CC BY
40
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
УДК 82-1
А. Г. Маслова
Философские мотивы в поэзии Е. И. Кострова*
В статье рассматриваются философские и духовные стихотворения Е. И. Кострова «Путь жизни», «Безделка», «Переложение псалма 18», произведения, адресованные преосвященному Платону. Исследуются особенности отображения в поэтических текстах мотивов быстротечности времени, жизни и смерти, величия Божественного бытия, обновления души человека в вере, духовного рабства и свободы, противостояния света и тьмы, роли ничтожного случая в жизни человека. Анализ показывает, что, прославляя мудрость Божественного мироустройства, Костров в то же время выявляет неразрешимые противоречия земной человеческой жизни. Отмечается факт отсутствия в его творчестве характерного для многих поэтов последней трети XVIII в. мотива осмысления собственных поэтических заслуг и бессмертия, что может свидетельствовать о трагедийности восприятия Костровым собственного существования в мире.
The article studies the philosophical and spiritual poems of E. I. Kostrov «Way of Life», «The Trifle», «Arrangement of Psalm 18», lyrics addressed to Metropolitan Platon. It examines the features of image of transience of time, life and death, God's greatness, renovation of the human soul in the faith, spiritual slavery and freedom, the struggle of light and darkness, the role of an insignificant case in human life. Analysis shows that Kostrov glorifies the divine world order and reveals the insoluble contradictions of human life as well. In his art there is no motive of understanding of his own poetic merit and immortality while this theme was presented in the works of many poets of the end of the 18th century. This demonstrates the tragedy of Kostrov's perception of own existence in the world.
Ключевые слова: русская поэзия XVIII в., Е. И. Костров, философская поэзия, духовная поэзия, авторское мировосприятие.
Keywords: Russian poetry of the 18th century, E. I. Kostrov, philosophical poetry, spiritual poetry, worldview of the author.
Творчество Е. И. Кострова нечасто привлекает внимание современных исследователей, что вовсе не умаляет значимость роли этого поэта в русской культуре и литературе последней трети XVIII в. Обобщая опыт ученых, обращавшихся к исследованию творчества Е. И. Кострова [1], можно утверждать, что как минимум в трех направлениях он оказался первооткрывателем: это распространение оссианических мотивов в русской культуре, определивших развитие предроман-тизма, новаторство в области художественного перевода и создание особого облика поэта, не вписывающегося в тот тип писателя, который был характерен для русской литературы последней трети XVIII в.
Выделенный нами аспект исследования творчества Е. И. Кострова - философские мотивы в его поэзии - всесторонне еще не анализировался учеными-литературоведами. Хотелось бы отметить только одну из работ А. В. Петрова «Новогодняя поэзия в России (от Тредиаковского до Бенедиктова]» (Магнитогорск, 2009], в которой рассматриваются произведения поэтов XVIII столетия, посвященные Новому году. Немало новогодних стихотворений мы встречаем и у Е. И. Кост-рова, и одним из ведущих мотивов этих поэтических текстов становится мотив времени. О том, как представлено время у Кострова, размышляет в своей монографии А. В. Петров. Выделим те моменты, которые имеют отношение к философскому осмыслению действительности Костровым.
В «Стихах Ивану Ивановичу Шувалову на Новый год» выделены такие характеристики времени, как «краткость, стремительность и конечность, воплощенные в наглядном образе летящей стрелы» [2]. Поэтом отмечена и «относительность» времени. Год с точки зрения многовековой истории лишь миг, но для отдельного человека год - это целый период в его жизни, когда он может совершить деяния, достойные памяти потомков, и обессмертить себя.
© Маслова А. Г., 2017
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 17-04-50062 а(ф) 36
Возникает философское осмысление времени и в «Гимне на новый 1786 год», который по праву может считаться первым в русской поэзии Гимном Времени. Время предстает здесь как речной поток, текущий в море (или океан] вечности. Последний образ одновременно является и источником новых речных потоков, то есть перемен. Здесь обнаруживается космологический характер осмысления времени. Как отмечает А. В. Петров, время предстало у Кострова «как божий посланник, ведающий судьбой всего "пременного" тварного мира» [3], поэтому не случайно и жанровое определение произведения - гимн.
