CC BY
30
УДК 82-1:11(47X092) ББК 83.3(2), 4
ФИНСКИЙ ПЕРИОД В ПОЭТИЧЕСКОМ ТВОРЧЕСТВЕ В.С. СОЛОВЬЕВА
Л.Л. АВДЕЙЧИК
Белорусский государственный университет ул. Кальварийская, 9, г. Минск, 220004, Республика Беларусь E-mail: [email protected]
Особое внимание уделяется исследованию финского периода жизни и творчества В.С. Соловьева, который продлился с сентября 1894 по май 1895 года и совпал с расцветом философской и пейзажной лирики поэта-философа. Литературоведческий анализ поэтических текстов позволяет рассматривать стихотворения финского периода как высокохудожественные образцы софийной, историософской и религиозно-философской поэзии, а саму поэзию Соловьева определить как пример уникального синтеза литературы и философии и одновременно как воплощение глубоко личных переживаний и мистических предчувствий поэта.
Ключевые слова: поэтическое творчество В.С. Соловьева, софийная лирика, историософия, религиозно-философская поэзия, символ, миф, Душа Мира, синтез литературы и философии.
FINNISH PERIOD IN V.S. SOLOVYOV'S POETRY
L.L. AVDEICHIK
Bekrusian state university 9, Kalvarijskaja St., Minsk, 220004, Republic of Belarus E-mail: [email protected]
The article on the study paid special attention to the Finnish period of Solovyovs life and works, which lasted from September 1894 to May 1895 and coincided with the heyday of the philosophical and pastoral poetry of the poet-philosopher. Literary analysis of the poetic texts reveals the Finnish period poems as highly artistic samples of Sophian, historiosofic, religious and philosophical poetry. Solovyov's poetry is considered as an example of unique synthesis of literature
and philosophy and at the same time as the embodiment of deeply personal experience and mystical apprehension of the poet.
Key-words: V.S. Solovyov's poetry, Sophian lyrics, historiosophia, religious and philosophical poetry, symbol, myth, World Soul, synthesis of literature and philosophy.
Летом 1894 года, пережив тяжелое заболевание холерой, устав от сложных взаимоотношений с С.М. Мартыновой, В.С. Соловьев решает уехать на время из Петербурга и в одном из писем определяет свои дальнейшие планы так: «Поселюсь навсегда среди скал и лесов Финляндии - для занятий, для экономии и для здоровья» [1, с. 301]. С целью оздоровления и воплощения своих творческих замыслов в области философии осенью того же года Соловьев переезжает в пансионат близ города Иматра и поселяется на живописном берегу озера Сайма. До мая следующего 1895 года Финляндия становится временным, но очень полюбившимся ему пристанищем, откуда поэт-философ лишь изредка наведывается в Петербург.
Биографы и современные исследователи1 отмечают особую плодотворность и важность финского периода в жизни и творчестве Соловьева. «Спокойная жизнь у озера Саймы постепенно возвращает ему душевное равновесие и энергию; он приступает к писанию «Оправдания добра» и задумывает ряд больших сочинений», - пишет В.К. Мочульский [2, с. 772-773]. А племянник поэта-философа С.М. Соловьев справедливо заметил, что «страна, ранее воспетая Боратынским, стала свидетельницей пышного расцвета поэзии и философии Соловьева» [1, с. 301].
Как результат творческого подъема за несколько месяцев из-под пера Соловьева выходят десятки стихотворений. Первое же стихотворение «Монрепо» (сентябрь 1894 г.) указывает на положительные перемены в психологическом состоянии поэта-философа: символично уже само название (в переводе с французского Mon Repos значит «мой покой»), да и содержание стихотворения свидетельствует о душевном исцелении от пережитых потрясений, о наслаждении красотой осенних пейзажей и настроенности на светлый лирический лад:
Серое небо и серое море
Сквозь золотых и пурпурных листов,
Словно тяжелое старое горе
Смолкло в последнем прощальном уборе
Светлых, прозрачных и радужных снов [3, с. 39].
Та же «глубокая созерцательная тишина»2, способствующая сосредоточенному и спокойному творчеству, нашла воплощение в стихотворном посла-
1 См., например: Кравченко В.В. Последняя любовь философа (В.С. Соловьёв в Финляндии) // Филос. науки. 1998. №1. С. 77-91; Кравченко В.В. Символ гармонии (Вл. Соловьёв и озеро Сайма) // Соловьёвские исследования. 2002. Вып. 5. С. 271-276.
