CC BY
71
П. Д. Тищенко
Институт философии РАН
ФИЛОСОФИЯ МОРАЛИ И БИОЭТИКА (РАЗМЫШЛЕНИЯ ПО ПОВОДУ ДОКЛАДА А. А. ГУСЕЙНОВА)
Автор обсуждает ряд положений доклада А. А. Гусейнова и теоретических предпосылок его концепции с позиции биоэтики. Во-первых, отмечается необходимость и возможность расширения идеи морального сообщества как системы, в которую в классической философии морали включены индивиды как личности. О необходимости и возможности подобного рода концептуального расширения свидетельствуют развивающиеся концепции экологической этики, прав животных, машинной этики. В расширенную систему морального сообщества возможно включение новых субъектов в качестве «акторов» (Б. Латур). Во-вторых, отмечается, что «человек» и «человечество» в своём лице и лице другого являются исторически становящейся конструкцией, трансформация которой осуществляется в зонах фазовых переходов (Б. Г. Юдин) между жизнью и смертью, человеком и животными, человеком и машинами. В-третьих, отмечается, что некорректно трактовать биоэтику как разновидность субъективизма и антинормативизма. В биоэтике создана особого рода нормативность, основные черты которой осмыслены в концепциях принциплизма (Бичамп Т., Чилдрес Дж.) и казуистики (Джонсен А., Тулмин Ст.).
Ключевые слова: философия морали, биоэтика, казус, этика, прикладная этика, человек, человечество, антинормативизм, принциплизм, казуистика
P. D. Tishchenko
RAS Institute of Philosophy
(Moscow, Russia)
MORAL PHILOSOPHY AND BIOETHICS (REFLECTIONS ON A. A. GUSEYNOV'S REPORT)
The author discusses a number of provisions of the report done by A. A. Huseynov and theoretical preconditions of his concept from the bioethical point of view. Firstly, it is necessary and possible to expand the idea of the moral community as a system in which only individuals as persons are included. This limitation is characteristic for the classical philosophy of morality. The necessity and possibility of such conceptual expansion are evidenced by the developing concepts of environmental ethics, animal rights, and machine ethics. Secondly, it is noted that concepts of "human being" and "humanity" are historically becoming structures which transformations take place in the "phase transition zones" (B. G. Yudin) between life and death, humans and animals, humans and machines. Thirdly, it is noted that it is incorrect to treat bioethics as a kind of subjectivism and antinormativism. Bioethics has created a special kind of normativity, the main features of which are interprited in the concepts of principlism (Beauchamp T., Childress J. P.) and casuistry (Jonsen A., Toulmin St.).
Keywords: moral philosophy, bioethics, case, ethics, applied ethics, human being, humanity, subjectivism, antinormativism, principlism, casuistry
DOI 10.22405/2304-4772-2019-130-137
Доклад А. А. Гусейнова представляет собой опыт целостного рассмотрения феномена морали и во времени (историческая рефлексия), и в
бытии (философско-антропологическая рефлексия в контексте идей М. М. Бахтина). Мои размышления спровоцированы, выдвинутыми им утверждениями. Они имеют своей целью не опровержение предложенной концепции докладчика, но, скорее, уточнение поставленных им проблем, расширение и усложнение их содержания с учётом особенностей моего опыта работы в области биоэтики.
Проблема морального сообщества. Размышления А. А. Гусейнова о началах формирования морали изначально определено (ограничено) традиционным пониманием общества как системы человеческих индивидов -личностей. Такое самопонимание человека сложилось лишь в Новое время. Оглядываясь на свою историю, новоевропейский человек естественным образом различает в ней лишь то, что узнаёт в качестве «своего» соразмерного новоевропейской абстракции человека. Если взглянем на историю иначе, пытаясь расслышать то, что она сама сообщает о себе, то заметим, что в началах истории общество включало в себя не только людей, но, благодаря всеобщему анимизму, всю причастную к жизни человека предметность в целом (поля, леса, реки, болота, отдельные растения и т.д. и т. п.), богов и стихии. Сакральный смысл, по утверждению М. Элиаде, имели все проявления жизнедеятельности человеческого тела [5]. В докладе «Общечеловеческие корни идеализма» (1909 г.) священник Павел Флоренский описал мировоззрение крестьян, в котором морально-ценностное отношение к природе составляет основу жизни и деятельности людей.