Обращаясь к теме осмысления времени, Е. И. Костров, как можно убедиться, проявил интерес к философской проблематике. Но свои мысли поэт выразил не только в новогодних стихах. В русле обозначенной традиции и осмысление времени в стихотворении Е. И. Кострова «Путь жизни».
Земной путь человека представляется в этом стихотворении как рутинное повторение одних и тех же событий в жизни каждого, родившегося в этом мире. На этом пути странника ожидает четыре «события», придающие жизни хоть какой-то внешний смысл («Сей жизни нашея довольно долог путь; / На нем четырежды нам должно отдохнуть» [4]]: это «завтрак», «обед», «ужин» и «сон». Каждое из них символически отражает один из этапов жизни: завтрак - период детства и отрочества, когда человек овладевает опытом «предрассуждений», накопленным человечеством; обед - любовь, приходящая «в полдневный час», то есть в период юношества, но любовь преходяща, как и само время, и «средства нет... расстаться с ней без ссоры» [5]. Далее представлен период, предшествующий «ужину» - его можно обозначить как период зрелости, когда человек находится в вечном поиске истины, вступает в борьбу, отстаивая свои идеалы, но не находит на этом пути отдохновения, поэтому этот период жизни - бессмысленно растраченное время, о нем можно лишь с горечью сожалеть:
Жалея праведно о глупых сих столпах И о потерянных для распри той часах, Он покидает их и вдаль в свой путь стремится, И в доме дружества он ужинать садится [6].
Ужин - период мудрости, успокоения, символически рисующий годы умудренной старости. Но он слишком краток, чтобы путник успел насладиться желанным покоем в этой жизни, и очень скоро приходит время сна: «Друзья! то смертный гроб - конец его мученья» [7].
Так завершается стихотворение Е. И. Кострова «Путь жизни», вряд ли способное внушить читателю оптимизм.
Как выпускник духовной семинарии, Костров обращался к религиозной тематике. Обратимся более подробно к анализу Переложения псалма 18, где поэт вслед за библейским певцом Давидом размышляет о Божьем мироздании.
Переложение псалма 18-го, выполненное Костровым, было опубликовано в 1796 г. в альманахе Н. М. Карамзина «Аониды». В том же году к созданию стихотворения по мотивам этого же псалма обратился Г. Р. Державин («Доказательство творческого бытия»].
Жанр переложения псалмов был популярен в классицистической литературе, к нему обращались практически все поэты XVIII в. Этот жанр имеет двойственную природу, основанную на ориентации на библейский текст, но в то же время это жанр светской лирики, сложившийся в культуре в период ее секуляризации [8]. В переложении псалма поэт может следовать тексту оригинала, но чаще переложение песен Давида становится средством выражения собственных чувств и сомнений. Уже Ломоносов обращался к этому жанру исходя из желания «как-то выразить свои чувства и мысли по поводу жизненных обстоятельств» [9], передать свое настроение в адекватной художественной форме. В переложениях псалмов могут отражаться и культурно-исторические явления, и автобиографические факты, и философские взгляды поэта. Немаловажным оказывается и выбор псалма для переложения, как правило, обусловленный всеми вышеперечисленными факторами.
Примечателен факт обращения к одному и тому же псалму 18-му в один и тот же год сразу двух поэтов. Этот псалом представляет собой гимн прекрасному миру, сотворенному Господом, гимн Божьему величию. Однако и у Державина, и у Кострова в их переложениях ведущая идея псалма осложняется мыслью о доказательстве Божественного бытия. У Державина эта мысль вынесена в заглавие, у Кострова - звучит в тексте:
И нет словес, и нет языка,
Где б гласы их, что есть Владыка,
Не возвышалися во слышание всем [10].
Подобная тема в оригинале отсутствует. Актуализация данной темы у поэтов последней трети XVIII в. обусловлена культурно-исторической ситуацией того времени, когда в моду вошли материалистические и атеистические идеи, привнесенные в русскую действительность европейскими писателями и философами. Е. И. Костров, усвоивший с ранней юности основы религиозного учения, счел нужным противопоставить этим модным взглядам духовную истину о благе и величии Творца.
