CC BY
66
11. Использование ресурсов идейной и материальной платформы культурно-досуговых учреждений.
12. Привлечение специалистов социально-культурной сферы к организации праздников, имеющих интегративный характер: государственный праздник, торжество предприятия, корпоративный праздник, профессиональный праздник, евент, шоу.
13. Использование новых методов организации игровой праздничной культуры.
14. Реализация масштабных праздничных мероприятий с использованием продуктов и форм межкультурного обмена.
15. Социальное развитие человека в условиях праздника носит как целенаправленный, так и стихийно-эпизодический характер, в зависимости от качества досуговых потребностей.
Праздничная культура сегодня - это комплекс инновационных и развивающих форм празднично-обрядовой и игровой культуры, зрелищно-развлекательной и психологической разрядки, рекреативной и эстетической системы усвоения ценностей культуры, воплощения различных направлений художественного, сценарно-постановочного, актерского и социального мастерства. На наш взгляд, формирование досуговых потребностей молодежи средствами праздничной культуры - это сложный процесс индивидуализации личности в системе духовно-эстетической деятельности, в условиях значимого культурного пространства, вовлечения личности в последовательный процесс социализации и инкультурации, раскрытие достижений национальных и региональных культур в условиях ценностных действий человека.
Итак, социально-культурные формы развития уровней досуговых потребностей личности в условиях праздничной культуры - это новые системы взаимосвязи коммерческого, государственного и частного партнерства, направленного на удовлетворение потребности человека в праздничных знаниях, ощущениях и эмоциях на основе традиций, инноваций и различных стилевых решений структурного наполнения сценарно-режиссерских решений и приемов в реализации праздничного действия. Они могут иметь как массовый, так и локально-индивидуальный характер, быть как эксклюзивными, так и традиционными. Кроме этого, социально-культурные формы имеют потенциал к развитию на основе инновационных социально-культурных тенденций процесса глобализации в условиях трансформации общества и всего мира.
Литература
1. Курапина Е.В. Формирование социальной активности молодежи средствами интерактивных технологий культурно-досуговой деятельности: Дисс...канд.пед.наук - Орел, 2013. - 186 с
2. Основное содержание послания президента РФ Владимира Путина Федеральному Собранию М: изд-во «Российская газета», 2 018 - 40 с.
3. Тараторин Е.В. Реализация педагогического потенциала литературно-художественных праздников в гражданско-патриотическом воспитании молодежи: Дисс...канд.пед.наук - Орел, 2012. - 170 с
4. Юдин Н.Л. Социальный смысл праздника: Дисс.канд.фил.наук - Иваново, 2006. - 228 с.
References
1. Kurapina E.V. Formirovanie social'noj aktivnosti molodezhi sredstvami interak-tivnyh tekhnologij kul'turno-dosugovoj deyatel'nosti: Diss.kand.ped.nauk - Orel, 2013. - 186 s.
2. Osnovnoe soderzhanie poslaniya prezidenta RF Vladimira Putina Federal'nomu Sob-raniyu M: izd-vo «Rossijskaya gazeta», 2018 - 40 s.
3. Taratorin E.V. Realizaciya pedagogicheskogo potencíala literaturno-hudozhestvennyh prazdnikov v grazhdansko-patrioticheskom vospitanii molodezhi: Diss.kand.ped.nauk - Orel, 2012. - 170 s.
4. Yudin N.L. Social'nyj smysl prazdnika: Diss.kand.fil.nauk - Ivanovo, 2006. - 228 s
УДК 11: 130.2: 141.32
Е.Л. Яковлева
ФИЛОСОФСКОЕ ПРОЧТЕНИЕ «КНИГИ НЕПОКОЯ» ФЕРНАНДО ПЕССОА ЧЕРЕЗ
ПРИЗМУ СТРАХА
Объектом исследования стал экзистенциал человеческой жизни - страх. Задаваемый действительностью и особенностями природы индивида, страх оказывается предельным состоянием
психики. Он изматывает личность своим (по)давлением, заставляя ее быть в состоянии обороны, испытывать колоссальное напряжение и постоянно концентрировать внимание/силы/энергию. Страх вызывает у личности колоссальную палитру эмоциональных состояний, в том числе волнение, тревогу, напряжение, испуг. Впервые феномен страха анализируется в контексте автобиографического романа Ф. Пессоа «Книга непокоя», где автор осуществляет попытку фиксации своего повседневного опыта в пространстве страха с целью раскрытия его сущности. Тотальность страха в жизни героя/автора создает атмосферу непокоя, рождающего философские вопросы существования и преодоления тревожных состояний.
Ключевые слова: страх, Фернандо Пессоа, «Книга непокоя», метафизические метаморфозы восприятия и познания, воображение, эстетика ухищрения, усталость абстрактного ума.
Elena L.Yakovleva A PHILOSOPHICAL INTERPRETATION OF "THE BOOK OF DISQUIET" BY FERNANDO PESSOA THROUGH THE PRISM OF FEAR.
Abstract: The object of the research was the existential of human life as fear. Given the reality and characteristics of the nature of the individual, fear is the ultimate state of the psyche. He exhausts the personality with his (in) pressure, forcing her to be able to defend herself, to experience tremendous tension and constantly concentrate attention / strength / energy. Fear causes a colossal palette of emotional states in an individual, including anxiety, anxiety, tension, and fright. For the first time, the phenomenon of fear is analyzed using the example of F. Pessoa's autobiographical novel, The Book of the Timeless, where the author attempts to fix his everyday experience in the space of fear in order to reveal his essence. The totality of fear in the life of the hero / author creates an atmosphere of restlessness, in the context of which philosophical questions of existence and overcoming anxious states are posed.