2 Соловьев С.М. Владимир Соловьев: Жизнь и творческая эволюция. М.: Республика, 1997 С. 301 [1].
нии от 1 октября 1894 г. друзьям - профессорам Московского университета Н.Я. Гроту и Л.М. Лопатину:
Ничто страстей не возбуждает, И тихий рой невинных снов Прозрачный сумрак навевает...[4, с. 245].
Суровая природа, холодное Балтийское море, светлые полярные ночи и удивительные северные сияния завораживают своей необычной красотой и восхищают Соловьева. Вдалеке от шумной столицы он осознает, насколько близка и понятна ему аскеза северной природы, которая издавна способствовала духовному развитию человека, очищая от всего суетного и наносного и тем самым приближая его к Богу:
Где ни взглянешь, - всюду камни, Только камни да сосна. Отчего же так близка мне Эта бедная страна?
Здесь с природой в вечном споре Человека дух растет И с бушующего моря Небесам свой вызов шлет.
И средь смутных очертаний Этих каменных высот В блеске северных сияний К царству духов виден вход [3, с. 36].
Вдохновленный сдержанно прекрасной финской природой и в особенности живописными переменчивыми озерными пейзажами, Соловьев пишет ряд стихотворений, которые можно объединить в своеобразный, интересный для исследования «Финский цикл о Сайме». Этот цикл не был формально выделен самим Соловьевым, но по тематическому, стилистическому и хронологическому единству можно вполне обоснованно отнести к нему следующие произведения: «Озеро плещет волной беспокойной.» (3 октября 1894), «Что этой ночью с тобою совершилося?» (4 октября 1894), «Этот матово-светлый жемчужный простор.» (11 октября 1894), «Тебя полюбил я, красавица нежная.» (11 октября 1894), «На Сайме зимой» (декабрь 1894), «Шум далекий водопада» (конец декабря 1894), «Иматра» (январь 1894), «Сон наяву» (январь 1895).
«Финский цикл о Сайме» синтетичный по своей природе: в нем органично сочетаются черты природной, философской и одновременно любовной лирики. В центре цикла - опоэтизированный образ зимнего озера Сайма. Однако в идейно-метафизическом плане стихотворения о Сайме представляют собой
софийный цикл, в котором сияние Вечной Женственности воспевается через символический образ прекрасного финского озера.
На момент создания «Финского цикла» любовные переживания поэта претерпевают значительные метаморфозы. С.М. Соловьев пишет: «Вечная влюбленность уже не ищет живого женского образа. <...> Сайму Соловьев называл своей последней любовью. Он пишет к ней влюбленные стихи как к живому существу» [1, с. 302]. Стихотворения настолько эмоциональны и лиричны, что некоторые недальновидные читатели не угадывали символический план и даже всерьез подозревали Соловьева в увлечении на склоне лет «легкомысленною особой женского пола» [1, с. 303].
Подобное «одноплановое» прочтение стихотворений Соловьева, посвященных, конечно, не реальной, а мифической возлюбленной - «нимфе озера Сайма», в определенной степени было спровоцировано их мистической сложностью и многозначностью, детерминировавших специфику стилистики и поэтики всего цикла. В стихотворениях следует отметить частое использование антропоморфических черт при описании красоты озера («ясные взоры безбрежные», «ласка нежданная», «движенье живое, и голос, и краски»), прием завуалированного пантеизма (объект природы одушевляется и при этом называется только метафорически), а также применение доверительного тона любовной лирики с интимным обращением «ты»:
Тебя полюбил я, красавица нежная, И в светло-прозрачный, и в сумрачный день. Мне любы и ясные взоры безбрежные, И думы печальной суровая тень.
Ужели обман - эта ласка нежданная! Ужели скитальцу изменишь и ты? Но сердце твердит: это пристань желанная У ног безмятежной святой красоты [3, с. 42].
Вместе с тем стихотворения «Финского цикла» необыкновенно живописны: Соловьев с присущей ему чуткостью художника отмечает самые тонкие нюансы в описании природы. Водная стихия интересует поэта как уникальный пример особого вида просветленности природы: «В воде материальная стихия впервые освобождается от своей косности и непроницаемости. Этот текучий элемент есть связь неба и земли, и такое его значение наглядно является в картине затихшего моря, отражающего в себе бесконечную синеву и сияние небес. Еще яснее этот характер водяной красоты в гладком зеркале озера или реки» [5, с. 105].
