CC BY-NC-ND
115
Теоретико-методологические проблемы гуманитарного/исторического знания
М.Ф. Румянцева
ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЯ В ИНТЕРПРЕТАЦИИ ОЛЬГИ МИХАЙЛОВНЫ МЕДУШЕВСКОЙ
Статья вторая
Рассматриваются системообразующие основания феноменологической концепции источниковедения, разработанные в трудах профессора кафедры источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин Историко-архивного института РГГУ О.М. Медушевской (1922-2007).
Ключевые слова: О.М. Медушевская, кафедра источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин, Историко-архивный институт, исторический источник, источниковедение, исторический процесс, феноменологический метод, гуманитарное знание.
В «Вестнике РГГУ», серия «Исторические науки» (2009. № 4), опубликована первая часть этой работы, в которой речь шла о трансформации в процессе становления феноменологической концепции источниковедения его базового понятия - исторический источник.
Как было ранее заявлено, вторая часть работы посвящена проблеме конструирования целостного исторического знания в феноменологической концепции источниковедения в интерпретации Ольги Михайловны Медушевской. Излишне говорить о том, сколь актуальна проблема построения исторического целого. Кризис нарративной логики исторического познания явился одним из наиболее отчетливых знаков конца модернистского гносеологического проекта1. Столь популярная в конце XX в. микроистория наиболее адекватно, на мой взгляд, соответствовала постмодернистской раздробленности. При переходе от постмодерна к постпостмодерну все отчетливее ощущается и уже начинает осознаваться потребность преодоления казусного знания и обретения новой исторической целостности. Но в актуальной теоретико-
© Румянцева М.Ф., 2010
познавательной ситуации все более ясно проявляется сложность этой проблемы, которая обусловлена многими факторами: необходимостью преодоления постмодернистской «атомизации» социума и соответствующей ей раздробленности исторического знания; неопределенностью социокультурных ситуаций в условиях глобальных трансформаций конца XX - начала XXI в.; непроясненностью критериев упорядочения информации в условиях так называемого информационного общества и, наконец, кризисов научности в ее нововременном понимании. В творчестве О.М. Медушевской проблема метода построения исторического целого эксплицирована менее отчетливо, чем проблема исторического источника в его соотнесении с феноменом человека и феноменом культуры. В размышлениях О.М. Медушевской мы можем найти перспективный ответ на этот вопрос, хотя сама Ольга Михайловна никогда не формулировала его в таком ракурсе. Тем интереснее попытаться выявить эпистемологический потенциал концепции когнитивной истории О.М. Медушевской в исследовании этой актуальной проблемы. Естественно, что работа на эту тему не может не носить дискуссионного характера2, поскольку каждый исследователь, размышляющий на эти темы, будет стремиться «приладить» предлагаемый Ольгой Михайловной ключ к своей двери, взглянуть на проблему своими глазами, но через предлагаемую О.М. Медушевской оптику. Можно предположить, что не всем подойдет разработанный ею инструментарий.
О.М. Медушевская характеризовала практикуемый ею подход не только как феноменологический, но и как структуралистский. Поскольку главной идеей ее научного творчества было доказательство возможности точного исторического знания, то и на проблему выявления структур исторического целого она смотрела именно с этой точки зрения. О.М. Медушевская, акцентируя внимание на «непосредственно наблюдаемых устойчивых отношениях между элементами структуры», пишет: «Выявление <...> устойчивых структур - первый шаг, за которым должно следовать обнаружение механизмов, вызывающих появление этих устойчивых структур, а значит, открывается возможность понять "порядок вещей", по правилам которого функционирует система. В результате полученное таким образом знание обещает быть точным, поскольку структуры можно наблюдать неоднократно, проверяя свои гипотезы и постоянно совершенствуя логику интерпретации их внутренних механизмов. Такова общая идея, состоящая в достижимости точного, доказательного и, следовательно, открывающего новые возможности гуманитарного знания» [выделено мной. - М. Р.]3.
Предварительные замечания
Первое. Со времени публикации первой части статьи прошел год. И если в первой статье я смогла лишь отметить, что наконец-то опубликована монография О.М. Медушевской «Теория и методология когнитивной истории» (М., 2008), целостно и на новом па-радигмальном уровне представляющая концепцию когнитивной истории, то прошедший год - это время постепенного освоения концепции. Существенную роль в этом сыграл «круглый стол», проведенный в рамках «Чтений памяти профессора Ольги Михайловны Медушевской», организованных кафедрой источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин Историко-архив-ного института РГГУ4. Но в ходе освоения концепции выявились и своего рода непонимания, естественно, с моей субъективной точки зрения. Конечно, в задачу настоящей работы не входит, да и не может входить, анализ такого рода непониманий, но одно из них надо хотя бы бегло отметить. В статье «Медушевская Ольга Михайловна», опубликованной в «Московской энциклопедии», в частности, говорится: «На рубеже 1980-х - 90-х, в принципиально изменившейся историографич. ситуации, М. обращается к наследию А.С. Лаппо-Данилевского, еще в нач. XX в. создавшего целостн. концепцию обоснования источниковедч. знания»5.
