ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ_
ECONOMIC PSYCHOLOGY
УДК 159.955
ФЕНОМЕН СОБСТВЕННОСТИ
КАК ВОЗМОЖНАЯ ПРИЧИНА АКТУАЛИЗАЦИИ ЭЛЕМЕНТОВ ЭГОЦЕНТРИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ: К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ
© М. И. Яновский © Е. В. Чуканов
Яновский Михаил Иванович кандидат психологических наук, доцент
доцент кафедры психологии Донецкий национальный университет г. Донецк
e-mail: m.i.yanovsky@mail.ru
Чуканов Евгений Валерьевич ассистент
кафедры психологии Донецкий национальный университет г. Донецк
e-mail: chukanove.v@gmail.com
В статье ставится проблема возможности влияния чувства собственности на мышление. Аан феноменологический анализ чувства собственности. Обосновывается прелположение, что чувство собственности может способствовать виртуализации реальности лля субъекта. Намечена возможная связь чувства собственности с познавательным эгоцентризмом, который, согласно Ж. Пиаже, созлаёт своего рола виртуальную реальность, характеризующуюся феноменализмом, а-рефлексивностью, непроницаемостью лля опыта, ар-тифициализмом и т. л. Статья направлена на формулировку проблем лля возможного исслелования.
Ключевые слова: собственность, частная собственность, чувство собственности, эгоцентрическое мышление, пралогическое мышление, «драматический треугольник».
Феномен собственности как особой формы отношения человека к предметам изучается экономистами, философами, юристами, социологами, психологами [9; 24; 25]. Собственность — один из значимых и эмоциогенных факторов в жизни человека. В различные периоды истории, в разных обществах менялась политико-идеологическая её трактовка — от признания святости и незыблемости как основы жизни общества и личности до демонизации как причины социальных конфликтов и моральной деградации человека. К сожалению, в таких дискуссиях не хватает аналитического рассмотрения данного феномена, разбора его взаимосвязей с сознанием человека.
The Bulletin of the Samara Humanitarian Academy. A series Psychology. 2018. No 2 (24)
Психологически собственность — это такое отношение субъекта к объектам, при котором они переживаются как продолжение «Я»: «моё» — это нечто подконтрольное мне, зависимое от меня и моей воли, и независимое от чужой. Согласно известному представлению У. Джеймса, собственность — это часть нашей эмпирической личности, нашего физического «Я» [7]. В то же время феномен собственности подразумевает определённые межсубъектные отношения: собственность — «это взаимодействия между владельцами и невладельцами жизненных благ, а также между владельцами разных их видов» [24, с. 15; 19]. Собственность и чувство собственности, по представлениям исследователей, может выполнять ряд психологических функций: защита и стабилизация Я-концепции, регуляция межличностных и социальных отношений, формирование границы личного пространства и т. д. [19; 26].
С другой стороны, давно ставится вопрос о возможности деформирующего влияния чувства собственности на личность, сознание, мировоззрение. Достаточно напомнить проблематизацию Э. Фроммом владения собственностью как одного из модусов существования человека (наряду с бытием) в его знаменитой работе «Иметь или быть?» [23]. Э. Фромм пришёл к достаточно радикальному выводу: ориентация людей на принцип «иметь» в ущерб «быть» не только лишает людей полноценного существования, но ведёт человечество к катастрофе. В целом этот вопрос слишком обширен для нашей статьи и выходит за рамки психологии. В данной статье попытаемся теоретически наметить возможное понимание частного аспекта проблемы. Может ли существовать связь между чувством собственности и особенностями мировосприятия и мышления? Чаще ответ на подобные вопросы искали в рамках системы идеологических постулатов, и факт такого влияния принимали (или отвергали) как идеологему. Однако возможна постановка этого вопроса как предмета для теоретического или эмпирического исследования.
Поскольку «внешние причины действуют через посредство внутренних условий» [16], вероятное влияние собственности опосредовано отношением к ней, т. е. отражением собственности в некотором специфически сложном переживании отношения субъекта к вещам — чувстве собственности. Существуют данные о влиянии эмоций, эмоционально окрашенного отношения, установок на восприятие других субъектов (феномены перцептивной защиты, гало-эффект и др.) [1, с. 117—123], а также данные об их влиянии и на восприятие свойств объектов, в том числе физических свойств [15]. Классическим примером является эксперимент Дж. Брунера и К. Гудмена, в котором оценка размера монеты коррелировала с приписанной ей до этого стоимостью и степенью значимости для испытуемого денег, т. е. отношение к предмету порождало искажения в восприятии [5, с. 65—79]. В исследовании М. И. Яновского, Н. П. Андрюшковой, В. В. Брейкина и Е. В. Чуканова продемонстрирована возможность индуцирования классического «эффекта Узнадзе» (установочной иллюзии восприятия) на основе создания фонового психологического пространства с негомогенной эмоциональной валентностью различных его регионов, например по принципу «симпатичный-несимпатичный», «своё-чужое» [28; 29].
Следовательно, теоретически возможно деформирующее влияние и чувства собственности на когнитивные структуры.
В рамках данной статьи не проводится различение видов собственности с психологической точки зрения. Нашей целью является анализ обобщённого состава, структуры чувства собственности, его «онтологии», и теоретическое рассмотрение возможных механизмов его влияния на когнитивную сферу. Психологический анализ различий видов собственности может быть темой отдельного исследования.
