CC BY
72
1912-1913 academic year], Saint-Petersburg: Tipografiya B.M. Vol'fa, 1912. Available at: http:// history.museums.spbu.ru/files/Obosreniya/1914-1915_Ist.pdf
22. Obozrenie prepodavaniya nauk na Istoriko-filologicheskom fakul'tete Imperatorskogo Petrogradskogo universiteta v osennem polugodii 1914 goda i v vesennem polugodii 1915 goda [Review of teaching sciences at Historical and philological faculty of Imperial Petrograd university in autumn half-year 1914 and in spring half-year 1915], Petrograd: Tipografiya B.M. Vol'fa, 1914. Available at: http://history.museums.spbu.ru/files/Obosreniya/1914-1915_Ist.pdf
23. Obozrenie prepodavaniya nauk na Istoriko-filologicheskom fakul'tete Imperatorskogo Petrogradskogo universiteta v osennem polugodii 1915 goda i v vesennem polugodii 1916 goda [Review of teaching sciences at Historical and philological faculty of Imperial Petrograd university in autumn half-year 1915 and in spring half-year 1916], Petrograd: Tipografiya B.M. Vol'fa, 1915. Available at: http://history.museums.spbu.ru/files/Obosreniya/1914-1915_Ist.pdf
24. Obozrenie prepodavanija nauk na Istoriko-filologicheskom fakul'tete Imperatorskogo Petrogradskogo universiteta v osennem polugodii 1916 goda i v vesennem polugodii 1917 goda [Review of teaching sciences at Historical and philological faculty of Imperial Petrograd university in autumn half-year 1916 and in spring half-year 1917], Petrograd: Tipografiya B.M. Vol'fa, 1916. Available at: http://history.museums.spbu.ru/files/Obosreniya/1914-1915_Ist.pdf
25. Otchet o sostoyanii i deyatel'nosti Imperatorskogo Petrogradskogo universiteta za vesennee polugodie 1916 goda [The report on a state and activity of Imperial Petrograd university for spring half-year 1916],Petrograd:Tipografiya B.M. Vol'fa, 1916. Available at: http://history.museums.spbu.ru/ files/Otchety/1916.pdf
26. Frank, S.L. De visu, 1994, no. 3-4, pp. 21-33.
УДК 13(47) ББК 87.3(2)53-693
ФИЛОСОФСКИЙ СИМВОЛИЗМ А. БЕЛОГО И ПЕТЕРБУРГСКИЙ МИФ
П.В. КРЕТОВ
Черкасский национальный университет имени Б. Хмельницкого, б-р Шевченко, 81, г. Черкассы, 18000, Украина, E-mail: [email protected]
Рассмотрены философские взгляды А. Белого (Б.Н. Бугаева (1880-1934)), выдающегося русского поэта, писателя и мыслителя, в их неразрывной связи с его художественным творчеством. Обосновывается тезис о корреляции научного дискурса и художественного стиля А. Белого. Проблематизируется вопрос о соотношении Петербургского мифа и текста и современной рецепции философского символизма А. Белого в контексте мировой традиции беловедения. Рассматриваются семиотический, фило-софско-антропологический и культурологический аспекты мифа Петербурга, бытующего в современной культуре. С использованием методов дескриптивного, компаративного, историко-философского и культурно-философского анализа получены теоретические результаты, указывающие на значительный смыслогенеративный потенциал философского творчества А. Белого. Рассмотрены синкретизм, мифологизм и в целом символический характер творчества писателя-мыслителя, далекий от рекур-
сивности и негации, присущих парадигме постмодернизма в философии. У символа и символики в понимании А. Белого выявлены признаки трансфинитности и дейктич-ности, а также мультипанорамности. Указано на онтологический характер символической реальности. Утверждается значительный познавательный потенциал использования концептуальных основ философского символизма А. Белого для современного научного и философского дискурса.
Ключевые слова: символ, символизм, миф, дейктичность, мультипанорамность, транс-финитность, символическая реальность, философский символизм, научный дискурс.
PHILOSOPHICAL SYMBOLISM A. BELY AND PETERSBURG MYTH
P.V KRETOV Cherkasy National University. B. Khmelnitsky 81, blv. Shevchenko, Cherkasy, 18000, Ukraine, E-mail: [email protected]
The article deals with the philosophical views of A. Belyj (B.N. Bugaev (1880-1934)), a prominent Russian poet, writer and thinker in their inseparable connection with his artistic creativity. The thesis on the correlation of scientific dis-course and the artistic style of A. Belyj. As in the context of the global tradition of the study of creativity A. Belyj, in which the emphasis is on self-evident aspects of the writer (Belyj and symbolism, Belyj and psychoanalysis, Belyj and occultism, etc.), russian tradition pays special attention to the analysis of the phenomenon, called the myth of St. Petersburg and St. Petersburg in the text Russian culture, literature and philosophy, the article problematized the issue of the relationship between the text and the St. Petersburg myth and modern reception philosophical symbolism A. Belyj. We consider the semiotic, philosophical-anthropological and cultural aspects of the myth of St. Petersburg, the widely accepted in modern culture. Used methods of descriptive, comparative, historical and philosophical, cultural and philosophical analysis. The theoretical results indicating considerable potential for generating meaning, philosophical creativity of A. Bely. Considered syncretism mythologism, and generally symbolic of the writer-thinker, far from the recursive and negation inherent in the paradigm of the philosophy of postmodernism. In character and symbolism in understanding of A. Belyj showed signs transfinitely and deixis and multipanoramic vision. It indicated on the ontological nature of symbolic reality. Allegedly significant educational potential of the conceptual foundations of philosophical symbolism of A. Belyj to the modern scientific and philosophic discourse.
Key words: symbol, symbolism, myth, grasping (deixis) the nature of the symbol, multipanoramic vision, transfinite symbolic reality, philosophical symbolism, scientific discourse.
«...И бирюзовые глаголы /К нам ниспадающих небес» А. Белый. «В альбом В. К. Ивановой», 1910-1912
Общепризнано, что Петербургский миф и текст Петербурга в русской литературе и культуре - весьма сложные явления, едва ли доступные во всей полноте для вербальной дескрипции и уж тем более для понятийной формализации. Существует традиция исследования этих феноменов в гу-манитаристике (во взаимном наложении неконгруэнтных проблемных полей философии, литературоведения, лингвистики, культурологии, мифопоэтики
(Е.М. Мелетинский) смыслового пространства, генерируемого ими), представленная работами В.Н. Топорова и других исследователей1. С нашей точки зрения, о такого рода универсальных пространствах (А.Ф. Лосев) предпочтительнее говорить в мифологических же категориях и при помощи языковых средств выразительности - метафорики, казуальной и художественной, и символики, имманентной мифологическому сознанию. Современный гуманитарный дискурс, опираясь на имплицитные языку простые метафорику и символику, на сложную казуальную или художественную (эйдетическую) символику, может преодолевать феномен «десимволизации» (М.К. Мамардашвили, А.М. Пятигорский)2 сознания и языка, тем более что, по замечанию М.М. Бахтина, любая интерпретация символа сама остается символом, но -рационализированным3.
