CC BY
329
7
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ
УДК 1 (091) (38) «360» : 81
А. А. Плешков
*
Философия языка в диалоге Платона «Тимей»
В статье осуществлена попытка экспликации языковой проблематики платоновского «Тимея». Автор демонстрирует, что с самого начала диалога Платоном подчеркивается важность проблемы языка, а предлагаемая в рамках речи Тимея онтологическая структура имеет языковое измерение и может быть рассмотрена как ключ к пониманию целостной «философии языка» Платона.
The article presents an attempt to explicate language issues of Plato’s Timaeus, the author demonstrating that from the very beginning of the dialogue Plato emphasized the importance of its linguistic dimension. Moreover, the ontological structure of Timaeus’s speech can be considered the key to understanding of Plato’s philosophy of language.
Ключевые слова: Платон, «Тимей», философия языка.
Key words: Plato, the Timaeus, philosophy of language.
Писал он, не заботясь о красоте букв, не разделяя должным образом слогов, не стараясь о правописании, целиком занятый только смыслом Порфирий. «Жизнь Плотина»
Вопросы и проблемы, связанные с природой и функционированием языка, обсуждаются Платоном в разных диалогах, например, в «Федоне», «Федре», «Теэтете», «Софисте». Полностью языковой проблематике посвящен диалог «Кратил». Кроме того, сама диалогическая форма, выбранная Платоном для изложения философии, подразумевает, что проблема языка (в широком смысле) является для него константой. Тем не менее философия языка Платона как некая целостная и непротиворечивая картина с трудом может быть представлена на основе указанных произведений.
© Плешков А.А., 2015
Исследование осуществлено в рамках Программы фундаментальных исследований НИУ ВШЭ в 2015 г.
8
Стоит отметить, что ко времени жизни и творчества Платона были поставлены и разработаны многие важные языковые проблемы. Оформились две противоположные позиции, касающиеся связи между словом и вещью (конвенционализм и натурализм), очевидно, в рамках более общих дебатов о природе (фист^) и законе (vo^o^); сложилось представление об эволюционном развитии языка в противоположность представлению о мудром или божественном учредителе языка; активно осваивались эпистемологические ресурсы языка (речь идет об этимологических штудиях и появлении т. н. «теории звукового символизма»). Кроме того, можно говорить о множестве частных лингвистических разработок, например, типологии букв, слов и предложений1. Ситуация выглядит парадоксально: в то время как указанный контекст хорошо известен и достаточно полно реконструирован по совсем небольшому количеству фрагментов, место, которое в этом контексте занимал Платон, несмотря на щедрость истории в отношении его текстов, остается неясным.
Кажется логичным, что обращение к контексту в таком случае является вполне легитимной и продуктивной стратегией прояснения позиции Платона в отношении языка. Тем не менее и сам Corpus Platonicum имеет ресурсы для реконструкции его взглядов на природу и функционирование языка. Одним из таких малоосвоенных ресурсов является поздний, согласно большинству современных исследователей, диалог «Тимей»1 2. Хотя он редко привлекается для реконструкции платоновских взглядов на проблему языка, сама онтологическая структура, разрабатываемая в рамках диалога, на мой взгляд, может пролить свет на идеи Платона. Целью данной статьи, таким образом, является экспликация языковых идей диалога «Тимей».
Роль языка
Уже во вступительной части диалога «Тимей» риторика Платона нарочито подчеркивает значимость языкового измерения: «главным предметом моих рассуждений вчера» (17с), «притом мы рассудили» (18а), «а еще мы говорили» (18b), «да, так было сказано» (18с), «о чем мы говорили» (19b) и т. д. Буквально на двух сте-фановских страницах, как отмечает Кэтрин Осборн (Роуэт), встречается тринадцать прямых указаний на факт говорения (с помощью слов восходящих к Aeyw). Сократ не описывает институты
1 См. ключевые работы на русском языке, содержащие обширную библиографию по указанным вопросам [2; 3].
2 О дебатах относительно датировки диалога см. [21, p. xvi-xx], также [9].
9
или практики идеального государства, но вспоминает, что говорилось о них [18, р. 181-183].