Keywords: fear, Fernando Pessoa, "Book unleashing", metaphysical metamorphosis of perception and cognition, imagination, aesthetics of contrivance, fatigue of the abstract mind.
Жизнь каждого человека многогранна и многоаспектна. Каждое событие вызывает колоссальную палитру эмоций, в том числе и негативных. Среди них особое место занимает страх: он антропологически-онтологичен. Страх экзистенциально задан существованию человека, его здесь-бытию, проявляя себя на протяжении жизни с разной силой интенсивности (формируясь, наступая, обволакивая, накрывая, прячась, отступая]. Но он «никогда не отпускает обвиняемого - ни в развлечениях, ни в шуме повседневности, ни в труде, ни днем, ни ночью» [5, с. 42-43]. Страх постоянно меняет маски, играя роль трепета, робости, волнения, тревоги, боязни, ужаса, испуга, паники и пр. Необходимо заметить, что в бытии личности страх может быть обусловлен естественными и искусственными причинами, объективными и субъективными факторами. Бытие личности есть постоянные встречи со страхом и попытки его преодоления, в том числе посредством создания мифов, ритуалов, произведений искусства и других культурных формообразований. Нередко через призму страха индивид демонстрирует собственные взаимоотношения с миром, где страх играет роль (явного/скрытого] посредника. Страх задает перспективу активному или пассивному его восприятию, действию или бездействию в решении ситуаций, обусловленных им. Личность способна как контролировать страх, так и полностью/частично оказаться в его власти, превращаясь в инертного заложника эмоций, сопряженных с ним.
Источником рождения страха оказывается Ничто, судьба, смерть, опасность, необходимость, случайность, новизна, различие, грех, неизвестность, неопределенность, неуверенность, незнание, отсутствие или боязнь утраты Нечто, временность существования человека, которые постепенно раскрывают свою драматическую/трагическую неизбежность в сознании субъекта. При этом с накоплением жизненного опыта и знаний в геометрической прогрессии возрастает и страх. Необходимо отметить, что страх и его оттенки, вызывающие разные состояния (непокоя], обладают глубоко субъективным модусом. Как справедливо заметил С. Кьеркегор, «страх - это самое эгоистичное чувство из всех» [5, с. 16]. Он обнажает жажду жизни и привязанность к ее разнообразным формам.
Чувства, вызываемые страхом, одновременно задаются действительностью и субъективностью. Они могут быть как реальными, так и выдуманными, домысливаемыми, нагнетающими атмосферу страха как возможности действительного. В этом отношении нередко страх оказывается психологическим состоянием, опережающим события. В качестве предчувствия он связан с будущими событиями или их вероятностью: личность боится Нечто, даже пока оно отсутствует и возможно никогда не будет иметь места в бытии. В данной стадии
страх выступает как потенция, которая может навсегда остаться в подобном состоянии, изматывая индивида своим постоянным напоминанием о себе. Более того, если Нечто свершается, то страх не отступает, продолжая свое негативное воздействие на личность («тот, кто освободился от греха, испытывает страх перед новым падением» [5, с. 16]). Противостоять страху способна только зрелая личность, берущая на себя ответственность за действия внутри ситуации. Подчеркнем, индивид оказывается ответственным за свой страх: именно он формирует (сознательно/бессознательно) его ощущение, нагнетая либо уменьшая амплитуду давления на Я.
В бытии личности страх амбивалентен, являя собой «симпатическую антипатию и антипатическую симпатию» [5, с. 14]. С одной стороны, страх с его атмосферой подавления представляет собой довольно «неприятное ощущение или смущение, возникающее из представления о предстоящем зле, которое может погубить нас или причинить нам неприятность» [1]. В этом отношении страх оказывается мошной силой, превращающей индивида в слабое существо. Страх разрушает космо-психо-логос личности, образуя огромное количество разрывов в ее метафизике, в том числе в мировоззрении, психике, рациональном, бессознательном. В результате этого у индивида начинаются многочисленные проблемы с восприятием мира и себя в нем: (бессознательные/сознательные) эмоции страха подавляют личность, приводя к состоянию неуверенности, отчаяния, апатии, бегству от себя/Других/социального. Страх безжалостно дробит личность на осколки, обнажая в пограничных ситуациях расколотое сознание. С другой стороны, в опасные моменты жизни страх, концентрируя индивидуальные потенции и энергии, дает свободу выбора и ответственности за нее, способствуя действенным проявлениям личности. В этом случае индивид занимает ведущую позицию по отношению к страху, регулируя посредством смелости его силу и уменьшая в объемах. Страх и противостояние ему дают возможность бесстрашия, ведя к счастливой/гармоничной жизни. Более того, страх стимулирует интеллектуальную деятельность человека, помогая осознать его в мироздании, активизирует духовные способности личности, раскрывая ее внутренний мир. В итоге, рожденная страхом раздробленность, особенно у творческой личности, неожиданно конструирует ее и приводит к гармонии, придавая художественным творениям полифонические звучания, в которых невозможно «признавать один из многочисленных "голосов" главным» [3, с. 6].
Наиболее ярко эмоциональные состояния личности, вызванные страхом, представлены в художественном творчестве (литературе, живописи, скульптуре, театре, кинематографе). Несмотря на огромное количество жанров, связанных со страхом (вспомним, триллер, хоррор, готический роман, мистические и сюрреалистические повествования), в литературе данное эмоциональное состояние нередко передается и в иных произведениях, например, в автобиографиях, написанных реалистично, без флера приукрашивания. К числу таких можно отнести «Книгу непокоя» (1913-1934) [9] португальского поэта-философа Фернандо Пессоа (1888-1935), написанную как «впечатление без связи, без желания что-либо связывать», «без фактов» как «история без жизни» [3, с. 8].