Речь пойдет о бытовании и развитии «мифа Петербурга» (Н.П. Анциферов) в эпоху «Серебряного века» русской культуры, о философском творчестве А. Белого (Б.Н. Бугаева, 1880-1934) как об инобытии (Г 1ёгель) художественного, о рецепции некоторых идей философского символизма А. Белого в проблемном поле, о «горизонте смыслов» (Э. Гуссерль) современного философствования. Проблематика, связанная с художественным и философским миром русского символизма, изучалась Н.А. Бердяевым, Вяч. Ивановым, Л.К. Долгополовым, А.В. Лавровым, А. Пайман, Л. Силард, В.Н. Топоровым, М.Л. Гаспаровым, А.Л. Казиным, Л.А. Сугай, А.А. Михайловым, Е.В. Глуховой, С.П. Ильевым, Э.И. Чистяковой, С.С. Лесневским, В.К. Акуловой и др.
В контексте нашей темы наиболее значимой представляется такая черта мифа Петербурга, как «внеисторичность», переживаемая и фиксируемая в культурном мифе и тексте Петербурга как трагическая квазиисторичность одновременности осуществления и представленности всех времен и всех то-посов, а также «предельный», «межевой», пограничный характер переживания петербургского «здесь-присутствия» (весьма далекого от здесь-бытия М. Хайдеггера и дистинкции онтического-онтологического), фиксирующего не просто «экзистенциальную окрашенность» мифотекста (или текстомифа, если иметь в виду традицию структурного текстоцентризма Ю.М. Лотмана), но «пребывание-за», некую «открытую структуру» (Н.С. Автономова), ра-зомкнутость, фрактальность сознания. Упомянутый характер, как представляется, имеет все признаки трансфинитности (В.И. Петровский) и мультипа-норамности (схватывание мира «здесь-теперь-так» в единстве бесконечного количества автономных, самодостаточных «хронотопов» (М.М. Бахтин), обес-
^Гопоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Изд. группа «Прогресс-Культура», 1995. 624 с. [1]; Петербургский текст русской литературы. СПб.: Искусство, 2003. 616 с. [2].
2 Мамардашвили М.К., Пятигорский А.М. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке / под общ. ред. Ю.П. Сенокосова. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. С. 132-133 [3].
3 Бахтин М.М. К методологии гуманитарных наук // М.М. Бахтин. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. С. 381-382 [4].
печивающих стереоскопическое (Ю.М. Лотман4), если не мультископическое, видение в континууме, мультиверсуме сознания (о-сознания, сознавания) культуры во всей его полноте (фанерон Ч.С. Пирса)). Петербургский миф, кроме того, что мыслится как открытая структура, фиксирует также момент перехода (то, что о. П. Флоренский обозначал как «мерцательность» пространства символа и символики5), перетекания времен и мест (видимо, поэтому проблематика многоуровневой культурной топологии (гомеоморфизм) Города применительно к Петербургу так притягательна. Или классический для мифа и текста Петербурга мотив доппельгангеров, двойников), появления различия в пределах тождества, возникновения и исчезновения, никак не связанных каузально, и т. д. Реальность такого мифа сравнима с миром, визуализированным творчеством М. Эшера, в котором топография символов трехмерности пространства (лестница, окно, дверь, площадка, комната и т.д.) указывает на стабильность нестабильного, гомеостаз сознания, опыта и воображения. Миф «пребывания-в», «между-мирами», инвариантен и единственно реален, а «выходы» в реальность опыта (ограниченного кантовскими априорными формами) или знания вариативны, кратковременны и неуловимы, лишь символически фиксируемы. Например, в романе А. Белого «Петербург», общепризнанном вершинном тексте прозы русского символизма, момент такого перехода фиксируется символом «сардинницы ужасного содержания» (бомба), указывающим на точку сингулярности, «разрыва», «провала в бесконечность» и сюжетных построений и смысловых рядов текста. В этом контексте развитие проблематики мифа А.Ф. Лосевым (диалектика мифа) и Я.Э. Голосовкером (концепции имагинации, смыслообразов) весьма созвучно и поискам А. Белого, и современной гуманитаристике (М.Н. Эпштейн «Знак пробела. О будущем гуманитарных наук», 2004)6. Корректным представляется упоминание концептов Ж. Делеза «складка» и «ризома» - как раз здесь, в своеобразной «точке сингулярности» текста, «разрыва», «провала» смыслового пространства в бесконечность, в дорациональный хаос, постмодернистское мышление демонстрирует свою принципиальную вторичность по отношению к мифологическому. Рекурсия отражений отражений, снов, сна во сне (как у Кэрролла - Доджсона в «Алисе») в символистском инварианте мифа Петербурга, созданном А. Белым, отлична от постмодернистского пафоса рекурсивности и негации как самоотрицания смысла. Все же символистский миф Города у А. Белого внутренне тяготеет к принципу всеединства Владимира Соловьева, прочно усвоенному кругом друзей (Эллис, С. Соловьев, А. Блок) и единомышленников поэта-мыслителя в ранней юности, поэтому асистемная систематичность как принцип построения видения и понимания мира в конце концов имеет в виду некоторое
4 Ъз1ташапа Таг:иеш1а: О Лотмане: Статьи и заметки // За текстом: заметки о философском фоне тартуской семиотики (Статья первая) / М.Ю. Лотман [Электронный ресурс]. Режим доступа: Ьйр://'№№«.ги1:Ьеша.ги/1о1:тап/:х1:/т1о1:тап95.Ь1:т1 [5].
5 Флоренский П. У водоразделов мысли // Соч.: в 2 т. М.: Правда, 1990. Т. 2. 439 с. С. 343 [6].
6 Эпштейн М. Знак пробела: О будущем гуманитарных наук. М.: Новое литературное обозрение, 2004. 864 с. [7].
укоренение реальности, онтологизацию воспринимаемого, переживаемого и мыслимого через гипостазирование символа, символики и символизации как принципа деятельности, изменения, «пресуществления» (в терминологии самих символистов, заимствованной из богословия) мира. Это значит, что реальность символики не есть иллюзорность (недаром А. Белый символ считал отрицанием принципа «майя» в индуистской традиции).
