CC BY
100
УДК 1(091)(47)"17":378 ББК 87.3(2)61-07
«ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ» Л.П. КАРСАВИНА И ТРАДИЦИЯ ПРЕПОДАВАНИЯ ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ В ПЕТЕРБУРГСКОМ
УНИВЕРСИТЕТЕ
А.В. МАЛИНОВ
Санкт-Петербургский государственный университет Университетская наб., 7/9, г. Санкт-Петербург, 199034, Российская Федерация, Социологический институт РАН - филиал ФНИСЦ РАН ул. 7-я Красноармейская, д. 25/14, г. Санкт-Петербург, 190005, Российская Федерация E-mail: [email protected]
Рассматривается «Философия истории» (1923 г.) Л.П. Карсавина в контексте преподавания философско-исторических и теоретико-методологических дисциплин в Санкт-Петербургском университете со ссылкой на курсы по философии и методологии истории, читаемые М.М. Стасюлевичем, А.С. Лаппо-Данилевским и Н.И. Кареевым. Характеризуются фи-лософско-исторические взгляды К.Н. Бестужева-Рюмина и В.И. Ламанского - последователей славянофильского учения. Отмечается, что идеи Ламанского получили развитие в большей степени в историософии евразийцев, нежели философско-историческом учении Карсавина, несмотря на его участие в евразийском движении. Обращается внимание на содержательные совпадения взглядов Карсавина и его предшественников. Однако в целом признается, что философские установки позитивизма и неокантианства, на которые ориентировались преподаватели философско-исторических дисциплин, не соответствовали философским предпочтениям Карсавина. Отмечается, что «Философия истории» Карсавина написана с позиции философии всеединства и ее можно признать оригинальным развитием идей В.С. Соловьева применительно к истории и историографии. Констатируется, что, в отличие от работ предшественников, философско-исторические сочинения которых явились лишь рассуждениями философствующих историков, «Философия истории» Карсавина представляет собой в строгом смысле философское произведение; она написана философским языком и представляет как практический, так и теоретико-понятийный интерес для исторической науки. Раскрывается содержание основных терминов карсавинской «Философии истории»: иерархическая личность, качествование, стя-женность, индивидуация и др. Признается, что, в отличие от большинства университетских философствующих историков, видящих в истории науку, Карсавин разрабатывал религиозную модель исторического процесса и исторического знания, основной вопрос которой - это вопрос о связи Абсолютного начала и тварного мира.
Ключевые слова: философия истории Карсавина, всеединство, Абсолют, иерархическая личность, религиозная историософия, историческая наука, религиозная модель исторического знания
"PHILOSOPHY OF HISTORY" OF L.P. KARSAVIN AND THE TRADITION TO TEACH THE PHILOSOPHY OF HISTORY IN ST. PETERSBURG UNIVERSITY
AV. MALINOV
Saint Petersburg State University 7/9, Universitetskaya Emb, St. Petersburg, 199034, Russian Federation, Sociological Institute of RAS
25/14, 7-ya Krasnoarmeyskaya Str., St. Petersburg, 190005, Russian Federation E-mail: [email protected]
The article discusses L.P. Karsavin's "Philosophy of History" (1923) in the context of teaching philosophical, historical and theoretico-methodological disciplines at St. Petersburg University based on the courses of philosophy and methodology of history taught at St. Petersburg University by M.M. Stasyulevich, A.S. Lappo-Danilevsky and N.I. Kareev. The article decribes the philosophical and historical views of K.N. Bestuzhev-Ryumin and V.I. Lamansky - followers of the Slavophil doctrine. It is noted that Lamansky's ideas were developed in the historical philosophy of the Eurasians rather than in the philosophical and historical teaching of Karsavin who participated in the Eurasian movement. The article pays attention to the conceptual coincidences in the views of Karsavin and his predecessors. However, in general it is recognized that the philosophical attitudes of positivism and neo-Kantianism, that guided the teachers of philosophical and historical disciplines, did not correspond to Karsavin's philosophical preferences. It is noted that Karsavin's "Philosophy of History" was based on the ideas of the philosophy of All-Unity and thus can be recognized as an original development of V.S. Solovyov 's ideas in history and historiography. It is concluded that in contrast to the works of the predecessors whose philosophical and historical works are nothing but the arguments of philosophizing historians, Karsavin's "Philosophy of History" is a philosophical work in a strict sense. It is written in philosophical terms and is of practical, theoretical and conceptual interest to the historians. The article defines and interprets the basic terms of Karsavin's "Philosophy of History": hierarchical personality, quali-tating (kachestvovanie), contraction, individuation, etc. It is recognized that, unlike most university philosophizing historians who consider history as a science, Karsavin developed a religious model of historical process and historical knowledge. The main issue of this model is the connection between the absolute beginning and the created world.
