CC BY
111
Литература
1. История всемирной литературы в общих очерках, биографиях, характеристиках и образцах: В 4 т. / сост. В.Р. Зотов. -СПб.-М.: тип. М.О. Вольфа, 1882. - Т. IV: Литература Германии, Нидерландов, Фландрии, Англии, Скандинавии, Финляндии, Венгрии.
2. Кареев Н.И. Литературная эволюция на Западе: Очерки и наброски из теории и истории литературы с точки зрения неспециалиста. - Воронеж: тип. В.И. Исаева, 1886. - IV.
3. Корелин М.С. Западная легенда о докторе Фаусте. Опыт исторического исследования // Вестник Европы. 1882. № 11,
12.
4. Лишин М.Г. Курс всеобщей литературы. - СПб.: печатня М.Алисова и А.Григорьева, 1882.
5. Несколько слов о Марлоу // Искусство. 1884. № 56 (5 февр.).
6. Предисловие // Марло Х. Мальтийский жид: Трагедия в пяти действиях / пер. М.Н. Шелгунова. - СПб.: тип. С. Добродеева, 1882.
7. Ф-т М. [Фришмут М.Я.]. Тип Фауста в мировой литературе: Очерки // Вестник Европы. 1887. № 7, 8, 9, 10.
8. Фришмут М.Я. Критические очерки и статьи: Тип Фауста в мировой литературе. - Леконт де Лиль. - О женском образовании. - Еще о Гамлете. - Сказка. - Переводы. - СПб.: тип. М.М. Стасюлевича, 1902. - XII.
9. Шаховской Н.В. Легенда и первая народная книга о Фаусте // Журнал Министерства народного просвещения. 1880. Ч. CCXI. № 10.
10. Шаховской Н.В. Легенда и первая народная книга о Фаусте. - М.: типолит. Т-ва И.Н. Кушнерев и Ко, 1897.
11. Шаховской Н.В. Фауст на английской сцене. Марло // Русский вестник. 1881. Т. 151. Февр.
Жаткин Дмитрий Николаевич, профессор, заведующий кафедрой перевода и переводоведения Пензенского государственного технологического университета, доктор филологических наук.
Тел.: +7-9093156354, +7-9273856909; е-mail: ivb40@yandex.ru
Zhatkin Dmitriy Nikolayevich, рго£е880г, head, department of translation and methods of translation, Penza State Technological University, doctor of philological sciences.
Рябова Анна Анатольевна, профессор кафедры перевода и переводоведения Пензенского государственного технологического университета, кандидат филологических наук.
Тел.: +7-9272897169; е-mail: asnowflake@yandex.ru
Ryabova Anna Anatolyevna, professor, department of translation and methods of translation, Penza State Technological University, candidate of philological sciences.
УДК 82.0
© А.Е. Горковенко
Философия и поэтика «разъятого мира» в романах Ф.М. Достоевского и В.В. Набокова
Рассматриваются характерные для Достоевского и Набокова приемы воплощения деградированного мира: пейзаж, интерьер, образы антигероев. Прослеживается линия наследования мастерства русского классика В. Набоковым.
Ключевые слова: поэтика деградированного мира, психологический пейзаж, интерьер, антигерой.
A.E. Gorkovenko
Philosophy and poetics of "dismembered world" in the novels by F. Dostoevsky and V. Nabokov
The article reviews Dostoevsky's and Nabokov's techniques for degraded world incarnation: landscape, interior, antihero images. The Russian classic craftsmanship inheritance is revealed.
Keywords: poetics degraded world, the psychological landscape, interior, antihero.
