CC BY
33
ФИЛОСОФСКО-КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ТРАНСФОРМАЦИИ ВЕРОИСПОВЕДНОЙ ПОЛИТИКИ РОССИИ В БАЙКАЛЬСКОМ РЕГИОНЕ XX—XXI вв.
© Арзуманов И. А., 2008
И. А. Арзуманов — кандидат философских наук, доцент кафедры теории и истории государства и права Юридического института ИГУ
Одной из главных задач современного российского государства является достижение гражданского мира и согласия в обществе в рамках обеспечения стабильности, являющегося гарантией его нормального функционирования. Важным компонентом обеспечения функциональной эффективности государственных институтов в условиях поликонфессионального государства выступает, прежде всего, система правового регулирования государственной политики в сфере пространства религиозной культуры, отношений между религиозными институтами общества, и наличие в этой связи адекватной государственно-правовой вероисповедной политики.
Если стабильность общества является социокультурной ценностью и категориальным императивом государственного организма, то политика государства в сфере культуры и религии как цивилизационно-интенциальных субстратов социума относится к формам и методам осуществления государством интегративной функции. Соотношение права и культуры, имеющее своим базисом социальную интенцию, сопрягается в понятии правовой культуры, под которой В. Л. Бачинин и В. П. Сальников понимают совокупность духовно-практических способностей, позволяющую выстраивать цивилизованные, отвечающие морально-правовым критериям отношения между индивидами, структурами гражданского общества и государственными институтами‘.
Рассматривая функциональную взаимосвязь государственной власти и государственной политики в области религиозного пространства, с дедуктивных позиций вычленяется антропоцивилизационный подход, определяющий не только нравственно-правовые аспекты аксиологии права, но и социополитические его характеристики с позиций пространственных дефиниций. В этом контексте приведенное понятие «вероисповедной политики» дополняется пониманием того, что нормативно-правовой комплекс вероисповедной политики должен рассматриваться и как способ социальной организации и социального контроля за поведением субъектов, поскольку исторически право возникает как социальный регулятор в догосударственную эпоху в форме обычая2. Если применить эти характеристики политики к сфере религиозного пространства с учетом его субъектно-институциональных составляющих — традиционных конфессиональных институтов мировых религий, мифорелигиозных систем автохтонных верований, религиозных инноваций, то вероисповедная политика является функциональной доминантой интегративных процессов. Трансформационная динамика вероисповедной политики России постсоветского периода связана с фактом признания международных норм о религии и религиозной свободе и включения в Конституцию России положения о примате международного права над внутригосударственным. В 1989 г. СССР подписал Венские соглашения и взял публичное обязательство привести законодательство страны в соответствие с общепринятыми в мировом сообществе нормами. В итоге к концу XX — нач. XXI вв. нормы международных соглашений по правам человека и религиозными сво-
бодам, принятые в качестве априорного начала в годы перестройки, начинают стимулировать трансформационные процессы в религиозном пространстве региона. Выработанные концепты вероисповедной политики имперского и советского периодов подвергаются трансформации, следствием которой становится деунификация социокультурного и социополитического пространства. На современном этапе общероссийская, как и мировая, практика в религиозно-идеологической сфере базируется на конституционно-правовых3 и религиозно-законодательных актах4, во многом определенных рекомендациями международных правовых институтов5.
В 90-х гг. XX столетия в Восточной Сибири и в России в целом шел бурный, зачастую ничем не регулируемый, процесс возрождения традиционных для того или иного региона конфессий и распространения «новых», модернизированных, возникших и сформированных за пределами республики и федерации, религиозных течений, толков, сект и направлений, нередко преследующих не чисто духовные, а иные цели — политические, экономические и т. д. Некоторые из конфессиональных новообразований, в сущности представляющие собой эклектическое смешение элементов традиционных вероучений и культов с новейшими достижениями науки и техники, зачастую приобретают тоталитарный, деструктивный характер. Используя многовековой культурно-исторический опыт, аккумулированный в тех или иных религиях, они применяют современную технологию и методы психологической обработки в корыстных и даже преступных целях для манипуляций с психическим и биоэнергетическим состоянием своих адептов, контроля над их сознанием, программирования их социального поведения6. В Иркутской области к концу ХХ в. было зарегистрировано 250 религиозных организаций. В их числе: Русская православная церковь (МП) — около 120 приходов, Христиане веры евангельской (пятидесятники) — около 60 организаций и групп, Евангельские христиане-баптисты — около 40 организаций и групп, Адвентисты седьмого дня — около 20 организаций и групп, свидетели Иеговы — около 50 собраний, иудеи — 3 общины, мусульмане — 8 общин, Римско-католическая церковь — 13 приходов, буддисты — 10 общин, старообрядцы — 1 община, Евангелическо-люте-
ранская церковь Ингрии — 1 приход, Новоапостольская церковь — 3 общины, Общество сознания Кришны — 2 общины, Вера Бахай — 3 группы, Евангельские христиане — 3 общины, Церковь Божьей Матери Державная — 1 община, Белое братство — 1 группа, Церковь объединения Муна — 1 группа.