Феноменологический анализ чувства собственности
Попытки выявления состава феноменологии чувства собственности предпринимались. В частности исследователи выявляли такие его уровни: опора бытия, основа самоидентификации личности, экспансия «Я» [2; 17, с. 114]. Однако разнородность этих компонентов и неясность методологии их выявления заставляют нас предпринять самостоятельный анализ чувства собственности.
Проанализируем чувство собственности при помощи некоторых приёмов феноменологическо-интроспективного исследования [11; 21, с. 198—199; 30; 32]1. Эти приёмы таковы.
Феноменологическая редукция (приостановка привычных убеждений, знаний о феномене, что в «идеологизированной» проблеме собственности особенно важно). В этом пункте феноменологическое исследование совпадает с основой интроспективного метода: по словам С. В. Кравкова, «интро-спектирующая психология имеет своим предметом переживания как таковые, берет их ради их самих» [цит. по: 11, с. 60]. Феноменологическое интуирование (интуитивное схватывание, виденье, «усматривание» содержания феномена). Феноменологический анализ (мысленное воображаемое варьирование феномена в разных аспектах и перспективах). В интроспекции это эквивалентно работе апперцепции, при которой сдвигается точка виденья, ракурс феномена [30]. Феноменологическое описание (описание феноменологического виденья в подходящих терминах; трансляция виденья в соответствующую понятийную систему [там же]).
Попытаемся применить эти исследовательские приёмы.
Вынесем за скобки идеологемы, экономические, житейские и какие-либо иные представления о собственности. Абстрагируемся также от различения особенностей объектов собственности (капиталы, яхты и т. п.). Возьмём чувство собственности само по себе.
В чувстве собственности «усматривается» определённое специфическое переживание отношения к объекту: «это — моё». Только ли к объекту? Нет,
1 Отметим, что хотя существует традиция различения, даже противопоставления феноменологического и интроспективного методов, при непредвзятом их сравнении обнаруживается много совпадений. Также, заранее отвечая на возможную критику за использование в качестве опоры «житейских представлений», заметим, что феноменологический анализ отличается наличием процедуры анализа, обеспечивающей определённую надёжность и точность рассмотрения непосредственного опыта переживания психологического феномена [21].
также и определённое переживание субъектом себя: «Я — владелец». Разделим эти два аспекта чувства собственности, и проанализируем их раздельно.
Состав переживания отношения к объекту собственности попробуем выявить, мысленно варьируя его. Отношение к объекту как к «моему» — это «захват» объекта, некоторая властность к нему. Если взять этот элемент сам по себе и несколько мысленно усилить, не меняя качество, то можно представить его как экспансию, агрессию. Зафиксируем этот элемент данным термином.
Но в чувстве собственности помимо «динамичного» элемента агрессии есть и элемент, наоборот, консервативный, охранительный — бережность, своего рода озабоченность по отношению к объекту. Если взять это чувство само по себе и несколько усилить, не меняя качество как и в предыдущем случае, то можно его представить как заботу об объекте, как своего рода жаление, жалость к нему (не случайно говорят: «жалко отдавать»). С определённой условностью будем использовать слово жалость как название этого элемента.
Агрессия обеспечивает направленность на подавление (в пределе — на разрушение) объекта, а жалость к нему — на его сохранение. Эти два, вроде бы несовместимых чувства-элемента, агрессия и жалость, могут по очереди проявляться или доминировать в чувстве собственности. Они задают два полюса, которые вместе образуют внутренний остов чувства собственности, за счет взаимной компенсации полюсов относительно устойчивый. Сочетание и компромисс между тем и другим присутствует в содержании чувства собственности в его объектном аспекте.
Другой аспект чувства собственности — это определённое переживание субъектом самого себя. В этом переживании присутствует чувство силы своего «Я», уверенность в самом себе и в своем личном праве. Назовём это самоутверждением («Я — владелец!»). Это своего рода центрирование субъекта на самом себе как центре силы, в противовес другим.
Но, в то же время, в чувстве собственности есть несамостоятельность, переживание опоры на что-то вовне, переживание «заёмной» силы. Это чувство причастности чему-то, какой-то внешней силе, мощи (субъект черпает силу из своей причастности: «капиталу», «имению», земельному участку и т. д.)2
В целом в чувстве собственности есть и то и другое во взаимосвязи: самоутверждение, основанное на причастности чему-то. Тем самым субъект здесь конфигурирован как своего рода «глашатай», проводник некой заимствованной силы. Если несколько усилить мысленно эту позицию, не меняя её качества, то получим закрытую от рефлексии «одержимость» каким-либо желанием или идеей. Условно назовём это мессианизмом.
Таким образом, в субъективном переживании собственности обнаруживаются две пары оппозиций: агрессия — жалость и причастность — самоутверждение. При этом взятые вместе, комплементарно, они реализуют некоторый вектор неприятия реальности самой по себе, отчуждения от неё.
2 Ещё не опубликованные результаты исследования вариаций понятия «собственность», проведенного одним из авторов данной статьи с применением семантического дифференциала, в целом совпадают с данным анализом.
Так, в причастности и самоутверждении теряет значение собственная индивидуальность субъекта, следовательно, он обезличивается. То же самое происходит с объектом: и агрессия, и жалость индифферентны к существенным свойствам объекта самого по себе. Таким образом, «моё» замещает и мир Я, и объективный мир — две составные части реальности. Но это означает, что создается своего рода автономная квазиреальность.