Стихотворения о Сайме наполнены символическим смыслом и раскрывают содержание своеобразного мифа об озере. Особый почитатель северной природы и водных пейзажей, поэт наяву прозревал в суровой красоте финского озера светлые «софийные» проблески Души Мира. Один из подобных моментов духо-видения сохранился в воспоминаниях В. Величко, описывавшего свое совместное с Соловьевым путешествие по Финляндии: «Сквозь ветви пышных сосен и
елей сияла луна. Синеватый снег сверкал миллионами алмазов; спорхнувшие стайки синичек и снегирей о чем-то защебетали, словно весною; воздух был наполнен буквально ароматом. Мы онемели оба, как в опьянении, и я невольно воскликнул: «Видишь ли ты Бога?» Владимир Соловьев, точно в полусне, точно пред ним действительно проходило близкое душе его видение, отвечал: «Вижу богиню, Мировую Душу, тоскующую по единому Богу» [6, с. 54].
Однако в описаниях разнообразных состояний озера Саймы поэт показывает не только Божественное сияние, но и «дуалистическую природу» Души Мира. Поэтому в процессе поэтизации финских пейзажей заметно возрастает частота использования Соловьевым антитез, подчеркивающих символическое значение двойственности: «волна беспокойная» - «неподвижная отрада»; «стихия нестройная» - «стихия великая»; «спорит с враждебной судьбой» - «в сне безмятежном, затихнув, лежит»; «матово-светлый жемчужный простор», «на чистом нетающем снеге» - «черный застывший узор»; «ясные взоры безбрежные» - «думы печальной суровая тень»; «невольница дикая» - «красавица нежная», «фея - владычица сосен и скал». На сложной поэтике «разветвленных» антитез и сгущения природной символики строятся все стихотворения «Финского цикла».
Центральный объект поэтизации цикла - мифологизированный образ финского озера Сайма - сам по себе глубоко символичен: заключенная в «гранитные оковы» некогда морская стихия - это отграниченная от Божественного первоисточника и отчасти прикованная к земле (непросветленной материальности) Душа Мира, мечтающая о возвращении к утраченной свободе, к вечности, к Богу.
Из-за этой оторванности от первоисточника и невыразимого стремления к инобытию характер «нимфы» очень переменчив: она предстает то беспокойной, дикой, стихийно непредсказуемой, то тихой, ласковой и нежной красавицей, что является поэтическим описанием природного состояния северного озера и одновременно символической проекцией переменчивости и непредсказуемости женской природы, в основе своей хранящей все тот же прообраз Души Мира. Безусловно, непостоянство природной стихии отчасти напоминало Соловьеву характер его бывшей возлюбленной, в которой поэт также нередко отмечал страстность натуры, загадочную спаянность темного и светлого начал:
О, как в тебе лазури чистой много
И черных, черных туч!
Как ясно над тобой сияет отблеск Бога,
Как злой огонь в тебе томителен и жгуч [3, с. 10].
Спектр и диапазон переживаний поэта по отношению к своей новой мистической возлюбленной действительно напоминает чувства к живой женщине: от страха потерять ее благосклонность («ужели скитальцу изменишь и ты?») до трепетной просьбы («люби же меня ты, красавица нежная»); от непонимания ее поведения («что этой ночью с тобою свершилося?») до искреннего признания («тебя полюбил я...») и откровенного восхищения («нет, не напрасно тебя я искал»). Однако иногда, используя символику сна-откровения («сна наяву»), поэт подчеркивает и метафизичность объекта своего поклонения, зап-
редельность собственных ощущений, столь реалистично описываемых: «образ твой пред внутренним оком», «все куда-то ушло, все расплылось в чарующей неге», «все слилось как бы во сне».
На протяжении цикла прослеживается определенная диалектика состояний озера Сайма. Символично, что первая встреча поэта с озером происходит в период его неспокойного стихийного состояния («Озеро плещет войной неспокойной...»). Однако, как это часто бывает в природе, на следующий день уже наступает затишье, которое кажется еще прекраснее и неожиданнее на контрасте с предыдущей грозой («Тихо лепечут струи озаренные, / Тихо сияет небес благодать.» [3, с. 41]). Затишье сменяется полным зимним покоем и неземной тишиной и чистотой, которая словно исцеляет лирического героя от всех земных скорбей: «Злая память и скорбь - все куда-то ушло, / Все расплылось в чарующей неге» [3, с. 42]. Далее следует поэтическое признание в любви («Тебя полюбил я, красавица нежная.») и вдохновленное порывом любви прозрение внутренним взором истинного пра-образа своей возлюбленной - ее божественной красоты:
В невозмутимом покое глубоком, Нет, не напрасно тебя я искал. Образ твой тот же пред внутренним оком, Фея - владычица сосен и скал!