Эволюция морального самосознания сегодня осуществляет своеобразный возврат к архаичным началам, ставя вопрос об экологической этике, этике отношений к животным (вплоть до микробов), к машинам с искусственным интеллектом («моральные» машины, этика машин) [8]. Одновременно возникают социологические теории, в которых вместо человеческих «субъектов» («Я» позиций) действуют сетевым образом связанные «акторы» самой разной природы (Б. Латур). Возможно, что по принципу дополнительности необходимо будет идею нравственной личности восполнить идеей обладающего моральной ценностью «актора». Тем самым, вспомнив свои начала, возможно, будет обеспечить моральные основания человеческого бытия вне собственно человеческих, межличностных отношений.
Ищу человека. Даже если согласиться с антропоцентрическим ограничением морального сообщества сообществом людей, то чрезвычайно трудно, но необходимо преодолеть уже упомянутый «акмеизм» в его трактовке. В исторической экспозиции развития морального сознания центральным (предпосылочным) был и остаётся вопрос - о ком мы говорим, произнося слово «человек»? Что это за реальность - «человечество» в моём лице и лице другого? Кто, собственно говоря, этот «свой другой»? Мне представляется, что для философии нравственности этот вопрос один из центральных, не получивших развития в обсуждаемом докладе. Между тем в исторической перспективе легко заметить, что «человек» по своей сути представляет
изменяющийся концепт, границы которого устанавливаются в результате напряженной политической борьбы, движущей силой которой выступает чувство моральной ответственности за исключение / включение путём непризнания / признания некоторых существ в моральное сообщество.
В литературе наиболее обсужден и подробно описан вопрос о борьбе женщин за свои общечеловеческие права. За право признаваться в качестве полноценного «человека». Для феминизма вопрос до сих пор не закрыт. К примеру, мужской сексизм, намертво вмонтированный в язык нашего весьма чуткого к нарушениям прав человека сообщества философов морали, вынуждает каждого говорящего или пишущего подвергать дискриминации женщин. Женщина, желая стать одной из нас, представляющих человечество (моральное сообщество) в своём лице, вынуждена называть себя в мужском роде: ученый, автор, субъект, философ, этик, кандидат или доктор наук и т.д. Счастливым исключением выступает безродная (точнее - гемофродитная) пара «я - ты».
Как уже отмечалось, концепция А. А. Гусейнова выражает традиционный для отечественной философии подход в трактовке человека, фокусируя своё внимание на максимальной выраженности человеческих качеств, человеке как личности. В результате возвышенности концептуальной установки автора из теоретического обзора выпадает огромная часть «человечества» - дети и подростки всех возрастов (прежде всего, с «особенностями» развития), люди с разными формами инвалидности, умирающие дети и подростки, недееспособные старики, люди с психическими отклонениями. Наше ответственно поступающее «Я» не встретит в этих «других» «своих». Они в принципе не наблюдаемы в оптике классической философии нравственности. Их нет в качестве особенных субъектов морали, которые не обязаны быть похожими на стандартного автономного субъекта. Они просто иные, не тождественные с самостью ответственно поступающей личности. Концепты «человека» и «человечества» необходимо переосмыслить, понять, как перманентно становящиеся в пограничных между человеческими и иными мирами «зонах фазовых переходов» (Б. Г. Юдин). Согласно его антропологическим идеям, концепт человека постоянно трансформируется, становится иным в пограничных зонах начала и конца жизни, человека и животного, человека и машины [3]. Добавлю от себя границу разума и безумия в самом человеческом существе, которая вносит принципиальное для морального самосознание различие между «злом» и «страданием» (или, как афористично выражено в английском языке, - "bad" or "mad"). Антропологическая концепция Б. Г. Юдина системно представляет поле ожесточённой борьбы за признание, идущей на границах человеческого мира. Морально ответственный поступок признания некоторого существа в качестве морального субъекта (возможно, актора) является предпосылочным для моральной оценки того или иного врачебного, биополитического или биотехнологического действия, вызывающего конфликт ценностных интерпретаций события. Кстати говоря, именно поэтому неточно называть
биоэтику прикладной этикой - она не в меньшей степени «прикладная» философская антропология, или «прикладное» богословие.