В российском научном дискурсе творчеству Фернандо Пессоа и его философскому осмыслению посвящено небольшое количество исследований. Среди них отметим работы Е.С. Тейтельбаум, поднимающей проблемы взаимоотношения философии и литературы, человека как иррационального животного, множественной субъективности в творчестве Ф. Пессоа [10, 11, 12], Б.В. Кабылинского, изучающего конфликт и бегство от конфликтного существования в «Книге непокоя» Ф. Пессоа [4], О.А. Овчаренко, анализирующей оккультизм, гетеронимию и фрагментарность повествований Ф. Пессоа [6, 7, 8], Хохлову И.А., исследующую эстетическую концепцию творчества, гетеронимию и поэтические маски Фернандо Пессоа [13]. Тем не менее, многие аспекты его творчества и философско-эстетической концепции оказываются не затронутыми. К числу тем, поднятых писателем, но не исследованных учеными, можно отнести проблему экзистенциального страха. Целью нашей статьи является философско-художественная интерпретация страха в «Книге непокоя» Фернандо Пессоа. Проблема рассматривается на основе герменевтического и феноменологического методов.
Само название автобиографичного произведения Ф. Пессоа, представляющего афористичные высказывания о жизни, явно указывает на страх, приводящий к непокою, то
есть состоянию, олицетворяющему напряженное, тревожное существование, метания. Произведение Ф. Пессоа оказывается ярким примером ин-эстетики (А. Бадью], демонстрирующей «такое отношение философии и искусства, при котором искусство само творит истину и при этом не становится объектом философии», прибегая к философским эффектам [2, с. 5]. Литературный слог португальского поэта в «Книге непокоя» рождает появление смыслов, раскрываемых с феноменологической точностью, довольно детально и глубоко. В интеллектуальной игре Ф. Пессоа словами/идеями/смыслами литература оборачивается философией, проблематику которой можно интерпретировать литературными средствами. В художественной вязи текста «Книги небытия» неожиданно прорастает философская идея, начинающая пульсировать и жить самостоятельной жизнью, и на взлете своего развертывания она обрывается ввиду фрагментарности замыслов автора или невербализуемости эмоционального состояния внутри проживаемой ситуации. Для опоэтизированной философии автобиографичного текста Ф. Пессоа характерны субъективность, символизм и метафоричность, способствующие наиболее полному раскрытию его жизненного мира и доминантных чувств. Доступно изложенные посредством прозаического языка опоэтизированные эмоции «надежнее хватают нас за живое» [3, с. 13], вызывая читательский отклик. Яркость и метафоричность языка поэта-философа достигает специфического эффекта: реципиент, погружаясь в прочтение книги, состоящей из (законченных/незаконченных] фрагментов, начинает процесс коммуникации с автором, интерпретируя написанное и домысливая его многоточия. Физически ощущая художественно описанный непокой, нередко потоками обрушивающийся на героя и приводящий к разрывам в восприятии мироздания, реципиент переносит на свой жизненный опыт, находя созвучные и дисгармоничные ему эпизоды, приводящие к открытию истин бытия. «Ведь тот, к кому обращена проповедь автора, сам является становящейся, "экзистирующей" личностью, и сообщение становится для него истиной» [3, с. 16]. Необходимо отметить, что, обращаясь к творчеству и фиксируя собственные эмоции и жизненные впечатления, поэт, выступающий в роли философа слова, преодолевает страх или снижает его натиск в своем бытии.
В «Книге непокоя» главный герой Бернарду Соареш негативно отзывается о мире, не обеспечившим ему экзистенциальной, религиозной, нравственной, политической безопасности: «мне плохо там, где я есть, и плохо там, где, как я думаю, я могу находиться» [9, с. 122]. Он родился «в полной метафизической тревоге», в пространстве, где нет определенностей и царят одни разрушения, что и погрузило его в пучину страха, приведшего к метафорическому расколу сознания - вместо Фернандо Пессоа (истинного героя автобиографии] возник помощник бухгалтера Бернарду Соареш, являющийся его альтернативной личностью, полугетеронимом. Жизнь Бернарду, находящаяся «во власти прилива и отлива моего перемешанного сознания», протекает под знаком страданий, лишений, тоски, безразличия: «случайные обстоятельства его жизни сложились по образу и подобию того направления, куда двигались его инстинкты, полностью предопределенные бездействием и обособленностью» [9, с. 32, 8]. Соареша сопровождали «сумеречная грусть, сотканная из усталостей и ложных отказов, тоска от любых ощущений, боль словно от остановленного рыдания» [9, с. 42]. Сама жизнь (как «ежедневная подпись в моей переписке со смертью»], ее банальность, монотонность, необходимость, неизвестность и повелительность, оказывается источником страха («неясности бездны небытия», «предуведомления смерти»]. Он оказывается мощной негативной силой, из которой выбраться оказывается невозможным: «много раз в течение моей жизни, угнетенной обстоятельствами, со мной случалось, что, когда я хотел освободиться от любого их сочетания, меня сразу же окружали другие обстоятельства того же порядка, как если бы в неясной ткани вещей существовала отчетливая враждебность по отношению ко мне» [9, с. 22]. При этом страх, приобретая значительный размах, становится «великой тревогой нашей души», ее «космическим катаклизмом», обрушивая на личность «все небеса и миры» [9, с. 130]. Самый худший из страхов представляет собой бесформенный призрак, демонстрирующий уродливое воплощение небытия, а «воспоминание о моей будущей смерти наводит на меня ужас изнутри», в результате чего герой начинает ощущать себя мертвой материей, его тело и душа леденеют от осознания «того, чем я буду, когда меня уже не будет» [9, с. 62].