Всем этим рассуждениям, с точки зрения Сократа, недостает живости, и чтобы исправить этот недостаток, Критий предлагает свой рассказ о древних Афинах (20d-26d). Здесь читателя ждет еще большая захваченность языком, правда, уже не на уровне семантики, а на уровне нарратива. Критий с целью «оживления» идеального государства предлагает рассказ, буквально погребенный под языковыми наслоениями поколений - это пересказ истории в шестой степени (20c-21e). Так, рассказывает о древних Афинах Солону египетский жрец (1), Солон пересказывает историю Дропиду (2), Дропид - деду Крития диалога (3), дед Крития - своему десятилетнему внуку (4), постаревший внук упоминает эту историю Гермо-крату за день до описываемых диалогом событий (5), затем этот рассказ пересказывается Гермократу и Тимею утром в день происходящего диалога (6) и, наконец, рассказ достигает Сократа непосредственно в диалоге (7).
О точке зрения Платона на историю как область знания будет сказано в заключении, тем не менее этот рассказ Крития, точнее пересказ пересказа ... (пересказ6) едва ли может удовлетворить Сократа. В таком случае его замечание о том, что эта история является «правдивым сказанием (dAnGivoc Aoyoc;)», в противоположность «вымышленному мифу (nAaaGevxa (ruGoc;)» (26е), может быть воспринято лишь как ирония, говорящая в пользу философской значимости последнего1.
Так или иначе, как было показано, вся вводная часть диалога концентрируется на языковом измерении и посвящена словам, словам, одним словам! Не менее важную роль, как будет показано далее, играет язык в рассказе Тимея.
1 Непосредственно речь Тимея обозначается уже как «правдоподобный миф (егко^ рШоф> (29d, 59c, 68d). Стоит отметить, что вопрос о статусе егко^ рШо^ в «Тимее» является единственной «языковой» темой, активно обсуждаемой в исследовательской литературе. Обсуждение было интенсифицировано статьей Майлза Бернье с одноименным названием, ставшей уже классической [13]. Также см. дискуссию вокруг статьи [11; 16].
10
Изоморфизмы «Тимея»: Тимей - Демиург
Итак, первое, на что необходимо обратить внимание - это сходство двух фигур - рассказчика Тимея и демиурга. Во-первых, об обоих действующих лицах нам практически ничего не известно1. О демиурге говорится лишь то, что он «был благ» (dyaGoe ^v). Эта благость, тем не менее, не просто постулируется Платоном, но описывается на протяжении всей первой части рассказа Тимея, ведь быть благим - значит сознательно делать добро [10]. Демиург благ, потому что его деятельность ориентируется на вечную и неизменную действительность (napabeiy^a), осуществляется рационально (он предстает как вселенский диалектик и математик) и дает прекрасный результат (костное;). Также и о Тимее нам известно, что он не уступает своим согражданам «по богатству и родовитости», что он достиг высшего государственного признания и «вершины философии» (20а). Наилучшесть Тимея также не просто констатируется Сократом, ведь и он ориентируется в своем рассказе на знание, использует доказательства для обоснования и объяснения (те же методы диалектики и математики) и стремится к максимально точному и полному описанию объекта. Во-вторых, работа и Тимея, и демиурга уникальна. В отличие от Крития, Тимей не пересказывает традиционные предания, не ссылается на авторитет его передавших, но создает новую космологию. Демиург же создает единственный и наилучший мир, который объемлет все живые существа и который не будет уничтожен. Уникальность есть одно из совершенств, которые «продукт» наследует, если имеет неизменный и единственный образец, если создается целенаправленно и методично (т. е. с помощью рациональных процедур) добродетельным создателем (29а-31Ь).
Из этого сходства двух главных действующих лиц диалога следует важное заключение: существует параллелизм и между деятельностью Тимея, т. е. рассказом, и деятельностью демиурга, т. е. космосом.
Речь - Космос
Эта параллель не только логически следует из сходства Тимея и демиурга, но подчеркивается самим Платоном. Первый раз в самом начале рассказа Тимея, когда он говорит о зависимости типа описания от характера описываемого объекта (29b-c). Второй раз - и
1 О фигурах демиурга и Тимея см. [1] и [17].