Размышляя над развитием литературы в ХХ в., Н. Берберова предложила своеобразную литературную периодическую систему элементов: «ХХ век дал нам литературу, отличающуюся от всего, что было написано раньше, четырьмя элементами, и в «литературной периодической системе» они теперь стоят на своих местах. Большие современные книги не всегда основаны на всех четырех элементах, бывают исключения, когда три из них взяты как стиль, метод или основание, а четвертый только намечен. Но без этих элементов книга выпадает из времени - вне зависимости, хороша она или плоха, она выпадает в прошлое, не в будущее, и тем самым можно сказать, что вне этих элементов великих книг ХХ века не существует, - они непременное условие новой литературы. Эти четыре элемента - интуиция разъятого мира, открытые "шлюзы" подсознания, непрерывная текучесть сознания и новая поэтика, вышедшая из символизма...» [Берберова, с. 284]. Безусловно, Н. Берберова не нова в восприятии и оценке литературного процесса. В конце XIX в. Д. Мережковский определил три
элемента нового искусства - символизма: мистическое содержание, расширение художественной впечатлительности, символ. Однако четыре элемента новой матрицы Берберовой является не только логическим продолжением идей русского мыслителя, но и оригинальным, согласованным со временем открытием имманентных законов развития литературы.
Думается, что определяющим элементом в этой системе можно считать «интуицию разъятого мира». Именно глубокие раздумья писателей о современном миропорядке, ставшие философско-художественной доминантой, предопределили само построение текста «новой литературы». Отсюда следуют и «шлюзы подсознания», и «текучесть сознания», и новая экспрессивная поэтика. Мир, возникший в результате постепенного движения цивилизации, представлен как жестокий, технократический, с господством «стекла и бетона» в материальной сфере и отчуждением в человеческих отношениях - обреченный мир. Однако его пространство необычайно густо заполнено готовыми формами: этическими и эстетическими привычками, речевыми стереотипами. Их некогда значительное содержание оказалось выхолощенным в процессе оскудения творческих ресурсов жизни, растущей усталости и омертвения человека. Автоматизм существования, обнищание духовной сферы приводит к бессодержательному, пустому общению и дальше - к полному взаимоотчуждению людей. А внешнее их поведение насквозь регламентировано, обставлено множеством обязанностей и запретов, начиная с самого главного - определения личностью своего места под солнцем и кончая деталями повседневного этикета.
В. Соловьев в конце Х1Х в. прозорливо заметил: «Публика сама на мыслит, также как она сама не шьет себе сапоги и не печет хлебов. И в умственном, как и в материальном отношении, она живёт на всем готовом, и ее готовые мысли только способствуют ее чувству довольства, именно потому, что они не возбуждают в ней двух беспокойных вопросов: "да так ли это?" и "что же дальше?"» [Соловьев, с. 223]. Онтологические вопросы русского философа не только дают возможность оценить гибельный характер текущего момента, но, главное, - увидеть будущее и прочувствовать-промыслить его. Среди немыслящей публики находятся герои Достоевского, но те из них, кто выражает авторскую позицию, не только задают, а пытаются разрешить эти сакраментальные вопросы.
Действие романа Достоевского «Униженные и оскорбленные», как многих других его произведений, протекает «под таинственным петербургским небом, в темных потаенных закоулках огромного города, среди взбалмошного кипения жизни, тупого эгоизма, сталкивания интересов, угрюмого разврата, сокровенных преступлений, среди всего этого кромешного ада бессмысленной и ненормальной жизни...» [Достоевский, т. 3, с. 300]. Ад бессмысленной ненормальной жизни Достоевский мастерски заполняет чувственными, физически ощущаемыми формами, создает реальное натуралистическое пространство.
«Душно» - ключевое слово, характеризующее атмосферу, на фоне которой развивается трагическая история Нелли и ее матери. Столь страшный эпитет является сквозным в романе, предопределяя лейтмотив неотвратимо приближающегося несчастья, смерти. «Душно» и тихо умирает собака Азор-ка, а вслед за ней и хозяин-дедушка Нелли, старик Смит. «Душно» - и Наташа Ихменева прощается с Иваном Петровичем перед принятием трагического решения в своей жизни. «Душно» - и уходит из жизни невинный ребенок - Нелли.