Столкнувшись с такого рода оценкой концепции А.С. Лаппо-Данилевского, лежащей в основе эпистемологических исканий О.М. Медушевской, я несколько посетовала по поводу данного год тому назад названия предлагаемой читателю статьи. Мне казалось, что в современной ситуации уже не надо напоминать о том, что фундаментальный труд А.С. Лаппо-Данилевского не случайно носит название «Методология истории», а не «Методология источниковедения», например, и методология источниковедения в концепции А.С. Лаппо-Данилевского является пара-дигмальным основанием эпистемологии исторического знания, а не специальной источниковедческой теорией. Соответственно, не надо разъяснять, что вынесенное в название статьи понятие феноменологическая концепция источниковедения обозначает целостную концепцию исторического (и в целом - гуманитарного) познания, а не одну из концепций источниковедения как вспомогательной исторической дисциплины, нацеленной на добывание исторических фактов путем так называемой критики исторических источников.
Еще раз подчеркну, что под феноменологической концепцией источниковедения в Научно-педагогической школе источниковедения Историко-архивного института, концептуальное оформле-
ние которой связано с работами О.М. Медушевской, понимается целостная теория точного исторического знания, которой в своей последней монографии О.М. Медушевская дала название когнитивной истории, противопоставив ее истории нарративной. Об этом дальше и будет идти речь.
Второе. В свете вышесказанного принципиально важное значение приобретают размышления О.М. Медушевской о парадигмаль-ной структуре современного исторического знания: «Профессиональное сообщество историков находится в ситуации смены парадигм <... > По отношению к философии исторического познания следует говорить не столько о смене, сколько о сосуществовании и противоборстве двух взаимоисключающих парадигм. Одна из них, неотделимая от массового повседневного исторического сознания, опирается на многовековую традицию и в новейшее время идентифицирует себя с философией уникальности и идиографич-ности исторического знания, исключающего перспективу поиска закономерности и видящего организующий момент такого знания лишь в ценностном выборе историка <...> Другая парадигма истории как строгой науки, стремящаяся выработать совместно с науками о природе и науками о жизни общие критерии системности, точности и доказательности нового знания, не общепризнанна и представлена исключениями» [С. 15-16].
Необходимо также акцентировать внимание на мысли о близости построений профессиональных историков в рамках традиционных / привычных парадигм или привычной нарративной логики массовому сознанию. Именно в этом О.М. Медушевская видит причину устойчивости традиционных подходов: «В силу своей адекватности повседневному историзму массового сознания парадигма нарративной логики преобладает в мире. Достаточно вспомнить о том, как представляет свою науку сообщество в преподавании в общеобразовательной школе. История преподается не как наука или научный метод, но как набор достигнутых знанием утверждений, сопровождаемых оценочными суждениями, ориентированными не на обсуждение, но на усвоение» [С. 16].
Размышляя о достижимости искомой целостности, О.М. Медушевская возвращается к этому вопросу и - подчеркнем - снова в теснейшей взаимосвязи с проблемой истинности / верифицируе-мости исторического знания: «Проблема истинности исторического знания разделила сообщество на две неравные части. Не признавая за своей наукой перспектив развития в общенаучном русле, часть сообщества задерживается на традиционных формах предоставления исторического знания - повествовании, историческом нарративе, который в силу своей традиционности не содержит кри-
териев четкого различения знания общеизвестного и нового, не совершенствует критериев его верификации» [С. 206].
Эти наблюдения мне представляются очень точными и чрезвычайно важными для понимания актуального состояния исторического знания. Будучи абсолютно согласной с видением Ольги Михайловны, попробую посмотреть на проблему несколько в ином ракурсе.
