23. ГАИО. Ф. 22. Оп. 1. Д. 103. Л. 2об.
24. ГАИО. Ф. 22. Оп. 1. Д. 103. Л. 1-2.
25. Там же.
26. ГАИО. Ф. 22. Оп. 1. Д. 104. Л. 1.
27. Иванов Ю.А. Под «девизом И. В. М.» - монах-стихотворец Виктор Минервин // История в лицах: выдающиеся уроженцы и деятели Владимирского края. Ковров, 2004. Рождественский сборник. Вып. XI. С. 48.
Поступила в редакцию 4.l2.2007 г.
Kochetova M^. Russian spiritual poet of the 19th century monk Victor Minervin: biography and creativity. This article is dedicated to investigation of life and creativity of Russian spiritual poet of the 19th century monk Victor Minervin. His creation has been forgotten for a long time. Due to numerous archive documents we can learn about his personality and creativity. He was a very erudite and outstanding man and author of a unique Russian literary monument - poetical Minei Chetii and of many other remarkable literary works: poetical «Psalter in Verse», «Sacred History in Verse», poems «World Creation», «Paradise Lost», «Alexander the Blessed» and others.
Key words: Russian literature of the 19th century, history of the Russian literature, Russian spiritual poetry, verification of psalms, poetical Minei Chetii.
ФОЛЬКЛОРНО-ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ ТЕНДЕНЦИИ В ТВОРЧЕСТВЕ Г.И. УСПЕНСКОГО
Е.Г. Чеботарева
Статья посвящена рассмотрению фольклорно-этнографических элементов в художественной системе произведений Г.И. Успенского. Фольклорно-этнографические материалы широко включаются им и глубоко осмысливаются в его произведениях, используясь в разных художественных функциях. Художественные очерки писателя наполнены цифрами, фактами, этнографическими и культурологическими элементами, публицистическими выступлениями, социологическими выводами и оценками. В произведениях Успенского преобладает этнография, что делает его своеобразным, оригинальным художником в русской литературе XIX века.
Ключевые слова: фольклор, этнография, Г.И. Успенский.
Этнографические тенденции в беллетристике Г. Успенского еще были отмечены современной ему критикой и отечественным литературоведением. М. Горький среди фигур писателей, повторяющих В. Даля в русской литературе, называл и Г. Успенского. Его творчество 1860-1870-х гг. близко к шестидесятникам по тематике, идейно-художественному своеобразию и структуре, жанрам, общности изображения явлений и героев. В ранних произведениях Г. Успенского заметно влияние далевских традиций, натуральной школы, особое отношение к этнографии и фольклору. Успенский собирает, записывает жанры устного народного творчества, внимательно изучает экономическую и социальную жизнь различных слоев русского общества, разъезжая по разным губерниям России, и приходит к заключению: «Работать для этого бедного народа, служить ему и сердцем, и (даже) мечом, а если нет меча, то и умом - вот была нянькина сказка,
колыбельная песня всего, что носило в груди не кирпич, а сердце» [1].
Фольклорно-этнографические материалы широко включаются им и глубоко осмысливаются в его произведениях с разными художественными функциями. Изучение фольклора вместе с социально-экономическими условиями жизни и этнографии давало объективное представление писателю о жизни и быте народа. Без досконального, всестороннего изучения русской деревни и традиционного крестьянского творчества Успенский не пришел бы к главному своему открытию - к объяснению мировоззрения мужика, его нравственной силы, эстетики и моральных устоев через стихийную «власть земли», которая определяет, формирует как весь жизненный уклад земледельца, так и его духовную культуру [2].