Понимание символа А. Белым представляется вполне созвучным поискам современной философии сознания (Т. Нагель, Д. Деннет, Д. Чалмерс, С. Прист, Н. Юлина, В. Васильев, Д. Дубровский и др.), так как символ не просто указывает на что-то, чем не является сам, но предполагает другое измерение реальности либо же другую реальность - и символическая реальность не тень, не иллюзия и не ширма (Вл. Соловьёв, Вяч. Иванов). (Можем предположить, что в прочтении Белого присутствует софиологический и энергийный (Г Палама) подтекст интерпретации символа и символики.) Эта реальность вполне автономна, обладает онтологическим статусом, и ее семиотический код имманентен сознанию. Другое дело, что ее природа не вполне прояснена (С.Г Сычева7, Л.А. Гоготишвили8). В этом смысле она, как витгенштейновский «афоризм молчания» из «Трактата», указывает и репрезентирует территорию, уровень пространства сознания, где проявляются, возникают языковые и воображаемые формы и который предшествует любым проявлениям трансцендентального (Ж. Делез и Ф. Гваттари9 обозначали это как «план имманентности»).
Миф петербургской культуры, частью которого является корпус художественных текстов А. Белого и его философские работы, обладает рядом характерных признаков, позволяющих говорить о его символической природе. Миф фиксирует динамику развития, момент перехода, появления различия в пределах тождества, поэтому выделяются мотивы смерти, целый комплекс мотивов, связанных с метафизикой гендера, мотивы фатализма и предестина-ции, мотив антитетичности разума и сердца, ментального и интеллигибельного, соматического и психического, мотив глоссолалии как одной из форм возвращения культурных и вербальных смысловых форм к собственным истокам, к ритму, метру, звуку, линии, точке. Особое значение в мифе Петербурга А. Белого имеет история и ее представленность в быту, в картине мира, когни-циях человека, в восприятии и сознании, поэтому, говоря, например, об историософии А. Белого, следует отметить интуитивно-символическое решение писателем этой задачи. Можно сказать, что история для Белого - агент мировой неустроенности, недостаточности, незащищенности человека, которая его не возвышает, но заставляет бежать от себя через символизацию, создание текстов, безудержное говорение, «вечное возвращение» к себе же, и - к мифу.
7 Сычева С.Г. Проблема символа в философии. Томск: Изд-во Томск. ун-та, 2000. 197 с. [8].
8 Гоготишвили Л.А. Рецепция символизма в гуманитарных науках // Литературоведение как литература. Сборник в честь С.Г Бочарова. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 148-176 [9].
9 Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия // пер. с фр. и послесл. С.Н.Зенкина. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1998. 288 с. (серия <^аШсшшт») [10].
Пространство текстов А. Белого мифологично, и поэтому плюральный характер символа определяет тот факт, что символика выходит далеко за пределы просто знаковости, сколь угодно специфической. При этом символическая конструкция может функционировать и как философема, и как теологема (М.В. Максимов), что существенно (например, применительно к вопросу о влиянии концепций Богочеловечества и теократии Вл. Соловьева на становление понимания Белым понятия теургии10). Символ мы рассматриваем как смысло-порождающую универсальную модель, «принцип бесконечного становления с указанием на всю ту закономерность, которой подчиняются все отдельно взятые точки данного становления»11, структурирующие мир языка и культуры в пределах человеческого сознания.
К творчеству А. Белого вообще применимы едва ли не все смыслообра-зующие формальные приемы языковых и текстуальных техник, которые считаются характерными для постмодерна - от фабуляции до пойоменона. Но при этом результат и, главное, способ функционирования символики в текстах Белого не вполне соответствуют рекурсивности, негации и контровер-сионности парадигмы постмодерна. У Белого символ и символика приобретают признаки трансфинитности и дейктичности. Трансфинитность понимается нами как преодоление в символе и посредством символики и символизации финализирующего характера языкового нарратива, своеобразный «кумулятивный эффект» направленного «взрыва» смысла, «ризоматический» (Ж. Делез) способ конструирования и существования, а также экспоненциально возрастающего приращения смыслов в тексте и сознании реципиента. При этом у А. Белого совершенно отличное от делезовского, «негативного»12, деструктивного по отношению к упорядоченному смысловому целому, понимание символа. Предикация трансфинитности фиксирует структурно разнонаправленное, «оплетающее» изнутри и «расплетающее» вовне отношение частей в пределах и за пределами смыслового целого, новых смыслов по отношению к уже наличествующим. Возможно, корректно будет обозначить такое отношение как символическую супераддитивность. Дейктичность же применительно к пониманию и использованию символа и символики А. Белым мы интерпретируем как возможность «непосредственного схватывания» смысла посредством указания (дейксис), но не на единичные вещь, предмет, обстоятельства, значение, отношение, процесс, а на принципиально открытые смысловые ряды. Дейктичность символа, используя метафору, -это его способность освещать все вокруг себя, а не «выхватывать» из тьмы отдельное, т. е. создавать широкий контекст целого и даже, в случае младо-символистов, «всеединого» (Вл. Соловьев), подниматься от мифологемы и философемы к теологеме. Трансфинитность и дейктичность предполагают муль-
10 Максимов М.В. Теократическое учение Вл. Соловьева: оценки и интерпретации // Соловь-евские исследования. 2004. Вып. № 1(8) [Электронный ресурс]. Режим доступа: 150//http:// ispu.ru/node/6661 [11].
11 См.: Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М.: Искусство, 1995. С. 20 [12].
12 См.: Сычева С.Г. Проблема символа в философии. С. 5.
типанорамное видение реальности, как бы «из всех точек» одновременно. Это, например, дар олимпийских богов античности и философов (по Платону, комментируемому М.К. Мамардашвили: «Небо - носитель гармонии; это чувственный предмет, одновременно распластанный как понимание»13. Имеем в виду прежде всего объемность и масштабность переживания и осмысления человеком мира как мыслимого и переживаемого целого, но данного во фрагментах, которые, хотя и являются автономными частями целого, но все же лишь частями, «пазлами», фрагментами «тут-теперь-так» опыта, мышления, переживания и знания. Итак, миф Петербурга взаимосвязан с символизмом А. Белого отношением корреляции.
Хаотичность эволюции взглядов писателя-мыслителя, парадоксальность и противоречивость манифестаций, отсутствие четко изложенной и разработанной системы идей, возможно, указывают на некую «философскую лабильность», даже лиминальность, отличительной чертой которой является принципиальная маргинальность, само-стоятельность философских позиций А. Белого по отношению к любой приоритетной в тот или иной момент магистральной доктрине - будь то всеединство, ницшеанство, антропософия, берг-сонианство, феноменология, неокантианство, имяславие или евразийство, или даже символизм. Трудно не согласиться с мнением о. П. Флоренского о том, что восприятие Белого как философского путаника единственно возможно потому, что читатели «не видят единства, не становятся на точку зрения автора, создателя»14. Действительно, специфика философской позиции А. Белого состоит именно в том, что триада «символ - символизация - символизм» является предпосылкой и требованием глобального синтеза научного и философского материала, не ограниченного никакими методологическими или корпоративно-традиционными рамками. В этом смысле А. Белый определенным парадоксальным образом является предшественником известного методологического принципа П. Фейерабенда «anything goes». Он мифолог, играющий философскими понятиями. Интересно, что поэт сам отмечал, что использовал, например, кантовскую терминологию «философский велосипед» для обозначения смысла, с трудом поддающегося формализации, для преодоления пределов языка и любой артикулированности. Именно поэтому внимание А. Белого на всем протяжении эволюции его взглядов на символизм приковано к проблеме сочетания в символе и осуществления через символ всего разнообразия проявлений когнитивной деятельности человека, его творчества и познавательной активности между рацио и логосом, материей и эйдо-сом, наукой и религией и т.д. Его символизм оставался «свернутым», почти герметичным знанием, несмотря на все старания Белого (иногда довольно удачные) четко определить теоретическую систему символистского мировоззрения. Как отмечает Л. Сугай, сама попытка построения символизма как
13 См.: Мамардашвили М.К. Лекции по античной философии. Лек. 10. СПб., Азбука-классика, 2014. С. 203-204 [13].