Говоря о значимости проблемы метода выстраивания исторического целого, я уже отмечала, что, на мой взгляд, ее актуализация жестко связана с кардинальной трансформацией социокультурной ситуации - с переходом от постмодерна к постпостмодерну. Одной из принципиальных характеристик такого перехода является трансформация информационного общества в манипуляционное (говоря об этом в разных работах, я неизменно уточняю, что характеристика «манипуляционный» в этом случае должна быть очищена от неизбежных негативных коннотаций). Универсальная востребованность целостного знания в этой ситуации и приводит скорее к мирному сосуществованию, чем к противоборству двух обозначенных О.М. Медушевской парадигм. Нарративистская парадигма призвана по-прежнему удовлетворять потребность социума в обретении идентичности, и именно по этой причине, на мой взгляд, она близка массовому сознанию и соответственно востребована им. Феноменологическая парадигма обеспечивает другую потребность социума - потребность в точном знании, позволяющем максимально адекватно ориентироваться в социокультурной ситуации, грамотно продуцировать цели социального, экономического и культурного развития и формулировать корректные методы их достижения.
Третье. Главная мысль первой статьи состояла в том, что в своих исследованиях О.М. Медушевская отталкивалась от эпистемологической теории, сформулированной в начале XX в. А.С. Лаппо-Данилевским. Постоянно интерпретируя его идеи, О.М. Медушевская в результате пришла к созданию своей собственной оригинальной теории гуманитарного знания - когнитивной истории, в существенных своих составляющих противостоящей (да простит меня Ольга Михайловна) неокантианским идеям основателя направления. Рассматривая трансформацию представлений о природе объекта исторического знания, мы выделили три этапа их развития: в методологии исторического познания А. С. Лаппо-Данилевского объектом исторической науки является исторический источник, в теоретико-познавательной концепции Научно-педагогической школы источниковедения Истори-ко-архивного института, как она сложилась к рубежу XX-XXI вв.,
объектом как собственно исторического, так и в целом гуманитарного познания является видовой корпус исторических источников, целостно и системно презентирующий определенную культуру, в оригинальной концепции О.М. Медушевской объект гуманита-ристики - эмпирическая реальность человеческого мира.
Будем придерживаться выявленной структуры «концепция А.С. Лаппо-Данилевского - развитие концепции в Научно-педагогической школе источниковедения Историко-архивного института - концепция О.М. Медушевской» и при рассмотрении проблемы исторического целого.
Четвертое. Характеризуя в дальнейшем изложении концепцию О.М. Медушевской как структуралистскую, я во многом ориентируюсь на самохарактеристику автора. Но сама О.М. Меду-шевская пишет: «Структурализм не представляет собой единой теории, но имеет общий подход к исследованию явлений» [С. 207]. Не имея задачей охарактеризовать в этой статье структурализм даже в самых общих его чертах, отмечу, что и подходы в его рамках чрезвычайно разнообразны. Вряд ли О.М. Медушевская согласилась бы с тем, что структурализм акцентирует сферу анонимной структуры, элиминируя при этом интенциональную деятельность авторского сознания6, или с тем, что «внутренняя логика структурализма едва ли не с неизбежностью ведет к поглощению личности структурами»7. Поэтому, называя концепцию когнитивной истории структуралистской, необходимо точно прояснять значение этого понятия в данном контексте.
Пятое. И последнее необходимое пояснение: понятие парадигма и производное от него - парадигмальный в этой статье и в других моих работах о концепции О.М. Медушевской используются в их прямом, изначальном (как у Томаса Куна) смысле, а не в качестве фигуры речи. Мы беремся утверждать, что оформленная в монографии «Теория и методология когнитивной истории» концепция Медушевской - это новый парадигмальный уровень гуманитарного знания.
Историческое построение в концепции А.С. Лаппо-Данилевского
В других работах мне уже приходилось цитировать характеристику концепции А.С. Лаппо-Данилевского, данную О.М. Меду-шевской. Здесь необходимо сделать это еще раз, поскольку более емкой формулировки сути этой теории мне обнаружить не удалось: «Методология истории (любого гуманитарного исследования по сути) Лаппо-Данилевского цельна и поэтому, как всякая хоро-
шая теория, проста в общем ее изложении: реально существуют фрагменты реальности («доступные чувственному восприятию»), изначальная системность мирового целого и человеческой деятельности в нем позволяют отыскать в этих фрагментах следы их системного качества, выявить их во всей возможной полноте (методология источниковедения); эмпирические фрагменты выступают на свет как явления, феномен культуры. Тогда наступает время синтеза культуры: если в ней стал возможен подобный (данный) феномен, то возможно логически выстроить и самое целое культуры (Методология исторического построения)»8.