Интересной особенностью произведения является тот факт, что субъект/Фернандо Пессоа и объект познания, пораженный страхом/Фернандо Пессоа/Бернарду Соареш совпадают, что позволяет автору ярко и реалистично продемонстрировать субъективность переживания мира, приоткрыть тайны личной экзистенции, показать особенности интенционального акта/ноэзиса в ситуации страха. Художественно описанная жизнь облегчает реальную бытийственность в страхе, переводя на философский уровень осмысление происходящего. Герменевтический круг размыкает границы искусства, перешагивая в жизнь, что делает увлекательным не только процесс интерпретации текста, но и само здесь-бытие. Литература оказывается уникальным интеллектуальным игровым полем, в котором, изначально противопоставляясь, начинают совпадать бытие и его художественное описание/художественное описание и бытие («мы играем в существование, не думая о нем» [9, с. 135]), философия и автобиографический роман/автобиографический роман и философия, Я и его образ/образ и Я. Подчеркнем, сам автор, играя, позволяет себе быть множественным на страницах произведений. Создавая образы, он проживает довольно насыщенную жизнь и ее возможные варианты: «я стал книжным персонажем, читаемой жизнью» [9, с. 156].
Страх в жизни героя/автора вызван огромным количеством причин. Например, все прошедшее, расставание с которым вызывает смерть и означает «наполовину умереть», страшит героя невозможностью вернуть. Или «все то, что нас окружает, становится частью нас,.. приковывая к легкому одру медленной смерти», «и я, робко ненавидящий жизнь, очарованно страшусь смерти» [9, с. 137]. Шеф Вашкеш, «хозяин моих часов в дневное время», когда бывает недоволен, погружает героя в состояние смятения и неведомого беспокойства. Неожиданно либо предсказуемо выходя на авансцену, страх влечет за собой дискомфорт, проявляясь не только в психических состояниях в виде подавленности, оцепенения, но и в ощущении физической боли («моя жизнь такова, словно меня бьют», а «мое тело было скрытым криком» [9, с. 71, 87]), превращая героя в «усталую реку», проплывающую мимо всего.
Страх приводит к доминированию таких ощущений как печаль, смирение, горечь, ничтожность, уныние, бесполезность, напрасность, смятение, подавленность, однообразие, оцепенение, рождая «болезненный интервал» и нередко вызывая тошноту («как ком физического отвращения»), тему которой разовьет чуть позже (в 1938 г.) в своем одноименном романе Ж.-П. Сартр. Среди метафор страха у Ф. Пессоа особую роль играют природные пейзажи: тучи («свита из пустоты и небытия»), гром и молния («скрежет вещей, падение обломков, атом конца света», «живая сталь»), а также «угрожающая масса дождя» («рыдание из глубины мира», «плач без бытия») [9, с. 150, 47, 66]. Как замечает герой, «в природе моя неудавшаяся жизнь плачет в каждой капле дождя», усиливая непокой «в капании, в ливнях» [9, с. 115]. Предчувствие громового, грозового и дождевого, рождающее ощущение пустоты и невесомости, подводит героя к череде размышлений, которые «есть ничто, но при этом, в чистоте своего небытия» они «напоминают своим контрастом о тайне во всеохватной черноте» [9, с. 45-46].
Тотальность страха приводит к потере надежды, внушая идею о том, что «надеяться совершенно бесполезно» [9, с. 7]. Погруженность в беспокойное настоящее, окутанное страхом, заставляет понять, что «мое прошлое - это все то, чем я не сумел быть», а будущее -«реальность небытия» [9, с. 89]. Существование без надежды оказывается основой для пессимизма, переведя жизнь героя в состояние Упадка, характеризующегося «полной утратой бессознательности; ведь бессознательность - основа жизни» [9, с. 9]. В итоге герой стал жить, не умея жить и созерцая свою судьбу в виде «одинаково неопределенного положения в алгебраической системе координат тайны» [9, с. 12], в ожидании ночи и дилижанса из бездны. Судя по всему, ночь и связанная с ней бездна, «не запятнанные обязательством и миром», олицетворяют смерть, ожидание которой сопровождало героя на протяжении всего повествования, сгущая краски безысходности. Дневное существование оказывается только мимолетным ощущением жизни, где герой остро ощущает собственную ничтойность. Зато ежедневно наступающая ночь как определенная пограничность, раскрывающая объятия смерти в своих «медленных пустых часах», способствует постижению Я. Но данное понимание влечет за собой «горечь оттого, что все одновременно является моим ощущением и чем -то внешним, что я не властен изменить», обнажая «грусть всего бытия» и [9, с. 12].
Жизнь увеличивает объем негативных чувствований: «нет покоя... и нет даже желания его иметь», «тоска, которая включает в себя лишь предвкушение еще большей тоски; горечь оттого, что завтра будешь испытывать горечь оттого, что испытывал горечь сегодня» [9, с. 38, 20]. Ощущение страха и чувства, вызываемые им, вводят героя в состояние оцепенения: они «не дают думать, не дают действовать, не дают отчетливо существовать», раскаляя неподвижную субъективность [9, с. 69]. Данное оцепенение, охватывая мысли и чувства, тем не менее передает их напряженную пульсацию. Они, «к несчастью, никогда не отдыхают: в гниении есть брожение» [9, с. 113].