Ты непорочна, как снег за горами, Ты многодумна, как зимняя ночь, Вся ты в лучах, как полярное пламя, Темного хаоса светлая дочь! [3, с. 44].
Апофеозом возвышенной любви поэта-медиума становится его стремление преобразить возлюбленную, то есть просветлить саму ее природу (Душу Мира), все еще страстную, подвластную хаосу, он призывает ее прозреть свое истинное, идеальное, небесное начало:
Страсти волну с ее пеной кипучей Тщетным желаньем, дитя, не лови: Вверх погляди на недвижно-могучий С небом сходящийся берег любви [3, с. 45].
В этом стихотворении «Иматра» заметно, как постепенно меняется тон в обращении к озеру Сайме, возлюбленной Соловьева. Теперь лирический герой именует ее «дитя»: он словно постепенно взрослеет в своей любви. Осознавая и постигая то, что ей еще не понятно, он перерастает свою «юношескую» любовь, обращаясь к бывшей возлюбленной на этот раз с отцовской мудростью и теплотой.
«Любовь к Сайме, - отмечает современный исследователь творчества Соловьева В.В. Кравченко, - последняя любовь философа, по его собственному признанию, - последняя не по земному счету. Она последняя - как высочайшая
вершина, на которую смогло подняться земное человеческое чувство. Это -последняя грань, отделяющая человека от Божества. Предельное постижение Истины индивидуальным сознанием, о-СВОЕ-ние подлинного всеединства, единения одного со всем» [7, с. 275].
После «Финского цикла о Сайме» в творчестве поэта уже не будет места традиционно любовной лирике, адресованной земным возлюбленным. Любовь к озеру Сайма стала переходным этапом от любви земной к любви небесной. Начиная с этого цикла, в стихотворениях поэта-философа выкристаллизовывается и приобретает все более явные черты образ Небесной Возлюбленной, гимном которой станет самое главное творение Соловьева - его поэма «Три свидания» (1898).
Но финский период творчества Соловьева был очень продуктивным и разноплановым и не исчерпывается стихотворениями пейзажно-софийной тематики. Во время пребывания в Финляндии написано и совсем иное по настроению и содержанию стихотворение «Панмонголизм» (1894) - яркий образец историософской лирики поэта-философа. По воспоминаниям С.К. Маковского, во время пребывания в Финляндии Соловьев «пришел к известному равновесию, сосредоточился на исторических судьбах мира, на предвидении того, что ожидает человечество, если оно не переродится духовно» [8, с. 538-539].
И в первую очередь судьба России все более волновала поэта, особенно в последние годы жизни, когда его стали посещать тревожные предчувствия грядущих катастроф. Размытые видения начинали приобретать в художественном сознании реальные очертания возможных исторических событий. В стихотворении «Панмонголизм» разворачивается футурологическая картина сокрушительного поражения Руси в войне с неисчислимыми азиатскими племенами. Метафизической причиной сокрушения «двуглавого орла», символизирующего могучую Россию, мудро примиряющую Восток и Запад, становится отход от исполнения высших христианских заповедей на уровне государства. Россия, боится Соловьев, может повторить трагическую судьбу Византии, которая «приняв на словах идею христианского царства, отказалась от нее на деле» [9, с. 562], и, как неизбежный результат нравственной гибели, последовало реальное уничтожение великого «второго Рима»: падение Константинополя под ударом «безвестного и чужого народа» - турков. Это поражение Соловьев расценивал как возмездие свыше, действие «орудия тяжкого рока» за неисполнение возложенной миссии. То же грозит и русскому народу, если он не очнется от славянофильских иллюзий («.все твердят льстецы России: ты-третий Рим» [3, с. 95]) и не подтвердит свое великое предназначение деятельным воплощением «завета любви». «Панмонголизм» - это стихотворение-антиутопия, тревожное предупреждение о возможном будущем не только для России, но и для всего мира, своеобразное переосмысление Соловьевым историософского концепта «Москва - третий Рим»:
Смирится в трепете и страхе, Кто мог завет любви забыть. И третий Рим лежит во прахе, А уж четвертому не быть [3, с. 96].
