CC BY
15
Феноменолог в социологии: от теоретической модели к реальности Phenomenologist in sociology: from a theoretical model to reality
Раков Николай Владимирович
студент 4-ого курса направления «Социология» ФГБОУ ВО «Владимирский Государственный Университет имени Александра Григорьевичи и Николая Григорьевича Столетовых»,
Россия, г. Владимир e-mail: nicholas.rk.work@gmail.com
Rakov Nikolay Vladimirovich
4th year student of the direction «Sociology» Vladimir State University named after Alexander Grigorievich and Nikolai Grigorievich Stoletovs,
Russia, Vladimir e-mail: nicholas.rk.work@gmail.com
Научный руководитель Еремеев Александр Евгеньевич
Кандидат социологических наук, доцент кафедры социологии ФГБОУ ВО «Владимирский Государственный Университет имени Александра Григорьевичи и Николая Григорьевича Столетовых»,
Россия, г. Владимир e-mail: eremeev_ae@mail.ru
Scientific supervisor Eremeev Aleksandr Evgenevich
Candidate of Sociological Sciences, Associate Professor of the Department of Sociology
Vladimir State University named after Alexander Grigorievich and Nikolai Grigorievich Stoletovs,
Russia, Vladimir e-mail: eremeev_ae@mail.ru
Аннотация.
Данная работа призвана описать разграничение между теоретическим позиционированием учёного в классической феноменологической социологии и реальной моделью феноменолога как носителя специфического научного мировоззрения и логики научных построений.
Annotation.
This work devoted to describe the difference between the theoretical positioning of a scientist in classical phenomenological sociology and the real model of a phenomenologist with his inherent scientific worldview and the logic of his scientific constructions.
Ключевые слова: феноменологическая социология, феноменолог, теория познания, учёный, идеальная модель, парадигма.
Key words: phenomenological sociology, phenomenologists, epistemology, scientist, ideal model, paradigm.
Феноменологическая социология появилась в XX веке в Германии, когда австрийским социологом и философом Альфредом Щюцем были сформулированы границы применимости метода Э. Гуссерля к социальной реальности. Специфический методологический аппарат к исследованию общества вызвал неоднозначную оценку в научном социологическом сообществе. Вместе с этим, противоречивое восприятие получили и представители феноменологической социологии.
Одним из фундаментальных положений рассматриваемого метода является разграничение обыденности и знания об обыденности. Методологически это представлено в форме разведения двух установок сознания: обыденной и феноменологической. Наилучшим образом проблему, поднимаемую в данной статье, можно сформулировать следующим образом: «Существуют ли феноменологи в том смысле, в котором их
позиционирует сам теоретико-методологический аппарат классической феноменологической социологии А. Щюца?».
С одной стороны, можно было бы сказать, что теоретическое позиционирование феноменолога, как учёного, оперирующего специфическим методом, является идеальной моделью познавательного субъекта, способного к достижению «объективного» или, в духе А. Щюца, - «отделённого от человека» знания. Для рассматриваемого метода таковым бы являлся носитель феноменологической установки сознания. На этом можно было бы закончить анализ, но тогда была бы полностью проигнорирована оборотная сторона данной проблемы. Выясняется, что постановка данного вопроса вскрывает множество спорных аспектов самого феноменологического метода, и выводит на рассмотрение уже не саму «идеальную модель» учёного, а вопрос об осуществимости метода. Именно это, в своё время продемонстрировала Е.И. Кравченко. Она задалась одноимённым её работе вопросом: «Существует ли феноменологическая социология?» (2015) [7]. С первого взгляда «ирония» над методом «эпохе», на самом же деле представлял собой детальный анализ и систематизацию критики, касающейся возможности претворения феноменологического метода в жизнь.
Вопрос, который мы поднимаем в данной работе посвящён не столько феноменологическому методу, сколько феноменологу в социологии, а точнее - разграничению между теоретическим позиционированием идеальной модели учёного в самой феноменологии и его объективного воплощения. Другими словами, мы говорим о том, что если поднимается столь серьёзный вопрос о самой возможности получить «абсолютного наблюдателя» в форме носителя феноменологической установки, то как можно описать «объективное состояние» сознания и научное мировоззрение тех, кто использует феноменологический метод или приложил руку к его развитию.
