молча бегали по аллеям, смеялись, задавали изредка друг другу отрывистые вопросы, на которые не отвечали, а над садом светил полумесяц и на земле из темной травы, слабо освещенной этим полумесяцем, тянулись сонные тюльпаны и ирисы, точно прося, чтобы и с ними объяснились в любви [Чехов, 1977, с. 322].
В приведенном фрагменте представлен не рассказ об играх двух влюбленных, а выделенные элементы природы не просто окружающие их атрибуты. В отрывке присутствует большое количество народнопоэтических символов, и все, что относится к природе, непосредственно связано с главными героями.
В фольклорных обрядовых и лирических песнях за полумесяцем (месяцем) закреплена брачно-эротическая символика. Этот символ здесь легко обнаруживается, особенно если учитывать, что в традиционной культуре, в отличие от литературы, значение символа устойчивое, и месяц, а также полумесяц, почти всегда воспринимаются как изображения девушки, невесты. Применительно к девушке используются и растительные символы, главным образом - цветочные. В литературе, как пишет К. И. Шарафадина, «тюльпаны» обозначают разгорающийся любовный пыл и объяснение в любви, а «ирисы», являясь символами красноречия, берут на себя роль почтальона, словно говорящего «А у меня для Вас сообщение!» [Шарафадина, 2012, с. 475]. Этот символический язык экстраполируется на героев рассказа: девушка проявляет любовь и ждет ответного чувства. Именно это происходит с героями рассказа.
Следующий отрывок:
Как-то Великим постом в полночь возвращался он (Никитин - М. Л.) домой из клуба, где играл в карты. Шел дождь, было темно и грязно. Никитин чувствовал на душе неприятный осадок и никак не мог понять, отчего это: оттого ли, что он проиграл в клубе двенадцать рублей, или оттого, что один из партнеров, когда расплачивались, сказал, что у Никитина куры денег не клюют, очевидно, намекая на приданое? Двенадцать рублей было не жалко, и слова партнера не содержали в себе ничего обидного, но все-таки было неприятно. Даже домой не хотелось [Чехов, 1977, с. 329].
Дождевые облака закрывают солнце, уменьшают свет, гасят краски. Потому в традиционной культуре дождь ассоциируется с печалью, досадой, одиночеством, злым змеем, крадущим свет и тепло [Толстая, 1999]. Темнота в народных представлениях является предвестником смерти как телесной, так и духовной. Из отрывка понятно, что Никитина оболгали и обесчестили, говоря о нем с пренебрежением. Это факт отражен в такой маленькой детали как грязь. В народных поверьях если крестильная вода попадет в грязь, судьба человека будет замарана и не сложится. Связь с человеческим миром подчеркивается метафорическим глаголом шел. В этом фрагменте картина природы выполняет функцию уточнения, образного приложения к изображаемым событиям.
Однако для рассказа «Учитель словесности» двучленный параллелизм не единственный возможный вид приема. Приведем пример отрицательного параллелизма. В отличие от лирики, где он оформляется частицей «не», в рассказе он противопоставляет внутреннее состояние героя состоянию природы:
Зима была вялая, без морозов, с мокрым снегом; под Крещенье, например, всю ночь ветер жалобно выл по-осеннему, и текло с крыш, а утром во время водосвятия полиция не пускала никого на реку, так как, говорили, лед надулся и потемнел. Но, несмотря на дурную погоду, Никитину жилось так же счастливо, как и летом [Чехов, 1977, с. 328].
В этом отрывке настроения природы и человека противопоставлены. Зима в традиционных представлениях ассоциируется со смертью, снег означает холод и
287
черствость сердца, ветер - перемены и бедствия [Седакова, 1999]. «Такие метафорические слова и выражения, как вялая, жалобно выл, говорят о том, что природа тоскует, переживает трудные для нее времена. Это подготавливает нас к тому, что человек, в данном случае Никитин, должен испытывать подобные чувства и эмоции. Пока всеми омрачающими его жизнь обстоятельствами являются только «кошки и собаки, которых он получил в приданое» [Чехов, 1977, с. 328-329]. Однако читатель понимает: Никитина уже начинает тяготить пошлость его жизни.
Для Чехова описание человеческой жизни неразрывно связано с описанием природы, но это не единственная причина использования автором пейзажа. Картины природы создают эмоциональный фон произведений А. П. Чехова, благодаря которому разворачивается действие и подчеркивается психологическое состояние героев, придающие историям, рассказанным писателем, более глубокий смысл. Психологический параллелизм в этих и других рассказах А. П. Чехова является не декоративным, а функциональным элементом. Кроме того, он демонстрирует связь писателя с национальной традицией.