Эпилог романа предельно укрупняет мрачную картину «угрюмого» города, с «давящей одуряющей атмосферой, с зараженным воздухом, с драгоценными палатами, всегда запачканными грязью; с тусклым, бедным солнцем и злыми, полусумасшедшими людьми, от которых она и мамаша её много вытерпели» [Достоевский, т. 3, с. 432].
«Душно» - не только категория физического состояния, но, прежде всего, - главная составляющая сообщества, будь то «высший круг» князя Валковского или вертеп госпожи Бубновой. Сущность холеного князя и мещанки Бубновой с «отвратительным лицом багрового цвета» и «маленькими, заплывшими и налитыми кровью глазами» - одинакова. Оба служат пороку, сеют преступления, в атмосфере которых задыхается нормальный человек.
Князь Валковский, первый в творчестве Достоевского герой - идеолог низменных «теорий», развивающий свою внешне стройную и законченную, якобы «разумную» и спасительную, на деле -«хищническую» «философию жизни». Наглая откровенность, с которой Валковский высказывает свои разрушительные «идеи» становится формой бескомпромиссного его развенчания автором: «Все для меня, и весь мир для меня создан. <...> Надо смотреть на дело с самой простой, практической точки зрения. Я, например, уже давно освободил себя от всех пут и даже обязанностей. <...> Люби самого себя - вот одно правило, которое я признаю. Жизнь - коммерческая сделка; <...> В жизни так
много еще хорошего. Я люблю значение, чин, отель, огромную ставку в карты (ужасно люблю карты). Но главное женщин... Женщин во всех видах. Я даже люблю потаенный, темный разврат, постраннее и оригинальнее, даже немножко с грязнотцой для разнообразия... <...> и нас таких легион» [Достоевский, т. 3, с. 365, 366]. Чувственная градация: чин, отель, карты (ужасно люблю карты), женщины, темный разврат - выстраивается в «триумфальный» библейский аккорд: «нас таких легион».
Н. Лосский писал о природе сатанинского ума, который «выступает с намерением не губить, а созидать, однако непременно свое царство, по своему плану, помимо Бога и вопреки Богу». По мнению Лосского, простейший путь для этого состоит в том, чтобы «обольстить человека благами низшего порядка», а также «"муравейника", в котором все были бы заняты обеспечением хлебом земным» [Лосский, с. 303]. Такие нелюди создают лжерелигию, основанную на похоти, тщеславии и гордыне. «Сатанинским умом», направленным на разрушение Заветов Христовых, наделен Валковский. Думается, с этой точки зрения следует толковать фамилию князя: во-первых, она произведена от глагола «валить» (священные основы подлинной жизни), во-вторых, фонетически совпадает с именем зверя (Волковский), знаком Сатаны.
Весьма точную, казалось бы, характеристику князю, а по сути дела, любому из их «легиона» дает Маслобоев: Князь - «шельма», «плут», «Иуда-предатель», «мошенник», «подлец». Личность «антигероя», однако, представлена писателем в неизмеримо более масштабном плане - сатанинского зла. Валковский родит себе подобных, обольщает людей своей проповедью «благ низшего порядка», свободы для любых преступлений, растит «свой легион» врагов человечества, крепит связи с другими поклонниками порока, создавая целую «сеть» дьявольских ухищрений, опутавшую «униженных и оскорбленных». Валковский - князь тьмы.
Блестящим завершением многолетних раздумий автора о природе зла стал образ Николая Ставро-гина. В подготовительных материалах к роману Достоевский пишет о своем герое: «испорченная природа барчука и великий ум, и великие порывы сердца». И здесь же: «впрочем, вернее всего, что развращенная природа его сделала его порывы мелкими, а под конец и совсем сумасшедшими» [Достоевский, т. 11, с. 152]; «...князь обворожителен как демон, и ужасные страсти борются с <...> подвигом» [Достоевский, т. 11, с. 175].
