CC BY
199
14 Так, в письме к М.П. Чеховой от 24 ноября сообщается: «Та собака, о которой я писал тебе, огородницкой породы, окончательно поселилась под маслиной. Решили не гнать ее, пусть живет. А кошек будем стрелять» [7, с. 310].
15 См. комментарий к строчке «Дрессированные блохи продолжают служить святому искусству» - «Представления «дрессированных блох» устраивались на ялтинской набережной» [7, 543].
16 Упоминание столицы вновь отсылает к пушкинско-онегинскому: «Хандра ждала его на страже / И бегала за ним она, / как тень иль верная жена» - Пушкин А.С. Полн. Собр. соч. : в 10 т. Т. V - М.: изд-во АН СССР, 1957. - С. 33.
17 См. о саде: Хайнади 3. Сад как архетипический топос у Чехова // Slavica XXXIII. Kossuth Egyetemi Kiado, Debrecen, 2004. 217-229.
18 Лейтмотив описания Дома - «Одним словом, не дом, а волшебство» [б, с. 232], «Виды со всех сторон замечательные, а из твоей комнаты такие виды, что остается пожалеть, что этого дома у нас не было раньше» [7, с. 231].
19 См. в примечании: «О. Л. Книппер подарила Чехову кактус «Царица ночи» [б, с. 540]. Или еще: «Зеленый гад в цветочном горшке, который Вы дали мне и который я довез благополучно, сидит теперь в саду и греется на солнце» [7, 257].
20 «Дом мой строится, но муза моя совершенно расстроилась, я ничего не пишу, и работать совсем не хочется; надо вздохнуть иным воздухом, а здесь на юге такая лень!» [7, с. 130].
21 Рай иронически подается как убывающий мир: «Комаров нет. Смородину съели воробьи» [7, с. 202].
22 Отмечено в комментарии Н.А.Роскиной: «Рябая баба, на которой будто бы мечтает жениться Тихонов, — постоянная шутка в его переписке с Чеховым» [7, с. 3б3].
23 «Поповна - дочь протоиерея А. Терновского Надежда Александровна» [7, с. 450].
24 Так подписано это письмо к М.С. Малкиель.
25 См. о Бахчисарае в другом контексте - «книпперском»: «Здравствуйте, милая, драгоценная, великолепная актриса! Здравствуйте, моя верная спутница на Ай-Петри и в Бахчисарай!» [7, с. 260].
26 Иоганнес - персонаж пьесы Г. Гауптмана «Одинокие». Вновь идентификация с литературным архепическим персонажем.
27 А.А. Похлебина - преподавательница музыки. Похлебкина - камень преткновения в отношениях Чехова с Л. Мизиновой. Так, в упоминаемом Чеховым письме от 4 ноября 1898 г. она писала: «Вы больны, Антон Павлович? Как это ужасно! Давно я хотела выразить Вам свое сочувствие, да смелости не хватало. Четыре года Вы меня не видели, может быть, совсем меня забыли, а я всё та же, какою Вы меня знали раньше» [7, с. 389]. Мизинова ответила: «Если Вы не врете (по обыкновению), что приедете один, я Вас встречу на вокзале и рекомендую Вам пансион <...> С Вашей невестой я обязуюсь быть вежлива и даже нечаянно постараюсь не выцарапать ей глаз! Но лучше оставьте ее в России! <...> Нет, не женитесь лучше никогда! Нехорошо. Лучше сойдитесь просто с Похлебиной, но не венчайтесь! Она Вас так любит, и она действительно женщина! И такая, как Вам надо!» [7, с. 389].
28 Но даже здесь Чехов не обошелся без пародии. Н. Роскина находит первоисточник: «Часто употребляемая Чеховым перефразировка знаменитого обращения И. С. Тургенева к Л. Н. Толстому в письме: «Великий писатель русской земли!» [7, с. 510].
Библиографический список
1. Бушканец, Л.Е. Dzienniki pisarzy rosyjskich [Дневники русских писателей]. Studia Rossica XVII. Warszawa. 2006 / Л.Е. Бушканец // Чеховский
вестник. - М.: МАКС Пресс. - 2006. - № 20.