Из всего сказанного можно сделать общий вывод о том, что фольклор и литература продолжают свое тесное взаимодействие и образуют единое пространство национальной художественной словесности, одним из элементов которого является психологический параллелизм в разных его формах.
Примечания
Публикация подготовлена в рамках реализации ГЗ ЮНЦ РАН, № гр. проекта 122020100347-2.
Литература и источники
Баевский В. С. (1977). Поэтика психологического параллелизма. Сибирский фольклор. Вып. 4.
Новосибирск: Пединститут, 57-75. Баевский В. С. (2011). Пушкинско-пастернаковская культурная парадигма. Москва: Языки славянской культуры, 736.
Бройтман С. Н. (2004^. Историческая поэтика. Москва: Академия, 368. Веселовский А. Н. (1989). Историческая поэтика. Москва: Высшая школа, 406.
Есин А. Б. (1988). Психологизм русской классической литературы: Кн. для учителя. Москва: Флинта, 265.
Кубасов А. В. (2019). Зеркальность как окказиональная форма психологического параллелизма в рассказе-сказке С.Д. Кржижановского «Полспасиба». Русская филология: Ученые записки Смоленского государственного университета, 19, 271-279. Лермонтов М. Ю. (1979). Собрание сочинений: в 4 т. Т. 1. Ленинград: Наука, 655. Литературная энциклопедия терминов и понятий (2001). Москва: НПК «Интелвак», 1600 стб. Медриш Д. Н. (1980). Литература и фольклорная традиция. Вопросы поэтики. Саратов: Изд-во
Саратовского ун-та, 296. Некрасов Н. А. (1982). Полн. собр. соч. и писем: в 15 т. Т. 4. Ленинград: Наука, 655. Роговская М. Е. (1974). Чехов и фольклор («В овраге»). В творческой лаборатории Чехова. Москва, Наука, 329-335.
Седакова И. А. (1999). Зима. Славянские древности: Энциклопедический словарь: в 5 т. Т. 2. Москва:
Международные отношения, 327-330. Тарановский К. (2000). О поэзии и поэтике. Москва: Языки русской культуры, 415. Толстая С. М. (1999). Дождь. Славянские древности: Энциклопедический словарь: в 5 т. Т. 2. Москва: Международные отношения, 106-111.
Чехов А. П. (1975). Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Письма: в 12 т. Т. II. Москва: Наука, 584.
Чехов А. П. (1976). Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Сочинения: в 18 т. Т. V. Москва: Наука, 704.
Чехов А. П. (1977). Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Сочинения: в 18 т. Т. VIII. Москва: Наука, 733.
Шарафадина К. И. (2012). Литература в синтезе искусств. FL0R0=П0ЭТ0=L0GIA. Санкт-Петербург: ФГБОУ ВПО «СПГУТД», 526.
Ярхо Б. И. (2006). Методология точного литературоведения: Избранные труды по теории литературы. Москва: Языки славянских культур, 927.
References
Bayesvsky V. S. (2011). Pushkinsko-pasternakovskaya kul'turnaya paradigma [Literary paradigm of Pushkin and Pasternak]. Moscow: Yazyki slavyanskoy kul'tury, 736.
Bayevsky V. S. (1977). Poetika psikhologicheskogo parallelisma [Poetics of psychological parallelism]. Sibirskiy fol'klor, 4, 57-75.
Broytman S. N. (2004). Istoricheskaya poetika [Historical poetics]. Moscow: Akademiya, 368.
Chekhov A. P. (1975). Polnoye sobraniye sochineniy i pisem v 30 t. Pis'ma v 12 t., t. II. [Complete collection of works and letters in 30 volumes. Letters in 12 volumes, vol. 2]. Moscow: Nauka, 584.
Chekhov A. P. (1976). Polnoye sobraniye sochineniy i pisem v 30 tomakh. Sochinenya v 18 t., t. V. [Complete collection of works and letters in 30 volumes. Works in 18 volumes, vol. 5]. Moscow: Nauka, 704.
Chekhov A. P. (1977). Polnoye sobraniye sochineniy i pisem v 30 t. Sochinenya v 18 t., t. VIII. [Complete collection of works and letters in 30 volumes. Works in 18 volumes, vol. 8]. Moscow: Nauka, 733.
Kubasov A. V. (2019). Zerkal'nost' kak okkazionalinaya forma psikhologicheskogo parallelizma v rasskaze-skazke S. D. Krzhizhanovskogo "Polspasiba" [Reflectivity as occasional form of psychological parallelism is S. D. Krzhizhanovsky's fairy tale story "A half of thanks"]. Russkaya filologiya: uchyoniye zapiski Smolenskogo gosudarstvennogo universiteta, 19, 271-279.