Стоит отметить, что рассмотрение модели учёного феноменолога осуществляется, как это было с самим методом у Е.И. Кравченко, отталкиваясь, в первую очередь, от идей, описанных ещё основателем феноменологической социологии А. Щюцем. Необходимо также отметить, что приравнивание любого социолога, чьи воззрения так или иначе выросли из идей последнего, к представителям метода, описанного им самим, было бы неправильно. Невозможно полностью приравнять феноменологическую социологию А. Щюца, этнометодологию Г. Гарфинкеля, когнитивную социологию А. Сикурела, концепцию социального конструирования реальности П. Бергера и Т. Лукмана, конверсационный анализ Х. Сакса и многих других, и утверждать, что все они представляют абсолютно одинаковую методологию. Несмотря на то, что последних принято считать «продолжателями» феноменологического метода в социологии, необходимо учитывать, что ими были изменены, если не основательно переработаны фундаментальные положения, выведенные ещё основателем направления.
В ходе эволюции метода, представленной в различных направлениях, вышедших из феноменологической социологии или ориентирующихся не неё, постепенно адаптировались и развивались те аспекты концепции, в том числе и через критику спорных положений первоисточника, которые с одной стороны могли приблизить возможность притворить её в жизнь, а с другой, трансформировали даже самые фундаментальные положения и отдалялись от первоначального замысла. Это не означает, что отрицается всё, что когда-то было сформулировано А. Щюцем или признаются за истину любые преобразования первоначальной концепции. Наша задача заключается лишь в указании на то, что теоретическая модель учёного, сформулированная ещё когда-то Э. Гуссерлем и инкорпорированная в социологию А. Щюцем, прошла некоторый путь трансформации и развития в последующих концепциях, что в том числе, определило то, как и в каких пределах возможно «воплотить в жизнь абсолютного наблюдателя» в лице носителя «феноменологической установки».
Фундаментальной составляющей феноменологической социологии является «сомнение» в том, что реальность дана нам в её объективном состоянии. Это реализуется через принцип «эпохе» (феноменологическую редукцию) - радикальную форму принципа методологического сомнения Р. Декарта, в основе которого лежит «подвешивание веры» в то, что существуют объективные корреляты данности сознания «в скобки». Этот принцип необходим для создания, через феноменологическую установку, «чистых» структур трансцендентного эго. В формулировке Э. Гуссерля это звучит следующим образом: «...ставится под вопрос (в плане «критики познания») самая нижняя ступень всякого объективного познания, познавательная почва всех прежних наук, всех наук об «этом» [«der»] мире: а именно опыт в привычном смысле, «чувственный» опыт — и, коррелятивно, сам мир.» [2, с. 110].
В последствии, в ходе попытки осуществить редукцию, Э. Гуссерлем было заключено что само по себе трансцендентное «эго» является интерсубъективным, а потому по природе социально. В таком ключе, применительно к исследованию общества, идеи Э. Гуссерля были инкорпорированы в социологию А. Щюцем. Последний сохраняет фундаментальные положения, касающиеся установок сознания, однако отходит от трансцендентальной феноменологии и приходит к феноменологии естественной установки [9, с. 116-117]. При этом, также сохраняется проблема «абсолютного наблюдателя». Рассматривая вопрос о том, каким образом возможно подойти к изучению социальных феноменов «научно» А. Щюц говорит, что это осуществимо благодаря специфической установке сознания: «Эта установка характеризуется тем, что реализуется в полном обособлении от мира. Чтобы стать социальным ученым, наблюдатель должен заставить свой разум покинуть социальный мир, отбросить какой бы то ни было практический интерес к нему и ограничиться в своих мотивах для честного описания и объяснением того социального мира, который он наблюдает» [13, с. 111]. Им разделяется естественная установка и та, которой должен оперировать учёный: «Научная деятельность как социальный феномен - одно дело; специфическая установка, принимаемая ученым по отношению к изучаемой проблеме, -совсем другое» [13, с. 75].
Практическое воплощение данной модели можно рассматривается как «путь» к «абсолютному» постижению социальной реальности, где абсолютное постижение - это, своего рода, предел бесконечной последовательности. Этот путь, в свою очередь, реализуется через следование учёным постулатам, провозглашённым Щюцем: постулат релевантности, адекватности, логической согласованности, совместимости [13, с. 113-114]. Мы не станем раскрывать отдельные стороны каждого постулата, а лишь укажем на то, что они - своего рода нормативные ограничения (в духе научного «этоса» Р. Мертона [10, с. 39], только обращённый к качеству воплощения метода). Они обеспечивают поддержание стабильности самой идеальной модели формирования независимых, в логике А. Щюца, наблюдателей.
