CC BY
74
УДК 82-9:398
В. А. Поздеев
Фольклорно-этнографические мотивы в литературном творчестве Г. Е. Верещагина*
В статье рассматривается литературное наследие Г. Е. Верещагина -известного ученого, собирателя, писателя, просветителя удмуртского народа. Г. Е. Верещагин изучал жизнь, быт и духовные истоки удмуртов и русских Вятской губернии конца XIX - начала ХХ в., собрал обширный фонд материалов, которые служат для исследования не только традиционных основ религиозных воззрений удмуртов и русских, но и позволяют говорить о его литературном мастерстве, а также выявить некоторые особенности удмуртского городского населения.
The article deals with the literary heritage N. E.Vereschagina famous scientist, collector, writer, educator Udmurt people. GE Vereshchagin studied the life, life and spiritual origins of Udmurt and Russian Vyatka province late nineteenth - early twentieth century, collected a vast pool of materials that are used to study not only the traditional foundations of religious beliefs Udmurt and Russian, but also allow us to speak about his literary skill, as well as to identify some of the features of the urban population of the Udmurt.
Ключевые слова: Г. Е. Верещагин, удмурты, фольклор, этнография, «третья культура», этнические маркеры.
Keywords: G. E. Vereschagin, Udmurt, folklore, ethnography, "third culture" ethnic markers.
Осмысление этнокультурных процессов Вятско-Камского региона на сегодня является довольно актуальным, так как накоплен большой объем материала этнических маркеров: языковых, фольклорно-этнографических, - который не исследовался комплексно. Также возникает проблема современного использования описаний этнографических особенностей разных народов, сделанных в XVIII - начале XX в. Эта проблема возникает в связи с тем, что описания, которые были сделаны разного уровня исследователями, с одной стороны, фиксировали разные сведения о народе, а с другой - все эти описания носили несколько субъективный характер.
Народы Среднего Поволжья, Прикамья оказались в центре внимания первых исследователей уже в XVIII в., а к началу XX в. появляются довольно развернутые исследования антропологических и этнографических материалов. Современные исследователи национальных культур большей частью занимаются мифологией, религией, фольклорно-этнографическими комплексами, дающими возможность говорить о древности этноса, о его корнях, о его фольклорной культуре. Однако нередко исследователи повторяют ошибки русских фольклористов и этнографов конца XIX - середины XX в., которые отметали такой важный пласт народной культуры, как «третья культура». Сегодня «третью культуру» рассматривают как культуру городских, слободских низов, но преимущественно русскую. Однако элементы «третьей культуры» были восприняты и другими этносами, проживавшими в России. Об этом говорят лингвистические, этнографические материалы, а также литературные тексты Г. Е. Верещагиным.
Г. Е. Верещагин (1851-1930) - известный ученый, собиратель, писатель, просветитель удмуртского народа. Его фольклорно-этнографическое наследие довольно обширно. Изучая жизнь, быт и духовные истоки удмуртов и русских Вятской губернии конца XIX - начала XX в., Г. Е. Верещагин собрал обширный фонд материалов, которые служат для исследования не только традиционных основ религиозных воззрений удмуртов и русских, но и позволяют говорить о его литературном мастерстве, а также выявить некоторые особенности удмуртского городского населения, то есть «третьей культуры».
Удмуртским институтом истории, языка и литературы подготовлено и выходит собрание сочинений Г. Е. Верещагина в шести томах под редакцией В. М. Ванюшева. В пятом томе представлены литературные произведения Г. Е. Верещагина - это составная часть его литературно-этнографического наследия (очерки, рассказы, повести, поэмы, стихотворения, пьесы), в котором довольно ярко описаны не только жизнь и быт удмуртов и русских, но и даны зарисовки народ-
* Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 14-04-00077 «Эволюция этнических маркеров вятских северных и южных этноконтактных зон».
© Поздеев В. А., 2015 82
ных характеров. Составитель этого тома отмечает особенности размещения литературных текстов Верещагина в предыдущих томах и возможность публикации их в отдельном томе. «К их числу, - пишет В. М. Ванюшев, - относятся, например, такие тексты, как "Гуждор" (на удмуртском и русском языках), "Камай", "О Тукташе-сказителе", "Встреча Великого князя в селе Завьялове", "Вуж мыж" ("Ранее обещанная жертва"), "Мамат Камай" ("Камай Маматович"), "Ку-раськись" ("Нищий"), "Кыен уд-муртэн" ("Змея и удмурт"), "Кык амезь" ("Два лемеха"), "Ки-саль" ("Кисель") и почти все стихотворения на удмуртском языке» [1].