Бесовская прелесть Ставрогина гениально складывается Достоевским из множества деталей: длинный шлейф опасных безумств, слухи о загадочной поре его петербургский жизни, поразительная красота и изящество, невероятная сила. Красавец, богач, аристократ, согласно авторскому замыслу, прельщал всех, кто попадал в порочный круг его общения. «Ставрогин, - писал в 1914 г. С. Булгаков,
- играет исключительную роль в жизни не одних только женщин, но не менее, если не более и мужчин <...>. Своей плотью и кровью одели они отвлеченные, как бы бесхозные идеи, которые как искры из костра, вырастают, фосфорически светящиеся и холодные, из не живущего Ставрогина, утратившего личное бытие и превратившегося в личину, в медиум» [Соловьев, с. 511].
Ложь, обман, маскарад, лицедейство - сущностный знак зверя. Антихрист - «космический узурпатор и самозванец, носящий маску Христа, которого отрицает, он стремится занять место Христа, быть за него принятым». Антихрист - «кровавый гонитель всех "свидетелей" истины, утверждающий свою ложь насилием». «Если дьявол, по средневековому выражению - "обезьяна бога", то Антихрист
- "обезьяна Христа", его фальшивый двойник» [Короленко, с. 357].
«Отцом лжи» называет Ставрогина К.В. Мочульский. «Ставрогину были даны великие дары, суждено высокое призвание, но он совершил некогда предательство своей святыни и отрекся от Бога. Отступника постигла духовная смерть при жизни. Он знает, что страшная кара уже началась и что душа его разлагается. Смрад духовного гниения заставляет его делать судорожные усилия, чтобы спастись. Ставрогин - величайшее художественное создание Достоевского. В семье "сильных людей" (князь Валковский, Раскольников, Свидригайлов, Ипполит, Кириллов, Версилов, Иван Карамазов) он сильнейший; образ "силы непомерной". Это человек нового эона, тот - человекобог, о котором мечтал Кириллов, и по сравнению с которым сверхчеловек Ницше кажется только тенью. Это грядущий антихрист, князь мира сего, грозное пророчество о надвигающейся на человечество космической катастрофе» [Мочульский, с. 451-452]. Безусловно, прав К.В. Мочульский, называя Ставрогина величайшим художественным созданием, и именно «смрад духовного гниения» является тем психологическим маркером, который вызывает у читателя вполне реалистические чувства отвращения и омерзения, хотя речь идет о душе, вечной и непорочной.
По замыслу Достоевского, Ставрогин кончает жизнь самоубийством. «Самоубийство, - писал В.С. Соловьев в 1883 г. в третьей речи памяти Достоевского, - насилие над собою, есть уже нечто более высокое и более свободное, чем насилие над другими. Сознавая свою несостоятельность, человек тем самым становится выше этой несостоятельности, произнося себе смертный приговор, он не только страдает, как подсудимый, но и действует властно, как верховный судья. <...> Самоубийца не только сознает человеческую несостоятельность в себе, но и вводит её во всемирный закон - это уже есть безумие. Он не только чувствует зло, но и верит в зло. <...> Он не должен остановится на первом шаге - сознании своего зла, но должен сделать второй шаг - признать сущее Добро над собой» [Соловьев, с. 54].
Ставрогин совершает первый шаг на пути к спасению - осознает свое зло, однако он, заражая пороком всех окружающих, не способен признать сущее Добро, не веря в Бога, поэтому и заканчивается трагически его жизнь.
В романах Достоевского, как известно, есть силы, противостоящие сатанинскому злу. В «Униженных и оскорбленных» это Иван Петрович, выступающий в роли защитника и покровителя Нелли. Прекрасны его воспоминания о детстве: «...золотое, прекрасное время! Жизнь складывалась впервые, таинственно и заманчиво, и так сладко было знакомиться с нею. Тогда за каждым кустом, за каждым деревом как будто кто-то еще жил для нас таинственный и неведомый; сказочный мир сливался с действительным...» [Достоевский, т. 3, с. 178]. Есть в романе и светлый образ Николая Сергеевича Ихменева - «добрейшего, наивно-романтического человека».