2. Гоголь, Н.В. Скульптура, живопись и музыка // Собр. соч.: в 6 т. - М.: ГИХЛ, 1959. - Т. VI.
3. Люсый, А.П. «Крымский текст русской культуры и проблема мифологического контекста»: дис. ... канд. культурол. - М., 2003.
4. Пушкин, А.С. Полн. собр. соч.: в 10 т. - М. : изд-во АН СССР, 1957. - Т. V.
5. Топоров, В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. - М.: Издательская группа «Прогресс» - «Культу-
ра», 1995.
6. Тужилин, Н. О чем говорят названия [Э/р]. - Режим доступа: http://bibliotekar.ru/encMir/71.htm
7. Чехов, А.П. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Письма. - М.: Наука, 1980. - Т. VIII.
8. Щукин, В.Г. Чеховская дача: культурный феномен и литературный образ // Очерки русской культуры XIX в. - М., 2005. - Т. V.
Статья поступила в редакцию 08.10.10
УДК 82-93
Л.Н. Зинченко, канд. филол. наук АлтГПА, г. Барнаул, E-mail: [email protected]
ФОЛЬКЛОРНЫЕ ТРАДИЦИИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ДЛЯ ДЕТЕЙ ПОЭТОВ АЛТАЙСКОГО КРАЯ
Статья посвящена определению основных типов фольклорных заимствований в региональной поэзии для детей. В работе описаны жанрово-стилистические факторы взаимодействия фольклора и авторской детской поэзии.
Ключевые слова: региональная литература, детская поэзия, фольклор, жанры, фольклорные традиции.
Детская литература и генетически, и типологически связана с фольклором, и изучение этой связи является одной из составных частей общего изучения фольклоризма литературы в целом1, и детской литературы в частности2. С.М. Лойтер, обозначая универсалии поэтики детского стиха, отмечает, что «детский фольклор для детской литературы - арсенал поэтических средств, выверенных временем и традицией, неисчерпаемый резервуар поэтической образности.» [1, с. 14.].
Рассмотрение жанрово-стилистических способов взаимодействия фольклора и детской поэзии - цель данной статьи. Предметом изучения являются произведения поэтов Алтайского края для дошкольного и младшего школьного возраста. Детям близок региональный художественный материал, подтвержденный их жизненным опытом и впечатлениями. Мир природы Алтая, географические названия, биографическая, издательская связь писателей с Алтаем - все это дает ребенку возможность понять, что поэтическое, литературное рядом, его надо только увидеть и услышать. Поэтому региональная
литература - благодатный материал для работы с детьми, она «расширяет информационное пространство учащихся, приобщает их к духовно-нравственным ценностям региона, позволяет осознать ответственность за судьбу края» [2, с. 6]. Стоит отметить, что детская литература Алтайского края редко становится объектом исследований филологов и критиков. Между тем региональный фонд лирики для детей достаточно весом: В. Башунов, Л. Мерзликин, В. Озолин, М. Юдалевич, С. Клюшников, Г. Рябченко, А. Гусев, В. Тихонов, А. Власов часть своего творчества посвятили детям. На детскую аудиторию ориентирована поэзия В. Нечунаева, В. Новичихиной, Г. Чарикова, А. Денисова, М. Мокшина... И это далеко не полный перечень художников слова Алтайского края. Творчество каждого поэта индивидуально и неповторимо. Однако задача работы - не характеристика художественного мира отдельного поэта, а выявление закономерностей влияния детского фольклора на авторскую поэзию.
Важной чертой многих поэтов, пишущих для детей, является использование специфических традиций устного народного творчества. Один из типов фольклорной рецепции - «включение в жанровый ряд авторской детской поэзии фольклорных жанров» [1, с. 14.].
