CC BY
19УДК821.161.1.09 «189/192» (Вересаев)
Я. С. Эмир-Велиева
ФИЛОСОФИЯ АНТИЧНОСТИ КАК ОСНОВА КОНЦЕПЦИИ «ЖИВОЙ ЖИЗНИ» В ПЕРЕВОДАХ В. В. ВЕРЕСАЕВА
В статье исследуется влияние античной философии на художественное сознание В. В. Вересаева. Особое внимание уделяется значению идей античных писателей для русского классика, а также выявлена степень их влияния на содержание концепции «живой жизни», выдвинутой Вересаевым.
Ключевые слова: античность, философия, переводы, «живая жизнь», концепция.
У статтi до^джуеться вплив антично'1 фiлософii на художню свiдомiсть В. В. Вересаева. Особлива увага придшяеться значенню iдей ан-тичних письменниюв для росшського класика, а також виявлено стутнь 1'х впливу на змют концепцИ «живого життя», яку було висунуто Вересаевим.
Ключовi слова: античнiсть, фiлософiя, переклади, «живе життя», концепцiя.
The article examines the impact of ancient philosophy on the artistic consciousness of V. V. Veresaev. Particular attention is paid to the value of ideas of ancient writers for Russian classics, and revealed the extent of their influence on the content of the concept of «real life», launched by Veresaev.
Keywords: antiquity, philosophy, translations, «living life», concept.
Творчество В. В. Вересаева, одного из ярчайших представителей критического реализма конца XIX - начала ХХ веков, является удивительно многообразным в жанрово-стилевом отношении. Однако в научно-критической литературе за Вересаевым прочно закрепилась репутация беллетриста, певца русской интеллигенции, чем вызван особый интерес литературоведения к оригинальным произведениям писателя. Вопрос о переводческой деятельности Вересаева
долгое время не рассматривался в качестве самостоятельного объекта исследования (исключения составляют работы В. М. Нольде [6], М. Н. Ангарской [1], В. Е. Аргемовой [2]). Даже сейчас, когда вопросы реабилитации незаслуженно забытых имен литераторов Серебряного века и полного переосмысления сущности их творчества стали особенно актуальными, переводы с древнегреческого как объект исследования по-прежнему остаются на периферии вересаевистики.
Данное обстоятельство вызвано в первую очередь с тем, что интерес Вересаева к античности редко связывался учеными с мировоззренческой эволюцией писателя и становлением его концепции «живой жизни». Эта концепция объединяет все созданное литератором в единую и целостную систему, обладающую многогранностью и диалектической сложностью. Понять сущность такой сложности можно, достоверно определив факторы, повлиявшие на создание концепции Вересаева; ее литературные, социально-исторические и психологические истоки; убедительно характеризуя ядро и все смысловые оттенки рассматриваемой теории; раскрывая поэтику образа «живой жизни» в искусстве Вересаева на материале произведений всех литературных жанров.
Таким образом, цель данной публикации - исследовать особенности концепции «живой жизни» в переводах В. В. Вересаева и влияние на нее античной философии.
Научная новизна статьи состоит в том, что переводческая деятельность и интерес писателя к античности осмысляются в связи с его главной концепцией, а также в исследовании привлечены материалы РГАЛИ, которые не публиковались ранее.
Идея «живой жизни» В. В. Вересаева формировалась постепенно, под влиянием разных историко-культурных обстоятельств. На начальном этапе осмысления концепция включала в себя следующие положения: искусство и природа - символы «живой жизни»; полноценно предаться «живой жизни» можно, только познавая мир эмоционально и интуитивно, а не рационально. Отдельные элементы «живой жизни» раскрываются в произведениях писателя разной жанровой природы, и к моменту полного оформления концепции в литературно-критическом трактате «Живая жизнь» читатель уже знает Вересаева как литератора, зовущего «к жизни» и отстаивающего истину «живой жизни».