Понимаемый таким образом феноменолог, с точки зрения классической теоретической модели - это «абсолютный наблюдатель», оперирующий методом феноменологической социологии, для достижения возможности получить «отделённое от человека» знание об обществе. С момента провозглашения основ феноменологической социологии А. Щюцем не существует ни одного примера «абсолютного» воплощения данной теоретической модели в жизнь, ввиду невозможности исключения самого наблюдателя из той реальности, которую он редуцирует. А потому мы имеем дело с идеальной моделью.
Первоначально, сам феноменологический метод позиционируется Э. Гуссерлем, как специфический ответ на «кризис Европейской науки», что должен был стать «новой наукой», которая бы смогла ответить на накопившиеся проблемы философии. Он писал: «.нужно обратиться вспять и поставить вопрос о том, чего хотели от философии изначально, в давние времена, и чего от нее продолжали хотеть все исторически сообщавшиеся между собой философы и философии; при этом нужно критически взвесить то, что в постановке
цели и в методе указывает на ту последнюю изначальную подлинность, которая, будучи однажды усмотрена, аподиктически вынуждает этого хотеть» [2, с. 35]. Весьма броский образ феноменологов вызвал ряд критических заключений в сторону как метода, так и представителей метода. Ещё М. Хайдеггер и М. Шелер, говоря о Гуссерлевском варианте феноменологии, как о проекте «новой науки», приходят к выводу, что сам метод не способен породить самостоятельный предмет, а потому он (этот метод) должен быть подстроен под нужды философии как таковой [14, с. 40].
Некоторые другие примеры критики проиллюстрированы в указанной ранее работе Е.И. Кравченко. Она приводит заключения философа экзистенциалиста Мориса Мерло-Понти, который указывает на то, что невозможно получить «абсолютного наблюдателя», ввиду того, что любой социальный факт, регистрируемый учёным - это факт жизни, частью которой является и сам учёный [7, с. 119]. Кроме того, даже Т. Лукман говорил: «Феноменология, - продолжил он, - такой же сомнительный ярлык, как и те, которыми мы оделяем друг друга в житейском обиходе» [7, с. 114]. Вырванным из контекста, данное высказывание может показаться полным непринятием идей А. Щюца. Однако, Т. Лукман говорит, что методологическое «подвешивание» научного знания, даёт возможность понять, что не существует единого «общепринятого научного «отпечатка» социальной действительности» [7, с. 120], в чём находит, неоспоримое преимущество данного подхода. При этом, «теоретическими основаниями» [5, с. 8] концепции социального конструирования реальности, созданной им с П. Бергером, называется именно феноменологический подход Э. Гуссерля и А. Щюца. Они рассматривали идеи последних как «то философское протосоциологическое основание, которого не хватало веберианской исторической социологии и социальным наукам вообще» [5, с. 7].
Несмотря на, казалось бы, фундаментальные методологические проблемы, ставящие под сомнение возможность хоть сколько бы то верифицировать сам метод, феноменологическая социология становится значимым и популярным направлением современной социологической мысли. Учёные не только увидели спектр перспективных теоретических оснований, но и осуществляли собственный вклад в развитие данной концепции. Об этом свидетельствует большое количество, в разной степени вдохновлённых идеями А. Щюца, направлений, таких как этнометодология, концепция социального конструирования реальности и другие. Представители каждого из них по-разному и в разной степени сохраняли первоначальные положения, но всегда было очевидно родство этих идей. Это было выражено как в прямом обращении, цитировании и заимствовании, так и в общей логике построения мысли. Так, например, Т. Лукман писал: «Мне казалось, что А. Шютц и его феноменология повседневности - это именно то философское протосоциологическое основание, которого не хватало веберианской исторической социологии и социальным наукам вообще» [5, с. 7].