Литературное наследие Верещагина невелико, но очень разнообразно. Помимо упомянутых этнографических очерков в его наследии есть повесть «Вуж мыж». Первый вариант опубликован в книге 2, выпуск 1; второй вариант - в пятом томе «Собрания сочинений». В повести автор изображает жизнь удмуртской деревни. Уже в самой природе чувствуется что-то суровое, невеселое: «Была весна сухая и холодная. Вторая половина мая приближалась к концу, а тепла все еще не бывало» [2]. Далее автор, который приехал в деревню учителем, видит безрадостную картину: озимь и яровые не росли, не росла трава, скот бродил голодный, птицы почти не видно. Причина такого положения, по мнению вотяков, была в том, что они не исполняли «старых религиозных отцовских обычаев», поэтому Инмар не давал дождя. В повести Камай и Ат-ламыш рассуждают о причинах упадка вотяков и приходят к единодушному выводу, что причина кроется в том, что некогда старики пустили на вотские земли русских, которые научили вотяков ругаться матерными словами, научили всему худому (драке, буйству), а хорошего вотяки взяли мало от русских. Верещагин дает некоторые пояснения в тексте об исторических и экономических причинах прихода русских на вотские земли. Общение Камая, Атламыша со стариком Байметом подводит к сказанию «о собачьей доле». Возникает особая коллизия: Камай и Атламыш забыли сказание, а Баймет может рассказать предание.
К литературному наследию Верещагина можно отнести и чисто этнографические очерки. Так, во вступительной статье к фольклорному тому Т. Г. Владыкина делает интересные наблюдения о том, как авторская позиция Верещагина проявляется в стилистическом оформлении, как она проявляется в переводах удмуртских сказок, преданий, легенд, рассказов. «Несмотря на то что Г. Е. Верещагин, - пишет Т. Г. Владыкина, - был плоть от плоти своего народа, он, судя по стилю своих публикаций, несколько отстранен "от вотяков" - объекта своего исследования, которых он "описывает". В манере его письма присутствует и учитель, и священник, и просто человек, наблюдатель, впущенный в святая святых удмуртского народа в силу родства с ним более близко, чем все остальные» [3]. В книгах Г. Е. Верещагина видится влияние литературного творчества, однако это не совсем литературная публицистика, а этнографические очерки.
Во втором томе опубликована работа Г. Е. Верещагина «Вотяки Сарапульского уезда Вятской губернии», в которой исследователь приводит историко-географические и этнографические сведения, а также фольклорные произведения удмуртов. Он пристально наблюдал за различными проявлениями быта удмуртов и русских, и в этих наблюдениях, безусловно, преобладает объективный взгляд на их нравы. С нравами и обычаями представителей городских слоев крестьяне-удмурты сталкивались, непосредственно приезжая в город. Источником информации служили и рассказы бывалых людей, особенно солдат. Солдаты - частые герои не только русских, но и удмуртских сказок, мифологических преданий, в которых сочетаются «реалистические» черты солдатского быта и сверхъестественные события: («Кузьпинёмурт (Рассказ Камая)») и др. Немногие исследователи обращали внимание на такую сторону жизни народа, как пьянство и все, что с ним связано. Верещагин неоднократно в своих записях останавливается на этом явлении, осуждает его и стремится уяснить природу этого пагубного для народа пристрастия. «Вот случай, характеризующий вотяцко-русское общество, чему был очевидцем пишущий эти строки. В один из летних дней 1887 г. проходил я мимо кабаков, кишащих народом, собравшимся, как говорили, со всей волости. Впрочем, не только кабаки (лавочки) кипели народом, но и перед кабаками, и по улице толпились группы мужиков - русских и вотяков, и, как было слышно, везде раздавались вольные и даже нескромные речи, виной чему была водка, которая, кажется, тут же среди улицы разливалась и выпивалась...» [4]
С пьянством тесно связано было и явление, которое, по наблюдениям Верещагина, определялась формой и укладом именно городской жизни: это нищенство: «Алкоголизмом страдают во всех слоях общества; не только мужчины, но и женщины, даже девушки и дети. Алкоголика видно везде, особенно в городах; они шляются по улицам, по под окошкам, у церковных папертей; словом, ныне не встретить без них ни одного уголка. Под именем "нищих", "сирот", "погорельцев", "несчастных" они протягивают свои руки ко всякому, иногда с дерзким нахальством, требуют подачи, как некую дань ради Христа. <...> Где есть пирушки, туда заходят и нищие; угощают и их. Особенно много бывает нищих на похоронах, куда идут они в чаянии хорошей подачи» [5].