11
здесь параллелизм между рассказом и космосом доведен до синонимии - в самом конце речи Тимея (92с):
«Теперь мы скажем, что наше рассуждение (Лоуод) пришло к концу. Ибо, восприняв в себя смертные и бессмертные живые существа и пополнившись ими, наш космос (костров) стал видимым живым существом, объемлющим все видимое, чувственным богом, образом бога умопостигаемого, величайшим и наилучшим, прекраснейшим и совершеннейшим, единородным небом».
Если обратиться к «содержаниям» рассказа и космоса, то мы обнаруживаем дальнейшее сходство. Во-первых, речь идет об их структурном изоморфизме. Космос, согласно Тимею, есть совокупность круговых движений небесных светил. Именно в целостности этого движения космос обнаруживает максимальную близость и родственность вечной и неизменной модели (36b-d; 39d-e). Но и сам рассказ Тимея строится циклично: он трижды начинает свой рассказ «с начала». Первый раз, когда предлагает рассмотреть творимый космос через призму вечного образца (29е), второй раз, когда говорит о необходимости рассмотрения «беспорядочной причины (nAavwpevo^ etbo^)» (47е), наконец, в третий раз, когда предлагает рассмотреть взаимодействие божественной и необходимой причин (68е)\ Во-вторых, интересен и изоморфизм мира и рассказа в отношении временной организации. Так же как и мир (38b-c), рассказ Тимея имеет начало (27c-d). Тем не менее так же как и мир, он не имеет конца (по крайней мере, в границах самого диалога): последние слова Тимея приходятся на вступление уже следующего диалога - «Критий». Завершенность речи Тимея - следствие того, что он исчерпывающе описал мир во всей полноте (ЗОс-d; 92c), а не того, что проследил историю космоса от сотворения до гибели (ведь, как уже было сказано, мир не будет уничтожен) [18, р. 194-196].
Вопрос о темпоральности указывает на еще одну важную в контексте проблемы языка деталь. Речь как таковая имеет свою ограниченную сферу применения, и любое описание идеального приводит к трудностям. Так, Тимей сетует на проблемы, связанные с описанием вечной модели (37е-38Ь):
«Ведь мы говорим об этой сущности, что она “была”, “есть” и “будет”, но, если рассудить правильно, ей подобает одно только “есть”, между тем как “было” и “будет” приложимы лишь к возникновению, становящемуся во времени, ибо и то и другое суть движения. [...] К тому же мы еще го- 1
1 Подробнее о характерном для творчества Платона изоморфизме между смысловым содержанием диалогов и их структурной организацией см. [7].
12
ворим, будто возникшее есть возникшее и возникающее есть возникающее, а имеющее возникнуть есть имеющее возникнуть и небытие есть небытие; во всем этом нет никакой точности».
Слова являются лишь образами (eiKove^) идей и, следовательно, имеют тот же онтологический статус, что и конкретные вещи. Поэтому, применяя слова для описания модели, мы можем рассчитывать только на правдоподобное описание.
Принимая во внимание это ограничивающее воздействие языка, обратимся к платоновскому учению о материи1. Чем обусловлен такой переход? Как было показано, существует сходство между фигурами демиурга и Тимея и параллелизм между «продуктами» их деятельности. Но в то же время они оба не творят мир ex nihilo: демиург упорядочивает пребывающую в беспорядке и хаосе материю до состояния космоса, Тимей не изобретает новый язык, но использует обыденные слова и выражения в своем рассказе. В ряду изоморфизмов «Тимея», таким образом, можно предположить языкового двойника материи.
Алфавит - Материя
Хотя такого двойника, на первый взгляд, сложно представить, Платон оставляет читателю подсказку (48b-c):
«Нам необходимо рассмотреть, какова была сама природа огня, воды, воздуха и земли до рождения неба и каково было их тогдашнее состояние. Ибо доныне еще никто не объяснил их рождения, но мы называем их началами и принимаем за стихии (сттоьхыа) Вселенной, как если бы мы знали, что такое огонь и все остальное; между тем каждому мало-мальски разумному человеку должно быть ясно, что нет никакого основания сравнивать их даже с каким-либо видом слогов (стиЛЛара)».