Любовь и добро - подлинный источник духовного бытия - не преодолели в создавшейся ситуации губительную стихию зла. Но Достоевский открыл живую душу, сохраненную человеком даже в условиях столь неравной борьбы. Остаются верны своим высоким идеалам Нелли, Иван Петрович, Наташа и Николай Сергеевич Ихменевы. Их сердца исполнены тепла и света. А символом этих чувств становится столь редкий в романах Достоевского образ Солнца: «Я люблю мартовское солнце в Петербурге, особенно закат, разумеется, в ясный морозный вечер. Вся улица вдруг блеснет, облитая ярким светом. Все дома как будто засверкают. Серые, жёлтые и грязно-зелёные цвета их потеряют на миг всю свою угрюмость; как будто на душе прояснит, как будто вздрогнешь или кто-то подтолкнет тебя локтем. Новый взгляд, новые мысли... Удивительно, что может сделать один луч солнца с душой человека» [Достоевский, т. 3, с. 169]. Казалось бы, образ, вполне ощутимый каждым человеком и на протяжении всей жизни, но вновь Достоевский переводит чувственный (языческий) образ в идеа-циональный регистр: серые, желтые и грязно-зеленые цвета прояснятся, и на душе прояснится.
Интуиция разъятого, деградированного мира рождает в романах Достоевского специфический пейзаж и интерьер. Уже в первом романе «Бедные люди» место обитания героя пропитано всепроникающим мертвенным смрадом разложения: «Я уже описывал вам расположение комнат; оно нечего сказать, удобно, это, правда, но как-то в них душно, то есть не то, чтобы оно пахло дурно, а так, если можно выразится, немного гнилой, остро-услащенный запах какой-то. На первый взгляд впечатление невыгодное, но это все ничего; стоит только минуты две побыть у нас, так и пройдет, и не почувствуешь как все пройдет, потому что и сам как-то дурно пропахнешь и платье пропахнет и руки пропахнут и всё пропахнет, - ну и привыкаешь. У нас чижи так и мрут. Мичман уже пятого покупает, - и не живут в нашем воздухе, да и только» [Достоевский, т. 1, с. 22]. Создавая мертвую атмосферу квартиры бедного чиновника, которой пропитывается всё живое и, пропитавшись до конца, тоже становится мертвым, Достоевский «включает» у читателя весь комплекс чувств: слух - «шум», «крик», «гвалт», «встают», «ходят», «стучат»; зрение - «сундуки, стулья и шкафы поломанные», «ветошки разные», «белье старое»; запах - «дурной», «гнилой», «остро-услащенный», «чадно», «душно»; осязание -«жирные стены, что рука прилипает». Словесный ряд рождает образ мертвого пространства. Судьба Макара Девушкина предопределена. Титулярный советник так же, как чижи мичмана, «пропахнет» воздухом убогого чувственного быта и умрет.
Вершин мастерства в воссоздании «мертвенного» пейзажа, объективная значимость которого заключается в раскрытии картины всеобщего разложения, Достоевский достигает в романе «Преступление и наказание»: «На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду извёстка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанимать дачу, - всё это разом неприятно потрясло и без того уже расстроенные нервы юноши. Нестерпимая же вонь из распивочных, которых в этой части города особенное множество и пьяные, поминутно попадавшиеся, несмотря на буднее время, довершили отвратительный и грустный колорит картины. Чувство глубочайшего омерзения мелькнуло в тонких чертах молодого человека»
[Достоевский, т. 6, с. 36]. И вновь убийственный словесный ряд: «жара», «духота», «вонь» - порождает «отвратительную» и «грустную» картину.
Герой романа Достоевского рождается в «самом фантастическом городе, с самой фантастической историей». «Из этого страшного духа, - писал Д. Мережковский, - как будто чуждого, западного, на самом деле родного, древнего русского, дохристианского, богатырского духа Петра и Пушкина, вышел Раскольников, - в значительной мере вышел и сам Достоевский» [Мережковский, с. 123].