Мы уже описывали те аспекты модели А. Щюца, которые были подвержены критике. Они были связаны с неотвратимостью включенности «наблюдателя» в «наблюдаемый им мир». Данный аспект можно также проиллюстрировать разработками современной когнитивной социологии науки, согласно которой содержание теории определяется не только реальными исследованиями и теми данными, которые получает учёный, но и формируется исходя их тех философских ценностей и принципов, который разделяет исследователь, в основе его «присоединения» к определённой научной школе или традиции [8, с. 128-129]. Сущностные характеристики самого «присоединения» был продемонстрирован ещё М. Полани. Он ставит акцент на том, что «человеческий фактор» в науке, а именно его система ценностей и представлений, формируется за счёт интеграции учёного в специфическую систему коммуникаций в научном сообществе [6, с. 191].
Учёный обладает специфическим научным мировоззрением. В данном случае, нас будут интересовать «представлениях о явлениях, доступных научному изучению» [1, с. 51] свойственных учёному. Эти представления выражены в «методе научной работы» [1, с. 52]. На это указывает ещё В.И. Вернадский, в своей
работе посвящённой истории науке. Он также говорит о влиянии философских ориентаций на индивидуальное сознание учёного: «Философские системы как бы соответствуют идеализированным типам человеческих индивидуальностей, выраженным в формах мышления» [1, с. 65]. В таком отношении, близость учёных по научному мировоззрению, очерчивает для нас определённое состояние их сознания, как элемента «биографической ситуации», что позволяет нам обобщить их в группу, по релевантному для них знанию и представлениям об исследуемой ими реальности.
Для социологической теории вопрос о специфике метода, понимании сущности истины и проработке фундаментальных социально-философских оснований является элементом метатеоретизирования [11, с. 5]. Разработка любой теоретической модели невозможно представить без расставления приоритетов первичности в самых базовых философских дихотомиях. Эта расстановка может постулироваться учёным, или же находиться в самой логике его заключений. В результате, мы можем наблюдать, что для идейных последователей, а также тех, кто так или иначе перерабатывал метод классической феноменологической социологии свойственны построения, характерные для определённых метатеоретических ориентаций.
Феноменологическая социология особым образом раскрывается при рассмотрении её методологии в рамках классического дискурса о фундаментальных философских антиномиях: «позитивизм» -«антипозитивизм», «субъективизм» - «объективизм», «номинализм» - «реализм». Интерсубъективность социального мира, продемонстрированная в разработках феноменологов снимает необходимость в расстановке приоритетов в рамках противопоставления «номинализм» - «реализм». С одной стороны, социальное само по себе воспроизводится через носителей - индивидов, конструирующих социальную реальность, а с другой стороны, «жизненный мир» людей по своей природе социален и создаётся обществом. Феноменологическую социологию относят к «постнеклассической теории» [3, с. 65], близкой по духу к дуалистическим концепциям представителей постмодернистской мысли, деконструирующим понятие парадигма, и с настороженностью смотрящими на саму возможность существования бинарных форм мышления. Так, А.С. Иванова, рассматривая феноменологическое направление в контексте современных методологических дискуссий указывает: «более оправдано рассматривать ряд обозначенных социологических концепций как постнеклассический вариант социальной теории, оппозиционной не только по отношению к обективизму, но и к его идейному антиподу -социологическому субъективизму» [3, с. 69].
Субъективность социального мира, как изначально укоренённая в сознании индивидов, выраженная в форме рефлексии, воспроизводящей, в конечном итоге, социальное действие, признаётся как само собой разумеющееся. Поэтому, многими интерпретаторами феноменологического метода, последний чаще относят именно к «субъективизму». Однако, для феноменологической социологии реальность конструируется не индивидом, а обществом, поскольку именно «существующий социальный мир», данный сознанию индивидов, в конечном итоге формирует реальность. В этом отношении наблюдается смещение взгляда и «переориентация исследовательского мышления» с расставления приоритетов в вопросах первичности в воспроизводстве социальной реальности на сам процесс одномоментного воспроизводства этой реальности. А.С. Иванова также отмечает: «Феноменологическая дескрипция предполагала не столько рассмотрение субъективной стороны опыта с его актами, доступными лишь при рефлексивном обращении субъекта к самому себе, сколько анализ тех содержаний этих актов, которые внеположны субъекту как объекты опыта и не нуждаются в рефлексивном обращении» [3, с. 66]. Это означает, что сам по себе субъект, который всегда рассматривался в рамках антиномии «субъект» - «объект» (субъект-объектное взаимодействие), перестаёт быть «абсолютным» познающим социальную реальность элементом, в результате чего рассматривается более ни как «предмет», с фиксированными характеристиками, а как процесс. Одномоментный процесс воспроизводства изменяет сами
характеристики сознания познающего субъекта, то есть самой реальности, данной человеку в его естественной установке. Последующие коммуникации и социальные интеракций изменяют характеристики и самой реальности, которая в последствии, становится данностью сознания индивида. Таким образом, взгляд на воспроизводство социальной реальности как на «процесс», а не набор фиксированных характеристик; постнекласическое положение феноменологической теории в рамках вопроса о фундаментальных философских дихотомиях и есть выражение специфики «мышления» феноменолога, как элемента его научного мировоззрения.