В целом соглашаясь с вышеприведенной характеристикой, я все же попытаюсь расставить акценты по-иному. Для этого нам придется вернуться к определению исторического источника А.С. Лаппо-Данилевского: «<... > исторический источник есть реализованный продукт человеческой психики, пригодный для изучения фактов с историческим значением»9 и на этот раз сосредоточить наше внимание не на человеческом его происхождении, что мы обычно делаем (и что было рассмотрено в первой статье), а на второй его части, которой внимание уделяется гораздо реже. Во второй части определения понятия «исторический источник» А.С. Лаппо-Данилевский указывает на «факты с историческим значением», которые и являются предметом изучения историка, при этом под «фактами с историческим значением» понимается факт воздействия индивидуума (в том числе и коллективного) на среду, повлекший изменение этой среды10.
Таким образом, ключевое понятие здесь - изменение, которое -с учетом идиографического характера построений А.С. Лаппо-Да-нилевского, в основе которого убеждение, что факты не повторяются во времени, - с неизбежностью должно привести к привычной линейной конструкции исторического процесса. Но, специально излагая методологию исторического построения, А.С. Лаппо-Да-нилевский выделяет в качестве составляющих этой исследовательской процедуры «построение состояния культуры», «построение исторических рядов» и «построение исторического целого».
Построение исторических рядов дает вертикальное / собственно историческое измерение при построении исторического целого. В основе его лежит понятие об эволюционном целом. По мнению А.С. Лаппо-Данилевского, «историк пользуется этими понятиями для объяснения того, каким образом произошло то, что имеет историческое значение; он представляет себе каждый ряд в виде эволюционного целого, каждое звено ряда своего рода частью такого целого»11. Но с точки зрения методологической перспективы XX в. больший интерес вызывает подход Лаппо-Данилевского к по-
строению состояния культуры, т. е. ее горизонтального / коэкзис-тенциального измерения. В основе построения состояния культуры лежит «понятие о некоем систематическом целом <...>; ее [культуры. - М. Р.] элементы представляются историку частями, между собой связанными и образующими единое целое...». Понятие состояние культуры «служит для объединения нашего знания о совокупности частей, каждая из которых входит в состав данного культурного состояния, но не утрачивает в нем своего индивидуального значения»12. Рассуждая далее в логике неокантианства, А.С. Лаппо-Данилевский пишет: «Понятие о состоянии культуры имеет, однако, свое особое содержание: в сущности под состоянием культуры следует разуметь некую систему ценностей, реализованную в данном обществе, а не просто совокупность вещей, механически связанных между собою. Построение такого понятия, значит, требует еще дополнительных принципов и методов: при построении систематического целого, образуемого данным состоянием культуры, историку предстоит: установить ту точку зрения, с которой он считает себя вправе утверждать ее реальное единство...»13.
«Конечная задача исторического синтеза, - по утверждению А.С. Лаппо-Данилевского, - состоит в построении исторического целого». Лаппо-Данилевский, вполне в духе неокантианства, рассуждает о том, что искомое единство можно достичь и с номотети-ческой, и с идиографической точки зрения: «С номотетической точки зрения такое единство можно получить путем общих понятий; но с идиографической точки зрения его нельзя достигнуть иначе, как построив понятие о таком целом, в котором все разрозненные части действительности находили бы себе каждая свое место. Лишь при помощи такого понятия можно объединить свое знание об исторической действительности; значит и конечная задача исторического синтеза должна состоять в построении такого понятия»14.
Но обратимся к классике немецкого неокантианства. Г. Риккерт писал: «Донаучное индивидуализирование часто вырывает свои объекты из окружающей их среды, отграничивая их друг от друга и тем самым изолируя их. Изолированное, однако, никогда не бывает предметом научного интереса <... > История, наоборот. Стремится, подобно генерализирующим наукам, понять все в известной связи. В чем, однако, заключается историческая связь? Историческая связь всякого исторического объекта имеет, так сказать, два измерения, которые можно было бы назвать измерениями широты и долготы, т. е., во-первых, история должна установить отношения, связывающие объект с окружающей его средой, и, во-вто-
рых, проследить от начала до конца в их взаимной связи различные стадии, последовательно проходимые объектом, или, иначе говоря, изучить его развитие»15.
Аналогичную мысль мы обнаруживаем и у А.С. Лаппо-Данилев-ского, но главным образом не там, где он рассуждает о построении исторического целого, а там, где описывает методы интерпретации исторического источника. Выделяя типизирующий метод интерпретации, наряду с индивидуализирующим, т. е. обращающимся к уникальности / идиографичности источника и его автора, Лаппо-Данилевский говорил о необходимости учета как периода культуры (собственно историческая составляющая), так и состояния культуры (коэкзистенциальная составляющая)16.