Один из популярных жанров у поэтов - загадка. Авторские загадки легче отгадываются, предметы и явления в них знакомы детям. В качестве «подсказок» поэты используют звукоподражание, рифму. В. Новичихина, следуя народным образцам, сочиняет загадки о предметах и явлениях, знакомых детям: о листочках, одуванчике, облаках и небе, морозе, кактусе [3, с. 99-100]. Много загадок у А. Денисова, который группирует их по темам: «Загадки о лекарственных растениях», «Загадки в поле и на грядке», «Загадки о цветах», «А эти загадки живут в лесу, умножая его красу», «. И другие загадки» [4, с. 54-74].
Изобразительно-выразительные средства загадки, используемые авторами, богаты и разнообразны. Это и олицетворение (В. Новичихина: одуванчик - мальчик «Ивашка в светлой, праздничной рубашке», мороз - «скульптор, художник, строитель»; А. Денисов: береза - «невеста-красавица», малина - «в красной шапочке княжна», сверчок - «ночной музыкант»), и эпитеты (В .Новичихина: «белые овечки» - облака, «поле голубое» - небо; А. Денисов: «серый ком» - заяц, «лист пахучий» - смородина), и сравнение (В. Новичихина: «Я колючий, словно ёж» - кактус; А. Денисов: ручей «змейкой извивается», у совы «глаза, как плошки»), и метафора (В. Новичи-хина: почки - «кулачки», листочки - «зелёные платочки»; А. Денисов: лотос - «цветок священного истока», василек -«небесной сини лоскуток»). Иногда к загадкам, составленным из нескольких повествовательных предложений, авторы, чтобы обострить, конкретизировать ситуацию, добавляют вопросительное предложение: «На лугу стоит Ивашка / В светлой праздничной рубашке. / Дунул ветер на Ивашку - / Разлетелась вся рубашка./Кто тот мальчик? (одуванчик)» (В. Новичихина); «Эта птичка-невеличка /Вяжет домик-рукавичку - / Колыбель на ветке. / А внутри - чьи детки?)» (А. Денисов). Вопросительное предложение повышает эмоциональность загадки, приближает ее к слушателю, более настойчиво требуя от него немедленного, обязательного ответа. Нередко загадка специально оказывается структурно не оконченной. Ее незавершенность связана с синтаксическим и ритмическим оформлением, с пропуском рифмы. Завершенность образуется при отыскивании слова-отгадки: «Кулачки разжали почки - / В них зелёные платочки. / Что же это за платочки? / То весенние ... (листочки)» (В. Новичихина^); «Над землею хвост-косичка, / В норке прячется лисичка / В красном платьице-обновке. /Как зовут её? (морковка)» (А. Денисов).
Авторские загадки привлекают сочными красками, радуют яркими образами, удивляют неожиданными сравнениями, помогают ребенку по иному взглянуть на окружающий мир.
Другой популярный жанр детской поэзии - считалки (В. Башунов «Чуки-чок» [5], Г. Рябченко «Две румяные ватрушки.» [6], В.Новичихина «Считалки» [3] и др.). Главным организующим принципом авторских произведений этого жанра, как и фольклорных, является ритм. Часто для передачи ритмико-интонационной структуры считалки поэты прибегают к парацелляции:________________________________________
Чуки-чок, Две румяные ватрушки,
Чуки-чок, закадычные подружки,
лопнул вызревший стручок. на тарелочке сидели
Тетенька Горошина и мечтали
очень огорошена: чтоб их съели —
разбежались ее дочки ты и я,
за капустные листочки. она и он.
Чуки-чок, Кто не ел,
чуки-чок, выходит вон.
кто увидит, Г. Рябченко [6, с. 126]
тот — молчок!
В. Башунов [5, с. 2]
От фольклорной унаследовали литературные считалки композицию: «начин» («Чуки-чок, / Чуки-чок, / лопнул вы-
зревший стручок», «Мы купили в магазине / Фруктов целую корзину», «Вот машины разных марок. / Выбирай себе подарок», «Две румяные ватрушки, / закадычные подружки, / на тарелочке сидели / и мечтали, / чтоб их съели»), «ход» и «выход» («Чуки-чок,/ чуки-чок, / кто увидит, / тот - молчок!», «Выходи из круга вон!», «Что ты выбрал? Отвечай-ка?», «Кто не ел, / выходит вон»). Однако в литературной считалке на первое место выходит поэтическая игра со словом, ребенку предлагается узнать «народный прообраз, уловить черты сходства и различия, увидеть обыгрыш, лукавство, иронию автора в моменты притяжения и отталкивания от фольклорного образца» [7, с. 90].