Keywords: Karsavin's philosophy of history, All-Unity, the Absolute, hierarchical personality, religious historiosophy, tradition, history, religious model of historical knowledge
Л.П. Карсавину не довелось читать философско-исторические дисциплины в Петербургском университете. Его преподавание ограничилось медиевистикой. В 1914-1915 гг. он вел курс «История мистики в средние века» и просеминарий «Социально-экономический строй каролингской монархии». Однако и жизненный путь, и эволюция его взглядов показывают тяготение Карсавина к философии. Как профессиональный историк, он, несомненно, пришел к философии через философию истории. Еще в 1920 г. он опубликовал брошюру «Введение в историю (теория истории)», которая, можно сказать, стала введением и в его «Философию истории», изданную в Берлине в 1923 г. Написана «Философия истории» была еще до эмиграции, в Петрограде. Безусловно, обращение Карсавина к философии истории было связано с его профессиональными интересами как историка. «Философию истории», как правило, не относят к «главным» философским трудам русского мыслителя. Тем не менее надо признать, что в ней он наиболее оригинален. «Философия истории» многое дает не только для философии, но и для истории. В ней Карсавин прилагает идеи учения о всеединстве к истории, но делает это не только как философ, но и как историк. В ней кроется целая программа перестройки исторической науки. Философия всеединства В.С. Соловьева с
входящей в нее историософской концепцией богочеловечества гораздо менее исторична, менее пригодна для того, чтобы лечь в основу исторических исследований. Не все ее метафизические красоты, диалектические переходы и эсхатологические перспективы могут быть приняты историками. Карсавин же постарался максимально приблизить историософию всеединства к нуждам и практике самой исторической науки. В этом ценность его подхода. В то же время «Философия истории» написана уже не историком, а философом. По языку, структуре мышления и стилю изложения - это работа философская. Впрочем, исторический базис Карсавина обнаруживается и в «чисто» философских его работах. Как пишут Ю.Б. Мелих и С.С. Хоружий, «философская мысль Карсавина всегда остается историчной, приверженной к видению реальности в элементе развития и процесса, в ключе непрерывности»1.
Можно сказать, что книга Карсавина стала первой философией истории, принадлежащей преподавателю Петербургского/Петроградского университета. Конечно, исследования по философии истории и даже учебные курсы писали в Петербургском университете и до Карсавина, но это все были работы историков, которые философствовали об истории. Таким философствующим историком Карсавин оставался еще во «Введении в историю». Однако его «Философия истории» - это уже философское произведение в строгом смысле этого слова. К сожалению, приходится констатировать, что в исторической науке его книга еще не заняла подобающего ей места2.
Если Карсавин и ориентировался на достижения своих университетских предшественников, то, скорее, в негативном смысле. Создается впечатление, что он сознательно игнорировал их работы, не желая вписываться в ту традицию преподавания философии истории, которая формировалась в Петербургском университете. Собственно говоря, и традиции не было никакой. Философствующие историки не были друг для друга учениками и учителями. Их фило-софско-исторические сочинения не развивали идеи предшественников и даже не полемизировали с ними. Чуждыми Карсавину оказались и философские учения, на которые опирались его университетские коллеги, прежде всего позитивизм и неокантианство. Карсавин неоднократно высказывал свое критическое отношение как к теоретико-методологическим тенденциям, так и к современному состоянию исторической науки3.
Первый опыт философско-исторических построений и преподавания философии истории в Петербургском университете принадлежал Михаилу Матвеевичу Стасюлевичу (1826-1911). В 1860-1861 гг. он читал философско-
1 См.: Мелих Ю.Б., Хоружий С.С. Философия Карсавина в Серебряном веке и в наши дни // Лев Платонович Карсавин / под ред. С.С. Хоружего. М.: РОССПЭН, 2012. С. 12 [1].
2 См.: Минц С.С. «История изучает социально-психическое»: Л.П. Карсавин о роли психологического фактора в постижении истории // Голос минувшего. Кубанский исторический журнал. 2011. № 1-4. С. 99 [2]
3 См.: Свешников А.В. Конфликт в жизни научной школы. Казус Карсавина // Лев Платонович Карсавин / под ред. С.С. Хоружего. М.: РОССПЭН, 2012. С. 113, 148 [3].
исторический курс «Историомантия в ее связи с общим развитием цивилизации», а уже покинув университет, издал «Опыт исторического обзора главных систем философии истории»4. В 1902 и 1908 гг. книга Стасюлевича была переиздана под заглавием «Философия истории в ее главнейших системах». В университете Стасюлевич также читал курсы по медиевистике: «История средних веков от крестовых походов до XVI столетия» (1853-1856 гг.), «История средних веков (по отдельным периодам)» (1858-1861 гг.). Издания этих курсов также содержат обширные введения, в которых рассматривались цели, задачи, методы истории, а также вопросы методики преподавания истории5.