14 См.: Флоренский П. «Золото в лазури» Андрея Белого. Критическая статья / П. Флоренский. Соч.: в 4 т. М.: Мысль, 1994. Т. 1. С. 697 [14].
теоретически обоснованной системы была утопией15, ввиду несоответствия формы выражения (рациональный дискурс) и смысла, неадекватного вербальным конструкциям (символизм как невысказываемое, нерациональное знание). При этом интуиции символизма А. Белого имеют космически универсальный характер и масштаб. Символизм в таком аспекте представляет собой проекцию на универсум всех возможных вариантов его творческого познания, или познания через творчество. «"Мой" символ и означал: действительность еще эту, но заданную в реализации истинного и обязательного познавательного акта, а не тех схем о ней, в которых для рационализма заканчивается познание; в то время как из их конструкции оно только начинается», - писал А. Белый [17, с. 487]. Итак, можем предположить, что символизм А. Белого не мог быть изложенным в форме четкой системы (как, например, гегелевская), поскольку представлял собой сложное единство, в котором рациональное знание предполагало бы актуализацию интуитивного постижения и наоборот. Для космиста Белого тезис из упанишад tat twam asi (примем вариант перевода: то есть ты) означал то же, что «вся реальность имеет символический характер». «Символизма как школы нет и не будет, а мировоззрение будет построено через школы и мировоззрения, и совсем не нужно для мировоззрения этого ряда пустых этикеток, как-то: символизм, символ; знал же я с первого года века ... что догмат, единственный, мировоззрения строящегося, является борьба с догматизмом» [18, с. 518], - пишет он. В другом месте мемуаров мыслитель утверждает, что он всегда был диалектиком смысла, т.е. символистом, что «в основе символизма лежит диалектика, преломление методологических смыслов»16. Итак, «несистематическая система» символизма сознательно дистанцируется А. Белым от философской традиции, толкуемой как догматическая. Динамика символизма писателя в своеобразном «протеизме» - он берет свое там, где видит свое.
Мировоззрение Белого-философа так и не нашло дискурсивного, вполне последовательного понятийного выражения, но при этом понятие символа всегда было центральным для него на всех этапах становления личности и философии, хотя в его интерпретациях символа и символики можно говорить об определенной эволюции.
Первый этап понимания А. Белым символа имеет ярко выраженный игровой характер. Символ и игра для него неделимы: символ является предпосылкой, способом и формой осуществления «игры без правил»17, в которой приобретается творческая свобода «Я». Отметим сходство такого понимания взаимоотношения символа и игры (как единственного истинного, т.е. свободного, образа жизни, по Белому) и соотношения платоновских идей и вещей мира, а также проблематики «signatura rerum» у Аврелия Августина18. «Символ -
15 Сугай Л.А. «... И блещущие чертит арабески» // А. Белый. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. С. 14 [15].
16 См.: Белый А. На рубеже двух столетий. М.: Худож. лит., 1990. С. 44 [19].
17 Там же. С. 176-200.
18 Сочинение Августина «О христианской науке» (De doctrina christiana, II). См.: Майоров ГГ Формирование средневековой философии. Латинская патристика. М.: Мысль, 1979. С. 231, 236-283 [16].
триада, где символический образ - конкретный синтез, где тезис - предмет натуры, а антитеза - сюжетный смысл» [18, с. 229], - пишет Белый. Он понимает символизацию как «индукцию из жизненных фактов», констатируя «разрастание игры в дерево символической жизни»19. В это время поэт-философ понимает реальность как символично синкретическую; это период веры в возможность «жизнестроительства» и «мистического делания», время, когда символ и символика гипостазируются и абсолютизируются. Позднее, в процессе своего философского роста, мыслитель попытается точно определить природу своего символизма: «Символизм, рожденный критицизмом, ...становится жизненным методом, одинаково отличаясь и от эмпиризма, и от отвлеченного критицизма» [18, с. 189]. Белый утверждает имманентность символа опыту, отрицая таким образом его трансцендентность человеку. Интерпретируя символизм как жизненный метод, А. Белый приближается к основной интуиции «философии символических форм» Э. Кассирера о символической грамматике культуры, символическом характере человеческого бытия и деятельности. Но при этом Белый-исследователь подходит к различению «сферы символизма как теории, оправдывающей право на творческую символизацию, и сферы этого строительства (символизм как символизация эстетическая, этическая и т.п.)»20.
Таким образом, на последнем, «теоретическом» этапе своего становления А. Белый понимает символ как единство образа и идеи, бесконечно генерирующее новое содержание, смысл. Возможно, это понимание сформировано под влиянием концепции «математической аритмологии» (систематическая теория разрывных функций) отца писателя - ученого, профессора московского университета Н.В. Бугаева: понимание символа как «функции произвольной величины.. , которая может иметь бесконечное множество значений для одного и того же значения независимого переменного»21. «Намечаются три сферы символизма: сфера символа, символизма как теории и символизации как приема. Сфера символа - сущность самой эзотерики символизма, учение об объединении всех соединений; сфера теории - сфера конкретного мировоззрения, овладевшего принципом построения смысловых эмблем познания и знаний; сфера символизации - сфера овладения стилями творчества в искусстве» [17, с. 436]. Символ, таким образом, у Белого может пониматься по-разному: как абсолют, как категория и как прием. Такая градация значений понятия символа раскрывает главную проблему философского символизма мыслителя - проблему возможности/невозможности построения целостного мировоззрения. Сущность символа - «гераклитианский вихрь»22, динамика символических значений в тезаурусе языка и теле культуры, которая всегда укоренена в эмпирии, в конкретном и единичном. Пытаясь преодолеть кантовский рассудочный синтез, Белый говорит о символе как о син-
19 См.: Белый А. Начало века. М.: Худож. лит., 1990. С. 229 [18].
20 Там же. С. 435.
21 Там же. С. 170.
22 См.: Белый А. На рубеже двух столетий. С. 199.