Появляются в переложении Кострова и другие мотивы, отсутствующие в тексте-источнике. У поэта XVIII в. усилен мотив веселья и радости при виде славы Божьей, являющейся в природном мире: в славянском варианте Библейского текста один раз звучит слово «радуется», один раз - слово «веселят»; у Кострова - «весельем полня грудь», «ликует», «веселый блеск», «Веления Господни сладость, / Они желанна мыслям радость» [11].
Появляется у Кострова и мотив обновления души в вере, которого нет в оригинале: «В законе Господа пороку быть не можно; / Он новую душе собою жизнь дарит. / Вещание Творца и верно и неложно; / Оно и отроков премудрыми творит» [12] (Ср.: «Закон Господа совершен, укрепляет душу; откровение Господа верно, умудряет простых» [Пс. 18: 8]]. С чем связано включение этого мотива обновления души в текст псалма? Почему мотив радости занимает такое важное место в тексте Кострова? Это вопросы, на которые можно и нужно искать ответ. Возможно, как и многие современники, Костров пережил период сомнений в Божественном бытии, период «безбожия», который стал причиной тревог и трагического смятения. Преодоление сомнений, возвращение к Богу приводит к обновлению души и радостным переживаниям, отразившимся в переложении псалма. Подтверждением данной трактовки может служить и появление мотива о рабстве души, погрязшей в грехах, и свободы человека, утвержденного в вере и умеющего владеть собой и не поддаваться порокам:
Да раб не буду им, но да собой владею, Ты помощью меня, о Боже! утверди: Тогда невинен и свободен, Во всем тебе благоугоден, Обрящу истинно достоинство души [13].
Появляется здесь еще и эпитет «невинен», в котором актуализируются одновременно два смысла: «не виновен» перед судом Господним, и «невинен» как дитя, то есть непорочен, чист. И хотя эпитеты «непорочен» и «чист» звучат в оригинале, к такому концепту, как «детскость, невинность души», они могут быть отнесены лишь опосредованно. С другой стороны, введенные Костровым в текст псалма мотивы усиленно разрабатывались в святоотеческой традиции, которой, возможно, следовал поэт XVIII столетия.
Кроме переложения псалма Е. И. Костров обращается к мотивам прославления Бога и его земных служителей в произведениях, посвященных преосв. Платону Митрополиту Московскому и Калужскому (оде, мадригале и стансе] и Стихах на освящение храма в Московском университете, поднесенных ему же, преосв. Платону Митрополиту. Главным мотивом этих творений становится мотив борьбы света и тьмы, где свет символизирует победу мудрости и веры над тьмой пороков и невежества. В «Оде Преосвященнейшему Платону, Митрополиту Московскому и Калужскому в День Тезоименитства» звучат следующие строки:
Пред ним строптивых полк трясется, Пред светом исчезает мрак, И дух и сердце их мятется, Толь лучезарный видя зрак [14].
Не менее ярко мотив противостояния Божественного света мудрости и дьявольской тьмы невежества звучит в простых и афористичных строках станса, адресованного митрополиту:
Там мрак, где мудрых нет, имея жизнь толь кратку, Причесть должны порок мы мудрых недостатку. Блистает влас седой, то знак довольных лет, Однако это мрак, коль мудрости в них нет. <...>
Там мрак, где мудрых нет; нам вопиет природа: Но ты, желанный Муж, утеха смертных рода! Ты немерцающий несешь науки свет, И потому у нас несчастий мрачных нет [15].
Значимым для выявления мировосприятия Кострова представляется стихотворение «Безделка». Казалось бы, название его отсылает к популярным в начале 1790-х гг. «легким» поэтическим стихотворениям, обращающимся к частной, камерной, тематике и проблематике. В этом русле - сборник Н. М. Карамзина «Мои безделки» (1794] и подхвативший карамзинскую линию сборник И. И. Дмитриева «И мои безделки» (1795]. Но понятие «безделка» у Кострова имеет несколько иное значение, чем у сентименталистов. «Безделка» - случайность, сущая безделица, которая в то же время влияет на жизнь людей:
Безделка нас влечет к боярам, Безделка часто умным тварям Источником бывает слез. Безделка рушит тверды грады, И за безделку без пощады Боярин слуг своих бранит. <...>
Философ, богослов, пиита И вся ученых пышна свита В безделке часто спор ведут. И Гиппократовы приставы В безделке же у нас неправы, Когда от них больные мрут [16].