Именно страх, обнажающий жизнь на Пределе, стал детерминантой внутренней встряски героя/автора, положив начало интеллектуальным вглядываниям в бытие и вопрошаниям о нем (например, о смерти, не тайны смерти, а того, что мы называем «физическим ощущением прекращения жить», «не является ли все в жизни вырождением всего»?]. Страх и постоянный выбор внутри его ситуации подводят к пониманию того, что «не общее главенствует над личностью, но личность - над общим», в чем «состоит суть постоянной внутренней работы человека», высвечивая «маршрут движения человеческого духа» [3, с. 15]. Страх и вызванный им непокой становятся отправной точкой для путешествий личности («мы вечные странники в самих себе», потому что «вселенная - это я», несмотря на то, что «я уже видел все, чего никогда не видел» [9, с. 101, 103]]. Путешествие в-себе и к-себе способно привести к идеальному равновесию, демонстрируя Грани Абсолютного Соотношения, «в которых жажда Предела перемещается от воли и переживания к Разуму», упорядочивая жизнь, наполняя ее «Гармонией и разумной Согласованностью» [9, с. 104]. В этом путешествии в-себе и к-себе как абстрактной бездне герою предстоит сражение со страхами, его чудовищами, химерами и ужасами. Не владея собой, путешественник, идя сонно по жизни «между тем, что чувствует, и тем, что видит», всегда оказывается в «чужом городе, но не знает, как он туда попал» [9, с. 35]. Чужой город - это метафора: личность, бессознательно путешествуя в (по] своей жизни, в каждом событии/со-бытии видит новую грань Я, что позволяет «познать себя вдруг, как в это знаменитое мгновение, значит неожиданно обрести понимание сокровенной монады, волшебного слова души» [9, с. 36].
Страх, присущий герою/автору, и метания в его пространстве раскрывают экзистенциальное одиночество - «одиночество, в котором я всегда пребываю, одиночество, в котором я останусь навсегда» [9, с. 14]. Сама «Книга непокоя» есть ничто иное как беседа в одиночестве с самим собой. На ее страницах периодически, в результате острого ощущения плотности пустоты, высвечивается желание преодолеть одиночество («я внезапно испытываю необходимость поговорить с другим человеком» [9, с. 125]]. Но страх и «крещендо серого однообразия» приводят героя/автора к еще большему замыканию в самом себе.
Усугубляют страх героя/автора неясности (я «не знаю, что чувствую, не знаю, что хочу чувствовать, не знаю, что думаю и кто я есть» [9, с. 37]], приводящие к расколу: «во мне - два человека, и оба держаться на расстоянии», мы «две бездны - колодец, глядящий в Небо» [9, с. 18]. Данный субъективный раскол отражается на мировосприятии и миропонимании. Внутреннее раздвоение и пребывание Бернарду Соареша/Фернандо Пессоа в состоянии постоянного страха открывают парадоксальную, даже абсурдную, логику бытия, где противоречия оказываются истинными и «нет сил восстать против этого абсурда» [9, с. 25]. Так, с одной стороны, «жизнь для меня - это все, что есть снаружи», с другой стороны - жизнь «вбирает в себя весь смысл вещей, решение всех загадок, за исключением той, почему загадки существуют - у этой загадки решения быть не может» [9, с. 17]. Или «меня все интересует и ничто не увлекает», пишу «старательно и равнодушно», «мне этого достаточно или недостаточно, но в каком-то отношении это полезно», «для нас единственный способ быть в согласии с жизнью - не быть в согласии с самим собой», «проложить путь в жизни, а затем делать все, чтобы по этому пути не следовать», «действовал вовне, находясь в нем», «хотя я столько раз бываю веселым и довольным, я всегда грустен», «все меня утомляет, даже то, что не утомляет», «упорно вести деятельность, которая признается бесполезной, хранить привычку к дисциплине, которая считается бесплодной, и придерживаться строгого использования норм философского и метафизического мышления, значение которых представляется отсутствующим» [9, с. 18, 19, 20, 22, 35, 37, 70, 78]. Даже постулат автора о том,
что «мы никогда не осознаем себя» [9, с. 18], противоречит написанной им «Книге непокоя», целью которой было осуществить посредством интроспекции понимание Я (или полугетеронима). Наличие противоречий в бытии приводит героя к глубокому сомнению о том, существуют ли они, заставляя признать «реальность формой иллюзии, а иллюзию -формой реальности», в которой «всякая точка зрения - это вершина перевернутой пирамиды, основание которой не поддается определению» [9, с. 78, 79]. В приведенных рассуждениях Б. Соарешу/Ф. Пессоа демонстрирует иронию, согласно которой «сознание стало сознавать» благодаря сократовской формуле «я знаю, что ничего не знаю» и философскому кредо Ф. Санчеса «я не знаю, ничего ли я не знаю» [9, с. 122]. В данной иронии личность не только сомневается в себе, но и сомневается в своем сомнении, что приводит к парадоксальности понимания жизни, где антитезисы оказываются верными. Герой/автор сокрушенно заключает, что «главная трагедия моей жизни - это. ирония Судьбы» [9, с. 151]. Погруженный в пространство страха, герой/автор существует в обыденности, мерзости, нелепости, ничтойности. Он с ироний наблюдает за происходящим с ним, смакуя разочарование с надеждой: «я присутствовал инкогнито при постепенном крахе моей жизни, при медленном крушении всего того, чем хотел быть» [9, с. 155]. Разве не ирония, что предпринятое путешествие к Я может ничего не дать: «мне не с чем себя сравнить, чтобы себя найти», в итоге «я остаюсь больше в образах, чем в себе», «я возвращаюсь к себе, к тому, что я есть, хотя я -никто» [9, с. 157]. Герой/автор с ироний подчеркивает, что все миры перевернуты: «мы -смерть», потому что «мы живем, когда находимся при смерти» да и сама жизнь есть умирание, «потому что нет ни одного дня в нашей жизни, который бы не делал ее на день короче» [9, с. 145, 146]. Ирония бытия человека заключается не только в его незнании (жизни/людей/событий/опасностей), но и в их знании, заковывая еще большим страхом и приводя в оцепенение. Но при этом ирония значительно ослабляет силу страха, заставляя принять его как данность бытия и состояние, с которым необходимо идти по жизни.