Особое место в творчестве поэтов занимают литературные дразнилки, которые, в отличие от фольклорных, имеют объективный характер.
К жанру дразнилок В. Новичихина [3, с. 78-83] обращается не ради осмеяния конкретного ребёнка, а для ироничного изображения недостатков, свойственных в той или иной степени всем детям: неряшливости, капризности, непоседливости, трусости, жадности и пр. При этом автор использует все средства словесной изобразительности: звукопись («Рёва-рёва-рёвушка, / Дойная коровушка!», «Бала-бала-балаболка! / День болтала без умолку.»), обыгрывание фразеологизмов (выбражуля «нос до неба задирала», трусишка «тени собственной боится»), гиперболу (обжора съел «бочку сладкого варенья», «поросят штук двести - с потрохами вместе!», пустосмешки «утром скажут дребедень - и смеются целый день»), повторы («Сёма-дрёма, дёма-лень! / Дремлет дрёма целый день!», задавака-якала говорит: «А вот я! /Да я! /Да я! / Я умнее журавля!»), перечисления (обжора «Съел цыплёнка-табака, / Выпил кружку молока, / Слопал дюжину котлет, / Килограмма два конфет,/ Семь бутылок лимонада / И коробку мармелада!»).
Фольклорный жанр дразнилки находит своё отражение в детской поэзии М. Юдалевича («Коля-коллекционер» [8, с. 231-232], «Костик-хвостик» [8, с. 236-238]), В. Нечунаева («Дразнилки» [9, с. 18], «Жадина» [10, с. 21], «Валенька» [10, с. 22]), М. Мокшина («Трусишка» [12, с. 38], «Забияка» [12, с. 45]). В своих текстах поэты, используя такие средства художественной изобразительности, как звукопись, ритмический рисунок, гиперболу, литоту, перечисления, перевертыши, сохраняют основной закон построения дразнилки - нарушение нормы в поведении, внешности, приписываемое конкретному ребенку.
Привлекают поэтов заклички (В. Новичихина «Приходи, весна!» [3, с. 64], «Дождик-дождик.» [3, с. 84]; В. Нечунаев «Заклинание» [10, с. 47]), приговорки (А. Денисов «Стрекоза» [4, с. 39], «Мотыльки» [4, с. 41]; В. Нечунаев «Стрекоза» [4, с. 30]), сказки (М. Юдалевич «Волшебная галка» [8, с. 223226]; В. Новичихина «Лесная сказка» [3, с. 97]; В. Нечунаев «Сказка о гусе и Пете» [4, с. 61-65], «Сказка о заводной лягушке» [4, с. 80-99]).
Наиболее продуктивным жанром детского фольклора, разрабатываемым авторской поэзией является колыбельная песня. В «Колыбельной песенке» В. Нечунаева [9, с. 30], проникнутой чувством слитности человека и природы, варьируется мотив «все спят, и ты спи»: «Сладко спится воробью, / Спит зайчонок под кустом, / В речке спит усатый сом, / И заснула крепко / В огороде репка.». Расположение формул убаюкивания в данном тексте соотносимо со сказочными формулами: начальная - «Баю-баюшки-баю» - открывает стихотворение, вводит в описание спящего мира; медиальная - «Спи, мой мальчик, баю-бай, / Поскорее засыпай» - возвращает к ситуации усыпления; конечная - «Баю-баю-баю» -завершает колыбельную. Со сказкой роднит и упоминание золотой рыбки, способной исполнить желания. Не случайно фраза о золотой рыбке, живущей на дне, заканчивается многоточием, которое можно трактовать по разному: ребёнку пре-
доставляется возможность во сне пообщаться с рыбкой; рыбка исполнила желание «баяльщика», и ребёнок заснул и т. д.