Этот аспект концепции А.С. Лаппо-Данилевского стоит выделить особо в силу двух обстоятельств.
Начнем с логически завершающего. Отмечая значимость структуралистского подхода в актуальной, т. е. рубежа XX-XXI вв., ситуации О.М. Медушевская пишет: «Этот подход состоит в ориентации (в отличие от историзма) на исследование синхронных процессов [выделено мной. - М. Р.]. Это актуально в современном мире, конфликтный потенциал которого имеет новое основание: информационные процессы происходят в режиме настоящего времени, ставя исследователей, традиционно выработавших подходы к изучению диахронных, исторически развивающихся процессов, в тупик» [С. 207]. Невозможно не согласиться с этим наблюдением О.М. Медушевской, но стоит отметить, что ограниченность линейных историописаний начинает ощущаться и пониматься как раз на рубеже XIX-XX вв., когда создаются первые теории исторического процесса цивилизационного характера (начиная, как минимум, с «Заката Европы» О. Шпенглера), что, в первую очередь, предполагает не только вертикальное (собственно историческое), но и горизонтальное (культурологическое) измерение. Не случайно труд О. Шпенглера имеет подзаголовок «Очерки морфологии мировой истории». И по сути А.С. Лаппо-Данилевский по-своему, со стороны своей концепции, но откликается на это общее требование времени.
С другой стороны, именно этот аспект концепции Лаппо-Дани-левского был развит в Научно-педагогической школе источниковедения Историко-архивного института, рассматривавшей видовую структуру корпуса исторических источников как проекцию определенного состояния культуры.
Видовая структура корпуса исторических источников в концепции Научно-педагогической школы источниковедения Историко-архивного института
Второй этап становления концепции связан с разработкой видовой структуры корпуса исторических источников как проекции определенной культуры и видовых методик изучения исторических источников в Научно-педагогической школе источниковедения Историко-архивного института. И сама Ольга Михайловна внесла существенный вклад в это направление исследований17.
Свое концептуальное завершение этот этап находит в учебном пособии «Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории»18. Видовая классификация исторических источников не только определяет его структуру. Впервые четко выявлены трансформации видовой структуры корпуса исторических источников как маркеры перехода от одной социокультурной ситуации к другой: от Средних веков - к Новому времени и от Нового времени - к Новейшему и эксплицированы факторы таких трансформаций19.
Кроме того, в рамках данной концепции была сформирована теория компаративного источниковедения и поставлен на этой основе учебный курс в Российском государственном гуманитарном университете20. В рамках своей концепции О.М. Медушев-ская формулирует основы компаративного исследования следующим образом: «Признаком получения такого [точного, доказательного. - М. Р.] является коррекция теории компаративистики: поскольку структуры устойчивы и наблюдаемы эмпирически, они создают постоянную координату для осуществления сравнений по горизонтали - в синхронных системах, и по вертикали, прослеживая содержательные измерения во времени» [С. 208]. На последнем аспекте стоит особо остановиться. Самое сложное в условиях осознания недостаточности линейных / нарративных конструкций не переход от линейности к коэкзистенциальному пространству культуры, а сочетание измерений по вертикали и по горизонтали. Уже в учебном пособии 1998 г. Научно-педагогической школой источниковедения были реализованы принципы компаративного источниковедения для сравнения, говоря словами А.С. Лаппо-Данилев-ского, разных периодов культуры.
Вообще внимание к проблемам классификации объектов своего исследования можно рассматривать как признак нового уровня развития той или иной науки. Только надежная, научно обоснованная классификация (в отличие от произвольно выбираемой в зависимости от задач конкретного исследования систематизации)
позволяет упорядочить и тем самым включить в рассмотрение весь информационный ресурс конкретной науки. Выявляя этот аспект новизны подходов Научно-педагогической школы источниковедения Историко-архивного института в сравнении с концепцией А.С. Лаппо-Данилевского, О.М. Медушевская пишет: «Оставаясь в рамках идей "Методологии истории", мы не находим, однако, достаточного простора для наблюдения массовидных информационных пространств, которые в реальности характерны для любого исторического сообщества. Признаком внимания исследователя к этой массовидности всегда является обращение к проблемам классификации источников» [С. 223].
В источниковедении именно внимание к проблемам классификации позволило перейти от понятия исторический источник к понятию видовые системы исторических источников и далее, на новом парадигмальном уровне, - к понятию эмпирическая реальность человеческого мира, а также по-новому поставить проблему исторического целого.