Если сравнивать динамические характеристики конфессионального спектра в западном Забайкалье, то очевиден рост деуинификаци-онных процессов не только в религиозном пространстве в целом, но и в конфессионально-институциональных показателях. На начало XX в., по данным АУФСБ РФ по РБ, приведенным И. С. Цыремпиловой, в Республике Бурятия было 311 православных объединений, 46 буддийских, 81 старообрядческих, 7 иудейских, 6 магометанских,
1 римско-католическое7. На начало XXI в.: Русская православная церковь — 63 прихода, в том числе 2 монастыря; Русская древ-леправославная церковь — 6 приходов; Русская православная старообрядческая церковь — 1 приход; шаманизм —
3 объединения; Римско-католическая церковь — 1 приход; иудаизм — 1 приход; мусульманство — 1 приход; протестантизм — 55 общин (из них пятидесятников 25, пресвитериан 4, баптистов 3, свидетелей Иеговы 2). В столице республики — г. Улан-Удэ — зарегистрировано 56 религиозных объединений: Русская православная церковь —
7 приходов; Русская древлеправославная церковь — 1 приход; Русская православная старообрядческая церковь — 1 приход; шаманизм — 3 объединения; Римско-католическая церковь — 1 приход, иудаизм — 1 приход; мусульманство — 1 приход; протестантизм — 19 общин; ведические религии — 28.
В начале 90-х гг. XX в. необходимость принятия регионального законодательства, учитывающего национально-региональную специфику и исторически сформировавшуюся в Восточно-Сибирском регионе этно-конфессиональную ситуацию, была вызвана также несовершенством федерального законодательства по вопросам свободы совести и вероисповеданий. Закон РСФСР «О свободе вероисповеданий», принятый 25 октября 1990 г., предназначался для республики в составе СССР. Он не регулировал нормы, входившие тогда в компетенцию Союза: отношение к военной службе, регистрации религиозных организаций и миссий. После принятия в декабре 1993 г. но-
вой Конституции РФ ряд положений действующего закона вошел с ней в противоречие. Так, государственный контроль в сфере свободы совести и вероисповеданий закон устанавливал исключительно со стороны Совета народных депутатов, и потому с 1993 г. всякий контроль со стороны государства практически отсутствовал, что и привело к широкому распространению различных конфликтов на почве деятельности ряда новых религиозных организаций. Практика регистрации религиозных организаций с 1990 г. выявила ряд других недостатков, главный среди которых — отсутствие четких критериев отличия религиозной организации от нерелигиозной. Кроме того, нуждался в усовершенствовании и сам порядок регистрации. Наиболее показательной в данном отношении является ситуация со структурным расколом российского буддизма. На начало XX в. институционально российская ламаистская церковь (в ее региональной проекции в Забайкалье), представляла собой достаточно монолитное образование под верховным руководством Хамбо-лам. В результате инновационных процессов в конфессиональном пространстве региона, деятельности иностранных миссионеров не только неоориенталистских, но и традиционных направлений (например, эмиссары «тибетского правительства в изгнании»), становление буддийских институтов сопряжено не только с их количественным ростом в рамках «легальных структур» (имеющихся с еще с советского периода — ЦДУБ, БТСР), но и с появлением инноваций, институционально деунифицирующих конфессиональное поле региона и в целом России. Из 49 буддистских общин РБ Буддийской традиционной Сангхе России принадлежат 20 общин, Центральному Духовному управлению буддистов России совместно с Объединением буддистов Бурятии — 8 общин, Духовное Управление буддистов России имеет под своим началом 3 общины, «Майдар» — 5 общин, «независимые» —
8 общин9.