Чувство собственности и «драматический треугольник»
Вывод о погруженности «собственника» в квазиреальность подтверждается одной несколько неожиданной корреляцией. Агрессия, жалость, а также причастность-самоутверждение (потенциально вместе составляющие мессианизм) практически совпадают с описанной в транзактном анализе Э. Берна моделью позиций в системе манипулятивных «игр» (отношений, создающих виртуализи-рованную ложную «игровую» реальность) [3]). Речь идёт о «драматическом треугольнике Карпмана»: «Преследователь», «Жертва» и «Спасатель» [3; 33]:
агрессия — «Преследователь»;
жалость — «Жертва»;
мессианизм (причастность + самоутверждение) — «Спасатель».
Значит, чувство собственности каким-то образом коррелирует с включённостью в игровое поведение, описанное в транзактном анализе. Так ли это?
Действительно, несмотря на, казалось бы, сугубо юридическую природу собственности, т. е. её а-психологичность, она тесно связана с социальными отношениями: «там, где нет отношений между людьми, не существует и собственности» [24, с. 11]. Причем эти отношения изначально поляризованы тем, что «субъекты собственности (общество в целом, социальные группы, личности) должны быть двоякого рода: с одной стороны — участники присвоения жизненных благ, с другой стороны — «жертвы» их отчуждения» [там же, с. 20—21]. Поэтому неизбежно собственность часто связана с полярно-контрастными эмоциями, и позиции по её поводу нередко описываются в терминах, насыщенных эмоциональными коннотациями: «жертва», «грабитель», «защитник» и т. п., что зачастую совпадает с позициями «драматического треугольника». Таким образом, соответствие выявленных компонентов чувства собственности трем позициям «драматического треугольника» нельзя считать случайностью, и оно может означать укоренённость чувства собственности в социальных эмоциях («драматический треугольник», на наш взгляд, — человеческая эмоциональность как сложная, поляризованная система, спроецированная в социальные отношения [31]). Более того, позиции «драматического треугольника» могут играть роль ситуаций порождения (или обострения) чувства собственности на что-либо, в частности:
— переживание угрозы для себя от другого субъекта, усиление стремления к безопасности (позиция «Жертвы»);
— прямое силовое присвоение, например, реализация так называемого права «первого владельца» (позиция «Преследователя»);
— получение чего-либо на использование или попечение от «высшего» субъекта (позиция «Спасателя»).
Это лишь часть ситуаций, порождающих чувство собственности [26], однако игнорировать их наличие нельзя3.
Напомним, что Э. Берн анализировал «игровые» отношения в терминах взаимодействия трёх эго-состояний: «Родитель», «Взрослый», «Ребёнок». Особое значение в феномене «игр» имеют состояния «Родителя» и «Ребёнка»; состояние «Взрослого», последовательно реализуемое, — как правило, противоядие против «игр» [3]. Эго-состояния Берном трактуются как выражения различных психических систем: экстеропсихика, неопсихика и археопсихика [4]. «Неигровое» в целом состояние «Взрослого» — реализация неопсихики, которая выполняет функции адекватного отражения реальности и принятия соответствующих решений. Два других состояния такие функции не выполняют. Состояние «Ребёнка» является регрессом в археопсихику, которая «стремится к более импульсивной реакции, основанной на прелогической мысли и деформированных понятиях», а состояние «Родителя» реализует экстеропсихику, которая «догматично ... влияет на другую личность и старается навязать заимствованные суждения» [там же, с. 25]. Таким образом, два эти эго-состояния — и, соответственно, «игровое» поведение — связаны с прелогическим мышлением, деформированностью понятий в сочетании с догматизмом и заимствованными суждениями. Логично полагать, что если чувство собственности как-то коррелирует с «игровыми» отношениями, то вероятно оно связано и с аналогичными когнитивными искажениями.
Как чувство собственности может виртуализировать реальность для субъекта? Попробуем развить на теоретическом уровне гипотетический ответ на этот вопрос.
Чувство собственности и пространство мест
Через чувство собственности «Я» как бы входит в реальность этого мира и самоутверждается в нем. Исследования онтогенеза чувства собственности подтверждают это. Оно появляется примерно одновременно с кризисом 3-х лет, когда ребенок начинает осознавать свое «Я» [9]. Согласно Д. Б. Эльконину, осознание принадлежности предметов «влечёт за собой выделение «Я»» [27, с. 105].
Ребенок возраста, в котором появляется чувство собственности (3-6 лет), живет в своём мире, который, согласно Ж. Пиаже, возникает благодаря эгоцентрическому мышлению и восприятию [13]. Согласно пониманию Пиаже, эгоцентрическое мышление ребёнка возникает как переходное звено от нарциссической погруженности психики младенца в свои внутренние состояния (аутистическое мышление) к способной объективно отражать внешнюю реальность психике взрослого. Это переходное звено во многом сохраняет нарциссический, оторванный от реальности характер психики младенца. Отметим, что, согласно Д. В. Винникоту, предметы собственности для ребёнка играют роль «переходных объектов»: они уже не тело, но ещё не объективная
3 Не исключено, что другие ситуации, инициирующие чувство собственности, сводимы к этим трём. Например, классическая ситуация возникновения собственности — обмен предметами — может быть понята как констелляция несколько видоизменённых тех же позиций: «Преследователь» (я хочу обладать «тем» предметом) + «Жертва» (я жертвую «этим» предметом) + «Спасатель» (я достоин «того» предмета).