Помимо метатеоретического аспекта феноменологии, немаловажным является элемент, связанный с близостью данного направления к различным парадигмам, выраженное в схожести и непосредственном использовании вполне конкретных теоретических построений. Речь здесь идёт о символическом интеракционизме Дж. Г. Мида, концепции социального действия М. Вебера, а также конструктивизме.
Ещё Г. Блумером были описаны фундаментальные постулаты символического интеракционизма, которые, в том числе, были актуальны разработкам его учителя Дж. Г. Мида [12, с. 79]. Данное течение социологической мысли исходит из предположения, что человек действует на основание придаваемой предметам значимости. Само «значение» возникает во взаимодействии между людьми, а в последствии - модифицируются в ходе интерпретации познающим субъектом. В таком же духе феноменологическое направления рассматривает социальную реальность как продукт интерпретирующей деятельности людей. Общество отождествляется с представлениями о нём. Это выражается в универсальных структурах понимания людьми социальных процессов и явлений, которые можно зафиксировать, рассматривая непосредственное социальное взаимодействие. В теории феноменологической социологии, в том варианте, который предложил ещё А. Щюц можно увидеть непосредственные обращения к интеракционизму в вопросе о связи процесса интерпретации смысла и обретения этим смыслом социального характера. Помимо этого, в концепции А. Щюца можно пронаблюдать, свойственную для разработок Дж. Мида разделение структуры личности на «I» и «Ме»: «конструируя другого, я конструирую и самого себя - происходит самотипизация» [9, с. 125].
Близость феноменологической социологии с концепцией социального действия М. Вебера не вызовет нареканий ни у кого из интерпретаторов, а также у самих феноменологов. Методология, разработанная ещё А. Щюцем, была специфическим синтезом социально-философских идей Э. Гуссерля и Веберовской интерпретации социального действия. Вопросы возникают при отождествлении феноменологической социологии и её последователей с конструктивизмом. Ещё Т. Лукман, будучи одним из тех, кто непосредственно приложил руку к развитию феноменологического метода, кто также являлся одним из авторов концепции «социального конструирования реальности», отвечая на вопрос об отношении феноменологического сообщества и конструктивизма утверждал: «Шюц не был конструктивистом. Так же, как и П. Бергер не является конструктивистом. Особенно в том смысле, который нынче так распространен. Тех, кто считает себя конструктивистами в этом последнем смысле, я считаю дураками. Давайте проясним, что я имею в виду. Я конструктивист в том смысле, в каком К. Маркс был конструктивистом в своих «антропологических» работах. Как социолог я считаю себя веберианцем, то есть последователем целой плеяды ученых, который следовали веберовской концепции понимающей исторической социологии» [5, с. 7].
Говоря о концепции, созданной с им П. Бергером, он указывает на то, что «ее замысел заключается в том, чтобы представить определенный взгляд на социальную теорию в категориях социологии знания. Она избирательно и эклектично основывалась на основных идеях антропологических работ К. Маркса, социологическом объективизме Дюркгейма, понимающей исторической социологии М. Вебера, и, конечно же, социальной психологии Дж. Г. Мида» [5, с. 8]. Несмотря на это, подавляющим числом современных интерпретаторов концепций феноменологов последние позиционируются как конструктивисты. Используя
классификацию, представленную К. Гергеном, к конструктивизму можно отнести работы по социологии знания, в том числе разработки П. Бергера и Т. Лукмана в основе концепции А. Щюца, многие теории коммуникации, постмодернистскую политическую мысль и др. [4, с. 34].