«Среди нищих, как отмечает Верещагин, особенно обращают на себя внимание профессиональные попрошайки. Они, зайдя во двор или избу, молятся крестом на что и на кого угодно - на хозяйский дом, на крыльцо, на самого хозяина... Для них все - икона. Помолившись, положим, на хозяина, обращаются к нему с молитвой: "Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй нас! Батюшка-матушка, подайте Христа ради!" Если же они остановились под окном, пропоют и стихи про двух Лазарей - богатого и бедного». И третьим, что также обусловлено было повсеместным распространением пьянства, являлась брань. Брань становилась для вятича делом обыденным: «Свою речь приправляет он бранными словами не только в пьяном, но и в трезвом виде. В таком состоянии иной всю злость вымещает ни в чем неповинной жене, даже на детях» [6].
Верещагин приводит стих, который поет мнимый «нищий», чтобы получить подаяние:
Мимо раю - мимо царствия Летели два ангела да два архангела, Вели душу грешную За собою во адию во кромешную.
Записан этот стих от Григория Брюхова [7]. «Бродячее сословие» в своих песнях, рассказах, небылицах культивировало элементы «третьей культуры» не только в русской, но и в удмуртской среде.
Верещагин отмечает также, что нищета в Вятской губернии происходит от картежных игр и кутежей. Такое состояние используют предприимчивые люди и «скупают у пропойц и игроков земельные наделы и усадьбы.» [8].
В «Очерках русских Вятско-Камского края» Верещагин приводит множество фактов, которые раскрывают быт и духовную жизнь «низов» города и села. Так, в начальном очерке «Черты из характеристики русских Прикамского края» исследователь подмечает основные особенностей вятских - «полуваней», так он их называет. «Полувани - это те, которые получили уже некоторую полировку и умеют "читати" и "писати", "маракуют" даже "чифира прославляти"; у него в комнате замечаются уже некоторая чистота, а в "горниче" его можно видеть и грошовые картины бов-королевичей» [9].
В заводской среде исследователь усматривает почву для активного воздействия «третьей культуры» и ее низменных сторон. Влияние заводской атмосферы сказывалось на русской и удмуртской молодежи. Зимой девушки ходят друг к другу, а парни в какой-нибудь откупленной избе играют в карты, пьют и поют «песенки нескромные, даже слишком вульгарные, и игроки "веселых" товарищей поощряют излишними рюмками. Если в игре с выпивками участвует какой-нибудь "развитой молодец", поживший в прислугах в городе, показывает и порнографические карточки, добытые у кого-нибудь из городских лакеев» [10].
В очерке «Проводы новобранца» Верещагин описывает, как удмурты провожали в солдаты. Когда автора пытались посадить за стол для угощения кумышкой, он заметил нескромное поведение парней и девушек. «При этом все поступки девушек-воятчек показались мне сходственными с поступками и манерами девушек Ижевского оружейного завода, нравственная сторона которых известна была мне ранее, и я невольно задал себе вопрос: не заводские ли это девушки? Ответ на это я дал себе впоследствии почти положительный: завьяловцы, во время оно, были в Ижевском заводе под управлением заводского начальства и переняли некоторые обычаи и нравственные свойства заводских вотяков. Да и теперь заводские и завьяловские вотяки имеют постоянное сношение и, сталкиваясь с ними, заводскими низшего сословия, вотяки усваивают их привычки» [11].