Отвечает формальным параметрам народной колыбельной песни и «Колыбельная» М. Юдалевича [8, с. 121-122]. В ней используется привычный для этого жанра перечислительный ряд: «Тихо белке спится, / смотрит сны лисица, / сладко спит зайчиха, / спит волчица тихо, / спит и соболиха, / спит и маралиха, / и мычит спросонок/ чуткий мараленок». В качестве традиционных элементов можно назвать здесь и парную рифмовку, свойственную фольклорной традиции.
«Колыбельная» А. Власова [11, с. 45] построена на мотиве охраны сна и - шире - всей жизни ребёнка. С фольклорными колыбельными произведение А. Власова роднит звукопись (повтор шипящих создаёт ощущение завываний, свиста снежной метели), инверсия (эпитеты стоят за определяемым словом: птица вещая, сны нехитрые, песня колыбельная). При этом наблюдается явное тяготение к христианской и литературной традиции: образ свечи и птицы счастья («Я тебе свечу оставлю, / Птица Счастья вещая»), «незримость» охранителя, сила молитвы («Сохранит незримый кто-то / Сны твои нехитрые, /Переложит их на ноты, / Защитит молитвою»). «Знаками» книжной культуры выступают точная, перекрёстная рифма (в народной колыбельной рифма смежная), чёткий стихотворный размер, особая лиричность и мелодичность (можно предложить детям прослушать запись данной колыбельной), которые выступают показателем авторского стиля.
Фольклорная традиция в колыбельных В. Новичихиной («Первая колыбельная», «Вторая колыбельная», «Третья колыбельная», «Колыбельная для девочки») [3, с. 94-96] проявляется в формулах убаюкивания («баю-бай», «люли-люли»); параллелизме построения строф и строк; парной рифме; в изобилии ласкательно-уменьшительных суффиксов и в словах, обращенных непосредственно к ребенку, и в названиях всего того, что его окружает (Катюшенька, Юрочка, дочурочка, собачка, Мурочка, петушок, стеночка, горенка, печурочка и т. д.). Традиционным является обращение ко сну с просьбой «быстрее прилетай», к зооморфным персонажам (собачка, кошка, петушок, сорока, мыши) с требованием не будить ребенка, не мешать ему спать.
Наиболее приближены к народной поэтике «Вторая колыбельная» и «Колыбельная для девочки». Так, во «Второй колыбельной» [3, с. 95] сон ребенку несут голуби, усыпляющие, как и в народной песне, своим воркованием («Под окошком гули сели. / Стали гули ворковать, / Приговаривать: / Спи, Аленка, люли-люли...»). Мотив утверждения сна маркирован формулой «спи, . люли-люли» и усилен повтором глагола «спать»: «Спят Ванюша и Танюша, / Спит Катюшенька. / Спят Наташа, Вика, Даша, / Спит Валюшенька. / Спят Артемка и Андрей. / Засыпай и ты скорей!». В ряде колыбельных В. Новичихина обновляет и пересоздает фольклорную традицию. Например, в «Третьей колыбельной» [3, с. 95] введен нетрадиционный для народной колыбельной персонифицированный образ ночи, выполняющей функции усыпителя («Ночь крадется черной кошкой, /Ловит звезды, как мышей, / Усыпляет малышей»). Данное стихотворение соотносимо с колыбельной мотивом утверждения сна, который вводится образами спящего ночного мира («Сладко-сладко спят котята, / Птицы спят, и спят ребята. / Даже ветер спит на крыше.»). Но данный мотив резко обрывается тремя последними строками: «Лишь не спит в кроватке Миша. / Почему не спит мальчишка? / Потому что шалунишка». Неожиданная развязка закреплена ритмическим перебивом, который достигается пропуском ударений (пиррихий). Приведенные примеры свидетельствуют многоплановости отражений поэтики традиционной колыбельной в литературной.