Среди уникальных средств (бессознательного) ускользания от страха у Соареша/Пессоа был метод метафизических метаморфоз восприятия и познания: «когда хочу думать, я вижу», демонстрируя умение «думать эмоционально и чувствовать мыслью» [9, с. 53, 109]. Вследствие этого небо оборачивается Небом, природа - Природой, ничто - Ничто, греза - Грезой, абсолютное - Абсолютным, истина - Истиной, предел - Пределом. Ф. Пессоа данным приемом хотел подчеркнуть субъективные изменения («я заново поглощаю себя, теряю себя, забываю себя», «разрушаю себя» [9, с. 31, 42]) при рефлексирующем восприятии различений в бытии, где все одновременно Нечто и Ничто, поверхностное и глубинное, оставляющее следы (в том числе, в Я). Именно различение, имеющее место в бытии, вызывает страх своей инаковостью и «неистребимой фатальностью Отличия» (Ж. Бодрийяр), а значит - непонятностью, не давая возможности проникнуть в суть Другого, в его процессы: не я, а другость «в наибольшей степени составляло мою повседневную тоску, мое отчаяние во все часы грусти» [9, с. 34]. Субъект одновременно посредством вписанности и отстраненности от ситуации («болезненного интервала», позволяющего Я сопровождать себя, присутствовать при себе), активности и пассивности прибегает к искусству иллюзий, что позволяет перейти границы своей ограниченности и снаружи производить метаморфозы увеличения/уменьшения, развертывания/сворачивания, ускорения/замедления объектов познания. Именно личность оказывается исходной точкой фокуса внимания и понимания, придающей всему Логос и конструирующей собственное видение, перемещая свои переживания «в залы мышления» и осуществляя «эмоциональное познание жизни» [9, с. 83]. Как рассуждает Бернарду/Фернандо, всякий раз, когда я «отрешаюсь от метра семидесяти роста и шестидесяти одного килограмма веса, из которых я физически состою, я улыбаюсь поистине метафизической улыбкой» и «люблю истину абсолютного внешнего мира благородной добродетелью понимания» [9, с. 65]. Данное отрешение открывает бездны смыслов в познавательном акте: собирая материалы/впечатления и вникая в информацию, личность пытается понять суть вещи в себе. Постичь ее можно только при исчезновении Я путем блужданий («я подобен тому, кто ищет наугад, не зная, где спрятан предмет» [9, с. 58]), абстрагирования, даже трансцендирования, мысленного отстранения и выхода за пределы реальности, что помогает интуитивно понять не ситуацию/вещь, а Ситуацию/Вещь в ее онтологичности. «Я забылся в абстрактных
размышлениях, глядя на водные пейзажи, которые я с радостью собирался смотреть, но не видя их», «я прохожу сквозь времена, прохожу сквозь молчание, бесформенные миры проходят сквозь меня», таким образом «я могу отдаться жизни», «могу не замечать себя» [9, с. 20, 30]. В результате («вдруг, как если бы судьба-хирург, прооперировав мою застарелую слепоту, добилась мгновенных результатов»] осуществляется метаморфоза, способствующая пониманию бытия и его истоков: «я поднимаю голову от моей безымянной жизни для ясного понимания того, как я существую», изумляясь «тому, что прежде умудрялся этого не видеть» [9, с. 34, 35]. Данный метод позволяет обнаружить детали и прожить целую жизнь (снаружи и изнутри] в безмерном путешествии к истокам. Так, платье сидящий напротив девушки раскладывается на ткань, вышивку на ней и труд, связанный с фабричным производством тканей и ниток: «я вижу цеха фабрики, станки, рабочих, швей, мои обращенные внутрь глаза проникают в конторы, я вижу управляющих», «отслеживаю по книгам отчетность всего», «вижу домашнюю жизнь тех, кто проживает свою общественную жизнь на этих фабриках и в этих конторах...» [9, с. 232-233].
Прием метафизической метаморфозы восприятия и познания способствует не только раскрытию смыслов, но и преодолению страхов. По мнению автора/героя, в метафизической метаморфозе восприятия и познания заключается настоящий опыт личности, ограничивающий непосредственное «соприкосновение с реальностью» и одновременно усиливающий «анализ этого сопротивления»: «так чувствительность расширяется и углубляется, потому что в нас есть все», «достаточно это искать и уметь искать» [9, с. 112]. Погружаясь в метафизические метаморфозы восприятия и познания, герой забывает о страхе, тем самым уменьшая силу его давления на Я.
Овладение приемом метафизической метаморфозы восприятия и познания связано с воображением («жизнь для нас - это то, что мы в ней воображаем» [9, с. 89]]. Благодаря воображению можно быть всем и бесконечно мечтать, в однообразии находить мелочь, обретающую облик обыкновенного чуда, наслаждаться «спектаклем мира, сидя на стуле», «не разговаривая ни с кем, умудряясь не грустить», что приподнимает личность над ее ничтойностью: «я могу вообразить все, потому что я - ничто» [9, с. 142]. Воображение помогает «переходить от мира к миру, от воплощения к воплощению» [9, с. 146]. Само рефлексирование о жизни и превратностях Судьбы осуществляется с опорой на ресурсы воображения («я исследую при помощи воображения», благодаря чему «мой дух отстраняется от материальной половины» [9, с. 116]]. Именно воображение как часть внутренней жизни помогает осуществить практику метафизических метаморфоз восприятия и познания благодаря тому, что «я всегда принадлежал тому, что не находится там, где нахожусь я» [9, с. 80].