Отмечу, что путь признания иных - это не только политическая борьба, но и метафизическая, борьба этическая (в терминологии П. Рикёра), разворачиваюшаяся в сознании человека, осознающего себя в качестве морального субъекта: « ... на этом переходе от «чего-то» к «кому-то», драматизированном опытом непризнания, строится переход от «кого-то» к «я сам», признающему себя в своих способностях» [4, с. 237]. За счёт самоопределения себя как другого (т.е. именно через этого другого) я из пустой абстракции «местоимения» получает наполнение в качестве конкретной моральной «самости.
Биоэтика и субъективизм. Серьёзные уточнения необходимы в интерпретации особого концептуального смысла биоэтики как «прикладной этики» в трактовке автора. В докладе А. А. Гусейнова она (биоэтика) не вполне корректно охарактеризована как проявление модного релятивизма и субъективизма, как вариант антинормативизма и казуистики, которым, опираясь на суждение Б. Рассела, А. А. Гусейнов противопоставляет философскую этику. «То новое, что появляется в этике, отличает ее от классической традиции и позволяет считать современной, можно обозначить как антинормативизм - отказ от идеи всеобщих норм, выступающих в качестве критерия нравственности. Речь идет о тяготении в сторону этического субъективизма и релятивизма, которые были представлены в моральной теории и практике всех эпох, но последние два столетия становятся устойчивой и, возможно, основной тенденцией [1, с. 12]», Идеи изложенные в этом фрагменте далее получают следующее уточнение: «Ряд значительных изменений в этике наших дней, а именно, ее сдвиг в сторону «case studies» и прикладной бум также вписываются в антинормативистский контекст «case studies» представляет собой род этической казуистики, метод, который при нравственной оценке основывается не на авторитете всеобщих норм самих по себе, а на коллизиях, связанных с их применением и приобретающих тем самым самостоятельную нормативную значимость. Частное (уникальность жизненного контекста) получает приоритет перед всеобщностью нормы. В данном случае я лишь повторяю Рассела, который, замыкая этику на общие принципы поведения, говорил, что «не дело этики указывать, как человек должен поступать в тех или иных конкретных обстоятельствах; это - область казуистики» [1, с. 12].
Моё уточнение к этому утверждению докладчика будет следующее. То, чем располагает классическая философия так это не наличие одной более или менее авторитетной идеи всеобщих норм как основы нравственного самосознания в сознании самого философа и, тем более, в сознании «других», а претензия на их наличие, представляющая собой необходимую логическую форму морального суждения и рассуждения как такового. Если судьба даёт достаточно времени жизни, то в моральном сознании любого философа происходит смена идей нормативности, каждая из которых в свой исторически
конкретный момент претендовала на всеобщность, но историко -биографический контекст жизни философского сознания делает их с необходимостью особенными [6]. Последняя концепция по времени не всегда оказывается первой по бытию, а действительная всеобщность - это, скорее всего, неисполнимый, но неизбежный проект любого серьёзного философствования.
Проблема так же в том, что субъективизм имеет две формы. Первая форма укоренена в бытовом моральном сознании, лишена рациональных оснований. Высказываемые суждения здесь субъективны в том смысле, что определены частными, сиюминутными, неудерживаемыми в памяти предпочтениями и ценностными суждениями людей. Они с необходимостью множественны. Философская рефлексия на стихийные проявления морального сознания традиционно ставит своей задачей свести эту множественность к предполагаемому единству, дать ему надёжное рациональное обоснование. На этом строится нормативная, т.е. отрефлексированная относительно определённых принципов, правил, ценностей или норм, позиция человека в качестве морального субъекта, а не просто случайной субъективности. Простое отрицание ценности нормативного морального сознания вполне справедливо может быть охарактеризовано как проявление субъективизма и антинормативизма.