Итак, элементы (стто1хе!а) - огонь, вода, воздух и земля - не являются буквами (стто1хе!а) Вселенной, они даже более сложны, чем слоги (стиЛЛараф. Согласно рассуждению Тимея, мы действительно не можем называть традиционные элементы фюсиологов «началами» (apxai), потому что они являются лишь проявлениями материи. 1
1 Хотя общеупотребимый в позднейшей традиции термин нХд у Платона отсутствует, в целях терминологической ясности я буду употреблять слово «материя». Хотя в рамках данной статьи нет возможности подробнее останавливаться на этом вопросе, стоит отметить, что материя у Платона не тождественна исключительно материальному субстрату (из чего), но также является и пространственным медиумом (где, в чем) (см. [22; 1; 14]). Критику такого подхода, так или иначе усматривающего в понятиях «восприемница», «кормилица» и «хора» разные функции одного объекта, см. в [5].
13
Платон, очевидно, проводит различие между материей в строгом смысле и указанными материальными элементами1. В таком случае логично предположить, что материя является своеобразным «алфавитом» мира: из букв слагаются все остальные части речи, тем не менее буквы лишь воспринимают значения слов, сами никакого значения не имея1 2. Прояснить эту мысль можно, обратившись к диалогу «Филеб», где говорится о беспредельности звука (ф^уф и численной определенности алфавита (17b; 18b—c). Разные люди по-разному произносят звуки, и в этой изменчивости никакое знание невозможно. Эту бесконечную череду звуков необходимо «систематизировать», придать им некоторое конечное, т. е. численно выразимое, состояние, позволяющее увидеть единство за изменчивостью (именно это определяет грамотность человека). Предшествующее алфавитной оформленности звуковое множество похоже на материю «Тимея», постоянно изменчивую и текучую, не имеющую собственного смысла и содержания, но дающую рождение всему существующему в мире3.
Показательно, что при описании материи мы сталкиваемся с той же трудностью (49а-Ь), что и при описании модели. И модель, и материя существуют до создания космоса, а значит речь, соответствующая в онтологической иерархии космическому состоянию, не может быть использована ни для корректного описания существующей до космоса модели (потому что она сверх-дискурсивна), ни для корректного описания существующей до космоса материи (потому что она до-дискурсивна). Материя не поддается иному, кроме как метафорическому (50а-51а) или апофатическому (51a-b) описаниям4.
Важно отметить, что сам способ существования материи предполагает выявление материальных элементов, т. е. своеобразное механическое самоупорядочивание (52е-53Ь):
«Она [материя - А.П.] повсюду была неравномерно сотрясаема и колеблема этими силами [материальных элементов - А.П.] и в свою очередь сама колебала их своим движением. То, что приводилось в движение, все время дробилось, и образовавшиеся части неслись в различных направле-
1 См. подр. [4, с. 596-597]; [20, р. 91-145].
2 См.: «Кратил» (393с-394d), «Теэтет» (203b). О неразличении звуков и букв у древних греков см. [8, с. 10-13].
3 В этой материальности и беспредельности звуков может быть увидено объяснение тезиса Платона о том, что мышление есть именно беззвучная беседа души самой с собой (оЬ5б фюур - «Теэтет» 190а; avsu фюур^ - «Софист» 263е).
4 См. подр. [1, с. 100-112].
14
ниях [...] плотное и тяжелое ложится в одном месте, рыхлое и легкое отлетает в сторону и находит для себя иное пристанище. Вот наподобие этого и четыре упомянутых рода [стихии] были тогда колеблемы Восприемницей, которая в движении своем являла собой как бы сито: то, что наименее сходно между собой, она разбрасывала дальше всего друг от друга, а то, что более всего сходно, просеивала ближе всего друг к другу; таким образом, четыре рода обособились в пространстве еще до того, как пришло время рождаться устрояемой из них Вселенной. [.] хотя огонь и вода, земля и воздух являли кое-какие приметы присущей им своеобычности, однако они пребывали всецело в таком состоянии, в котором свойственно находиться всему, чего еще не коснулся бог».