«Безделке» подвержен любой, так как «безделка льстит, когда мы льстимся; она страшит, когда страшимся». «Безделка» обретает у Кострова значение фатального случая, рока, несущего беды и несчастья.
Подводя предварительные итоги о своеобразии мироощущения Кострова, можно отметить присутствие в его поэзии некоего подтекста, в котором открывается далеко не радужное мировосприятие поэта. Прославляя мудрость Божественного мироустройства, поэт в то же время выявляет неразрешимые противоречия земной человеческой жизни. Воспевая величие императрицы и полководцев, восхищаясь духовным подвигом митрополита, обращаясь с заслуженными похвалами к меценатам и поэтам своего времени, сам автор оказывается отстраненным от великих свершений века. В отличие от Державина, неоднократно в своей поэзии заявлявшего свои претензии на бессмертие, Костров обходит эту тему стороной. Это позволяет говорить о постоянной неудовлетворенности поэта и трагедийности восприятия им собственного существования в мире. Следование традиции классицистической поэзии, не допускавшей индивидуальную эмоцию и рефлексию в поэтический текст, не позволило поэту излить в полной мере свое мироощущение в собственном творчестве. В то же время место его в поэзии и русской культуре представляется далеко не периферийным, так как Е. И. Костров пролагал новые пути, способствуя расширению возможностей русской поэзии.
Примечания
1. См.: Гуковский Г. А. Костров // История русской литературы : в 10 т. / АН СССР. М. ; Л. : Изд-во АН СССР, 1941-1956. Т. IV : Литература XVIII века. Ч. 2. 1947. С. 462-472; Пашкуров А. Н., Разживин А. И. История русской литературы XVIII века : в 2 ч. Ч. 1. Елабуга : ЕГПУ, 2010. С. 306; Егунов А. Н. Гомер в русских переводах XVШ-XIX веков. М. : Индрик, 2001. С. 96.
2. Петров А В. Новогодняя поэзия в России (от Тредиаковского до Бенедиктова]. Магнитогорск : МаГУ, 2009. С. 141.
3. Петров А. В. Указ. соч. С. 145.
4. Костров Е. И. Полное собрание всех сочинений и переводов в стихах г. Кострова : в 2 ч. Ч. 1. СПб. : Императорская тип., 1802. С. 189.
5. Костров Е. И. Указ. соч. С. 190.
6. Там же.
7. Костров Е. И. Указ. соч. С. 191.
8. См.: Луцевич Л. Ф. Русская псалтырная поэзия (Стихотворные переложения псалмов XVIII в.] : дис. ... д-ра филол. наук. Кишинев, 2002. 428 с.
9. Западов А. В. Поэты XVIII века (М. В. Ломоносов, Г. Р. Державин]. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1979. С. 98.
10. Костров Е. И. Переложение псалма 18 // Аониды, или Собрание разных новых стихотворений. Кн. I. М. : В Университетской тип. у Ридигера и Клаудия, 1796. С. 199.
11. Костров Е. И. Переложение псалма 18. С. 200-201.
12. Костров Е. И. Переложение псалма 18. С. 200.
13. Костров Е. И. Переложение псалма 18. С. 202.
14. Костров Е. И. Полное собрание всех сочинений и переводов в стихах г. Кострова: В 2 ч. Ч. 1. СПб, Императорская типография, 1802. С. 163.
15. Костров Е. И. Полное собрание всех сочинений и переводов в стихах... С. 164-165.
16. Костров Е. И. Полное собрание всех сочинений и переводов в стихах. С. 185.
Notes
1. See: Gukovskij G. A. Kostrov [Kostrov] // Istoriya russkoj literatury: v 10 t.- History of Russian literature in 10 volumes / USSR Academy of Sciences. Moscow; Leningrad. Publishing house of the USSR 1941-1956. Vol. IV: Literatura XVIII veka - Literature of the XVIII century. Part 2. 1947. Pp. 462-472; Pashkurov A. N., Razzhivin A. I. Istoriya russkoj literatury XVIII veka : v 2 ch. [History of Russian literature of the XVIII century: in 2 parts. Part 1]. Elabuga. ESPU. 2010. P. 306; Egunov A. N. Gomer v russkih perevodah XVIII-XIX vekov. [Homer in Russian translations of XVIII-XIX centuries]. M. Indrik. 2001. P. 96.