Обращение Стасюлевича к теоретическим, методическим и философским вопросам истории преследовало одну цель - обоснование историографии в качестве самостоятельной научной дисциплины. Следуя идеалу научности, история должна отказаться от любых сторонних интерпретаций и целей: занимательности и популяризации, утилитаризма, политической целесообразности и т. п. История может утвердиться в качестве научного знания, только если будет рассматриваться как «чистая» наука, как наука для науки. Путь к этому Стасюлевич видел, прежде всего, в опоре на факты. «Итак, -писал он, - не одни мы утверждаем, что изучение фактов, путь критический, есть главная задача в наше время; что при этом изучении можно и должно иметь в виду одну истину, а практическая польза, применяемость к жизни и занимательность не обусловливают ученых занятий» [7, с. 453]. Утверждать научный статус историографии призвана и философия истории, доискивающаяся по канонам сциентизма законов истории. Главный вопрос философии истории сводится к тому, «существуют ли положительные и неизменные законы исторического развития человеческих обществ? И если существуют, то, ... каковы эти законы?»6
История как наука, в свою очередь, требовала разработки гносеологической проблематики. Так, Стасюлевич полагал, что к основным вопросам философии истории относятся следующие: как складывается представление о целом (человечестве) и что такое историческое познание? Интуиция целостности, согласно его формулировке, сводилась к тому, что «мы постоянно выходим из какого-то внутреннего убеждения, что человеческое общество в больших и в малых размерах есть нечто целое, живое, одаренное известными качествами и движущееся по известным законам. Утверждать же все это на научных основаниях составляет именно одну из главных задач философии истории; и мы, даже не будучи знакомы близко с ее системами, всегда действуем однако как бы в предпо-
4 См.: Стасюлевич М.М. Опыт исторического обзора главных систем философии истории. СПб.: Тип. Ф.С. Сущинского, 1866. 506 с. + Х [4].
5 См.: Стасюлевич М.М. Общий курс истории средних веков. СПб.: В тип. Импер. Акад. наук, 1856. 320 с. [5]; Стасюлевич М.М. История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых. Т. I. СПб.: В тип. Иосафата Огризко, 1863. 784 с.; Т. II. СПб.: В тип. Рогальского и К°, 1864. 698 с. [6].
6 См.: Стасюлевич М.М. Опыт исторического обзора главных систем философии истории. С. 4.
ложении, что за нами находится наука, которая уже доказала нам, что действительно всякое общество есть одушевленное целое, что кроме отдельных целей, преследуемых отдельными людьми, есть еще цели, которые достигаются обществом людей» [4, с. VI]. Идея исторического целого в последствии получила теоретическое обоснование в методологии истории А.С. Лаппо-Данилевского, но, пожалуй, центральное место ей было отведено в историософии всеединства. Трудно сказать, был ли Стасюлевич знаком с учением о цельной личности и цельном знании славянофилов. Скорее всего, нет. Его интуиция целостности имела гносеологические корни. Идею целостности он выводил из субъективного представления о человечестве как целом. «Субъективное» в данном случае обозначает неустранимый субъективизм всякой истории, которую «делают» активные субъекты и познают субъекты-ученые. Целостность для него категория гносеологическая, а не онтологическая. Помимо личностей, субъектом истории выступает также общество, целостность которого не сводима к сумме составляющих его индивидов.
Из гносеологической установки исходило и убеждение Стасюлевича в том, что общество, его состояние и сама история представляют собой проявление определенных идей. Если разум - это система идей, то и разумные индивиды, действующие в истории, наполняют историю идеалами, целям, стремлениями, убеждениями. Таким образом, и само общество превращается в систему идеалов, целей и убеждений. «Самое существование того или другого человеческого общества, - пояснял он, - есть само по себе свидетельство о существовании известной идеи, которая служит вместе и целью. Каждое общество потому имеет непременно в своем основании какую-нибудь идею, и в то же время на своей поверхности представляет определенную, замкнутую систему. Это явление всего проще наблюдается в эпоху борьбы двух обществ; война двух народностей есть в то же самое время борьба каких-нибудь двух систем. Чем правильнее идея общества, чем его система полнее, емче, тем более прочна и разумна его жизнь» [4, с. 21-22]. Историческая и социальная жизнь мыслятся Стасюле-вичем как телические процессы, т. е. развитие согласно определенным целям. Идейное содержание социальной жизни формирует и смысловой облик истории. Иными словами, история начинает пониматься как история идей. Факты и события подбираются, располагаются и группируются согласно смысловой (идеальной) последовательности, а не, например, хронологической. «Высший исторический порядок, - уточнял Стасюлевич, - может быть основан на последовательности не годов или народов, а тех идей и мировых явлений, которые управляли целым ходом судьбы человечества и стояли во главе важнейших политических, гражданских и умственных переворотов. Так, в истории средних веков являются два главнейших события, которые можно назвать новыми рычагами общественной деятельности обновленного человека. Я разумею Христианство и Варварство» [5, с. III]. Своеобразным итогом рассуждений Стасюлевича может
служить его утверждение о том, что «всякое общество есть не что иное, как из-
7
вестная идея и известная система» .
Трудно сказать, насколько хорошо был знаком Карсавин с сочинениями Стасюлевича, который ко времени рождения Карсавина уже давно оставил научные занятия и преуспел на издательском поприще. Едва ли он мог пройти мимо его работ. Обращение к идеям Стасюлевича тем более интересно, что он также преподавал историю средних веков и пытался обосновать взгляд на историю и общество как целостную систему, как единый взаимосвязанный организм.
Издательская и публицистическая деятельность выдвинула Стасюлевича в число крупнейших представителей русского либерализма и западничества. Однако в последней трети XIX в. в Петербургском университете заявили о себе и последователи славянофильства. Некоторые из них предложили свою версию славянофильской философии истории. В первую очередь здесь необходимо назвать Константина Николаевича Бестужева-Рюмина (1829-1897) и Владимира Ивановича Ламанского (1833-1914). Карсавину не довелось слушать их лекции, поэтому можно предполагать лишь его знакомство с их трудами. К.Н. Бестужев-Рюмин и В.И. Ламанский разделяли взгляды Н.Я. Данилевского, с которым поддерживали и дружеские отношения8.