Просеянные «ситом восприемницы» элементы уже имеют свою природу (фиощ - 54а) еще до воздействия на них демиурга. Речь идет об их геометрической форме (54а-55с), определяющей их положение в хаосе докосмического состояния, а также обеспечивающей возможность воспроизведения «неоднородности
(avw^aAoxn^)» уже в космосе (58а-с). Такая «оформленность» материальных элементов, с одной стороны, все равно ограничивает действия демиурга (например, в противоположность изначально желаемой сферической формы тела космоса (33b), ему приходится довольствоваться додекаэдром как наиболее близкой к сфере формой, которую можно «сложить» из элементов (55с)), но, с другой стороны, обеспечивает возможность «разумного» взаимодействия демурга и материи (48 а):
«Ум (voog) одержал верх над необходимостью (avayK^), убедив (neiGeiv) ее обратить к наилучшему большую часть того, что рождалось. Таким-то образом и по таким-то причинам путем победы разумного убеждения (neiGoug e^povog) над необходимостью была вначале построена эта Вселенная; и, если мы намерены представить ее рождение так, как оно совершалось на деле, нам следует привнести также и вид беспорядочной причины вместе со способом действия, который по природе этой причине принадлежит».
Материальные элементы, наконец, участвуют и в организации органов чувств человека, определяя специфику их функционирования (61с-68е). Рассмотрим пример с ощущением холода. Так, человеческая плоть состоит из воды, огня и земли, причем вода, участвующая в устроении плоти, состоит из самых мелких частиц (74b-d). Частицы же воды, окружающей тело, более крупные и, проникая в тело, эта вода вытесняет уже находящуюся там «мелкочастичную» воду. Из-за того, что места «внешней» воде не хватает, она уплотняет остальные элементы, на что тело реагирует и стара-
15
ется вернуться в прежнее состояние. «Эту борьбу и эти сотрясения нарекли дрожью и ознобом, в то время как все состояние в целом, а равно и то, чем оно вызывается, именуют холодом», - резюмирует Тимей (62а-Ь).
Хотя в «Тимее» об устройстве органов речи Платон не говорит, можно предположить, что и их устройство предполагает устойчивые способы артикуляции звуков, зависящие от свойств материальных элементов. Определенное подтверждение эта гипотеза находит в диалоге «Кратил». Здесь, указывая на взаимосвязь звуков, из которых состоят слова, и значений, которые эти слова имеют, Сократ говорит, что звук «ро», например, является «прекрасным средством выражения движения, порыва» именно потому, что при его произнесении «язык совсем не остается в покое и сильнейшим образом сотрясается» (426с-427d). Такого рода объяснение речи, через сведение речи к словам, а слов - к конституирующим их буквам и звукам, т. е. «теория звукового символизма», возможно. Тем не менее это необходимое (dvayKaloc;) объяснение, т. е. объяснение через материальную причину. Но есть и причина божественная (0еюс;). Именно ей в конечном итоге подчиняется материальное, т. е. именно она является определяющей. Так, например, тело человека устраивается с целью максимизации его интеллектуальных возможностей. Эта «подчиненность» необходимого разумному уже была отмечена, предельное же выражение она обнаруживает в тексте 75а-с:
«Ибо в природе, рожденной и живущей в силу необходимости, плотная кость и обильная плоть никак не могут ужиться с тонким и отчетливым ощущением. [...] И вот, когда демиурги нашего рождения оказались перед выбором, сообщить ли созидаемому роду больше долговечности, но меньше совершенства или меньше долговечности, но больше совершенства, они единодушно решили, что более короткую, но зато лучшую жизнь каждый, безусловно, должен предпочесть более долгой, но худшей».
Экстраполируя это рассуждение на речь, можно сказать, что ее смысл не может быть понят исходя из того, как она звучит, из конституирующих ее элементов, но скорее всего понимается даже вопреки ей.
Суммируя вышесказанное, можно предположить следующую картину. Слова и материальные элементы имеют свои значе-ние/природу, тем не менее могут быть сведены к бесконечному разнообразию лишенных всякой определенности звуков/материи. Причастность истине же достигается только на уровне ре-
16
чи/космоса1, говоря иначе - в связном единстве целого. Связность и единство - это свойства, не зависящие от материальной необходимости, но обретаемые при максимально точном и полном выражении идеального образца.