тезе, понимаемом in concreto и деятельностно: «Под символом я пытался понимать органическое сочетание материалов познания в новом качестве ... символизм, как по мне, был деятельностью, которая коренилась в воле, посредством которой по-новому объединяются творчество и познание, а символ - результат этого сочетания. На игре слов «сюнтитеми» (возлагаю вместе) и «сюмбалло» (совмещаю вместе) строил я вынесение символизма как деятельности из сферы синтетизма как рассудка» [18, с. 132]. Итак, философ пытался преодолеть рассудочность кантианства, но рационально; прежде чем отрефлексировать природу действительности, начал критиковать кантианство, позитивизм, Ницше, Соловьева с позиций символизма, который понимался им еще довольно нечетко. В мемуарах А. Белый так обозначает свою ошибку: «Символ ... условный ... он ... не отражает всей полноты действительности, будучи реальным в деятельности, является эмблематическим и в рассудочном познании, и в художественном отражении; только в деятельности посредством познания, в которое сведена воля, мы осуществляем действительность; искусство является искусством жить (социально и индивидуально)» [18, с. 130].
Именно об этом говорит определение мыслителем символа как «внутренне приоткрытой действительности»23 (как тут не вспомнить М. Хайдеггера с «приоткрыванием» бытия через экзистенциалы существования и трансцендентальное вопрошание dasein о мире и о себе). Как может быть определена эта система символического знания о мире? В какой терминологии, каких денотативных единицах? Какое она имеет отношение к традиционным типам философских мировоззрений? Сам А. Белый определяет свой символизм по критерию характера постулированной в рамках системы терминологии как плюро-дуо-монизм, то есть он «ни монизм, ни дуализм, ни плюрализм, а плюро-дуо-монизм, то есть пространственная фигура, имеющая одну вершину, много оснований и явно сочетает в проблеме имманентности антиномию дуализма, но -преодоленного в конкретный монизм» [19, с. 197]. Своей цели писатель достигает, так как вместо того, чтобы рассматривать реальность интеллигибельно, рассматривает ее интерпретации и отражения в философских, культурных и художественных аспектах универсума. Собственно «монизм», «плюрализм» или «дуализм» у А. Белого означает не определенную позицию относительно характера реальности, а определенную позицию по поводу ее интерпретаций -теоретических или художественных. Можно предположить, что А. Белый был нацелен на создание такого философского мировоззрения, в котором через признание имманентности символа опыту преодолевался бы дуализм между материальным и идеальным в монизм, который бы имел возможность прямого, конкретного «схватывания» мира в познавательном (символическом и художественном) акте, хотя сам характер этого монизма оставался бы неясным. Нетрудно заметить значительную близость хода мышления философа к фун-
23 См.: Белый А. Почему я стал символистом // А. Белый. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. С. 436 [17].
даментальным положениям современной ему философской мысли: европейского (В. Вундт24) и американского (А. Лавджой25, Д. Сантаяна26) критического реализма, можно провести также параллель с холизмом 1-й половины ХХ в., философией процесса (А. Уайтхед27). А. Белый понимает символ как такое единство (целое), в котором снимаются противоречия между объективным и субъективным. В своем «конкретном монизме» (что означает единственную реальность символа) философ пытался снять антиномию материализма и идеализма, но не материального и идеального, т.е. психофизическая проблема не решаема в пределах его понимания символа.
Резюмируя, отметим, что А. Белый в результате попытки объединить научно-рациональное, математически формализованное описание и объяснение мира с иррациональным, экстатическим, ментальным его переживанием создал уникальную, эклектическую, дилетантскую (в лучшем смысле слова) философскую картину мира, сопоставимую по эвристичности для современной философии, пожалуй, с творчеством С. Кьеркегора, прежде всего по природе и масштабу постановки экзистенциальных вопросов человеческой жизни и по способу их артикулирования28.
Интуиции философского символизма А. Белого представляются эврис-тичными в современной ситуации в связи с актуализацией междисциплинарного подхода в научном творчестве. Например, исследование художественного и научного дискурса писателя под углом зрения концептологии, концепций языковой личности, языкового поведения коррелирует с психоаналитическими и гендерными интерпретациями творчества. Применительно к творчеству «пленного духа» (известное именование Белого М. Цветаевой29) уместен термин «пси-хосемиотика»30, тем более что объемный корпус текстов писателя позволяет задействовать методики математической лингвистики. Вызовы современного brave new world с дополнительным предикатом digital, сближающие, даже сталкивающие, в пространстве культуры проблематику реальности31, текста, ре-
24 Вундт В. Введение в философию. СПб., 1903 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http:// www.webcitation.org/65Pzaatui [20].
25 Лавджой А. Великая цепь бытия. История идеи / пер. В. Софронов-Антомони. Arthur O. Lovejoy. The Great Chain of Being: A Study of The History of An Idea Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1936. М.: Дом интеллектуальной книги, 2001 [21].
26 Сантаяна Дж. Скептицизм и животная вера. СПб.: Владимир Даль, 2001. 390 с. [22].
27 Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии. М.: Прогресс, 1990. 76 с. [23].
28 Так, «дружба-вражда» или «любовь-ненависть» (типично беловские высказывания) писателя к научному дискурсу (который в его варианте сам себя пародирует или символизирует нечто, проглядывающее за ним) и традиции немецкой классической философии (вспомним хотя бы программные для Белого восклицания типа «Кант ограбил нам мир», «Вещи вокруг обстали меня» и т. д.) весьма напоминают амбивалентное отношение С. Кьеркегора к философии Гегеля.
29 Цветаева М. Пленный дух (Моя встреча с Андреем Белым). М.: Азбука, 2004. 15 с. [24].
30 Руднев В.П. Философия языка и семиотика безумия. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2007. 528 с. [25].
31 Уже и киберреальности. Рубикон перейден - технология augmented reality задействована в индустриальном производстве гаджетов.
альности как гипертекста32, психофизическую / психофизиологическую проблематику в современной философии сознания и философии науки с фундаментальной проблематикой языка и смысла на уровне нейролингвистики, когнитивных наук в целом, напоминают об этом. Поскольку онтологизирую-щий потенциал языка для человеческого сознания невозможно преувеличить, постольку любые дискурсивные практики, продуктивность и структурность языка (на всех семиотических уровнях) производны по отношению к самоосознанию, к именованию вещей мира. Возможно, именно это имел в виду В.В. Бибихин, отмечая, что философия и есть язык33. Также отметим эффективность использования при рассмотрении дискурсивных практик А. Белого теории концептуальной метафоры34 - метафоры-символы Белого детерминированы структурно как на уровне слова, так и на уровне предложения, т. е. морфологически и синтаксически создаются новые семантические формы, генерируется новый смысл.