Таким образом, детская поэзия Алтайского края включает в свой жанровый ряд колыбельную песню, считалку, дразнилку, загадку. При этом обращает на себя внимание жанровый синтез детской поэзии, благодаря которому осуществляется
приращение смысла и обогащение внутренней формы произведений. Так, А. Денисов совмещает в одном тексте загадку и считалку: (Если он на грядке - / Это непорядки!/ Венчик -мини-граммофон /Коль сорняк, то с грядки вон!». У В. Башу-нова совмещены признаки молчанки и колыбельной песни («Тс-с!» [5, с. 16]). В «Песенке-считалке» В. Новичихиной соединены несколько жанров: считалка, закличка и песенка. Опираясь на поэтику закличек, поэт акцентирует внимание на чудесном свойстве ветра, несущего добро и благодать людям. Именно поэтому произведение наполнено эмоциями радости и веры в хорошее: «Ветер, быстрый и могучий, /Разгони скорее тучи! ... Чтобы всюду на планете / Солнцу радовались дети!». От песенки здесь - повторы, единоначалие, сходное построение строф, от считалки - ритм. В «Первой колыбельной» - многочисленные реминисценции из детской считалки («Раз, два, три, четыре, пять..»), молчанки («Повернулись на бочок/И ... молчок»), прибаутки с характерным для нее нанизыванием персонажей («Леночку - у стеночки, / Раюшку с краюшку, / Иринку в серединку, / Маринку на перинку, / Танюшку - на подушку, / А Юленьку ... в люленьку»). Ритмикосинтаксический строй этой колыбельной восходит к считалке и прибаутке и приобретает мерность и переводится в успокоительную ситуацию засыпания благодаря многочисленным повторам. «Синкретизм - привлекательная черта детской литературы, отражающая ее универсальный характер как явления культуры» » [13, с. 64].
Другой тип фольклорной рецепции - «усвоение, использование отдельных сторон поэтики» фольклорного жанра [1, с. 14.]. Например, текстообразующим началом многих детских стихов стал ритм считалки (М. Юдалевич «Чудаки-гусаки» [8, с. 226]; В. Нечунаев «Добрый луч» [10, с. 20], А. Денисов «Косуля» [4, с. 14] и многие другие), обусловивший динамику и мозаичность этих текстов. Использует авторская поэзия вопросно-ответную форму прибаутки, потешки и кумулятивной сказки (М. Юдалевич «Кто же съел конфеты?» [8, с. 234235]; В. Башунов «Таймень» [5, с. 17-20]; В. Новичихина «Летний дождь» [3, с. 70], «Кыси-брыси» [3, с. 91] и проч.), которая «оказывается тем художественным приемом, который позволяет энергично, эмоционально рассказать об окружающем мире» [1, с. 114].
К народным песенкам и поддевкам восходит диалогичная форма детских стихотворений В.Новичихиной («Месяц май» [3, с. 21], «Каляка-маляка» [3, с. 53]), М. Юдалевича («О Феде и медведе» [8, с. 227-228], «Прочтите о Вите» [8, с. 232-234]) и других. Например, стихотворение В. Новичихиной «Месяц май», начавшись с диалога-спора: «Месяц май, он какой? Красный, белый, голубой?» заканчивается диалогом согласия: «Так какой же май, какой? / Он зеленый, голубой, / Нежнобелый, ярко-красный? / Самый светлый и прекрасный!» [3, с. 21]. Диалог - «как нельзя более соответствует детской жизнедеятельности и детскому анимизму, помогая отражать мир не таким, какой он есть, а таким, каким ребенок его представляет, выражая себя» [1, с. 108].