Деятельность воображения позволяет эстетически созерцать жизнь, облегчая экзистенциальные страдания. Благодаря этому рождается субъективная эстетика ухищрения, позволяющая создать зоны относительного комфорта бытия личности. В ней формируется опоэтизированное понимание жизни и Я, выражающее субъективное «вымышленное переживание, которое существует лишь для того, чтобы быть выраженным» [9, с. 111]. Эстетика ухищрения как продукт функционирования воображения помогает создать художественно сделанную жизнь («я изваял свою жизнь, как статую», превратив «свою душу в декоративный предмет»], нередко чуждую Я, но заставляющую «не нарушать искусственные линии моей воображаемой личности» [9, с. 97]. Основу эстетики ухищрения, связанную с созерцанием жизни, составили чувства и ощущения (все пейзажи жизни обрамляются ощущениями], иногда безрадостные, обнажающие покой заурядности помощника бухгалтера в Лиссабоне, «величественный пурпур безумия и поддельные кружева воображаемого величия» [9, с. 37]. Негативные чувства, облекаясь в художественные метафоры, приобретают эпичность и драматичность, являя возвышенность и/или низменность/пошлость страха. Как справедливо заметил С. Кьеркегор, «чем больше страха, тем больше чувственности» [5, с. 17], которая оказывается только мимолетным отрывком жизни, ее мгновением, моментально стираемым и приводящем к следующей цепочке мгновений. Само мгновение есть «то, что не имеет ничего прошедшего и ничего будущего; ведь именно в этом и заложено несовершенство чувственной жизни» [5, с. 15]. При этом, «чем больше я созерцаю спектакль мира», «тем глубже
я убеждаюсь в прирожденной надуманности всего, в ложном обаянии роскоши всякой реальности» [9, с. 109].
У Ф. Пессоа можно встретить описание состояния противоположного метафизическим метаморфозам восприятия и познания. Он называет его усталостью абстрактного ума. Это «самая ужасная из усталостей», которая не тяготит и не тревожит, а давит «тяжестью осознания мира, невозможностью дышать душой» [9, с. 39]. В этом состоянии все мысли, устремления, намерения и надежды «разрываются, раскрываются, удаляются, обратившись в пепел тумана, в лохмотья того, чего не было и не могло быть» [9, с. 39], вызывая жгучий и уничтожающий ужас, увлекающий в бездны страха.
В заключении выделим следующие моменты. Страх есть многогранная эмоция и экзистенциальное состояние личности. Страх задается индивиду самим (объективным и субъективным] бытием. Как предельное состояние психики страх обнажает пространства проявления отчаяния, испуга, надрыва, тревоги, волнения и пр. Напряженность эмоциональной палитры, связанной со страхом, изматывает личность: она оказывается уставшей от самой себя, не находя в мироздании зон укрытия и комфорта. Мир становится опасным и зловещим, приводя к отчуждению, безразличию и пессимизму. Страх оказывается той психической эмоцией и состоянием, которые разделяют возможное и действительное, объективное и субъективное, способствуя расколу мироздания в восприятии личности. Только индивид посредством своей воли и свободы в мечтаниях/действиях способен контролировать его уровень, либо увеличивая, либо снижая психологическое нагнетание. Более того, помогает преодолеть страх и связанный с ним раскол бытия/Я творчество, что и осуществил Фернандо Пессоа, написав об этом книгу от имени собственного полугетеронима Бернарду Соареша. Подчеркнем, художественные произведения, затрагивающие проблему страха, способствуют его пониманию и снятию частичного напряжения не только у автора, но и реципиентов, а также поиску алгоритмов его преодоления/уменьшения.
Онтологичность страха и осознание данного факта дают возможность раскрыться интеллектуальным, этическим и эстетическим потенциалам личности, способной нести ответственность за свою жизнедеятельность и имеющей мужество творить, облекая в художественно-чувственную оболочку напряженные/тревожные состояния духа. Страх как экзистенциал способствует нахождению смыслов бытия и обретению собственного Я («найти личность в ее утрате» [9, с. 32]].
Жизнь на Пределе в пространстве страха, рождающего непокой и усталость, подводит главного героя романа к пессимистичной бездеятельности, признанию антиномичности бытия и относительности всего в нем. Тем не менее, Ф. Пессоа предлагает способы освобождения от страха либо уменьшения силы его давления. К их числу он относит путешествие в-себе и к-себе, особый вид рефлексии в виде метафизических метаморфоз восприятия и познания, базирующийся на ресурсах воображения, что помогает создать субъективную эстетику ухищрения. Отметим, что противостояние страху способна осуществить только самодостаточная личность, осознающая ситуацию страха и желающая его преодолеть. Страх мобилизует энергийный потенциал индивида, позволяя научиться искусству жить в нем.
Литература
1. Аристотель. Риторика. - Режим доступа: http://lib.ru/POEEAST/ARISTOTEL/ritoriki.txt (дата обращения: 21.01.2019].
2. Бадью А. Малое руководство по инэстетике. - СПб.: Изд-во Европейского университета, 2014. -
160 с
3. Исаева Н., Исаев С. Авраамов нож, или Рождение веры // Къеркегор С. Страх и трепет. - М.: Академический Проект, 2014. - С. 5-19.
4. Кабылинский Б.В. Бегство от конфликта в «Книге непокоя» Ф. Пессоа// Вестник Русской христианской гуманитарной академии. - 2017. - Т. 18 (№ 3]. - С. 336-342.
5. Кьеркегор С. Страх и трепет. - М.: Академический Проект, 2014. - 154 с.
6. Овчаренко О. А. Фауст в отсутствие Мефистофеля: Фернанду Пессоа и традиция оккультизма в Португалии // Литературное обозрение: Литературно-критический журнал. - 1992. - №3. - С. 57 - 60.