Это тревожное стихотворение стало знаковым не только в поэтическом творчестве Соловьева. Первая строфа послужила эпиграфом к «Краткой повести об антихристе», написанной в последний год жизни поэта-философа, а основные историософские идеи развились и усложнились прямыми эсхатологическими параллелями в самой повести, вызвавшей немало вопросов и толков в обществе, а также в историософских статьях «Китай и Европа» (1890) и «Враг с востока» (1891).
Размышления о духовно-нравственном состоянии мира и о непреложных христианских истинах воплотились еще в двух стихотворениях финского периода, которые являются образцами религиозно-философской лирики, - «Ночь на Рождество» (декабрь 1894) и «Воскресшему» (апрель 1895). Стихотворения написаны по поводу наступления двух главных христианских праздников - Рождества Христова и Пасхи, которые Соловьев отмечал согласно православной традиции, на протяжении всей жизни, считая их глубоко символичными, даже мистическими событиями в истории человечества.
Стихотворение «Ночь на Рождество» - это философское размышление о метафизической значимости события Боговоплощения в земном мире. Стихотворение построено на антитезах: поэт подчеркивает существование все еще непреложного дуализма бытия - противостояние света и тьмы, добра и зла, мира Божественного («глубины сознанья мирового») и мира материального («руин позора векового»), и в первых строках отмечает, что мир земной со времени Рождества Христова так и не стал лучше:
Пусть все поругано веками преступлений,
Пусть незапятнанным ничто не сбереглось...[3, с. 43]
Однако великие события свершаются не напрасно, уверен поэт, и их истинная значимость никогда не теряет своей силы, ибо связывает мир с небесным первоисточником:
Великое не тщетно совершилось;
Недаром средь людей явился Бог;
К земле недаром Небо преклонилось,
И распахнулся вечности чертог.
В незримой глубине сознанья мирового
Источник истины живет не заглушен...[3, с. 43].
Поэтому, вопреки пессимистичному началу, последнее четверостишие звучит оптимистично и, перекликаясь с известной цитатой из Евангелия от Иоанна («И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1:5)3), утверждает то, что вектор развития земного бытия уже задан давно и, как бы ни было сложно в ходе развития мирового процесса, победа сил света над тьмой приблизилась:
3 Библия. Синодальный перевод. М.: Рос. библ. о-во, 1997. 1376 с. [10].
Родился в мире свет, и свет отвергнут тьмою, Но светит он во тьме, где грань добра и зла. Не властью внешнею, а правдою самою Князь века осужден и все его дела [3, с. 43].
Те же идеи, но выраженные иначе, встречаем в философских трудах Соловьева. В сочинении «Духовные основы жизни» он пишет: «Как силою внешнего закона всемирный смысл подавляет и связывает тёмную жизнь в человеке, как светом своей истины он обнаруживает и осуждает тьму этой жизни, просвещая человеческое сознание, так бесконечною силою любви тот же смысл проникает в эту тьму, овладевает самим существом человека, перерождает его природу и истинно воплощается в нём. И Слово плоть бысть и вселися в ны» [11, с. 206].
Онтологическим оптимизмом наполнено и стихотворение «Воскресшему», в котором через символическую образность неизбежного наступления весны после зимних холодов выражается уверенность поэта-мистика в неизбежность прихода «весны грядущей», то есть всеобщего воскресения и всемирного преображения материи в конце времен. Стихотворения религиозно-нравственного содержания в значительной степени перекликаются с философскими трудами Соловьева, посвященными осмыслению «духовных основ жизни», и являют собой пример синтеза его литературного и философского творчества.
Итак, финский период, продлившийся с сентября 1894 по май 1895 года, стал знаковым и очень плодотворным в поэзии Соловьева. За несколько месяцев были созданы десятки стихотворений, которые сочетают в себе высокую художественность и глубину философской мысли и являются замечательными образцами пейзажно-софийной лирики («Финский цикл о Сайме»), историософской поэзии (стихотворение «Панмонголизм»), поэтическим воплощением религиозно-философской мысли (стихотворения «Ночь на Рождество» и «Воскресшему»). Таким образом, финский период ознаменовал переход к новому этапу творчества Соловьева, когда постепенно умолкли человеческие страсти и на первый план вышли философские искания и духовные прозрения поэта.