В 1912 г. Вересаев становится руководителем «Книгоиздательства писателей в Москве», объединившего в себе лучших современников - представителей реалистической литературы (Бунин, А. Толстой, Сергеев-Ценский, Шмелев, Зайцев и др.). На правах редактора писатель определяет программу издаваемого им сборника «Слово» как «утверждение жизни»: «<...> Сборники должны объединяться не одной общей идеей, а одним общим отношением к жизни: "верность земле", вера в светлое и радостное существо жизни...» [3, с. 13]. В связи с этим вышедший в октябре 1913 г. первый сборник открывался статьей самого Вересаева «Аполлон, бог живой жизни», которая явилась выдержкой из второй части книги «Живая жизнь» -«Аполлон и Дионис (О Ницше)», изданной полностью в 1914 г. Предпринятое писателем исследование греческой религии было проникнуто одним устремлением - поисками философии жизни, нужной современнику. Эта статья оказалась привлекательна для читателей показанным в ней обновленным восприятием действительности, призывами к единению с миром, защите человеческого духа от пагубных теорий. При этом сущностные ценности бытия, постигаемые интуитивным путем, отделяются писателем от иных духовных начал, расположенных на значительно менее глубинном уровне оформления мысли.
В ходе работы над литературно-критическим трактатом писатель расширяет и углубляет исследование, материалом которого становится система философских воззрений Ф. Ницше и реалии эпохи эллинизма. Разбору подвергается книга философа «О рождении эллинской трагедии из духа музыки», а также некоторые другие произведения. Именно в этих работах Вересаев видит истоки декадентского мировосприятия, а как следствие - отсутствие живой жизни. В противоположность ницшеанским описаниям эллинского мира, автор предоставляет совершенно иные картины Эллады. Он обращается к разным источникам - от древнегреческих писателей до собственных впечатлений от посещения Греции в 1910 году.
Воплощением эллинского жизнелюбия и жажды жизни для Вересаева становится Аполлон, проповедовавший веру в жизнь, счастье существования и надежду на будущее. В качестве антагониста богу радости выступает бог страдания Дионис. Аполлоническое начало про-
тивопоставляется Вересаевым дионисийскому подобно тому, как Толстой противопоставлен в первой части исследования Достоевскому.
Именно в период работы над исследованием «Аполлон и Дионис» Вересаев серьезно увлекается переводами эллинских поэтов. Интерес этот возник не случайно: греческие боги запали в душу писателю еще в раннем детстве. Будучи мальчиком, он прочитал книгу о греческой мифологии и, заинтересовавшись прочитанным, выучил ее наизусть. Такое интуитивное влечение ребенка к жизнелюбию древних греков постепенно выкристаллизовалось в собственное жизненное кредо. В следующий раз к теме античности Вересаев возвращается уже осознанно почти через 50 лет. Всю жизнь проведя в поисках по-настоящему «живой жизни», которую он отчетливо представлял и с разных сторон описывал, автор находит ее воплощение именно в Элладе. М. Н. Ангарская, хорошо знавшая Вересаева, так объясняет его интерес к Древней Греции: «В отношении к жизни древних эллинов писатель видел возможность воспитания в нас такого же оптимистического мировоззрения, оно несомненно помогло бы нам, как и древним эллинам, стойко переносить невзгоды жизни, ее испытания без тени уныния, пессимизма, веря в благополучный исход» [1, Л. 24]. В. М. Нольде, племянница писателя, также отмечает, что теперь работу над переводами он связывает именно «с утверждением идей "Живой жизни"« [6, с. 157], которые «помогут воспитать в себе такое оптимистическое мировоззрение, <.. .> которое очень важно для современного и будущего читателя именно <...> в советскую эпоху» [там же].
Поэтому Вересаев воспринимает переводы не как уход от жизни (как считает Ю. Бабушкин), а, наоборот, как актуальную задачу, которую ставит перед ним современность, поскольку писателя особенно остро волновала проблема «психологической реорганизации» человека, формирования нового человека. В первую очередь он хотел привить будущим читателям переводов свое активное отношение к жизни и ко всему окружающему: обществу, людям, природе, вселенной. Писатель стремится с помощью переводов научить не только понимать, но в первую очередь чувствовать жизнь как древние эллины - непосредственно, живо и радостно.
Показательно, что из 164 сохранившихся книг на иностранных языках из личной библиотеки В. В. Вересаева, которые сейчас явля-
ются частью экспозиции в Доме-музее писателя в Туле, 25 книг составляют произведения древнегреческих поэтов, историков, философов (Гомера, Овидия, Архилоха, Ксенофонта, Геродота, Софокла, Еврипида, Сафо), тогда как общее число других книг художественной литературы разных жанров и периодов - 54 [7, с. 96].