Также в Завьялове Г. Е. Верещагин наблюдал, как встречают, поздравляют и угощают возвратившегося солдата. «Сначала, по вотскому обычаю, заходят к родне или соседу, а оттуда идут уже домой». Г. Е. Верещагин не присутствовал в избе во время прихода гостей к солдату, но, вероятнее всего, они приветствовали и расспрашивали его о службе. Исследователь трактует это как некое «развлечение», сравнивая со зрелищем с «медведем-плясуном или каким-нибудь феноменом». На наш взгляд, это сравнение вполне оправданно, так как у солдата было что рассказать о своей службе. В обряде встречи у удмуртов есть элемент «оповещения» односельчан: «.около обеда солдат с женой и своей родней поехал кататься по улицам села в телеге, чтобы возвестить односельчан о своем прибытии» [12].
Влияние христианизации на удмуртов также проявляется в бытовании христианских легенд и преданий, которые были восприняты из письменных текстов. В фольклоре русского и удмуртского населения Вятской губернии встречаются предания и легенды, которые распространялись и в рукописном виде. Верещагин записывал у русских легенды: «Царь Соломон», «О Ное», «О кошке», «Сказание о последних временах мира» и др., удмуртские варианты легенд он переводил на рус-84
ский язык [13]. Рассказы о привидениях (былички) рассказывал Верещагину «некто Софронов, из солдат, служащий полицейским урядником». Бывалый солдат передавал то, что он воспринял и на долгой солдатской службе, и на службе урядником, так как встречался по долгу службы с различными людьми. В этом явлении мы видим, как проникала «третья культура» в вятскую глубинку, как эта культура влияла на традиционные жанры крестьянского фольклора. В рассказах о привидениях упоминается Афанасий Артамонов, который служил рассыльным при Шарканском волостном правлении. Он рассказывает быличку об Кулэм-Убир. Этот информант уже имел другой статус, нежели крестьяне-вотяки. В «мифологическом рассказе» «Мальчик-приказчик» описывается случай, когда нищий мальчик-бродяга нанялся к купцу приказчиком, совершил некое путешествие, в ходе которого состоялся ряд покупок. В конце показано, как мальчик в результате этих перипетий получил богатство. Однако нам важен не сам факт «волшебного» обогащения, а почти реалистичный рассказ о торговых сделках и детали купеческой жизни, судейская практика. В «мифологической сказке» «Ученый сын» тоже рассказывается о том, как сын-ворон улетел в город и открыл там хлебную лавку. Можно привести еще несколько сказок, легенд, где речь идее о городской жизни. Тем самым интерес к «чужому» (городскому) укладу жизни у удмуртов приводил к восприятию и некоторых этических и эстетических воззрений.
В большой подборке анекдотов много таких, которые раскрывают эстетику «третьей культуры». Например, в № 12 рассказывается о том, как человек низшего сословия был произведен в высшее и как он толково ответил на замечание гордого и знатного человека: «.ведь низшая порода, или сословие такого человека, не унижает, но возвышает блистание его качеств» [14]. Приводится известный анекдот «Находчивый русский солдат» («Отче наш»). Персонажами анекдотов являются мелкие чиновники, писари, составитель календарей, дьячки, вятские Вани и др. Есть в фольклорном собрании Верещагина и песни, которые можно отнести к «городским» или фабричными, такая, например, как «Не последний был трактирщик.» (записано от Петра Шулепова), «Сидит Ваня на диване.» (записано от Надежды Михеевой), «Два гудочка - гуды, гуды, гуды!..» (записано от Ивана Татар-кина, в примечании отмечается, что «песенка относится к Ижевскому оружейному заводу»).
В «Предварительных замечаниях» к работе «Вотяки Сарапульского уезда Вятской губернии» Г. Е. Верещагин делает очень важное наблюдение: «Вообще, говоря о вотяках, мы должны заметить, что эти инородцы только в религиозном отношении стоят ниже русских, а в другом они превосходят русских; и если среди них падают нравы, то причиной этому - развращающее влияние на них русских, от которых они перенимают дурные обычаи» [15].
Таких очерков в творчестве Верещагина много. Можно сказать, что сам Верещагин, будучи учителем, священником, многое воспринял из «третьей культуры».
Стишки я сочинял В часы свободных дум, Когда не возмущал Меня житейский шум. Когда вокруг себя Я лишних не видал, И службы долг меня На пост не призывал. В такое время я -Горячий стихоплет, Тогда всегда меня К «маранию» влечет, Сижу себе - молчу. Один в углу своем Куплетики строчу Этическим пером. Довольно накропав Ямбических стихов, Их шлю, переписав, На критику богов [16].