Возвращаясь к проблеме реальности (воспринимаемой, мыслимой, переживаемой, воображаемой, описываемой и т. д.) в современном контексте, скажем: мысль о том, что шизофрения - это цена, которую платит homo sapiens за язык35, эксплицирована в корпусе текстов писателя-мыслителя. У Белого, как представляется, присутствует мотив сопротивления кантовской традиции вопрошания о мире, глоссолалия в текстах Белого (иногда весьма напоминающая клинические формы нарушения речи) выступает как форма защиты перед непереносимо непостигаемым и хаотичным миром собственного сознания. Д.С. Лихачев во вступительном слове к «Петербургу»36 обозначил это как «косноязычие пророка». Перефразируя известное афористическое по форме, но весьма амбивалентное по содержанию высказывание Ж. Лакана37 о норме, можно сказать, что дискурсивные практики Белого (язык, языки Белого) - это хорошо адаптированный психоз, возвращение к «простому, как мычание». Важно, что все без исключения мемуаристы-современники, несмотря на очень разное отношение к личности поэта, отмечают колоссальную автосуггестивность и суггестивность его говорения (parole как овеществление, объективация langue, в соссюровской традиции) на уровне рецепции. Такая вот обыкновенная магия слова. Хотя и неявно, но в своих теоретических изысканиях философ, говоря о триединстве символа, символического и символизации, вполне близок к проблематике современных дискуссий о природе соотношения языка и сознания, языка и мышления, языка и
32 Блюменберг Г Свгг як книга / Пер. з тм. В. £рмоленка. Юев: Лiбра, 2005. 544 с. [26].
33 Бибихин В.В. Язык философии. М.: Наука, 2007. 392 с. [27].
34Лакофф Д., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем: пер. с англ. / под ред. и с предисл. А.Н. Баранова. М.: Едиториал УРСС, 2004. 256 с. [28].
35 Crow Timothy J. Is schizophrenia the price that Homo sapiens pays for language? / Timothy J. Crow. Schizophrenia Research Volume 28, Issues 2-3, 19 December 1997, P. 127-141 [29].
36 Лихачев Д.С. Вступительное слово // А. Белый. Петербург. Юев: Дншро, 1990. С. 5-6 [30].
37 Цит. по: Руднев В.П. Философия языка и семиотика безумия. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2007. С. 457.
реальности (Дж. Серль38, Д. Чалмерс39, С. Пинкер40, Д. Деннет41, Дж. Фодор42, Т.В. Черниговская43, В.В. Васильев44). Алгоритм языковой фиксации реальности в сознании и создания таким образом языковой реальности, символическая природа этого явления и процесса применительно к творчеству А. Белого могли бы стать предметом новых исследований.
Каким же образом вышенамеченные аспекты реинтерпретации философских дискурсивных построений, художественного литературного творчества, опыта «жизнетворчества» и создания личной мифологии А. Белого когерентны мифу Петербурга? Представляется возможным утверждать, что фигура, целостный образ-символ творца «вне пределов», созданный писателем-мыслителем, сопоставим с мифологическим героем-проводником45, соединяющим миры и находящимся во внеисторическом пространстве «между», символическом пространстве мифа, соединяющем и монолитизирующем внеположное и данное в сознании человека. С нашей точки зрения, в русском символизме нет другой такой универсальной личности, попытавшейся в своем понимании символа сфокусировать все доступное сознанию. Это и феноменологический опыт, и интеллигибельные конструкции мышления, и экзистенциальный поток переживания мира, и бесконечное погружение в архитектонику и смысловой тезаурус культуры. Попытка синтеза науки, философии, религии, искусства во «всеедином» порыве «жизнетворчества» у А. Белого представляется самой всеобъемлющей, в сравнении не только с другими «младосимволистами», но и в контексте всего «Серебряного века» русской культуры. Это - не «нишевый», односторонний человек одного служения или идеи, а, скорее, «единого» (в традиции от Плотина и Ареопагита до Вл. Соловьева) служения и выбора - выбора культуры. В контексте непреходящей актуальности проблематики мифологии и символа для современных науки и культуры, массового и элитарного сознания, а также проблемы идентичнос-
38 Сёрль Дж. Рациональность в действии / пер. с англ. А. Колодия, Е. Румянцевой. М.: Прогресс-Традиция, 2004. 336 с. [31].
39 Чалмерс Д. Сознающий ум: В поисках фундаментальной теории. М.: URSS, 2013. 509 с. [32].
40 Пинкер С. Субстанция мышления: Язык как окно в человеческую природу: пер. с англ. М.: URSS, 2013. 560 с. [33].
41 Деннет Д. Виды психики: на пути к пониманию сознания / пер. с англ. А. Веретенникова; под общ. ред. Л.Б. Макеевой. М.: Идея-Пресс, 2004. 184 с. [34].
42 Fodor, Jerry. The Mind Doesn't Work This Way; The Scope and Limits of Computational Psychology, MIT Press, 2000 [35].
43 Черниговская Т.В., Гринева М.И. Актуальные проблемы и достижения нейрофизиологии в контексте образования. Электронное учебное пособие. http://islam-dl.spbu.ru/library/ katalog [36].
44 Васильев В.В. Трудная проблема сознания. М.: Прогресс-Традиция, 2009. 269 с. [37].
45 Из мономифа Дж. Кэмпбелла (см.: Кемпбелл Дж. Тысячеликий герой. М.: ВАКЛЕР РЕФЛ-БУК, 1997. 381 с. [38]) - героем-странником, например: Гильгамешем, Одиссеем, Вергилием и др.
ти человека в философской антропологии46 можно предположить потенциал развития мифа Петербурга, что важно для сохранения преемственности культурной традиции.
Список литературы
1. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтическо-го: Избранное. М.: Изд. группа «Прогресс-Культура», 1995. 624 с.
2. Петербургский текст русской литературы. СПб.: Искусство, 2003. 616 с.
3. Мамардашвили М.К., Пятигорский А.М. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке / под общ. ред. Ю.П. Сенокосова. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. 224 с.
4. Бахтин М.М. К методологии гуманитарных наук // М.М. Бахтин. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. С. 381-382.
5. Lotmaniana Tartuensia: О Лотмане: Статьи и заметки // За текстом: Заметки о философском фоне тартуской семиотики (Статья первая) / М.Ю. Лотман [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/lotman/txt/mlotman95.html
6. Флоренский П. У водоразделов мысли // Соч.: в 2 т. М.: Правда, 1990. Т.2. 439 с.
7. Эпштейн М. Знак пробела: О будущем гуманитарных наук. М.: Новое литературное обозрение, 2004. 864 с.
8. Сычева С.Г Проблема символа в философии. Томск: Изд-во Томск. ун-та, 2000. 197 с.
9. Гоготишвили Л.А. Рецепция символизма в гуманитарных науках // Литературоведение как литература. Сборник в честь С.Г. Бочарова. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 148-176.
10. Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия / пер. с фр. и послесл. С.Н. Зенкина. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1998. 288 с. (Сер. «Gallicinium»).
11. Максимов М.В. Теократическое учение Вл. Соловьева: оценки и интерпретации // Соловьевские исследования. 2004. Вып. № 1(8) [Электронный ресурс]. Режим доступа: 150// http://ispu.ru/node/6661.
12. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М.: Искусство, 1995. 319 с.
13. Мамардашвили М.К. Лекции по античной философии. Лек. 10. СПб., Азбука-классика, 2014. 252 с.
14. Флоренский П. «Золото в лазури» Андрея Белого. Критическая статья / П. Флоренский. Соч.: в 4 т. М.: Мысль, 1994. Т. 1. С. 697
15. Сугай Л.А. «... И блещущие чертит арабески» // А. Белый. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. С. 3-18.
16. Майоров Г.Г Формирование средневековой философии. Латинская патристика. М.: Мысль, 1979. С. 236-283.
17. Белый А. Почему я стал символистом // А. Белый. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. С. 418-496.
46 См.: Кемпбелл Дж. Тысячеликий герой. М.: ВАКЛЕР, РЕФЛ-БУК, 1997. 381 с.; Sadowski Piotr. From Interaction to Symbol: A systems view of the evolution of signs and communication. Amsterdam: John Benjamins Publishing, 2009. 297 p. [39]; Deodato S. Itao A. Paul Ricoeur's Hermeneutics of Symbols: A Critical Dialectic of Suspicion and Faith // Kritike volume four number two (december 2010), 1-17 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.kritike.org/journal/issue_8/ itao_december2010.pdf.8 [40]; Леонтьев Д. А. Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности. 3-е изд., доп. М.: Смысл, 2007. 511 с. [41]; а также литературное творчество Дж. Барнса, Н. Геймана и др.
18. Белый А. Начало века. М.: Худож. лит., 1990. 686 с.
19. Белый А. На рубеже двух столетий. М.: Худож. лит., 1990. 540 с.
20. Вундт В. Введение в философию. СПб., 1903 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.webcitation.org/65Pzaatui.
21. Лавджой А. Великая цепь бытия. История идеи / пер. В. Софронов-Антомони. Arthur O. Lovejoy. The Great Chain of Being: A Study of The History of An Idea Cambridge. Mass.: Harvard University Press, 1936. М.: Дом интеллектуальной книги, 2001.
22. Сантаяна Дж. Скептицизм и животная вера. СПб.: Владимир Даль, 2001. 390 с.
23. Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии. М.: Прогресс, 1990. 716 с.
24. Цветаева М. Пленный дух (Моя встреча с Андреем Белым). М.: Азбука, 2004. 15 с.
25. Руднев В.П. Философия языка и семиотика безумия. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2007. 528 с.
26. Блюменберг Г Свгг як книга / пер. з тм. В. брмоленка. Юев: Лiбра, 2005. 544 с.
27. Бибихин В.В. Язык философии. М.: Наука, 2007. 392 с.
28. Лакофф Д., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем: пер. с англ. / под ред. и с предисл. А.Н. Баранова. М.: Едиториал УРСС, 2004. 256 с.
29. Crow, Timothy J. Is schizophrenia the price that Homo sapiens pays for language? / Timothy J. Crow. Schizophrenia Research Volume 28, Issues 2-3, 19 December 1997. P. 127-141.
30. Лихачев Д.С. Вступительное слово // А. Белый. Петербург. Юев: Дншро, 1990. С. 5-6.
31. Сёрль Дж. Рациональность в действии / пер. с англ. А. Колодия, Е. Румянцевой. М.: Прогресс-Традиция, 2004. 336 с.
32. Чалмерс Д. Сознающий ум: В поисках фундаментальной теории. М.: URSS, 2013. 509 с.
33. Пинкер С. Субстанция мышления: Язык как окно в человеческую природу: пер. с англ. М.: URSS, 2013. 560 с.
34. Деннет Д. Виды психики: на пути к пониманию сознания / пер. с англ. А. Веретенни-кова; под общ. ред. Л.Б. Макеевой. М.: Идея-Пресс, 2004. 184 с.
35. Fodor, Jerry. The Mind Doesn't Work This Way; The Scope and Limits of Computational Psychology, MIT Press, 2000.
36. Черниговская Т.В., Гринева М.И. Актуальные проблемы и достижения нейрофизиологии в контексте образования [Электронное учебное пособие]. Режим доступа: http://islam-dl.spbu.ru/library/katalog.
37. Васильев В.В. Трудная проблема сознания. М.: Прогресс-Традиция, 2009. 269 с.
38. Кемпбелл Дж. Тысячеликий герой. М.: ВАКЛЕР, РЕФЛ-БУК, 1997. 381 с.
39. Sadowski Piotr. From Interaction to Symbol: A systems view of the evolution of signs and communication. Amsterdam: John Benjamins Publishing, 2009. 297 p.
40. Deodato S. Itao A. Paul Ricoeur's Hermeneutics of Symbols: A Critical Dialectic of Suspicion and Faith // Kritike volume four number two (december 2010), 1-17 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.kritike.org/journal/issue_8/itao_december2010.pdf.8.
41. Леонтьев Д.А. Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности. 3-е изд., доп. М.: Смысл, 2007. 511 с.
References
1. Toporov, VN. Mif. Ritual. Simvol. Obraz: Issledovaniya v oblasti mifopoeticheskogo: Izbrannoe [Myth. Ritual. Symbol], Moscow: Izdatel'skaya gruppa «Progress-Kul'tura», 1995. 624 p.
2. Peterburgskiy tekstrusskoy literatury [Petersburg Text of Russian Literature], Saint-Petersburg: Iskusstvo, 2003. 616 p.
3. Mamardashvili, M.K., Pyatigorskiy, A.M. Simvol i soznanie. Metafizicheskie rassuzhdeniya o soznanii, simvolike iyazyke [Symbol and consciousness. Metaphysical reasoning about consciousness, symbolism and language], Moscow: Shkola «Yazyki russkoy kul'tury», 1997. 224 p.
4. Bakhtin, M.M. K metodologii gumanitarnykh nauk [By the methodology of the humanities], in Bakhtin, M.M. Estetikaslovesnogo tvorchestva [Aesthetics of verbal creativity], Moscow: Iskusstvo, 1986, pp. 381-382.
5. Lotmaniana Tartuensia: O Lotmane: Stat'i i zametki [About Lotman: Articles and notes], in Za tekstom: zametki o filosofskom fone tartuskoy semiotiki (Stat'ya pervaya) [Notes on the philosophical background of Tartu semiotics (Article One)]. Available at: http://www.ruthenia.ru/ lotman/txt/mlotman95.html.
6. Florenskiy, P. U vodorazdelov mysli [At the watershed of thought], in Florenskiy, IP Sochineniya v 2 t., t. 2 [Works in 2 vol., vol. 2], Moscow: Pravda, 1990. 439 p.
7. Epshteyn, M. Znak probela: O budushchem gumanitarnykh nauk [Blank characters: On the Future of of the humanities], Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie, 2004. 864 p.
8. Sycheva, S.G. Problema simvola vfilosofii [The problem of character in philosophy], Tomsk: Izdatel'stvo Tomskogo universiteta, 2000. 197 p.