Бестужев-Рюмин не оставил крупных сочинений по философии истории. Однако опубликованные им историографические и критические обзоры современной исторической литературы позволяют с достаточной степенью полноты восстановить его философско-исторические воззрения. Прежде всего, Бестужев-Рюмин предостерегал от прямого перенесения философско-исторических схем, например в духе Гегеля, на историю. Задача философии истории состоит в осмысление фактов и понимании внутренней связи событий. Он полагал, что история должна изучать не только политические события, но и раскрывать бытовую, культурную и духовную жизнь народа. История народа (культурная история) должна предшествовать истории государства (политическая история), поскольку историческое развитие в первую очередь протекает в интеллектуальной и духовной жизни людей.
В то же время, считал Бестужев-Рюмин, история - не только наука, но и искусство. Слушатели отмечали художественность его лекций, отличавшихся живостью, изяществом и остроумием. Сам историк признавал, что идеалом для него является Н.М. Карамзин, сочетавший в себе исследователя и писателя-художника. Правда, говоря о художественной обработке фактов, как завершающем этапе исторического труда, он не имел в виду вымысел, к которому может прибегать историк. С одной стороны, изящество изложения способствует популяризации самой историографии, делает историю более доступной, а с
7 См.: Стасюлевич М.М. Опыт исторического обзора главных систем философии истории. С. 23.
8 Философия Карсавина обнаруживает многочисленные созвучия с мыслями славянофилов. (см.: Скороходова С. К вопросу о жизни, смерти и бессмертии в творчестве Л.П. Карсавина и Иоанна (Максимовича) Шанхайского // Философский полилог. 2018. Вып. 1. С. 178-190 [8]).
другой стороны, служит средством постижения самой исторической реальности, раскрывающейся в любовном сопереживании, вживании в события. «Имея постоянно в виду результат, - писал Бестужев-Рюмин, - историк не может беспристрастно отнестись к явлению; он не может не любить этого явления для него самого; он торопится к выводу; а каждое явление (мы говорим не о личностях и не о случайностях) не может быть постигаемо иначе, как любовию. Историк-исследователь родня художнику и должен вносить в свое изображение не вражду, не борьбу, а художественное примирение» [9, с. 22]. Художественное постижение прошлого позволяет полнее раскрыть смысл изучаемого явления и передать индивидуальность исторических событий. «Художественность в истории состоит в умении представить эпоху живо и образно.», - подчеркивал он9. В статье о Н.М. Карамзине Бестужев-Рюмин уточнял, что «главная задача истории - представить в ярких образах человека в его высших и низших появлениях»10. Взгляды Бестужева-Рюмина находят созвучие в рассуждениях Карсавина о значении в истории «измышленного». Полнота исторических данных не достижима. Еще со времен историософских рассуждений П.Я. Чаадаева и А.С. Хомякова в русской философии истории закрепилось убеждение в том, что мы никогда не будем знать о прошлом все, поэтому постижение истории должно быть не фактическим, а смысловым. Неизбежная неполнота исторических данных вынуждает историка «измышлять» недостающие факты и «вычитывать» «из текста всегда более того, на что текст его уполномочивает»11. «Не видеть в истории "измышленного", - заключал Карсавин, - нельзя, и не может существовать история, как наука, без измышления»12. История в большей или меньшей степени познает прошлое через художественную конкретизацию.
Философско-исторические сочинения В.И. Ламанского обнаруживают параллели не столько с «Философией истории» Карсавина, сколько с историософией евразийцев. Ламанского волне обосновано можно занести в предшественники евразийцев. Свое учение он числил по ведомству политической географии, а не философии истории, что только подтверждает его «родство» с евразийцами, точнее его первородство. В статьях 1860-х гг., докторской диссертации «Об историческом изучении Греко-Славянского мира в Европе» (1871 г.) и трактате «Три мира Азийско-Европейского материка», (1892 г.) можно обнаружить как зачатки геополитики, так и обоснование «евразийского месторазвития», которое Ламанский называл «Средним» или «Греко-Славянским миром». С началом Первой мировой войны мысли Ламанского, высказанные в книге «Три мира Азийско-Европейского материка», зазвучали с новой актуальностью. В 1915 г. она был переиздана и едва ли могла пройти
9 См.: Бестужев-Рюмин К.Н. Современное состояние русской истории как науки // Московское обозрение. 1859. Кн. 1. С. 9 [10].
10 См.: Бестужев-Рюмин К.Н. XXV-летие «Истории России» С.М. Соловьева. 1851-1876 // Русская старина. 1876. Т. XV. Январь, февраль, март, апрель. С. 680 [11].
11 См.: Карсавин Л.П. Философия истории. СПб.: АО «Комплект», 1993. С. 84 [12].
12 Там же. С. 85.