Таким образом были описаны самые релевантные для системы научного мировоззрения феноменолога установки. Они связанны как с вопросами философии науки, так и с перечнем метасоциологических и парадигмальных ориентаций, выраженных не в обязательно провозглашаемой приверженности, а в схожести с самими идеями, логикой построения мысли и научными предпочтениями в целом. Здесь необходимо уточнить два аспекта: не все приверженцы описанных методологических оснований являются феноменологами; не все феноменологи разделяют указанные идеи. Мы лишь говорим о том, какие направления и логические построения, наиболее близки по духу именно феноменологической методологии в лице её представителей. Мы также должны понимать, что идеи разных учёных оперирующих положениями тех или иных парадигм, вне зависимости от того провозглашается ли эта приверженность или нет, могут не находить между собой консенсуса внутри конкретного направления. В результате мы получаем конструкцию следующего вида: предполагается, что учёный, использующий феноменологический метод или производные от него построения, будет близок по своему научному мировоззрению и логике построения мысли с представителями определённой группы парадигм и концепций, которые мы описываем в том виде, в котором их позиционируют представители этих самых направлений.
Список используемой литературы:
1. Вернадский, В.И. Труды по всеобщей истории науки / В. И. Вернадский / Общ. ред. и вступ.: С. Р. Микулинского; Предисл. А. Л. Яншина; АН СССР. Комис. по разраб. науч. наследия акад. В. И. Вернадского и др. - М.: Наука, 1988. - 336 С. - ISBN 5-02-003324 -3.
2. Гуссерль, Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология / Э. Гуссерль / Пер. с нем. Д.В. Скляднева. - Санкт-Петербург: Фонд Университет: Владимир Даль, 2004 (Акад. тип. Наука РАН). -398 с. - ISBN 5-93615-017-8.
3. Иванова, А.С. Феноменологическая социология в контексте современных методологических дискуссий / А.С. Иванова // Вестник РУДН, серия Социология, 2010, - №1. - С. 64-70.
4. Иванова, А.С. Феноменология и социальный конструктивизм А.С. Иванова / А.С. Иванова // Вестник МГОУ. Серия «Философские науки», 2014. - № 3. - С. 34-41.
5. Интервью с профессором Томасом Лукманом // Журнал социологии и социальной антропологии, 2002. - Т. 5. - № 4. - С. 5-14.
6. Кособуко, М.Э. Понятие «Научное сообщество»: социологический анализ // Наука и современность. - 2012. - № 15-3. - С. 190-195.
7. Кравченко, Е.И. Существует ли феноменологическая социология? / Е.И. Кравченко // Вестник московского государственного лингвистического университета, 2015. - № 26. - С. 113-121.
8. Лебедев, А.С. Постнеклассическая философия науки: критический анализ / А.С. Лебедев // Вопросы философии и психологии, 2016. - № 3(9). - С. 126-137.
9. Мещерякова, Л.Ю. Феноменологическая социология Альфреда Щюца: теоретические предпосылки и основные идеи / Л.Ю. Мещерякова // Вестник РУДН, серия Социология, 2002, - №1. - С. 116-127.
10. Мирская, Е.З. Человек в науке: социологические дискуссии XX века / Е.З. Мирская // Социология науки и технологий, 2010. - Т. 1. - № 4. - С. 26-44.
11. Молевич, Е.Ф. К вопросу о структуре современного социологического знания / Е.Ф. Молевич // Социологические исследования, 1997. - № 6. - С. 3-9.
12. Потапова, К.И. У истоков символического интеракционизма: социальная психология Дж. Г. Мида / К.И. Потапова // Современные исследования социальных проблем, 2016. - № 4(28). - С. 77-88.
13. Шюц, А. Избранное: мир, светящийся смыслом / А. Щюц / Пер. с нем. и англ.: В. Г. Николаев и др.; сост.: Н. М. Смирнова; общ. и науч. ред., послесл. Н. М. Смирновой. - М.: РОССПЭН, 2004. - 1056 с. - ISBN 58243-0513-7.
14. Ямпольская, А.В. Метод феноменологии Хайдеггера / А.В. Ямпольская // Вестник РГГУ. Серия: Философские науки. Религиоведение, 2013. - Т. 11. - № 112. - С. 39-50.