Другой пример предметного чувственного мира - комната Раскольникова, крошечная, низкая клетушка с желтыми, пыльными обоями, с мебелью, обитой потрепанным ситцем. «Точно гроб», - говорит мать Раскольникова, убежденная, что быт, окружающая среда являются причинами мрачного, угрюмого, меланхолического состояния ее сына. Действительно, социально-бытовые условия, во многом созвучные настроению героя, - непременный атрибут романов Достоевского, но это не цель философско-художественных поисков автора. Мастерски воссозданная картина страшного мертвого города отражает всеобщее состояние хаоса и «духовного брожения элементов» (В. Соловьев), глубоко прочувствованное гениальным художником.
На достижения Достоевского в восприятии деградированного мира, а главное, в философско-художественном его осмыслении, мастерстве его воплощения, безусловно, опирался в ХХ в. В. Набоков. Правда, В. Набоков критично воспринимал творческий опыт Достоевского. Одна из причин такой реакции состояла, видимо, в том, что художник ХХ в. утратил веру в человеческую способность к самоотверженной любви. Неслучайно он выразил свой идеал в поклонении не этому христианскому завету, а творчеству, личности, от природы обладающей художественным даром. По другой же линии авторского поиска Набоков следовал, несомненно, по пути своего великого предшественника. Так же, как Достоевский, он воплотил страшный, разъятый неразрешимыми противоречиями мир. А в отличие от создателя «Братьев Карамазовых» отказался, во-первых, от укрупнения противостоящих друг другу начал до «сверхдобра» и «сверхзла», во-вторых, от идеи преобразить сущее.
События всех русскоязычных произведений Набокова развиваются на фоне глубоких раздумий писателя о его современности, пропитанной тщетой и суетой, лжедобром и лжекрасотой, - «месиве различных вульгарностей». «Мир этот есть, - писал Набоков в очерке «Николай Гоголь», - и он исключает всё, что может его разрушить, поэтому всякое усовершенствование, всякая борьба, всякая нравственная цель или усилие ее достичь так же немыслимы, как изменение звездной орбиты» [Набоков, 1996, с. 126]. В силу такого убеждения и появляется в прозе Набокова лейтмотив художественного воображения, творческой воли, созидающих царство авторской мечты, перевоплощающих скучную реальность. Но эта деятельность исходит все-таки из «интуиции разъятого мира», хотя в пределах этого мира нет и следа сатанинских происков, а действуют, скорее, «мелкие бесы» обыденщины.
Уже первые страницы романа «Дар» пропитаны чем-то неприятным, раздражающим, проистекающим от мелких, ничтожных реалий, заслоняющих подлинную красоту земли. Для передачи едва уловимого ощущения дискомфорта Набоков использует желто-серо-зеленую палитру Петербурга Достоевского: «желтый мебельный фургон», «желтый трактор», «зелено-бурое пальто», «весенне-серый день». Запах «неплохих, но затхловатых духов» завершает возникшую картину. Под ее влиянием рождается вполне определенное внутреннее состояние героя, хотя и связанное с конкретными обстоятельствами и вещами, но, однако, имеющее более глубокий источник происхождения: «Боже мой, как я ненавижу всё это, лавки, вещи за стеклом, тупое лицо товара, и в особенности, церемониал сделки, обмен приторными любезностями, до и после! А эти опущенные ресницы скромной цены... благородство уступки... человеколюбие рекламы... всё это скверное подражание добру, - странно засасывающее добрых» [Набоков, 1990, с. 7]. Градация выражена почти по-достоевски: лавки, вещи, тупое лицо товара, человеколюбие рекламы. И психологический финал - всё это скверное подражание добру.
Устоявшееся сообщество «скверного подражания добру» чрезвычайно плотно «наполняется» «интересными» событиями, важными для «тихо помешанных», загнивающих в своем болоте обывателей: распространение абортов в России, процветание суетливых дачников, забастовки в Англии, смерть Ленина и пр., и пр. Именно таким отождествлением событий истории и зрительных впечатлений на уровне примитивного сознания занята голова редактора «Газеты» Васильева. Здесь значимо не внутреннее состояние персонажа, а раскрытая таким способом бессмыслица реальной действительности.