Летом 1993 г. Верховный Совет принял существенно модифицированный вариант закона, который на самом деле не был проработан во всех своих деталях с одинаковой тщательностью и в некоторой степени ущемлял права верующих, вступая в противоречие с международными обязательствами России. Так, из действующего закона была изъята статья, провозглашавшая юри-
дическое равенство всех религиозных объединений. Вместе с тем, в текст закона включались положения, ограничивавшие свободу вероисповедания иностранных граждан. К тому же была добавлена статья о неодинаковом отношении государства к различным религиозным объединениям, поскольку не все они сохраняют и развивают «исторические традиции и обычаи, национально-культурные самобытность, искусство и иное культурное наследие народов Российской Федерации». 10 июля 1996 г. Госдума РФ приняла постановление о принятии в первом чтении проекта Федерального Закона «О внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР «О свободе ве-роисповедований”», в котором была предпринята попытка устранить указанные недостатки, привести законопроект в соответствие с Конституцией и достичь компромисса между различными заинтересованными сторонами — правительством РФ, левой оппозицией в Госдуме, демократическим центром, а также представителями крупнейших конфессий.
Новый компромиссный вариант проекта закона, который носил название «О свободе совести и религиозных организациях (объединениях)», был 11 июля 1995 г. внесен Правительством РФ в Госдуму. Однако, ввиду внесения трех альтернативных законопроектов, была образована согласительная комиссия, работа которой завершилась лишь к концу полномочий депутатов V Государственной Думы, и законопроект не был рассмотрен. Дальнейшее обсуждение этого проекта в Государственной Думе и ее комитетах выявило много других недостатков и обусловило необходимость существенной доработки. В этих условиях у многих верующих и неверующих жителей региона зачастую терялись сложившиеся духовные ориентиры, осложнялись их взаимоотношения с государственными, общественными и религиозными организациями в их вероисповедных делах, что в конечном итоге создавало серьезные проблемы в реализации прав на свободу совести, свободу вероисповеданий, относящихся к фундаментальным и неотъемлемым правам и свободам человека и гражданина, закрепленным в Конституции Российской Федерации и Конституциях субъектов РФ.
Идеологические параметры пространства религиозной культуры Байкальской Сибири объективно необходимо рассматривать в
контексте общегосударственных задач интеграции региона в российский социокультурный континуум в условиях общемировых глобализационных тенденций. Данные аспекты возможно стратифицировать по трем основным направлениям, в основе которых лежат социополитические, цивилизационнокультурологические, религиоведческие и экономические факторы. Актуальность идеологической составляющей методологических разработок определяется прежде всего глобализационно-унифицирующим характером экономической интеграции как в русле социополитических процессов формирования новых субъектов РФ в Байкальском регионе (объединение Иркутской обл. и Усть-Ордынского национального автономного округа, Читинской обл. и Агинского округа и пр.), так и в рамках общемировых цивилизационно-унифицирующих процессов. Ситуация усложняется тем, что глобализационно-унифицирующие тенденции имеют не только «западный» вектор, но и региональные составляющие. Цивилизационно-идеологический (ценностно-мировоззренческий) потенциал культуры и религиозных систем Китая — предмет исследования не только в целях методологической оснастки межцивилизационного диалога российско-православной и конфуцианско-буддийской традиций, но и в неснимаемой геополитической проекции цивилизационно-мировоззренческой апории (противостояния).
Данный идеологический спектр затрагивает комплекс региональной проблематики, связанный с необходимостью системного анализа функционирования религиозных систем Байкальской Сибири, Монголии, Китая (Внутренней Монголии, Тибета). Политика государства в сфере культуры и религии относится к формам и методам осуществления государством интегративной функции. Соотнося данный аспект с законодательными реалиями внутренней политики Китая в области религиозного пространства, необходимо отметить, что по мере возрождения его традиционных цивилизационно-культурологических доминант все больше вероятности того, что они будут транслироваться на сопредельные территории российского Дальнего Востока и Восточной Сибири. Неизбежная экономическая интеграция в данном случае является лишь объективным социополитическим базисом.
Данное положение в региональной проекции подразумевает более эффективную организацию деятельности по исследованию трансформационных процессов, обусловленных религиозной проблематикой. Для решения поставленных задач требуются целенаправленные систематические научные исследования актуальных проблем (религи-ознообусловленных — миссионерских духовно-просветительских, информационных, социополитических, общественно-представительских и иных), в том числе и в целях подготовки практических нормативно-правовых рекомендаций в их разрешении.