Однако в отношении биоэтики подобного рода оценка нерелевантна. Основная философская и одновременно жизненно-практическая проблема биоэтики в том, что в сложнейших жизненных коллизиях, порождаемых научно-техническими прогрессом в биомедицине, пересекаются перспективы трудно обозримого числа конфликтующих нормативных идей. Биоэтика, как и этика, сталкивается с множественностью, но это уже множественность не бытовых представлений о добре и зле, а философских, богословских и иных форм нормативности. Теоретик, разрабатывая свою философскую концепцию нравственности, может справедливо предполагать, что именно так и должен реализовываться его личный жизненный проект самоосуществления и, именно в такой форме опыт его самореализации может быть востребован другими. В этом фундаментальная практичность философского самосознания. Философ, мысленно помещая себя в академическую башню из слоновой кости, может на полном основании отвлекаться от того досадного факта, что рядом существуют радикально иные жизненные философские проекты.
Биоэтика возникает именно тогда, когда волею исторических обстоятельств, необходимо (жизненно важно!) дать разумный морально обоснованный ответ на вызовы острейших экзистенциальных ситуаций, в которых попытка отвлечься от факта особенности всеобщих проектов моральной нормативности, сама становится предметом морального осуждения. Однако, ни к какому произволу и субъективизму признание множественности наличных и возможных нормативных перспектив не приводит. На место нормативности, усматривающей свои начала в раскрытых особенному (одному из многих) практическому разуму фундаментальных основаниях, приходит
нормативность «среднего уровня», формирующаяся в опыте совместного обсуждения и решения конкретных нравственных проблем.
Про биоэтику можно сказать, что её особого рода нормативность возникла в связи с необходимостью найти решение конкретной задачи разработки правил проведения научных экспериментов на людях. Комиссия, включавшая в себя врачей, учёных, богословов, философов и юристов, сразу же столкнулась с тем важным обстоятельством, что разные эксперты в философии морали предлагают различные нормы, разные моральные оценки. Членами комиссии были, в частности, протестантский богослов Дж. Чилдрес, отстававший свой вариант христианской деонтологии, и Т. Бичамп -специалист в философии Д. Юма (один из редакторов его полного собрания сочинений), близкий к идеям утилитаризма. Он настаивал на необходимости консеквенциалистского подхода, т.е. подхода, в котором непонимание долга должно определять нормы, а моральный учёт последствий. Отказ, ввиду бессмысленности, от спора об основаниях, позволил им совместно предложить несколько принципов и правил, которые должны были защитить человека в качестве личности от злоупотреблений возможных при проведении научных экспериментов. Исходя из этого опыта, ими была совместно разработана доктрина принциплизма (principlism) для биомедицины, включавшая принципы уважения автономии личности, благотворительности, непричинения зла и справедливости. Для обеспечения этих принципов предлагалось использовать правила информированного согласия, правдивости и неприкосновенности частной жизни [6].
Действительно, этот набор принципов и правил возник в конкретной ситуации разработки норм проведения экспериментов на людях [9]. Но он, в принципе не мог основываться на авторитете всеобщих норм именно постольку, поскольку всеобщих форм морального законодательства необозримо много. Было бы морально сомнительно требовать от других следовать тому пониманию моральной нормативности, которое каждый из участников привносил в обсуждение в качестве своеобразной «домашней заготовки». Достигнутое в обсуждении согласие о принципах и правилах проведения экспериментов стало парадигмальным казусом (case 'ом) для создания нормативных регуляций практически во всех областях современной биологии и медицины от уровня международных организаций (ВОЗ, ЮНЕСКО, Совет Европы и др.) через уровень национальных законодательств и саморегуляций профессиональных сообществ, до уровня отдельных клиник и исследовательских институтов.