Структуралистский подход в концепции О.М. Медушевской
На новом уровне обращаясь к проблеме получения «надежного и верифицируемого знания об историческом опыте человечества» [С. 206], О.М. Медушевская сочетает исторический и логический подходы к проблеме его достижимости, связывает последний со структуралистским методом и отмечает его эффективность, проявленную в XX - начале XXI в., особенно в сферах источниковедения, архивоведения и документоведения.
Реализация исторического подхода - «аналитика развития исторического метода в динамике XX - начала XXI в.» [С. 207] - заставляет О.М. Медушевскую вернуться к исходной точке многих методологических рассуждений XX в. - к кризису позитивизма. Оригинальность позиции О.М. Медушевской заключается в том, что если критики позитивизма выявляли на его фоне новизну собственных концепций, то автор теории когнитивной истории смотрит на проблему с метауровня. И именно в этой точке она видит начало расхождения двух подходов, принципиальная противоположность которых в полной мере выявляется в начале XXI в. Еще раз подчеркну, что, по моему мнению, этот парадигмальный разрыв определяется социокульутрным переходом от постмодерна к постпостмодерну. Итак, по мнению О.М. Медушевской, на смену позитивизму «пришли сразу две новые философии и соответственно две альтернативные парадигмы». При характеристике этих парадигм О.М. Медушевская резко отмежевывается от неокантианства -
весьма примечательный момент в становлении ее концепции. Напомним, что А.С. Лаппо-Данилевский, тщательным интерпретатором построений которого на протяжении десятилетий выступала Ольга Михайловна, позиционировал свою концепцию как неокан-тианскую21. И хотя его концепция, как и любое оригинальное эпистемологические построение, не укладывалась в прокрустово ложе схем, предлагаемых историей философии для систематизации философских концепций, все же он оставался, по преимуществу, на позициях идиографичности исторического знания, хотя и признавал необходимость его сочетания с номотетическими подходами. Итак, О.М. Медушевская пишет, характеризуя ситуацию XX в.: «Две философски ориентированные парадигмы давали взаимоисключающие ответы на ключевой вопрос о познавательных возможностях истории и перспективах ее развития как науки нормальной. Одна из них - феноменологическая - теоретически обосновывала идею истории как истинной науки, которая имеет свою эмпирическую базу в виде реализованных целенаправленно создаваемых продуктов человеческой деятельности, и не исключала возможности истинного знания. Другая - неокантианская - обозначала объект истории как внереальный ("наука о духе"), недискретный и во всяком случае неопределенный ("наука о прошлом"). При таком подходе история противопоставлялась номотетическим ("нормальным") наукам, способным корректно применять типо-логизацию, сравнения, выявлять зависимости и повторяемости» [С. 209]. Не могу во всем согласиться с Ольгой Михаловной при характеристике неокантианской парадигмы. На мой взгляд, корректней говорить о том, что неокантианцы противопоставляли историю «нормальным» (по выражению О.М. Медушевской) наукам не по объекту - «науки о духе», а по методу - идиографические22. Но дискуссия по этому вопросу не входит в задачи данной статьи.
Реализуя логический подход к проблеме достижимости точного знания в исторической науке, О.М. Медушевская подчеркивает, что структурализм результативен, но результативен при соблюдении определенных, весьма строгих условий - не лишнее напоминание в ситуации, когда время от времени возникает своего рода мода на те или иные «методологии», что неизменно ведет к их вульгаризации и как следствие - к неэффективности. Итак, для эффективной реализации структуралистского подхода должна присутствовать «триада необходимых составляющих: если удается найти функционирующую систему, определить единицу структуры, выявить правила функционирования этих структурных единиц в системе» [С. 212-213]. Именно при таких условиях можно получить не только непосредственную информацию, которую традиционно
получали в так называемой позитивистской парадигме путем критики исторических источников, но и, по выражению О.М. Меду-шевской, «фоновую информацию - смысл» [С. 213].
Прослеживая логику развития неокантианской парадигмы в гуманитаристике XX в.23, О.М. Медушевская приходит к постановке вопроса: «что представляет собой реальный исторический опыт человечества, который и является предметом изучения для исторической науки?». Автор концепции когнитивной истории считает, что при неокантианской убежденности в уникальности опыта историк неизбежно приходит нарративистской логике исторического построения: он «просто выбирает свой "способ сборки" фрагментов, руководствуясь своей системой ценностей, и формирует картину прошлого, всегда индивидуальную и ни с чем не сопоставимую» [С. 213].
Естественно, что такому подходу О.М. Медушевская противопоставляет «исследование, поставившее своей целью выявление реальных структурно-функциональных, системных связей, в рамках которых возникают продукты целенаправленной человеческой деятельности» [С. 213].