В итогах автором отмечается:
1. Включение в Конституцию России положения о примате международного права над внутригосударственным привело к тому, что к концу XX — нач. XXI вв. нормы международных соглашений по правам человека и религиозным свободам, принятые в качестве априорного начала в годы перестройки, начинают стимулировать трансформационные процессы в религиозном пространстве региона. Выработанные концепты вероисповедной политики имперского и советского периодов подвергаются трансформации, основным следствием которой становится деунификация социокультурного и социополитического пространства.
2. В условиях расширения конфессионального спектра встает вопрос о правовом и семантико-понятийном обеспечении религиозной толерантности. Наличие апории в понятии «предел толерантности» актуализирует необходимость: 1) всестороннего анализа доктринальных положений религиозных инноваций; 2) усиления контроля государства над религиозными институтами в силу уже не снимаемой разновекторности аксиологических детерминант их социокультурного проявления и мотиваций адептов; 3) правового обеспечения профилактики девиантных диффузий «предела толерантности» в «нетерпимость».
3. Проблема возрождения идеологических приоритетов российского общества ставит вопрос и о приоритетном сотрудничестве с традиционными созидательными религиями, под которыми понимаются те религии, что дают заметный и устойчивый позитивный (созидательный) вклад в историю, традиции, культуру, язык и самосознание народа, государства. При этом отмечается, что «традиционность» — мно-
гофакторное явление, в котором продолжительность, а иногда даже и массовость деятельности религии не являются определяющими. И
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Бачинин В. Л. Философия права : краткий словарь /
B. Л. Бачинин, В. П. Сальников. СПб., 2000. С. 238.
2 См. подробнее: Мальцев Г. В. Происхождение и ранние формы государства и права. Проблема догосудар-ственного права // Проблемы общей теории государства и права / под общ. ред. В. С. Нерсесянца. М., 1994. С. 98—101; Нагих С. И. Нормативная система до-государственного общества и переход к государству // Юридическая антропология. Закон и жизнь. М., 2003.
C. 33.
3 Статья 13 Конституции Российской Федерации определяет следующее: «1. В Российской Федерации признается идеологическое многообразие. 2. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». Статья 14: Конституция нашего государства определяет, что «Российская Федерация — светское государство. Никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной. Религиозные объединения отделены от государства и равны перед законом». Под термином «светское» здесь понимается «не духовное», мирское, гражданское.
4 Законодательные акты РФ — «О свободе вероисповеданий» (1990) и закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» (1997) — закрепили в правовом пространстве уровень осмысления вставших перед обществом социокультурных проблем, в том числе и с социокультурными масштабами распространения новых религиознообусловленных направлений.
5 Например, согласно рекомендации Парламентской Ассамблеи Совета Европы, «светское государство не должно возлагать никаких религиозных обязательств на своих граждан. Оно должно пробуждать уважение ко всем признанным религиозным общинам и способствовать их взаимоотношениям с обществом в целом». См.: Parliamentary Assembly of the Couneil of Europe. Forty-Forth Ordinary Session, 23-rd Sitting. Strasburg, 1993. (Параграф 15).
6 Как правило, такого рода искусственные, а по существу — насильственные эксперименты над психикой неофитов приводят к необратимым последствиям для их духовного и физического здоровья, вызывают девиантное поведение, формируют устойчивые стереотипы резко негативного отношения к традиционным нормам и принципам морали, общественному долгу, разрушают семейные связи, толкают на другие антиобщественные поступки. Кроме того, некоторые последователи «новых» религиозных или псевдорелигиозных течений проявляют агрессивность по отношению к традиционным конфессиям, культивируя неуважение к их культурно-историческим ценностям и наследию, провоцируя межконфессиональную и межэтническую напряженность и даже конфликты.
7 Цыремпилова И. С. Религия и власть в Республике Бурятия: история взаимоотношений (1917—1940 гг.). Улан-Удэ, 2000. С. 34-35.
8 См.: Государственная национальная политика и государственно-конфессиональные отношения в субъектах Российской Федерации в 2004 году. Т. 2. М., 2005.
С. 63.
9 Религиозные объединения Республики Бурятия на 1 апреля 2007 года (по датам регистрации и перерегистрации в Управлении Федеральной регистрационной службы РФ по РБ). (Архив автора).