7. Овчаренко О.А Проблема фрагментарности повествования в «Книге непокоя» Фернанду Пессоа / / Древняя и Новая Романия. - 2017. - № 19. - С. 199-206.
8. Овчаренко О.А Фернанду Пессоа. Очерки об оккультных учениях // Контекст - 2003. Литературно-теоретические исследования. - 2003. - С. 250-268.
9. Пессоа Ф. Книга непокоя. - М.: Ад Маргинем Пресс, 2018. - 448 с.
10. Тейтельбаум Е.С. Множественная субъективность и онтологический, гносеологический и эстетический статус апокрифов и гетеронимов в творчестве Мигеля Унамуно, Антонио Мачадо и Фернандо Пессоа/ / Известия Уральского федерального университета. Серия 3: Общественные науки. - 2014. - №3 (131). - С. 132-146.
11. Тейтельбаум Е.С. Проблема взаимоотношения философии и литературы: опыт философского анализа феномена Фернандо Пессоа// Известия Уральского федерального университета. Серия 3: Общественные науки. - 2014. - №1 (125). - С. 173-182.
12. Тейтельбаум Е.С. Человек как иррациональное животное в поэтической философии Фернандо Пессоа// Философия в XXI веке: вызовы, ценности, перспективы. Сборник научных статей. - Екатеринбург: Изд-во Уральского федерального университета им. Б.Н. Ельцина, 2016. - С. 223-228.
13. Хохлова И.А Поэтические маски Фернандо Пессоа. - СПб.: Изд-во СПбГУ, 2003. - 178 с.
References
1. Aristotle. Ritorika. - Access: http://lib.ru/POEEAST/ARISTOTEL/ritoriki.txt (date of access: 21.01.2019).
2. Bad'yu A. Maloe rukovodstvo po inehstetike. - SPb.: Izd-vo Evropejskogo universiteta, 2014. - 160 s.
3. Isaeva N., Isaev S. Avraamov nozh, ili Rozhdenie very // K"erkegor S. Strah i trepet - M.: Aka-demicheskij Proekt 2014. - S. 5-19.
4. Kabylinskij B.V. Begstvo ot konflikta v «Knige nepokoya» F. Pessoa// Vestnik Russkoj hri-stianskoj gumanitarnoj akademii. - 2017. - T. 18 (№ 3). - S. 336-342.
5. Kierkegaard S. Strah i trepet. - M.: Akademicheskij Proekt, 2014. - 154 s.
6. Ovcharenko O. A Faust v otsutstvie Mefistofelya: Fernandu Pessoa i tradiciya okkul'tizma v Portugalii / / Literaturnoe obozrenie: Literaturno-kriticheskij zhurnal. - 1992. - №3. - S. 57 - 60.
7. Ovcharenko O.A Problema fragmentarnosti povestvovaniya v «Knige nepokoya» Fernandu Pessoa // Drevnyaya i Novaya Romaniya. - 2017. -- № 19. - S. 199-206.
8. Ovcharenko O.A. Fernandu Pessoa. Ocherki ob okkul'tnyh ucheniyah // Kontekst - 2003. Literaturno-teoreticheskie issledovaniya. - 2003. - S. 250-268.
9. Pessoa F. Kniga nepokoya. - M.: Ad Marginem Press, 2018. - 448 s.
10. Tejtel'baum E.S. Mnozhestvennaya sub"ektivnost' i ontologicheskij, gnoseologicheskij i ehs-teticheskij status apokrifov i geteronimov v tvorchestve Migelya Unamuno, Antonio Machado i Fernando Pessoa// Izvestiya Ural'skogo federal'nogo universiteta. Seriya 3: Obshchestvennye nauki. - 2014. - №3 (131). - S. 132-146.
11. Tejtel'baum E.S. Problema vzaimootnosheniya filosofii i literatury: opyt filosofskogo analiza fenomena Fernando Pessoa// Izvestiya Ural'skogo federal'nogo universiteta. Seriya 3: Obshche-stvennye nauki. - 2014. - №1 (125). - S. 173-182.
12. Tejtel'baum E.S. Chelovek kak irracional'noe zhivotnoe v poehticheskoj filosofii Fernando Pessoa// Filosofiya v XXI veke: vyzovy, cennosti, perspektivy. Sbornik nauchnyh statej. - Ekaterin-burg: Izd-vo Ural'skogo federal'nogo universiteta im. B.N. El'cina, 2016. - S. 223-228.
13. Hohlova I.A Poehticheskie maski Fernando Pessoa. - SPb.: Izd-vo SPbGU, 2003. - 178 s..
УДК 008:1-027.21
А. Н. Яныкина
ПСЕВДОМОРФОЗЫ УНИВЕРСАЛИЙ СОВРЕМЕННОЙ КУЛЬТУРЫ
В статье рассматривается концепция культуры, разработанная В.С. Стёпиным и на ее основе анализируются многочисленные ложные изменения, которые происходят в культуре, трансформируя онтологический базис культуры, изменяя смысловое наполнение и значение ее универсалий. Псевдоморфозы универсалий современной культуры вытесняют «культурную компетентность», которая замещается «культурной переподготовкой», а практика теоретического и критического осмысления культурных феноменов аннигилируется «культурной актуальностью».
Ключевые слова: псевдоморфозы, универсалии культуры, надбиологические программы, культурный капитал, медиакультура, культурная актуальность.
AHa N. Yanykina PSEUDOMORPHOSES OF MODERN CULTURE UNIVERSALS.
Abstract: In this article the concept of culture developed by V.S. Styopin is considered. On its basis numerous false changes which happen in culture are analyzed, transforming ontologic basis of culture, changing semantic filling and value of its universals Modern culture's universals pseudo-morhoses that general feature of