мимо Карсавина. Однако прямых отсылок к идеям Ламанского у Карсавина, вероятно, не было. Да и положение самого Карсавина в евразийском движении было неоднозначным13. Впрочем, отнесение Карсавина к «старшему поколению» евразийцев несколько преувеличено. Разница в возрасте между ним и основными деятелями евразийства была незначительной, хотя ощутимой в том смысле, что Карсавин успел состояться как ученый еще до эмиграции.
Из старших коллег Карсавина по историко-филологическому факультету наибольший интерес к философии истории проявляли Николай Иванович Ка-реев (1850-1931) и Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский (1863-1919). Однако их философско-исторические курсы не привлекли его внимание прежде всего в силу различной философской ориентации. Кареева и Лаппо-Данилевского всего менее можно было назвать религиозными мыслителями. Напротив, идеалом для них служили естественные науки, вровень с которыми должна стать историография. Стремясь обосновать научный статус истории, Кареев и Лаппо-Данилевский обращались к философским идеям позитивизма и неокантианства. Кареев зачислял себя в последователи «субъективной школы», субъективизм которой менее всего может быть соотнесен с иерархической структурой симфонической личности, о которой писал Карсавин. Правда, можно усмотреть, с известной долей условности, некоторые параллели между иерархической структурой исторической индивидуальности, разрабатываемой Карсавиным, и учением о «борьбе за индивидуальность» одного из главных представителей «субъективной школы» Н.М. Михайловского. Учение Н.М. Михайловского о героях и толпе в ряде общих черт также созвучно кар-савинской трактовке человека массы эпохи Средневековья и роли выдающейся личности. Впрочем, прямолинейный позитивизм Кареева слабо соответствовал публицистической заостренности мысли Н.К. Михайловского.
В трехгодичном курсе «Методологии истории», читавшемся в Петербургском университете, Лаппо-Данилевский исходил из разделения истории как процесса и его познания. Фактически под методологией истории он понимал теорию исторического познания. Столь категоричная гносеологическая точка зрения на историю не могла удовлетворить Карсавина, не разделявшего историю как процесс и как познание прошлого. В немногочисленных отзывах о Лаппо-Данилевском Карсавин в целом негативно оценивал его подход, считая его не в меру наукообразным, мелочным и схоластическим14.
В отличие от Лаппо-Данилевского, Кареев разрабатывал преимущественно вопросы теории исторического процесса (историологии) исходя из по-
13 См. об этом: Beisswenger M. Eurasianism: Affirmin the Person in an «Era of Faith» // A History of Russian Thought / ed. G.M. Hamburg and R. Pool. Cambridge: Cambridge University Press, 2010. P. 363-380 [13]; Байссвенгер М. «Еретик» среди «еретиков»: Л.П. Карсавин и Евразийство // Лев Платонович Карсавин / под ред. С.С. Хоружего. М.: РОССПЭН, 2012. С. 160-192 [14].
14 См.: Свешников А.В. Образ А.С. Лаппо-Данилевского в творчестве Л.П. Карсавина // Историческая наука и методология истории в России ХХ века: к 140-летию со дня рождения академика А.С. Лаппо-Данилевского. СПб.: Изд-во «Северная звезда», 2003. С. 308-315 [15].
зитивистской модели социально-исторической эволюции. Человечество, полагал он, развивается прогрессивно. Все народы и общества в своем историческом развитии проходят одни и те же этапы. Однако Кареев замечал, что история имеет дело не столько с универсальными процессами, сколько с уникальными событиями, поэтому перед историологией стоит задача показать, каким образом и в силу каких причин универсальное оказывается представлено рядом уникальных исторических индивидуальностей. Позитивизм не давал ответа на эти вопросы. Формулировки Кареева, оставшиеся в рамках теории прогресса, мало могли удовлетворить Карсавина, историософия которого намеренно формулировалась в качестве альтернативы прогрессистскому мировоззрению15.
В своей философии истории Карсавин не столько следует, сколько отталкивается от работ предшественников. Его историософия - альтернатива университетской философии истории, ограничивающейся, как правило, вопросами теории и методологии. Эпистемологическим грезам университетской философии истории он противопоставляет эсхатологические перспективы религиозной историософии. Более того, учение Карсавина мы можем назвать первой попыткой самостоятельного продумывания историософских идей университетским профессором. Для этого было необходимо отказаться от взгляда на историографию как науку, равную естествознанию, т. е. открывающую законы, устанавливающую причины, объясняющую и даже предвидящую события.
Впрочем, Карсавин был не чужд профетизма в той мере, в какой его допускала философия всеединства. Однако пророчествование не было главной и сильной стороной основателя философии всеединства. Прорецательский дар В.С. Соловьева был сильно преувеличен современниками, находившимися под магнетическим обаянием его личности. А некоторые его «пророчествования» были всего лишь литературным приемом, составной частью полемики. Прежде всего, это касается эсхатологических предсказаний В.С. Соловьева.