Таким образом, наследие Г. Е. Верещагина является одним из важнейших источников для изучения феномена «третьей культуры». Особенно значимо то, что материалы, собранные Верещагиным, позволяют нам судить об особенностях «третьей культуры», развивающейся в условиях взаимодействия и взаимовлияния двух этносов.
Примечания
1. Ванюшев В. М. Предисловие. Об особенностях творческого наследия Г. Е. Верещагина и о данном томе Собрания его сочинений // Собр. соч.: в 6 т. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 2004. С. 5.
2. Верещагин Г. Е. Собр. соч.: в 6 т. Ижевск, 1996-2001. Т. 2. Вып. 1. С. 153.
3. Владыкина Т. Г. Предисловие // Верещагин Г. Е. Фольклор // Собр. соч. в 6 т. Т. 4. Кн. 1. Удмуртский фольклор. Ижевск, 2001. С. 9.
4. Верещагин Г. Е. Указ. соч. Т. 2. С. 38-39.
5. Там же. Т. 2. С. 18.
6. Там же. Т. 3. Кн. 2. Вып. 2. С. 19.
7. Там же. Т. 3. Кн. 2. Вып. 2. С. 124-125.
8. Там же. Т. 3. Кн. 2. Вып. 2. С. 125.
9. Там же. Т. 3. Кн. 2. Вып. 2. С. 16-17.
10. Там же. Т. 3. Кн. 2. Вып. 2. С. 24-25.
11. Там же. Т. 2. С. 105.
12. Там же. Т. 2. С. 107.
13. Там же. Т. 2. С. 105.
14. Там же. Т. 2. С. 244-245.
15. Там же. Т. 2. С. 20.
16. Там же. Т. 5. С. 182.
Notes
1. Vanyushev V. M. Predislovie. Ob osobennostyah tvorcheskogo naslediya G. E. Vereshchagina i o dannom tome Sobraniya ego sochinenij [Preface. About the features of the creative heritage of G. E. Vereshchagin and this volume of his collected works] // Coll. works: in 6 vol. Izhevsk. UIHLL US RAS. 2004. P.5.
2. Vereshchagin G. E. [Co Sobr. soch.: v 6 t.ll. works: in 6 vol.] Izhevsk. 1996-2001. Vol. 2. Is. 1. P. 153.
3. Vladykina T. H. Predislovie [Foreword] // G. E. Vereshchagin Fol'klor [Folklore] // Coll. works in 6 vol. Vol. 4. Book 1. Udmurt folklore. Izhevsk. 2001. P.9.
4. Vereshchagin G. E. Op. cit. Vol. 2. Pp. 38-39.
5. Ibid. Vol. 2. P. 18.
6. Ibid. Vol. 3. Book 2. Is. 2. P. 19.
7. Ibid. Vol. 3. Book 2. Is. 2. Pp. 124-125.
8. Ibid. Vol. 3. Book 2. Is. 2. P. 125.
9. Ibid. Vol. 3. Book 2. Is. 2. Pp.16-17.
10. Ibid. Vol. 3. Book 2. Is. 2. Pp. 24-25.
11. Ibid. Vol. 2. P. 105.
12. Ibid. Vol. 2. P. 107.
13. Ibid. Vol. 2. P. 105.
14. Ibid. Vol. 2. Pp. 244-245.
15. Ibid. Vol. 2. P. 20.
16. Ibid. Vol. 5. P. 182.
УДК 395.2
Ю. А. Крашенинникова
Записи русских свадебных приговоров в финно-угорских традициях (о некоторых особенностях бытования жанра русского свадебного обряда в иноэтничной среде)*
Работа посвящена проблеме межэтнического фольклорного взаимодействия. На материале жанра русского свадебного обряда - свадебных приговоров (записанных от вепсских и коми информантов) - автор обсуждает некоторые особенности бытования русского обрядового фольклора в иноэтничной среде, механизмы заимствования фольклорных текстов. Наблюдения позволяют говорить, что жанр является индикатором влияния русской фольклорной традиции, лучшая адаптация его в иноэтничной среде свидетельствует о более сильном, интенсивном влиянии русской культуры на фольклорную культуру другого этноса.
* Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 14-04-00077 «Эволюция этнических маркеров вятских северных и южных этноконтактных зон».
© Крашенникова Ю. А., 2015 86