Этнографические элементы входят в раннее творчество писателя: описываются различные типы столичной нищеты, улицы Москвы, праздничные балаганы. Однако уже
здесь для него характерны не просто этнографические описания, но и особое внимание к социальным явлениям. Очерки Успенского отличаются известной фактографичностью стиля, фиксацией событий, попавших в поле зрение, зарисовками отдельных картин с включением реплик, обрывков разговоров и т. д. Жанры очерков, по определению самого Успенского, близки к этнографической литературе путешествий: «По пути (дорожные впечатления)», «Прогулка», «На постоялом дворе», «Наблюдения Михаила Ивановича» и др. В шестидесятые годы Успенский по отношению к изучаемому материалу и способам его освещения был близок к далевской этнографической школе, опирался на опыт очеркистов-шестидесятников, от них отталкивался и следовал за ними. Их объединяла близость тем, жанровое своеобразие, принципы подхода к изображению, стилевые тенденции, способы использования фольклорноэтнографических материалов, знание и доскональное изучение разнообразных сторон народной жизни, а также проникновенное личностное отношение к судьбе крестьянства. Успенский писал: «Действительность живая, неприглядная, корявая, рваная, забитая, глупая, плачущая, ругающаяся или в поте лица бьющаяся из-за куска хлеба, положительно терзала меня» [3].
Изучение и анализ пореформенной народной жизни побуждал Успенского, как и беллетристов-шестидесятников, к выявлению и по возможности к объяснению социальных причин бедственного положения народа. Но, в то же время, писатель проявил уже в 60-е гг. свои индивидуальные творческие черты и особенности в описании народной жизни. В поисках национального русского начала он обращается к «почвенническим истокам». Изучая русскую деревню, он стремился объяснить мировоззрение мужика, его нравственные силы, эстетику, моральные устои «властью земли», порой не зависимой от крестьянина. Это был широкий взгляд писателя на народную жизнь, на национальную идею.
Писатель Иван Франко довольно точно подметил творческое своеобразие Г. Успенского. Он отмечал: «Его произведения - это обычно короткие очерки или ряд отдельных очерков. Их основу обычно составляют размышления самого автора по вопросам современного морального состояния и обществен-
ной жизни в России. Размышления автор иллюстрирует вставленными в них короткими или более пространными рассказами, подхваченными прямо с натуры и занесенными автором в записную книжку. Заметки, путевые записки, отрывки разговоров со знакомыми - вот обычно основной материал, которым автор иллюстрирует свои размышления, рассуждения и аргументации. Сам автор - это тип русского человека, чрезвычайно вдумчивого наблюдателя... Он безжалостный аналитик, стремящийся проникнуть в глубь вещей, в сущность явлений. Он творит и разумом и чувством, анализирует, вскрывает социальные раны. Однако при этом всегда ощущаешь, что сердце его бьется горячим сочувствием ко всем несчастным, угнетенным и притесняемым» [4]. Дар Успенского, по мнению Франко, это дар проникновения в глубь явлений, дар микроскопического исследования вещей, дар анализа, ни перед чем не останавливающегося. Критик определил наиболее существенные стороны художественного дарования и личности Успенского.
Франко отметил и эволюцию художественных поисков Успенского. «Из автора бытовых сцен, фотографа моментов дня он стал рудокопом, который в залежах грязи, нищеты, деморализации и деспотизма докапывается до совести, ищет человека и человечность. В поисках настоящих, нефальшивых и неиспорченных людей пришел он в русскую деревню и здесь нашел богатые сокровища опыта, - наряду с многочисленными проявлениями правды и благородства глубокие пласты испорченности, одичания, несправедливости» [4, с. 418-431].
В 1870-е гг. все более усиливаются социальные аспекты его творчества, описание событий русской жизни все более сопровождается раздумьями, философским осмыслением и комментариями. Очерк приобретает все более социальный характер, превращаясь в публицистический, проблемный очерк.
Меняется и художественное освоение действительности писателем. Его интересует не только фактографическая сторона явлений: факты, цифры, статистический материал, но он стремится объяснить и социальные причины явлений, у него своя индивидуальная специфика в обрисовке персонажей, в подходе к событиям, свое художественное своеобразие. В поле зрения автора не столько
этнографические описания, а социальные зарисовки «голодной голи», судьба умирающего актера, тягости жизни крестьянства.