Карсавин умело спроецировал спекулятивную энергию философии всеединства на историографию. В первую очередь это нашло отражение в используемой им терминологии, концептуальный потенциал которой для исторической науки, пожалуй, до сих пор не исчерпан. Все предшествовавшие ему философствующие историки полагали, что история сводится либо к истории государства, либо к истории народа. Несколько упрощая, можно сказать, что в этом пункте расходились позиции западников и славянофилов. Карсавин же в качестве исходной точки своих рассуждений взял понятие об Абсолюте, поэтому главный вопрос его историософии совпадает с основоположениями философии всеединства: отношение Абсолюта и мира, их единство. Исторический процесс, таким образом, признавая взаимосвязанность Божественного начала и тварного бытия, раскрывает «мир как одно развивающееся целое»16. Карсавин
15 См.: Повилайтис В.И. Что есть история? Версии русского зарубежья: монография. Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2009. С. 68-74 [16].
16 См.: Карсавин Л.П. Философия истории. С. 328.
уточняет значения самого «понятия» всеединства: абсолютное совершенное всеединство, усовершенное тварное всеединство, завершенное или стяженное тварное всеединство, незавершенное тварное всеединство. Вслед за В.С. Соловьевым он истолковывает историю как Богочеловеческий процесс, в котором полнее всего проявляется всеединство. Точнее, если следовать карсавинской классификации, в истории раскрывается усовершенное тварное всеединство. По его словам, «историческое бытие есть умаленное всеединство»17. Задача историка состоит в том, чтобы познать конкретную полноту исторического развития, которая обнаруживается через отношение исторической действительности к Абсолюту. В историческом процессе обнаруживается в пространстве и времени, реализуется максимальная полнота божественного начала в мире.
Важной частью философии Карсавина является учение об иерархическом строении исторической индивидуальности, поскольку иерархически устроено само всеединство. Он изъясняет иерархическую структуру исторической личности через понятия стяженность, умаление, качествование, индивидуация. В каждый момент истории стяженно проявляется высшая историческая личность. Историческая индивидуальность, в свою очередь, существует посредством своих индивидуаций, которые можно отличить друг от друга при сравнении. Для Карсавина всеединство - это нисходящая иерархия личностей. Он неслучайно говорит об индивидуации, поскольку историческая личность подобна, соразмерна индивиду, а исторический процесс под стать процессу органическому, проходящему в своем развитии этапы возраста. В этом смысле Карсавин указывал на четыре момента исторического развития: потенциальное единство; первично-дифференцированное единство; органическое единство; переход органического единства в систематическое и погибание исторической индивидуальности. В развитии исторической индивидуальности он видел постепенное умаление единства.
Историческая личность есть единство множества, т. е. единство своих проявлений или качествований. Она, по словам Карсавина, - «безусловное многообразие» и «не содержит общего»18. Историческая личность сознает себя качествующей во всех своих моментах и признает все качествования своими, а также отличает себя от другой исторической индивидуальности.
Момент-качествование указывает на то общее, которое обнаруживается в исторической индивидуальности (общее свойство, способность, данные не только этой конкретной личности). Общее, т. е. высшая индивидуальность, проявляется (индивидуализируется) в личности посредством качествований. «Низшей» личностью, доступной историческому познанию, будет конкретный человеческий индивид, а вот «высшей» личностью по отношению к нему могут быть семья, социальная группа, народ, культура, человечество, космос, Абсо-
17 См.: Карсавин Л.П. Философия истории. С. 198.
18 Там же. С. 74.
лют. Такой индивид может восприниматься как представитель семьи, социальной группы, религиозной общины, народа, государства и т. д. Все это находит отражение в его поведении, мышлении, идеалах, на которые он ориентируется. И все эти «высшие» индивидуальности могут в нем проявляться, т. е. качество-вать.
Однако такое качествование не есть еще история. Так устроена историческая личность, но история как процесс - это стремление к наиболее полному воплощению (усовершению) в «низших» индивидуальностях «высших», а в пределе - самого Абсолюта. Только в истории человечество способно достичь наибольшего приближения к Абсолюту. Такой момент Карсавин называет апогеем. Апогей означает наиболее полное раскрытие индивидуальности, ее ясное обнаружение или «расцвет».
В 1922 г. Карсавин вынужден был покинуть Советскую Россию. Его фи-лософско-историческое учение не было востребовано в то время на родине. Однако невозможно однозначно ответить на вопрос о том, было бы оно принято в академической среде даже в том случае, когда внешние условия благоприятствовали Карсавину в России. Его концепция сильно контрастировала с той практикой преподавания философии, теории и методологии истории, которая сложилась в университете. Философско-исторические или методолого-исторические курсы, читавшиеся в университете, как правило, представляли собой обзор существующих учений. Такой историографический подход, по мысли университетской профессуры, позволял избежать догматизации при изложении философии истории и познакомить студентов с различными точками зрения. Не избежал историографического уклона и А.С. Лаппо-Данилевский, который стремился максимально приблизить свою «Методологию истории» к исследовательской практике историков. Последняя редакция его «Методологии истории», вышедшая в один год с книгой Карсавина, представляет собой уже исключительно историографическое введение. Здесь исследовательская и концептуальная сторона приносится в жертву дидактическим целям.