9. Gogotishvili, L.A. Retseptsiya simvolizma v gumanitarnykh naukakh [Reception symbolism in the humanities], in Literaturovedenie kak literatura. Sbornik v chest' S.G. Bocharova [Literary criticism as literature. Collection after S.G. Bocharov], Moscow: Yazyki slavyanskoy kul'tury, 2004, pp. 148-176.
10. Delez, Zh., Gvattari, F Chto takoe filosofiya [What is the philosophy], Moscow: Institut eksperimental'noy sotsiologii; Saint-Petersburg: Aleteyya, 1998. 288 p. (seriya «Gallicinium»).
11. Maksimov, M.V Teokraticheskoe uchenie Vl. Solov'eva: otsenki i interpretatsii [Theocratic doctrine VI. Solovyov: assessment and interpretation], in Solov'evskie issledovaniya, 2004, issue 1(8). Available at: 150//http://ispu.ru/node/6661.
12. Losev, A.F. Problema simvola i realisticheskoe iskusstvo [The problem of symbol and realistic art], Moscow: Iskusstvo, 1995. 319 p.
13. Mamardashvili, M.K. Lektsii po antichnoy filosofii. Lektsiya 10 [Lectures on ancient philosophy. Lec. 10], Saint-Petersburg: Azbuka-klassika, 2014. 252 p.
14. Florenskiy, P. «Zoloto v lazuri» Andreya Belogo. Kriticheskaya stat'ya [«Gold in Azure» Andrey Bely. Critical article], in Florenskiy, P Sochineniya v41., 1.1 [Works in 4 vol., vol. 1], Moscow: Mysl', 1994. 697 p.
15. Sugay, L.A. «... I bleshchushchie chertit arabeski» [«... And the glittering draws arabesques»], in Belyy, A. Simvolizm kak miroponimanie [Symbolism as a world view], Moscow: Respublika, 1994, pp. 3-18.
16. Mayorov, G.G. Formirovanie srednevekovoy filosofii. Latinskaya patristika [Formation of medieval philosophy. Latin patristic], Moscow: Mysl', 1979, pp. 236 - 283.
17. Belyy, A. Pochemu ya stal simvolistom [Why I became a symbolist], in Belyy, A. Simvolizm kak miroponimanie [Symbolism as a world view], Moscow: Respublika, 1994, pp. 418-496.
18. Belyy, A. Nachalo veka [Turn of the century], Moscow: Khudozhestvennaya literatura, 1990.
686 p.
19. Belyy, A. Na rubezhe dvukh stoletiy [At the turn of two centuries], Moscow: Khudozhestvennaya literatura, 1990. 540 p.
20. Vundt, V Vvedenie v filosofiyu [Introduction to philosophy], Saint-Petersburg, 1903. Available at: http://www.webcitation.org/65Pzaatui.
21. Lavdzhoy, A. Velikaya tsep' bytiya. Istoriya idei [Great chain of being. Story ideas], in Arthur O. Lovejoy. The Great Chain of Being: A Study of The History of An Idea Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1936. Moscow: Dom intellektual'noy knigi, 2001.
22. Santayana, Dzh. Skeptitsizm izhivotnaya vera [Scepticism and animal faith], Saint-Petersburg: Vladimir Dal', 2001. 390 p.
23. Uaytkhed, A.N. Izbrannye raboty po filosofii [Selected works on philosophy], Moscow: Progress, 1990. 716 p.
24. Tsvetaeva, M. Plennyy dukh (Moya vstrechas Andreem Belym) [Captive Spirit (My meeting with Andrew Bely)], Moscow: Azbuka, 2004. 15 p.
100
CoAoebeecKue uccnedoeaHun. BbmycK 2(46) 2015
25. Rudnev, VP Filosofiya yazyka i semiotika bezumiya. Izbrannye raboty [The philosophy of language and semiotics of madness. Selected works], Moscow: Territoriya budushchego, 2007. 528 p.
26. Blyumenberg, G. Svit yak kniga [How to book Peace]. Kiev: Libra, 2005. 544 p.
27. Bibikhin, VV Yazyk filosofii [Language philosophy], Moscow: Nauka, 2007. 392 p.
28. Lakoff, D., Dzhonson, M. Metafory, kotorymi my zhivem [Metaphors we live by], Moscow: Editorial URSS, 2004. 256 p.
29. Crow, Timothy J. Is schizophrenia the price that Homo sapiens pays for language? Timothy J. Crow. Schizophrenia Research Volume 28, Issues 2-3, 19 December 1997. IP 127-141.
30. Likhachev, D.S. Vstupitel'noe slovo [Keynote speech], in Belyy, A. Peterburg. Kiev: Dnipro, 1990, pp. 5-6.
31. Serl', Dzh. Ratsional'nost' v deystvii [Rationality in action], Moscow: Progress-Traditsiya, 2004. 336 p.
32. Chalmers, D. Soznayushchiy um: V poiskakh fundamental'noy teorii [Conscious mind: Looking for a fundamental theory], Moscow: URSS, 2013. 509 p.
33. Pinker, S. Substantsiya myshleniya: Yazyk kak okno v chelovecheskuyu prirodu [Substance thinking: Language as a Window into human nature], Moscow: URSS, 2013. 560 p.
34. Dennet, D. Vidy psikhiki: na puti k ponimaniyu soznaniya [Types psyche toward understanding consciousness], Moscow: Ideya-Press, 2004. 184 p.
35. Fodor, Jerry. The Mind Doesn't Work This Way; The Scope and Limits of Computational Psychology, MIT Press, 2000.
36. Chernigovskaya, T.V, Grineva, M.I. Aktual'nye problemy i dostizheniya neyrofiziologii v kontekste obrazovaniya [Actual problems and achievements of neurophysiology in the context of education]. Available at: http://islam-dl.spbu.ru/library/katalog.
37. Vasil'ev, VV Trudnaya problema soznaniya [The hard problem of consciousness], Moscow: Progress-Traditsiya, 2009. 269 p.
38. Kempbell, Dzh. Tysyachelikiy geroy [The hero with a thousand fasec], Moscow: VAKLER, REFL-BUK, 1997. 381 p.
39. Sadowski, Piotr. From Interaction to Symbol: A systems view of the evolution of signs and communication. Amsterdam: John Benjamins Publishing, 2009. 297 p.
40. Deodato, S. Itao A. Paul Ricoeur's Hermeneutics of Symbols: A Critical Dialectic of Suspicion and Faith. Kritike volume four number two (december 2010), 1-17 Available at: http:// www.kritike.org/journal/issue_8/itao_december2010.pdf.8.
41. Leont'ev, D.A. Psikhologiya smysla: priroda, stroenie i dinamika smyslovoy real'nosti [Psychology of meaning: the nature, structure and dynamics of the sense of reality], Moscow: Smysl, 2007. 511 p.