реальность [6]. Кроме того они как бы замещают ему мать, в процессе его психологического отделения от матери.
По-видимому, предмет собственности («своё»), давая субъекту чувства причастности и самоутверждения, создаёт ему зону безопасности по отношению к внешней («чужой») реальности. Предмет становится своего рода защищённым местом в среде. Действительно, Ж. Пиаже выявил, что для детей 3-4 лет пространственная среда структурируется как топологическое пространство, пространство мест [12; 22]; «овладение окружающим пространством на ментальном уровне проявляется у ребёнка старше трёх лет в вычленении топологических характеристик объектов» [8, с. 63]. В частности, дети в этом возрасте могут различать замкнутые или открытые геометрические фигуры, не дифференцируя их формы, что проявляется в рисунках: линии, рисуемые детьми, «обязательно компактно расположены в замкнутой области» (там же). Дети осваивают феномен места как закрывающее что-то от остальной части мира. Это практически совпадает с функционалом феномена собственности: исходной операцией собственности, как можно полагать, является помещение чего-либо в какое-либо замкнутое место. Овладение отношением собственности, таким образом, коррелирует с освоением топологических свойств объектной среды, к которым относятся близость, включение, замкнутость и т. д. [8; 12; 22]. Вероятно, осваиваемые топологические свойства среды становятся в этот период меркой, матрицей отражения реальности. Операциями мышления, реализующими топологические мерки (близость, включение и т. д.) становятся соположение, собирание разнородных объектов, что затем выражается в таких свойствах эгоцентрического мышления как синкретизм, нечувствительность к противоречиям и др. Причём такое мышление не различает свойства объекта и характеристики места, поэтому здесь отсутствует принцип сохранения, тождества объекта самому себе, без чего невозможно его объективное отражение [13; 20, с. 288]. Вместо объективного отражения — «коллекция» конкретно-ситуативных образов.
В целом период доминирования топологических и последующих — так называемых проективных — пространственных представлений Ж. Пиаже относит к периоду дооперационального интеллекта — эгоцентрического мышления, для которого характерна неспособность к отвлечению от своей эго-позиции (т. е. от своего места в пространстве и мире).
Исходя из сказанного, можно полагать, что чувство собственности формируется как часть некой сложной когнитивно-аффективной структуры, где важнейшим элементом является топологически структурированное мышление, и шире — эгоцентрическое мышление. Если так, то в той или иной форме эта структура продолжает своё существование и у взрослого человека, сосуществуя с другими, альтернативными. И, вероятно, обострение чувства собственности (например, в результате ценностной трансформации личности, или при переходе к оперированию значимыми объёмами собственности) может актуализировать эту структуру, т. е. приводить восстановлению рудиментов эгоцентрического мышления, к своего рода, функциональному регрессу мышления. Отметим, что подобный временный регресс, вероятно, встречается чаще, чем мы замечаем или осознаём (яркие тому примеры — причудливо-
абсурдная квази-логика многих современных политиков и бизнесменов в США и Англии, где чувство собственности всегда почиталось как нечто священное).
Чувство собственности как форма эгоцентризма. Возможные формы индуцирования чувством собственности функционального регресса к эгоцентрическому мышлению
Зададим вопрос, само чувство собственности — не является ли формой эгоцентризма по своему содержанию? В чувстве собственности, как и в эгоцентризме (в обычном его понимании, по Пиаже), эго является безусловным центром, априорной отправной точкой для построения отношений с вещами и людьми. Чувство собственности поэтому можно трактовать как эгоцентризм, спроецированный в плоскость социально-практического поведения. Параллель с эгоизмом тоже возможна, однако эгоизм — это форма моральной позиции личности, тогда как чувство собственности — проявление некоего механизма, возникающего для адаптации личности к социуму в определённых условиях. Чувство собственности, как и эгоцентризм, формирует «карту реальности», жизненное психологическое пространство индивидуума как пространство мест, где «своё» — приоритетное место, из которого воспринимается окружающий мир, подвергается воздействию и т. д. Характерно, что чувство собственности коррелирует и с коллективным эгоцентризмом: «нигде мы не видим такой жадной тяги к вещам, как у народов, разделяющих мир на своих и чужих» [18]).
Пиаже в качестве ключевого свойства операций эгоцентрического мышления называет необратимость — отсутствие возможности обратной симметричной операции по отношению к совершённой, т. е. асимметрия системы возможных мыслительных операций: априорная приоритетность некоторых операций по отношению к обратным к себе, а иногда невозможность этих обратных. Но асимметрия — и в чувстве собственности: присвоение, как действие в пользу собственности, априори предпочтительнее отдавания (которое наносит ущерб собственности), «своё» приоритетнее «чужого». Более того, та же необратимость усматривается в вышеописанных феноменологических «элементах» чувства собственности — агрессии, жалости и т. д. Эти «элементы» могут обуславливать замещение обратимых мыслительных операций с объектом выражением отношения к нему, которое является однонаправленным (значит необратимым) актом сознания.
Поэтому теоретически возможно индуцирование эгоцентрическим по своему характеру чувством собственности асимметрий в группах логических операций в мышлении — по типу эгоцентрического мышления.
Пиаже описывает целый список особенностей эгоцентрического мышления, реализующих необратимость в системе мыслительных операций: синкретизм, нечувствительность к противоречиям, интеллектуальный реализм, феноменализм, а-рефлексивность, партиципация, артифициализм, непроницаемость для опыта [13]. Наметим некоторые сопоставления.