Lermontov M. Yu. (1979). Sobraniye sochineniy: v 4 t., t. 1 [Complete collection of works in 4 volumes, vol. 1]. Leningrad: Nauka, 655.
Literaturnaya entsiklopediya terminov i ponyatiy (2001). [Encyclopaedia of literary terms and notions]. Moscow: NPK «Intelvak», 1600.
Medrish D. N. (1980). Literatura i fol'klornaya traditsiya. Voprosy poetiki [Literature and folklore tradition. Questions of poetics]. Saratov: Saratov University, 296.
Nekrasov N. A. (1982). Polnoye sobraniye sochineniy i pisem v 15 t., t. 4 [Complete collection of works in 15 volumes, vol. 4]. Leningrad: Nauka, 655.
Rogovskaya M. Ye. (1974). Chekhov i fol'klor ("V ovrage"), v tvorcheskoy laboratorii Chekhova [Chekhov and folklore ("In the Ravine"), In Chekhov's creative laboratory]. Moscow: Nauka, 329-335.
Sedakova I. A. (1999). Zima // Slyavyanskiye drevnosti: entsiklopedicheskiy slovar' v 5 t., t. 2 [Winter: Slavic Antiquities: encyclopaedic dictionary in 5 volumes, vol. 2]. Moscow: Mezhdunarodniye otnosheniya, 327-330.
Sharafadina K. I. (2012). Literatura v sinteze iskusstv. FLORO=POETO=LOGIA [Literature in art synthesis. FLORO=POETO=LOGY]. Saint-Petersburg: Saint-Petersburg State University of Industrial Technologies and Design, 526.
Taranovsky K. (2000). O poezii i poetike [On poetry and poetics]. Moscow: Yazyki russkoy kul'tury, 415.
Tolstaya S. M. (1999). Dozhd' // Slyavyanskiye drevnosti: entsiklopedicheskiy slovar' v 5 t., t. 2 [Rain: Slavic Antiquities: encyclopaedic dictionary in 5 volumes, vol. 2]. Moscow: Mezhdunarodniye otnosheniya, 106-111.
Veselovsky A. N. (1989). Istoricheskaya poetika [Historical poetics]. Moscow: Vysshaya shkola, 406 p.
Yarkho B. I. (2006). Metodologiya tochnogo literaturovedeniya: izbranniye trudy po teorii literatury [Methodology of scientific literature studies: collection of selected works on literary theory]. Moscow: Yazyki slavyanskikh kul'tur, 927.
Yesin A. B. (1988). Psikhologism russkoy klassicheskoy literatury: kniga dlya uchitelya [Psychologism of Russian classical literature: teacher's book]. Moscow: Flinta, 265.
Статья публикуется впервые. Поступила в редакцию 30.01.2024. Принята к публикации 24.04.2024.
Об авторе
Ларионова Марина Ченгаровна - доктор филологических наук, доцент, Федеральный исследовательский центр Южного научного центра Российской академии наук (ЮНЦ РАН) (Ростов-на-Дону); ORCID: 0000-0002-0403-0624; chengarovna@yandex.ru
Larionova M. Ch. FOLKLORE MEANS IN LITERATURE: PSYCHOLOGICAL PARALLELISM
Abstract. Psychological parallelism (artistic means based on juxtaposition of nature and individual life) emerged in folklore and further showed its productivity in literary work. It demonstrates the continuity of a national cultural tradition and broader plot and figurative potential of literature, compared to folklore. Of all types of psychological parallelism, outlined by A. N. Veselovsky, one-member parallelism (employing environmental imagery) and two-member parallelism (equating natural images and subjective experience) are most frequently observed in 19th century Russian poetry. The major mode of forming one-member parallelism is a symbol. The structure and semantics of psychological parallelism are illustrated by A. P. Chekhov's stories. The analysis of the literary material has shown that two-member and antithetic parallelism were used. The landscape is not merely a composition but the meaningful element which is crucial to precisely convey the heroine's emotions and feelings. Natural phenomena are directly associated with every character. The means plays not only a decorative but functional role and reveals a strong link between the writer and the national tradition.
Keywords: psychological parallelism, tradition, lyric poetry, prose, Chekhov.
For citation: Larionova M. Ch. Folklore means in literature: psychological parallelism. Memoirs of NovSU, 2024, 2(53), 283-290. DOI: 10.34680/2411-7951.2024.2(53).283-290