Фокусируясь на философии языка, можно сделать достаточно радикальный вывод: речь становится речью, только когда она стремится к истине. Без этой телеологичности «речь» есть всего лишь механическая организация элементов языка, но не живой организм. Здесь уместно будет вспомнить тот факт, что в «Федре» (264с) утверждается, что любая речь (Лоуо^) должна быть организована как живой организм (Zwov) - с телом, отдельные части которого подчинены задачам целого (то бЛov)1 2.
* * *
Эксплицируемая философия языка диалога «Тимей» позволяет ответить на некоторые важные в рамках исследований Платона вопросы. Во-первых, представления Платона о языке позволяют увидеть основания для критики конкурирующих с философией форм знания о мире. Так, исторический нарратив не может претендовать на истинность, так как сама истина не является следствием точного описания событий или пересказа предания. Речь имеет такой же онтологический статус, что и мир исторического события (копия), а значит, фиксация истории в слове - есть сознательное принижение возможностей языка до копирования копии. В определенном смысле рассказ Тимея - это тоже история, но история того, как должно в соответствии с разумом рождаться и существовать миру, а не того, как он действительно родился и существует3. Это негативное отношение к истории, на мой взгляд, говорит и о невозможности буквалистской интерпретации космологии «Тимея».
Во-вторых, в самом устройстве языка, имеющего основание в беспредельности и неопределенности звука, кроется его философская противоречивость. Из разных диалогов Платона следует, что язык является необходимым инструментом философии, тем не менее недостаточным и накладывающим свои ограничения на фило-
1 Ср.: «Софист» 259е-263с.
2 Весьма экстравагантная интерпретация «Тимея» принадлежит Реми Браге. Согласно французскому исследователю, диалог «Тимей» - это иллюстрация требования «Фед-ра» о соответствии речи живому организму. В этом смысле разные секции рассказа Тимея соответствуют разным частям тела, что заставляет рассмотреть некоторые традиционные проблемы диалога в новом свете [12].
3 Ср. [7, с. 89-90].
17
софскую деятельность. Так, например, в «Федоне» (99e-100a) именно через язык Сократ ищет путь к постижению истины, тем не менее такой подход является ущербным, неподобающим (оик £olk£v). В «Филебе» эта мысль выражена еще более радикально (15d): «Мы утверждаем, что тождество единства и множества, обусловленное речью, есть всюду, во всяком высказывании [...]. Это не прекратится никогда и не теперь началось, но есть, как мне кажется, вечное и нестареющее свойство нашей речи».
Наконец, в-третьих, приведенный анализ проясняет место Платона в контексте языковых изысканий эпохи. По всей видимости, Платон развивает натуралистическую концепцию языка, указывая, что речевая артикуляция обусловлена строением органов человека. Тем не менее Платон осуществляет своеобразную демистификацию натурализма: знание природы языковых элементов никак не может гарантировать и не гарантирует истины речи. Приступая к речи, хорошо понимать и использовать имеющиеся возможности языка (отсюда следует допустимость и даже необходимость этимологических штудий), но этого недостаточно для философии как любви к мудрости и истине.
Список литературы
1. Бородай Т.Ю. Рождение философского понятия. Бог и материя в диалогах Платона. - М.: Изд. Савин С.А., 2008.
2. Верлинский А.Л. Античные учения о возникновении языка. - СПб.: СПбГУ, 2006.
3. Гринцер Н.^. Платоновская этимология и софистическая теория языка // Платоновский сб. Т. II / ред. И.А. Протопопова, О.В. Алиева, А.В. Гараджа, А.А. Глухов, А.В. Михайловский, Р.В. Светлов. - М.; СПб.: РГГУ-РХГА, 2014. - С. 53-83.
4. Лосев А.Ф. «Тимей». Мифологическая диалектика космоса // Платон. Собрание сочинений. Т. 3. - М.: Мысль, 1994. - С. 594-606.