Синкретизм — это соединение в один образ, понятие или суждение элементов, внутренне разнородных, даже несоединимых, что возможно еще и благодаря нечувствительности к противоречиям (пример — известное шуточное выражение: «копать от забора до обеда»). Эгоцентрические понятия и суждения
могут представлять собой нагромождения бессвязных элементов. Но феномен собственности основывается на причастности и, значит, на наращивании субъекта вещами, как бы усилении его присваиваемыми элементами, качество и сущность которых при этом теряет самостоятельное значение. Значит, собственность («богатство», «капитал») — это как бы материализованный синкретизм. Можно полагать, что из чувства собственности мир структурирован так же синкретично, как это характерно для структур эгоцентрического мышления. Но тогда, вероятно, при довлении чувства собственности в сознании человека воспроизводится эта особенность мышления.
Синкретизм — причина нарушений логики, в частности замены логических и каузальных мыслительных цепочек ассоциациями по подобию или по смежности (например: «если ты рассказал плохую новость, то значит ты причина этой новости»). Синкретизм делает невозможным отделение существенного от несущественного, иерархизацию элементов какой-либо информации по значимости. Поэтому синкретизм обуславливает феноменализм — зацикливание на изменчивых и обманчивых внешних видимостях при игнорировании сути (что, кстати, приводит к потере смысла в различении правды и лжи). Ясно, что такое сознание не может игнорировать внешнюю эффектность объекта, его «товарный вид». Но «товарность», эффектность объекта важна как побуждение к присвоению объекта и превращению его в собственность.
Пиаже отмечал, что синкретизм и нечувствительность к противоречиям обусловлены а-рефлексивностью, т. е. неумением выйти за рамки центрированности на эго-позиции и посмотреть на свои действия (в т. ч. интеллектуальные) со стороны. Очевидно, чувство собственности может выступать препятствием покидания своей эго-позиции, быть своего рода эго-ловушкой.
А-рефлексивность обуславливает, по Пиаже, и так называемый интеллектуальный реализм: неразличение ментальных процессов и реальности, своих фантазий и реальных событий (например: «мне понятно то, что я сказал; значит всем это понятно»). Вполне резонно полагать, что чувство собственности может мешать отказу от своих (понятных) мыслей и образов в пользу «чужой», холодной (и непонятной) реальности: своё приоритетнее. Вероятно, гипертрофия чувства собственности может коррелировать с неразличением желаемого возможного и действительного, «весьма вероятного» события и реального факта.
Возможным последствием такого неразличения субъективного и объективного может быть появление в восприятии вещей свойства магичности, приписывание вещам особой «силы», валентности, «магнетизма». Такого рода явление иногда называют фетишизмом. Фетишизм нередко сопровождает чувство собственности.
Здесь возникает вопрос о возможности сопоставления характеристик мировосприятия, определяемых чувством собственности, со свойствами магического мышления. Л. Леви-Брюль, описавший последнее как пралогическое (до-логическое) мышление, действительно давал ему сходные характеристики: синкретизм, нечувствительность к противоречиям, феноменализм и т. д. [10]. Сам Пиаже считал, что эгоцентрическое мышление имеет структуру, в значительной мере близкую к пралогическому [14]. Обратим внимание, что Леви-Брюль выделял как главное свойство пралогического мышления
«партиципацию». Партиципация — невидимая причастность вещей друг другу, участие друг в друге, вплоть до отождествления («бороро (человеческое племя) есть арара (попугаи)» [там же]). Не является ли чувство собственности разновидностью партиципации как причастности субъекта предметам (своей собственности) и их причастности субъекту? Действительно, анализируя феноменологию, мы зафиксировали причастность как аспект чувства собственности. Так, миллионер отождествляет себя с миллионом, с «силой» миллиона, а миллиардер — с миллиардом, и чувствует себя, соответственно, во много раз мощнее.
Партиципация в многочисленных примерах, приводимых Леви-Брюлем в работе «Сверхъестественное в первобытном мышлении» [там же], ярко выражается в способности предметов замещать друг друга, становиться на место другого предмета. Выше мы говорили, что чувство собственности можно рассматривать как соединение агрессии с жалостью к предмету собственности, что дает отчуждение от сути, от качеств предмета, замещает его обезличенным образом. И здесь открывается способность предметов собственности не только к обмену на другие, но также и на субъекта-владельца: они могут стать его «заместителем». Это делается через приписывание предмету своей воли, анимирование его. Приписывание предметам своей воли свойственно и эгоцентрическому мышлению, и Пиаже назвал это артифициализмом. Арти-фициализм делает возможным вменить неодушевленным (или просто сторонним) предметам какие-либо добрые (или злые) намеренья и действия. Это источник превращения предметов либо в фетиши с приписываемой им невидимой волей, либо в «виновников», на которые можно «сбросить» ответственность. Нередко это бывает характерно для отношения собственника к собственности. Например, своя воля, намеренья приписываются деньгам, капиталу («Деньги тянутся к деньгам», «Деньги любят тишину» и т. п.).