Необходимо отметить, что писатель владел древнегреческим языком, хорошо знал греческую мифологию, глубоко разбирался в проблемах эллинизма. Это и дало возможность литератору осуществить переводы греческих поэтов и издать их сначала по отдельности, а в 1929 г. объединить в сборник «Гомеровы гимны», в который вошли переводы Гомера, Гесиода, Архилоха, Сади, Алкея, Анакреона, Платона, Эзопа и др. Переводы были высоко оценены критикой и советскими переводчиками, за них Академией наук СССР Вересаеву была присуждена Пушкинская премия. Академик И. И. Толстой в письме издательству «Художественная литература» от 20 февраля 1944 г. назвал их по точности передачи и стилистическому чувству подлинника «лучшими переводами с древнегреческого во всей нашей русской литературе» [6, с. 158].
Долгое время Вересаев шел к решению осуществить главный и самый объемный переводческий труд своей жизни - создать современный перевод поэм Гомера «Илиада» и «Одиссея». Работая ежедневно по нескольку часов, двадцать восемь тысяч стихов писатель перевел за 4 года, и в последние дни своей жизни занимался их редактированием. Работая над поэмами, Вересаев все больше воодушевляется, убеждаясь в правильности выбора материала, и в «Записях для себя» отмечает: «Когда я читаю Гомера, вокруг меня начинает волноваться сверкающая стихия жизни, я чувствую молодую бодрость в каждом мускуле, я не боюсь никаких ужасов и бед жизни, передо мной в чудесной красоте встают "легко-живущие боги", - символы окружающих нас сил» [4, с. 476-477]. Сравнивая Гомера и Вергилия, писатель сравнивает литературу греческую и римскую как торжество - соответственно - художества и писательства. И несмотря на то, что римляне - изумительные мастера слова, предпочтение отдает грекам за «внутреннее горение, которым они полны» [4, с. 476].
Ко времени, когда Вересаев взялся за перевод Гомера, в русской литературе были два ставшие классическими перевода поэм - Жуков-
ского, Гнедича и Минского, которые Вересаев высоко оценивал. Однако, по его мнению, в каждом из них присутствовал ряд существенных недостатков. Перевод Жуковского далек от подлинника, поскольку не передает мужественности поэзии Гомера, тогда как перевод Гнедича как раз передает мужественный и жизнерадостный дух оригинала, однако стилистически он сложен для восприятия современного читателя, поскольку написан высоким стилем и изобилует архаизмами, церковнославянскими словами и выражениями (напр., «дщерь», «зане», «паки», или же совсем непонятные слова «скимен» - молодой лев, «сулица» -копье, «глезна» - голень и др.). У Минского в качестве несомненного достоинства Вересаев отмечает современный язык перевода, однако результат кажется писателю слишком ровным, прозаичным, без гоме-рового «огненного пафоса» и «мягкой лирики» [6, с. 159].
Такое мнение Вересаева о трудах предшественников сложилось задолго до того, как он решился на создание нового, более современного и близкого к подлиннику перевода обеих поэм. По свидетельству племянницы писателя В. М. Нольде, во время совместной работы с И. И. Толстым над редактированием «Одиссеи», он часто хвалил удачно найденные и точно отражающие дух подлинника слова и выражения перевода [6, с. 159]. Этот факт дает основание полагать, что автор по завершении работы остался ею доволен.
Заслуга Вересаева-переводчика прежде всего в том, что работая с поэмами Гомера, он развил и обосновал совершенно новые принципы перевода. Хорошо продумав концепцию предстоящей работы, писатель не счел нужным создавать собственный, полностью оригинальный текст перевода. Для литератора главной задачей стало сохранение достижений предыдущих переводчиков, поэтому то, что, с его точки зрения, было удачно переведено Жуковским или Гнедичем, он оставлял, не боясь синтаксических и стилистических повторов. Однако это был не механический перенос чужих слов в свое произведение, а органичная переработка для лучшего восприятия текста новым читателем, которую писатель называл «коллективным сотрудничеством во времени» [6, с. 160]. В предисловии к «Илиаде» Вересаев писал об этом так: «В основу своего перевода я кладу перевод Гнедича везде, где он удачен и везде, где его можно сохранять. «Илиада», например, кончается у Гнедича таким стихом:
Так погребали они конеборного Гектора тело.