Восходят к фольклору и звукообразы детской поэзии: «имитация звуковых особенностей явлений действительности...», «прямое звукоподражание» и «звуковые ассоциации», когда «аллитерирующие звуки напоминают. о «ключевом слове» » [14, с.470]. В детской поэзии много ономатопов, имитирующих голоса животных и щебет птиц, жужжание насекомых: В. Нечунаев «Майское утро» [10, с. 12], В. Башунов «Сороки-вороны» [5, с. 7-8], Г. Рябченко «Шесть лягушек.» [6, с. 125] и др. Звукообразы детских стихотворений передают разные стороны бытия: удары предметов, стук часов, капель дождя и прочее: В. Башунов «Дождик» [5, с. 5-6], М. Юдалевич «Егор-фантазер» [8, с. 229]. Однако «если в детском фольклоре звуковая, фонетическая структура текста неотделима от процесса формирования языка детского словесного искусства, то в авторской детской поэзии это сознательная ориентация на звучание текста» [1, с. 15].
Проведенный анализ позволяет сделать вывод, что влияние фольклорных традиций в детской поэзии Алтайского края ощутимо на жанрово-композиционном, стилистическом и содержательных уровнях. Вместе с тем фольклорные образы, сюжеты, мотивы получают новую авторскую модификацию, а один текст может контаминировать в себе различные жанры. Такая фольклорная рецепция выражает общую тенденцию детской литературы и вписывает региональную детскую поэзию в общенациональный контекст.
1 См.: Медриш, Д Н. Литература и фольклорная традиция: Вопросы поэтики / Д. Н. Медриш; Под ред. Б. Ф. Егорова. - Саратов: Изд-во Саратов. ун-та, 1980. - 296 с.; Русская литература и фольклор : (первая половина XIX века) / Академия наук СССР, Институт русской литературы (Пушкинский Дом) ; под ред. А. А. Горелова. - Л.: Наука,
1976. - 455 с.; Русская литература и фольклор, вторая половина XIX в. / Академия наук СССР, Институт русской литературы (Пушкинский дом); [отв. ред. А. А. Горелов]. - Л.: Наука, 1982. - 444 с.; Русская литература и фольклор : (конец XIX в.) / под ред. А. А. Горелов. - Л.: Наука, 1987. - 367с.; Миф-фольклор-литература: Сборник статей / Академия наук СССР. Институт русской литературы; Отв. ред. В. Г. Базанов. - Л.: Наука, 1978. - 251 с.
2 См.: Краснова, Т.В. В ладу со сказкой (традиция фольклорной сказки в творчестве русских писателей XX в.) / Т. Краснова. - Иркутск: [б. и.], 1993. - 100 с.; Лойтер, С.М. Поэтика детского стиха в ее отношении к детскому фольклору / С.М. Лойтер. - Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2005. - 216 с.; Трыкова О.Ю. Детская литература и фольклор: аспекты взаимодействия: [Сб. ст.] /О. Ю. Трыкова; М-во образования Рос. Федерации, Яросл. гос. пед. ун-т им. К. Д. Ушинско-го. - Ярославль : ЯГПУ, 2003. - 107 с.
Библиографический список
1. Лойтер, С.М. Поэтика детского стиха в ее отношении к детскому фольклору. - Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2005.
2. Литература Алтая в культурном пространстве региона: учебно-методическое пособие для студентов филологического факультета и в помощь учителю-словеснику. - Барнаул: БГПУ, 2007.
3. Новичихина, В. А. Давайте познакомимся: стихотворения. - Барнаул: ООО РИПЦ «Печатный мир», 2007.
4. Денисов, А.С. «... Я начинаю путь»: Книга для детей и родителей. - Барнаул: ОАО «Алтайский дом печати», 2009.
5. Башунов, В.М. Деревенская тетрадка: стихи: [для дошкольного возраста]. - Барнаул: Алтайское книжное изд-во, 1985.
6. Рябченко, Г.С. Для детей. - Барнаул, 2004. - № 3.
7. Литература и фантазия: сборник стихов для развития речи, воображения и памяти детей / сост. Л.Е. Стрельцова. - М.: АРКТИ, 1997.
8. Юдалевич, М. И. Избранное: в 5 т. - Барнаул: ОАО «Алтайский дом печати», 2008. - Т. 1.
9. Нечунаев, В.М. Учили азбуке козу / В.М. Нечунаев. - Барнаул: Алтайское книжное изд-во, 1982.