Список литературы
1. Соловьев С.М. Владимир Соловьев: Жизнь и творческая эволюция. М.: Республика, 1997. 431 с.
2. Мочульский В.К. Владимир Соловьев: Жизнь и учение // Вл. С. Соловьев: pro et contra СПб.: РХГИ, 2000. С. 556-829.
3. Соловьев В.С. Стихотворения и шуточные пьесы // В.С. Соловьев. Собр. соч.: в 12 т. Брюссель: Изд-во «Жизнь с Богом», 1970. Т. 12. С. 1-235.
4. Соловьев В.С. Стихотворения и переводы // В.С. Соловьев. Избранное. СПб.: ТОО «Диамант», 1998. С. 9-341.
5. Соловьев В.С. Красота в природе // В.С. Соловьев. Стихотворения. Эстетика. Литературная критика. М.: Книга, 1990. С. 91-125.
6. Величко В.Л. Владимир Соловьев: Жизнь и творения. СПб.: [Б. изд.], 1902. 205 с.
7. Кравченко В.В. Символ гармонии (Вл. Соловьёв и озеро Сайма) // Соловьёвские исследования. 2002. Вып. 5. С. 271-276.
8. Маковский С.К. Последние годы Владимира Соловьева // Вл.С. Соловьев: pro et contra. СПб.: РХГИ, 2000. С. 528-555.
9. Соловьев В.С. Византизм и Россия // В.С. Соловьев. Собр. соч.: в 2 т. М.: Правда, 1989. Т. 2. С. 562-601.
10. Библия. Синодальный перевод. М.: Рос. библ. о-во, 1997. 1376 с.
11. Соловьев В.С. Духовные основы жизни // Соловьев В.С. Избранные произведения. Ростов н/Д: Феникс, 1998. С. 122-275.
References
1. Solovyov, S.M. Vladimir Solov'ev: Zhizn' i tvorcheskaya evolyutsiya [Vladimir Solovyov: Life and creative evolution], Moscow: Respublika, 1997, 431 p.
2. Mochul'skiy, VK. Vladimir Solov'ev: Zhizn' i uchenie [Vladimir Solovyov: Life and doctrine], in Vl. S. Solov'ev:pro et contra, Saint-Petersburg: RKhGI, 2000, pp. 556-829.
3. Solov'ev, VS. Stikhotvoreniya i shutochnye p'esy [Poems and comic plays], in Solov'ev, VS. Sobranie sochineniy v 12 t., 1.12 [Collected Works in 12 vol., vol. 12], Bryussel': Izdatel'stvo «Zhizn' s Bogom», 1970, pp. 1-235.
4. Solov'ev, VS. Stikhotvoreniya i perevody [Poems and Translations], in Solov'ev, VS. Izbrannoe [Selected Works], Saint-Petersburg: TOO «Diamant», 1998, pp. 9-341.
5. Solov'ev, VS. Krasota v prirode [Beauty in the nature], in Solov'ev, VS. Stikhotvoreniya. Estetika. Literaturnaya kritika [Poems. Aesthetics. Literary Criticism], Moscow: Kniga, 1990, pp. 91-125.
6. Velichko, VL. Vladimir Solov'ev: Zhizn' i tvoreniya [Vladimir Solovyov: Life and works], Saint-Petersburg, 1902, 205 p.
7. Kravchenko, VV Simvol garmonii (Vl. Solov'ev i ozero Sayma) [Symbol of harmony (Vl. Solovyov and Lake Sayma)], in Solov'evskie issledovaniya, 2002, no. 5, pp. 271-276.
8. Makovskiy, S.K. Poslednie gody Vladimira Solov'eva [The last years of Vladimir Solovyov], in Vl. S. Solov'ev: pro et contra, Saint-Petersburg: RKhGI, 2000, pp. 528-555.
9. Solov'ev, VS. Vizantizm i Rossiya [Byzantism and Russia], in Solov'ev, VS. Sobranie sochineniy v 2 t., t. 2 [Collected Works in 2 vol., vol. 2], Moscow: Pravda, 1989, pp. 562-601.
10. Bibliya. Sinodal'nyy perevod [Bible, synodal translation], Moscow, 1997. 1376 p.
11. Solov'ev, VS. Dukhovnye osnovy zhizni [The spiritual basis of life], in Solov'ev, VS. Izbrannye proizvedeniya [Selected works], Rostov-on-Don: Feniks, 1998, pp. 122-275.