Целеполагание - одно из основных понятий концепции когнитивной истории. В Научно-педагогической школе источниковедения Историко-архивного института это понятие было положено в основу видовой классификации исторических источников: критерием принадлежности к виду является общность цели создания / единство первичной социальной функции исторического источника. На новом парадигмальном уровне О.М. Медушевская утверждает: «Интеллектуальный продукт человеческого творчества изначально структурирован под свою цель и, следовательно, формируется в зависимости от нее». Целеполагание в конкретном социуме жестко связано с системой социальных функций, обеспечивающих функционирование данного социума. Именно поэтому виды исторических источников, свойственные определенной социокультурной общности, представляют структуру, которую можно эксплицировать на основании знания ее отдельных фрагментов. И именно поэтому «каждый отдельно взятый продукт представляет собой структурную единицу, воспроизводит искомую структуру» [С. 214].
Не отрицая уникальности индивидуального человеческого опыта, автор теории когнитивной истории считает, что продукты целенаправленной человеческой деятельности / исторические источники «возникают в конкретно-исторических условиях, но в логике универсалий человеческого интеллекта и творчества, подобно тому, как языки сообществ возникают со своими конкретными осо-
бенностями, но это не исключает универсальной человеческой способности к речи и пониманию языка» [C. 213-214].
По сути дела, О.М. Медушевская соглашается с неокантианцами в том, что индивидуальный опыт человека, конкретная историческая ситуация и порожденные ими продукты культуры - исторические источники - уникальны, сингулярны, но, в отличие от неокантианцев, считавших, что выявление этой уникальности / идиографичности и есть задача истории как науки, автор теории когнитивной истории ищет за этими уникальностями структурные инварианты и движется при этом от структур исторических источников к универсалиям человеческого опыта.
В своей концепции когнитивной истории О.М. Медушевская фактически завершает работу, начатую за столетие до этого А.С. Лаппо-Данилевским, - конституирует источниковедение как методологию гуманитарного познания, не отрицая, естественно, прикладного значения источниковедческого анализа в конкретных исторических исследованиях. «Возникновение источниковедения как альтернативы событийной истории следует рассматривать в рамках перехода от событийной последовательности к выявлению механизма функционирования целого», - констатирует О.М. Медушевская [С. 218].
Следует признать, что такой подход хорошо вписывается в общую картину методологических исканий XX в. Становление европейской «новой исторической науки», формирование которой связывают с деятельностью журнала «Анналы», также проходит в «боях за историю» (по выражению Л. Февра) с «позитивисткой» событийностью. Эту мысль весьма точно сформулировал П. Нора: «Враждебность "Анналов" в отношении событийной, политической, военной, дипломатической, биографической истории в принципе не означала приговора национальной истории, но на деле подготавливала его, потому что национальная история всегда писалась только как линейный рассказ о причинно-следственных связях»24.
В заключение сделаю еще одно замечание - в дополнение к предварительным. Неокантианская убежденность в абсолютной уникальности человеческого опыта, по мнению О.М. Медушев-ской, ведет историка к тому, что «он предпочитает представить свое произведение в логике нарратива». И далее - логическое завершение: «Исследуя эту логику, философ вполне закономерно приходит к выводу, что нарративный язык историка не дает возможности отличать исторический труд от исторического романа» [С. 213]25. Но в какой форме предоставляет социуму полученное новое знание исследователь, реализующий феноменологический структуралистский подход? Каким образом он позиционирует добытое
точное верифицируемое знание в общественном сознании - не в сознании профессионального сообщества (точнее, той его части, которая готова воспринять новую парадигмальность), а именно в сознании социума в широком его понимании? О.М. Медушев-ская, в частности, пишет: «Новый жанр - видовое источниковедческое исследование - выступает в качестве альтернативного событийному подходу исследования». Но очевидно, что при помощи «видового источниковедческого исследования» невозможно позиционировать историческое знание в общественном сознании.
И здесь мы вынуждены вернуться к ситуации противостояния двух парадигм. Будучи оптимисткой, О.М. Медушевская, по-видимому, просто не хотела видеть все более очевидную проблему невозможности адекватного позиционирования профессионально добытого нового точного верифицируемого знания в социуме, в том числе через систему среднего, а теперь уже и высшего образования. Не случайно ее концептуальная монография завершается обширной главой о модели исторического образования в условиях смены парадигм. Но вопрос об эффективных формах предоставления знания, альтернативных нарративу, выстроенному в логике уникальности, остается открытым.