Лучше не скажешь. Зачем же, как Минский, напрягать усилия, чтоб сказать хоть хуже, да иначе, и дать такое окончание:
Так погребен был троянцами Гектор, коней укротитель»
[5, с. 6]
В то же время установка на передачу в литературном произведении жизни, как она есть, не позволяет Вересаеву в угоду благозвучия заменить выражения Гомера, встречающиеся в подлиннике. Так, например, в одной из сцен, где Ахиллес называет Агамемнона «пьяница, образина собачья», у Гнедича читаем: «винопийца, человек псо-образный!». Вересаев же переводит:
«Нет, для тебя мы, бесстыдник, пришли, чтобы ты был доволен,
Честь Менелая блюдем и твою, образина собачья!»;
«Пьяница жалкий с глазами собаки и сердцем оленя!»
[5, с. 57]
Елена говорит Гектору о себе: «сука», «бесстыдная собака», тогда как в переводе Гнедича это звучит следующим образом: «меня, недостойную». В переводе Вересаева:
«С ласковым к Гектору словом тогда обратилась Елена;
«Деверь бесстыдной жены, отвратительной, гнусной собаки!..»;
«Деверь! Кольцом твою душу заботы теснят наиболе
Из-за меня, из-за суки, и из-за вины Александра»
[5, с. 58]
В переводах «Илиады» и «Одиссеи» Вересаеву удалось то, к чему он долго стремился, - сполна воплотить свои идеи о «живой жизни», поскольку подлинник давал для этого богатейший материал. Именно в этих текстах писатель увидел «живую жизнь», изображенную как животворную силу, укрепляющую дух человека. Его привлекает об-
раз древнего эллина, жизнь которого была полна тяжелых испытаний и трагических событий, но который, по мнению Вересаева, мог бы сказать словами Бетховена: «Жизнь есть трагедия! Ура!» [6, с. 160].
Углубившись в изучение культуры Древней Греции, Вересаев определил для себя следующий возможный вариант приобщения и возвращения к «живой жизни»: ступив на путь познания, человечество заложило в тайник души завет о единстве и дружбе с природой, любви к ней. И преодолев желание борьбы с природой и победы над ней, человечество в конце концов придет к тому, с чего начало, - слитности со всем живым. Но эта слитность возникнет уже не в наивном сознании, не в иллюзиях мифа, а при глубоком проникновении в суть жизни, а следовательно, и в сокровенное устройство Вселенной [1, Л.
30]. Античность представлялась писателю детством цивилизации -временем чистоты, непосредственности и искренности человечества. В этом контексте становится закономерным обращение Вересаева к образам детства и детей как носителей «живой жизни» в «Невыдуманных рассказах о прошлом».
Над переводами классик трудился с особым вдохновением, часто даже одержимо, переводя в день до семидесяти стихов, а иногда и доходя до состояния физического истощения. Однако, по признанию, самого Вересаева, никакая иная работа не доставила ему столько счастья, как эти переводы: «Есть томящее и счастливое чувство -прикосновение к прошлому. Когда бесконечно далекое время подходит к нам вплотную и тогда кажется, что мы и они едины <...>« [1, Л.
31]. Работа так захватывала писателя, что параллельное ей он любил слушать Бетховена, особенно выделяя симфонию номер 9, завершающуюся апофеозом радости жизни, когда словами Шиллера хор и оркестр провозглашают: «Обнимитесь миллионы, слейтесь в радости единой» [1, Л. 25].
Судьба переводов Вересаева, как и почти всех его произведений, не была простой. На первом чтении «Илиады» и «Одиссеи» в Политехническом институте писатель прочел лекцию о гомеровском эпосе, общественном строе и укладе быта Древней Греции, об отношении к жизни Гомера (сюда вошло многое из книги «Аполлон и Дионис», в частности главы 2 - «Священная жизнь»), а завершилось выступление словами: «Твердили, что жизнь - это юдоль скорби, что
мы осуждены в ней страдать, что истинная жизнь там, в загробном. А Гомер через эти три века кричит нам: "Неправда, жизнь светла и радостна <...>". И поэтому трехтысячелетнему старику мы можем пожать руку как самому близкому товарищу!» [6, с. 163]. Эта речь произвела неожиданное впечатление на публику: зал взорвался овациями, писателя несколько раз вызывали на сцену. Присутствовавшие на чтении античные филологи (академик М. М. Покровский, профессор С. И. Соболевский, С. П. Гвоздев) положительно высказались о переводе, называя его литературным событием и отметив, что только теперь Гомер стал по-настоящему доступен читателю.