Мышление, использующее артифициализм в понимании реальности как норму, в малой или большой степени приобретают качество, которое в психопатологии называют паранойяльностью. Вместо поиска и анализа объективных процессов в мире оно настроено на поиск и раскрытие (разоблачение) за любым событием чьей-то воли, злой или доброй. В пра-логическом магическом мышлении это норма. Но если чувство собственности обуславливает определенную склонность к артифициализму, то значит в той или иной степени — и к паранойяльности. Действительно, для людей с гипертрофированным чувством собственности характерна склонность к квазипаранойяльным формам поведения: к погоне за новой и новой собственностью, к зависти, к маниакальной подозрительности. А в некоторых случаях — к «мессианизму» (см. выше), который по своему характеру близок к пара-нойяльности.
В целом, завершая обсуждение, отметим, что речь идёт о возможности психологического механизма, который запускал бы (восстанавливал) эгоцентрическое мышление у взрослого человека. Однако действие его, если он действительно существует, могло бы усиливаться или ослабляться определёнными личностными особенностями субъекта собственности.
В контексте обсуждаемой темы можно поставить также еще один вопрос — могут ли фактором структурных изменений мышления выступать идеологические системы, принимающие частную собственность как фундамент жизни личности и общества? Основания для такого вопроса есть, поскольку они, как правило, основываются на концептуализации эгоцентризма, и выражают его иногда даже в своём когнитивном стиле. Например, для либерализма — характерна личностная атрибуция как доминирующая парадигма объяснения социальных явлений и процессов. Но личностная атрибуция, используемая как универсальная когнитивная схема — форма артифициализма. Артифи-циализмом по сути является и социальный конструктивизм. Также не синкретизм ли является основой постмодернизма? Феноменализм — также характерная черта всех этих доктрин. В целом, однако, обсуждение подобной проблематики — тема отдельного исследования.
Мы полагаем, что вполне возможна эмпирическая проверка изложенных теоретических суждений как проверка корреляций индикативных показателей чувства собственности с особенностями структуризации среды и особенностями мышления.
Выводы
Таким образом, на теоретическом уровне есть основания говорить о возможности влиянии чувства собственности на особенности мышления человека. Это влияние может состоять в сдвиге в сторону понижения уровня рефлексивности, реалистичности, логичности и связности мышления, в формировании элементов виртуальной (квази-магической) реальности и нечувствительным к противоречиям и опыту.
Данную статью можно рассматривать как постановку проблемы. Мера и сам факт влияния чувства собственности на мышление могут быть эмпирически проверены.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Андреева Г. М. Психология социального познания : учебное пособие. Москва : Аспект-пресс, 2004. 288 с.
2. Баженова Т. П., Сёмина В. С. Человек и собственность в культурном пространстве // Аналитика культурологии. 2005. № 1 (3). С. 190—194. URL: https:// cyberleninka.ru/article/n/chelovek-i-sobstvennost-v-kulturnom-prostranstve (дата обращения: 05.11.2018).
3. Берн Э. Игры, в которые играют люди. Психология человеческих взаимоотношений. Екатеринбург : ЛИТУР, 1999. 161 с.
4. Берн Э. Трансакционный анализ и психотерапия. Санкт-Петербург : Братство, 1992. 224 с.
5. Брунер Дж. Психология познания. За пределами непосредственной информации / пер. с англ. К. И. Бабицкого ; предисл. и общ. ред. действительного члена АПН СССР А. Р. Лурия. Москва : Прогресс, 1977. 413 с.
6. Винникот Д. В. Игра и реальность. Москва : Институт общегуманитарных исследований, 2012. 240 с.
7. Джеймс У. Психология. Москва: Академический проект, 2011. 318 с.
8. Каплуновин И. Я. Психологические закономерности развития пространственного мышления // Вопросы психологии. 1991. № 1. С. 60—68.
9. Карнышев А. Д., Бурменко Т. Д., Иванова Е. А. Человек и собственность : учебное пособие. Иркутск : БГУЭП, 2006. 349 с.
10. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. Москва : Педагогика-Пресс, 1994. 607 с.
11. Отрывки из книги С. В. Кравкова «Самонаблюдение» // Вестник Московского университета. Серия 14. Психология. 2015. № 3. С. 57—64.
12. Пиаже Ж. Как дети образуют математические понятия // Вопросы психологии. 1964. № 4. С. 121—126.
13. Пиаже Ж. Речь и мышление ребенка. Москва : Римис, 2008. 448 с.
14. Реджиненси Л. О статусе логики в теории Пиаже // Международный журнал социальных наук. 2005. № 51. C. 115—131.
15. Рейковский Я. Экспериментальная психология эмоций / пер. с польского и вступ. статья В. К. Вилюнаса. Москва : Прогресс, 1979. 392 с.
16. Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. Санкт-Петербург : Питер, 2003. С. 172.
17. Рычков Д. А. Онтология собственности: монография. Челябинск : Образование, 2007. 138 с.
18. Скловский К. И. О сущности собственности. URL: http://www.laws-portal.ru/ lib/nature-ownership.htm (дата обращения: 19.11.2018).
19. Смирнова Е. О., Суханова М. Д. Отношение к собственности как предмет психологического исследования // Современная зарубежная психология. 2014. Том 3. № 4. С. 18-32. URL: http://psyjournals.ru/jmfp/2014/n4/75362.shtml (дата обращения: 19.04.2018).
20. Узнадзе Д. Н. Теория установки / под. ред. Ш. А. Надирашвили и В. К. Цаава. Москва : Изд. «Институт практической психологии» ; Воронеж : НПО «МОДЭК», 1997. 448 с.