Иное дело Карсавин. Его «Философия истории» одновременно и наиболее спекулятивна, метафизична, и практична. Предложенная им терминология и схематика может непосредственно переносится в работу историка. Его учение в положительном смысле философски тенденциозно. Впрочем, не менее тенденциозны были и работы его предшественников. Стремление обосновать историю в качестве науки приводило их, прежде всего, к ориентации на философские системы позитивизма и неокантианства. В меньшей степени в академической философии истории было заметно влияние гегельянства. Позитивизм и неокантианство были в равной степени чужды Карсавину, как по своей западнической направленности, так и по философскому потенциалу. Он прилагает общие положения философии всеединства к историографии, а не только к истории, как это было, например, у В.С. Соловьева. В определенном смысле Карсавин «субъективно», до инверсии, противопоставляет себя В.С. Соловье-
ву19. Не воспринял он и философско-исторические идеи славянофилов, истоки которых были не столь явно выражены (романтизм, учение А. фон Гумбольдта, географический детерминизм). Можно утверждать, что только с Карсавина в Петербургском университете начинается философия истории. До него о философии истории писали философствующие историки, которые не выходили за дисциплинарные границы историографии. Карсавин же предлагает проект религиозной философии истории, имеющей выход не только на теорию исторического процесса, но и на методологию работы профессиональных историков. В течение нескольких десятилетий в Петербургском университете не появлялось исследований по философии истории, равных труду Карсавина. Пожалуй, лишь теория этногенеза и ее историософские экспликации могут с ним соперничать по масштабности замысла.
Список литературы
1. Мелих Ю.Б., Хоружий С.С. Философия Карсавина в Серебряном веке и в наши дни // Лев Платонович Карсавин / под ред. С.С. Хоружего. М.: РОССПЭН, 2012. С. 8-29.
2. Минц С.С. «История изучает социально-психическое»: Л.П. Карсавин о роли психологического фактора в постижении истории // Голос минувшего. Кубанский исторический журнал. 2011. № 1-4. С. 98-112.
3. Свешников А.В. Конфликт в жизни научной школы. Казус Карсавина // Лев Платонович Карсавин / под ред. С.С. Хоружего. М.: РОССПЭН, 2012. С. 108-159.
4. Стасюлевич М.М. Опыт исторического обзора главных систем философии истории. СПб.: Тип. Ф.С. Сущинского, 1866. 506 с. + Х.
5. Стасюлевич М.М. Общий курс истории средних веков. СПб.: В тип. Импер. Акад. наук, 1856. 320 с.
6. Стасюлевич М.М. История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых. Т. I. СПб.: В тип. Иосафата Огризко, 1863. 784 с.; Т. II. СПб.: В тип. Рогальского и К°, 1864. 698 с.
7. Стасюлевич М.М. Государственные мужи древней Греции в эпоху ее распадения. Историческое рассуждение Ивана Бабста. Москва. 1851. Стр. 264 in 80 // Москвитянин. 1851. № 11. С. 450-487.
8. Скороходова С. К вопросу о жизни, смерти и бессмертии в творчестве Л.П. Карсавина и Иоанна (Максимовича) Шанхайского // Философский полилог. 2018. Вып. 1. С. 178-190.
9. Бестужев-Рюмин К.Н. История России с древнейших времен. Сочинение С. Соловьева. Т. I-IX. Москва, 1851-1859. Т. X. СПб., 1860 // Отечественные записки. 1860. Т. CXXXII. С. 1-28.
10. Бестужев-Рюмин К.Н. Современное состояние русской истории как науки // Московское обозрение. 1859. Кн. 1. С. 1-132.
11. Бестужев-Рюмин К.Н. XXV-летие «Истории России» С.М. Соловьева. 1851-1876 // Русская старина. 1876. Т. XV. Январь, февраль, март, апрель. С. 679-686.
12. Карсавин Л.П. Философия истории. СПб.: АО «Комплект», 1993. С. 328.
13. Beisswenger M. Eurasianism: Affirmin the Person in an «Era of Faith» // A History of Russian Thought / ed. G.M. Hamburg and R. Pool. Cambridge: Cambridge University Press, 2010. P. 363-380.
19 См.: Повилайтис В.И. Философия Всеединства: от Соловьева к Карсавину // Соловьевские исследования. 2003. Вып. 2(7). С. 103, 104 [17].
14. Байссвенгер М. «Еретик» среди «еретиков»: Л.П. Карсавин и Евразийство // Лев Пла-тонович Карсавин / под ред. С.С. Хоружего. М.: РОССПЭН, 2012. С. 160-192.
15. Свешников А.В. Образ А.С. Лаппо-Данилевского в творчестве Л.П. Карсавина // Историческая наука и методология истории в России ХХ века: к 140-летию со дня рождения академика А.С. Лаппо-Данилевского. СПб.: Изд-во «Северная звезда», 2003. С. 308-315.
16. Повилайтис В.И. Что есть история? Версии русского зарубежья: монография. Калининград: Изд-во РГУ им. И. Канта, 2009. 187 с.
17. Повилайтис В.И. Философия Всеединства: от Соловьева к Карсавину // Соловьевские исследования. 2003. Вып. 2(7). С. 102-110.
References
1. Melikh, Yu.B., Khoruzhiy, S.S. Filosofiya Karsavina v Serebryanom veke i v nashi dni [Karsavin's philosophy in the Silver Age and modern times], in Lev Platonovich Karsavin [Lev Pla-tonovich Karsavin]. Moscow: ROSSPEN, 2012, pp. 8-29.