Атмосфера редакции, «пахнувшая разлагавшимся трупом действительности», переданная Набоковым с помощью звуковых образов («гремел телефон», «слышался сдобно диктующий голос Геца или покашливание Ступишина», «среди стука нескольких машинок можно было различить мелкую дробь
Тамары», «говорил секретарь») - все это лишь частная материализация всеобщей неразберихи, нагромождения бессвязных явлений в мире. Набоков, как Достоевский, создает особую композицию, рисуя одинокую человеческую фигуру в большом, непонятном и страшном мире. Может показаться, что так определены «личность» и «среда» ее обитания (так узко, кстати, толковались романы Достоевского).
Между тем, в творчестве русского классика и художника ХХ в. проставлены другие акценты. Все зарисовки улицы, комнаты, лестницы насыщены символикой мертвенности, холодности, отчужденности от людей городской реальности как показательного проявления бессмысленного сущего. Герои Достоевского сначала даже не осознают значение этого губительного миропорядка, а когда их мысль пробуждается, то чаще она направляется к внутренним запросам человека. Но сами эти запросы обусловлены общим состоянием разрушенной жизни. У Набокова герои гораздо яснее представляют себе смысл происходящего распада.
Литература
1. Берберова Н. Набоков и его «Лолита» // В. В. Набоков: pro et contra. - СПб.: РХГИ, 1976.
2. Булгаков С.Н. Соч.: В 2 т. - М.: Наука, 1993 . - Т. 1.
3. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. - Л., 1972-1988.
4. Короленко В.Г. Современная самозванщина // Короленко В.Г. Полн. собр. соч. - СПб, 1914. - Т.3.
5. Лосский Н.О. О природе сатанинского ума // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли. - М.: Книга, 1990.
6. Мережковский Д.С. Лев Толстой и Достоевский. Вечные спутники. - М.: Республика, 1995.
7. Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. - М.: Республика, 1995.
8. Соловьев В.С. Литературная критика. - М.: Современник, 1999.
9. Соловьев В.С. Три разговора. - СПб., 1904.
10. Набоков В.В. Лекции по русской литературе. - М.: Независимая газета, 1996.
11. Набоков В.В. Собр. соч.: В 4 т. - М.: Правда, 1990. - Т .3.
Горковенко Андрей Евгеньевич, доцент кафедры литературы Забайкальского государственного университета, кандидат филологических наук.
Тел.: +7-9242704211; e-mail: angor.10.09.66@list.ru
Gorkovenko Andrey Evgenyevich, associate professor, department of literature, Zabaikalsky State University, сап^(Ме of philological sciences.
УДК 82-1
© Т.В. Затеева, Т.Р. Ленхобоева
Особенности рецепции романа И.С. Тургенева «Новь» в отечественном литературоведении второй половины XX в.*
Рассматриваются основные тенденции и пути критического восприятия романа И. С. Тургенева «Новь» в отечественном литературоведении второй половины XX в.
Ключевые слова: Тургенев, роман «Новь», рецепция, критика.
T.V. Zateeva, T.R. Lenkhoboeva
Reception features of the novel 'Virgin Soil' by I.S. Turgenev in the Russian literature study of the 2nd half of the XX century
The article reviews the main tendencies and ways of critical perception of novel by I.S. Turgenev 'Virgin Soil' in the Russian literature study of the 2nd half of the XX century.
Keywords: Turgenev, the novel «Virgin Soil», reception, criticism.
Последний роман И.С. Тургенева «Новь» был опубликован в первой и второй книгах журнала «Вестник Европы» за 1877 г. Как и предыдущие романы писателя, он явился еще одним откликом на события современной русской действительности. В России 1870-х гг. таким значимым явлением, без-
* Статья выполнена при поддержке гранта ФГБОУ ВПО «Бурятский государственный университет» по проекту 2014-03 «Электронный аннотированный указатель полевых фольклорных материалов кафедры русской литературы»ю