21. Улановский А. М. Феноменологическая психология: качественные исследования и работа с переживанием. Москва : Смысл, 2012. 255 с.
22. Флейвелл Д. X. Генетическая психология Жана Пиаже. Москва : Просвещение, 1967. 623 с.
23. Фромм Э. Иметь или быть? : пер. с англ. / общ. ред. и послесл. В. И. Добреньков. Москва : Прогресс, 1990. 336 с.
24. Черкасов Г. И. Общая теория собственности : учеб. пособие для вузов. Москва : ЮНИТИ-ДАНА, 2003. 263 с.
25. Чуканов Е. В. Обзор философско-психологических концепций феномена собственности // Вестник Кемеровского государственного университета. 2016а. № 4. С. 199-205. doi.org/10.21603/2078-8975-2016-4-199-205.
26. Чуканов Е. В. Формирование отношения к собственности в процессе социализации личности // Ученые записки Российского государственного социального университета. 2016. Т. 15. № 3 (136). С. 30-37.
27. Эльконин Д. Б. Психическое развитие в детских возрастах. Москва: Институт практической психологии, 1995. 416 с.
28. Яновский М. И., Андрюшкова Н. П., Брейкин В. В., Чуканов Е. В. Роль фонового психологического пространства в возникновении эффектов установки // Вопросы психологии. 2017. № 4. С. 117—128.
29. Яновский М. И. Зависимость установочных эффектов от эмоциональной окраски объекта // Вестник Кемеровского государственного университета. 2017. № 4 (72). С. 160-166. doi.org/10.21603/2078-8975-2017-4-160-166.
30. Яновский М. И. Самонаблюдение как метод психологии // Вестник Московского университета. Серия 14: Психология. 2015. № 3. С. 3—21.
31. 1ванов К. М., Якушкт О. I., Яновський М. I. «Драматичний чотирикутник» як форма реал1заци людсько'1 емоцшносп // Сощальна психолопя. 2012. № 4. С. 36—45.
32. Brinkmann S. (2013). The Practice of Self-Observation in the Phenomenological Traditions // J.W. Clegg (cd.). Self-observation in the social sciences (pp. 195-222). New Brunswick, New Jersey: Transaction publishers.
33. Karpman S. (1968). Fairy Tales and Script Drama Analysis // Transactional Analysis Bulletin, vol. 7, No 26 (pp. 39-43) (в рус. переводе В. Шумилова и В. Кононова: URL: http://www.transactional-analysis.ru/script/200-fairytales) (дата обращения: 19.11.2018).
REFERENCES
1. Andreeva G.M. Psihologija social'nogo poznanija [Psychology of social cognition] . Moskva: Aspekt-press, 2004. 288 p. (in Russian).
2. Bazhenova T.P., Sjomina V.S. Analitika kul'turologii [Analytics of cultural studies]. 2005. No 1 (3). Pp. 190-194. Available at: https://cyberleninka.ru/article/n/chelovek-i-sobstvennost-v-kulturnom-prostranstve (accessed: 05.11.2018). (in Russian).
3. Bern Je. Igry, v kotorye igrajut ljudi. Psihologija chelovecheskih vzaimootnoshenij [Games that people play. Psychology of human relationships]. Ekaterinburg: LITUR, 1999. 161 p. (in Russian).
4. Bern Je. Transakcionnyj analiz i psihoterapija [Transactional Analysis and Psychotherapy]. Sankt-Peterburg: Bratstvo, 1992. 224 p. (in Russian).
5. Bruner Dzh. Psihologija poznanija. Za predelami neposredstvennoj informacii [Psychology of Cognition. Outside the immediate information]. Moskva: Progress, 1977. 413 p. (in Russian).
6. Vinnikot D.V. Igra i real'nost' [Game and reality]. Moskva: Institut obshheguma-nitarnyh issledovanij, 2012. 240 p. (in Russian).
7. Dzhejms U. Psihologija [Psychology]. Moskva: Akademicheskij proekt, 2011. 318 p. (in Russian).
8. Kaplunovich I.Ja. Voprosypsihologii [Psychology issues]. 1991. No 1. Pp. 60-68. (in Russian).
9. Karnyshev A.D., Burmenko T.D., Ivanova E.A. Chelovek i sobstvennost' [Man and property]. Irkutsk: BGUJeP, 2006. 349 p. (in Russian).
10. Levi-Brjul' L. Sverh#estestvennoe v pervobytnom myshlenii [Supernatural in Primitive thinking]. Moskva: Pedagogika-Press, 1994. 607 p. (in Russian).
11. Otryvki iz knigi S.V. Vestnik Moskovskogo universiteta. Serija 14. Psihologija [Bulletin of Moscow University. Series 14. Psychology]. 2015. No 3. Pp. 57-64. (in Russian).
12. Piazhe Zh. Voprosy psihologii [Psychology issues]. 1964. No 4. Pp. 121-126. (in Russian).
13. Piazhe Zh. Rech' i myshlenie rebenka [Speech and thinking of the child]. Moskva: Rimis, 2008. 448 p. (in Russian).
14. Redzhinensi L. Mezhdunarodnyj zhurnal social'nyh nauk [International Journal of Social Sciences]. 2005. No 51. Pp. 115-131. (in Russian).
15. Rejkovskij Ja. Jeksperimental'naja psihologija jemocij [Experimental Psychology of Emotions]. Moskva: Progress, 1979. 392 p. (in Russian).