5. Мочалова И.Н. О двух онтологических моделях в диалоге Платона «Тимей» // Платоновские исследования. Вып. I / ред. И.А. Протопопова, О.В. Алиева, А.В. Гараджа, А.В. Михайловский, А.Н. Романов, В.В. Рохмист-ров, М.Н. Савельева. - М.; СПб.: РГГУ-РХГА, 2014. - C. 55-79.
6. Платон. Собрание сочинений: в 4 т. - М.: Мысль, 1990-1994.
7. Протопопова И.А. «Государство» Платона - идеальный мимесис? // Логос. - 2011. - № 4(83). - С. 89-100.
8. Тройский И.М. Проблемы языка в античной науке // Античные теории языка и стиля / под ред. О.М. Фрейденберг. - М.; Л.: Гос. соц.-экон. изд-во, 1936. - С. 7-141.
9. Шичалин Ю.А. Согрш Platonicum: о некоторых направлениях его историко-филологического и историко-философского исследования // Платонов-
18
ские исследования. Вып. I / ред. И.А. Протопопова, О.В. Алиева, А.В. Гараджа, А.В. Михайловский, А.Н. Романов, В.В. Рохмистров, М.Н. Савельева. - М.; СПб.: РГГУ-РХГА, 2014. - С. 7-31.
10. Annas J. Plato’s Ethics // The Oxford Handbook of Plato / Ed. by G. Fine. - Oxford: Oxford University Press, 2008. - P. 267-286.
11. Betegh G. What Makes a Myth eikos? Remarks inspired by Myles Burnyeat's Eikos Mythos // One Book, The Whole Universe: Plato's Timaeus Today / Ed. by R. Mohr, K. Sanders, B. Sattler. - Las Vegas: Parmenides Publishing, 2009. - P. 213-225.
12. Brague R. The Body of the Speech: A New Hypothesis on the Compositional Structure of Timaeus’ Monologue // Platonic Investigations / Ed. by D.J. O’Meara. - Washington D.C.: Catholic University of America Press, 1986. -P. 53-83.
13. Burnyeat M.F. Eikos Mythos // Rizai. - 2005. - No. 2.2. - P. 143-165.
14. Miller D. R. The Third Kind in Plato’s Timaeus. - Gottingen: Vanden-hoeck & Ruprecht, 2003.
15. Modrak D.K.W. Philosophy of Language // Cambridge Companion to Ancient Philosophy (Blackwell companions to philosophy) / Ed. by M.L. Gill, P. Pelle-grin. - Oxford: Blackwell Publishing House, 2006. - P. 640-663.
16. Mourelatos A.P.D. The Epistemological Section (29b-d) of the Proem in Timaeus' Speech: M.F. Burnyeat on eikos mythos, and Comparison with Xenophanes B34 and B35 // One Book, The Whole Universe: Plato's Timaeus Today / Ed. by R. Mohr, K. Sanders, B. Sattler. - Las Vegas: Parmenides Publishing, 2009. -P. 225-249.
17. Nails D. The People of Plato. A Prosopography of Plato and other Socrat-ics. - Indianapolis; Cambridge: Hackett Publishing Company, 2002.
18. Osborne C. Space, Time, Shape, and Direction: Creative Discourse in the Timaeus // Form and Argument in Late Plato / Ed. by C. Gill, M.M. McCabe. - Oxford: Clarendon Press, 1996. - P. 179-211.
19. Perseus [электронный ресурс]: коллекция греческих текстов. - URL: http://www.perseus.tufts.edu/hopper/collection?collection=Perseus%3Acorpus%3A perseus%2CGreek%20Texts, свободный (дата обращения: 19.12.2014).
20. Sallis J. Chorology: On Beginning in Plato’s Timaeus. - Indianapolis: Indiana University Press, 1999.
21. Zeyl D.J. Plato: Timaeus. - Indianapolis; Cambridge, Mass: Hackett Publishing Co, 2000.
22. Zeyl D.J. Visualizing Platonic Space // One Book, The Whole Universe: Plato's Timaeus Today / Ed. by R. Mohr, K. Sanders and B. Sattler. - Las Vegas: Parmenides Publishing, 2009. - P. 117-131.