2. Petrov A V. Novogodnyaya poehziya v Rossii (ot Trediakovskogo do Benediktova) [The new year's poetry in Russia (from Trediakovsky to Benediktov)]. Magnitogorsk. MaSU. 2009. P.141.
3. Petrov V. A. Op. cit. P. 145.
4. Kostrov E. I. Polnoe sobranie vsekh sochinenij i perevodov v stihah g. Kostrova : v 2 ch. [Complete collection of all writings and translations in verse of Kostrov: in 2 p. Part 1]. SPb. Imperial typ. 1802. P. 189.
5. Kostrov E. I. Op. cit. P. 190.
6. Ibid.
7. Kostrov E. I. Op. cit. P. 191.
8. See: Lucevich L. F. Russkaya psaltyrnaya poehziya (Stihotvornye perelozheniya psalmovXVIII v.) : dis.... d#ra filol. nauk [Psaltery Russian poetry (Poetic rendering of Psalms, XVIII century) : dis. ... Dr filol. sciences]. Chisinau. 2002. 428 p.
9. Zapadov A. V. Poehty XVIII veka (M. V. Lomonosov, G. R. Derzhavin) [Poets of the XVIII century (M. V. Lomo-nosov, G. R. Derzhavin)]. M. Publ. of Mos Univ. 1979. P. 98.
10. Kostrov E. I. Perelozhenie psalma 18 [Arrangement of Psalm 18] // Aonidy, ili Sobranie raznyh novyh stihot-vorenij - Aonide, or a Collection of various new poems. Book I. M. University typ. of Ridiger and Claudy. 1796. P. 199.
11. Kostrov E. I. Perelozhenie psalma 18... [Arrangement of Psalm 18...] Pp. 200-201.
12. Kostrov E. I. Perelozhenie psalma 18... [Arrangement of Psalm 18...] P. 200.
13. Kostrov E. I. Perelozhenie psalma 18... [Arrangement of Psalm 18...] P. 202.
14. Kostrov E. I. Polnoe sobranie vsekh sochinenij i perevodov v stihah g. Kostrova: V2 ch. [Complete collection of all writings and translations in verse of Kostrov: In 2 p. Part 1]. St. Petersburg. Imperial printing office. 1802. P. 163.
15. Kostrov E. I. Polnoe sobranie vsekh sochinenij i perevodov v stihah... [Complete collection of all writings and translations in verse...] Pp. 164-165.
16. Kostrov E. I. Polnoe sobranie vsekh sochinenij i perevodov v stihah... [Complete collection of all writings and translations in verse...] P. 185.
УДК 82.09
Д. А. Клековкин
Изображение революционеров в романе Ф. М. Достоевского «Бесы»
и рассказе А. С. Грина «Марат»
В настоящей статье автор исследует раннее реалистическое творчество А. С. Грина и подробно анализирует рассказ «Марат». В статье также предпринята попытка сопоставительного анализа героев романа Ф. М. Достоевского «Бесы» и рассказа А. С. Грина «Марат». Автор говорит о влиянии идей Ф. М. Достоевского на раннее творчество А. С. Грина и отмечает сходство в системе образов писателей. Автор приходит к выводу, что Ф. М. Достоевский был идейным предшественником А. С. Грина, а герои романа «Бесы» - литературными прообразами героев-революционеров в реалистических рассказах А. С. Грина. Автор также выявляет общую бинарную оппозицию «светлое/темное» в характерах главных героев романа «Бесы» и ранних рассказов А. С. Грина.
In this article, the author explores the early realistic work of A. Grin and analyses the story «Marat» in details. The article presents a comparative analysis of characters in works by F. Dostoevsky «The Possessed» and A. S. Grin «Marat». The author speaks about the influence of F. M. Dostoevsky ideas on early works of A. Grin, and notes the similarities in the system of images of these writers. The author concludes that Dostoevsky was the ideological forerunner of A. Grin, and the characters of the novel «The Possessed» were the literary prototypes of revolutionary heroes in realistic works by A. Grin. The author also reveals the common binary opposition "light-dark" in the characters of the main characters of the novel «The Possessed» and the early stories by A. S. Grin.
© Клековкин Д. А., 2017 40