16. Rubinshtejn S.L. Bytie i soznanie. Chelovek i mir [Genesis and consciousness. Man and the World]. Sankt-Peterburg: Piter, 2003. P. 172. (in Russian).
17. Rychkov D.A. Ontologija sobstvennosti [Ontology of Property]. Cheljabinsk: Obrazovanie, 2007. 138 p. (in Russian).
18. Sklovskij K.I. O sushhnosti sobstvennosti [About the essence of ownership]. Available at: http://www.laws-portal.ru/lib/nature-ownership.htm (accessed: 19.11.2018). (in Russian).
19. Smirnova E.O., Suhanova M.D. Sovremennaja zarubezhnaja psihologija [Modern foreign psychology.]. 2014. V. 3. No 4. Pp. 18-32. Available at: http://psyjournals.ru/jmfp/ 2014/n4/75362.shtml (accessed: 19.04.2018). (in Russian).
20. Uznadze D.N. Teorija ustanovki [Installation theory]. Moskva: Izd. «Institut prakticheskoj psihologii», Voronezh: NPO «MODJeK», 1997. 448 p. (in Russian).
21. Ulanovskij A.M. Fenomenologicheskaja psihologija: kachestvennye issledovanija i rabota sperezhivaniem [Phenomenological Psychology: Qualitative research and work with experience]. Moskva: Smysl, 2012. 255 p. (in Russian).
22. Flejvell D.H. Geneticheskaja psihologija Zhana Piazhe [Genetic psychology by Jean Piot]. Moskva: Prosveshhenie, 1967. 623 p. (in Russian).
23. Fromm, Je. Imet' ili byt'? [Have or be?]. Moskva: Progress, 1990. 336 p. (in Russian).
24. Cherkasov G.I. Obshhaja teorija sobstvennosti [General Property Theory]. Moskva: JuNITI-DANA, 2003. 263 p. (in Russian).
25. Chukanov E.V. Vestnik Kemerovskogo gosudarstvennogo universiteta [Bulletin of Kemerovo State University]. 2016a. No 4. Pp. 199-205. doi.org/10.21603/2078-8975-2016-4-199-205 (in Russian).
26. Chukanov E.V. Uchenye zapiski Rossijskogo gosudarstvennogo social'nogo universiteta [Scientific notes of the Russian State Social University]. 2016b. V. 15. No 3 (136). Pp. 3037. (in Russian).
27. Jel'konin D.B. Psihicheskoe razvitie v detskih vozrastah [Mental development in children's ages]. Moskva: Institut prakticheskoj psihologii, 1995. 416 p. (in Russian).
28. Janovskij M.I., Andrjushkova N.P., Brejkin V.V., Chukanov E.V. Voprosy psihologii [Psychology issues]. 2017. No 4. Pp. 117-128 (in Russian).
29. Janovskij M.I. Vestnik Kemerovskogo gosudarstvennogo universiteta [Bulletin of Kemerovo State University]. 2017. No 4 (72). Pp. 160-166. doi.org/10.21603/2078-8975-2017-4-160-166 (in Russian).
30. Janovskij M.I. Vestnik Moskovskogo universiteta. Serija 14. Psihologija [Bulletin of Moscow University. Series 14. Psychology]. 2015. No 3. Pp. 3-21. (in Russian).
31. Ivanov K.M., Jakushkin O.I., Janovs'kij M.I. Social'napsihologija [Social Psychology]. 2012. No 4. Pp. 36-45 (On the Ukrainian).
32. Brinkmann S. (2013). The Practice of Self-Observation in the Phenomenological Traditions // J.W. Clegg (ad.). Self-observation in the social sciences (pp. 195—222). New Brunswick, New Jersey: Transaction publishers.
33. Karpman S. (1968). Fairy Tales and Script Drama Analysis // Transactional Analysis Bulletin, vol. 7, No 26 (pp. 39—43) URL: http://www.transactional-analysis.ru/script/200-fairytales).
ON IMPACT OF FEELING OF PROPERTY ON THINKING (PROBLEM STATEMENT)
M. Yanovsky, E. Chukanov
The article raises the problem of possible influence of the phenomenon of property reflected in affective and cognitive mental structures on thinking. Given the phenomenological analysis of the feeling of property. Thus, the feeling of property reveals the experience of attitude to the object and the experience of yourself as a subject of property. Experiencing property as a relationship to an object is a kind of resultant of two polar feelings: aggression towards the object and pity for it. Experiencing property as an attitude contains a feeling of belonging and a feeling of self-affirmation. The common feature of these components of the feeling of shared alienation from the properties of the object and subject. The feeling of property as a whole supports the virtualization of reality. In addition, we come to the conclusion, proceeding from the fact that the cognitive structure underlying the feeling of property is centering on the ego, egocentrism. Egocentrism is the basis of egocentric thinking, described and analysed by J. Piaget. Egocentric thinking also creates a kind of virtual reality, in which the corresponding properties of such thinking are realized: syncretism, phenomenalism, a-reflexivity, artistry, impermeability for experience, etc. Indeed, the experience of power with a feeling of property
makes the subject prone to self-will, hence syncretism, phenomenalism, etc. also here there is a parallel with the pralogical thinking on L. Lftvy-Bruhl, respectively-with elements of fetishism, participation, etc., characteristic of irrational magical worldview. In General, the article is aimed at formulating the problem for possible research.
Key words: property, private property, feeling of property, egocentric thinking, pralogical thinking, «dramatic triangle».