Немаловажную роль в художественном методе Успенского играют этнографические фольклорные элементы, рассматриваемые им через призму художественного видения русской действительности, быта и жизни русского крестьянина. Фольклор и этнография воспринимаются писателем как отражение «народного ума», как источник народной философии, мировоззрения, культурного экономического уклада («Крестьянин и крестьянский труд», «Власть земли»). Успенским используется и фольклорная поэтика, сказовая форма, стиль, художественные приемы, композиция («У Троицы Сергия»). Особый интерес проявляется у Успенского к народной песне. Фольклор осмысливается им с позиций демократического народознания. Писатель скорбит об уходящем естественном народном искусстве, связанном с коренными истоками крестьянской жизни, с «властью земли». «Народная песня, - пишет автор, -. вековечно-неизменная, и она говорит только о неугасимой, несокрушимой силе жизни, напоминает только эту радость жить, звучит никогда не стареющая, вечно и неизменно, юным звукам, даже горе в ней обличено в такую форму выражения, которая оживляет сердце ощущением радости, «вечной жизни» [1, т. 8, с. 550-551].
По мнению Успенского, потеря связи человека с землей несет и духовное оскудение, потерю исконной культуры. Психологические нюансы в поведении крестьян-отходников подтверждают это («Воскресенье в деревне»). Крестьяне едут в деревню, в родные, близкие места. Окружающие их картины вызывают чувство причастности к родной земле. Оно выливается в исконно русскую печальную песню, которую они поют: «Попила ли ты, моя головушка? Попила ли, погуляла?» И беглые пейзажные зарисовки: набегающий с поля ветер, мелкий дождик, ночной холод психологически усиливают эту картину. «Набегающий с поля ветер слегка кропит мелким дождиком и своей ровной тягой усыпляет и убаюкивает натрудившийся народ. Ночной холод заставляет порой передернуть плечами, но вовсе не мешает петь прежнюю песню и легонько поигрывать на гармошке:
Уж и стали они меня, добра молодца,
Стали стричь и брить.
Уж вы брейте мои кудерышки,
Брейте, не жалейте.» [1, т. 1, с. 296].
Художественные очерки Успенского наполнены цифрами, фактами, этнографическими элементами, культурологическими элементами, публицистическими выступлениями, социологическими выводами и оценками. Критик П. Кропоткин отмечал, что даже в позднейших произведениях Г. Успенского преобладает этнография. Повторяя в чем-то Даля и его школу, сближаясь с шестидесятниками и отталкиваясь от них, Успенский в то же время оставался своеобразным, оригинальным художником, по словам А. Франко, «самым оригинальным и самым привлекательным представителем русской литературы».
Идейно-художественное понимание народной жизни Г. Успенского близко Решетникову, Слепцову, Левитову, но, вместе с тем, оно внесло в литературный процесс времени свое видение крестьянского мира и выразило его в своеобразных эстетических категориях. Это - зарождающаяся сознательная «мысль», проникающая в забитые и запуганные русские души, «под громадою бед, забитости, темноты народа». Если у Левитова крестьянская жизнь протекает в тревоге, метаниях, исканиях, то Успенский замечает признаки нового в ней. Эта мысль «тихими, тихими шагами, незаметными, почти непостижимыми путями пробирается в самые мертвые углы русской земли, залегает в самые не приготовленные к ней души, по песчинке, по кровинке, медленно неслышно перестраивается на новый лад, запуганная, забитая и забывшая себя русская душа, - а главное -перестраивается во имя самой строгой правды» [1, т. 3, с. 199]. Успенский заметил светлые надежды, робкие проблески народного сознания, но оно еще смутно пробивается сквозь реалии жизни, «мысль темна», народ недостаточно осознает свое положение.
Заметил Успенский и героев, наделенных «просиянием ума» - мечтателей, верящих в переустройство мира на началах справедливости, добра и всеобщего обязательного труда. «В русской жизни в настоящее время столько мечтаний и мечтателей о том, как жить свято, что истомившийся современный человек невольно влечется к ним. Не гово-
рить поэтому о мечтах и мечтателях положительно невозможно» [1, т. 7, с. 202].