Примечания
В очередной раз сошлемся здесь на Ж.-Ф. Лиотара, который связывал конец модернистского проекта и переход к состоянию постмодерна с «недоверием в отношении метарассказов» (Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М.; СПб., 1998. С. 10).
И в связи с этим сделаю одно замечание: перечитав первый вариант работы, я обнаружила, что чуть ли не в каждой фразе встречаются обороты - мне представляется, по моему мнению и т. д. Для того чтобы не утяжелять текст, хочу сказать об этом один раз: мои размышления - это мое видение концепции О.М. Медушевской (странно, если бы это было по-другому), но это видение с позиций той самой методологической школы, концептуальное оформление которой связано с трудами О.М. Медушевской, - Научно-педагогической школы источниковедения Историко-архивного института. Медушевская О.М. Теория и методология когнитивной истории. М., 2008. С. 207-208. (Далее ссылки на это издание - в тексте с указанием страниц.) «Круглый стол» по книге О.М. Медушевской «Теория и методология когнитивной истории» // Российская история. 2010. № 1. С. 131-165. Беленький И.Л. Медушевская Ольга Михайловна // Московская энциклопедия / Редкол.: С.О. Шмидт (гл. ред.) и др. М.: Фонд «Московские энциклопедии». 2008. Т. I, кн. 2. С. 585.
2
3
4
5
6 Косиков Г.К. Французское литературоведение 60-70-х гг.: от структурализма к постструктурализму (проблемы методологии). М., 1998. С. 64.
7 Косиков Г.К. Структурализм // Современная западная философия: Энциклопедический словарь. М., 2009. С. 80.
8 Медушевская О.М. Феноменология культуры: Концепция А.С. Лаппо-Дани-левского в гуманитарном познании новейшего времени // Исторические записки. М., 1999. № 2 (120). С. 108.
9 Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории. СПб., 1913. Вып. II. С. 375.
10 Там же. С. 319-330.
11 Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории. СПб.: Лит. Богданова, 1909. Ч. 2: Методы исторического изучения, отд. 2: Методология исторического построения. С. 229.
12 Там же. С. 222.
13 Там же.
14 Там же. С. 239-240.
15 Риккерт Г. Философия истории // Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1998. С. 147.
16 Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории. СПб., 1913. Вып. II. С. 463493.
17 Медушевская О.М. Картографические источники XVII-XVIII вв.: Учеб. пособие. М., 1957. 28 с.; Она же. Воспоминания как источник по истории первой русской революции 1905-1907 гг.: Пособие. М., 1959. 82 с.; Она же. Картографические источники первой половины XIX века: Учеб. пособие. М., 1959. 48 с.; Она же. Документы профессиональных союзов как источники по истории советского общества: Пособие. М., 1962. 47 с. Подробнее см.: Издания кафедры источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин // Научно-педагогическая школа источниковедения Историко-архивного института: Сб. М., 2001. С. 143-156.
Источниковедение. Теория. История. Метод. Источники российской истории: Учеб. пособие / И.Н. Данилевский, В.В. Кабанов, О.М. Медушевская, М.Ф. Румянцева. М., 1998. 701 с.; То же. М., 2000. 701 с.; То же. М., 2004. 701 с. Там же. С. 318-324, 488-504.
20 Источниковедение и компаративный метод в гуманитарном знании: Тез. докл. и сообщений науч. конф. М., 1996; Румянцева М.Ф. Сравнительно-историческое исследование: проблемы метода // Румянцева М.Ф. Теория истории: Учеб. пособие. М., 2002. С. 189-317.
21 О русской версии неокантианства см., напр.: Румянцева М.Ф. Концепт «признание чужой одушевленности» в русской версии неокантианства // Cogito: Альм. истории идей. Ростов н/Д, 2007. Вып. 2. С. 35-54.
22 Риккерт Г. Философия истории... С. 139-147 и след.
23 Считаю необходимым еще раз отметить свое несогласие с интерпретацией О.М. Медушевской неокантианской парадигмы в том виде, в каком она сформирована в трудах основателей Баденской школы неокантианства В. Виндель-
18
19
банда и Г. Риккерта, но это может стать предметом отдельной работы. Здесь же в задачи автора входит - воспроизвести логику автора концепции когнитивной истории.
24 Франция-память / П. Нора, М. Озуф., Ж. де Пюимеж, М. Винок. СПб., 1999. С. 9-10.
25 Имеется в виду знаковая работа Хейдена Уайта 1973 г.: Уайт Х. Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX века. Екатеринбург, 2002. 527 с.