Теоретическая проработка принципов казуистического морального мышления в биомедицине была осуществлена А. Джонсоном и Ст. Тулмином [7]. Подведение обсуждаемого казуса под парадигмальный казус создаёт важное предпонимание ситуации, различая в ней множество выявленных и подвергнутых многоаспектной моральной оценке в уже состоявшихся обсуждениях аспектов. Спецификация осмысления осуществляется за счёт учёта особенностей (отличий) данного казуса. Принциплизм и казуистика -
два дополнительных методологических подхода в нормативном биоэтическом дискурсе. Недооценка казуистики как формы этического мышления (рефлексии на мораль) в докладе А. А. Гусейнова оборачивается, как мне представляется, так же и в недоучёте особенностей моральной нормативности христианства. Заповеди и запреты, как некоторые формулируемые принципы, доопределяются в моральной нормативности христианина парадигмальными казусами жизни, страдания, смерти и воскресения Христа, казусами жизни апостолов, житиями святых. Современная биомедицинская казуистика основывается на этой традиции и придаёт ей новое жизненное содержание.
Литература
1. Апресян Р. Г. Три понятия морали Абдусалама Гусейнова // Российская философия продолжается: из ХХ века в XXI / под ред. Б. И. Пружинина. М., 2010. С. 258-311.
2. Гусейнов А. А. Нравственная философия и этика: доклад 11 марта 2019 г. М., 2019.
3. Тищенко П. Д. «Что такое человек?»: ответы Бориса Григорьевича Юдина // Человек. 2018. № 5. С. 5-17.
4. Рикёр П. Путь признания: три очерка / пер. И. И. Блауберг, И. С. Вдовиной. М.: РОССПЭН, 2010. 268 с.
5. Элиаде М. Священное и мирское / пер. Н. К. Горбовского. М.: изд -во МГУ, 1994. 144 с.
6. Beauchamp T., Childress J. P. Principles of Biomedical Ethics. 2-nd еd. New York; Oxford: Oxford Univ. Press, 1983. 372 p.
7. Jonsen A., Toulmin St. The Abuse of Casuistry: A History of Moral Reasoning. Berkeley: Univ. California Press. 430 p.
8. Machine Medical Ethics / ed. by S. Peter van Ranswyk, M. Pontier. New York: Springer, 2015. 371 p. (Intelligent Systems, Control and Automation; Vol. 74).
9. National Commission for the Protection of Human Subjects of Biomedical and Behavioral Research, Department of Health, Education and Welfare (DHEW) (30 September 1978). The Belmont Report (PDF). Washington, DC: United States Government Printing Office.
References
1. Apresyan R. G. Tri ponyatiya morali Abdusalama Guseynova [Three notions of morality according to Abdusalam Guseynov] // Rossiyskaya filosofiya prodolzhayetsya: iz XX veka v XXI [Russian philosophy continues: from the twentieth century into the twenty-first] / under the editorship of B. I. Pruzhinin. Moscow, 2010. P. 258-311.
2. Guseynov A. A. Nravstvennaya filosofiya i etika [Moral Philosophy and Ethics]: Report of March 11, 2019. Moscow, 2019.
3. Tishchenko P. D. «Chto takoye chelovek?»: otvety Borisa Grigor'yevicha Yudina ["What is a human?": answers by Boris Grigorievich Yudin] // Chelovek. 2018. No. 5. P. 5-17.
4. Ricoeur P. Put' priznaniya: tri ocherka [The path of recognition: three essays] / trans. by I. I. Blauberg, I. S. Vdovina. Moscow: ROSSPEN, 2010. 268 p.
5. Eliade M. Svyashchennoye i mirskoye [The Sacred and the Profane] / transl. by N. K. Gorbovskiy. Moscow: Lomonosov Moscow State University publ, 1994. 144 p.
6. Beauchamp T., Childress J. P. Principles of Biomedical Ethics. 2-nd ed. New York; Oxford: Oxford Univ. Press, 1983. 372 p.
7. Jonsen A., Toulmin St. The Abuse of Casuistry: A History of Moral Reasoning. Berkeley: Univ. California Press. 430 p.
8. Machine Medical Ethics / ed. by S. Peter van Ranswyk, M. Pontier. New York: Springer, 2015. 371 p. (Intelligent Systems, Control and Automation; Vol. 74).
9. National Commission for the Protection of Human Subjects of Biomedical and Behavioral Research, Department of Health, Education and Welfare (DHEW) (30 September 1978). The Belmont Report (PDF). Washington, DC: United States Government Printing Office.