Г. Успенский вскрыл истинные истоки русского крестьянства - «власть земли». Именно эта связь, по мнению писателя, определяет экономическую и духовную культуру, состояние народа, его мировоззрение, нравственную этику. «Власть земли» - положительное начало жизни. Во «власти земли» он видит тайну ментальности русского крестьянина. «. Огромнейшая масса русского народа до тех пор и терпелива и могуча в несчастьях, до тех пор молода душою, мужественно сильна и детски кротка, - словом, народ, который держит на своих плечах всех и вся, народ, который мы любим, к которому идем за исцелением душевных мук, - до тех пор сохраняет свой могучий и кроткий тип, покуда над ним царит власть земли, покуда в самом корне его существования лежит невозможность ослушания ее повелений, покуда они властвуют над его умом, совестью, покуда они наполняют все его существование. Оторвите крестьянина от земли, от тех забот, которые она налагает на него, от тех интересов, которыми она волнует крестьянина, добейтесь, чтоб он забыл «крестьянство», - и нет этого народа, нет народного миросозерцания, нет тепла, которое идет от него» [5]. Свои размышления автор подтверждает обращением к исконно национальным народным представлениям, выраженным в устной народной поэзии. Он вводит в очерк «Власть земли» былину о Микуле Селяниновиче и Святогоре-богатыре. Успенский называет былину загадкой, в которой таится вся сущность народной жизни. Автор комментирует былину: богатырь, ухватившись обеими руками за мужицкую сумочку, не может оторвать ее от матери-сырой земли. Былина, по мнению автора, выражает понимание сущности народной жизни: «тяга и власть земли -огромны, до того огромны, что у богатыря кровь алая выступила на лице, когда он попытался поколебать их на волос, а, между тем, эту тягу и власть народ несет легко, как пустую сумочку» [5, с. 390].
О земле думает и говорит русский человек. Успенский приводит свой разговор со старым крестьянином. Что волнует этого старика, о чем он вспоминает? А вспоминает он только землю: «Жалко было бросать-то? -спрашивает старика автор-рассказчик. - Вот
как жалко, сказать не могу. И-и, матушка родная! И буквально с плачущими нотами в голосе продолжал: - По-де-вя-но-сто мер хлеба, се-я-а-л! Ов-вес у меня крестецкий, тя-а-желый - претяжелый. Бывало, до свету примутся мои бабы жать, что огнем палят». Воодушевление и радость приносило крестьянину общение с землей. И как бы эмоциональным аккордом к разговору звучит песня: «. Вдруг вдали на деревне грянул звонкий девичий хор: старик поднял голову и, слушая песню, сказал: - Ишь, горло-то дерут! Урожай ноне. Бог послал. - Хор зазвенел еще звонче и громче» [5, с. 392].
Чем же объясняет Успенский любовь крестьянина к тяжелому труду? Тягой к земле, властью земли. Понимая непрочность патриархальных устоев в деревне, Успенский ценил почвеннические начала народного миросозерцания, видел возможность душевного исцеления человека, приобщения к ним. Его концепция народной жизни - это вера в возможность устройства справедливого и разумного общества, основанного на народном образе жизни, «где все живут в одних условиях труда» [1, т. 9, с. 576].
Таким образом, соприкасаясь с шестидесятниками, Г.Успенский в то же время был самобытным художником.
1. Успенский Г.И. Собр. соч.: в 9 т. М., 1955. Т. 9. С. 61.
2. Русская литература и фольклор. Вторая половина XIX века. Л., 1984. С. 179.
3. Успенский Г.И. Собр. соч.: в 6 т. М., 1955. Т. 6. С. 82.
4. Франко И. Собр. соч.: в 9 т. М., 1969. Т. 9. С. 418-421.
5. Успенский Г.И. Избранные сочинения. М.; Л., 1949. С. 389.
Поступила в редакцию 15.01.2008 г.
Chebotareva E.G. Folklore ethnographic tendencies in the creative work of G.I. Uspensky. The article is devoted to the examination of folklore-ethnographic elements in the creative system of literary works by G.I. Uspensky. The folklore - ethnographic materials are widely used by the writer and deeply interpreted within the frame of his creative work. The writer’s artistic essays are full of figures, facts, ethnographic and cultural elements, journalistic declamations, sociological conclusions and appraisals. In Uspensky’s works ethnography predominates, what makes G.I. Uspensky one of the most peculiar and original writers of the Russian literature of the XIX century.
Key words: folk lore, ethnography, G.I. Uspensky.