Однако не все были так благосклонны к этому труду. Новаторские представления о переводах предшественников некоторым видным ученым-эллинистам не показались удачной находкой. Работ, которые бы открыто критиковали переводы Вересаева, нет. Однако со времени их первой публикации («Илиада» увидела свет в 1949 году, а «Одиссея» - в 1953) переводы больше не переиздавались, в связи с чем считаются библиографической редкостью.
Вересаев считал важнейшей задачей для себя закончить переводы при жизни, поскольку считал, что его художественные произведения со временем могут потерять свою актуальность, тогда как поэмы Гомера будут жить вечно и приносить пользу для каждого последующего поколения в формировании личности и характера. Тем не менее писатель предполагал, что может не увидеть свои работы напечатанными при жизни, просил издательство в случае его смерти не вносить изменений в его тексты. Однако после смерти писателя его племянница, проверяя гранки, обнаружила в них совершенно не характерным для Вересаева языком написанную строчку «род людей по земле влачащихся» [6, с. 163]. В листах редакционной правки перевода автором эта фраза, как и некоторые другие, выглядели в окончательном варианте иначе. В связи с этим была произведена сверка рукописи перевода и его правки, поэтому тексты дошли до нас именно в том виде, который для них счет наиболее правильным сам автор.
Таким образом, следует заключить, что переводческая деятельность В. В. Вересаева явилась значимым и заключительным этапом в реализации главной задачи всего творчества писателя - утвержде-
нием идеи «живой жизни» в русской литературе. Античная философия бытия, представленная в произведениях древних греков, стала важнейшей частью идей Вересаева, всесторонне иллюстрирующей особенности нового, радостного мировосприятия, характерного для жизни, к которой призывает автор.
Список использованных источников
1. Ангарская, М. Н. «Беседы с Гомером» / «Эллин Викентий Вересаев». Воспоминания о В. В. Вересаеве. Варианты. Машинопись с правкой и подписью автора, 1991 (1992) г. - РГАЛИ, Ф. 24, оп. 4, ед. хр. 43. - Л. 25 - 31.
2. Аргемова, В. Е. Переводческая деятельность В. В. Вересаева / В. Е. Аргемова // Материалы II Вересаевских чтений. К 130-летию со дня рождения В. В. Вересаева / Департамент культуры администрации Тульской области; Объединение «Тульский областной истори-ко-архитектурный и литературный музей; Филиал объединения "ТО-ИАЛМ" "Дом-музей В. В. Вересаева"». - Тула, 1997. - С. 59 - 63.
3. [Вересаев, В. В. Собр. соч. : в 4 т. / В. В. Вересаев. - М. : Правда, 1990. - Т 1 : Повести. Роман «В тупике» / сост., ред. Ю. Фохт-Бабушкин. - 1990. - 608 с.
4. Вересаев, В. В. Собр. соч. : в 5 т. / В. В. Вересаев. - М. : Правда, 1961. - Т. 5 : Воспоминания / подгот. текста и прим. В. М. Нольде и Ю. У. Бабушкина. - М. : Правда, 1961. - 536 с.
5. Гомер. Илиада / Гомер // Пер. и предисл. В. В. Вересаева. - М. -Л.: ГИХЛ, 1949. - 322 с.
6. Нольде, В. М. Вересаев. Жизнь и творчество/ В. М. Нольде. -Тула: Приок. кн. изд-во, 1986. - 190 с.
7. Ткач, В. Ю. Книги на иностранных языках из личной библиотеки В. В. Вересаева / В. Ю. Ткач // Пятые литературно-краеведческие чтения, посвященные 145-летию со дня рождения В. В. Вересаева. - Тула: Тульский полиграфист, 2012. - с. 92 - 98.