10. Нечунаев, В. М. Воробьиные качели: стихотворения для дошкольного и младшего школьного возраста. - Барнаул: Изд-во «Азбука», 2009.
11. Власов, А.В. Песни судьбы: Стихотворения разных лет. - Барнаул: Изд-во ООО «Акция-Информ-Плюс», 2008.
12. Мокшин, М.М. Мы живем в селе. - Бийск: НИЦ БПГУ, 2003.
13. Первова, Г.М. Проявление синкретизма в детской литературе // Мировая словесность для детей и о детях: сб. ст. - М., 2004. - Вып. 9. - Кн. 2.
14. Гаспаров, М.Л. Фоника. Литературный энциклопедический словарь / под ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. - М.: Советская энциклопедия, 1987.
Статья поступила в редакцию 08.10.10
УДК 801.73
О.В. Марьина, канд. филол. наук, доц., докторант АГУ, г. Барнаул, E-mail: [email protected]; [email protected]
ЦИТАТЫ КАК ПОКАЗАТЕЛЬ МЕЖТЕКСТОВОЙ ИНТЕГРАЦИИ (НА МАТЕРИАЛЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ТЕКСТОВ 1980-Х — 2000-Х ГГ.)
Мы рассматриваем цитаты, аллюзии, реминисценции как показатель межтекстовой интеграции. Данный подход к исследованию цитатных включений был намечен сравнительно недавно (последние 5-10 лет). Он предполагает комплексное изучение цитат: их структуры, наполнения, места в тексте, функций взаимодействия с другими синтаксическими единицами.
Ключевые слова: цитатное включение, структура цитат, межтекстовая интеграция.
Цитата в научной литературе изучается с нескольких позиций: использование в текстах различных функциональных стилей крылатых фраз и выражений, устойчивых фразеологических оборотов (М. Алексеенко, М. Бахтин, Г. Колшанский и др.); прием художественного смыслообразования и одновременно апелляция к авторитетной и актуальной в глазах автора литературной традиции (Б. Гройс, Г. Косиков, В. Терехина, Н. Хаджиев и др.). Исследование проблемы цитаты связано с распространением теории интертекстуальности (Р. Барт, Ю. Высочина, Ю. Кристева, Н. Кузьмина, В. Курицын, В. Руднев, Т. Руднева, Н. Фатеева, М. Эпштейн и др.).
Цитаты, реминисценции, аллюзии в литературе рубежа ХХ - XXI веков рассматриваются под разными угломи зрения. Главным образом цитатные включения исследуются как одна из специфических структурных особенностей современного художественного текста, который становится пространством пересечения разнообразных цитат. В одних работах обращается внимание на корпус цитат и текстовых реминисценций (М. Алексеенко), в других - на игровую функцию цитат (О. Богданова). По мнению же Е. Маркасовой, нахождение связей между разными текстами - «занятие часто неблагодарное, поскольку результат нередко представляется
гипотетическим...» [1, с. 248]. В любом случае использование цитат, расширение границ текста за счет стилистических и жанровых приемов не отрицается никем из исследователей.
В рамках заявленной темы цитата понимается как один из показателей текста, обеспечивающих его связность и цельность.
В текстах 1980-х годов встречается полная цитата: Не знаю, как Аллочку, меня этот образ преследует - двое красивых, благополучных людей - руки в стороны, ноги врозь, ать-два! Бэкон-то мой прав! Я раньше только вторую половину фразы слышала, а теперь поняла и первую: «Процветание раскрывает наши пороки». Вот он, оказывается, о чем (А. Лиханов «Благие намерения»). Цитируемый текст и информация об авторе находятся во внутренней речи героини, поэтому традиционный способ передачи чужого сообщения: а) слова вводящие, указывающие источник - прямая речь - цитата; б) прямая речь - цитата - слова вводящие, указывающие источник - нарушается. Каждый компонент заключен в отдельном предложении, а не в конструкции с чужой речью.
Элементы цитации активны в сфере персонажной речи: Я смотрела на чашку, бутерброды с колбасой, на директорское кресло, куда сейчас сядет Сева - и это будет довольно забав-