2. Mints, S.S. «Istoriya izuchaet sotsial'no-psikhicheskoe»: L.P. Karsavin o roli psikholog-icheskogo faktora v postizhenii istorii [«History studies the social-mental»: L.P. Karsavin on the role of the psychological factor in the comprehension of history], in Golos minuvshego. Kubanskiy istoricheskiy zhurnal, 2011, no. 1-4, pp. 98-112
3. Sveshnikov, A.V. Konflikt v zhizni nauchnoy shkoly. Kazus Karsavina [Conflict in the life of a scientific school. Casus Karsavin], in Lev Platonovich Karsavin [Lev Platonovich Karsavin]. Moscow: ROSSPEN, 2012, pp. 108-159.
4. Stasyulevich, M.M. Opyt istoricheskogo obzora glavnykh sistem filosofii istorii [Experience of writing a historical review of the main systems of the philosophy of history]. Saint-Petersburg: Tipo-grafiya F.S. Sushchinskogo, 1866. 506 p.
5. Stasyulevich, M.M. Obshchiy kurs istorii srednikh vekov [A general course of the history of the Middle Ages]. Saint-Petersburg: Tipografiya Imperatorskoy Akademii nauk, 1856. 320 p.
6. Stasyulevich, M.M. Istoriya srednikh vekov v ee pisatelyakh i issledovaniyakh noveyshikh uchenykh [The history of the Middle Ages in the works of its writers and studies of modern scientists]. Saint-Petersburg: Tipografiya Iosafata Ogrizko, 1863. T. I. 784 p.; Saint-Petersburg: Tipografiya Ro-gal'skogo i K°, 1864. T. II. 698 p.
7. Stasyulevich, M.M. Gosudarstvennye muzhi drevney Gretsii v epokhu ee raspadeniya. Is-toricheskoe rassuzhdenie Ivana Babsta. Moskva. 1851. Str. 264 in 80 [Statesmen of Ancient Greece in the epoch of its disintegration. Ivan Babst's historical reasoning. Moscow. 1851. P. 264 in 80], in Mos-kvityanin, 1851, no. 11, pp. 450-487.
8. Skorokhodova, S. K voprosu o zhizni, smerti i bessmertii v tvorchestve L.P. Karsavina i Io-anna (Maksimovicha) Shankhayskogo [On life, death and immortality in the works of L.P. Karsavin and John (Maksimovich) of Shanghai], in Filosofskiypolilog, 2018, no.1, pp. 178-190.
9. Bestuzhev-Ryumin, K.N. Istoriya Rossii s drevneyshikh vremen. Sochinenie S. Solov'eva. T. I-IX. Moskva, 1851-1859. T. X. SPb., 1860 [History of Russia from ancient times. S. Solovyov's work. V. I-IX. Moscow, 1851-1859. T. X. SPb., 1860], in Otechestvennye zapiski, 1860, vol. CXXXII, pp. 1-28.
10. Bestuzhev-Ryumin, K.N. Sovremennoe sostoyanie russkoy istorii kak nauki [Modern Russian history as a science], inMoskovskoe obozrenie, 1859, book 1, pp. 1-132.
11. Bestuzhev-Ryumin K.N. XXV-letie «Istorii Rossii» S.M. Solov'eva. 1851-1876 [XXV anniversary of S.M. Solovyov's «History of Russia». 1851-1876], in Russkaya starina, 1876, vol. XV, yanvar', fevral', mart, aprel', pp. 679-686.
12. Karsavin, L.P. Filosofiya istorii [Philosophy of history]. Saint-Petersburg: AO «Komplekt», 1993. 328 p.
13. Beisswenger, M. Eurasianism: Affirming the Person in an «Era of Faith», in A History of Russian Thought. Cambridge: Cambridge University Press, 2010, pp. 363-380.
14. Bayssvenger, M. «Eretik» sredi «eretikov»: L.P. Karsavin i Evraziystvo [«The Heretic» among the «Heretics»: L.P. Karsavin and Eurasianism], in Lev Platonovich Karsavin [Lev Platonovich Karsavin]. Moscow: ROSSPEN, 2012, pp. 160-192.
15. Sveshnikov, A.V. Obraz A.S. Lappo-Danilevskogo v tvorchestve L.P. Karsavina [The image of A.S. Lappo-Danilevsky in L.P. Karsavin's works], in Istoricheskaya nauka i metodologiya istorii v Rossii XX veka: K 140-letiyu so dnya rozhdeniya akademika A.S. Lappo-Danilevskogo [Historical science and methodology of history in Russia of the twentieth century: In commemoration of the 140th anniversary of the Academician A.S. Lappo-Danilevsky's birth]. Saint-Petersburg: Izdatel'stvo «Sever-naya zvezda», 2003, pp. 308-315.
16. Povilaytis, V.I. Chto est' istoriya? Versii russkogo zarubezh'ya [What is history? Versions of expatriate Russian authors: a monograph]. Kaliningrad: Izdatel'stvo RGU imeni I. Kanta, 2009. 187 p.
17. Povilaytis, V.I. Filosofiya Vseedinstva: ot Solov'eva k Karsavinu [Philosophy of All-Unity: from Solovyov to Karsavin], in Solov'evskie issledovaniya, 2003, issue 2(7), pp. 102-110.
